Текст книги "Танцоры в конце времени"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

– Вы оказали мне честь своим присутствием, – сказал он.

Джерек обнял его.

– Дорогой друг, вы выглядите таким красивым!

– Все натуральное, – объяснил Герцог с гордостью. – Созданное с помощью некоторых путешественников во времени с военными познаниями. Вы слышали о моей дуэли с лордом Шарком?

– Лорд Шарк? Я считал его мизантропом. Что выманило его из своей серой крепости?

– Дело чести.

– В самом деле? – сказала Амелия Ундервуд. Оскорбление и пистолеты на рассвете?

– Я обидел его. Я забыл, как меня мучили угрызения совести. Мы уладили дело шпагами. Я тренировался целую вечность. Ирония, тем не менее, заключалась в том…

Его прервал епископ Касл в полной вечерней одежде, скопированной с мистера Гарриса, без сомнения, его красивое немного аскетическое лицо обрамлял воротник, возможно, более высокий, чем было принято в 1896 году. Ему не нравился черный цвет, и поэтому пиджак и брюки были зеленого цвета, жилет коричневого, рубашка – кремового. Его галстук по цвету соответствовал пиджаку и преувеличенно высокой шляпе – цилиндру на голове. – Веселый Джерек, ты прятался слишком долго! – его голос был слегка приглушен воротником, почти закрывающим рот. – И ваша миссис Ундервуд! Мрак исчез. Мы все снова вместе!

– Прилично ли похвалить ваш костюм, епископ Касл? – последовало движение ее зонтика.

– Комплименты это цвет нашей беседы, дорогая миссис Ундервуд. Мы получаем удовлетворение от лести, мы питаемся похвалой, мы проводим наши дни в поисках комплимента, который заставит павлина в нас распустить перья и сказать: “Смотрите, я украшаю мир!” Короче, роскошная бабочка в голубом, вы можете сказать мне комплимент, вы его уже сказали. Могу я в свою очередь почтить вашу внешность, она имеет детали, с которыми, к сожалению немногие из нас могут сравниться. Они не просто привлекают глаз – они не отпускают его. Вы – самое красивое создание здесь. Следовательно, нет никаких вопросов, что вы должны просветить нас всех в моде. Джерек свергнут со своего места.

Она одобрительно приподняла бровь. Его поклон чуть не стоил ему шляпы. Он выпрямился, увидел знакомого и снова поклонился отплыв прочь.

– Позднее, – сказал он им, – мы поговорим!

Джерек увидел изумление в ее глазах, наблюдавших, как епископ Касл поднялся к ближайшей галерее.

– Он разговорчивый священник, – сказала она. – У нас в 1896 году, есть епископы, похожие на него.

– Вы должны были сказать ему это, Амелия. Самый лучший комплимент для него.

– Мне не пришло в голову, – она поколебалась, ее самоуверенность исчезла на секунду. – Вы не находите меня развязной?

– Ха! Вы уже правите здесь. Ваше доброе мнение ждут все. у вас есть власть и по рождению и по воспитанию. Епископ Касл сказал только правду. Ваша похвала согрела его.

Он приготовился сопровождать ее выше, когда Герцог Королев, беседовавший с госпожой Кристией, повернулся к ним.

– Вы давно вернулись в Конец Времени, Джерек и Амелия?

– Всего несколько часов назад, – ответила она.

– Итак вы остались в 1896 году. Вы можете рассказать нам, что случилось с Джеггетом?

– Значит он еще не вернулся? – Она посмотрела на Джерека с некоторой тревогой. – Мы слышали…

– Вы не встретили его еще раз в 1896 году? Я полагал, что он направляется туда, – нахмурился герцог Королев. – Он может быть там, – сказал Джерек – так как мы находимся совсем в другом месте. В самом начале Времени.

– Лорд Джеггет Канарии скрывается все чаще и чаще, – пожаловался Герцог Королев. – Его загадки перестают развлекать, потому что он их сильно запутывает.

– Возможно, – сказала Амелия Ундервуд, – что он затерялся во времени, что он не планировал это исчезновение. Если бы нам не повезло, мы бы до сих пор были бы там.

