Текст книги "Диагноз: Любовь"
Автор книги: Мегги Леффлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
Глава 13
Стена Шепота
Предоперационный осмотр. Не спешите и не превращайте подготовку пациента в театральную постановку.
Оксфордский учебник клинической медицины
Прибыв послеполуденным поездом из Винчестера на вокзал Ватерлоо в Лондоне, я решила заняться наконец осмотром достопримечательностей, начав с самой дальней станции подземки и постепенно продвигаясь к центру Лондона от собора Святого Павла. С самой поездки в Уимблдон, после которой прошло уже две недели, я мечтала о Галерее Шепота, о которой узнала от Мэттью Холемби. Он рассказал мне, что в той части собора можно было пробормотать что-нибудь, стоя у одной стены, а собеседник, находящийся у противоположной стены на расстоянии тридцати метров, прекрасно все расслышит. Такое сверхъестественное явление – Галерея Шепота – помогало мне верить в близость божественного к обычным людям.
К сожалению, сегодня мне не удастся увидеться с Мэттью, несмотря на то что он находился на этой неделе в Лондоне и мы договорились встретиться с ним на Трафальгарской площади в десять часов утра. После ночной смены я решила подремать полчасика, чтобы набраться сил, и проснулась только через три часа. «А может, это знак судьбы? – подумала я, когда поезд метро подходил к станции Кеннон-стрит. – Может быть, мне суждено быть с Эдом?»
Выйдя из метро, я зашагала к Тауэрскому мосту.
Я прошла почти полпути к нему, прежде чем поняла, что иду не туда, куда мне нужно. Чтобы не заблудиться еще больше, я подошла к женщине в драповом пальто, похожей на бродяжку, и спросила у нее, как пройти к собору Святого Павла. Она указала в том направлении, откуда я пришла, и посоветовала идти до тех пор, пока не дойду до Лутгейт-Хилл.
– Ищи купол, не промахнешься, – посоветовала она.
Женщина оказалась права. Трудно было не заметить золотой крест на верхушке фантастического сооружения, окруженного внушительными зданиями с каменными колоннами, которые напомнили мне иллюстрации к истории Древней Греции. Собор был так велик, что, подойдя к нему, я не могла думать ни о чем другом, кроме сожаления о том, что он не помещается целиком в объектив моей камеры. Махнув рукой, я решила купить открытку, чтобы не чувствовать себя обделенной.
Поднимаясь по ступенькам к главному входу, я поймала себя на том, что потихоньку повторяю про себя коротенькую молитву: «Встреть меня, Господи. Встреть меня». Не то чтобы я хотела пообщаться с Богом так, как это удалось Бену, но было бы неплохо почувствовать… нечто. Я подумала о Мэттью и о том, как он говорил об истине, лежащей между двумя противоположностями. Вот на это я и надеялась – найти хотя бы что-нибудь истинное.
– Рик, тебе стоит говорить погромче, если ты хочешь, чтобы я тебя услышала! – завопила толстая американка с крайним раздражением.
Она находилась метрах в двадцати от меня, но благодаря строению Галереи Шепота ее вопли звенели прямо у меня в ушах. Мы прошли двести пятьдесят девять шагов внутрь купола собора Святого Павла и теперь находились над органистом, хористами в рясах и шумными туристами. Оказавшись здесь, можно было бы наслаждаться чистотой и тишиной…
– Рик, я тебя не слышу! Кричи, если потребуется! – вновь завопила американка.
Я задумалась над тем, как мне проверить, работает ли эта Галерея Шепота. Поскольку мне не к кому было обратиться, я огляделась по сторонам и внезапно услышала немецкий акцент: «Алло? Эй? Дас этот штука работать?»
Никого рядом с собой не заметив, я ответила:
– Да, она работает.
– Кто вы? – обрадовался голос с акцентом Арнольда Шварценеггера.
– Здесь! – Я замахала руками над головой. – Возле статуи святого Василия. А вы где?
– Я здесь! Здесь! Вы меня видеть?
Я пробежалась взглядом по окружности купола и наконец заметила блондина, стоявшего у противоположной стены и махавшего мне руками. Да уж, забавный способ знакомства – встретиться взглядами через тридцать метров.
– Я Иоганн из Германии!
