355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэй Платт » Ужасное сияние (СИ) » Текст книги (страница 18)
Ужасное сияние (СИ)
  • Текст добавлен: 25 декабря 2020, 19:30

Текст книги "Ужасное сияние (СИ)"


Автор книги: Мэй Платт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17

Внутри «водомерки» скрывалась целая лаборатория. Она не сумела бы заменить сверхмощные компьютеры, высокоточные микроскопы, центрифуги, фильтры, облучатели, синтезаторы веществ, целые контейнеры под чашки Петри, но не уступала тем, с которыми Сорен работал ещё в родном полисе. Он тогда анализировал культуры клеток, кровь, сперму, иногда проводил биопсию; рутинные задачи студентов и начинающих специалистов. Задержался после получения диплома всего на полгода, но до сих пор засыпал от скуки, вспоминая однообразную возню.

Сейчас он точно не скучал, да и «водомерка» дала всё необходимое – вплоть до возможности гистологии и анализа на уровне ДНК.

Полный медицинский арсенал. Все ответы в упаковке, словно один из шоколадных батончиков из автомата.

– Это не совсем мутация, вы ведь знали? И не совсем то же самое, что у других. Регенерация у рапторов намного лучше, чем у обычных людей, но в рамках «приличий», если угодно, – он отвлёкся от трёхмерного изображения, посмотрел на свой «объект исследований». Мальмор выглядел… паршиво, прямо скажем. Сестра «водомерки», «бабочка», развернула свои проволочные крылья и зафиксировала того, словно труп на цинковом столе – или словно распяленный препарат, что-то вроде гигантской опухоли. У Сорена дрожали пальцы, когда он сделал первый надрез, открывая живот и грудь Мальмора, а потом стало проще; тот не лгал о своём бессмертии – и о том, что предпочёл бы умереть.

Однажды Мальмор показывал свои «способности» на отрезанном пальце, но тогда Сорену не пришло в голову исследовать полученный образец. Теперь он наблюдал за тем, как беспорядочно делятся клетки.

– Это же сколько АТФ им надо, чтобы так сходить с ума, – присвистнул он, и Мальмор проговорил окровавленными губами:

– Не совсем мутация. Ты прав.

«Мутация» – просто название, которое плохо соответствовало истине. Сорен наблюдал подобное у Кэррола; отличие заключалось в том, что тот превращался в месиво куда медленней. Анализ показывал аномальные разрастания, сродни канцерогенезу, – про себя Сорен считал фрактальную патологию одной из форм когда-то смертельного рака. Обычные сейчас лечили без лишних сантиментов, но мир после катастрофы подарил много нового – не только аладов. Тело становится опухолью, реакция на «сияние», у рапторов – предрасположенность. Логичнее некуда.

Мальмор послал к чёрту теорию своими гроздьями пальцев, перепутанным клубком кишок, раздвоенным, как вараний язык, сердцем.

«Ну да, у Кэррола-то впервые, как и у остальных. Энди как будто… привык».

Прутья «бабочки», поначалу просто удерживающие без лишней жестокости, покрывались лепестками нарастающей плоти. Кое-где расползалась кожа, большая часть напоминала какие-то язвы, нагноения, было много сукровицы с характерным влажным запахом, навевающим мысли о плохо прожаренном стейке. Мальмор всё-таки закричал, когда Сорен рассёк наросты на груди и животе, словно пытаясь иссечь пресловутую раковую опухоль и добраться до настоящего тела.

– Тише. Анестезия испортит результаты.

– Знаю, – выкашлял тот вместе со сгустком крови и слюны.

Сорен резал и прижигал слой за слоем. Всего час прошёл, может, два. Когда они начинали, Мальмор был почти нормальным – только сильно отёкшие ноги и руки, как при запущенной подагре, растяжки на животе и бёдрах, неудивительные при его весе. Сорен упустил момент, когда регенерация стала свистопляской сумасшедших кусков мяса; как будто кто-то прикреплял один поверх другого. В очертаниях можно было узнать внутренние органы – или пальцы, или суставы, но об идеальном самовоссоздании фракталов пришлось забыть через первые пять или шесть циклов. Эксперимент стал походить на бессмысленную жестокость. Сорен отступил.