Герцог Королев сочувственно воскликнул:

– Конечно, о, дорогая. Время стало такой обычной темой разговора, но, я боюсь, которая не очень сильно интересует меня. Я никогда не имел пристрастия Лорда Джеггета к абстрактному. Вы знаете, каким скучным я могу быть.

– Никогда, – сказал дружелюбно Джерек. – Даже ваша грубоватость превосходна.

– Надеюсь, – ответил он со скромностью, – тебе понравилось здание, Джерек?

– Это произведение искусства.

– Более сдержанное, чем обычно.

– Намного.

Глаза Герцога засияли.

– Какого арбитра мы сделали из тебя Джерек! Это из-за твоих последних нововведений или потому, что мы уважаем и твой опыт тоже.

Джерек пожал плечами.

– Я не думал над этим. Но Епископ Касл заявляет, что искусство имеет своего лидера, – он поклонился миссис Ундервуд.

– Вам понравился мой Скотланд-Ярд, миссис Ундервуд? – серьезно спросил Герцог. – Я сильно впечатлена, Герцог Королев, – казалось ей доставляет удовольствие ее новое положение.

Он был удовлетворен.

– Но что тут говорилось о Начале Времени? Вы принесли нам новые идеи, хотя мы только усвоили старые?

– Возможно, – сказал Джерек. – Знаете, моллюски, и папоротники, скалы, водяные скорпионы. Центры Времени. Да, здесь хватит для скромного развлечения.

– У вас тоже есть история для нас! – вернулась госпожа Кристия. – Приключения, да?

Сейчас другие гости заметили их и начали двигаться ближе.

– Я думаю, по крайней мере, несколько развлекут вас, сказала Амелия Ундервуд. Джерек заметил более твердой тон в ее голосе, когда она приготовилась встретить приближающуюся толпу, но тон исчез при ее следующих словах. – Мы обнаружили там много сюрпризов. – О, это восхитительно! – закричала госпожа Кристия. Какая вы завидная пара!

– И храбрая к тому же, чтобы не испугаться ловушек и мести времени, – сказал Герцог Королев. Гэф Лошадь в Слезах наклонился вперед.

– Браннарт сказал нам, что вы были обречены. Пропали навечно. Даже уничтожены.

Худощавый доктор Велоспион в черном колышущемся плаще и черной широкополой шляпе с глазами, мерцаю ими в тени, сказал мягко:

– Конечно, мы не верили ему.

– Хотя путешественники во Времени исчезли, пропали из нашего зверинца с удивительной быстротой. Совсем недавно я потерял четырех Адольфов Гитлеров, – Сладкое Мускатное Око был великолепен в рубашке и панталонах и высоких, узорчатых сапогах. – И один из них, я уверен, был настоящий. Правда довольно старый…

– Браннарт утверждает, что эти исчезновения – доказательство того, что время разорвано. – Вертер де Гете, мрачноватый сицилийский разбойник, внешности которого слегка противоречили завивающиеся усы, поправил свой капюшон.

– Он предупреждает, что мы стоим на пороге, за которым волей-неволей, ныряем в беспорядочную хронологическую пропасть.

В беседе наступила пауза, так как мрачный тон Вертера часто оказывал такой эффект, пока Амелия не сказала:

– Как кажется, его предупреждения имеют некоторые основания.

– Что? – добродушно рассмеялся Герцог Королев. – Вы – живое отрицание эффекта Морфейла!

– Я думаю, нет, – она сначала скромно посмотрела на Джерека, чтобы он сказал что-то, потом подытожила:

– Как я понимаю это, объяснения Браннарта Морфейла лишь частично. Они не должны. Многие теории описывают Время – и все подкреплены доказательствами.

– Превосходный вывод, – сказал Джерек. – Моя Амелия имеет в виду, что мы узнали в Начале Времени. Многие ученые, кроме Браннарта, занимаются исследованием природы Времени. Я думаю, он будет рад информации, которую я доставил. Он не один в своих поисках, и будет рад узнать это.

– Вы уверены в этом? – спросила Амелия, сверкнув глазами на его недавнее “мы” (хотя без явного недовольствия).

– Почему бы и нет?

Она пожала плечами.

– Я встречалась с этим человеком только один раз и при драматических обстоятельствах. Конечно…

– Он придет? – спросил Джерек Герцога.

– Приглашен как и весь свет. Ты знаешь его. Он явится поздно, утверждая, что мы вынудили его против воли.

