Текст книги "Ужасное сияние (СИ)"

Автор книги: Мэй Платт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

И ещё один. И ещё.

Трава падала на землю. Дрейк не просыпался.

Нейт смял очередной пучок травы и швырнул его наугад. Месиво из зелёного сока и почвы ударилось в невидимое стекло; а потом оно задрожало и потекло, выпуская сразу троих – Калеба, Энни и субедара Аро.

«Что они здесь…»

Нейт не додумал, не хотел ничего думать. Они сюда явились не помогать, не спасать Дрейка; он это понял по дизрупторам и выражениям лиц.

– Вон отсюда, – сказал Нейт.

– Ты? – вытаращился почему-то Аро. Субординация требовала вскочить, отдать честь, отчитаться о ситуации.

«Да пошли вы все», – Нейт вырвал ещё травы и швырнул прямо в субедара. Тот попытался уклониться и резанул пространство кинжалом-дизруптором; брызги «заряда» залили его. Светлые волосы и бледная, почти как у Дрейка, кожа пошла чёрными пятнами, будто искры упали на сухой лист.

– Убирайтесь, – повторил Нейт.

– Уничтожить, – приказал Аро, из чёрных дыр в его лице и волосах кровь не текла, но морщился он, как от настоящей боли. Юнассоны кинулись к Нейту, выставив свои дизрупторы – с двух сторон. Они наступят на Дрейка. Им на него плевать.

Нейт зачерпнул ещё травы и почвы. На меткость он никогда не жаловался, ещё в Змейкином Логу мог задать жару прицельным обстрелом грязью. Сейчас навыки пригодились, но эффект отличался от разозлённого Такера или Джоша, даже от злющей Курицы, когда в ту прилетел по ошибке комок грязи. Мягкий чернозём с прожилками зеленоватых лучей-травинок ударился в Калеба, в Энни, ещё два – в Аро. Все трое почему-то закричали. Аро согнулся пополам, а когда выпрямился, его нижняя челюсть болталась на полоске кожи и причудливо растянутых мышцах, кровь залила грудь и шею, язык вывалился и свесился аж до диафрагмы.

Нейт остановился, но близнецы атаковали; у них тоже появились чёрные дыры, пока не похожие на раны – словно требовалось разбить стекло, прежде чем достанешь до плоти. Это напоминало рассказ Леони о тех аладах, которые сначала прогрызли «лицо» раптора, а потом добрались до неё, до её руки.

Ещё сгусток. Калеб дёрнул плечом – из открытой раны торчала кость. Новый – много травы, мало земли – и Энни подволакивает ногу, колено у неё скошено под странным углом, словно кто-то выломал его набок чуть выше чашечки. Близнецов это замедлило, но не остановило. Аро швырнул дизруптором.

Он попал – в Дрейка, в неподвижного и беспомощного Дрейка. На лету прозрачное лезвие-искажение стало обычным, железным, с мясистым звуком воткнулось в грудь и, насколько подсказывали Нейту познания в анатомии, задело лёгкое. Нейт отдёрнулся, ожидая фонтана ярко-алой крови, но из Дрейка больше ничего не вытекало, звезда-рана в черепе была единственным отверстием. Тело не среагировало на удар. Нейт потянулся дрожащими руками к дизруптору и отдёрнулся в последний момент.

– Убирайтесь!

Он хватал почву и траву. Он швырял их в Аро, пока тот не повалился и не замер, весь похожий на красную тряпку. Очередной сгусток ударил Калеба прямо в лоб – след остался точно такой же, как в затылке Дрейка, и Нейт впервые замер, осознавая: что происходит, почему он…

«Они первые начали».

В пустом взгляде Дрейка мерещилось осуждение. Нейт стёр слёзы тыльной стороной ладони, шмыгнул носом. Нельзя было так, наверное. Но они сами сюда явились. Их не звали. Они…

Он задохнулся от захвата. У Энни была гибкая сильная рука, тёмно-синяя униформа мелькнула и перекрыла всё, заставляя Нейта захлебнуться.

– Всё. Ты. Гадёныш.

Она шипела и плевалась.

Калеб стоял на коленях и почему-то раскачивался. Дыра во лбу весила тысячу тонн; и перевесила, он упал ничком.

– Ты убил моего брата!