– Не просто деление клеток. Как будто появляются целые органы сразу. В клеточной биохимии нет патологий. Воспалительные процессы в пределах нормы. Превышено содержание кортизола, немного бесится V(D)J-рекомбинация, антитела тоже ведут себя, как стая психов под «Кристальной Пылью», – Сорен усмехнулся. Мальмор ответил ему невидящим расфокусированным взглядом. Его очки лежали чуть поодаль, в углу пустой комнаты без окон. Он сам попросил положить их там: не хочу, мол, чтобы запачкало кровью.

– Но никаких глобальных изменений. Энди, что вы скрываете?

Тот не ответил, и Сорен понимал, почему. Лазер «водомерки» отделил полоску кожи с губ; реакция на этот раз была бурной, как окисление лития. Всё лицо покрылось красными фистулами с синеватыми прожилками, в которых можно было опознать фрагменты ротовой полости – язык, губы, даже несколько зубов. Их Сорен почему-то сравнил с зефирками в кофе.

«Бабочка» и «водомерка» отлично работали в паре: подчищали кровь, сукровицу и другие телесные жидкости. Водомерка ещё и вскидывала яйцеобразную тушку, когда датчиков анализа касались новые образцы, обновляла биометрию и скрупулёзно меняла поправки.

– Это могло бы продолжаться бесконечно, – протянул Сорен. Часть его всё ещё опасалась: я убил его. Это даже не Кэррол, который у меня подключён к системе жизнеобеспечения в своей колбе, и я не позволяю ему отправиться на тот свет. Большинство умирает от «фрактальных мутаций» (не-мутаций?), Кэрролу немного больше повезло… или не очень. Они с Шоном Роули всё трепались. Когда началось, «Монстр» обещал вытащить их обоих, но получилось только у него самого. Сорен до сих пор кривился, вспоминая и беглеца, и глупую лаборантку.

– К чёрту биологию, Энди. Вы и законы физики нарушаете, чёрт бы вас побрал, – Сорен едва не оттолкнул «водомерку» вопреки всей услужливости робота. – Это невозможно. Закон сохранения массы и энергии…

Голова Мальмора сейчас напоминала колонию древесных грибов.

– Ладно. Ладно, я понял – это не мутация, вы… вы и впрямь не человек. Может, правда – нейросеть во плоти? Что-то вроде главного сервера для этой самой нейросети. Вот на что похожа ваша мутация: копировать-вставить. Часть данных теряется. Часть повторяется в хаотичном порядке. Повреждённые кластеры, файлы поверх файла, битые пиксели. Копировать-вставить.

Сорен рванул наросты там, где были глаза и рот Мальмора. На ощупь мясные фрагменты ощущались мягче и мокрее здоровых тканей, по латексу перчаток тут же потекла смешанная с сукровицей кровь.

– Энси-нейросеть. Суперкомпьютер. Глючный до чёртиков, но, похоже, так и есть.

Тот не ответил, только дёрнулся в путах «бабочки», ставшей пауком.

– Ладно, а теперь – как вы от этого избавляетесь? Что сделает вас вновь Энди Мальмором?

Месиво дёрнулось. Энди как будто указывал на костюм Сорена, тот оделся, но не стал пока застегивать молнию.

– Уже пора? Что, зачем? Вы уйдёте сейчас в перезагрузку или взорвётесь?

Он успел дёрнуть язычок замка. Липкие створки герметично скрыли Сорена. Он отпрянул: наглухо запертая дверь открылась.

Прежде Сорен видел аладов в нежизнеспособных зародышах, которых клонировал Таннер – мелкие зелёные искры, похожие на неоновую подсветку Интакта или на датчики медицинской аппаратуры. Центрифуга сообщает о готовности препарата, выявлено превышенное содержание фосфолипидов – что-нибудь в таком духе. Несколько образцов он получил ещё до того, как они стали работать вместе, и направил излучение на добровольцев-рапторов; на Кэррола, на Шона Роули, на Мари, что стала потом раптором обновлённым; и на других, от кого не осталось ничего, кроме пометок о экспериментах, неудачах, вынужденной эвтаназии или естественной смерти.

Ещё он видел те самые «фрактальные сигнатуры» на мониторах – диких аладов, если их удавалось засечь; реже дронами, чаще – рапторами-охотниками.