– Привет, Иоганн. Я тебя вижу, Иоганн! – Я рассмеялась и помахала ему в ответ.
– Холли, – раздался глубокий баритон из-за моего правого плеча, и я подпрыгнула от неожиданности, когда, обернувшись, никого не обнаружила.
– Да? Я… – Только тут до меня дошло, что я не произносила в этом куполе своего имени.
– Ты, – ответил голос, на этот раз в левом ухе. – Это я, Холли. Обернись.
Я оглянулась, но не знала, куда именно смотреть, и все, что я слышала, это «Э-э-э-эй!» от Иоганна, вопрошавшего, здесь ли я и почему молчу.
– Иоганн, меня тут позвали. Мне нужно идти.
– Холли, я на другой стороне купола. Просто стой на месте, я сам к тебе подойду.
– Подожди, где ты? – спросила я, практически впечатавшись в стену, но ответа не получила.
Возникшей паузы хватило для того, чтобы бормотание, стоявшее вокруг меня, показалось мне тишиной.
– Холли.
На этот раз, когда я обернулась, за моим правым плечом оказался Мэттью Холемби.
От изумления и внезапного облегчения, испытанных мною в этот миг, я так вскрикнула, что мой голос явно побил рекорды вокальных способностей…
Однако Мэттью шагнул вперед и зажал мне рот ладонью, одновременно обнимая другой рукой за плечи.
– Это же собор, Холли. Нельзя кричать в соборе!
Но Мэттью не злился. Он улыбнулся и засмеялся, когда я кивнула, показывая, что буду тихой, после чего отпустил меня. Я обняла его. Крепко обняла. Я и не думала, что так обрадуюсь, увидев знакомое лицо. Увидев его лицо.
– Что ты тут делаешь? – прошептала я.
– Я же говорил тебе. Каждый раз, возвращаясь домой, я захожу в этот собор. А что ты здесь делаешь?
– Я… Играю в туристку.
– Но ты так и не пришла на Трафальгарскую площадь!
– Я проспала, – объяснила я. – И никак не могла успеть к тебе.
– Но утром я звонил тебе три раза! Никто не отвечал.
– Я сплю как убитая, если проработаю всю ночь, – извиняющимся тоном ответила я, но дело испортила улыбка, не сходившая с моего лица, так что сокрушенного извинения не получилось. – Если бы я услышала телефон, обязательно сняла бы трубку. А если бы мой будильник не отключился, я бы приехала… – продолжила я.
К счастью, Мэттью тоже улыбался.
– И что теперь, крошка? – спросил он. – Может, поднимемся на вершину?
Он произнес это с таким жутким американским акцентом, что я не могла не рассмеяться.
Следующие триста шестьдесят восемь ступенек дались нам нелегко. Мы пробирались вверх вместе с огромной толпой школьников, которые прижали нас к ограждению, и нам никак не удавалось оттолкнуться от перил. Наконец толпа немного рассосалась и мы шагнули навстречу ветру, оказавшись на третьем в мире по величине церковном куполе. Перед нами предстал великолепный вид на Лондон, на шпили его церквей, готические башни и бесконечные треугольные крыши.
– Ничего себе, как высоко! – закричал кто-то из детей, протолкавшись к краю.
Мы с Мэттью подошли к ограждению и увидели, как Темза проходит через весь ландшафт города, теряясь из поля зрения за огромным циферблатом на вершине переливающейся золотом башни.
– Эй, вот еще один Биг-Бен! – сказала я.
– Еще один Биг-Бен?
– Отражение часов Балтимора, – сказала я, сунув руку в карман за списком достопримечательностей, которые хотела увидеть. – Теперь его можно вычеркнуть.
– Вычеркнуть? С такой дистанции? – Мэттью непонимающе посмотрел на меня. Потом он взял у меня бумажку со списком и пробежал глазами по пунктам. – Ну что ж, тут большую часть можно вычеркнуть. Тауэрский мост, Вестминстерское аббатство… А Кромвел-роуд здесь зачем? Из-за Музея Виктории и Альберта?
– Музей? Нет. Я всего лишь хотела посмотреть на эту дорогу. Там жили сестры Фоссиль.
– Кто бы они ни были, – заметил Мэттью, – ты, вижу, решила посмотреть все достопримечательности по строгому плану.
