Текст книги "Ужасное сияние (СИ)"

Автор книги: Мэй Платт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Когда Леони начинала об этом думать, у неё пронизывало глаз, будто длинной иглой, но она находила в себе силы скомкать мысли в какую-то липковатую полимерную глину и отложить на неизведанное потом. «Никакого потом», – не у неё точно.

– Идёмте, – повторила она, и Таннеру пришлось подчиниться.

Он потянулся к ней с желанием то ли схватить за руку – за механическую, конечно, – и почувствовать себя в безопасности, то ли просто обнять. Потом дёрнул головой слишком резко, чтобы это напоминало кивок согласия. Леони отстранилась от первого движения и безучастно пронаблюдала за вторым. Синеватый свет аварийных батарей превращал фигуру Таннера в призрака, в видение из шлема, приходилось кусать губы, чтобы напомнить себе: это не учение и не симуляция. Реальнее некуда – хотя бы потому, что никто из программистов, просиживающих задницы в Интакте или Ирае, дважды или трижды сунувших нос на базу, не знал ничего об оке бури. Да и об аладах, кроме названия «фрактальные сигнатуры», – ага, сигнатуры, они их засекают с помощью общего наблюдения, чтобы направить ближайшему охотнику, – тоже.

Снаружи ничего не менялось. На сороковом шаге до капсулы пролетит кусок железобетона с искрящими змеями проводов – Леони это предвидела и оттолкнула Таннера, кинулась на землю сама. Она осознала: всё повторяется, они попались в какую-то временную ловушку – и судорожно обернулась, боясь увидеть вместо Таннера кого-то из малолетних рекрутов или гражданских, кого доставила ранее.

Таннер послушно согнулся, когда она пихнула его, но сейчас выпрямился во весь рост и смотрел в небо, словно любуясь достопримечательностями.

– Шевелитесь, док, – сквозь гул ветра прикрикнула Леони. Тот отчего-то рассмеялся, а потом перехватил её за руку.

– Я не хочу бежать.

– Что?

Таннер сжимал запястье и с какой-то одуряющей интимностью мосластого тощего тела прижимался к Леони. От него пахло одеколоном, пылью и потом.

– Думаете, я не догадался? Вы сейчас меня отправите, а потом прыгнете в ту дыру, – он кивнул в сторону лазарета, где уже скрылись несколько рапторов; Аро и близнецы держали последний рубеж обороны. – Я не хочу. Позвольте… быть с вами, най-рисалдар Триш. Леони. Помните, как мы поймали первого алада? Вы принесли его мне, словно сияющий цветок; он прижился в мясе, но потребовались годы, чтобы понять, как именно это работает. Леони, у меня не будет второго шанса оказаться в центре ока бури. Позвольте.

– Да пошёл ты.

Она оттолкнула Таннера. Тот заверещал, когда она сдавила предплечье, рискуя переломать лучевые кости – действовала-то бионика, ей всегда Леони поручала самое важное, лучшей части себя, – но потом она затолкала его в маленький сарай с капсулами.

– Внутрь, Таннер. Док, не обсуждается.

Он пригнулся, и это дало ей возможность поцеловать его уголком губ; тот слегка дёрнулся, как от укуса, – или же оттого, что слепой кровоточащий глаз оказался так близко к его собственному. Леони отстранилась, впихивая Таннера в «сарай» с капсулами.

– Включите сами?

Настройки стандартные. Леони следила только за малышней, взрослые сами способны нажать нужную сенсорную кнопочку.

– Да, – ответил тот.

– Отлично. Док… простите. Я знаю, что вы бы хотели тут остаться, хотя, по-моему, ничего здесь нету хорошего, сплошное дерьмо. Я всё надеюсь: оно закончится, будет нормальная база, а потом вспоминаю голову Маришек в «грибной шляпке» регенеранта, а её нижняя челюсть вывалилась мне прямо под ноги.

– Или та девочка, – согласился Таннер. – Яо.

Леони передёрнуло.

– Угу. Короче, отправляйтесь в Ирай, расскажите о том, что случилось у нас. Я попробую кое-что ещё сделать, но ничего не обещаю. Но мы-то рапторы, док. Мы обязаны защитить всех, ну, или умереть в битве с потусторонними тварями. И так далее. Всё прочее дерьмо. Вы это про нас тоже слышали. Мы типа герои.