Сорен представить себе не мог, каково это – нырнуть в источник «ужасного сияния». Он инстинктивно закрыл глаза и лицо, пластик перчаток царапнул плексиглас – как будто это могло помочь против силы, разрушающей целые горы, оставляющей воронки и кратеры вместо полей охрянки и останков древних городов.

«Ужасное сияние» – называли этот феномен.

Оно было неестественно-зелёным – на какой-то грани восприятия человеческим глазом, с переходом в ультра– или инфраспектр. Кэррол рассказывал, что некоторые рапторы слепли, если бой затягивался, им приходилось либо выращивать искусственные склеры, скопления нервов жёлтого пятна, в лёгких случаях – восстанавливать капилляры или удалять повреждённый хрусталик. Иногда заменяли бионикой, её вообще сейчас предпочитали и сами охотники, и медики на базах.

«Я и сам однажды чуть не ослеп от трёшки, – говорил Кэррол. – Зелёное. Оно жутко, невыносимо зелёное».

Здесь зелень перехлёстывала в синеву и белизну, как в эпицентре нейтронной звезды. Полыхающее мерцание вышибло дверь, затопило маленькую комнату. Сорен попятился, запнулся о «водомерку» и растянулся на полу, тщетно закрывая глаза и лицо руками.

Ужасное сияние проникало сквозь якобы непроницаемый костюм, сквозь его тело, неумолимее любых альфа-лучей в эпицентре ядерного взрыва. Сорен представил, как испаряется, распадается на атомы, а потом удивился: почему всё ещё жив?

Сорен заскулил и пополз. Он как будто помнил: из комнаты можно выйти, снаружи короткий коридор с автоматическими лампочками, реагирующими на движение, всего в паре шагов – хромированные двери лифта. Башня Анзе – замкнутый лабиринт, монолит с компьютеризированной начинкой. Из чрева монстра не выбраться без пропуска, но он всё равно полз, словно раздавленная гусеница от нейтронного зарева.

– Стой, – голос был женским. Сорен обернулся, заранее понимая: это плохая идея. Что бы это ни было, оно с ним расправится.

В первую секунду почудилось, что влага испаряется из глаз, пересохшие склеры лопаются и налипают на плексигласовую защитную изнанку бело-красными кляксами. Сорен моргнул. А когда решился приоткрыть веки, свечение стало терпимым, а нейтронная звезда сжалась в женскую фигуру. Смотреть на неё было больно, как на солнце сквозь увеличительное стекло, и всё же Сорен различил черты лица, сотканные из плазмы. Существо выглядело знакомым.

– Что ты? – он задал вопрос.

Женщина не обратила на его слова никакого внимания. Она подошла к распятому Энди Мальмору, прикоснулась к особенно уродливому наросту – целой грозди губ и ворсистой ткани языков. Пальцы у неё загорелись ярче, снова заставляя отвернуться, а когда Сорен перестал прижиматься лбом к полу, понял: она горит и сжигает Мальмора. Лицо открылось первым, деформации разрушались: никакого пепла или запаха горелой плоти.

«Чёртова программа. Чёртов программный код».

Дурацкая ассоциация, но Сорен не знал, во что верить.

Женщина выдернула прутья из рук и ног Мальмора. Тот грузно рухнул на пол, поморщился:

– Извини, если напугал.

– Напугал? – голос фигуры из света неприятно звенел. – Ты мог всё испортить. Если бы я не вмешалась…

– Я бы не умер, ты знаешь.

– А я бы не узнала о твоей затее. Нет, я не всё могу видеть, особенно через эту дверь, – тут Сорен отметил: ещё бы, бронированная и толщиной метров пять. Кажется, изнутри обита свинцом или каким-то другим материалом, может, нано-оболочкой с повышенной жаростойкостью. – И что бы ты делал?

Энди Мальмор улыбнулся – виновато и с нежностью.

«Какого чёрта?»

Однако Сорен догадывался; сходство проскальзывало в лице, голосе, поведении, хотя женщина была невысокой и худощавой. Фото из архивов видел каждый. В конце концов, любого обитателя полисов учили поклоняться этим якобы давно мёртвым людям. Дикари просто унаследовали «религию» полисов, превратив божество в демона, но все боги отвратительны и кровавы, Сорен читал подобное ещё в книгах старого мира.