Энни сдавливала шею Нейта; пасмурное небо, насыщенная лучистая зелень аладовой травы, яркие пятна крови – всё смешалось коловертью, а он пытался отодрать пережавшую горло руку. Боль вспыхивала в подреберье и животе; Энни лупила его дизруптором – оружие против аладов перекинулось и стало обычным серым ножом, очень тусклым по сравнению с остальными яркими красками.

– Ты убил… Ты…

Нейт повалился вперёд, прямо на Дрейка. Рукоять дрогнула, когда он упал на неприятно-прохладное, не реагирующее тело. Нож в груди напоминал нерабочий рычаг в каком-то сломанном механизме.

Дыхание застревало в лёгких и вытекало с собственным теплом. Нейт царапал руку Энни, от неё пахло железом и болью.

Нейт нащупал камень в форме пирамиды; тот сам коснулся пальцев. Острые грани больше не царапали, но кварц поймал каплю крови и блеснул, как безумная ухмылка. От воздуха и тепла осталось несколько капель, Нейт уже почти не сопротивлялся, и всё же сумел размахнуться и наугад впечатать пирамиду.

Удар был звонким – даже не разбитое стекло, а какой-то приступ хохота. Энни разжала хватку. Нейт тщетно впихивал в себя воздух и думал о ноже-дизрупторе, в Дрейке и в нём одинаковые, они породнились, почти что стали близнецами.

Энни сползла на траву, а чуть поодаль покатились древние часы; стрелки на них замерли сотни лет назад, но сейчас крутились и крутились; Нейт далеко не сразу осознал, что они отматывают обратный отсчёт.

– Нейт.

Собственное имя заставило вздрогнуть. Он поднял взгляд и почти без удивления увидел Леони, а с ней какого-то незнакомого типа в очках. Леони обвела взглядом поляну – у неё недоставало одного глаза. Она всхлипнула, заметив Дрейка и сгусток красных тряпок – субедара Аро. Близнецы лежали в одинаковых позах, только Калеб лицом вниз, а Энни – вверх.

– Это… это ты, да?

Камень превратился в часы, когда Нейт до них дотянулся. Каждое движение раздвигало в рёбрах дыру, нож заполнял грудь. Дышать становилось больнее.

– Пожалуйста, – попросила Леони, очень бледная, с запёкшейся коркой вместо глаза – теперь в её увечьях образовалась какая-то странная симметрия, Нейту она почти нравилась. Они с Дрейком с ножами под рёбрами, это больно и мешает дышать. У Леони нет руки и глаза; всё верно. Лишний – вон тот, в очках; тип возился с какой-то штукой, похожей на бесформенную сумку из дублёных шкур козоверов.

Или на что-то ещё.

– Прекрати это.

Леони сглотнула.

– Нейт, прошу тебя. Отпусти Дрейка, ты… ты ему не поможешь. Давай. Возвращайся.

Леони не удержалась и оглянулась по сторонам. Единственный глаз неприятно ожгло свечением аладовой травы, неестественно яркой, будто переспевшей. Бионические пальцы привычно отмахнулись от почти бесплотных стеблей, но искусственные нервы подали сигнал о вполне реалистичной щекотке.

Это место было почти таким же, как обрыв трёшек, много аладовой травы и бесконечная пустошь. Небо без солнца нависало низким брюхом, похожим на старый бетон и ржавые сваи брошенных городов. Вместо солнца сияла трава, а ещё Нейт с его неживым полыхающим взглядом – он казался мёртвым, мертвее, чем у Дрейка, а ведь тот уже начал раздуваться, на лице блестели первые синеватые отметины трупных пятен, особенно заметные на лишённой пигмента коже.

Рыжие волосы Нейта выглядели бурыми, как запекшаяся кровь. Крови хватало. Леони сглотнула, заметив то, что осталось от Эркки Аро: выломанные кости, куски отошедшей кожи, словно его окунули живьём в кипяток. Ткань униформы переплелась с плотью, во вскрытом животе, среди месива раздавленных кишок, поблёскивали металлические пуговицы и нашивки. Близнецы Юнассоны выглядели более целыми, но тоже не двигались, по дыре в горле сестры Леони догадалась о судьбе брата. Они предложили пожертвовать собой, словно искупая вину.