– Идите, Леони, – сказал Таннер.

Он вошёл в капсулу. Она повернулась, чтобы кинуться к выходу – уже знала, что в сантиметре от виска метнётся свая, ещё несколько поиграют с ней в дротики, но ни одна не попадёт. Время зациклилось. Леони посмотрела на фигуры рапторов: близнецы били в центр зелёного луча дизрупторами. Аро ломился внутрь. Рядом валялось несколько груд металла, какие-то куски оторванных конечностей или фрагментированных тел, Леони не хотела пока разглядывать подробности.

Кислотная Бабка дожидалась её в ангаре, и Леони преодолела этот последний рубеж в несколько скачков, гораздо быстрее, чем все остальные маршруты. Прошло всего минут десять или пятнадцать от первых рекрутов, которых она доставила к капсуле и отправила в безопасное место. Время разрушилось и осыпалось, зацвело бесплотной аладовой травой.

Леони запрыгнула в Кислотную Бабку. Автоматика забаррикадировала её.

«Всё хорошо. Действуй», – говорил ей механизм. Леони даже улыбнулась.

Глава 16

Шон заставлял себя ехать. Часть его хотела вернуться или хотя бы оглянуться, но он не был койотом, который прибегает на место, где разорил заячье гнездо на высоком уступе скалы. Скорее уж вараном, что бежит прочь от тех, кто отхватил половину хвоста. Хвост отрастёт.

В байке что-то сломалось: он останавливался и начинал чихать, откашливаться. В двигатель песок набился, а может, батареи садились. Шон понятия не имел, он не прихватил с собой достаточно инструментов, чтобы раскрутить всю эту штуку по винтикам. Арбалет остался возле камня. С собой – нож.

Ничего, этого хватит добраться.

«Вернуться и проверить»…

Тварь осталась валяться на аладовой траве; Шон мог поклясться – под ней та примялась, будто приняла родича или даже отчасти скорбела. Мысль вызывала приступ хохота; Шон старался не смеяться: слишком больно в голове, спине и почему-то в животе. «Почему-то». Он пару раз мочился за это время и видел примесь красноватой жидкости. Ничего, это не смертельно.

Он думал о Дрейке, начинал злиться: вот урод, заманил его в эту ловушку. Потом думал: да нет, вроде эта штука его тоже атаковала.

«Она не взялась из ниоткуда, похожих делал ублюдок-Рац», – Шон понимал, что останавливаться не следует, можно упасть и уснуть – надолго, навсегда. Он тормозил немного и припадал, сутулился, кренился к рулю; перед глазами, осиянное зелёными сполохами, вставало лицо «твари».

Шон его почти узнавал, хотя призрак узнавания лишь касался, мимолётный, как звенящий над ухом комар. Лови-заловись, пока не вцепится кровь сосать – ничего не выйдет, зудит и зудит на одной тонкой, протяжной и заунывной ноте.

«Норт подстроил».

Да точно он. Ещё и дружков своих притащил – Леони Шон помнил, а вот мальчишку – нет, какой-то новенький, наверное, из Ирая пригнали по распределению. Это не имело значения, Дрейк теперь мёртв; Шон сам видел расколотый череп и выглянувший из пролома розовато-серый мозг, все камни вокруг были залиты кровью и церебральной жидкостью, только трава стояла, как всегда, нетронутая.

Дрейк мёртв, так что Шон теперь ему даже морду не набьёт за предательство, за то, что приманил какое-то созданное Рацем чудище. А ведь казалось, будто Норт проникся правдой, которую услышал от своего бывшего сослуживца и приятеля.

«Может, он и передумал меня “ловить”, да уже поздно было», – нога свесилась, байк опасно накренился. Жара поднялась в зенит громадным белым солнцем. Небо без единого облачка – только на горизонте, где-то за Ираем, в Тальтале, вечная хмарь, клок мира, в котором они копошатся, словно черви в гниющей ране, всё сжимается, скукоживается; а может быть, тело умирает, гангрена его дожирает, скоро черви будут вынуждены искать новое мясо или подохнуть.