– Дана Мальмор, – назвал он имя.

Женщина из света обернулась.

– Да, – сказал Энди. – Это он. Сорен Рац, о котором говорил.

– Понимаю. Сначала закончу с тобой.

Ещё одна вспышка; теперь Сорен точно знал: сестра сжигает брата заживо – или не совсем, она была светом, он – чем-то вроде компьютера. Квантовая дисперсия, переход туннельным эффектом, суперпозиция сменяется одним из возможных состояний. Она восстанавливала поток информации, вынимала зелёные и красные шары-ошибки из классической модели с белыми и чёрными.

Когда Сорен шёл сюда, сопровождая Хозяина-Энси, он понимал куда больше и о фрактальной мутации, и об аладах, а теперь просто пополз в очередной попытке сбежать.

– Стой, тебе говорят.

Дана наклонилась к нему. От неё исходило пульсирующее тепло, которое чередовалось с невыносимым космическим холодом.

– Ты же хотел понять, как «работает» мутация… настолько, что разрезал заживо моего брата.

– Я не… Он позволил, – Сорен прикусил язык до резкой боли и солоноватого привкуса. И ещё пару раз дёрнулся, женщина из света поставила ему ногу на грудь – бесплотную и одновременно невыносимо-тяжёлую. – Он заставил! Он хотел, чтобы…

– Это правда.

Энди Мальмор подошёл ближе – как никогда человекоподобный, даже стыдливо прикрывался, передёргивая плечами и близоруко щурясь.

Дана рывком сорвала плексигласовую маску. Сорен заорал, но замолк почти сразу, когда она прикоснулась сияющими губами к его рту. Боль проникла в горло, переносицу и пищевод. Между ног стало мокро и тепло. Сорен заколотился, пальцы непроизвольно сжимались и разжимались.

– Дана, хватит.

Она отпустила его. Сорен пытался выть своим сожжённым ртом – вместо губ открытый череп, зубы превратились в головешки, запёкшаяся кровь и сырое мясо с запахом свежего стейка.

– Он жив. Можешь включить эту штуку, чтобы подлатала. Всего-навсего присоединится к тем, кого так хотел познать и понять. За знания всегда приходится платить, тебе ли спорить? По-моему, всё справедливо, Энди, – женщина из света обняла своего брата, и по мере того, как Сорен проваливался в зыбкое сумеречное состояние, оба превращались в призраков, в видения, в нечто чужеродное – почти как религиозные откровения.

«Инанна, – думал Сорен. По щекам текли слёзы. Плексигласовый шлем валялся в нескольких метрах, зияя расползающейся и медленно тающей по краям дырой. – Заря утренняя, заря вечерняя».

От боли коротило что-то в мозгу, позвоночнике – может, на уровне подкорки. Каждый вздох отзывался криком, но кричать Сорен не мог.

Это не просто титул. Это объяснение. Энси, хранитель нового мира, не солгал, когда пообещал «все ответы».

Сорен всхлипнул; он так и не закричал, зато засмеялся, проговаривая безгубым и покрытым язвами до пищевода ртом: «Я понял. Я всё понял, Инанна».

Таннер набрал код Ирая и закрыл глаза, представив длинный и приземистый по сравнению с остальными городами полис – военную базу. Ирай растянулся на сотни километров, словно нескончаемая процессия, и с высоты птичьего полёта – или полета тех редких дронов, которые долетали до границы, не «заглючив» и не рассыпавшись на винтики, – напоминал забор. Ирай не мог закрыть обитаемую или условно-обитаемую территорию Пологих Земель от аномалий пустыни Тальталь – этого трупа, изглоданного аладами до костяного праха, – но здесь всегда несли вахту, всегда были готовы отразить наступление. Некоторые базы время от времени проникали в Тальталь, люди пытались отвоевать у мёртвых территорий своё, но эти упорные пальцы неизменно ломали ногти и соскальзывали.

«Ирай разберётся», – думал Таннер.

Око бури или нет, Ирай – город рапторов. Сумеют остановить даже бурю; Лакос бы тоже спасли, если бы тот не располагался на дне огромного озера, куда не подступить на обычных механизмах, нужны особые…

Здесь проще. Здесь почти безопасно.

