Текст книги "Диагноз: Любовь"

Автор книги: Мегги Леффлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Глава 5
Идеалы

Тебе не стать суперженщиной, тебе не превратиться в Соломона, поскольку ты не можешь не задавать вопросов.

Gaudeamus Igitur. Джон Стоун, доктор медицины

Я проснулась, не понимая, где нахожусь. Это был точно Я не Питтсбург: слишком ярким казался солнечный свет и слишком шумными – птичьи трели. Мой дорожный будильник противно завопил, и я с такой скоростью вскочила, чтобы выключить его, словно мне нужно было вовремя обезвредить часовую бомбу. Стоя посреди комнаты с «часовым механизмом» в руках, я начала понемногу просыпаться. Я вспомнила свой приезд в Англию, незнакомца на железнодорожной станции, мой чемодан на фоне кладбища и необычную шотландскую музыку, которая разбудила меня среди ночи. Или мне просто приснилось это топанье и хлопанье? Если нет, то судьба поселила меня в одном доме с весьма странными людьми…

В коридоре Парчмент-хаус меня встретила пустота и относительная тишина. Относительная, потому что лампы под потолком продолжали назойливо жужжать, напоминая мне о пчелах-убийцах. Куда все подевались? Я чувствовала себя так, словно проспала какое-то значительное событие, например ядерную войну. Вооружившись полотенцем и шлепанцами, я протопала по пустынному коридору, размышляя о судьбе своих соседей. Может, их всех уничтожил неизвестный катаклизм или они дружно занимаются медитацией? Оба предположения были опровергнуты обнаруженной на дверях ванной запиской: «В ванне – орхидеи. Обращайтесь с ними осторожно, иначе вылетите из общежития со скоростью звука. Марианн». Я прочитала записку, стараясь понять, не кроется ли в тексте потаенный смысл, потом собралась с духом и постучала. Не получив ответа, я решилась открыть дверь, почти ожидая столкнуться с Марианн, застывшей в позе готового к действию каратиста. Вместо этого я увидела старомодную ванну, полную орхидей, а также ржавую душевую насадку, висящую на крючке в том месте, где предполагался водопроводный кран. За неимением лучшего места я осторожно, один за другим, сложила цветы на полу возле ванны. По какой-то непонятной причине унитаз здесь располагался в отдельной комнатке с вывеской «WC». Это я выяснила еще прошлой ночью. Сейчас же мне пришлось принять к сведению, что душевая занавеска здесь отсутствует в принципе. Ну что ж, по крайней мере, есть хотя бы крючок для полотенца.

Несколько минут спустя я сидела на корточках в холодной фарфоровой посудине, стараясь направить струю в нужную мне сторону и одновременно придумывая более приемлемый способ умывания. Без занавески, которая защищала бы от брызг, я усердно поливала цветы, лежащие на полу, а также окно, стены и все остальное, кроме моих намыленных плеч. Когда я, завернувшись в полотенце, возвращалась из ванной, мне пришлось сделать еще одно неутешительное открытие – я не смогу включить свой фен в здешнюю розетку, поскольку у меня нет подходящего переходника. Погрузившись в грустные размышления, я поначалу не заметила, что проход к моей комнате загорожен новым соседом по этажу, который в данный момент закрывал свою дверь. Выглядел он интригующе, во всяком случае, со спины: широкие плечи, атлетическое сложение… Он напоминал статую Давида работы Микеланджело, шутки ради облаченную в медицинскую униформу. Когда он наконец повернулся, я поняла, что знаю его. Я знаю, что знаю его. Но откуда?

Парень взглянул на меня, засунул ключ в карман брюк, затем снова посмотрел в мою сторону, на этот раз внимательнее, а я все еще переминалась с ноги на ногу в своих шлепанцах. Его губы медленно разошлись в удивленной улыбке, а мое сердце внезапно затрепетало, как связка воздушных шаров на ветру. Я не потеряла своей веры, бабушка. Это Эдвин Клеменс из начальной школы Мисти Крик. Больше некому. Потому что кто еще может показывать на меня пальцем и качать головой, внезапно потеряв дар речи?

– Берта, правильно? – наконец спросил он.

