Текст книги "Диагноз: Любовь"

Автор книги: Мегги Леффлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Глава 20
Покупка времени

Или пациент будет жить, и ты попытаешься понять это, недоумевая. Или пациент не будет жить, и ты попытаешься понять это, недоумевая.

Gaudeamus Igitur. Джон Стоун, доктор медицины

В последнюю неделю февраля я появилась на Лоррейн-авеню после смены, надеясь пообедать. Алисия, открывшая мне дверь, держала в руках газету, а Ди возилась в кухне, чистила фасоль. Внутри пахло итальянским рестораном.

Дом ощутимо изменился всего за несколько недель, прошедших с Нового года. Емкости, в которых пекся хлеб, соседствовали в раковине с контейнерами для рвоты. Целлофановые пакеты с памперсами для Макса соседствовали с памперсами для Роксаны. В холодильнике рядом с капельницами с соляным раствором лежали кульки с красными, зелеными и желтыми перцами. Но не эти признаки болезни сделали дом совсем другим. Дело было в ощущениях.

– С кем он говорит? – спросила я, показывая на Бена, разгуливающего в гостиной с беспроводным телефоном. То, как он мерил шагами комнату, заставило меня вспомнить о разговорах с бабушкой. Она, должно быть, просто вне себя, оттого что Бен не только спит со своей девушкой с самого Рождества, но и бросил семинарию, чтобы пойти работать в «Старбакс».

– Это твой отец, – сказала Алисия, не объяснив, однако, почему мой брат такой взволнованный.

– Как Роксана? – спросила я.

– Все по-старому, – ответила Ди, что означало «плохо». – С прошлой недели она почти перестала есть. Теперь она либо спит, либо ее тошнит.

Бен передал мне телефон, и я услышала, как папа поздравляет меня с днем рождения – на день раньше. Внезапно звук его голоса заставил меня со страшной силой заскучать по дому. Я почти увидела, как папа сидит в маленькой каморке с мягким кожаным диваном под маминым портретом. На портрете она изображена совсем девочкой, с красными лентами в косичках. На ее лице застыло выражение, какое обычно бывает у человека, от которого слишком многого хотят.

– Чувствуешь себя старше? – спросил папа.

– Вообще-то да, – ответила я. – А как насчет тебя? Чувствуешь себя старше, зная, что твоим детям завтра исполнится тридцать?

– Какой же я дряхлый, прямо жуть, – усмехнулся папа.

– Я скучаю по тебе, – я сказала это прежде, чем осознала, что мои губы шевелятся. – Мне бы очень хотелось, чтобы мы с Беном оказались дома.

– Я бы тоже хотел увидеть вас здесь. Вы бы помогли мне паковать вещи. Бен сказал, что я переезжаю?

– Ты переезжаешь? – повторила я, заставив брата вынырнуть из комикса, в который он ушел с головой, и посмотреть на меня. Бен кивнул и пожал плечами, словно тут не о чем было беспокоиться.

– Я не могу жить в одном городе с такими сутягами, которые не позволяют никому иметь собственную яхту, – пожаловался папа. – Я ищу дом у воды, поближе к Аннаполису.

– И когда ты переезжаешь?

– Как только я приведу в порядок кухню и продам этот дом. Я двадцать лет прожил в суете и неурядицах. Забавно было наблюдать, как вы уезжаете, оставляя мне все свои вещи, складывая штабелями картонные коробки. Мне порой кажется, что я живу на складе.

Он добавил, что очень удивился, когда выяснилось, что наши коробки практически пустые.

– По меньшей мере в половине из них нет ничего нужного. Например, твоя коробка с надписью «Личное». Она была забита футболками! Одними футболками, Холли! – засмеялся папа. – Раз уж ты столько лет их носила, может, мне отдать их в Армию спасения?

– Пап, я храню их, чтобы сшить лоскутное одеяло, напоминающее о некоторых моментах моей жизни.

– Памятное одеяло из футболок, – задумчиво произнес папа. По его голосу я поняла, что ему трудно представить себе одеяло из кусочков воспоминаний.