«И это только база», – преследовала предательская мысль. Таннер сглотнул, представив Леони в центре битвы.

«Она умрёт».

«Она обречена, ты ничего не сделаешь».

Таннер не умел драться, толку от него никакого. Нужно просто набрать код телепорта, и…

– К чёрту.

Он снял браслет, набрал сообщение: «Буря на базе», указал координаты. Телепорт послушно проглотил наживку. Оружия у Таннера не было, управлять раптором-механизмом может только раптор-человек – технология рассчитана на особый статус «свечения», который показывает каждый пригодный в охотники.

Мы все здесь светимся, мы из чистого света.

«Только не я», – он засмеялся; вместо оружия – портативная мини-лаборатория. Он не будет нестись в бой, останется наблюдать, и если понадобится – когда понадобится, – поможет Леони.

«Ты сошёл с ума», – подсказал Таннеру глас разума. Тот возразил: не совсем, среди моих инструментов усовершенствованный контейнер на базе дизруптора; с него-то всё и началось, он-то и позволил поймать алада «живьём», а потом помещать размножающиеся искры в тех несчастных зародышей.

Контейнер напоминал большой рюкзак на липучках и именно так и использовался. Таннер пожалел об утраченных вещах, но потом вспомнил девчонку и её оторванные пальцы, и его передёрнуло. К чёрту шмотки, без бритвенного станка он тоже переживёт; ему повезло, что он сообразил взять этот рюкзак, сунуть в него стандартный дизруптор, скальпель, даже фонарик. Фонарик не нужен. Зелёный столб сияет так ярко, что глаза вытекают, но до лазарета ещё нужно добраться.

«От тебя никакого толку», – фыркнула в ухо Таннеру мысленная Леони, а он покачал головой в ответ: в бою против рапторов – может быть, но здесь и не бой. Вы решили скормить себя буре, а я предложу кое-что ещё.

Дизруптор-кинжал, стандартная модель. Рукоять открывалась. Таннер нашёл стандартную батарею Ме-Лем, вытащил её и хотел было положить в карман, но вспомнил про нелепый костюм-герметик. Батарею он бросил прямо на пол, а специальный провод, похожий на пуповину, подключил к ножу.

Именно такой была ловушка того самого алада, которого помогла ему поймать Леони; дизруптор не давал твари разрастаться, а контейнер держал в некоем гомеостазисе. Теперь это могло сработать, превратись рюкзак в целый дом, а кинжал – в таран весом полтонны.

«Это лучше, чем ничего, правда?»

Его мысленная Леони не соглашалась, зато там, снаружи, умирала – может, уже сгинула, – настоящая. Таннер поторопился. Он выскочил на улицу, едва успев поправить очки и закрыть лицо «шлемом».

Порыв ветра сбил с ног. Таннер прижался к стене транспорт-точки. Мертвенное свечение превращало уцелевшие здания в призраков, а людей видно не было – должно быть, все покинули базу или погибли. «Опоздал», – он успел скрежетнуть зубами, когда небо стало светлым, аладов зелёный – пронзительным в белизну, в стену всего в паре метрах от Таннера врезался обломок щита с указанием «…олигон» и нарисованной хроматофорной краской стрелочкой. Оранжевая подсветка хромокраски казалась бледной и совершеннотерялась.

– Леони, – позвал Таннер.

Следующая вспышка выхватила силуэты мёртвых механизмов, действительно похожие сейчас на трупы доисторических ящеров. Их хозяева остались внутри; Таннер видел чьи-то оторванные руки, там и здесь из разбитых лобовых стёкол свешивались окровавленные тела – половины, трети. От кого-то осталась голова, лежащая рядом с мёртвым раптором-механизмом. Единые в жизни и смерти, они упокоились не с миром, но, надеялся Таннер, хотя бы уверенные в том, что погибают не зря.

«Мы остановим бурю».

Ветер утих. До следующего рывка нужно успеть перебраться к ангару, а там – рукой подать до лазарета. Если Леони ещё жива, Таннер поможет, он вовсе не так уж бесполезен.