«Мы защищали мир от аладов, а потом Рац решил превратить нас в тварей», – Шон поднял голову. Боль накатила тяжёлой мутной волной, он плюхнулся с байка прямо на колени, его в очередной раз вывернуло пустым спазмом. Шон понимал: ему повезло, только пара дыр в спине – некритичных, от них не умирают. Вывихнутое плечо, которое поначалу висело верёвкой, но он его вправил, а потом ушёл. Мальчишка, может, видел, что ушёл, но не погнался. Леони пропала. Дрейк умер.

Очень кстати умер, злобно подумал Шон, больше не сомневаясь: это Рац натравил ту тварь, чем бы она ни была, а Дрейк ее привел. В конце концов, он-то видел, как учёные Интакта создавали из человечьего мяса и «ужасного сияния» мерзкие формы какой-то искажённой антижизни; эти черви не просто питались мягкой от некроза тканью, не просто объедали чёрную гниль, а испускали токсины и пытались заразить здоровые мышцы, фасции, кожу и кровь.

«Зачем эта тварь», – он понимал. Его поймать, «Монстра». Дрейк знал об охоте – вероятно, и сам охотился. А про образину с третьей рукой вряд ли догадался, что это его хозяева творят из дрессированных рапторов такую вот херню.

Шон поднялся на ноги. Рваная одежда липла; пот или кровь, всё вместе. Щипало и кололось. Песок набился на корень языка, царапал кожу. Хотелось найти какую-нибудь речку или хотя бы ржавый ручей – один из тех, что вытекал из древних ржавых труб и вёл к заброшенным остовам городов, – и лежать в нём, остужая больное горячечное тело.

«Ну так иди, мать твою».

Байк не завёлся. Кашлянул, конвульсивно дёрнулся и затих. Шон пнул его, но лишь причинил себе боль, сапог-то порвался, пальцы торчали.

– Сучий потрох!

Толку мало. Во фляге оставалось немного воды, Шон её допил. Поозирался по сторонам – без карты и координат сложно, но он отыщет дорогу обратно по следам, да и вообще не впервые здесь; это только кажется, будто Пологие Земли одинаковы, куда ни взгляни. Рапторы и рейдеры одинаково неплохо умели читать ландшафт, вторые бы сказали о первых – на свои железки полагаются, но это было не так. Примерно десять километров на юго-запад, по прямой – там будет небольшое скалистое плато, зато и хорошая река всего в двух. Он доберётся до своих, а потом скажет: уходим, я уведу вас…

«В Лакос?»

Может, и туда. Он ещё не знал. Он хотел вылечиться от того, что с ним сделал Сорен Рац – потому что рано или поздно, похоже, сам превратится вон в эту трёхметровую хреновину с зелёными искрами внутри отросшей третьей руки; и будет опасен для своих же. Шон представил Айку на камнях с пробитым черепом – взъерошенные волосы, пустые неподвижные глаза и красновато-серая масса выглядывает из пролома, словно какой-то зародыш. Его замутило.

«Байк придётся бросить», – он отмахнулся, потом заберут. Он запомнит. Заодно будет ориентир. Шон присмотрелся для верности, пытаясь сфокусировать взгляд. Воспалённые глаза резало от самой идеи напрячь зрачки и зрительные мышцы, зато за усилие он получил награду: впереди, совсем близко – достанешь рукой, если вытянешь её, – поблёскивала серо-желтоватая извилистая полоса реки. Там он отдохнёт и очистит себя от пота, песка и крови. От призраков экспериментов Интакта. От всего, что связывало с рапторами.

От Дрейка в том числе – может, тот и не заслуживал подобной смерти; Шон бы предпочёл честно набить ему морду и натыкать в Интактово дерьмо, как глупого, плохо поддающегося дрессировке ручного варана, но сейчас слишком поздно.

Нужно к своим. Вон они – за грядой, за камнями и чуть дальше. Если повезёт, он доберётся сегодня же к вечеру, в худшем случае – завтра к утру. Еды нет, но от голода он не умирает. Всё хорошо.

Не так уж и далеко идти.