– Ой! – воскликнула я и замерла на месте, поправляя на груди свою единственную одежду – полотенце.

Это не Эдвин Клеменс. Это несостоявшийся грабитель со станции. Еще один Эд.

– Это ты, не так ли? – спросил он.

– Ну… ну да, я. Ха-ха… – ответила я, испытывая невероятную неловкость, оттого что предстала перед ним голой… Кроме того, с меня капало на пол. Конечно, я почти полностью завернулась в свое желтое банное полотенце, но отсутствие нижнего белья заставляло меня чувствовать себя обнаженной.

– А я с трудом узнал тебя без… – Он запнулся, уставившись на мою шею и голые плечи, и после небольшой паузы продолжил: – Без твоего чемодана.

– Ну а я не узнала тебя без железнодорожной станции.

– Ты та самая новенькая, которую здесь ждали по программе обмена?

– Та самая, – кивнула я. – А также я твоя новая соседка. – Я указала на дверь с номером «3».

– Кроме шуток? Ну ничего себе! – Он тоже кивнул, улыбнулся и, помедлив, снова кивнул.

У меня возникло чувство, что парень изо всех сил пытается узнать меня, хотя вроде бы мы уже вспомнили, как познакомились. А может, он просто ждет, когда с меня сползет полотенце? Наконец Эд взглянул на часы.

– Ну, мне пора бежать в неотложку. Ты сегодня в дневную смену?

– Возможно. Мне сначала нужно встретиться с типом по имени мистер Денверс. Он должен выдать мне расписание работы.

– Он довольно крут в общении, – сказал Эд. – Но если бы мне понадобилось хирургическое вмешательство, я бы хотел попасть именно к нему.

– Возьму на заметку, – ответила я, продвигаясь к своей двери по мере того, как Эд шагал в сторону лестницы.

– Увидимся в «Аквариуме», – бросил он напоследок.

Вернувшись к себе в комнату, я прислонилась спиной к двери и попыталась разобраться в полученной информации. Встреча со случайным парнем на железнодорожной станции обернулась тем, что мы оказались соседями. Ну и что бы это могло значить? И почему неизвестного мне Денверса называют мистером вместо обычной приставки «доктор»? Ладно, это все же лучше, чем называть его «святой отец», решила я. И что это, черт побери, за «Аквариум»?

Быстро стянув в пучок мокрые волосы, я надела юбку и блузку, накинула поверх белый халат и проверила содержимое маминой врачебной сумки: дезодорант, чистая смена белья, перчаточная марионетка (для самых маленьких пациентов). Убедившись, что все на месте, я накинула на шею стетоскоп и отправилась на встречу с мистером Денверсом, мастером устранения последствий несчастных случаев.

Почти сразу я обнаружила, что упомянутый «Аквариум» не имеет ничего общего ни с водой, ни с рыбами. Он оказался комнатой с громадной доской, на которой были записаны имена пациентов и их основные жалобы. Под этой «великой стеной проблем» толпились медсестры в белых платьях и врачи в белых халатах, пытаясь стереть имена.

Пробившись сквозь этот хаос, я заметила Эда, стоявшего возле самой доски. На секунду я припомнила, как Мэттью Холемби писал перманентным маркером на нашей доске, очень похожей на эту, и решила считать такое совпадение добрым знаком. Когда Эд повернулся ко мне, все мысли вмиг вылетели у меня из головы. Его темная челка упала на лицо, закрыв один глаз и распушившись на щеке, но он быстрым жестом заправил волосы за ухо. Наверное, чтобы лучше видеть меня. Я подошла к посту медицинской сестры.

Может, все дело в его униформе. Может, в том, что его руки способны ввести катетер в шейную вену толстой леди с таким же умением, как это делал Мэттью Холемби. Но при этом Эд выглядит куда более впечатляюще. А может, все дело в том, что он доктор и я доктор, и мы говорим на одном языке. Так или иначе, но парень с железнодорожной станции вдруг стал выглядеть вполне привлекательно. «Вероятно, я просто хочу, чтобы у меня были красивые дети», – мелькнула у меня мысль. У Бога – или у мамы – точно был свой план.