«Эта штука не сработает», – говорила ему мысленная Леони, которая превратилась в людей, выгнавших его из Академии Интакта больше двадцати лет назад, тех, из-за кого Таннеру пришлось перебиваться ремонтом ботов и модификацией аквариумных рыбок, вживлять ксантофоры в синих гуппи; потом его нашёл Энси и позвал на Лазуритовый уровень, но часть Таннера всё ещё торчала в грязной лаборатории паршивого клуба, пытаясь вывести ретровирус, который заставил бы синих рыбок получить оранжевые пятна, но не убил бы их при этом.

«Не сработает».

Таннер показал ксантофорам средний палец. Оранжевого не осталось – только зелёное, и вот – оно всё впереди.

Он различил фигуры рапторов, узнал пестрядь «Кислотной Бабки». Прошло всего несколько минут, осознал Таннер, хотя какие-то сбитые циркадные ритмы вопили про долгие мучительные часы. Всего несколько минут. Ониещё живы, а он успеет – как раз до следующего вдоха бури.

«Ну так беги, твою мать».

И Таннер побежал.

Вблизи столп света стал стеной. Он заслонил видимость, поднимался сплошным немигающим сиянием; не как костёр или другое открытое пламя, скорее сродни звёздам, если смотреть на них без атмосферного искажения, прямо из открытого космоса. Таннер остановился в десятке метров – он успел поравняться с рапторами, а теперь пожалел об этом.

Остальные-то подбирались к центру бури на своих механизмах. Вон Кислотная Бабка, вон с двух сторон бьют из открытых «пастей» излучением дизрупторов те двое, парень и девушка, похожие на зеркальное отражение друг друга, которому сменили пол. Субедара Аро Таннер нигде не видел – либо он с третьей стороны, не разглядеть сквозь равномерно-зелёное, как люминесцент-лампа в лаборатории, извержение, либо уже погиб. Впрочем, здесь, в самом «оке бури», мёртвых рапторов не было – ни железных, ни из плоти и крови.

Дизрупторы близнецов били в центр бывшего лазарета. Никакой реакции. Кислотная Бабка подпрыгнула ближе, словно собираясь ворваться в самый центр; механизм отдёрнулся со вполне биологической реакцией на боль – ожог или удар током. Кислотная Бабка присоединилась лучом дизруптора.

Таннер крался едва не ползком. Леони его убьёт, если увидит. Как будто это самое страшное, что с ним может случиться.

Он едва не засмеялся.

Центр ощущался то невыносимо горячим, то холодным. Таннер сделал попытку преодолеть последний рубеж метров в двадцать, и вынужден был упасть на землю, прижимая опалённое лицо к прохладному песку. Вокруг ничего не нагревалось, да и жар исчез спустя мгновение, но приближаться снова Таннер больше не решался.

Если рапторы и видели его, то не подавали никаких персональных сигналов. Таннер достал прикрученный к своему чудо-рюкзаку кинжал – атаковать с ним источник даже теоретически казалось глупым, всё равно, что громадного дикого бизона, альфа-самку, тыкать столовым ножом.

Рюкзак, напомнил себе Таннер. Не в «столовом кинжале» дело. Рюкзак заточил алада, превратил его в стабильную единицу, выровнялась даже обычно причудливая сигнатура – их по-прежнему называли «фрактальными», но деление прекратилось, как только удалось поместить «кузнечика» в среду постоянного дизрупторного излучения; очень слабого по сравнению с кинжалами, тем более с оружием рапторов-машин.

Может, оно мечтает только лишь о покое, подумал Таннер, выхватил свой маленький «столовый ножик» и снова сделал несколько шагов навстречу заполнившей всю Вселенную зелёной стене.

Боковым зрением он заметил движение. Кислотная Бабка поравнялась за три громадных прыжка, дверь открылась, и Леони высунулась – злая, как покусанная мурапчёлами змея-ядоплюй.

– Какого…

Она схватила Таннера за руку, прямо на ходу, Кислотная Бабка даже не останавливалась. Леони втянула Таннера внутрь. Теснота рассчитанного на одного кабинки заставила его прижаться к окну. От Леони резко пахло свежим потом и перегревшейся бионикой – этот аромат напоминал раскалённое железо вперемешку с песком.

– Какого хрена ты тут?

– Это. Ты помнишь.

Она моргнула единственным глазом.