Поначалу всё шло хорошо, даже лучше, чем Шон рассчитывал. Он добрёл до реки, не раздеваясь, плюхнулся в грязноватую, пахнущую одновременно железом, тиной и какой-то химией воду. Пить её не стоило, но он не удержался от нескольких больших глотков. Прохлада уняла боль в голове, рёбрах и ноге в районе бедра, мелкие ссадины облепили, словно стая комарья и гнуса, но потом тоже стало тихо. Шон провалялся в воде очень долго – несколько часов по ощущениям, пока не промёрз и не понял, что рискует заснуть здесь и захлебнуться. Он выбрался и поковылял дальше, не оглядываясь ни на выступ, где бросил байк, ни на обрыв трёшек – отсюда уже и не видно его.

После купания жара отпустила. Шон понимал: потом хуже будет, сырая одежда не высохнет к ночи, а мороз опаснее. Решил пока не думать о последствиях опрометчивого купания и заставлял суставы сгибаться, мышцы натягиваться, все остальные органы чувств как будто отключились, отдавая драгоценные питательные вещества – глюкозу из печени, запасы АТФ в клетках, – ногам и позвоночнику, а головной мозг взял на себя только навигационные обязанности, пока отказавшись от рефлексий и размышлений о прошлом, будущем, о Дрейке Норте, Лакосе, аладах и прочем, что почти не имело значения, когда идёшь пешком к лагерю «своих».

Он перебрался через плато и тут уже замер в недоумении. Лагерь было видно с большого расстояния – по правде сказать, они не прятались, от кого, от бизонов, что ли? Умники из полисов считали ниже своего достоинства гонять «дикарей». Рапторы врагами не были, пока рейдеры сами не наглели и не пытались разобрать не только черепаху, но и самих рапторов на кусочки.

От лагеря всегда поднималась дымка – костры, чад генераторов. Её было видно даже за оставшимися камнями. Сейчас – ничего.

Шон покосился на высокий валун. Плохая идея – карабкаться в его состоянии, и он отказался от неё. Лагерь без него не снимется и никуда не денется. Даже если кому-то придёт в голову офигенная мысль захватить власть и стать вожаком, пока Монстр отсутствует, Айка сумеет не только постоять за себя, но и вправить шибко умному мозги.

Мозги.

«Чёрт».

Ну вот, теперь вместо навигатора – снова активный поглотитель ресурсов, который к тому же заставляет выбрасывать всякий там адреналин и прочую дрянь; Шон помнил по курсам подготовки и анатомии, сейчас едва ли не вертелись перед глазами какие-то формулы и правила. В том числе признаки внештатной ситуации.

«Да мать вашу, что там могло случиться?»

Он осознал, что идёт быстрее – и это плохо, раненое тело использует весь ресурс, будет обидно, если не хватит на последние несколько километров, а то и сотен метров. Шон усилием воли попытался вернуться в прежний экономичный режим; почти получилось, но снова в голове крутилось: «Должен быть дым, нужно посмотреть». Он пообещал себе, что влезет на камни во-он там, чуть дальше, а потом уже останется всего ничего.

Нужные камни наслаивались друг на друга. Шону пришлось карабкаться целых минут пять или больше, мокрая одежда тянула вниз, почти голые ноги соскальзывали. Однако подняться удалось, и Шон прищурился, выглядывая своих, свой лагерь.

Он не увидел ничего, кроме воронки.

Воронка напоминала обрыв трёшек; может, более пологая и даже какая-то аккуратная, как будто кто-то взял огромную лопату и выкопал весь лагерь вместе с парой метров каменистой земли, песка, ряски. Шон закрыл глаза – мне почудилось, да нет; ну, или я ошибся и не туда иду, – а потом как будто заорал себе же на ухо: какое почудилось, какое не туда, эти места я знаю, как свои пять пальцев.

Он едва не рухнул со своего наблюдательного пункта, а остаток пути бежал – защитные механизмы сдались. Шон бежал и выкрикивал имена. Чаще других – Айка.

Пожалуйста, иногда повторял ещё Шон. Пожалуйста, что бы ни случилось, пусть она будет жива.

