Текст книги "Диагноз: Любовь"
Автор книги: Мегги Леффлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Глава 27
Крещение Максимилиана
Как исследователи, мы никогда не должны расставаться с вопросом «почему?»… Не потому, что мы всегда ищем конкретное объяснение феномена, а потому, что этот вопрос ведет к началу понимания его причин.
Оксфордский учебник клинической медицины
Мы сидели в кирпичной беседке на заднем дворе, поставив железные стулья полукругом возле кресла, которое выглядело как трон. На столе, застеленном желто-зеленой скатертью, стояла самая разнообразная еда: фруктовые салаты, суп из лобстера, жареные цыплята, свежий хлеб, нарезанные помидоры и большой шоколадный торт.
Эд помог Роксане сесть в высокое кресло, а мы стояли рядом и смотрели на это действо, будто перед нами спускали на воду «Куин Элизабет-2».
Уровень ее билирубина каждый день поднимался, словно ртуть в термометре. Врач Роксаны сказал, что, как только он достигнет уровня двадцати, она погрузится в кому. Сейчас уровень замер на отметке тринадцать.
– Вам что, нужно особое приглашение, чтобы опустить свои задницы на стулья? – спросила Роксана, обращаясь к Ди, которая держала на руках маленького Макса.
– Бен останется стоять, – сказала Алисия, подтащив к себе стул, противно заскрежетавший по кирпичу двора. – Или, по-вашему, священник тоже должен сидеть?
– Я не священник, – волнуясь, ответил Бен и хрустнул пальцами.
Мы с ним только что повздорили в кухне, когда я увидела, как он льет минеральную воду из бутылки в деревянную чашу, и поняла, что происходит.
– Ты пользуешься «Эвиан»? – спросила я.
– А чем мне пользоваться? – рыкнул он. – «Маунтин Дью»?
– Кто-нибудь здесь протестует против того, чтобы Бен по моей просьбе посвятил Макса в баптисты? – спросила Роксана. – Если да, то валите в кухню и ждите там, а мы пока что поедим.
Все дружно заявили, что протестовать никто не собирается, однако Бен, похоже, ждал этих слов именно от меня.
– Все хорошо, Бен, – сказала я. – Только встань, пожалуйста.
– Разве мы больше никого не ждем? – осведомился Эд. Удивительно, но в тот же миг задняя дверь открылась и вошел слегка смущенный Мэттью, неся прикрытую тарелку.
– Ты вовремя пришел! – воскликнула я, вскакивая ему навстречу. Я так быстро выхватила у него ношу и занялась поисками свободного места на столе, что почти не обратила внимания на него самого. Когда я наконец удостоила Мэттью взглядом, я невольно замерла от неожиданности. Он выглядел совсем по-другому. Теперь я видела это совершенно ясно.
– Холли, ты вдруг стала такой серьезной, – произнес Мэттью, показывая на мои новые очки, прежде чем поцеловать меня в губы, – прямо здесь и на виду у всех.
– Боже, Мэттью! Ты выглядишь великолепно. Но где твои очки? – последние слова я почти прошептала.
Он иронично улыбнулся, приподняв брови, и ответил:
– Контактные линзы.
– Контактные линзы? – переспросила я. Мои брови, похоже, твердо вознамерились заползти на затылок. – А куда делись очки имени Бадди Холли?
– Они совершенно вышли из моды.
– Ты что, шутишь? Контактные линзы – это глупость! – заявила я. – Линзы, которые нужно вставлять пальцами прямо в глаза? Кроме того, их придется снимать и промывать каждый вечер. Это все равно что завести себе домашнее животное!
– Тебе не нравится? – спросил Мэттью, отбрасывая волосы с лица, чтобы дать мне возможность получше себя рассмотреть. Я утонула в зелени его глаз.
Он выглядел очень экстравагантно. Я сказала, что мы с ним словно поменялись ролями с героями фильма «Бриолин», и я теперь щеголяю в очках, а он прекрасно выглядит в линзах. Мэттью засмеялся и спросил, действительно ли я считаю себя такой же крутой, как Джон Траволта?
– Можно нам начинать? – с притворной суровостью поинтересовалась Роксана. Она улыбнулась нам, и мы сели на свои места.
Бен неуверенно огляделся по сторонам и поднялся.