– Я об этом думала немного иначе, – сказала я, протягивая руку за своим списком. В этот момент ветер вырвал листок из руки Мэттью, и мы оба проводили взглядом кувыркающийся в воздухе листок, похожий на взбесившуюся птичку.
– Вы мусорите! – заявил один из школьников, указывая на летящую бумажку.
– Это не мусор, это мой план на день! – воскликнула я.
– Извините, – сказал Мэттью, поправляя немного покосившиеся очки. – Он просто выскользнул у меня из руки.
Подхваченный порывистым ветром, листок с аккуратным списком вился вокруг купола. Он поднимался выше и выше и через мгновение, как мне показалось, мог украсить ветровое стекло низко пролетающего самолета. «Как же быстро выскользнувшие из наших рук вещи становятся простым мусором», – подумала я.
Мы молча стояли, глядя на темную грозовую тучу, появившуюся на чистом синем небе.
– Боже, – сказала я, – мне еще никогда не доводилось быть так близко к погоде.
Мэттью посмотрел на меня и, хмыкнув, внезапно расхохотался. Я ничего не могла поделать с собой и присоединилась к нему. Так мы и стояли, двое на вершине мира, и хохотали над капризом погоды.
От собора Святого Павла мы направились к метро и вышли из него на Трафальгарской площади, именно там, где должны были встретиться пять часов назад. Мэттью повел меня смотреть на львов, отмеченных, к слову, в моем списке, который теперь наслаждался свободным полетом над Лондоном.
– А что произошло за эти дни в Сент Кэтрин? – спросила я, когда мы ехали в метро, где нам повезло найти свободные места рядом друг с другом.
– Сейчас расскажу. Помнишь сиделку в интенсивной терапии, Швырли?
Я улыбнулась, понимая, что речь пойдет о Ширли.
– Она бросила курить, отчего превратилась в крайне нервную особу, этакую смерть всему живому. У Ванды новый парень, и теперь она разрисовывает ногти пурпурными сердечками. Мери Ворсингтон решила подать в суд на госпиталь, поскольку ей пришлось работать на два часа дольше, чем это положено при новой восьмичасовой рабочей неделе. Вот, кажется, и все. А вообще-то у нас все как обычно. Если не считать меня, потому что я только-только начал привыкать работать без тебя. Я скучаю по тем временам, когда можно было в любой момент зайти в палату интенсивной терапии и увидеть тебя.
– Я тоже по тебе скучала, – сказала я. И это было правдой. Мне было бы гораздо приятнее работать в реанимации Королевского госпиталя округа Гемпшир, если бы рядом со мной был такой друг, как Мэттью. Тогда бы мне не пришлось все решения принимать самостоятельно. Эд тоже хорош, но с ним я не могу поговорить на узкопрофессиональные темы. К тому же я еще не успела забыть, как легко становится, когда рядом Мэттью.
– Знаешь, встретиться с тобой вот так, посреди Лондона, – сказала я, – это вторая самая странная вещь, что со мной случалась.
– Всего лишь вторая? – спросил Мэттью со смешком. – Какая же тогда первая?
– В начальной школе в моем классе проучился три месяца один мальчишка… А теперь он работает в том же госпитале, что и я.
– А, – рассеянно произнес Мэттью.
Внезапно я почувствовала, что его присутствие заставляет меня оживать. Я была рада, что со мной Мэттью, а не Эд. «Спасибо, Господи, – подумала я. – Я очень рада этой гармонии». Я не была уверена, что именно так повлияло на меня – архитектура Лондона или разделенное одиночество?
– А с тобой происходили подобные странности? – поинтересовалась я.
Мэттью на секунду задумался.
– Со мной случалось нечто подобное раза четыре.
– Четыре? – спросила я, не скрывая разочарования. – И что было удивительнее нашей встречи?
– Каждый раз, путешествуя, я пересекаюсь с кем-то из тех, кого знал раньше. Во Флоренции я встретил девушку, с которой познакомился в любительском театре на каникулах в Оксфорде. В Кельне, в Германии, я повстречал свою старую няню. А однажды в метро я столкнулся со своим другом из старшей школы. Просто очередное подтверждение закона больших чисел. – Мэттью пожал плечами. Должно быть, я выглядела сбитой с толку его последними словами, и он объяснил мне, что, согласно принципам статистики и теории вероятности, среднестатистический человек должен встречать случайных знакомых не реже чем раз в месяц.
