Текст книги "Танцоры в конце времени"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Джерек добавлял последние штрихи к своему творению, которое он назвал просто: “Лондон, 1896 год”, когда его окликнул знакомый апатичный голос:

– Джерек, ты – гений, и это – лучшее твое произведение!

Сидя верхом на огромном, парящем в воздухе лебеде, укутанный в одежды голубого и синего цветов, в которых почти утопало его длинное бледное лицо, Лорд Джеггед Канарии улыбался одной из своих умнейших, самых загадочных улыбок.

Джерек, стоящий на крыше одной из тюрем, переместился по воздуху на статую кэба, рядом с которой парил лебедь Джеггеда.

– Красивый лебедь, – сказал Джерек. – Вы привезли с собой миссис Ундервуд?

– Ты, значит, знаешь, как я назвал его?!

– Что? – Джерек недоуменно нахмурился.

– Лебедь! Я думал, милый Джерек, что ты имеешь в виду лебедя. Я назвал лебедя Миссис Амелия Ундервуд. В честь твоего друга.

– Лорд Джеггед, – сказал Джерек с усмешкой, – вы обманываете меня. Я знаю вашу склонность к манипуляциям. Помните мир, который вы построили и населили микроскопическими воинами? В этот раз вы играете с любовью, с судьбой… с людьми, которых знаете. Вы поощрили меня к ухаживаниям за миссис Амелией Ундервуд. И вообще большая часть деталей этого плана исходила от вас, хотя вы заставили меня поверить, будто идеи принадлежали мне. Я уверен, что вы помогли миледи Шарлотине осуществить ее месть. Вы, должно быть, как-то связаны с моим благополучным прибытием в 1896 год. Далее, вполне возможно, именно вы похитили миссис Амелию Ундервуд и перенесли ее в наш век в самом начале.

Лорд Джеггед рассмеялся, и закружился на своем лебеде вокруг самых высоких зданий. Он нырял вниз и поднимался вверх – и все время смеялся.

– Джерек! Ты умен! Ты лучший из нас всех!

– Но где сейчас миссис Амелия Ундервуд? – Джерек Корнелиан следовал за своим другом, не отставая; его серый костюм с оранжевыми стрелами трепетал во время движения сквозь воздух. – Я думал, вы послали сообщение, что привезете ее с собой!

– Я? Сообщение? Нет.

– Тогда где она?

– В Бромли, я полагаю. В Кенте, Англия, 1896 год.

– О Лорд Джеггед, вы жестоки!

– В некоторой степени. – Лорд Джеггед направил лебедя туда, где Джерек присел передохнуть на голову статуи. Это была странная статуя – с повязкой на глазах, с мечом в одной руке и золочеными весами в другой. – Ты чему-нибудь научился во время своего короткого пребывания в прошлом, Джерек?

– Я испытал что-то, Лорд Джеггед, но не уверен, что сумел понять эти чувства.

– Что ж, я думаю, это лучший способ учебы, – снова улыбнулся Лорд Джеггед.

– Это были вы… лорд Главный Судья…. не так ли? – спросил Джерек.

Улыбка стала шире.

– Вы должны доставить миссис Амелию Ундервуд сюда, ко мне, Лорд Джеггед, – сказал Джерек, не дождавшись ответа. – Хотя бы только для того, чтобы она могла увидеть это. – Джерек развел руками.

– Эффект Морфейла – неоспоримый факт. Браннарт продолжает утверждать.

– Вы знаете больше.

– Польщен. Ты слыхал, между прочим, что случилось с Монгровом и инопланетянином Юшариспом?

– Я был занят и не слышал сплетен.

– Они построили космический корабль и улетели вместе распространять сообщение Юшариспа во Вселенной.

– Итак, Монгров покинул нас… – Джерек почувствовал печаль, услышав эту новость.

– Он устанет от миссии и вернется.

– Надеюсь.

– А твоя мать, Железная Орхидея… Ее увлечение Вертером де Гете кончилось. Я слышал, она теперь с Герцогом Королев, который фактически удалился от мира, и они вместе планируют вечеринку. Она будет направляющим ангелом, так что вечеринка должна быть успешной.

– Я рад, – кивнул Джерек. – Думаю, скоро отправлюсь увидеться с ней.

– Поезжай, она любит тебя. Мы все любим тебя, Джерек.

– А я люблю миссис Амелию Ундервуд, – многозначительно сказал Джерек. – Увижу ли я ее снова, Лорд Джеггед?

Лорд Джеггед похлопал по спине грациозного лебедя, и птица замахала крыльями, унося своего седока.

– Увижу ли я ее? – настойчиво закричал вслед Джерек.