– Значит он может знать место положение Джеггета, – он осмотрел зал, как если бы упоминание имени заставит появиться одного из тех, кого он больше всего желал видеть. Многих он узнал, даже лорд Шарк был здесь (или один из его автоматов, посланных вместо него), даже Вертер де Гете, который поклялся никогда не посещать вечера. Хотя последний член Триумвирата Мизантропов, Лорд Монгров, мрачный гигант, в честь которого был устроен этот праздник, не показался до сих пор.

Рука Амелии все лежала в его руке. Она потянула ее, привлекая его внимание.

– Вы озабочены безопасностью Джеггета? – спросила она.

– Он мой самый ближайший друг, хотя и кажется дьявольски хитрым. Не могла ли его постигнуть та же участь, что и нас? Или еще более трагическая?

– Если это так, мы никогда больше не узнаем.

Джерек выкинул эту мысль из головы, считая, что, как гость не должен выглядеть мрачным.

– Смотрите! – сказал он. – Там миледи Шарлотина.

Она заметила их сверху и теперь плыла вниз, чтобы приветствовать их.

Наш герой и героиня счастливо вернулись к нам. Это финальная сцена?

Пора ли звонить в колокола, петь песни о вновь обретенном спокойствии? Я пропустила так много из пьесы. Расскажите мне все. О, говорите, мои красавцы.

Миссис Ундервуд сухо заметила:

– История еще не закончена, миледи Шарлотина. Многие загадки остаются еще не открытыми, многие нити не сплетены вместе, на ткани явно не виден узор… и, возможно, никогда не будет виден.

Недоверчивый смех миледи Шарлотины не содержал обиды.

– Чепуха! Это ваш долг – найти разгадку как можно скорее. Жестоко держать нас так долго в неведении. Если вы будете тянуть время, то потеряете аудиторию, мои дорогие. Сперва появится критика отдельных моментов, а затем – вы не можете так рисковать – потеря интереса. Но вы должны рассказать все мне, чтобы я могла судить. Дайте только общие детали, если хотите, и пусть сплетни приукрасят историю за вас.

Широко улыбаясь, Амелия Ундервуд начала рассказывать об их приключениях в Начале Времени.

Глава 10 ЖЕЛЕЗНАЯ ОРХИДЕЯ НЕ СОВСЕМ В СЕБЕ

Джерек все еще искал Джеггета. Оставив Амелию прясть пряжу (“вешать шерсть на уши”), он проплыл большое расстояние к крыше, откуда его возлюбленная и окружающие ее казались просто точками внизу. Джеггет единственный мог помочь ему сейчас, думал Джерек. Он вернулся, ожидая раскрытия тайны. Если Джеггет сыграл с ним шутку, то она должна быть объяснена; если он создал эту историю для развлечения, то, как сказала миледи Шарлотина, мир имеет права ждать финала. Но, казалось спектакль продолжался, хотя автор был не в состоянии написать финальные сцены. Джерек вспомнил с некоторым гневом, что Джеггет подбил его начать мелодраму (или это был фарс, а он – печальный глупец в глазах всего мира?) Или, возможна, трагедия. И Джеггет, следовательно, должен обеспечить ему помощь. Хотя, если Джеггет исчез навечно, что тогда?

– Ладно, – сказал Джерек сам себе.

– Будьте осторожны, Джерек Корнелиан. Жизнь становится серьезной для вас, что не приведет ни к чему хорошему. Вы – член совершенно аморального общества, капризного, бездумного, но обладающего абсолютной властью. Ваши поступки угрожают вашему образу жизни. Я вижу тучу, называемую самоуничтожение, поднимающуюся над горизонтом. Что это Джерек? Неужели в конце, концов ваша любовь подлинная?

– Да, Ли Пао. Насмехайтесь надо мной, если хотите, но я не отрицаю правды в том, что вы сказали. Вы думаете, я подкапываюсь под спокойствие своей души?

– Вы подкапываетесь под все общество. То, что ваши товарищи видят, как ваш интерес к морали фактически угрожает статус-кво, которое существовало, по крайней мере, миллион лет в этой единственной форме! – Ли Пао засмеялся, его приятное желтое лицо сияло, как маленькое солнце. – Вы знаете мое неодобрение вашего мира и его развлечений?