– Хорошо. Ладно. Я не собирался заниматься этим в одиночестве, поэтому попросил вас принести с собой кое-что для прочтения.
Он показал на стопку бумаг и книги, сложенные на столе.
После объяснения, как Иоанн Креститель, войдя в воду, ждал появления Иисуса, Бен открыл книгу в матерчатом переплете, «Великие диалоги Платона», и начал читать «слова мудрой женщины»:
«Вначале он всегда беден, и нет у него ничего, кроме нежности и красоты, и многие видят его таким; он жесток и грязен, и ноги его босы, и нет у него пристанища; ложится он отдохнуть на голой земле, под открытым небом, на улицах, под дверями домов… как и мать его, познал он горе… Он храбр, он деятелен, силен… он жаден до поиска мудрости, и поиски его не напрасны; он вечный философ, великий волшебник, исследователь, софист. По натуре своей он не смертен и не бессмертен, в один момент он живет и процветает, в другой момент он мертв и вскоре снова жив благодаря дару своего отца. Но все течет, и все меняется, и никогда он не нуждается, и никогда не знает достатка…»
Бен оторвался от книги и взглянул на нас.
– Мудрая женщина говорила не об Иисусе. Как записал Платон, она учила Сократа распознавать Любовь. Она объяснила, что Любовь есть проводник между смертными и бессмертными, посредник между богами и людьми, «тот, кто соединит в себе различное», чтобы стало оно «одним целым».
– Что же действительно произошло две тысячи лет тому назад? Я не знаю. Но Любовь, как сказала эта женщина, соединила меня с Небом. Я не могу ничего объяснить: Иисус для меня – такая же загадка, как и мое существование, как существование Макса. Я смотрю на Макса и думаю: кто может объяснить, что он сейчас чувствует, как понимает происходящее, что он видит, кем он станет? Я не понимаю Макса, но я все равно очень люблю его. Что бы мы ни называли Любовью, мы хотим, чтобы она сопровождала и оберегала Макса. Именно поэтому мы здесь собрались.
Алисия смотрела на моего брата с таким выражением на лице, что я невольно отодвинулась, не желая попадать в ту волну, которая покатилась от нее.
«Любовь и секс, – подумала я, взглянув на Мэттью. – То, что помогает преодолеть пропасть между ними».
Диотима потянулась за книгой «Анна из Грин Гэйблз».
– Мой вклад будет небольшим, – сказала она, раскрывая заложенную страницу и начиная читать: «Родственные души не настолько редки, как мне раньше казалось. И как прекрасно сознавать, что их так много в этом мире».
Следующим был Эд, который пристроил гитару на колене и достал из кармана листок бумаги.
– Это из стихотворения Сильвии Плат[53]53
Поэтесса, автор романтических исповедальных стихов. В 1982 году была удостоена Пулитцеровской премии.
[Закрыть], – пояснил он.
– Сильвия Плат? Если не ошибаюсь, она засунула голову в духовку и отравилась газом, – вспомнила Роксана. – Или это была передозировка? Когда-то я помнила. А теперь… билирубин.
Эд неопределенно пожал плечами.
– Так или иначе, это сказано про Макса.
С вежливым поклоном Мэттью начал следующее выступление, решив прочитать, как он выразился, «немножко из поэзии Мэри Оливер».
Когда все кончится, я лишь хочу сказать:
Я нареченный, и весь мир в моих ладонях…
Когда Мэттью сел, я шепнула ему, что ожидала от него чего-то из английской поэзии. После Мэттью настала очередь Алисии, которая поднялась и продекламировала отрывок из «Воспитания уверенности в себе» Эмерсона. У меня было такое чувство, что она чересчур старается. Оставалось надеяться, что Глория Ньютон-Блю не вызовет полицию за шум и нарушение порядка.
– «Верь в себя! – взывала к нам Алисия. – Каждое сердце вибрирует, как натянутая стальная струна. Найди место в жизни, которое предназначено тебе провидением в обществе твоих сверстников, и не забывай учиться на прошлом. Великие люди, которые с детства отличались гениальностью, не забывали об этом, они изменяли само понятие вечности, понимали изменчивость мира и осознавали, что все в их руках, посвятив изменению мира свою жизнь».
– Может, ему суждено вырасти диктатором? – задумчиво предположила Роксана.
Не обращая внимания на ее слова, Алисия продолжала чтение. При этом она повысила голос, словно пыталась докричаться до всей аудитории, и отчаянно жестикулировала.
– «Непонимание – любимое оружие дураков! Что плохого в том, что тебя не понимают? Не понимали Пифагора, Сократа, Иисуса, Лютера, Коперника, Галилея и Ньютона, не понимали всех мудрых мира сего. Быть великим означает быть непонятым».
Роксана состроила гримасу.
– Извини, но… Я не хочу, чтобы Макс так страдал. Я хочу, чтобы его окружали добро и понимание.
Эд беззвучно присвистнул и сказал:
– Несогласие масс.
– Отцепитесь от меня, – огрызнулась Алисия. Она захлопнула книгу и решительно произнесла: – Все, с меня хватит.
Возникло неловкое молчание. Я раздумывала, стоит ли мне попросить Алисию передать мне книгу, чтобы я могла зачитать еще несколько строк.
– Ты точно закончила? – неуверенно спросила Роксана. – Я не хочу говорить до тех пор, пока все не выскажут своих пожеланий.
– Твоя очередь, Роксана, – пробормотала Алисия. – Давай, не стесняйся.
Роксана обвела нас взглядом и, прочитав подтверждение в наших глазах, обратилась к моему брату:
– Во-первых, я хочу сказать Бену, что это было прекрасно. По велению сердца или по здравому размышлению, но сегодня ты сделал меня действительно счастливой. И все вы, ваши слова… Я очень благодарна вам. Даже тебе, Алисия, – добавила она, потянувшись, чтобы пожать Алисии руку. – Я действительно оценила твое выступление.
Алисия покачала головой, словно не веря, и неожиданно захихикала.
– Я хочу вспомнить строки из поэмы Риты Дав, – продолжила Роксана и начала читать по памяти:
Я слышу шум пауков и крыльев,
Что оживляет тишину склепов,
Разматывает каждый узел горя,
Затянутый с нашим упорством.
Она сглотнула и оглянулась на внука.
– Я молюсь, чтобы Макс никогда не просыпался от шума пауков и крыльев.
После этого Бен сказал несколько слов о воде, побеждающей огонь, и о духе, парящем над водами, и мы опустили голенького Макса, который вопил и брыкался, в чашу с водой. Бен смочил пальцы водой и нарисовал крест на лбу Макса, получив от малыша удар по рукам, сопровождавшийся очередным громким воплем.
– Теперь нам следует заключить договор о том, что, где бы мы ни были, мы всегда сохраним веру, любовь и доверие и передадим это Максу.
А потом мы пели – точнее, пели все, кроме меня, – песни «Криденс Клиэруотер Ревайвл», «Кросби», Стиллса, Нэша и Кэта Стивенса. А я все крепче и крепче сжимала подлокотники стула, чтобы удержать в себе свою агонию. Как они могут петь, если знают, что все уже никогда не будет, как прежде? Я уеду отсюда. Роксана покинет эту землю. Макс очень скоро подрастет. И даже если мы когда-нибудь возвратимся сюда, нам не вернуть этот момент.
Песня «Мертвый вторник» закончилась, но всем хотелось продолжения.
Ди предложила спеть «Слишком молодой, чтобы…», и мне это показалось жестоким намеком. Как я смогу, глядя на Роксану, петь: «Ты хочешь, чтобы они жили вечно, и знаешь, что они не смогут…»
Мой брат уставился на меня, пытаясь понять, что происходит в моей голове.
– Холли, а ведь ты еще не говорила, – словно прозрев, напомнил мне Бен.
– Как мы умудрились пропустить выступление Холли? – воскликнула Алисия.
– Холли, тебе нужно сказать! – поддержала ее Ди.
– Но я ничего не приготовила… – растерявшись, попыталась отказаться я.
– Холли, держи медвежонка. – Бен вытащил из чаши мокрого и счастливого крестника и протянул его мне. – Он поможет тебе почувствовать вдохновение.
– Это же не для печати, Холли, – подбодрил меня Эд.
Макс довольно брыкался, сидя у меня на руках. Скажи что-нибудь, что угодно. Семь лиц, полных ожидания – Бен, Алисия, Эд, Ди, Роксана, Мэттью и даже наш чудесный малыш, – все они ждали. Я тоже ждала, ждала, что мои мечты и все пережитые утраты перестанут разрывать меня изнутри. Когда я наконец открыла рот, чтобы заговорить, я внезапно разрыдалась.