– Снова привет, Берта. Не ожидал увидеть тебя так быстро, – с улыбкой произнес Эд. В его улыбке было что-то такое, что заставило меня остановиться. Я знала эту улыбку. Я помнила ее с третьего класса начальной школы.

– Быстро? – переспросила я, а потом почти без паузы выпалила: – Вообще-то меня зовут Холли. Холли Кэмпбелл.

Я внимательно следила за его реакцией на мое настоящее имя. Если он меня узнает, значит, я не ошиблась и он настоящий Эд из начальной школы Мисти Крик. Но вместо того чтобы как-то отреагировать, Эд сунул пейджер в мою протянутую для рукопожатия руку.

– Денверс сказал сразу же передать тебе эту пищалку. В неотложке действовать тоже придется… неотложно.

– Неотложно? – повторила я, изучая пейджер с таким вниманием, словно мне в руки попала деталь НЛО. – Пищалка?

– Так его здесь называют, – ответил Эд, кивая мне. – Наш сосед отправил сообщение, что пожарные заливают его дом.

– Был пожар? – в ужасе воскликнула я.

– Нет. Они всего лишь практикуются, – медленно проговорил Эд, а потом снова улыбнулся мне. От его улыбки у меня перехватило дыхание. – Конечно же, был пожар.

– Ох, я просто… – Мой пейджер прервал наш разговор требовательным писком. Писк сопровождался фразой с сильнейшим британским акцентом: «Красный код. Опекунство Виктории. Красный код».

– Красный код, – повторила я. – Доктор должен отзываться на красный код?

– Только если доктор любит возиться с огнетушителями. Это пожарным, – со смехом ответил Эд. – Тебе нужно ждать синего кода, остановок сердца.

– О’кей. Поняла, – кивнув, сказала я и вытерла пот со лба.

Эд хохотнул и громко спросил:

– Что, у всех сегодня пожар?

Интересно, он хоть догадывается, что мы уже встречались, и не только на станции? Или это все же не он? Почему он не в Огайо? Чем дольше я на него смотрела, тем более вероятной мне казалась версия о том, что судьба снова свела меня с мальчишкой из третьего класса начальной школы. Правда, из него вряд ли получился бы хороший врач. Эдвин был оболтусом. Любимцем учителей – да, всеобщим любимцем – тоже да, но все-таки оболтусом.

– Имя Берта тебе… немного не подходит. Это что, второе имя или что-то вроде?..

– Нет. Нет, ничего подобного, – перебила я его. – Слушай, ты не мог бы кратко рассказать мне об этих пациентах? – Я показала на висящую перед нами доску.

– Не могу. Да и не должен. Тебе все расскажет доктор… Например, мистер Денверс.

– А почему его называют «мистер» вместо «доктор»? – поинтересовалась я.

– Это более высокий титул. Он означает, что Денверс уже превзошел хирургию. Ты никогда не услышишь, чтобы он называл себя доктором, разве что ему вдруг понадобится выбить себе хорошее место на автостоянке или захочется, чтобы его имя звучало гордо, – объяснил Эд.

– Понятно, – спокойно произнесла я, хотя, признаться, ничего не поняла. – А почему ты не можешь ввести меня в курс дела?

– Потому что я санитар.

– О, – только и сказала я.

Стыдно признаться, но мне внезапно стало наплевать на свои дела, на пожар в доме мистера Денверса. Меня жутко разочаровала профессия Эда: то, что он санитар, означало, что его используют только как грубую силу. Он перевозит пациентов, выносит тазики с рвотой и моет полы, если пациент вдруг промахнулся мимо утки. Его зовут, когда нужно придержать больного, пока кто-то, пусть даже я, наложит шов на разбитую голову. Эд разносит комплекты инструментов и следит за тем, чтобы все они были правильно разложены по полкам. Короче говоря, никакого знака судьбы здесь нет и не могло быть. Просто интересный побочный эффект энтропии – такой же случайный, как счастливый шанс, или еще одно подтверждение простого правила теории вероятности. Из миллионов молекул, которые вьются вокруг нас, две могут столкнуться, разделиться, а затем каким-то образом снова встретиться.

– Черт, не везет же людям. – Эд указал на колонку «Основные жалобы», которая шла после колонки с именами пациентов. – Бодли – боль в груди. Франклин – ярко-красная кровь из прямой кишки…

– Помнишь миссис Сэндлер, классную руководительницу в начальной школе Мисти Крик, в Колумбии, штат Мэриленд? – скороговоркой выпалила я.

Когда Эд развернулся ко мне, я заметила желтые крапинки на радужке его широко раскрытых темно-карих глаз. Похоже, мне только сейчас удалось по-настоящему привлечь его внимание.

– Кто ты? – спросил он.

– Холли Кэмпбелл.

– Откуда ты меня знаешь?

– Мы учились в одном классе.

– В Мисти Крик я проучился всего три месяца, потом мы переехали.

– В Огайо, – добавила я.

– В Айову, – поправил он.

– Правда? Но я могла бы поклясться… впрочем, тебе лучше знать.

– И ты меня запомнила?

– Все дело в твоем имени. Мне никогда больше не попадался Эдвин Клеменс.

– А когда я называл тебе свою фамилию? – спросил он.

– Секунду назад. Я думала, ты сказал… А может, и нет… – начала я, а затем оборвала себя, качая головой. Не собираюсь же я признаваться, что узнала его по улыбке, которую помнила с тех самых пор, как мы расстались. Он тогда стоял на самом краешке бордюра и смотрел, как радуга из воздушных шаров разлетается по всему небу, направляясь в Калифорнию, Новую Шотландию, в другой мир, а два моих шарика запутались в кроне вяза и пытаются догнать остальных. Он протянул руки вслед за шариками, ветер треплет его волосы, а улыбка зачаровывает тебя почти так же, как тающие вдалеке разноцветные воздушные шарики. Глядя на него, я тогда подумала, что ему не важно, как высоко поднялись воздушные шары. Он летит рядом с ними.

– Когда ты уехал, мы послали тебе огромную ламинированную фотографию, – сказала я, отвлекаясь от воспоминаний.

Эд улыбнулся.

– Ты так грустно об этом говоришь.

– Миссис Сэндлер плакала, когда узнала, что твоя семья переезжает. А уж про нее не скажешь, что кто-то может стать ее любимчиком, – продолжила я, улыбаясь в ответ. Я что, флиртую?

– А ты когда-нибудь отвечала на фото без письма? – спросил Эд. Он, скорее всего, шутил, но его вопрос мне понравился.

– Что ж, Эд, я вижу, ты нашел американскую подругу, – раздался за нашими спинами холодный голос. Я почувствовала, что невольно краснею, краснею сильнее, чем секунду назад.

Я обернулась к Марианн, точнее сестре Марианн, которая, скрестив руки на груди, смотрела на нас испытующим взглядом.

– Мы только что выяснили, что уже встречались друг с другом, нам тогда было… Лет восемь? Девять?.. – Эд повернулся ко мне.

Через неделю после моего девятого дня рождения.

– Двадцать один год тому назад, – внезапно осознала я.

– Боже, я что, настолько старый? Я умудрился не встречаться с человеком аж двадцать один год?

– У нас пациент с жалобами на боль в груди. Возобновить знакомство можете после работы, – отрезала Марианн, протягивая мне карточку пациента.

– Спасибо, что согласились осмотреть меня. – Мой первый пациент излил на меня такой поток благодарностей, что я почувствовала себя немного не в своей тарелке. Ангус Бодли был худым мужчиной шестидесяти с хвостиком лет, обладателем шикарных усов и пропотевшего жилета. Его голубые глаза смотрели на меня с надеждой и затаенным страхом.

– Не стоит благодарности, – сказала я, открывая его карточку. – Это моя работа.

– О! Вы из Америки, верно? Что привело вас в Англию?

Вот еще одна проблема с переездом на новое место – все хотят от тебя объяснений твоего поступка. Временное помешательство вряд ли послужит подходящим ответом.

– Я здесь для повышения квалификации, – ответила я.

– Что ж. Разве не великолепно? Я сам когда-то был в Штатах. Ездил туда в отпуск. – Это прозвучало как извинение. Потом он внезапно добавил: – О Боже…

– Что – Боже? – спросила я, поднимая взгляд от карты, в которой почерком Марианн значилось «боли в груди».