Он остановился возле Горба. Древний кусок горной породы пережил катаклизмы и катастрофы рода человеческого, выставил своё пиритовое и кварцевое нутро, которое не стало мякотью песка – ему было наплевать на людей. Шону же пришлось хватать воздух ртом, горло занемело от криков.

«Что здесь случилось?»

«Мать вашу».

Больше всего это напоминало взрыв бомбы или битву с целой стаей аладов – трёшек, а может, и четвёртого-пятого уровня, хотя таких он никогда не видел. Ладно, возле обрыва вроде была одна штука, вытянувшаяся в почти человеческий рост, так в виртуальной классификации обозначали «четвёрок», а потом алады обычно не росли, обычно сжирали всё вокруг и исчезали навсегда или на время.

«Они пришли сюда. Я ушёл, а они явились».

Вместо лагеря была яма. Сгустки ряски вперемешку с мокнущим мясом. Фрагменты костей перемешались с железом. Подойдя ещё ближе, Шон узнал Отмычку Рика – целый кусок его лица лежал сорванной маской, а рядом сплавилась в лужу железная кружка. Кое-где торчали куски ног, рук. Шон наступил на обгорелую флягу, отпрянул; она покатилась под откос и упала в лунку, где покоились, словно памятник, чей-то арбалет, кусок лезвия и бедренная кость с большим куском плоти и грязной тряпкой поверх. Комки ряски запутались в волосах Красной Нины, но волосы лежали отдельно, головы не осталось, только немного шеи, грудной клетки – без рук; позвоночный ствол заканчивался ничем. Внутренние органы, похоже, испарились. Ещё несколько обугленных костей лежали разбросанными, хотя вроде принадлежали одному человеку. Шон предпочёл не узнавать, кому именно.

Шон попытался то ли выругаться, то ли ещё раз позвать Айку. Он смотрел в остатки лиц, в куски одежды, утвари, оружия. Он боялся узнать её; и однажды всё-таки хрипло завыл, заметив остов лаборатории, но приблизившись, понял, что здесь только осколки и обломки, железо и стекло, немного дерева. От ямы поднималась густая вонь гари, и этот запах выкручивал желудок, но одновременно заставлял думать: не алады. Алады не горят, ничего общего с огнём у них никогда не было.

Лагерь был пожарищем, пепелищем. Шон шёл по братской могиле своих людей и скрежетал зубами всякий раз, как наступал на что-то хрупкое и податливо трескающееся. Почти босая нога вляпалась в сгусток ещё тепловатой жижи, оказавшейся опухолеподобным месивом кожи и мышц.

Яма возникла быстро – люди не успели сбежать. Шон почему-то сравнивал с ульем мурапчёл, который подожгли вместо того, чтобы просто выкурить насекомых и добыть мёд. Они не ждали нападения. Шон рассмотрел остовы байков, скелеты палаток, даже перевёрнутую мёртвую голову большого котла, где готовили обед – прочное железо выдержало, только потемнело и пошло пепельными прожилками.

– Айка, – в очередной раз позвал Шон, цепляясь за жалкое подобие надежды.

При выборе он пользовался архаичным артефактом распределения Гаусса. Выкинь всё среднее, оставь экстремумы, совмести их и наложи друг на друга. Реакция будет похожа на ядерный синтез, в худшем случае – на залитую уксусной кислотой соду, но это всё ещё экзотермическая реакция, которая даст немного топлива. Подыскивая кандидатуры, он использовал не менее древний и скрипящий по всем петлям, потёртый на швах алгоритм Бойера-Мура; когда-то он использовался для сравнения цепочек ДНК – сейчас такой ерундой занимаются только машины, людям позволили творить даже новые виды.

Распределение Гаусса: возьми пару тех, кто находится на «крайностях» совместимости. Воспользуйся алгоритмом, чтобы сравнить с другими из тех, кому удавалось добиться чего-то стоящего. Чем дальше, тем надёжней результаты – старая-добрая наука, никакой квантовой непоследовательности, трюков, игр разума.

Этот принцип работал, в конце-то концов.

Архитектор София Вебер и морской биолог Нисита Сакаги.

Генетик Мирослава Королёва и математик-теоретик Сю Лин Цзин.

Философ Роман Корски и программист Джеффри Ротерберг.

Миколог Анн Хольмен и археолог Синтия Фария Баррейру.