– Я так рада, что мы встретились, – выпалила я. – То есть… все вы… ну просто… просто этот год был… я даже передать не могу… Ой, Макс, хватит! Отпусти мою сережку!
К счастью, Мэттью спас меня, заключив в объятия, а я смеялась и плакала, думая о том, как же хорошо, что меня спасли от меня же самой…
Глава 28
Сестры Фоссиль
Дежурная сестра всегда права. Уважайте ее мнение.
Оксфордский учебник клинической медицины
– Единственное, о чем я не перестаю жалеть, – это Гейб, – чуть позже сказала Роксана.
Мы были в ванной. Я прислонилась к раковине, ожидая, когда она закончит писать.
– То, как влюбилась в него?
– То, как украла его дочь, – ответила она, беря рулон туалетной бумаги, который я протянула ей. Посмотрев на оторванный клочок бумаги, Роксана заключила: – Я перестала быть забавной.
– А я думаю, что ты все еще забавляешь нас, – ответила я, наклоняясь, чтобы нажать на слив.
Роксана цеплялась за мое плечо, пока я ставила ее на ноги.
– Мне жаль, что твое путешествие вот так заканчивается, – сказала она, когда мы брели в сторону спальни.
«Мне самой жаль, что твое путешествие вот так заканчивается», – подумала я, помогая Роксане двигаться вперед и подталкивая за ней стойку с капельницей.
Я помогла ей лечь в постель, вспоминая свою маму в тот момент, который не возникал в памяти долгие годы. Это было летом 1983 года, когда мама только что вернулась домой после семестра. Мне девять лет, и я стою в дверях ее спальни, провозглашая, что она лучшая в мире мама. Почему-то мама вдруг очень разволновалась. Ей захотелось знать, буду ли я любить ее, если она внезапно останется без рук и ног.
– Да почему ты вообще такое спрашиваешь? – в ужасе воскликнула я.
– Потому что ты уж слишком мною гордишься, – ответила она.
– Конечно, я тобой горжусь. Ты будешь помогать людям! – сказала я, изображая бабушку.
– А если я не смогу сделать ничего полезного? Если у меня не будет рук и ног? – спросила мама.
– Я все равно буду любить тебя, – заявила я.
«Я все равно люблю тебя», – подумала я, подворачивая одеяло под исхудавшие ноги Роксаны. Каким-то образом она умудрилась улыбнуться мне так, что показалась куда красивее голубоглазой Шер. «Я все равно люблю тебя, мама, – добавила я мысленно. – Несмотря ни на что».
– Ты такая милая, Холли, – с благодарностью произнесла Роксана, закрывая глаза.
– Милая, как дьявол?
Роксана снова улыбнулась.
– Милая, как добрый, искренний дух. Милая во всех смыслах этого слова.
Я укутала белым покрывалом плечи Роксаны и опустилась на кровать рядом с ней, поверх одеяла, чтобы чувствовать ее близость.
– Иногда я оглядываюсь вокруг и не могу поверить, что все это произошло со мной, – мягко произнесла Роксана. – Дом выглядит прекрасно. Ди покупает для меня орхидеи. Ты приносишь мне книги в твердых обложках. И все это кажется ненастоящим. А потом у меня не хватает сил, чтобы поднять книгу, и Эд вынужден переворачивать для меня страницы. Или меня тошнит после трех ложек супа и самой малости фруктового салата… и я понимаю, что это все-таки реальность.
Она посмотрела на меня, скосив глаза, и сказала:
– Интересно, Гейб умер, ненавидя меня?
Вентилятор под потолком скрипел и дрожал. Я присмотрелась к его вращению, вычисляя вероятность того, что вся эта конструкция может приземлиться нам на головы, и лишь потом спросила:
– А как ты думаешь?
– Думаю… нам обоим есть о чем жалеть, – голос Роксаны стал задумчивым. – Гейб влюбился в другую женщину. Это было для меня очень болезненным ударом. В то время Ди оказалась единственным способом ответить ударом на удар. Конечно, мой поступок не прибавил мне Божьей милости, сколько бы я ни вспоминала эту ситуацию… Но что, если единственным способом исправить мою плохую карму было попросить у Гейба прощения? А теперь он мертв, и я не могу этого сделать.