Я на секунду остановилась. Бен когда-то сказал мне, что я отношусь к типу людей, для которых воспоминания всегда дороже текущего момента. Так было с отъездом мамы. До тех пор пока я не нашла письмо Саймона, прошлое не казалось мне плохим. Да, было нелегко, да, были месяцы тишины, которую нарушали резкие команды моей бабушки и папины истерики со швырянием посуды, которую он, правда, никогда не бросал в нас (просто ему хотелось пошуметь). Но я всегда помнила о правиле Евы – никакого-смеха-за-столом – и помнила, как всякий раз после этих слов мне хотелось смеяться. Раньше я не придавала этому значения. Теперь я ни в чем не была уверена. Возможно, одеяло из футболок будет таким же отвратительным, как мамин отъезд и ее измена.

Но я все равно хотела вернуться в свой дом, в дом, где мы жили с мамой. И мне все равно, какие времена там бывали.

– А это дело с переездом никак не связано с женщиной, с которой ты познакомился в Интернете?

Бен отложил комикс и уставился на меня. Судя по выражению его лица, он ничего не знал.

– С кем, с Карли? Нет. Я просто пытаюсь взять собственную жизнь в свои руки. Мне надоело сидеть здесь и ждать.

– Чего ждать?

– Того, что Ева оставит меня в покое. Того, что вы, детки, вернетесь домой. Мне кажется, что Бен и ты застряли за границей навечно. Может, мне и повезет увидеть когда-нибудь внуков. Но говорить они будут с английским акцентом!

Мысль о детях с английским акцентом заставила меня вспомнить о Мэттью Холемби и о том, что он не ответил ни на мою открытку с благодарностью, ни на последующие письма.

– Папа, будь реалистом, – сказала я. – Мы приедем сразу же, как только сможем.

– Так вот, когда приедете, будьте готовы к тому, что я поменяю место жительства, – заявил он. В последних словах отца я определенно уловила новые нотки.

– Ты счастлив, – улыбаясь, произнесла я.

Возникла пауза. Очевидно, папу ошеломил мой диагноз.

– Похоже, что да, – медленно ответил он, словно не решался признаться в этом вслух.

– Твой голос звучит счастливо. Ты не говорил так, даже когда мама была жива, – сказала я. – Ты уверен, что это никак не связано с Карли?

– Карли? – беззвучно произнес Бен.

– Может, это и Карли, – ответил папа. – Или я просто перестал волноваться с тех пор, как смирился с мыслью, что снова потерял твою мать. Я потратил много лет, Холли, ожидая самого худшего. Наверное, я слишком сильно ее любил.

– Нет такого понятия, – возразила я и тут услышала, как запищал сигнал входящего звонка. – Ой, пап, подожди, кто-то еще на линии.

На другой линии оказался глубокий и строгий мужской голос, настолько хорошо поставленный, что он мог бы звучать за кадром какой-нибудь телевизионной передачи.

– Здравствуйте. Это отец Алисии Акстелл. Могу я поговорить с ней?

Когда я позвала Алисию и сказала, что это ее отец, у нее глаза чуть не выпрыгнули из орбит. Признаться, мне стало жутко интересно, что она такого натворила.

– Скажи, что я ему перезвоню, – прошептала Алисия.

– Будьте добры сообщить моей дочери, что это срочно, – тем же бесстрастным тоном вежливо попросил ее отец.

– Я сейчас передам ей трубку, мистер Акстелл, – сказала я.

Попрощавшись с отцом и пообещав ему, что мы встретимся раньше, чем он рассчитывает, я передала телефон Алисии. В этот момент в дверь позвонили. Бен первым вышел в прихожую.

– О… Хорошо, – услышала я голос брата, звучавший несколько растерянно. Бен попятился от двери, пропуская пришедшую женщину. – Сестра Лавиния, – представил он гостью мне и Ди.

– Медицинская сестра, обслуживание на дому, – добавила сестра Лавиния. У нее были вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под шапки, толстые щеки и две пары бровей: аккуратно сбритые, но уже пробившиеся темной щетинкой, и красно-коричневые, нарисованные карандашом поверх настоящих. Она выглядела одной из тех женщин, что обвешиваются кристаллами, следуя брошюрке по фэн-шуй.

– Где Роксана? – спросила я.