– Ловушка для аладов. Но здесь…

– Раз уж ты здесь, попробуй подключить к своей машине.

– Ладно. Оставь и вали.

Таннер сделал глубокий вдох.

– Нет, Леони. Я останусь. Здесь немного тесновато для двоих, но я всё равно останусь… может, именно ради этого вот момента я всю жизнь и работал.

Он бы ещё долго болтал, наверное. Рассказывал о том, чем не гордился; в том числе о бедной Мари. Леони не слушала, вырвала провод рюкзака из маленького и невинного кинжала, саккадным движением приказала вскрыться приборной панели и воткнула провод в неё.

– Лучше бы этой штуке сработать.

Она крикнула кому-то:

– Запасной протокол! Субедар Аро, запрашиваю… Так точно! Юнассоны, повторить!

Одинаковые механизмы с юношей и девушкой, тоже одинаковыми, если не считать половых признаков, в очередной раз ударили своими лучами; это выглядело так, будто они смертельно устали от бесплодного боя, но получили второе дыхание. Леони вдавила живую и бионическую ладонь в сенсорную панель. Таннер догадывался, что это не обязательно, машины слушались едва ли не мысленных приказов – всего лишь потребность выплеснуть команды подкорки на вегетативном уровне. Бей или беги. Бей. Не беги.

В раскалённой влажной тесноте он пытался дышать. Близость к Леони отзывалась теплом в груди и пониже живота; Таннер проанализировал это ощущение и усмехнулся, но не удивился. Близость смерти зачастую рождает сексуальные импульсы. У мертвецов – особенно самоубийц, – часто бывает тот ещё крепкий стояк.

Даже если Леони заметит, ему уже всё равно. Зелёная буря поглотит всех, или они остановят её; всего два выхода.

Зелёный столп дрогнул: словно кто-то ослабил напор воды из-под крана, пришло в голову Таннеру глуповатое сравнение. Зарево вылиняло в блёкло-желтоватый, за причудливо искажающими створками «стекла» маячил лазарет; его стены стали прозрачными, как будто тоже стеклянными, но в остальном всё внутри казалось нетронутым – от голографических изображений с рекомендациями по здоровому питанию на стенах, эти плакаты до сих пор блестели зубастыми улыбками, и до палаты, куда указывала бионическим указательным пальцем Леони.

Таннер проследил за жестом.

На одной из коек лежал человек – Таннер его помнил: альбинос, словно природа решила, что одной мутации бедолаге недостаточно. Альбинос был подключён к полудюжине приборов и капельниц, но все мониторы указывали на полное отсутствие жизненных показателей, мозговой активности даже на уровне спинного мозга. Рапторы живучи, способны выкарабкаться там, где обычный человек умрёт в считанные минуты – та же Леони продержалась несколько часов со своей оторванной аладами рукой. Рапторы живучи, но не бессмертны.

На кровати альбиноса сидел рыжеволосый парень, совсем мальчишка. Его Таннер не знал.

– Дрейк! Нейт! – позвала Леони.

Дрейк Норт – так звали альбиноса, верно? Он не ответил, какая неожиданность, едва не фыркнул Таннер. Зато поднял голову рыжеволосый мальчишка.

Его глаза были чистым светом – такой же Таннер видел у Мари, у их с Сореном создания; он пошевелил губами, собираясь задать вопрос, два или тысячу. Его опередили близнецы: два раптора ударили в мальчишку и альбиноса дизрупторами. Субедар Аро на своём механизме пытался проломить стену.

– Нет, пожалуйста! – закричала Леони.

Аро бил не дизруптором, а лучом-аннигилятором. Стена задымилась и рухнула.

– Команда: бой! – раздалось сверху. Динамики говорили голосом субедара. Леони медлила, не подчинилась сразу; вперёд вырвались близнецы, которые словно были одержимы желанием принести себя в жертву, а следом – Аро.

– Чёрт бы вас побрал.

Кислотная Бабка шагнула в дыру.

Камень поддался.

Он рос из самой земли, выступал из неё, словно зуб или палец. Нейт выдрал его с мясом сверкающего кварца, налипшего песка, мёртвых корней аладовой травы – у настоящей нет никаких корней, это он вспомнил некстати, и вся долина пошла радугой битых пикселей, как повреждённая программа в шлеме симуляции.