– Вы надоедали мне достаточно часто… – Джерек был настроен дружелюбно.

– Я признаю, что огорчился бы, увидев его уничтоженным. Помните то убежище для детей, которое вы открыли, прежде чем исчезнуть? Мне очень не хотелось бы, чтобы эти дети столкнулись бы лицом к лицу с реальностью.

– Все это, – взмах руки, – не “реальность”? Я должен буду завершить пьесу, как смогу. Я докажу, что я не только актер, следующий по дороге, проложенной другим. Я докажу, что я тоже драматург!

Ли Пао из двадцать седьмого столетия услышал его слова. Постоянно одетые в голубые одежды бывший член правящего Комитета Китая коснулся Джерека, заставив его обернуться.

– Вы рассматриваете себя, как актера в пьесе, Джерек Корнелиан?

– Привет, Ли Пао. Я высказывал некоторые мысли вслух, вот и все.

Но Ли Пао жаждал побеседовать и не позволил свернуть в сторону.

– Я думал, что вы сами управляете своей судьбой. Вся эта любовная история, которая так волнует женщин, началась с привязанности?

– Я забыл, – он говорил правду. Эмоции кипели внутри его, каждая в конфликте с другой, каждая стремилась выразить себя. Он не позволил ни одной овладеть им.

– Конечно, – улыбнулся Ли Пао, – вы не поверили в свою роль, как случалось, говорили, с древними актерами, и не стали считать чувства персонажа своими собственными? – Ли Пао прислонился к перилам плывущей галереи. Она чуть наклонилась и начала тонуть. Он вернул ее назад пока она не оказалась на одном уровне с Джереком.

– Тем не менее, это кажется случилось, – сказал ему Джерек.

– Иллюзия, каждая мелочь. Что случиться с вами всеми, если ваши города рухнут одновременно, если ваше тепло и ваш свет – простейшие из естественных потребностей – будут взяты от вас? – Что вы будете делать? Джерек видел мало смысла в таком вопросе.

– Дрожать и спотыкаться, – сказал он, – пока не придет смерть. Почему вы спрашиваете?

– Вы не боитесь такой перспективы?

– Она не более реальна, чем все, что я испытал или ожидаю испытать. Я не скажу, что это самая желанная судьба. Я попытаюсь избежать ее, конечно, но если она станет неизбежной, я надеюсь погибнуть с достоинством!

Ли Пао удивленно покачал головой.

– Вы несгибаемы. Я надеялся убедить вас, сейчас, когда единственный из всех здесь, вновь открыл свою человечность. Хотя, возможно, страх уже не такая хорошая вещь. Вероятно, только мы, пугливые, пытаемся внушить наше собственное чувство тревоги тем, кто избегает реальности. Мы обманываем их, заставляя поверить, что только конфликт и несчастье ведут нас к правде.

– Этот взгляд разделяют даже в Конце Времени, – присоединилась к ним Железная Орхидея, одетая в странное металлическое и жесткое, испускающее сияние одежда. Оно обрамляло ее тело, которое было обнаженным и обычной женской формы. – Вы слышали его от Вертера Гете, от Лорда Шарка и, конечно, от самого Монгрова.

– Они развращенные личности, занимающие такую позицию только для контраста.

– А вы Ли Пао, – спросил Джерек. – Почему вы занимаете ее?

– Она была внушена мне в детстве. Я кондиционирован, если хотите, делать ассоциации, которые вы описываете.

– Значит никакие инстинкты не управляют вами? – спросила Железная Орхидея. Она положила руку на плечо сына и рассеянным движением погладила его щеку.

– Вы говорите об инстинктах? У вас их нет, кроме поиска удовольствий, – пожал плечами маленький китаец. – Можно сказать, они не нужны вам. – Вы не ответили на ее вопрос, – Джереку стало немного неуютно от выражения привязанности к его матери. Он поискал глазами Амелию, но ее не было видно.

– Я утверждаю, что вопрос бессмысленный, без понимания его значения.

Все же?… пробормотала Железная Орхидея, и ее палец пощекотал уход Джерека.

– Мои инстинкты и мой здравый смысл – одно и то же, сказал Ли Пао. Оба говорят мне, что раса, которая борется и выживает.