– В своей комнате, – ответила Ди, но это прозвучало как предупреждение.

– Может, кто-то предупредит ее, что… – начал Бен.

– Я пойду, – сказала я.

«Хоть когда-нибудь у меня появится иммунитет к звукам рвоты?» – думала я, стоя у двери в комнату Роксаны, в то время как она сидела в ванной на унитазе, держа перед собой контейнер для рвоты и используя его по назначению. Звуки, которые она издавала, заставляли меня остро ощущать свою беспомощность и неспособность взять ситуацию под контроль, а мой собственный желудок начинал скручиваться в спазмах.

Ди гораздо сильнее меня. Ди обычно массирует Роксане спину в течение этих приступов, а лучшее, что я могу предложить, – это вынести контейнер после того, как все закончится, и вылить в канализацию вышедший с такой болью желудочный сок. Роксана наконец застонала, и это означало, что наступило временное затишье. Я вздохнула с облегчением.

Медленно и осторожно, покачиваясь и отдыхая после каждого шага, мы с Роксаной и ее передвижной капельницей добрались до кровати. Роксана села, все еще держась за мою руку, а затем откинулась на подушку, которую я успела поправить за секунду до того, как она опустила голову. Роксана закрыла глаза. Я смотрела на ее кожу, ставшую такой желтой, что она казалась почти неоновой. На фоне белых простыней и наволочки она словно светилась изнутри.

– Роксана? Сестра Лавиния пришла, – сказала я прежде, чем она задремала. В последнее время она ничем больше не занималась.

Роксана открыла один глаз, но ничего не сказала. Я посмотрела на пластиковую трубочку, которая тянулась из-под ее футболки к пакету с зеленой жидкостью, прикрепленному к ее ноге с помощью ремешка.

– Роксана, здесь медицинская сестра, которая…

– Как хотите. Мне все равно.

– У нее две пары бровей. Думаю, тебе стоит ее выгнать.

Роксана моргнула.

– Что?

– Она сбрила брови, и теперь они потихоньку начали отрастать. А потом она нарисовала новые, коричневым карандашом… О, вот она!

Сестра Лавиния стояла за моей спиной, поэтому я быстро испарилась, испытывая жуткую неловкость, оттого что меня поймали на слове.

Вернувшись к остальным, я увидела, что Бен играет с Максом, Алисия удалилась в ванную, чтобы поговорить по телефону с отцом, а Ди продолжает возиться в кухне.

– Ему больше нравится, когда его переворачивают, – сказала Ди, регулируя пламя под кастрюлей. Мне было очень интересно, что еще она собирается приготовить. Запах майорана, чеснока, сладкого соуса раздразнили мой аппетит.

– Вверх ногами, – повторил Бен.

– Ага. Переверни его и покачай. – Ди кивнула и поставила котелок с фасолью на огонь.

– Эй, Холли, я насчет сестры Лавинии, – позвал меня Бен и шепотом добавил: – Мне показалось или у нее и вправду две пары бровей?

Я взглянула на своего близнеца, сделав вид, что не замечаю подобных мелочей, и сказала:

– Кажется, Роксана в депрессии.

– Не кажется. Она действительно в депрессии, – подтвердила Ди. – А ты бы на ее месте как себя чувствовала?

– А что с этими переливаниями, Холли? – спросил Бен. – Я про пакетик, с которым она ходит. Зачем он нужен?

Я объяснила, что клетки печени, которые не поразил рак, не справляются со своей работой по перекачке билирубина, именно поэтому кожа Роксаны становится все более и более желтой, с отливом в зелень. А с этим маленьким пакетиком поддерживается циркуляция ферментов в отказывающем организме Роксаны.

– Значит, если эта ерунда продолжит работать, она выздоровеет? – поинтересовался Бен.

Мне было слишком тяжело говорить, что в один далеко не прекрасный момент уровень билирубина будет слишком высоким и Роксана станет невменяемой. Обычно люди в таком положении теряют чувствительность, и путь от неминуемой комы до смерти занимает не более нескольких недель.

– Это временное облегчение, Бен, а не исцеление, – сказала я, не желая вдаваться в подробности.