– А почему ты сама не можешь простить себя? – спросила я.
– Простить себя? – Роксана уставилась на меня испытующим взглядом.
– Да, именно так, – настаивала я. – Почему бы и нет?
– Я только что объяснила тебе! Я продолжаю вспоминать свои промахи снова, снова и снова…
– Роксана, если ты не будешь все время вспоминать свои промахи, ты наделаешь вместо них другие, свято место пусто не бывает. Почему для тебя так важно изменить свое поведение? Просто признай, что ты поступила бы точно так же, вернись все на свои места. Посмотри в лицо своей вине и прости себя за то, что была самой собой. Возможно, это и есть способ исправить твою карму.
– Думаешь, это меня излечит? – спросила Роксана с почти детской надеждой в глазах.
Я постучала пальцем по виску, как недавно делала она.
– Вот здесь, – сказала я. – И если тебе удастся простить себя, ты сможешь простить и Гейба за то, что он с тобой сделал.
– О, я давно его простила. И мне жаль, что он так страдал. Если это, конечно, что-нибудь значит. – Роксана нахмурилась. – Думаю, больше всего мне следует пожалеть Ди. Я забрала ее от отца, и теперь она никогда не сможет отыскать его. Я надеюсь лишь, что она не будет ненавидеть меня, когда я умру.
– Роксана, Ди никогда не держала на тебя злости. И я уверена, что она уже простила тебя.
– Надеюсь, ты права.
Мы лежали рядом, вдыхая и выдыхая ветер. За окном колыхались ветви деревьев, с улицы доносились звуки гитары, а над нами по своему вечному кругу ходил вентилятор.
– Нет, ты не можешь, – сказала Роксана.
– Чего я не могу? – спросила я, поднимаясь на локтях.
– Остаться здесь навечно.
Я улыбнулась, памятуя о международном признании мудрости Роксаны, и погладила ее по щеке.
– О, я люблю тебя, – нежно сказала я, целуя ее в лоб.
– И я люблю тебя, – ответила Роксана, закрывая глаза.
Какое-то время я наблюдала, как она дышит. Странно, что почти пустая комната может казаться настолько наполненной…
– Не позволяй Ди хранить мою одежду после того, как я умру, – раздался вдруг голос Роксаны. Не открывая глаз, она добавила: – Я хочу, чтобы она вычистила все шкафы. Скажи ей, тебя она послушается.
– Хорошо, – ответила я, думая, как подговорю Ди вырезать по кусочку из каждого платья Роксаны…
– И ради бога, никаких стеганых одеял из кусочков вещей!
– Хорошо, – повторила я, на этот раз покорно.
Я подождала, пока она заснет, и выскользнула из спальни. Снаружи, что не могло не радовать новизной, светило солнце. Это был первый весенний день без дождя. На крыльце я нашла Ди и Алисию, которые прервали разговор, как только открылась дверь.
– Ладно, что тут у вас происходит? – спросила я, садясь на свободное место рядом с Диотимой.
– Просто я себя жалею, – всхлипнула Ди, вытирая слезы.
– О Ди… – Я обняла ее за плечи.
– Все будет хорошо. Я справлюсь, – произнесла Ди и в доказательство своей решимости громко прочистила нос. – Это же не значит, что я никогда не увижу маму…
– Да, но… тебе будет трудно до тех пор, пока ты не справишься с собой, – сказала я.
– Она приходила, – сообщила вдруг Ди. – Я имею в виду мою бабушку Хейзел. Она явилась ко мне этой ночью.
– Твоя бабушка? – спросила Алисия, поворачивая голову и в изумлении хлопая ресницами. – И что она сказала?
– Вообще-то ничего. А может, и сказала, но я ее не услышала. Она улыбалась. Они все улыбались.
– Они? – обеспокоенно повторила Алисия. – Твоя бабушка привела друзей?
– Там были мой дедушка Нельсон и мой папа.
– Дядя Гейб? – Алисия застыла. – И как он там?
Ди пожала плечами.
– Околачивается.
– Так… они выглядели счастливыми? – продолжала расспрашивать Алисия.
– Они улыбались. А еще… – Ди помедлила. – Дедушка Нельсон надел нелепый белый костюм, в котором он был похож на полковника Сандерса.