Нейт сжал камень в ладони: тот мстительно разрезал мякоть ладоней до глубоких кровоточащих ран. Аладова трава тоже была острой, колючей. Руки горели, с них стекала кровь, расползались тёмные пятна, словно плоть на отравленном воздухе разлагалась, и скоро Нейт останется с голыми костями без мышц, суставов и связок.

Голова Дрейка соскользнула на тёмную почву – немного боком: невидящие и уже не голубые, а полностью белые глаза таращились куда-то на юг, будто Дрейк кого-то ждал, вглядывался, а с бывшим подопечным не хотел больше иметь никакого дела. Ты всё испортил, ты подрался с близнецами. Мы могли бы работать вместе. Быть напарниками. Друзьями. Я считал тебя равным.

«Заткнись».

Нейт подумал это ужасно громко и стукнул себя же камнем по лбу – кажется, осталась неглубокая царапина. Мокрая такая, тянущая.

«Нет, прости. Говори что хочешь. Только не молчи, пожалуйста».

Но Дрейк больше не отвечал, и положение его головы демонстрировало всю ту же рану, похожую по форме на нарисованную звезду с десятком лучей. Бесцветные и коротко стриженные волосы не скрывали трещины на розовато-белой коже. Нейт не хотел снова смотреть на эту почти неприлично выставленную изнанку черепа. Кровь по-прежнему вытекала густыми ленивыми каплями, заполнила лунку из-под камня и багровой змеёй поползла к корням аладовой травы. Нейту хотелось наступить, преградить крови дорогу – куда ты, возвращайся, не корми демонову поросль.

Он стоял и держал камень.

Потом упал на колени и встряхнул Дрейка:

– Вставай. Ну пожалуйста. Пожалуйста, прекрати так лежать, ну вставай.

Переносицу защекотало. Нейт почему-то думал, будто это его собственная кровь стекает со лба, но капля упала на лицо Дрейка – прозрачная. Нейт шмыгнул носом.

– Вставай. Я вытащил этот чёртов камень. Теперь ты должен встать!

«Это сон?» – впервые задумался Нейт, попытался вспомнить, что же случилось, понял – не может. Когда-то давно мир лопнул и стал зелёным, мир – дыра, аладова трава. Его съели. Его выплюнули, он невкусный. Его забросили зеркалом-телепортом в лес из ржавых остовов и бетонной плоти, гниющей на кусках железа, в вонючие ржавые трубы. Нейт такое видел на картинках, где были рапторы и алады, много света, много слов на непонятном языке.

Камень-пирамида лежал рядом. Нейт прикоснулся к нему: гранит тёмно-бордового оттенка с прожилками фальшивого пиритового золота и бороздками кварца. Дрейк научил его разбираться в минералах, всё-таки первые годы жизни он провёл в шахтах и до сих пор мог отличить титанистый железняк от магнитного. С этого ракурса пирамида как будто изменилась, стала кукольным лицом – тем, что Нейт прикрепил «талисманом» в кабину своего раптора. Стоило моргнуть – и голая голова обросла пластиковыми волосами, побелела, обзавелась телом, а потом и розовым платьем, пластиковыми туфлями-сандалиями под цвет одежды.

Кукла открыла рот и проглотила немного натёкшей крови.

– Уходи, – сказал ей Нейт.

Кукла продолжала пить кровь, причмокивала, ловила струйку пухлыми младенческими пальцами и с противным хлюпаньем облизывала их. Нейт ударил её прямо в пластиковую челюсть.

– Прекрати.

Тело отвалилось и исчезло. Осталась голова. Костяшки болели от удара о твёрдую породу, камень вернулся, весь запачканный кровью.

Нейт сжал его, решив, что больше не позволит превратиться в какую-нибудь дрянь и не отпустит, пока Дрейк не придёт в себя, пока не затянется его рана-звезда, пока кровь не вернётся в тело, а глаза из блёклых, как рыбье брюхо, не сделаются вновь живыми. Он рванул пучок аладовой травы, уже зная: никуда она не денется, здесь она настоящая, с тёплым – или жутко холодным, трудно понять, – соком. С настоящими корнями – длинными, извилистыми и коричневыми, на них налипла грязь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю