Текст книги "Диагноз: Любовь"
Автор книги: Мегги Леффлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
– А-Алисия? Что-нибудь случилось? – спросила я, с ужасом думая, что она преодолела три тысячи миль для того, чтобы сообщить об очередной потере дорогого мне человека. Слава богу, пакеты в руках избавили меня от необходимости обнять ее. – Где Бен?
– Бен дома. С ним все в порядке. Но он… – Она замялась и запустила пальцы в свои – короткие теперь – волосы.
– Он?..
– Не знает, что я уехала. Эй, давай я тебе помогу, – предложила она и шагнула ко мне, перехватывая пакет с молоком, который почти выскальзывал из моих пальцев.
Я не собиралась выпускать из рук даже ту ненадежную защиту от Алисии, в которую на время превратились эти пакеты, однако один из моих бедных пальцев уже посинел.
– Я не понимаю, – растерянно произнесла я. – Как ты тут оказалась?
Мы подошли к ступенькам, и я вдруг увидела два весьма объемистых чемодана, на которых она раньше сидела.
Алисия, несомненно, заметила, как на меня подействовал вид ее багажа.
– Я все объясню за обедом, – пообещала она.
Глава 6
Родня со стороны брата
Недоверчивость без предвзятости – вот самая правильная манера поведения.
Оксфордский учебник клинической медицины
Затолкав в коридор чемоданы Алисии и оставив в кухне мои пакеты с продуктами, мы снова спустились с холма, направляясь в сторону магазинов и ресторанов. От голода у меня начала кружиться голова.
– Я ударилась коленом в самолете. Я говорю об этом на случай, если тебя интересует моя хромота, – сказала Алисия.
Я не заметила, чтобы она хромала, но, признаться, и не обратила бы внимания на подобную мелочь. После такого дня, как сегодняшний, я запросто могла бы принять безголового пациента и начать стандартный опрос: «Какие-то проблемы с обонянием? С пережевыванием пищи? С ношением шляпы?»
– Им следовало бы предупреждать, что не стоит закидывать ногу на ногу во время посадки, – продолжала Алисия. – Просто включить фразу в обычное предупреждение: «Откиньтесь на спинку, пристегните ремни, не закидывайте ногу на ногу». Ведь это и впрямь опасно. Я так стукнулась о спинку переднего сиденья!
«Им следовало бы предложить тебе более травмоопасную позу», – с ехидством подумала я, но вслух, конечно же, не сказала. Я сейчас не доверяла своему тону. Любое, пусть даже самое невинное, высказывание грозило приобрести оттенок сарказма и враждебности.
– Со мной рядом сидел стоматолог-гигиенист. Ну на кой черт мне такое наказание? – Алисия бросала на меня взгляды, явно ожидая, что я включусь в разговор.
Я попыталась выдать что-то вежливое.
– Стоматолог-гигиенист?..
– Гигиенисты летели в отпуск. Все до одного с нитями для чистки зубов. Богом клянусь, один из них сурово интересовался у меня, хочу ли я сохранить хоть один зуб, когда мне стукнет девяносто. А этот чудик из самолета устроил целое шоу из своего похода в туалет, где он собрался чистить зубы зубной нитью. Можешь себе представить чистку зубов в крошечном металлическом гробу, где люди обычно писают?
Я не хотела этого представлять. Мы прошли мимо красной телефонной будки, и я с трудом поборола желание заскочить туда и набрать номер своего близнеца. Бен, ко мне явилась твоя бешеная подружка! Забери ты ее ради бога домой!
– Алисия, ты не хочешь мне сказать, что, черт побери, происходит? – не выдержав, спросила я.
– У меня отпуск, – невинно хлопая ресницами, ответила она. – Моя родственница живет за границей, и я собралась нанести ей визит. А ты вроде как оказалась на пути к ней… Ну, по крайней мере, в той же стране, поэтому я решила…
– Ты уехала в отпуск без Бена?
Она вздохнула.
– Нам нужна передышка. Мы с ним ссоримся. Все началось с обсуждения свадьбы, подарков, места венчания, списка приглашенных. – Алисия, помедлив, посмотрела на меня. – Любая мелочь становилась предметом спора. Я начала размышлять, то ли это нормальный предсвадебный ажиотаж, то ли знак того, что с нами не все в порядке.
– Знак – как с твоим дядей? – спросила я.
– Что с моим дядей? – удивилась Алисия.
– Ну, я слышала, что ты была в депрессии после того, как он умер.
– Он не умер, его убили. И, уж извини, я о нем не горевала. А что, Бен жаловался, что я уделяю ему мало внимания?
– Нет, – ответила я, жалея, что вообще открыла рот. – Он просто сказал, что у тебя наступили тяжелые времена.
– Мой дядя тут совершенно ни при чем. Все дело в Бене. Он постоянно ворчал, повторяя, что я должна сходить к психоаналитику. А помощь на самом деле нужна ему, а не мне. Однажды мы сидели в машине, остановившись на красный свет, и торчали там целую вечность. Я не помню, чтобы когда-либо еще приходилось так долго ждать зеленого света. К тому времени как загорелся зеленый, я успела очистить целый апельсин! И вот я говорю твоему брату: «Что за ерунда, красный свет горит так долго, что мне хватило времени, чтобы почистить апельсин». И знаешь, что мне ответил Бен? Он сказал: «Это не апельсин. Это клементин». Ну и кто из нас начинает спорить? Да он подначивает меня на каждом шагу!
– Но клементин чистится гораздо быстрее, – заметила я.
– Да какая разница? – возопила Алисия. – Боже, мне следовало догадаться. Человек, который знает Бена лучше всех, будет мыслить точно так же, как он!
Внезапно я потеряла нить разговора, не понимая, каким образом связаны красный свет и клементины, но, к счастью, мы уже были около кладбища, которое временно отвлекло ее. Пока мы спускались с холма на дорожку, идущую через него, Алисия молчала.
– Эй, а что тут случилось? – спросила она, показывая на надгробия, многие из которых лежали на земле, словно разбитые Моисеем скрижали.
Я вытаращилась на нее.
– Вообще-то война…
– А я считаю, что с тех пор могли бы и прибраться.
Мне внезапно захотелось позвонить Бену и спросить: «Ты на этом собрался жениться?» – но я вспомнила, что свадьба теперь под вопросом.
– И что, вы отменили свадьбу?
– О Боже, конечно нет. Мне просто нужно время, чтобы решить, подходим ли мы друг другу. – Хмыкнув, Алисия добавила: – Отменить свадьбу? Ну и шуточки у тебя. Я уже купила платье.
Любопытство победило мое нежелание общаться с ней.
– И что оно собой представляет?
– Множество тонких ремешков и облегающего шелка. Вера Вонг.
– Мило, – сдержанно произнесла я. Свадьба обычно напоминала мне церемонию вручения «Оскара». Никто не знает, чем все закончится, но рассматривать наряды – самое интересное.
Кладбище осталось позади, и Алисия направилась к скромной церквушке, мимо которой я вчера проходила, – вниз по склону холма, а потом в сторону маленькой аллеи. Когда я запротестовала по поводу того, что мы внезапно повернули налево, минуя брусчатку Хай-стрит, Алисия ответила, что этот путь короче и что она, дескать, знает это наверняка, потому что плутала здесь, разыскивая меня. Надеюсь, подумала я, она не поведет меня в кафедральный собор Винчестера? Я еще не видела его и уж точно не хотела экскурсии в такой компании. Когда-нибудь, если выдастся возможность, я с удовольствием зайду туда помолиться. Одна.
Мысли о кафедральном соборе напомнили мне о Бене, о его рассказах на библейские темы и о том, как он говорил: «Все, что отвлекает от храма, делает тебя нечистым». Я припомнила рабочую нагрузку в госпитале и поняла, что нечиста уже много лет, поскольку у меня не оставалось ни времени, ни сил на веру.
– Должно быть, тебе было очень неловко, когда Бен нашел себя в вере, – сказала я, идя рядом с Алисией вдоль средневековой ограды, достигающей трех метров в высоту.
– Что, прости? – Тонко выщипанные брови Алисии взлетели вверх.
– Я хотела сказать, что тебе было сложно смириться с тем, что Бен, перспективный режиссер, ни с того ни с сего решил стать священником.
– Au contraire[11]11
Наоборот (фр.).
[Закрыть], – ответила Алисия. – Во-первых, он ни разу не снял фильма продолжительностью больше десяти минут. Неужели брат не говорил тебе, как мы познакомились?
– Джекси, – произнесла я, поскольку только с помощью лучшей маминой подруги Бен мог познакомиться с Алисией. Джекси была известным дизайнером одежды, она знала более-менее важных людей буквально повсюду. Она нашла Бену работу на телевидении, причем именно на том канале, где Алисия вела обзор новостей. Остальное, как сказал сам Бен, решила судьба.
– Джекси никогда не знакомила нас, – возразила Алисия. – С ней я впервые увиделась уже после того, как мы начали встречаться. Она привела Бена для работы над хроникальным фильмом на мой канал, и, честно говоря, выглядел он донельзя жалким. Поначалу он был Человеком, Который Не Смеется. Но я выбрала его, ибо в нем было что-то невероятно искреннее, по крайней мере то, что касалось работы. Он немного воспрянул духом, когда я согласилась выпить с ним кофе, и начал улыбаться после нашей совместной прогулки. А потом, спустя несколько месяцев, у твоего брата наступило духовное прозрение. Ты когда-нибудь видела Бена невероятно взволнованным? На грани срыва? – спросила Алисия. – Пока он не нашел свое призвание, я не наблюдала за ним особого рвения в делах, если, конечно, дела не касались секса. Иисус и секс. Это заразно. Я даже пересмотрела свои убеждения, хотя я и агностик.
«Иисус и секс, – подумала я. – Две вещи, которых я еще не знаю».
– Но ты же злилась, уезжая из Нью-Йорка, когда он решил пойти в семинарию, – напомнила я.
– Это он тебе сказал? – поинтересовалась Алисия.
– Это ты мне сказала. В тот раз, когда Бен повел нас поесть суши. Я помню, что ты очень сожалела о переезде в Питтсбург. Ты говорила только о рынке вакансий на ТВ и о том, как горько расставаться с тем, что достигнуто большими усилиями.
– Ну, такое было, но… я не сожалела.
– Ты сказала, что после этого никогда не станешь Кэти Курик.
– Я больше не хочу быть похожей на Кэти Курик, – пробормотала она.
Мы дошли до каменной арки, сквозь которую Алисия легко прошла с таким видом, словно родилась и выросла в замке. Конечно, согласно моему путеводителю, замка здесь больше не было, остались только руины неподалеку от собора, постройка которого датировалась девятым веком, когда Винчестер был столицей Англии англосаксонского периода. Даже витражные стекла уцелели во всех войнах – англичане собирали цветные осколки и складывали из них новую картину.
– Разве это не прекрасно? – воскликнула Алисия, и я подняла взгляд на стену гигантского храма, отделенного от нас зеленой лужайкой.
Мы вместе прошли по траве и остановились под следующей аркой, которая вела прямо в кафедральный собор. На какое-то мгновение у меня перехватило дыхание. Я шла по земле, где люди умирали, проливали свою кровь и почитали Бога уже многие века. У меня возникло странное чувство. Так же, как и мама, улетевшая в Гренаду, я сейчас стояла на краю своей судьбы. Любуясь серым готическим зданием, красотой его шпилей и витражей, я услышала голос Алисии:
– Хочешь зайти?
– Я бы очень хотела сначала пообедать, – сказала я извиняющимся тоном.
Мы обошли собор и очутились возле Хай-стрит.
– И когда ты решила оставить свою работу в программе «Сегодня»? – поинтересовалась я.
Алисия ответила глубоким вздохом.
– В последнее время работа начала вызывать у меня отвращение. На прошлой неделе я брала интервью у одного из жильцов арендного комплекса, где ребенка замучили до смерти. Был прямой эфир. И вот, представь себе, я спрашиваю у него, что он чувствует по поводу того, что жил по соседству с убийцей, а мужчина мне отвечает: «Я просто в шоке. Неужели тут жил ребенок? Его никогда не было слышно. Я не видел, чтобы он входил или выходил». Вот это способ обнаруживать соседей! – Алисия обхватила себя руками поверх синего шелкового свитера и продолжила свой лепет: – Никто даже не понял, насколько это ненормальная реакция. Ни оператор, ни режиссер. И тогда до меня дошло, что Америка населена ненормальными, заторможенными людьми и что мне нужно выбраться оттуда, подальше от детоубийц и стоматологов-гигиенистов.
– Так ты… уволилась? – спросила я, ощущая нечто очень близкое к панике. Одно дело, если ей действительно нужен перерыв в отношениях с моим братом. Но если Алисия уволилась с работы, она вряд ли оставит меня в покое.
– Просто взяла годичный отпуск, – объяснила Алисия. – Мой начальник все понял. Он сказал, что у всех хороших репортеров бывают такие срывы.
Мы зашли в маленькую забегаловку, где мелом на доске было написано, что здесь подаются обеды, а по понедельникам проводится вечер караоке. Я радовалась смене обстановки. Возможно, Алисия хоть пять минут помолчит, пока мы сделаем заказ.
– Американки в городе! – на весь паб провозгласил бармен. Потолочные балки нависали так низко, что казалось, будто мы попали в гостиную к хоббиту.
Но ведь бармен еще не слышал нашего акцента, мелькнуло у меня в голове. Почему он оповестил весь паб о прибытии американок? Как он узнал? По «найковским» кроссовкам? По моим тонким квадратным очкам? По джинсам? Алисия с ног до головы была затянута в дорогой деним – о его стоимости можно было судить по кожаному лейблу у пояса: «Джекси Джинс». Костюмы Джекси шли по триста долларов за пару, но для Алисии, я думаю, она сделала скидку.
Бармен незамедлительно подошел к столику, который мы выбрали, а несколько посетителей у стойки стали откровенно глазеть на нас.
Даже оказавшись рядом с нами, бармен не стал говорить тише.
– Из Нью-Йорка, верно?
– Я – да. – Алисия села ровнее и ослепительно улыбнулась. – Нью-Йорк – самый лучший в мире город.
А что случилось с детоубийцами и стоматологами-гигиенистами? Разве они существуют только в Питтсбурге?
– Добро пожаловать в Винчестер, – ответил бармен. – Где вы решили остановиться?
– В отеле «Ройял», – сообщила Алисия.
– В Королевском госпитале округа Гемпшир, – уныло произнесла я.
– О! Так вы медсестры? – удивился бармен.
– Холли – доктор, – сказала Алисия.
– Доктор – это великолепно! – Мужчина молитвенно сложил руки. – Готовы спеть нам сегодня вечером?
Мы замерли в растерянности. Алисия неуверенно засмеялась.
– Думаю, нет.
Я присоединилась:
– Нет-нет-нет. – И для убедительности помотала головой.
– Да ладно вам! – настаивал бармен, исполняя что-то вроде твиста Чабби Чекера. – Как насчет «Девчонки хотят развеяться»? Все любят Синди Лопер!
– Мы просто хотим поесть, – сказала я, поглаживая свой многострадальный живот.
– А как насчет «Мы – семья»? А? Маленькая медсестричка решила сдать свою крепость этим вечером? – Мужчина энергично зашевелил бровями.
– Послушайте, дайте нам лучше посмотреть меню, – с неожиданной неприязнью заявила Алисия. – Можете нам его принести?
Бармен перестал кривляться и вскинул указательные пальцы на манер пистолетов, из которых собрался стрелять по-ковбойски в светильники над стойкой. В этот же момент парень со сломанной ногой, который сидел там, распластался на стойке и низко пригнул голову. Я поняла, что смысл этой пантомимы – удостовериться, что нам хорошо видно доску с меловыми пометками – сегодняшнее меню, которое до этого закрывала голова «расстрелянного» парня.
– Прекрасно, – сказала Алисия, идеально сымитировав чопорное английское произношение. – Давай посмотрим, что заказать.
Когда мы сделали заказ и официант в лице все того же бармена отошел на достаточное расстояние, где нас не было слышно, Алисия заговорила первой:
– Эта провокация была явно не по адресу.
Она сделала ударение на слове «провокация», намекая, что воспользовалась эвфемизмом, – так говорят, заменяя слово «жопа».
– Ну, он не хотел нас обидеть.
– А что с этим парнем? – спросила она, имея в виду посетителя у стойки, у которого нога была полностью в гипсе. – Как ты думаешь, что с ним случилось?
– Я слышала, как он говорил, что закинул ногу на ногу во время посадки самолета.
Алисия громко рассмеялась. Парень у стойки посмотрел на нас поверх своего бокала, и по его взгляду было понятно, что он не против присоединиться к веселью.
– Заказать нам с тобой по пиву? – спросила Алисия.
– О нет. Не самая лучшая идея, – ответила я. – Мне завтра на работу.
– Я же не сказала, что мы собираемся напиться.
– Я просто не в настроении для пива.
Алисия моргнула.
– Так ты не хочешь попробовать «Басс»[12]12
Название светлого горького пива одноименной компании, известной в Великобритании.
[Закрыть]?
– Да… Нет… Да, правильно. Нет, я не хочу его пробовать.
– Вау! – воскликнула Алисия и встала из-за столика, чтобы заказать себе эля.
Я внезапно поняла, что вовсе не против выпить знаменитого «Басса», но не хотела менять свое решение сразу после того, как отказалась от выпивки. Если Алисия почувствует, что мне комфортно в ее обществе, она останется здесь надолго.
– Ну ладно! – крикнула я ей вслед. – Но только один бокал.
Алисия нахмурилась, словно не доверяла тому, что услышала, потом кивнула и сделала заказ. Я смотрела, как бармен наполняет две большие кружки янтарным элем.
Алисия стояла возле стойки, уперев одну руку в бедро, и разговаривала с мужчиной, нога которого была в гипсе. Он рассказывал о своей последней поездке в Нью-Йорк. Поскольку бар был маленьким, все прекрасно слышали, с какими чудесными людьми он познакомился и насколько неправильно устоявшееся мнение о жалких обитателях Нью-Йорка.
– Эй, не стоит так… Некоторые из этих слухов правдивы, – великодушно позволила Алисия, пробуя пиво.
К счастью, она не пригласила своего нового знакомого за наш столик, когда спустя десять минут вернулась ко мне с пивом.
– Я, собственно, хотела спросить, – сказала Алисия, передавая мне кружку и усаживаясь на свое место. – Что ты тут делаешь?
Я засмеялась в первый раз за весь суматошный день. Я чувствовала себя прекрасно, торнадо моей жизни рассыпался на отдельные пузырьки.
– Забавно, я как раз собиралась задать этот вопрос тебе.
– Ты действительно уволилась с должности преподавателя?
– Как я могла уволиться, если никогда не занимала эту должность? – спросила я.
– Бен сказал, что у тебя депрессия по поводу работы в больнице, – голосом телеведущей продолжила Алисия. Я почти видела микрофон у своего лица, когда она добавила: – С чем это связано?
– Все болеют и умирают. Или собираются умереть.
– А ты ждала чего-то иного?
– Я об этом никогда не думала, – ответила я. Когда десятилетняя девочка решает стать врачом, она не думает о том, что придется когда-нибудь сломать ребра пожилому человеку, делая ему массаж сердца, или о тайной надежде, что сердце при этом не возобновит работу. Поскольку тот, кто выжил после остановки сердца в больнице, почти не имеет шансов выздороветь, ибо остановка сердца – лишь начало перетягивания каната между болью и смертью.
– Может, ты просто хотела быть похожей на родителей, – предположила Алисия.
– В смысле? – спросила я.
– Бен говорил, что твоего отца невозможно было застать дома. Он постоянно принимал пациентов.
– Мама была дома, – возразила я.
– Ага. Конечно. Как же, – фыркнула Алисия.
– Что ты имеешь в виду? – Я напряглась.
– Твоя мать уехала! – Алисия заявила это таким тоном, словно имела право обвинять в чем-то мою семью, хотя ее собственная мать – сумасшедшая. – Она ушла от вас и от своей жизни, чтобы стать врачом.
– Ее не было меньше года. И она вернулась, – ответила я.
– Ты просто хочешь оправдать ее.
– Я хочу быть похожей на нее, – сказала я. – Я хочу быть человеком, который любит свою работу, кто чувствует свое призвание.
Мое детство прошло с осознанием того, что медицина – это нечто прекрасное. К тому же я очень любила и уважала маму и отца. Разве это ненормально? Они знали практически все на свете. Они даже разговаривали на своем собственном, особом языке: голод назывался «гипогликемией», жажда – «обезвоживанием», а просмотр телевизионных программ был «выравниванием электроэнцефалограммы». Я тогда думала, что мои родители не только помогают людям, но своей заботой о других еще и защищают нас от всего неожиданного, неприятного и непоправимого.
Что бы подумала обо мне мама, если бы узнала, как противоречиво я сейчас отношусь к медицине? И что бы я тогда подумала о маме, если бы знала, как противоречиво она относилась ко мне?
– Эй! – Алисия помахала рукой перед моим лицом. – Я задала тебе вопрос.
– Извини. – Я сделала глоток пива, и в голове мелькнула мысль: «Не желает заставлять почтенную публику скучать в ожидании ответа». – Что ты хотела?
– Если тебе так противно быть врачом, зачем ты занялась в Англии все той же профессией?
«Потому что я больше ничего не умею», – подумала я, но отвечать, конечно же, не стала. Я не могу откровенничать с женщиной, которая стоит перед телекамерой возле пылающего дома, держит микрофон и спрашивает несчастных хозяев, закутанных в чужие одеяла, как они себя чувствуют в связи с трагическим событием. Я не могу открывать свою душу женщине, на которую, по ее же словам, не особо подействовала смерть дяди, а вот слова моего брата о разнице между апельсином и клементином, бесспорно, задели. Зачем Алисии знать, кто я такая на самом деле, если она и в себе не может разобраться?
– Во-первых, мне не противно быть врачом, я просто хотела сменить окружение, – сказала я. – Я хотела приобрести опыт, приобщиться к новым направлениям и получить новые перспективы.
Алисия обдумывала мой ответ, водя пальцем по краю своей кружки. Сделав несколько глотков, она наконец произнесла:
– Как скучно.
Мы подняли глаза на появившегося официанта, который принес заказанный Алисией пирог с мясом и картофелем и холодного цыпленка, декорированного каплями майонеза по углам квадратной тарелки, – для меня.
– Парень, это было действительно быстро, – сказала ему Алисия. – Ты великолепен.
– На здоровье, – ответил он и подмигнул, однако, что явилось для меня неожиданностью, не стал продолжать уговаривать спеть, почувствовав, видимо, наше отвращение к этой затее.
– Я думаю, «на здоровье» означает здесь «спасибо», – заметила Алисия после того, как он ушел. – Тот американофил возле бара использовал это слово именно в таком контексте.
Я была занята майонезом – перекладывала его на кусочек хлеба, стараясь, чтобы соус не попал на цыпленка.
– Они льют майонез куда угодно. Им стоило бы тебя предупредить.
Алисия ткнула вилкой в свой пирог, струйки пара окутали ее лицо, и я от зависти невольно сглотнула слюну. Мой цыпленок выглядел не просто холодным, а едва ли размороженным.
– Значит, – подытожила я, рискнув откусить кусочек цыпленка, – ты бросила Бена только потому, что он выбрал не то слово? Ты понимаешь, насколько дико это выглядит?
Алисия махала над пирогом, пытаясь остудить его. Когда пар перестал заслонять ее, она ответила:
– Холли, в любых отношениях бывают определенные моменты. Бен никогда не задумывается о моих ощущениях. Это меня злит. Но я, признаться, и не надеялась, что ты это поймешь.
Я задумалась над тем, что подтолкнуло Алисию к такому выводу. Неужели классификация фруктов? Но затем решила, что куда важнее выяснить, как она нашла меня и надолго ли решила здесь остаться.
– И что теперь? – спросила я.
– Ну, я люблю твоего брата, – продолжила Алисия, – но не хочу спешить со свадьбой только потому, что это верный по логике вещей шаг в серьезных отношениях…
– А еще потому, что ты купила платье, – вставила я.
– Правильно. – Она мило улыбнулась. – Веришь ты мне или нет, но я очень серьезно отношусь к браку. Мои родители развелись. Из того, что Бен рассказал мне, я поняла, что ваши мать и отец жили в браке.
– Мои родители тоже не избежали проблем, – ответила я, – но они были очень привязаны друг к другу.
– Да ладно. Бен говорил, что твои родители регулярно ссорились. Он сказал, что все знали о том, что твоя мать уехала и не собиралась возвращаться. Если бы не то вторжение войск, она бы и не…
– Моя мать не была… какой-то шлюхой, – прошептала я, стараясь забыть о письме Саймона. «Мне хотелось бы верить, что женщина, чья кожа на вкус соленая от пота и солнцезащитного крема, женщина, которая провела со мной ночь на моем скрипучем раскладном диване, была настоящей Сильвией».
– А кто говорит об этом? – удивилась Алисия.
– К тому же моему отцу далеко до образа тирана, – добавила я.
– Эй, эй, не пойми меня превратно. Мне нравится твой отец, – торопливо заговорила Алисия. – Я звонила ему, чтобы выяснить, где ты теперь находишься. Я знала, что уж он-то даст мне правильный адрес. К счастью, он умеет забывать.
– Твой пирог остынет, – мрачно произнесла я.
– Но иногда он настолько не от мира сего, – продолжила Алисия. – Я имею в виду… Боже, да вспомни хотя бы похороны.
Я поняла, что она, должно быть, имеет в виду костюм, черный костюм от Армани, который Джекси нашла тем утром висящим в прачечной у гладильной доски. Папа не помнил, покупал ли он его, но пиджак прекрасно подходил ему, а брюки можно было подшить позже, сказал он нам, приписав появление костюма щедрости Джекси. Когда он решил повязать один из своих «рабочих» галстуков – красный, с рисунком в виде детишек с воздушными шарами, – Джекси воскликнула: «Ни в коем случае!» – и заменила галстук на серебристо-серый, который прекрасно подходил к костюму. (Позже папа утверждал, что он был полностью уверен, что костюм привезла с собой Джекси, как будто дизайнеры одежды всегда возят с собой запасные костюмы для мужей усопших.) Мы не знали, кому принадлежит костюм, до тех самых пор, пока нас не догнал в церкви грустный и раздраженный Тор Барншак, одетый в синий папин свитер, защитного цвета штаны и красный галстук с воздушными шариками.
Но были и куда более грубые накладки с одеждой. Алисия Акстелл явилась на похороны в коротеньком черном платье для коктейля. «Наконец-то я нашла, куда пойти в этом платье!» – вспомнились мне ее слова. А Вездесущий Вик был в шлепанцах, хотя никто не надевал по ошибке его ботинок.
И уж, конечно, никто не выглядел настолько неуместно, как мама. Джекси, одевая мою мать для похорон, в итоге нарядила ее в обтягивающее платье от Ральфа Лорена и лавандовый шарф от Кристиана Диора. (Слава богу, не было сумочки от «Прада» и мобильного телефона.) Я не могла заставить себя подойти к ее телу. Только не после трех месяцев практикума по анатомии. Мамы больше не было.
– Я даже не знала, что у Бена появилась девушка, – сказала я, глядя, как Алисия выковыривает луковицу из начинки своего пирога. – Это было… странно.
– Ты поэтому игнорировала меня? – спросила она.
– Я не игнорировала тебя, – возразила я.
Алисия открыла рот, собираясь что-то сказать, но затем, видимо, передумала.
– Я помню, как твой отец возвращался домой под дождем, – вымолвила она после довольно продолжительной паузы, на что я угрюмо кивнула. – Он выглядел таким печальным.
Отец ушел с похорон еще до того, как мы засыпали гроб розами и опустили его в могилу. Мы посадили отца в лимузин по дороге из церкви. Он рыдал, низко опустив голову.
– А потом он сушил «уитсинс»[13]13
Товарный знак тонких пшеничных крекеров производства компании «Набиско».
[Закрыть], – сказала я, чувствуя, как в горле застрял ком, не дающий даже думать о еде.
– Что?
– Позже, когда все соседи и мамины друзья собрались в нашем доме на поминки, я вышла в кухню за блюдом с крекерами и сыром и увидела, как он раскладывает на противне «уитсинс», собираясь засунуть их в духовку. Кто-то оставил их под дождем.
– Скорее всего, это были мы с Беном, – медленно произнесла Алисия. – Вроде бы я помню, как мы ели крекеры во дворе.
А я вроде бы помню, что, выглянув из окна в ванной, увидела, как вы тискаете друг друга у стены дома. Это было отвратительно. Твоя рука была у него в штанах, а его рука была…
К счастью, началось караоке, которое отвлекло меня от этих мыслей. Парень с загипсованной ногой прохромал к микрофону и повел аудиторию на знакомство с «Игроком». Под одобрительные аплодисменты его застенчивый голос внезапно набрал силу и он запел увереннее. Я почувствовала, как мне самой хочется подпеть ему «Знаю, когда уйти, и знаю, когда сбежать».
Вместо этого я повысила голос и спросила у Алисии, что она тут делает.
– Да не знаю. Просто… – Она помедлила и посмотрела мне в глаза. – С тех пор как застрелили моего дядю, меня не оставляет чувство, что нужно познакомиться со своей семьей. Узнать остальных лучше, чем я знала его. Я имею в виду, что некоторых-то я знаю. Моего отца, например. Он нормальный и зарабатывает много денег. Но моя мать явно сошла с ума и теперь живет в Орегоне. Бен тебе не рассказывал?
Я покачала головой, хотя на самом деле, конечно, знала об этом.
Алисия сделала несколько глотков пива и только потом продолжила:
– Я даже не знаю, что с ней случилось и почему.
– Но если она живет в Орегоне, почему бы тебе не слетать туда?
– Я была там, но нам не удалось поговорить. У меня мурашки по коже от пребывания в этом месте. Представь, она живет в какой-то мерзкой коммуне, трудится на огороде и пытается вести самую размеренную в мире жизнь. Я не знаю почему, но с тех пор как у нее случился нервный срыв, я очень некомфортно чувствую себя, оставаясь с ней наедине.
– О, – сказала я, – так вместо этого ты преодолела… столько миль, чтобы попасть сюда?
– Моя тетя Роксана живет в Британии. Она и есть тот человек, который знает – или знал – мою маму и моего дядю, и я подумала, что она может помочь мне… понять мою семью. И мне показалось, что сейчас подходящее время для визита.
– Ну так… ты… – Я не хотела быть грубой, но мне не терпелось узнать, когда два здоровенных чемодана Алисии перекочуют из моей комнаты к тете Роксане. – А что, раньше ее не было дома?
– Дома? Я не знала ее адреса. И мой папа не знал. Она уехала больше четырнадцати лет назад, когда украла мою двоюродную сестру у дяди – того, которого застрелили.
– Подожди. Она… украла твою двоюродную сестру? – повторила я. – Ты уверена, что эта женщина все еще твоя тетя?
– Конечно. Она мама моей двоюродной сестры, разве нет? К сожалению, Роксану теперь депортируют или просто арестуют, как только она появится в Штатах. А я бы хотела снова увидеть мою кузину, Ди. До того как ее забрали, мы великолепно проводили с ней время. – Голос Алисии стал задумчивым. – Мы вместе ходили в походы и при этом пели Кэта Стивенса.
– Здорово, – отозвалась я, все еще размышляя над словами «просто арестуют». Бабушка растила нас в страхе перед арестом и всегда наблюдала за нами в магазинах, настаивая на том, что за покупки надо платить. Наша честность ее не убеждала. Она постоянно твердила, что, если нас поймают даже с пачкой жвачки, мы уже никогда не вернемся в школу и никогда не сможем стать счастливыми. – Ты хотя бы примерно представляешь, чем твоя… чем Роксана может сейчас заниматься?
– В Нью-Йорке она была гадалкой, то есть медиумом, духовным советником. Она всегда злилась, если ее называли гадалкой. Я думаю, что она не бросила это… занятие.
Я перестала жевать цыпленка и с полным ртом спросила:
– Она умеет общаться с умершими?
– Она может притворяться, что умеет, если ей достаточно много заплатят, – подавив смешок, ответила Алисия. Через секунду смех все-таки победил, и она расхохоталась. Я спросила, что в этом забавного.
– Я слышала про то, как на тебя повлиял Джошуа Питер, – она произнесла это таким тоном, будто я долгое время неизвестно чем занималась со звездой шоу «Ушедшие».