– Мы упорно боремся против скуки, – сказала она. – Мы не достаточно изобретательны для вас, Ли Пао?

– Я не убежден. Пленники в ваших зверинцах – путешественники во времени и космические странники – они проклинают вас. Вы эксплуатируете их. Вы эксплуатируете вселенную. Эта планета и, возможно, звезда, вокруг которой они вращаются, вытягивают энергию из галактики, которая сама умирает. Она пьет кровь своих товарищей. Это справедливо?

Джерек внимательно слушал.

– Моя Амелия говорила что-то похожее. Я мог понять ее немного лучше, Ли Пао. Ваш и ее миры кажутся близкими в некоторых аспектах, и из того, что я знаю, там тоже есть зверинцы.

– Вы имеете в виду тюрьмы? Это просто совпадения, Джерек. Мы содержим тюрьмы для тех, кто совершает поступки против общества. Те, кто находится там, оказались в них, потому что рисковали – поставили свою личную свободу против какой-либо формы личной выгоды.

– Путешественники во времени так же, как и в космосе, часто верят, что рискуют своей жизнью. Мы не наказываем их, мы ухаживаем за ними.

– Вы не уважаете их, – сказал Ли Пао.

Железная Орхидея поджала губы в своего рода улыбке.

– Некоторые слишком озадачены, бедняги, чтобы понять свою судьбу, а те, кто не озадачен, быстро успокаиваются. Разве вы не устроились, Ли Пао? Вы редко пропускаете вечеринки. Я знаю многих других путешественников, которые живут среди нас, почти не бывая на своих местах в зверинце. Разве мы используем силу, чтобы содержать их там, мой дорогой? Разве мы обманываем их?

– Иногда.

– Только таким же образом, каким мы обманываем друг друга ради извлечения удовольствия из этого.

Ли Пао снова предпочел изменить направление беседы. Он ткнул пухлым пальцем в Джерека.

– А как “ваша Амелия”? Ей доставляет удовольствие быть марионеткой в ваших играх? Ей нравится быть пешкой?

Джерек был удивлен.

– Что вы, Ли Пао. Она никогда не была изменена физически.

Ли Пао вздохнул.

Железная Орхидея потащила Джерека в сторону, все еще держа руку на его плечах.

– Идем, плод моего лона. Вы извините нас, Ли Пао?

Ли Пао коротко наклонил голову.

– Я видела миссис Ундервуд, – сказала Железная Орхидея Джереку, когда они поплыли выше, где было совсем мало людей. – Она выглядит красивее, чем когда либо. Она была достаточно добра похвалить мой костюм. Ты узнал его? – Думаю нет.

– Миссис Ундервуд узнала когда я напомнила ей о красивой истории, которую мне рассказал один из городов. Я знаю не всю историю, так как город многое забыл, но достаточно чтобы сделать костюм. Эта история о старой Флоренции и Леди в Лампе, которой требовалось пятьсот солдат в день! Вообрази! Пятьсот! – она облизнула пурпурные губы и ухмыльнулась. – Эти древние! Я намерена воспроизвести всю легенду. Знаешь, здесь есть солдаты. Они прибыли совсем недавно и находятся в зверинце Герцога Королев. Но их только двадцать или около того.

– Ты можешь сделать собственных.

– Я знаю, плоть от моей плоти, но это не будет тем же самым. Это твоя вина.

– Каким образом, вечный цветок?

– В эти дни требуется подлинность. Репродукции без оригиналов являются абсолютной анафемой. А их становится все меньше, они исчезают так быстро.

– Путешественники во времени?

– Естественно. Космические путешественники остаются. Но какая от них польза?

– Морфейл говорил с тобой, красивейшая из цветов?

– О, немного, мое семя, и все только предупреждения, все пророчества.

Мы не должны слушать его. Я полагаю, что скоро исчезнет и миссис Ундервуд. Возможно, тогда вещи вернутся к более приемлемому порядку.

– Амелия останется со мной, – сказал Джерек, заметив, как он думал, печальную нотку в голосе матери.

– Ты проводишь время только с ней, – сказала Железная Орхидея. – Ты одержим ею. Почему?

– Любовь, – ответил он ей.

– Но, как я понимаю, она не делает никаких выражений любви. Вы едва прикасаетесь друг к другу!