– Снова началось, – ответил он, массируя грудину.

Я задала ему семь вопросов о характере боли и выяснила, что боль острая, основной очаг находится в центре грудной клетки, боль отдается в левой части груди, сопровождаясь недостатком воздуха и учащенным сердцебиением. Приступы продолжаются около часа, и снять их не удается ни при помощи Тамс[9]9
  Товарный знак нейтрализатора повышенной кислотности производства компании «Глаксо-Смитклайн».


[Закрыть], ни принятием аспирина или нитроглицерина.

– Каждый раз, когда это начинается, я чувствую, что умираю, – сказал пациент, продолжая массировать грудь и морщась.

– Не стоит, сэр. Давайте сделаем ЭКГ.

Я выглянула из-за занавески и поманила рукой Эда, который поставил на пол мешок с надписью «биологические отходы» и подошел ко мне.

– Как мне сделать ЭКГ? – прошептала я.

– Сейчас, – ответил Эд, направляясь к стоявшему у стены аппарату на колесиках и толкая его ко мне.

– О! Ты делаешь ЭКГ! – обрадовалась я.

– Нет… ты делаешь.

– П-правильно, – замялась я.

– А что, не делаешь? – удивленно спросил Эд.

– Конечно, делаю! – отрезала я, подталкивая аппарат для ЭКГ в сторону кровати, на которой сидел мистер Бодли.

Раньше мне никогда не приходилось делать электрокардиограмму. В Штатах в отношении всего, что касается медицины, существует строгое разделение труда. Это значит, что я могу сделать интубацию, но не умею программировать аппаратуру жизнеобеспечения, поскольку этим занимаются Эрик и Эллен, терапевты, специализирующиеся на респираторных заболеваниях. Я могу ввести центральный катетер в шею или пах, но я понятия не имею, куда следует ставить тот или иной укол, поскольку на этом специализируются сиделки – Ванда и Ширли. Я могу сделать поясничную пункцию для определения менингита, но я не могу анализировать цереброспинальную жидкость, поскольку этим занимается Сэл, – именно он является специалистом по лабораторным анализам. И хотя я сообразила, как развернуть монитор в противоположную от пациента сторону, мне так и не удалось заставить аппарат искусственного дыхания прекратить назойливый писк, поскольку на этом никто не специализируется. Я могу расшифровать и прочитать ЭКГ, которую дают мне парамедики, но я ни разу не снимала ее показаний сама. До сегодняшнего дня.

– Ну что ж, эти липучки, кажется, должны быть здесь… – сказала я, обращаясь к Ангусу Бодли, который уже расстегнул рубашку и жилет, ожидая моих действий. Он не сводил глаз с моих рук, пока я осторожно прикрепляла клеммы с левой стороны на его волосатой груди, а потом подсоединяла провод.

– А разве вы не смотрите на указания? «П» – это ведь означает правая сторона, не так ли?

– Конечно же, – согласилась я, бесцеремонно отдирая липучки и заставляя мистера Бодли вздрагивать. – Так вам уже делали ЭКГ?

– Электрокардиограммы? Мне несколько раз пришлось проходить данную процедуру, – ответил он.

– Теперь мне нужно присоединить проводки к стикерам, – я говорила больше с собой, чем с ним. – Ну что, вроде бы все как надо? Но почему оно не работает?

– Наверное, стоит включить прибор, – предположил мистер Бодли.

– Благодарю.

Я вздохнула с облегчением только после того, как машина выдала распечатку со знакомыми мне диаграммами.

– Все в порядке? – осведомился мистер Бодли.

Я сосредоточилась на чтении ЭКГ. Согласно распечатке, в состоянии пациента не было никаких признаков, указывающих на приближение инфаркта, однако частота сердечных сокращений была явно выше нормы, и это могло означать…

– И что? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Когда вы сказали, что чувствуете себя так, словно можете умереть… – начала я.

– Что?..

– …вы имели в виду, что чувствуете, как на вас что-то давит, мешая дышать?

– Именно! – воскликнул Бодли. – Я все время это чувствую!

– Хорошо. Я думаю, что необходимо провести компьютерную томографию легких, – сказала я, снимая липучки одну за другой и отсоединяя от них провода. – Я хочу убедиться, что у вас нет кровяных тромбов в сосудах легких.

– Компьютерная томография! Кровяные тромбы! – в ужасе повторил он. – Это смертельно?

– Нет, если вовремя провести диагностику, – ответила я, не солгав ни единым словом. Как было бы хорошо, если бы лечившие маму врачи не забыли об этом правиле, когда еще не стало слишком поздно.

Я выглянула из-за занавески и помахала Эду, который все еще был в «Аквариуме», однако привлечь его внимание оказалось не так-то просто, поскольку он флиртовал с Марианн. Я видела ее со спины, видела, как качается маленькая шапочка на светлых волосах, а он улыбается ей и звенит какими-то ключами. Наконец он заметил меня.

– Нужна срочная компьютерная томография, – приказала я. Слишком громко.

На меня уставились. Все. От старой леди в инвалидном кресле, которая судорожно сжимала свою лодыжку, до молодой беременной женщины, которая, похоже, застыла на середине фразы о красной сыпи. Все пациенты повернулись и смотрели на меня, как экскурсанты на некую достопримечательность. Даже Марианн повернулась в мою сторону, и я увидела, что она недовольно хмурится.

Эд откликнулся тут же, рванувшись ко мне сквозь море этих взглядов, словно спасатель к утопающей, и резко отдернул занавеску.

– Дорогу! Пожалуйста! – воскликнул он, и я внезапно пожалела, что спасать приходится не меня.

– Нам нужна другая каталка. Эта не двигается, – заметила я.

Эд нажал на какую-то педаль у основания каталки, мгновенно освобождая ее колесики из незамеченных мной стопоров. Потом подмигнул мне и покатил мистера Бодли из смотровой. Я улыбнулась.

– Куда, скажите на милость, вы везете этого пациента? – внезапно вмешался какой-то мужчина, возникший у нас на пути. Он стоял, скрестив руки на груди, и его белый халат спадал волнами, напоминая мантию.

– На компьютерную томографию, – объяснила я, пытаясь оттеснить мужчину в сторону, чтобы дать Эду возможность провезти каталку дальше. Ангус Бодли плачущим голосом подтвердил: «На компьютерную томографию».

– А кто, скажите на милость, вы такая?

– Доктор Холли Кэмпбелл, сэр. Новенькая по программе обмена опытом. – Я протянула ладонь для рукопожатия.

– Мистер Денверс, – ответил хирург, пожимая мою руку так слабо, словно я была недостойна настоящего рукопожатия. Денверс был обладателем пивного брюшка, роскошных бровей и нарочито театральных манер, хотя последнее, вполне возможно, мне просто показалось из-за назойливого внимания окружающих.

– Ой, здрасьте. Приятно познакомиться, – сказала я, решив не проявлять интереса к тому, что случилось с его домом, и не уточнять, осталось ли на его месте что-либо помимо кучки пепла. – Я считаю, что мистеру Бодли следует пройти компьютерную томографию. Мы хотим исключить эмболию сосудов легких.

– С чего вы взяли, что у этого человека эмболия сосудов легких? – осведомился мистер Денверс.

– У него боли в груди, синусоидальная тахикардия, нехватка воздуха…

– Вы обнаружили в результатах ЭКГ S1 Q3 Т3, доктор Кэмпбелл?

– Нет, я обнаружила только синусоидальную тахикардию, – смущенно повторила я, чувствуя, что краснею от злости за ущемленное самолюбие. Да, у него ускоренное сердцебиение. Ну и что? Это может случиться по уйме разнообразных причин, дошло до меня. Но я не хотела сейчас привлекать к себе излишнее внимание. На меня и так все смотрят, а я все же врач. – Необъяснимая тахикардия в совокупности с резкими болями в груди…

Денверс не дал мне закончить, он просто поднял руку, давая знак замолчать. Затем он взял за руку мистера Бодли и успокаивающе заговорил с ним:

– Успокойтесь, мистер Бодли, я уверен, что вам вовсе не нужна компьютерная томография.

– Не нужна томография? – с надеждой в голосе произнес мой пациент. – А как же тромбы?