– Слушайте, вы можете перестать говорить об этом? – громко спросила Ди, прохаживаясь вдоль кухонного стола. Ее руки заметно дрожали.

– Прости, Ди, я просто… не знал, что происходит, – сказал Бен, продолжая покачивать довольного Макса взад-вперед. Малыш, похоже, был совершенно счастлив. Он висел вниз головой и повизгивал, радуясь жизни, – единственный из нас, кто не забыл, как люди смеются.

Из ванной показалась Алисия с телефонной трубкой в руке. Вид у нее был потерянный.

– Все в порядке? – спросила я.

– Моя мать пыталась покончить с собой, – глухим голосом произнесла она. – Ее нашли сегодня утром.

– Тетя Мэдди? – Ди прижала ладони к губам. – О Боже!

– Этого только не хватало. – Бен поднялся, протягивая Алисии руку, но она справилась с собой еще до того, как он подошел к ней.

– Как она это сделала? – спросила Ди.

– Передозировка снотворного. Ей промыли желудок. – Алисия покачала головой и скрестила руки на груди. Она выглядела так, словно боролась с желанием кого-нибудь как следует пнуть. – Папа хочет, чтобы я первым же авиарейсом вылетела в Штаты и проведала ее в больнице.

– Я с тобой, – сказал Бен.

Алисия недобро усмехнулась и уставилась на него.

– Ладно, тогда сообщишь мне, как у нее дела, поскольку я – не еду!

– Но это же твоя мать, – растерявшись, произнес он. – И она едва не умерла.

– Это ее выбор. – Алисия повысила голос, четко разделяя фразы, будто общалась с умственно неполноценными или глухими. – Она бросила меня. Она улетела в другой конец страны, чтобы отделаться от меня. Но этого, судя по всему, оказалось недостаточно, и она решила покончить с собой. Какого черта я должна ехать к ней с визитом вежливости?

– Но она, должно быть, в депрессии, – предположила я и поймала на себе недоуменный взгляд своего близнеца: «Ты правда так думаешь?»

– Мы не должны говорить об этом маме, – прошептала Ди.

– А мне безразлично, кто об этом знает, как безразлично и то, что об этом думают окружающие. Я не вернусь в Штаты, – отрезала Алисия, сверкнув глазами, словно продолжала разговаривать с отцом.

– Мы не должны говорить об этом маме, – волнуясь, повторила Ди. – Ей станет только хуже.

Зазвенел таймер духовки, заставив нас подпрыгнуть от неожиданности.

– Что это? – спросила я.

– Обед, – ответила Ди.

Мы сидели за столом, смотрели на тарелки с лазаньей, но никто ничего не ел, поэтому я чувствовала себя немного неловко, ковыряясь вилкой в еде. Как я должна чувствовать себя, если у меня разыгрался аппетит в то время, когда Роксана лежит наверху и не может есть? Нормально ли уплетать лазанью, зная, что мать Алисии пыталась покончить с собой? Стоящие на столе часы отсчитывали секунды.

Сестра Лавиния зашла в кухню, неся простыни, залитые жидкостью непонятного происхождения. Мы прекратили жевать.

– Я разлила бетадин на кровать, – объяснила она. – Где у вас чистое постельное белье?

Поскольку Бен выглядел так, словно его вот-вот стошнит, я вскочила со стула и направилась к бельевому шкафу, чтобы достать свежие простыни. Мне не нравилось, что сестра Лавиния даже в помещении не снимала своей шерстяной шапочки.

– Она оставила записку? – спросил у Алисии Бен, когда я вернулась в кухню. Макс довольно похрюкивал, глядя на Ди, кормившую его яблочным пюре.

– Она оставила чертову записную книжку! – пробормотала Алисия. – Меня она упомянула всего раз, без указания имени.

Я задумалась над тем, какой перечень мрачных мыслей должен был находиться в той записной книжке, и снова вспомнила о маме. Если бы она оставила дневник! Стоп! Действительно ли я хочу узнать, что мама на самом деле думала о нас? В конце концов, согласно утверждению Саймона, мы были всего лишь «подтверждением» брака. Неужели она притворялась, что любит своих детей? Потом я вспомнила, как бабушка уверяла, что мама любит нас, но хочет всего и сразу и не в силах ждать. Возможно, она просто ничего не могла поделать с фактом нашего существования. И если она действительно любила Саймона, то вернулась к нам только потому, что мы с Беном значили для нее намного больше.