– Значит, ты знал, что увидишь меня? – спросила я. – Или кто-то сказал тебе, что я сегодня буду в соборе Святого Павла?
– Ага, Холли. Все это было подстроено. Я два часа поджидал тебя не в том месте, а потом притворился, будто случайно забрел в собор. – Мэттью рассмеялся. – Знаешь, я беру свои слова назад. Со мной не случалось ничего более странного, чем ты.
Как только мы вышли из метро, я тут же вспомнила о том, зачем мы сюда ехали, и воскликнула:
– Посмотри на этих львов!
Конечно же, они были не настоящими. Просто две большие черные статуи львов, чем-то напоминавшие Аслана из книги Клайва Льюиса[29]29
Имеется в виду книга «Хроники Нарнии».
[Закрыть], Золотого льва, который пожертвовал собой, чтобы спасти заблудшую душу Эдмунда. Они были такими величественными и прекрасными, что я забыла обо всем на свете и побежала к ним, распугивая голубей. За моей спиной раздавался голос Мэттью, который все время повторял «прошу прощения», и на мгновение мне показалось, что он извиняется перед голубями, а не перед туристами, кормившими их.
– Твое яблоко, – сказал Мэттью, подходя и вручая мне целлофановый пакетик с сочным, но уже помятым фруктом, который выпал из моего рюкзака. – Сегодня никаких трусиков на обед? – добавил он с улыбкой.
– Только еда, – ответила я, чувствуя, что краснею, и отвернулась к черному льву, который завис надо мной пятиметровой тенью.
Мэттью тоже посмотрел на льва, потом спросил:
– Давай?
– Что давай?
– Залезем на льва, – предложил он.
– Залезем… Я не смогу залезть на него! Он слишком большой!
– Да ничего не слишком. Давай, – сказал Мэттью, ласково подталкивая меня под локоть. – Я тебе подскажу, что делать.
Но мне требовалось нечто большее, нежели подсказки. Как только мы подошли вплотную к платформе, на которой отдыхал лев, стало ясно, что без трамплина нам ни за что не добраться до его спины. И потом, как Мэттью поможет мне, если я, воспользовавшись трамплином, могу перелететь через эту широкую спину? Лев сидел, словно мурлыкающий полуостров в море цемента.
– Я подсажу тебя. – Мэттью сцепил руки, показывая, как будет подбрасывать меня. – Ты, главное, получше ухватись за его спину.
– Получше ухватиться? Мне понадобится ремень безопасности и лебедка! А может, и страховочная сетка.
– Я не дам тебе упасть.
– Ты сказал «подсажу», а это равносильно падению оттуда. – Я беспомощно оглянулась. – А тут нет львов поменьше?
– Нет, нет и нет. И ты залезешь на этого льва! – сказал Мэттью.
– Когда вы на него наконец залезете? – раздался голос из-за моей спины. Мы обернулись и увидели женщину в полосатом топике и штанах цвета хаки. На этих штанах было такое количество карманов, что в них можно было спокойно отправляться в экстремальное сафари: я увидела карманы для еды, для емкостей с водой, для оружия и патронов с транквилизатором, словно дамочка собралась охотиться на каменных львов, а не забираться на них. – Мой парень хочет меня здесь сфотографировать, – заявила она, энергично жуя розовую жевательную резинку.
– Здесь три одинаковых льва, – ответила я.
– Да ладно тебе, Холли, – спокойно заметил Мэттью, кивая мне на широкую блестящую спину льва. Он снова показал мне свои сцепленные пальцы.
– А если я свалюсь оттуда? – спросила я.
– Пардон муа, – вмешался в наш разговор неопрятный мужчина с сальными волосами. Его небритые щеки делали его еще больше похожим на заговорщика, нежели вкрадчивый голос. – Вы забираться на него? Нет?
– Да! Или забирайтесь, или отвалите! Мой парень ждет внизу с камерой! – снова завелись Штаны Имени Сафари.
– Здесь три льва! – огрызнулся Мэттью.
Вся эта суета вокруг нас внезапно заставила меня запаниковать.
– Ладно, я уже насмотрелась, – сказала я. – С меня достаточно.