Алисия сокрушенно покачала головой, словно Ди только что сказала, что дедушка Нельсон скрипел зубами.
– Зато бабушка выглядела сногсшибательно в красном шелке. Или это просто выглядело как шелк, не имеет значения. Ткань так прекрасно развевалась.
– Никогда не думала, что после смерти я буду носить одежду, – сказала я, обнимая колени. – Я думала, что когда умираешь, то становишься частью Бога. Будто твой дух сливается с чем-то большим и ты превращаешься в частичку его света.
– Я тоже так думала, когда мне было девять лет, – отозвалась Ди, но сбить меня с толку ей не удалось. В девять лет она впервые увидела дух бабушки Хейзел. – Не знаю, может, ты и становишься частичкой света, – добавила она. – Может, ты и существуешь везде, в любой форме. Но если тебе хочется пообщаться с кем-то в этом мире, с кем-то вроде меня, тогда придется принять узнаваемую форму, ты так не думаешь?
Я медленно улыбнулась Ди и сказала, что постараюсь стать такой же беременной душой, как и она.
– Господи, Холли, не уезжай, – прошептала Ди, кладя мне голову на плечо. – Я не могу потерять вас обеих сразу – и маму, и тебя.
– Я вернусь. Обещаю, – заверила я ее. – Но мне нужно съездить домой на некоторое время. Придется забрать кое-какие коробки и помочь папе с переездом. А у Роксаны есть вы, девочки.
– Я по-настоящему рада за тебя и Мэттью, – улыбнувшись, сказала Алисия.
– Да, он действительно классный парень, – согласилась Ди. – Эй, а разве нам не следует дать обет, раз уж мы расстаемся друг с другом? Сестры Фоссиль всегда так делали.
До этого момента я и не вспоминала, что Ди в случае рождения девочки собиралась назвать ребенка Петрова. А еще я поняла, что так и не побывала на Кромвел-роуд, но это почему-то больше не имело значения.
– Правильно! – вспомнила я. – Они дали обет вписать в книгу истории имя Фоссиль, потому что это было их общее имя, и ничье больше! И это сделала Петрова, поскольку она летала на самолетах и все такое…
– Значит, мы дадим обет и Ди войдет в историю точно так же, как это сделала Петрова? – пошутила Алисия.
– Нет, нет. Только не я, – серьезно ответила Ди. – Я просто хочу быть хорошей матерью. Это будешь ты, Холли. Ты же любишь докапываться до причин.
– Нет, – запротестовала я. – Я избегаю причин и копаний. Они слишком подавляют. Я люблю людей, – сказала я, тут же вспомнив, как порой меня подавляют эти самые люди. – Зато ты подбираешь в парке чужие жвачки и пустые бутылки, чтобы донести их до мусорного бака.
– Есть еще я, – вставила Алисия.
– Но я не трогаю по-настоящему грязный мусор, – сказала Ди.
– Эй? Есть ведь еще и я, – снова подала голос Алисия. – Я собираюсь стать адвокатом… или третейским судьей.
– Ага, ну да, конечно, – не скрывая иронии, произнесла я, чем рассмешила Ди.
– Ладно, ладно. Обет, – сказала Алисия. – Наш обет будет состоять в том, что Ди станет хорошей матерью. Я стану… кем-то. Или превращусь в полное ничто. А Холли внесет свое имя в историю… – Она сделала паузу, хитро взглянув на меня, и добавила: – Как самая старая девственница на Земле.
– Больше нет! – воскликнула я, но Алисия и Ди смеялись слишком громко, чтобы меня услышать, и мне ничего больше не оставалось, кроме как присоединиться к ним.
По тротуару шел толстый почтальон с оттопыренными ушами. Он остановился и взглянул вверх, чтобы понять, откуда исходит шум. Заметив нас троих, сидящих в обнимку на крыльце, он так и застыл с письмами в руках, словно мы были тремя сиренами, околдовавшими его возле почтового ящика.
– О Боже, – произнесла Алисия.
– А знаешь, что за убийство почтальона тебя могут повесить, поскольку он разносит королевскую почту? – спросила я.
– Ну и почему этот озабоченный толстяк уставился на нас? – спросила Ди.
– Надеется, что мы лесбиянки, – сказала я.
Алисия толкнула меня через плечо Ди, и мы снова расхохотались.