Перед кем, перед Нейтом? Перед рапторами как единой системой защиты последних человеческих рубежей от тварей? Мечтали отомстить? Дурацкая ссора, дурацкое всё. Аро настоял на том, чтобы отправить всех виновных в Ирай, изгнать паршивых овец – Леони в родном городе подцепила это выражение, потому что Итум ещё помнил настоящих овец, а не съедобные культуры клеток. Кто она такая, чтобы оспаривать решения старшего по званию?

Только они оба, Дрейк больше, заранее тосковали по Нейту. Леони предположила: Дрейк тосковал гораздо больше, чем показывал. Он привязался к парню, похоже – взаимно.

– Отпусти его.

В этом мире без солнца, но со слишком реальной травой Дрейк был ещё мертвее, чем «снаружи». Леони представлялась какая-то симуляция, вроде масок-текстур в шлемах. Тесс Миджай даже в последний бой кинулась в таком, теперь её тело смешалось не только с металлом раптора, но и с пластиком любимой игрушки.

«Это не симуляция», – напомнила себе Леони. Не реальность, но и не…

«Мы внутри луча».

Таннер держался поодаль со своим «рюкзаком», который здесь смотрелся совсем уж безобидно, какой-то драной торбой.

«Плохая идея. Ничего не выйдет».

– Пожалуйста, прекрати устраивать чёртову бурю и давай пойдём…

«Куда?»

Леони не представляла, не хотела думать и знать. Выражение лица Нейта было не до конца осмысленным, тот скалился мелким зверьком, вроде зайца со сломанным крылом – зубы у них острые, как у всех грызунов. Защищая гнездо, зайчиха способна перегрызть человеку артерию.

«Мне лезет в голову всякая чушь».

Леони шла к Нейту, а тот показывал зубы.

– Пойдём, ладно? Это не очень хорошее место. Здесь нельзя оставаться.

Аладова трава лизнула её живые пальцы острыми стрелами. Она напоминала осоку – растение, которое вряд ли знали люди за пределами Итума; сорняк сохраняли в банке генов и иногда добавляли к полезным культурам, чтобы улучшить сопротивляемость и выживаемость. В три года Леони до крови порезала палец стеблем осоки. Это было почти так же больно, как потом потерять целую руку.

– Отвали, – Нейт заговорил впервые. Хриплый надтреснутый голос, едва узнаваемый, вырвался словно из самой травы, земли, фальшивого неба. – Дрейк жив, поняла? Отвали от нас, я его вытащу.

В трупе торчал нож, в груди Нейта – такой же. Леони с удивлением узнала рукояти дизрупторов. «Но их же нельзя…» – ах да, точно; зато понятно, почему он говорит с таким усилием, почему у него ярко-розовые губы, а больничная белая роба залита кровью. Из раны на груди Дрейка ничего не вытекало.

«Он мёртв, ты не понял?»

«Давно мёртв, уже гниёт».

– Прекрати, – Леони сделала несколько больших шагов. Нейт стоял на коленях над телом Дрейка и, когда она приблизилась, – вскинул руку, в которой держал то ли какой-то камень, то ли свой смешной «талисман», старые часы, которые понятия не имели, что им делать со временем вблизи от Ирая и Тальталя. – Хочешь знать, что ты устроил? Чёртову бурю с взрывами. От нашей базы ничего не осталось, ты всех убил, несколько сотен человек – гражданских, кто не успел сбежать, всех рапторов, кроме…

«Кроме меня».

Он это исправит, понимала Леони. Аро и близнецы молча советовали – убирайся. Мы пытались его остановить, и? Сумели только войти сюда, у остальных и того не вышло.

– Всех, понял? Тэсс там превратилась в кашу. У неё вместо рта кусок пластика из её любимого шлема. Лиллу разорвало пополам. Тай Мин – помнишь его, он всё хотел, чтобы ты его раптора подкрутил, считал, что у тебя лучше всех получается… В общем, я очень близко познакомилась с его внутренним миром. Малышка Яо…

– Что?

Нейт среагировал, моргнул. Целую долю секунды его глаза не излучали мертвенное зарево.

– От неё осталась рука. Только рука, больше ничего.