– В чем ваш проблема? – спросил небритый мужчина.
– Она боится упасть, – объяснил Мэттью.
– До земли оттуда слишком далеко, – добавила я, показывая на спуск с постамента, возле которого, среди голубей, стоял великолепный мужчина в узких джинсах и, судя по всему, собирался меня фотографировать. Его волосы были не такими темными, как у Эда, но, мельком посмотрев на его широкие плечи, я встала ровнее и попыталась избавиться от выражения испуга на лице. Потом я подумала, что это может быть фотограф из гламурного журнала, подбирающий иллюстрации к очередному «нельзя», и я снова ссутулилась.
– Да посмотрите вокруг! – воскликнула девица Сафари, возмущенно щелкая пузырями жвачки. – Все на них залезают. И никто не падает. Если бы тут пострадали люди, наверняка бы поставили запретительный знак.
– Это ошень просто, – произнес француз, беря меня за руку. – Вы упираетесь рука… Вы кладете ее ему на… – Он замолчал, видимо, забыв слово. – Подождите.
Мэттью и я замерли. Его глаза сияли, в моих же стояла паника.
– Вы берете свой рука, – продолжил мужчина, беря Мэттью за руку, – и кладете в ее ви.
– В мою… Куда?.. – в ужасе спросила я, потому что единственное слово на букву «в», которое приходило мне в голову, было «вагина».
Мэттью задохнулся от хохота, а я, ощутив слабость, поняла, что слишком поздно вырываться отсюда и ехать домой. Все словно сговорились посадить меня на этого льва.
– Вы беретесь за руки и кладете друг другу в жизнь, о’кей?
– Великолепно! – сквозь смех выдавил Мэттью. – Хороший вы человек!
– Особенно женщина. Протяните руки в его жизнь. Он не даст вам упасть.
Руки я держала при себе и, оттолкнувшись от Мэттью, вцепилась в львиный хвост, а потом быстро вскарабкалась на него. Когда я очутилась на спине Аслана, широко раскинув ноги, у меня вырвалось:
– Получилось!
Внизу стояли люди и копошились голуби, они смотрели на мой триумф и наверняка при этом завидовали.
– Посторонись! – воскликнул Мэттью и в ту же секунду приземлился у меня за спиной.
– Как фаш дела? – спросили снизу.
– Все помашите моему парню! – завопили Штаны Имени Сафари.
И мы помахали ее парню.
Во второй раз за сегодня я была действительно счастлива.
После того как мы надоели ожидающим внизу людям, Мэттью протянул мне руку и помог спуститься со спины льва. Он продолжал держать меня за руку, пока мы под воркование голубей пробирались сквозь толпу туристов.
– А там что? – спросила я, показывая на величественный дворец с колоннами у входа, который был по другую сторону площади. Рядом с Мэттью можно было не беспокоиться об отсутствии путеводителя.
– Национальная галерея.
– Ее не было в моем списке, – сказала я. – Но, может, все-таки зайдем?
Мэттью остановился и снова протер и поправил свои очки, не выпуская, однако, мою руку.
– Слушай, Холли, я уже и так опаздываю на одну встречу.
– Ой! – Я так расстроилась, словно этими словами мне нанесли рану. Я поняла, что соскучилась по Мэттью. Я ужасно по нему соскучилась. Но, к сожалению, он живет в Питтсбурге и мой единственный шанс погулять с ним был утрачен из-за того, что я сегодня проспала. – А мы еще увидимся?
– Надеюсь. Я пробуду в Лондоне несколько дней. Можно мне приехать к тебе в Винчестер?
– Можно, конечно, вот только я работаю именно тогда, когда у других людей отпуска…
– Ну… а может, нам сейчас не расставаться? Моя мама остановилась в «Конноте»[30]30
Лондонская гостиница высшего класса.
[Закрыть]. Я должен был встретиться с ней за чаем… – Мэттью посмотрел на часы и добавил: – Пятнадцать минут назад.
– О, – сказала я, снова начиная улыбаться. – Это было бы прекрасно.
Мы добрались на метро от Чаринг-Кросс до Бонд-стрит, потом пересели на ветку Оксфордского цирка. Когда мы вышли из метро, Мэттью почти бежал, держа меня за руку, поскольку мы опаздывали уже на сорок пять минут.