– Ее обычаи не такие как наши.

– Тогда ее обычаи примитивны!

– Отличны.

– А! – ее тон стал недовольным. – Она занимает все твои мысли, она влияет на твой вкус. Пускай она идет своим путем, а ты – своим. Кто знает, позже эти курсы смогут снова пересечься. Я слышала кое-что о твоих приключениях. Они были ошеломляющими. Вы оба нуждаетесь в отдыхе, в более легкой компании. Но ты ли, цвет моего чрева, держишь ее около себя, когда ей лучше быть свободной?

– Она свободна, она любит меня.

– Я снова повторяю – нет никаких признаков любви.

– Мне известны признаки.

– Ты не можешь описать их?

– Они выражаются в жестах, в тоне голоса, в выражениях глаз.

– Хо, хо! Такая телепатия слишком тонка для меня! Любовь – это прикосновение плоти к плоти, произнесенные шепотом слова, кончик пальца, проведенный нежно вдоль позвоночника, сжатие бедра. В твоей любви, Джерек нет страсти. Она бледная, она слабая.

– Нет, дарительница жизни. Ты притворяешься, что не понимаешь. Но зачем?

Ее взгляд был пристальным и загадочным.

– Мама? Сильнейшая из Орхидей?

Но она повернула кольцо власти и упала вниз, как камень, не сказав ни слова в ответ. Он видел как она исчезла в большой толпе, кишевшей внизу около середины здания. Ему показалось странным поведение матери. Она выказывала настроение, которое он никогда не встречал прежде. Она, казалось, потеряла часть своей мудрости и заменила ее злостью (к которой она всегда имела склонность, но злость требовала ума, чтобы сделать ее занимательной), она выказывала неприязнь к Амелии Ундервуд, которой в ней не наблюдалось раньше. Джерек покачал головой. Как могло быть, что она не находила удовольствия, как всегда делала в прошлом, в его удовольствии? Пожав плечами, он направился к нижнему уровню.

Незнакомец приветствуя его, показался из ближайшей галереи. Он был одет в сомбреро, причудливый жилет, сапоги и красные штаны.

– Джерек, моя кровь! Зачем ты летишь так быстро?

Только глаза выдавали личность владельца, и даже это сбивало его с толку почти секунду, прежде чем он осознал правду.

– Железная Орхидея! Как ты многочисленна!

– Ты уже встретил других?

– Одну из них. Которая является оригиналом?

– Мы все можем заявлять право на это, но есть программа. В определенное время несколько исчезнут, останется одна. Не имеет значения, какая, не правда ли? Этот метод позволяет мне всюду успеть.

– Ты еще не встречала Амелию Ундервуд?

– Нет, с тех пор, как я посетила вас на ранчо, моя любовь. Она все еще с тобой?

Он решил избежать повторения.

– Твой маскарад очень впечатляет.

– Я представляю великого героя времен миссис Ундервуд. Король бандитов, любимый всеми бродягами, который стал править нацией и был убит в расцвете сил. Это цикл легенд, с которыми ты должен быть знаком.

– Имя?

– Руби Джек Кеннеди. Где-то… – она бросила взгляд вокруг. – Ты найдешь меня в костюме вероломной женщины, которая в конце концов предала его. Ее имя было Роза Ли, – Железная Орхидея понизила голос, – Она вступила в связь с итальянцем по имени Маузер, знаменитому по хитрости способу, которым он ловил своих жертв. Джерек счел эту беседу более подходящей и был доволен слушать ее в то время, как она продолжала свое восторженное изложение старой легенды на тему о крови, убийстве, мести и проклятии, наложенное на клан из-за ложной гордости его патриарха. Он почти не вникал в ее слова, пока не услышал знакомую фразу (раскрывающую ее пристрастие к ней, так как она не могла знать, что одна из ее “Я” уже использовало эту фразу:

– В эти дни требуется подлинность. Ты не чувствуешь Джерек, что изобретение тормозится опытом? Вспомни, как мы обычно ограждали Ли Пао от сообщения нам подробностей и деталей тех веков, которые мы воссоздаем? Разве мы поступали не мудро?

Она овладела только половиной его внимания.