Все эти люди когда-то ненавидели друг друга, а потом выбрасывали теплореакции, притягивались, как разноимённо заряженные ионы; плюс и минус. Если брать похожих, они ничего не смогут придумать. Выбирай гениев, но помни о распределении Гаусса и ионной связи.

Старый принцип сработал и сейчас; Энди не собирался отказываться от Сорена и Эшворта. Оба стоили друг друга, оба уже почти не враждовали. Реакция выплеснулась в виде создания, которое когда-то было человеком, прямо на равнину Пологих Земель. Неудачно.

Когда Эшворт Таннер ушёл, Сорен Рац остался.

«Что ж, придётся тебе побыть здесь несколько… дней?» – Энди улыбнулся ему. Давно у него не задерживались гости. Впрочем, почему нет?

Места хватало, можно в одной лишь Башне разместить все лаборатории, если немного потеснить вычислительные узлы, плиты квантовых компьютеров и провода, поддерживающие физическую оболочку Энси-нейросети. Прежде, чем коснуться лапой с осьминожьей присоской виска, настоящий Энси проделывал огромную работу, человеку оставалось даже не собирать яблоки, а лежать под деревом и хрустеть кисло-сладкими плодами. Сейчас человек словно окончательно признал могущество сети, уступил ей стандартные решения и наблюдения. Приоритеты приходилось выстраивать: он не мог уследить за всем сразу, а Дана беспокоилась в последнее время, терялась в своих «когда» и «если». Энди сказал бы, что её потоки света становились ещё более дискретными, чем всегда. Он решил подхлестнуть своих «избранников» – это слово даже в голове звучало глупо, – а сестре сказал: похоже, мы на пороге чего-то важного, сравнимого с рапторами или даже более значимого.

Она засмеялась ему в лицо – резко и неприятно, как иногда случалось, когда она посылала его нахрен.

А потом выставила прочь. Это произошло примерно за сутки до того, как Таннер и Рац пришли с повинной: мол, мы превратили ту бедную женщину в конструкт из клеток и фракталов с «искрой» алада, у нас получилось, но что-то пошло не так. Дана знала, вероятно. Она часто угадывала будущее – или не совсем «угадывала». Он, впрочем, тоже. Потому что всегда помнил правило: если что-то может быть испорчено – оно будет испорчено.

Сорен Рац боялся его. Энди диагностировал это по косвенным признакам – внезапно расширенным зрачкам, напряжённой мускулатуре – на худощавом теле Раца все вегетативные признаки кричали о себе в рупор; впрочем, к страху примешивалось что-то ещё. Он принял какой-то наркотик или алкоголь, догадывался Энди, а поэтому решился потребовать почти сразу же после того, как они оказались наедине:

– Вы требуете от нас разгадать тайну фрактальной мутации, но не предоставляете доступ к единственному образцу с нелетальным исходом.

Энди не ожидал, что тот с ходу пойдёт в лобовую атаку. Он допил виски и задумчиво смотрел на Сорена Раца, в его глаза с расширенными зрачками, на едва заметно подёргивающиеся пальцы.

– Уточни запрос, Сорен. Ты хочешь просто кусочек от меня отрезать или посмотреть, что будет, если меня вскрыть заживо, вытащить… не знаю, сердце, почки, печень? Понять, почему я до сих пор не мёртв?

Сорен смешался. Он вжался в диван, потянулся к лежащей рядом подушке. Она была из кожи, «идентичной натуральной», и выскользнула, когда тот попытался притянуть её к себе. Со второго раза получилось.

– Я не собирался…

– Прекратите, Сорен. Вам интересно, это совершенно понятно.

Он не был первым. Хотя нет, был. Прежним Энди не давал настолько близкого допуска к себе, но они и не требовали. Взять хоть того же Таннера.

Сорен выбивался из нормального распределения – куда-то за все точки отсчёта. Сиял эдаким уникальным алмазом; не в смысле таланта или идей, скорее Энди назвал бы это качество «нахальством», но в исключительно положительном контексте. Ладно, Сорен ему искренне нравился.