Леони ткнула пальцем перед собой, то ли в лежащего на очень пустой, без единой травинки, земле Дрейка, то ли в застывшего рядом плакальщика.

– Ты это всё устроил, верно? Ты в центре этой чёртовой бури. Луча. Хрен знает, как назвать эту штуку и, клянусь, понятия не имею, как ты всё устроил. Просто хватит, прекрати.

Лицо у Нейта было грязным, как в тот день, когда они нашли его в развалинах, и почти настолько же измождённым. Неровные светлые линии на щеках выдавали слёзы.

– Я не уйду без Дрейка.

– Нейт, он мёртв. Прости.

Её собственный голос стал хриплым и дрожащим, а ещё было мокро под веками – даже под тем, где теперь пустота.

– Он мёртв, слышишь? Та хреновина убила его, Монстр её натравил или ещё кто – не знаю. Мёртв. Не вернёшь. Давай, вылазь отсюда, может, придумаем, как отомстить, выясним, что за херня там творилась. Но оставь Дрейка, ему не поможешь!

Она наклонилась и ткнула тело, чтобы убедиться и убедить.

– Он уже окоченел, Нейт. Ты упрямый, но не тупой. Признай.

Нейт опустил голову; это было хорошо и плохо по одной и той же причине: Леони не видела его глаз.

Нож вошёл глубже в подреберье; на землю сорвалось несколько клубков алой пены. Леони подумала о пневмотораксе. Нейт присоединится к Дрейку, если они отсюда не выберутся, помимо всего прочего.

– Пойдём, – в очередной раз проговорила она, протянув бионическую руку, покрытую разноцветными рисунками. Свою «запчасть» Леони называла «лучшая часть меня».

Нейт ответил аналогичным жестом. Искусственные нервы сообщили о выплеске электростатики.

Леони закричала: удар отбросил её на несколько метров. Небо и трава перекувырнулись, колючие лепестки хлестнули по и без того больному глазу. Это было до одури похоже на битву с трёхрукой тварью, только сейчас откуда-то выскочил смешной и нелепый в своём жёлтом костюме Таннер. Холщовую сумку он набросил на Нейта.

– Попался, алад! – заорал Таннер, но спустя мгновение выругался. Пустое нутро сумки виновато раззявилось в его руках.

Нейт и Дрейк пропали. Мир осыпался кусками разбитого стекла.

«Можно только мне ничего больше не отрезать и не выкалывать», – подумала Леони.

Таннер стоял с открытым «рюкзаком»: она различила очертания Кислотной Бабки и спокойное голубое небо. Буря утихла.

Глава 18

Дурное место, пожарище, большая дыра – все эти определения цеплялись за память, когда Шон думал о бывшем лагере. Мысли описывали круг и возвращались к Айке. Она убила этого типа – зачем?

Она просила, чтобы отыскали девочку со светом, она знала про эту Хезер. Хезер устроила бойню. Может, она была экспериментом, примерно как та трёхрукая штука, которая убила Дрейка. «Умники», как их называла Леони, далеко не всегда выигрывали в своих азартных играх, а вот ставки любили задирать повыше; как правило – чьи-то жизни.

Айка – одна из них. Он ей доверял.

Она его использовала, иначе откуда Дрейк получил бы точные координаты.

Слишком сложный заговор, признавал даже сам Шон, и несколько раз, ловя растерянные взгляды спасшей его девушки, был готов всё бросить и пойти мириться. Прости, я идиот. Прости, я видел какую-то странную хреновину.

Он сдерживал этот порыв. Обустраивал какое-то убежище на берегу всегда одинаково гостеприимной и равнодушной реки. Смастерил из камыша обувь и удочку, ловил блестящую жирную рыбу, тут её всегда много водилось, она клевала на пустой крючок из какого-то куска проволоки. Так прошёл день или два, а потом Айка и Рысь вдвоём отправились к лагерю, на место большой смерти, и Шон плюнул сначала в воду – едва не попал в рыбину, которая как раз подплыла и тупо таращилась из прозрачной воды – а потом вслед им обеим.

Но пошёл за ними – куда бы он делся. Снова к пепелищу, к пожарищу, большой дыре, к месту смерти, к дурному месту. Шону казалось, что теперь был черёд Айки не замечать его – то ли демонстративно, то ли взаправду, она несколько раз оборачивалась, вряд ли совсем уж не видела. Рапторов учили ловить безмозглых тварей, да и рейдеры не очень-то умели прятаться, так что иллюзий по поводу своих талантов Шон не строил. Однако она ускоряла шаг, пытаясь догнать свою спутницу.

Рысь держалась впереди. Айка её окликнула несколько раз. Они обе добрались к месту, где стояла палатка, гордо называемая «шатром вожака» – и это осознание едва не вывернуло наизнанку. Шон вновь увидел и гниющие тела, и сгоревшие кости; его камышовые «подошвы» мягко ударялись о мясные останки, скрипели на пепле, чуть скользили на пластике, железе, оплавленных кусках того, что было их жизнью.

Он поскользнулся примерно там же, где Айка. Девушки уже ушли вперёд, солнце било в глаза, превращая фигуры в чёрные силуэты, словно бы тоже сгоревшие вместе с остальными. Густой запах смерти заставлял желудок скручиваться, Шон радовался, что не успел сегодня поймать рыбу и съесть её.

Девушки остановились. Кажется, Рысь нырнула в кучу горелого мусора – бывшую их с Айкой палатку. Сама Айка стояла рядом, а потом пронзительно закричала, вновь оступилась и упала, пятилась и ползла. Шон выругался, кинулся к ней. Камышовая подошва отвалилась, он завяз в пепле. Нога провалилась в какую-то яму. Шон высвободил её не сразу, потерял несколько секунд – и прямо на его глазах Айка и Рысь исчезли.

– Какого…

Он откинул тряпку, которая прятала то, что нашли девушки. Разорву голыми руками, думал Шон. Впрочем, не такими уж и голыми – зелёные полосы снова располосовали кожу, теперь оно откликалось проще, всегда было рядом, всегда наготове.

Ничего.

Ничего и никого – только пустое пожарище, гора мертвецов – и он со своими лучащимися аладовым светом руками. Он рванул полуобгорелые тряпки, перевернул остатки лаборатории Айки. Железо звенело, перекатываясь – проволоки, шестерёнки, кусок разводного ключа, оплавленный до середины.

Ничего.

В лагере не было никаких телепортов, и всё же Айка и Рысь исчезли, будто кто-то невидимый вырвал их из реальности.

Шон хрипло засмеялся, а потом схватился за голову, и его хохот перешёл в вой.

– Мне кажется, ты перестаралась.

Две новых «водомерки» скользнули мимо Энди, не обращая на него никакого внимания. Щупы с присосками, деликатные лапы с чувствительными волосками, созданными на основе природных щетинок, тронули неподвижное тело.

– Он жив.

Дана пожала плечами, это выглядело, как короткая вспышка в ритме азбуки Морзе.

Водомерки выбросили из матово-серебристых брюшков стрекала паутины-регенеранта. Коагулянты, коллагеномодификаторы, стимуляторы, сверху – вишенка в коктейле, – немного обезболивающего и успокаивающего. Сгоревшая водомерка валялась рядом, прижав к обугленным грудным щиткам тонкие лапки. Чуть поодаль распласталась «бабочка». Оба дрона не подлежали восстановлению.

Новые водомерки трогали и обнимали Сорена и в первую очередь закрыли его обожжённое лицо – ниже верхней губы всё превратилось в сплошную красно-коричневую корку, зубы торчали поверх обугленной плоти. Язык вывалился и конвульсивно подёргивался. Водомерка аккуратно вправила его и впрыснула в полость рта бело-голубого коктейля на основе стволовых клеток с универсальной модификацией.

– Он будет восстанавливаться слишком долго, – Энди поджал губы. – Не ты ли говорила, что у нас нет времени? Он нам нужен.

– Знаю, – согласилась Дана, в её голосе не звучало и капли раскаяния или сожаления. Она положила руку на плечо брата. Тот вздохнул; он успел одеться, но всё равно ощущал себя перед сестрой обнажённым до костей. И, глядя на Сорена, представлял себя на его месте – сколько раз он переживал подобное? Тысячу? Десятки тысяч? У того регенерация ещё не достигла его собственного уровня и, может, никогда не достигнет.

– Теперь он никуда не денется.

Энди скривился.

– И вообще, он разрезал тебя заживо, причинил боль…

– Дана, я ему позволил. Даже приказал.

– Он хотел этого.

– Всякое познание берёт свое начало в насилии. Ребёнок отрывает ноги муравью и крылья бабочке не из жестокости, а из стремления понять, как устроено чужое тело. Так или иначе приходится переступать через боль. Уж мы-то знаем, – Энди прикрыл глаза, а потом, словно что-то решив, активировал дополнительный вызов на своём костыле-дроне. Искорёженное лицо Сорена не придёт в норму за несколько часов, но есть в мире кое-что получше несовершенных клеток и живых тел.

В белизне «короба», последнего уровня Башни Анзе, Энди ощущал какое-то невероятное спокойствие. Он прошёл очередной цикл мутации, ближайшие пару недель он будет абсолютно здоров, до следующей фазы, и…

– Ты хотела о чём-то рассказать, – напомнил он сестре.

Дана смешалась: порой Энди замечал за ней подобное, когда она словно бы забывала слова, понятия или координаты пространства. Точка А, плоскость АБСД, третье измерение наталкивается на четвёртое, они ударяются друг о друга, словно бильярдные шары. Энди всякий раз тянуло обнять и успокоить её: всё хорошо, не волнуйся, я рядом. Даже если ты забудешь всё, включая собственное имя, я рядом; помогу тебе – сожжёшь ли ты меня до костей, до пепла, заставишь ли возродиться из собственного скелета, я помогу тебе.

– Рассказать, – неуверенно повторила за ним Дана и вскинула голову, обернулась по сторонам, словно ища подсказку. Энди следил за направлением её взгляда: сначала обугленные останки дронов, похожие на настоящих раздавленных насекомых, потом Сорен, зависший между небом и землёй в заботливых лапках «водомерок». К водомеркам присоединился ещё один дрон, белый в тёмно-серую крапинку сенсорных панелей и похожий на перепелиное яйцо. Энди просканировал лицо Сорена, достроил кривые и направляющие, наложил сетку. Бионический протез обычно делали несколько дней, но у Хозяина были свои способы, особый ускоренный доступ.

Дана всё ещё медлила с ответом. Больше ничего в крохотной комнате не было, только белые стены и белый пол. И её собственное зелёно-синеватое свечение, вспыхивающее, как нервная синусоида альфа-активности мозга.

– Я… не совсем уверена, что это было. Или будет?

Она подняла голову и вдруг закричала, как от невыносимой боли. Энди невольно закрыл лицо предплечьем – выплеск раскалённого магнитара разредил пространство.

– Дана!

– Они… их больше одного. Одной? Я запуталась. Я думала, что всё получится так, как мы хотели.

– Дана, это прошлое.

Энди вздохнул. Она до сих пор себя чувствовала виноватой – не то чтобы он не анализировал неопределённость Гейзенберга всех возможных исходов, но он давно предпочитал не ходить с камнем на шее; ему хватало боли физической, ответственности за живых, а не за мёртвых.

– Дана, это уже случилось.

– Нет, – её глаза почему-то вспыхнули оранжевым, переметнувшись к спектру красных карликов. Вероятно, это означало холод. – Это в прошлом и будущем. Он, – Дана указала на Сорена, – тоже понял… как иронично.

– Зато я – нет. Что случилось?

– Источники света. Их двое, они оба в Лакосе, возможно, в ещё не разрушенном Лакосе.

Энди не переспрашивал. Иногда парадоксы календаря были вроде детских загадок: почему мёртвый младенец переходит дорогу? Потому что сидит в курице.

Его сестра была безумием, «цветами вне пространства» и космическим ужасом, если угодно. Энди всё равно подошёл ближе, чтобы обнять магнитар, ионный вихрь, парадокс Шрёдингера, аномалию квантовой дизрупции.

Именно это она изобрела, не так ли? Дизрупция – разрыв между временем и пространством. Разделение, которое они несколько десятков лет использовали прямо по самым утопическим прогнозам, во благо человечества. Разделение миров, которое привело в их собственный мир аладов, мутации, выжрало три четверти биосферы и обрубило со всех сторон обитаемый мир.

– Я понял, – сказал Энди.

В его объятиях Дана больше не обжигала, зато мелькала и мигала, как готовая перегореть люминесцентная лампа древней модели. Сейчас таких и не осталось.