– Я допускаю, что нашим развлечениям не хватает чего-то по моему вкусу, с тех пор, как я путешествовал сквозь время. И, конечно, я сам, можно сказать, являюсь причиной моды, которую ты находишь такой неудобной. Она, в свою очередь невнимательно выслушала его заявление, беспокойно осматривая зал.

– Я думаю, они называют это “социалистический реализм”, – пробормотала она.

– Мой “Лондон” начал определенную тенденцию к восстановлению наблюдаемой реальности… – продолжал он, но она махнула ему рукой, не потому что не согласилась, а потому что он прервал ее монолог. – Это дух, мой щенок, а не выражение, изменилось. Мы кажется потеряли легкость нашей жизни. Где наша любовь к контрасту? Или мы все стали антикварами и ничем больше? Что происходит с нами, Джерек?

Настроение этой Железной Орхидеи сильно отличалось от настроения другой матери, уже встреченной им. Если она просто хотела аудиторию, пока болтала, он с удовольствием выполнил эту роль, хотя не испытывал интереса к спору.

Возможно, эта тема являлась единственной, которую могло поддерживать факсимиле, подумал он. В конце концов, самым большим преимуществом саморепродукции была возможность отстаивать столько различных мнений, сколько хочешь, в одно и то же время.

Мальчиком, вспомнил Джерек, он был свидетелем жаркого спора полудюжины Железных Орхидей. Она находила, что ей гораздо легче разделиться спорить лицом к лицу, чем пытаться привести в порядок свои мысли в общепринятых манерах. Это факсимиле, тем не менее, оказалось несколько скучным, хотя обладало пафосом.

Пафос, думал Джерек, нормально не появляется в характере матери. Заметил ли он его в копии, которую встретил первой? Возможно…

– Я, конечно, обожаю сюрпризы, – продолжала она. – Я приветствую разнообразие. Это соль существования, как говорили древние. Следовательно я должна бы радоваться всем этим новым событиям. Этим “изложениям Времени” Браннарта, этим исчезновениям, всем этим приходам и уходам. Я удивляюсь, почему я чувствую… как это… “Беспокойство”? Встревожена? Ты когда-нибудь видел меня “встревоженной”, мое яйцо?

Он пробормотал.

– Никогда.

– Да я встревожена. Но в чем причина? Я не могу определить ее. Должна ли я обвинить себя, Джерек?

– Конечно нет.

– Почему? Почему? Веселье Уходит. Спокойствие покидает меня… а на их месте встревоженность. Ха! Заболевание путешественников во времени и в космосе, к которому мы, в Конце Времени всегда имели иммунитет. До сих пор, Джерек…

– Нежнейшая из матерей, я не совсем…

– Если становится модным вновь открывать и заражаться древними психозами, тогда я против моды. Безумие пройдет. Что может поддерживать его? Новости Монгрова? Какие-нибудь махинации Джеггета? Эксперименты Браннарта?

– Последние два, – предложил он. – Если вселенная умирает…

Но она уже переключилась на новую тему и снова высказала одержимость оригинала. Ее тон стал легче, но не обманул его.

– Можно, конечно, взглянуть на твою миссис Ундервуд, как на зачинщика…

Заявление было сказано с подчеркнутой интонацией. Перед именем и позади него были очень короткие паузы. Она ждала от него или защиты или отрицания миссис Ундервуд, но он избежал ловушки.

Джерек ответил.

– Великолепнейший из бутонов, Ли Пао сказал бы, что источник нашего смятения лежит внутри нас самих. Он уверен что мы держим правду взаперти, а обнимаем иллюзию. И иллюзия, намекает он, начинает раскрывать, как таковая, себя. Вот почему, говорит Ли Пао, мы обеспокоены.

Но это была непримиримая копия.

– А ты, Джерек! Когда-то веселое дитя! Умнейший из мужчин! Самый изобретательный из художников! Блестящий мальчик, как мне кажется, ты стал тусклым. И почему? Потому что Джеггет подбил тебя сыграть любовника! Как это примитивно…

– Мама! Где твоя мудрость? Ладно, зная, я уверен, что мы скоро будем женаты. Я заметил изменения в ее отношении ко мне.

– Что из этого? Я в восхищении!

Отсутствие у нее доброго юмора удивило Джерека.