– А почему твоя мать остановилась в отеле, если она здесь живет? – спросила я, задыхаясь от бега. Витамины в моем рюкзаке тарахтели в своей упаковке, как маракасы.
– Ей нравится навещать по выходным мою сестру – ходить с ней по магазинам, представлениям… Мама все еще живет в Эйлсбери, а моя сестра, Шарлотта, – в Эрлс-Корт.
Я прекрасно знала, что у меня нет шансов увидеть отца Мэттью за этим чаепитием, поскольку он был мертв уже около десяти лет. Мистер Холемби ездил на велосипеде из Эйлсбери в Оксфорд преподавать физику, и однажды на этих тридцати двух километрах, которые он проезжал каждый день, его сбила машина. Это была одна из первых вещей, связавших меня с Мэттью еще там, в Штатах. Я никогда не забуду того удивления, которое испытала. У кого-то еще погибли родители? Я помню, с каким облегчением выяснила, что ни один из нас не жалел другого.
– Ну что ж, мы на месте, – сказал Мэттью, заворачивая за угол Карлос-плейс, и я впервые взглянула на дом, к которому мы направлялись. Глашатай в высокой черной шапке и зеленом мундире стоял у входа, охраняя его, как солдат королевы лепреконов.
– Вот это – отель? – спросила я, останавливаясь и надеясь избежать внимания привратника. Он смотрел на нас так, словно мы осмелились штурмовать Букингемский дворец. – Я туда не пойду.
– Просто держись меня, крошка, и с нами все будет хорошо, – пробормотал на выдохе Мэттью. Я засмеялась, чувствуя головокружение и слабость, и позволила ему затащить меня вверх по ступеням, пройти мимо лепрекона, который настаивал на том, чтобы помочь нам, а затем мимо дорого одетых людей, снующих туда-сюда по мраморному вестибюлю с огромной хрустальной люстрой. Мы пробирались сквозь толпу к массивной конторке из красного дерева, но нас остановил не консьерж. Вместо него к нам бросилась седоволосая женщина в ярко-синем платье, которая повисла у Мэттью на руке.
– Милый, ну в самом деле! – сварливо запричитала она. – Я же сказала тебе, что у меня все спланировано! А теперь я опоздаю забрать Эдварда от няни, и твоя сестра снова будет вся в заботах!
– Я забыл о твоей программе, поскольку встретил друга, – сказал Мэттью. Он улыбнулся, кивнув в мою сторону, что, видимо, должно было сойти за официальное представление.
– А мне никто не объяснил, что у вас программа, – добавила я и протянула руку этой пожилой женщине, которая, как я догадалась, была его матерью. – Здравствуйте. Я Холли.
– Американка, не так ли? – Миссис Холемби изобразила рукопожатие и повернулась к сыну: – Она не такая, какой я ее себе представляла. Ты сказал, что она блондинка. Как и Грейс.
Грейс Эллингхем, поняла я. Первое серьезное увлечение Мэттью. Он порвал с ней, уезжая в Штаты на стажировку.
– Она светлая. Светлокожая, – уточнил Мэттью.
– А мне казалось, что ты сказал – блондинка.
– Я никогда не говорил о блондинке, мама.
– Ну что ж, приятно познакомиться с вами, – я специально повысила голос.
– Рада знакомству, – тускло отозвалась миссис Холемби, внимательно рассматривая мои джинсы и кроссовки, после чего снова переводя взгляд на мое лицо. Эта инспекция заставила мое сердце учащенно биться, я почувствовала себя не в своей тарелке, словно, переодеваясь утром в госпитале, я каким-то образом забыла надеть штаны.
Затем миссис Холемби обратилась к сыну и спросила, нельзя ли ей сказать ему пару слов наедине.
– Нет, – ответил он.
– Что ж, – помедлив, процедила сквозь зубы миссис Холемби, – наверное, мы не можем остаться здесь и выпить чаю, поскольку в такой одежде твою подругу могут попросить покинуть отель.
– О, простите, пожалуйста. Я могу сама уйти, – сказала я, пытаясь сделать шаг назад, но Мэттью, сжав мою руку почти до боли, не пустил меня.