– Ой, я забыла шампанское! – внезапно воскликнула Ди, но выражение досады на ее лице появилось не сразу. – Нужно же поздравить Бена и Холли с днем рождения.

– В другой раз, – сказала я.

– Ага, на следующий год, – добавил Бен.

– О нет! Давайте праздновать! – нервно произнесла Алисия, бросив вилку. – Господи, у меня есть уйма поводов для счастья! Моя мать попыталась покончить с собой! Может, в следующий раз ей повезет больше!

Алисия оттолкнулась от стола и направилась к холодильнику, из которого пришлось выгружать продукты, чтобы хоть что-то найти. Сначала она вытащила молоко, потом сидр и всяческие мелочи, но шампанское ей не попалось.

– Вам, ребята, меня не расстроить! Я хочу праздника! – заявила Алисия и шумно выдохнула. Бен направился к ней и ласково положил руку на ее плечо.

– Эй, – успокаивающе сказал он.

– Куда, черт возьми, оно подевалось? – не унималась Алисия.

– Шампанское? Я имела в виду, что забыла его купить. – Ди виновато смотрела на нее.

– Ты пожалеешь, если не съездишь домой, – мягко произнес Бен. – Тебе нужно увидеться с матерью.

– Мне нужно с ней увидеться? – повторила Алисия со злобным огоньком в глазах и выражением отвращения на лице. – Ты хочешь сказать, что, увидев свою мать в гробу, неожиданно осознал, что в этой жизни действительно ценно?

Мой брат застыл, а когда открыл рот, чтобы ответить, не смог издать ни звука.

– Ага, вот и я так думаю, – съязвила Алисия. – Именно так я себя чувствую, думая о визите к матери в психушку!

К счастью, в коридоре показалась Роксана, и в ту же секунду разговор прекратился. Она опиралась на стойку передвижной капельницы, как на посох. Роксана вежливо кивала, стараясь не слушать сестру Лавинию, разглагольствующую о «битве с раком», которую довелось пережить ее матери.

– Вам помочь открыть входную дверь? – осведомился Бен, словно у сестры Лавинии были заняты руки, а мы обитали в замке с массивными деревянными дверями.

– О нет. Наслаждайтесь обедом. Я сама могу открыть дверь, – заверила нас сестра Лавиния. – Но сначала можно воспользоваться вашим туалетом?

Алисия вскочила, чтобы провести сестру Лавинию, однако у меня было чувство, что она решила просто сбежать.

Роксана всхлипнула от боли и скорчилась, пытаясь сесть.

– Ребята, с днем рождения.

– Как насчет лазаньи? – предложил Бен, вскакивая, чтобы наполнить ее тарелку.

– Я действительно неголодна, – почти прошептала Роксана. – Как твой отец? – спросила она, когда Алисия вернулась к столу. Мы с Алисией переглянулись, не уверенные в том, о чьем отце говорит Роксана.

– Н-нормально, – сказала я, глядя, как Алисия выбирает кусочки мяса из тарелки.

Бен поставил перед Роксаной тарелку, и мы смотрели, как она пробует лазанью, держа вилку дрожащей рукой. У нее вдруг начали стучать зубы.

– Я думаю… я думаю…

– Роксана? Ты в порядке? – Я с жалостью посмотрела на нее.

Она уронила вилку и оттолкнулась от стола.

– Д-д-а…

– Холодно? – спросила я и приказала: – Бен, принеси одеяло.

– Д-д-диван, – справилась наконец Роксана, и я обняла ее за плечи, чтобы помочь дойти до кушетки, а Ди подталкивала стойку капельницы, другой рукой поддерживая малыша. Роксана отказалась от моей помощи и согнулась, сотрясаясь в спазмах и дрожа. Затем, свернувшись калачиком на кушетке и стуча зубами от озноба, она затихла. Мы накрыли ее розовым пушистым покрывалом, потом послали Алисию за синим ватным одеялом. Несмотря на это, Роксана продолжала дрожать.