– Я не думаю, что у вас могли образоваться тромбы, – ответил Денверс с такой надменностью, что меня это откровенно покоробило.

Да какая разница, что ты там себе думаешь? Где-то я читала: если сомневаешься в диагнозе, отправляй пациента на всевозможные анализы. Стоит тебе проигнорировать свою интуицию и поверить в собственную непогрешимость, твой пациент может умереть. Грустнее этого только полное отсутствие интуиции у врача.

– Как вы чувствуете себя в данный момент? – спросил у Бодли мистер Денверс.

Я попытала счастья с телепатическим общением: «Пожалуйста, скажи, что боль в груди усилилась. Скажи это ради меня».

Ангус Бодли сделал неимоверно глубокий вдох, затем не менее мощно выдохнул, словно собирался очиститься перед занятиями йогой.

– Мне заметно лучше, – сказал он наконец. – Я думаю, все уже прошло. Я только немного перепугался, когда она решила, что у меня тромбы в легких.

– Я не думаю, что у вас что-либо серьезное, – громко произнес Денверс, явно стараясь донести эту новость до всех слушателей, включая дальний конец очереди у справочного стола. Я чувствовала себя так неловко, что не решалась встретиться глазами с Эдом, а тем более с мистером Бодли, и в следующее мгновение обнаружила, что смотрю на Марианн. Выражение ее лица было таким же, как вчера в коридоре, – скучное и угрюмое.

– Давайте вернем мистера Бодли в его палату и дадим ему немного отдохнуть. Принесите пациенту что-нибудь холодное попить, если не трудно, Эд, – приказным тоном произнес Денверс, а затем повернулся ко мне. Его тяжелый взгляд вызвал во мне неподдельный страх. – Доктор Кэмпбелл, следуйте за мной, нам нужно поговорить.

«Приехали, – подумала я. – Неужели меня уволят в первый же день? И что я буду делать?»

Те шесть метров, что отделяли кабинет Денверса от смотровой, я прошла, не отрывая глаз от его белоснежного халата, – очень уж не хотелось ни с кем встречаться взглядом. Пропустив меня в кабинет, он закрыл дверь и жестом пригласил сесть на стул. Я чувствовала себя так, словно оказалась на допросе у следователя.

– Доктор Кэмпбелл, осмелюсь довести до вашего сведения, что многие принципы нашей работы отличаются от того, к чему вы привыкли в Штатах. – Денверс откинулся на спинку своего кожаного кресла и снова скрестил руки на груди. По какой-то непонятной причине эта поза меня немного успокоила, как будто его непринужденность, с которой он откинулся на спинку, свидетельствовала о том, что со мной еще не все безнадежно.

– Мы не назначаем серьезных обследований без должных причин, – продолжал мистер Денверс. – Мы осматриваем пациента и знакомимся с историей его болезни. Вы хотя бы поговорили с ним перед тем, как назначать столь дорогое обследование и подвергать пациента ненужному радиационному облучению?

– Да. Мы… поговорили, – ответила я. В голове пронеслось: «Черт возьми, я его даже не обследовала!»

– Ну а если бы вы потрудились прочитать социальный анамнез, то обнаружили бы, что Ангус Бодли является очень нервным человеком. От него ушла жена, он забросил свои дела, ожидая гранта на исследования местных достопримечательностей, однако все прекрасно знают, что этого гранта он не получит, поскольку его исследования – одна сплошная неразбериха. Если бы вы не поленились спросить у пациента Бодли, ощущал ли он подобные недомогания раньше, ответ был бы «да» и «неоднократно», однако при этом у него ни разу не диагностировали ни инфаркт, ни инсульт. Мистер Бодли всего лишь робкий немолодой человек, который боится смерти. Вы, милая моя, повергли беднягу в самый большой шок его жизни. – Денверс наклонился ко мне. – Поздравляю.

В этот момент я ощутила странную решимость. Это внезапное озарение меня просто ошеломило. Такое чувство возникало у меня очень давно, задолго до того, как я проснулась в этом городе, до того, как я сменила жизнь в обществе на учебники по медицине. Решимость вернулась и окрепла: я должна помочь мистеру Бодли.

– Простите, – ответила я. – Я не знала, что приступы боли случались у него и раньше.