– Вы с Эшвортом продвинулись дальше других, хотя и не в одиночку. Лично ты – хочешь пронаблюдать полный цикл фрактальной мутации с возвращением к исходному состоянию? У вас там есть этот парень, Кэррол, да? Забегу вперёд: у него есть шанс, если он…

Энди прикрыл глаза и потёр веки. Дужка очков скользнула по перчаткам, головная боль ответила на прикосновение.

– …сгорит заживо.

– Что?

Сорен забыл про страх. Веки дёрнулись, поспевая за когнитивными функциями – и он опередил, конечно же, простые рефлексы выиграли эту гонку.

– Проще увидеть, Сорен.

– Конечно. Сэр.

Энди посмотрел на него с усмешкой, представив себя на операционном столе – будет ли и тогда Сорен обращаться к нему с этим почти не фальшивым пиететом? Вероятно, да. Нет ничего интересного в том, чтобы разрезать заживо человека. Другое дело – разрезать того, кого многие считают почти богом, не исключено, что и он сам среди многих. Стигматы занятнее удара молотком по пальцу, тут не приходится сомневаться.

– Идём.

Итак, Сорен остался в Башне Анзе. Энди не исключал, что тот в последний момент подумал о закрытых дверях, монолите, из которого не выбраться, если не позволит хозяин – или Хозяин. Страх всё равно оставался. Энди мог бы, наверное, хлопнуть парня по костлявому плечу и сказать: не бойтесь, я не пожираю заживо ни младенцев, ни талантливых учёных. У нас одна цель, так или иначе, у вас нет ни единой причины дрожать и разгонять адреналин и кортизол по кровотоку.

Критерии выборки всё же подразумевали, что все объекты находятся в зоне влияния кривой. Сорен и так уже опасно выпал из неё, Энди не хотел усугублять.

– В Башне есть лаборатория, – он оперся на антиграв-трость. Ступни и колени прострелило резким спазмом, заставив пропустить вдох и выдох. Позвонки стиснуло, будто клещами. – Рекомендую взять с собой хирургические инструменты, заодно прихватить какого-нибудь дрона с криожидкостью. Ты же захочешь потом проводить гистологию, исследовать особенности деления клеток, АТФ-передачу и так далее?

Сорен шёл позади, хотя мог бы обогнать его в два шага. Энди двигался тошнотворно медленно.

– Да. Конечно, – он осёкся. – «Взять с собой»?

– Именно. Мы поднимемся наверх, на самую вершину Башни. Сорен, возьми ещё и защитный костюм: жаропрочный и защищающий от облучения.

Энди помедлил.

– В том числе от того, которое регистрируют у фрактальных сигнатур.

– Аладов.

– Аладов, – согласился Энди. Он поднял руку, предваряя вопросы. – Действуй. Раз уж так мечтаешь об ответах, то получишь их.

Они миновали коридор с картинами. Сорен обернулся в сторону выхода, а потом ускорил шаг в противоположном направлении – туда, куда указывал Энди. Больше тот не оглядывался.

Шон перестал звать к ночи. Это было так же бессмысленно, как бегать по хрустящим обугленным костям, по застывшим потёкам металла – уже давно бесформенного, потерявшего всякое сходство с изначальными вещами, поднимать куски оплавленного пластика, заглядывать за остовы байков. Он мог ещё орать и материться, но он приполз в свой лагерь, свой дом, раненым, а теперь силы его покинули, и оставалось только сидеть чуть поодаль – на Горбу – и смотреть в яму, похожую и не похожую на обрыв трёшек.

Разум сопротивлялся дольше тела. Шон анализировал и размышлял – куда делась Айка, что могло случиться. Напали люди из Интакта из-за того, что они забрали из-под носа девчонку с её папашей. Нашли саму бывшую лаборантку Сорена Раца. Решили отомстить тем, кто осмелился приютить беглецов.

Объединённые Полисы Ме-Лем декларировали основной ценностью единение, гуманизм, ценность человеческой жизни, заботу о будущем. Это были пустые слова, а ещё Шон когда-то слышал, что примерно такие же лозунги были у всех государств и стран прошлого. Ну, и где они в результате оказались? Сожраны аладами, догнивают проржавевшими и посеревшими от древности массивами-трупами.