– Х-холодно. Так х-хол… – бормотала она.

– Привести сестру Лавинию? – спросил Бен, услышав, как в коридоре хлопнула дверь туалета.

– Холли – доктор, Бен, – напомнила Алисия, укрывая одеялом руки Роксаны.

Я проверила ноги Роксаны и убедилась, что они не остыли от плохого кровообращения; наоборот, она была горячей, очень горячей. На лодыжках обнаружилась россыпь кровавых точек от лопнувших сосудов. Похоже, желчь из разрыва уже попала в ее кровь.

– У нее сепсис, – сказала я.

– Может, нужно померить давление? – робко предложила сестра Лавиния, осторожно приблизившись к кушетке.

– Да, проверьте давление. И кто-нибудь, вызовите девять-один-один.

– А здесь эта служба работает? – спросил Бен. – Девять-один-один?

– Просто вызови «скорую», – велела я, оглядываясь в поисках своей черной сумки.

Роксана пробормотала что-то вроде «зеленый свет», и ее глаза закатились. Я начала массировать ее грудину.

– Роксана, Роксана, ты еще с нами?

– Пониженное… на шестьдесят, – сказала сестра Лавиния, с шипением выпуская воздух из манжеты для измерения давления.

– Что это значит? – спросила Алисия.

– У нее низкое давление… слишком низкое. Нужен доступ к вене. Нужна капельница. – Я повернулась к медсестре, проверяя пульс на шее Роксаны, и сказала: – Тахикардия. – В следующее мгновение я бросилась за своей докторской сумкой и, выскочив из кухни, услышала, как Бен, держа телефонную трубку, спрашивает наш адрес. Ди и Алисия начали отвечать хором, советуя, как быстрее доехать. Сестра Лавиния пыталась найти место, чтобы поставить капельницу.

– Боюсь, с венами у нее проблемы, – проскрежетала она. – Очень тяжелая больная.

– Роксана, давай же! Роксана! – закричала я, когда она вздрогнула и застонала.

– Упало еще на десять. – Сестра Лавиния снова проверила давление.

Я рванула свою черную сумку, вытаскивая набор для капельницы.

– Что это? – в ужасе спросила Алисия.

– Тот самый доступ, – ответила я, разматывая стерильную синюю ткань, которой был обернут набор.

– Черт, я забыла перчатки, – пробормотала я и застыла в замешательстве, но сестра Лавиния тут же сунула пару перчаток в мою руку. Что ж, в конце концов она оправдала свое присутствие здесь.

Словно безумный ученый, я дрожащими пальцами вынула иглу из набора, другой рукой ища пульсирующую артерию. Нельзя попасть в артерию. Нужна вена. Найди вену. Введи в нее иглу. Темная кровь брызнула в шприц.

– Мы попали, – сказала я, чувствуя невероятное облегчение.

Кто – мы? Я, Бог и все его ангелы… Аллилуйя. Давай, детка, давай же. Я закрыла иглу заглушкой, твердой рукой взяла расширитель и сказала:

– Скальпель.

Сестра Лавиния подала его мне. Я сделала небольшой надрез, приоткрыла расширителем кожу. Роксана была вся в крови, кровь залила кушетку, безнадежно испортив одеяла.

– Что с кровяным давлением? – спросила я, вытаскивая расширитель и доставая пакет с физраствором и трубку капельницы. – Нужно нормализовать кровообращение.

Все стояли, застыв на месте, и ошарашенно наблюдали за мной. Глядя на них, можно было подумать, что посреди гостиной взорвалась бомба.

– Держите жидкость, сжимайте пакет! И поднимите ее ноги, выше, выше!

Когда приехали парамедики, чтобы забрать Роксану в Лондонский университетский госпиталь, ее кровообращение возобновилось, давление поднялось, а я сидела, удерживая проклятый катетер на месте, прижимая его и трубку капельницы. Я пришила их так же прочно, как обычные люди пришивают пуговицы к одежде. Мой посиневший от напряжения большой палец идеально подходил по цвету к пластиковой головке катетера. Это было словно знамение.

Я никогда не научусь завязывать узлы.