– Все в порядке, Холли. Мы можем посидеть в баре. За угловым столиком, – сказал он, приобняв меня за плечи. И снова я позволила ему вести себя.
Чаепитие тянулось просто невыносимо. Мы, все трое, теснились за маленьким столиком в углу бара; скатерть, которой он был накрыт, прятала от чужих взглядов мои джинсы, но, к сожалению, не могла спрятать меня целиком. Я изо всех сил старалась, чтобы обо мне забыли, вжимаясь в высокую спинку викторианского стула. Это помогало мне не видеть миссис Холемби, но ничто не могло спасти меня от ее пронзительного голоса. К тому же мое положение на этом стуле делало весьма затруднительной процедуру доставания вкусностей со стола, не говоря уж о том, чтобы донести их до рта. Моя футболка вскоре покрылась крошками, но я упрямо продолжала таскать с серебряного подноса все новые и новые маленькие сэндвичи – со свежим огурцом и копченым лососем, крошечные ячменные розетки с изюмом и мини-пирожные со сливочным кремом и фруктами. Это была самая вкусная еда, которую мне доводилось пробовать, и я задумалась над тем, зачем я питаюсь все эти годы здоровой, но совершенно невкусной пищей. Господи, неужели я все равно заполучу свой первый инфаркт?
– А как насчет тебя, Холли? – спросил Мэттью, и я поняла, что слишком увлеклась проблемой гастрономических изысков, задумавшись о том, что лучше – джем, мед или взбитые сливки. Похоже, я умудрилась пропустить значительную часть разговора о литературе. Как оказалось, мы обсуждали известных авторов. И естественно, у меня из головы вылетели все когда-либо прочитанные книги, кроме «Пуантов». Но поскольку миссис Холемби подалась вперед на своем высоком стуле, подняв одну бровь (как ей это удается?), я решила, что от меня ждут упоминания о чем-то большем, чем чтение для начальных классов школы.
– Мм-м… – Я взяла свою чашку и сделала глоток, пытаясь выудить из памяти что-нибудь из того, что читал Бен. Он же выбрал профилирующим предметом английскую литературу. Он прочитал все, что только можно. – Мне нравится американская литература, – заявила я, потому что ею увлекался Бен, прежде чем бросил все ради Иисуса и Алисии. Я поставила чашку и решилась: – Мне нравится Вордсворт[31]31
Уильям Вордсворт (1770–1850) – английский поэт-романтик, один из поэтов «Озерной школы».
[Закрыть].
– Поэт Вордсворт? – спросила миссис Холемби.
– Да. Мне нравится его… – изобразив руками нечто похожее на книгу или на ловушку для небольшого животного, я пролепетала: – Собрание сочинений.
– Вордсворт британец! – воскликнула миссис Холемби. Судя по тону и громкости ее голоса, она была не против устроить мне сцену.
– Но Уитмен[32]32
Уолтер Уитмен (1819–1892) – крупнейший американский поэт, публицист, автор поэтического сборника «Листья травы».
[Закрыть] точно американец, – сказала я, меняя воображаемую книгу в руках на вполне реальную чашку чая. Я сцепила пальцы вокруг чашки, словно защищая от ветра маленький огонек. Уже не было смысла скрывать отсутствие манер.
– О Боже, – с грустью произнесла миссис Холемби, но это больше относилось к Мэттью, чем ко мне. – Американцы такие эгоцентристы, – продолжила она. – Они считают, что все и вся, ставшее более или менее известным, принадлежит Америке.
Я посмотрела на Мэттью, посылая ему телепатический сигнал: «Не проговорись о «другом» Биг-Бене».
Его мать поинтересовалась, как у меня хватает времени на работу в больнице.
– Времени? – спросила я, опуская свою чашку. Но мои руки тут же замерзли и задрожали, поэтому я снова вцепилась в спасительный сосуд. – Но это же… моя работа.
– Вот именно. Я полагаю, что именно по этой причине вы не замужем и у вас нет детей. Сколько вам лет? – Миссис Холемби внезапно напомнила мне бабушку Еву. Правда не имеет значения. Это всего лишь правда.
– Тридцать. Но у моей мамы было двое детей, и она вырастила нас, несмотря на то что была врачом. В этом нет ничего невозможного, – ответила я.