– Сложно узнать о чем-то, не задавая вопросов. И запомните, вы теперь не в Соединенных Штатах. – Денверс поднял вверх указательный палец. – Вы в Англии, а здесь больше думают о пациенте, нежели об анализах. И мы не устраиваем пациентам подобных шоковых ситуаций.

– Но шоковые ситуации – это часть нашей работы, – заметила я.

– Доктор Кэмпбелл, в медицине главное – правильно изложить факты. Именно поэтому мы никогда не говорим пациентам «рак», мы говорим «неоплазия»[10]10
  Возникновение новой, обычно опухолевой ткани.


[Закрыть] до тех пор, пока не будем полностью уверены в диагнозе. Мы не говорим «туберкулезная палочка», мы говорим «палочковидная бактерия». И уж точно не упоминаем об эмболии сосудов легких.

– Да, но… в Штатах принято объяснять, почему назначаются те или иные обследования…

– Забудьте обследования.

– Но ведь это помогает подготовить пациента к диагнозу, – возразила я.

– Доктор Кэмпбелл, – тихим, но непререкаемым тоном продолжил Денверс, располагая пальцы рук на столешнице таким образом, как будто он собрался исполнить Девятую сонату Бетховена. На меня он смотрел так, словно перед ним был раскрытый нотный лист. – Когда вы научитесь признавать смерть неотъемлемой частью жизни, а не злобным чужаком, с которым нужно бороться, только тогда вы сможете подготовить пациента. И, судя по всему, саму себя.

Спустя восемь часов я устало тащилась от города к вершине холма. Желудок жаловался на отсутствие завтрака, ленча и обеда, поэтому мне пришлось метаться в поисках еды, вместо того чтобы прямиком отправиться в постель и отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Ручки пластиковых пакетов с продуктами впивались в мои пальцы, но мысли были далеки от подобных мелочей. Что же такого произошло сегодня? Все события после разговора с Денверсом слились в одно расплывшееся пятно. Я не могла вспомнить всех пациентов, которых потом осматривала, а поход по магазинам вообще выветрился из сознания, его реальность подтверждали только тяжелые пакеты в руках.

Я бросила мимолетный взгляд на дом, показавшийся впереди. На крыльце Парчмент-хаус сидела девушка с короткими светлыми волосами и явно кого-то ждала. Наверное, Марианн заглянула в парикмахерскую после работы. И наверное, захлопнула за собой дверь, а теперь ждет кого-то с ключами. Она нетерпеливо притопывала ногой и поглядывала по сторонам. Когда Марианн подняла голову, она вдруг показалась мне удивительно похожей на невесту Бена: та же стройная фигура, те же темные глаза и воинственный взгляд. Разница лишь в том, что волосы Алисии были далеко не светлого оттенка. Насколько я помнила, у подруги моего брата волосы были настолько темными, что отливали синевой. «Забавно, – подумала я, – ты можешь уехать в другую страну, а на людей все равно будешь оглядываться дважды, пытаясь понять, не встречались ли вы раньше. Наверное, причина в том, что люди остаются людьми, куда бы ты ни поехал».

Марианн все еще смотрела на меня, и я бы с удовольствием побренчала сейчас ключами, если бы руки не были заняты пакетами с едой. Она подняла руку, словно хотела, но не решалась помахать, а другую руку поднесла ко рту, как будто не была уверена в том, что ей делать дальше. В этот момент я заметила на ее пальце отблеск изумруда, оправленного в платину. Это не английский двойник Алисии. Это действительно она.

Я замедлила шаг, завернув за угол и ступив на мощенную камнем дорожку, ведущую к Парчмент-хаус. Ручки пакетов врезались мне в пальцы с новой силой, перекрывая кровообращение.

– Холли? – Алисия поднялась мне навстречу, вид у нее был неуверенный. – Сюрприз?

Подруга моего брата, моя будущая невестка, постриглась и высветлила волосы, превратившись в блондинку. Я заметила, что корни волос у нее почти черные, а стрижка делает ее похожей на ежика. Моя бабушка наверняка назвала бы новый образ ужасным и низкопробным, но я не могла не признать, что теперь она выглядит… мило.