Девчонка и её отец сбежали из Интакта. Девчонка была «особенной» – что-то наподобие самого Шона.

Может, тоже эксперимент. Айка не знала всех подробностей, да и вообще вся эта затея отдавала бредом сумасшедшего. Пророчества мёртвых авгуров, судьбы миров, и так далее, и тому подобное, да от рекламы порнопрограмм для шлемовизоров больше проку, а заодно и осмысленности. Шон поверил – потому что Айка говорила. Потому что боялся себя.

Он поднял руку. По ладони, растрескиваясь между пальцами, бежали зелёные полосы. Больше никаких симптомов, но вопрос времени, когда он превратится в груду искажённого мяса, только теперь подобные мелочи не имели значения. Кэррол тоже сначала вроде бы начинал светиться и даже хвастался – мол, вот они, способности. Добровольцев обещали усилить, сделать из них «новых» рапторов, более сильных, лучше способных лучше управляться с аладами. А потом у него отросла вторая рука, а глаза вывалились и стали похожи на виноградную гроздь. Сорен Рац приходил и записывал изменения. Вкалывал инъекции, облучал. С Шоном проделывали то же самое, порядок не имел значения. Кэррола потом куда-то забрали. На вопросы не отвечали, но перед побегом Шон узнал – тот даже не умер.

«Поэтому я убил тех парней. Они меня не пускали к Кэрролу. Я хотел его спасти».

В результате ничего не получилось. Айка давала команды через взломанные системы: беги, у тебя не будет второго шанса. Я помогу выбраться из города, Интакт не такой уж «неприкосновенный», несмотря на название. Ты сумеешь спуститься к Пологим Землям и выжить.

Это сработало настолько, что вскоре она присоединилась к нему; Рысь помогла в этом. Шон почти поверил, будто неуязвим – на него охотились, но даже у Дрейка Норта, предателя-альбиноса, ничего не вышло.

Синие Вараны точно не виноваты ни в чём. Настоящие дикари, обычные рейдеры, которых набирали из тех деревенских, что похрабрее.

Как будто Интакту есть дело до таких мелочей. Как будто люди не разные – и человеческие жизни, – по ценности.

Возможно, к Синим Варанам привели ещё одного «монстра» – настоящего, вроде той штуки, которая убила Дрейка Норта. Рацу наверняка надоело экспериментировать со своими игрушками в лабораторной стерильности, где необходимо следовать протоколам безопасности и помнить, что вокруг люди. Настоящие люди, не какие-то там паршивые рейдеры.

Злость поднялась откуда-то из нутра, из кишок или лёгких. Зелёные полосы загорелись ярче, расширились. На мгновение Шон вообразил: он лопнет, его разорвёт прямо тут, а изнутри выйдут алады.

Это невозможно, но шмякнула же его о камни и бесплотную траву та штука с третьей рукой, верно?

Зелёная искра разгоралась ярче. В голове зазвучали слова того типа – Вереша, кажется: «Покажи свой свет». Оттенок перетекал от насыщенного салатового к почти голубоватому; постепенно Шону начало мерещиться, будто кожа сползает клочьями, словно на теле давешнего порождения интактовой научной мысли, обескоженная мускулатура мелькает поперечно-полосатыми, заточенными в резервуары фасций, из суставов по каплям выделяется синовиальная жидкость. Боли Шон не испытывал; наоборот – эта штука исцеляла его. Кости расплавились паром, а потом снова затвердели кальциевыми образованиями. Кровь поднялась облаком и оросила дождём, обновлённая. Шон тонул в собственном свете, таком пронзительном, что он был громче крика – и в приступе синестезии он действительно мог расслышать надрывное «отзовись» в собственном полыхании.

– Прекрати, – Айка вынырнула из тьмы и схватила за плечи.

Шон рухнул на землю. В спину упёрлись мелкие камни, позволяя поверить: это реально, Айка – тоже. Галлюцинация, игры разума. Видение. Он поморгал, отчасти дико страшась, что та действительно пропадёт, и Шон вновь останется наедине с собой, потерянный и совершенно не представляющий, как жить дальше. Сияние погасло в одну секунду.

– Прекрати, я здесь. Прости, только сейчас решилась выглянуть.