– Там что-то происходит, Энди. Я не могу контролировать и не могу… дотянуться. Это похоже на самое начало. Тебе нужно торопиться.

Он кивнул.

«Тебе».

Его бросило в жар, за которым последовала лёгкая тошнота – не того рода, какая возникает от несвежей пищи, но от излишнего волнения. Энди удивился: он не мог вспомнить, когда действительно тревожился; должно быть, трансформированные в корпускулярно-волновой дуализм чувства Даны передались ему, словно некая болезнь, от которой страдали оба в разной форме.

Водомерки работали с лицом Сорена. Бионическая нижняя челюсть будет ему непривычна; фактически новое лицо. Дана всё же перестаралась, а с ним предстоит не самый простой разговор.

– Оставь всё мне. Я справлюсь.

– Тебе нужно торопиться.

– Знаю.

Энди улыбнулся.

Его Башня и та часть собственной разделённой личности, что принадлежит всемогущему Энси-Хозяину, доложит обо всех тайнах Объединённых Полисов Ме-Лем и Пологих Земель. При желании он может заглянуть под драную юбку любой дикарке. На сей раз даже ограничен круг поисков.

Лакос. Некая точка бифуркации, в которой всё рухнуло, а теперь замыкалось снова, как в уравнении с последним неустановленным неизвестным.

– Я буду ждать, – сказала Дана.

Энди почудилось: она отводит взгляд – так было, много лет назад, когда она скрывала плохую оценку в школе, а потом делилась шоколадкой и просила помочь выгородить перед родителями. Она надеялась на его дипломатические способности лет с пяти или шести.

Вот этот самый несчастный умоляющий взгляд. Впрочем, сложно сказать о существе без настоящих глаз и лица.

Сквозь полузабытьё Сорен видел этих двоих. Они были похожи – действительно близнецы Мальморы, прямо как в книгах по истории; неважно, что женщина без капли крови и плоти, из одного света, а Энди выглядит лет на десять старше, к тому же тучен и тяжеловесно-массивен, вроде какого-то реликтового животного – мамонта, например. В обоих ощущалось нечто символичное, если бы Сорен верил в какие-нибудь сверхъестественные сущности – непременно внял бы гласу с небес.

Инанна. Энси. Владыки мира сего.

У него не было лица, голоса, рта, ничего, чтобы смеяться – или кричать.

Дроны восстанавливали его, и эти двое, близнецы, переговаривались так, словно Сорен вообще стал каким-то ещё одним дроном из арсенала Башни, неодушевлённым предметом. Впрочем, согласился тот сам с собой, разве он не превратил Энди в груду мяса, жира, костей и внутренностей? Тот повторял: я приказал ему сделать это, но Сорен даже не мог подтвердить, ткнуть женщину из света в правду. Кому она, правда, нужна, в конце концов? Справедливость не очень-то привлекательна.

«Идите к чёрту, вот что».

Сорен позволил себе отключиться, потому что дроны ремонтировали уже его собственное тело.

«Делайте, что хотите».

Когда он следующий раз открыл глаза, не осталось никакого намёка на боль. Сорен прекрасно себя чувствовал: даже выспался и испытывал приятный утренний голод – предвкушение завтрака. В таком настроении бодро соскакивают с постели и бегут покорять мир.

Вокруг была комната, которую он смутно узнавал – приглушённые тона, натуральная древесина, вероятно, специально выращенная где-нибудь в Итуме; просторная кровать своеобразной конструкции – вроде гамака, на антигравах, она обволакивает тело, словно коконом. Предусмотрительно ввинчены в стену опоры. Взгляд Сорена остановился на прикроватной тумбочке, а точнее – на единственном предмете, который он поначалу принял за какой-то планшет, но это оказалось изображение в рамке. Сорен сел на кровати – кокон послушно вытолкнул его, будто помогая выбраться, – и взял в руку находку.

Это фотография, понял он. Старинная – древняя даже, просто чудо, как она уцелела. Возможно, дело в рамке из наноматериала, не позволяющего проникнуть за прозрачное стекло ни единой бактерии, ни молекуле влаги из кондиционируемого прохладного воздуха. Фото было цветное, краски всё равно немного поблёкли от древности, несмотря на всю защиту, включая ультрафиолетовое излучение.