– Твердейший из металлов я умоляю, не делай из меня просителя! Разве я должен удовлетворять мегеру, когда я был уверен в добром расположении друга?

– Надеюсь, я больше чем друг, частица моей крови!

Ему пришла в голову мысль, что если он вновь раскрыл Любовь, она раскрыла Ревность. Неужели одно не может существовать без другого?

– Мама, я прошу тебя подумать…

Из-под сомбреро послышалось фырканье.

– Я вижу она поднимается. Значит она имеет свои собственные кольца?

– Конечно.

– Ты думаешь, это умно, давать дикарю…

Амелия уже проплыла в пределах слышимости. Фальшивая улыбка покрывала губы этого несовершенного двойника.

– Ага! Миссис Ундервуд. Какая восхитительная простота вкуса – голубое с белым!

Амелия Ундервуд не сразу узнала Железную Орхидею. Ее кивок был вежливым, но она отказалась игнорировать вызов. – Совершенно ошеломлена сверкающим экзотизмом вашего малинового цвета, миссис Корнелиан.

Наклон сомбреро.

– А какую роль, моя дорогая, вы приняли сегодня?

– Сожалею, мы пришли сами собой. Но разве я не видела вас прежде в том ящикообразном костюме, затем попозже в желтом плаще оригинального вида? Так много превосходных костюмов. – Да, здесь есть одна в желтом, я забыла. Иногда меня одолевают столько интересных идей. Вы, должно быть, думаете, что я грубовата, дорогой предок?

– Никогда, пышнейшая из орхидей.

Джерек удивился. Он в первый раз услышал, как миссис Ундервуд использует подобный язык. Его начала веселить эта встреча, но Железная Орхидея отказалась продолжать разговор. Она наклонилась вперед и благословила сына показным поцелуем, чтобы уколоть Амелию Ундервуд.

– Браннарт прибыл. Я обещала ему отчитаться за 1896 год. Иногда, но редко, он бывает скучным. Пока дорогие дети.

Она использовала пирует вниз. Джерек заинтересовался, где она увидела Браннарта Морфейла, так как горбатый хромоногий ученый нигде не был виден. Амелия Ундервуд снова взяла его за руку.

– Ваша мать кажется расстроенной. Не самодовольной как обычно.

– Это потому, что она слишком сильно разделила себя. Сущность каждой копии оказалась немного слабоватой, – объяснил Джерек.

– Хотя ясно, что она рассматривает меня, как врага.

– Вряд ли. Она, как вы видите, не полностью в себе…

– Я польщена, мистер Корнелиан. Это удовольствие, когда тебя принимают всерьез.

– Но я озабочен ею. Она никогда не была серьезной в своей жизни прежде.

– И вы хотите сказать, что виновата я?

– Я думаю она обеспокоена, ощущая потерю контроля над своей судьбой, подобную той, какую испытали мы в Начале Времени? Это тревожное ощущение. – Достаточно мне знакомое, мистер Корнелиан.

– Возможно она привыкнет к нему. Сопротивляться – это на нее не похоже.

– Я была бы рада посоветовать ей, как бороться с этим.

Он, наконец, ощутил иронию в ее словах и бросил на нее вопросительный взгляд. Ее глаза смеялись. Он подавил желание обнять ее и лишь коснулся руки, очень нежно.

– Вы развлекали их всем, – сказал он, – там внизу.

– Надеюсь, что так. Язык, благодаря вашим пилюлям, не составил проблем. Я чувствую, будто говорю на своем собственном. Но идеи иногда трудно передать. Ваши представления очень отличаются.

– Хотя вы больше не проклинаете их.

– Не делайте ошибок, я продолжаю не одобрять их, но ничего не добьешься голым отрицанием и опровержением.

– Мне кажется вы берете вверх. Именно это и не нравится Железной Орхидеи.

– Кажется, я имею небольшой общественный успех, но это, в свою очередь, приводит к осложнениям.

– Осложнения? – Джерек поклонился О’Кале Инкардиналу в образе королевы Британии, который отдал ему салют.

– Они спрашивают меня мое мнение. О подлинности их костюмов. – Бедное воображение.

– Не совсем. Но ни один не является подлинным, хотя большая часть очень красивые. Знания ваших людей о моем времени очень отличные, по крайней мере поверхностны. Они постепенно опускались все ниже и ниже.