– Ее мать даже уезжала в медицинскую школу, оставив их одних на несколько лет, правда же, Холли? – Мэттью взял с подноса еще один сэндвич с лососем и добавил: – Холли тогда ходила в детский сад.
– В третий класс, – промямлила я. – И моя мать уехала всего на несколько месяцев. Она вернулась прежде, чем мы заметили ее отсутствие. Словно она никуда и не уезжала.
– А кто о вас заботился? – насмешливо спросила мать Мэттью. Ее брови снова выполнили акробатический трюк.
– Моя бабушка, – ответила я и поспешила добавить: – И мой отец. Он был… прекрасен, полностью соответствовал маминым мечтам… Вот они и справились со всеми проблемами.
– Что ж, тогда вашу семью можно считать исключением. Обычно семьи врачей заканчивают разводом в суде. Неужели ты об этом не читал, Мэттью?
– Да, мама. Но мы с Холли даже не встречаемся. Не понимаю, зачем ты подняла эту тему?
Меня внезапно резануло то, с какой поспешностью Мэттью отказался от предположения о наших отношениях, заверив мать, что мы просто друзья. Конечно, я понимала всю глупость своей реакции – ведь это мне принадлежала инициатива порвать с Мэттью, – но мне хотелось, чтобы его отношение ко мне оставалось неизменным. А может, я очень хочу быть кому-то нужной и именно сейчас мои чувства сосредоточились на этом молодом человеке.
– Я лишь поддерживаю разговор, Мэттью, – ответила его мать. – Статистика – вещь весьма интересная.
– Ваш сын тоже увлекается статистикой, – сказала я, вспоминая самое начало, – когда Мэттью начал рассуждать о нулевой гипотезе, об упущенных шансах и о статистически обусловленных отношениях.
Мэттью улыбнулся мне.
Миссис Холемби посмотрела в пространство между нами, но спросила только одно:
– Еще чаю?
– Разговор с моей матерью – это что-то вроде стояния в очереди за потерянным багажом. Все уже разошлись, а ты стоишь и ждешь, хотя понимаешь бесполезность своей затеи. Я вижу уйму вещей, которые циркулируют вокруг меня, но моими они никогда не станут, – говорил Мэттью позже, когда мы вышли из отеля и направились через Гайд-парк. – Я прошу прощения. Мне не стоило обсуждать тебя с ней, – сказал он, обнимая меня за плечи.
– О, по сравнению с моей бабушкой она милашка, – ответила я.
– Правда? – с надеждой в голосе спросил Мэттью.
– Вообще-то нет, – призналась я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Мне жутко не понравилось, что миссис Холемби начала сравнивать меня с твоей бывшей девушкой.
– С кем, с Грейс? – спросил Мэттью. – О, на самом деле мама никогда не думала о причинах нашего разрыва.
– И мне не понравилось, как она начала копаться в наших с мамой отношениях.
– Она не понимает того, что женщина, занимаясь медициной, может быть еще и хорошей матерью, – объяснил Мэттью.
– У моей мамы был роман, – выпалила я ни с того ни с сего. Впервые я признала этот факт вслух, да еще при другом человеке. Бабушка могла верить, что это было всего лишь «увлечение», что Сильвия не была способна на измену. Но я не могла не признать, что в данном случае Ева ошибалась, несмотря на ее святую уверенность в том, какой чистой и преданной была ее дочь. В отличие от моей бабушки Мэттью не стал возражать.
– Когда? – спросил он.
– Двадцать один год назад. В медицинской школе. Я прочитала старое письмо ее парня. – Я опустила голову и украдкой вытерла глаза, чтобы Мэттью не заметил, что я плачу. Мы продолжали шагать по тротуару.
– И почему все это для тебя так важно сейчас? – спросил он, напомнив мне, как я сама спрашивала Алисию о том, какое значение для нее имеет ориентация ее матери.
Как объяснить, почему я не могла принять правду о своей матери? И почему я так болезненно переживала то, что ее сейчас нет рядом?
– Она моя мать. И она… должна быть безукоризненной. – Я знала, как наивно это звучит, поэтому добавила: – То есть… все могут изменять…
– Кроме твоей матери? – мягко спросил Мэттью.
– Она должна была… поступать правильно. – Мой голос сорвался на всхлип. Я остановилась и закрыла лицо руками.