На этом странно-статичном изображении Энди Мальмор выглядел лет на десять младше (и килограммов на двадцать легче), чем теперь; он обнимал девушку – только благодаря характерному сходству черт лица Сорен узнал Дану Мальмор; та выглядела ещё моложе, худоба делала черты лица резкими и придавала сходство с птицей. Оба были одеты в белые лабораторные халаты с какой-то эмблемой. Сорену пришлось напрячь взгляд, но он прочёл: «Центр Эймса».

Чем бы это ни было.

Близнецы гордо улыбались в камеру. У Энди слегка сползли по переносице очки, отчего взгляд стал одновременно расфокусированным и немного глупым. Дана держала в руке прибор, в котором Сорен не без удивления узнал «нож»-дизруптор, каким вооружали рапторов. Это противоречило всему из истории: разве катастрофа не пришла раньше, а потом уже появились охотники-спасители?..

«Но им сразу же нашлось вооружение».

Сорен хмыкнул. Он не успел вернуть фото на место. Энди появился на пороге комнаты, которая была совершенно пустой, если не считать кровати, тумбочки и вмонтированного в стену гардероба, почти сливающегося с общим тёмно-коричневым фоном. Сорен его уже таким видел: без дроидов-костылей, в свободной рубашке и брюках. Целое странное мгновение Сорен представлял, что попал во временную дыру, вывалился в какое-то прошлое, но потом разглядел прозрачную нить, подсоединённую к виску Энди Мальмора, словно щупальце физалии: тот снова контролировал весь мир. Получал и обрабатывал данные.

– Это после первого удачного эксперимента, – сказал Энди, кивнув в сторону фото. – Прототип всех современных… дизрупторов, – он как будто запнулся, прежде чем выбрать слово. – Дана исследовала квантовое излучение, корпускулярно-волновой дуализм и дивергентность. Я ей помогал, хотя чёрт бы меня побрал, если я и впрямь понимал хоть что-то из этой трансцендентной чуши.

Сорен медленно поставил фотографию на тумбочку.

«Серьёзно? Его сестра сожгла меня заживо, а он теперь приходит и делится воспоминаниями».

«Ах да, сначала я его изрезал на куски, и, кажется, меня удостоили чести посетить спальню самого Хозяина».

– Что с ней случилось? – Сорену потребовалось усилие, чтобы заговорить, язык сопротивлялся, и голосовой аппарат казался чужим. Звуки прозвучали в какой-то искажённой амплитуде. Сорен коснулся нижней челюсти: на ощупь почти как кожа, упругая и тёплая, но не совсем.

«Мне нужно зеркало».

Он едва не закричал, но сдержался.

Энди ответил не сразу.

– Я не знаю. То, что ты видел – феномен, который очень легко высказать словами и практически невозможно представить со сколь-нибудь научной точки зрения. Она стала живым светом.

– Как та девочка, Хезер.

Энди кивнул.

– Не совсем, но симптомы схожие.

Он тронул свою «физалию», щупальце сменило цвет с пурпурного на синий и обратно, потом поблёкло до белого.

– Нейтронная звезда, магнитар. Сгусток фотонов. Финальная стадия трансформации. Хочешь какое-то название – выбирай любое. Я предпочитаю считать, что она всё ещё моя сестра – и теперь ты знаешь, как она «лечит» меня от фрактальной мутации.

Сорен засмеялся своим-чужим голосом. Он спрыгнул с кровати – кокон услужливо помог перенести вес на ноги. И обнаружил, что обнажён, не считая какой-то стыдливой набедренной повязки.

– Мне нужно зеркало.

– Это не тот предмет, который я люблю, – заметил Энди. – Но в ванной найдётся, активируй голосовой командой. Там же есть одежда. Потом приходи завтракать.

Сорену хотелось ударить его. Просто врезать и сломать челюсть, чтобы болезненная регенерация нарастила пару гумм поверх губи вывернутой кости. Со стороны это выглядело бы невероятно смешно: тушканчик атакует медведя, не больше и не меньше. Секундная злость сменилась весельем; Сорен засмеялся.

– Божественное откровение, которое заканчивается приглашением позавтракать вместе. Почти как после бурной ночи, да?