И Лорд Джеггед ответил через плечо:

– Несомненно, увидишь. Хотя сначала многому предстоит случится. Во всяком случае, до Конца Времени еще по крайней мере тысяча лет! Прощай, мой преданный друг! Адью, влекомый ветром Времени листик, мой воришка, моя печаль, моя игрушка! Джерек, моя радость, до свидания!

И Джерек увидел, как белый лебедь повернул голову на длинной шее, чтобы взглянуть на него загадочными глазами, прежде чем исчезнуть за единственным облачком, плывущим по небу.

В одеждах различных оттенков зеленого цвета, Железная Орхидея и ее сын расположились на зеленой лужайке, плавно спускающейся к голубовато-зеленоватому озеру. Время близилось к вечеру, дул теплый ветерок.

Между Железной Орхидеей и ее стройным сыном лежала золотисто-зеленая скатерть, уставленная нефритовой посудой с тем, что осталось от близящегося к концу пикника. Здесь были зеленые яблоки, зеленый виноград и сердечки артишоков, чеснок и огурцы, маленькие дыни с зеленой мякотью, сельдерей и авокадо, виноградные листья и груши, а в углу скатерти полыхала редиска.

Изумрудные губы Железной Орхидеи слегка приоткрылись, когда она потянулась за неочищенным миндалем, не спуская глаз с Джерека, рассказывающего о своих приключениях в эпохе Рассвета. Ее зачаровал рассказ, хотя она и не все понимала.

– И ты нашел смысл добродетели, моя плоть? – Она задумалась, не взять ли вместо миндаля огурец.

Джерек вздохнул.

– Должен признать, что я не уверен. Но, думаю, это имеет какую-то связь с развращенностью. – Он засмеялся и вытянулся на прохладной траве. – Одна вещь ведет к другой, мама.

– Что ты имеешь в виду, моя любовь, под развращенностью?

– Что-то связанное с неспособностью контролировать свои решения. Что, в свою очередь, имеет какую-то связь с окружением, в котором ты предпочитаешь жить… если у тебя вообще есть выбор. Возможно, когда миссис Амелия Ундервуд вернется, она сможет объяснить лучше.

– Она вернется сюда? – Безотчетным движением пальцы Железной Орхидеи опустились на редиску и кинули ее в рот.

– Уверен, – сказал Джерек.

– И тогда ты будешь счастлив?

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением.

– Что ты имеешь в виду, мама, под словом “счастлив”?

Майкл МУРКОК

ТАНЦОРЫ В КОНЦЕ ВРЕМЕНИ III

КОНЕЦ ВСЕХ ПЕСЕН

Майкл МУРКОК

ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com http://bestlibrary.agava.ru

Потух огонь, растрачено тепло.

(Таков конец всех песен на земле.)

Вино златое выпито. На дне

Лишь капли, что полыни горше мне.

Здоровье и надежду унесло -

Вслед за любовью канули во мгле.

Лишь призраки со мною до конца -

Из тех, что без души и без лица.

И скучно и тоскливо ждать нам всем,

Когда опустят занавес совсем…

Таков конец всех песен на Земле.

Эрнест Доусон,

“Остатки!”, 1899г.

Глава 1 ДЖЕРЕК КОРНЕЛИАН И МИССИС АМЕЛИЯ УНДЕРВУД ОБЩАЮТСЯ В НЕКОТОРОЙ СТЕПЕНИ С ПРИРОДОЙ

– Я действительно считаю, мистер Корнелиан, что мы должны хотя бы попытаться есть их сырыми.

Миссис Амелия Ундервуд поправила тыльной стороной ладони левой руки густые золотисто-каштановые волосы над ухом, а правой рукой сдернула превратившуюся в лохмотья юбку. Жест получился почти раздраженным, блеск ее серых глаз, вероятно, не уступил бы волчьему. Чувствовалось что-то, еле сдерживаемое в манере, в которой она чопорно расположилась на глыбе девственного известняка, наблюдая за Джереком Корнелианом, скорчившимся на четвереньках на песке палеозойского пляжа и потеющего под лучами силурийского (или девонского) солнца.

Вероятно уже в тысячный раз он пытался ударом друг о друга двух своих колец власти высечь искру, чтобы зажечь кучу высохшего мха, которую он в порыве энтузиазма, давно рассеявшегося, собрал несколькими часами раньше. – Но вы говорили мне, – пробормотал Джерек, – что даже подумать не можете… Вот! Это была искра? Или только отблеск?

– Отблеск, – сказала она, – я думаю.

– Мы не должны отчаиваться, миссис Ундервуд. – Но оптимизм его уже почти истощился. Снова он ударил кольцом о кольцо.

Вокруг Джерека были раскиданы измочаленные и сломанные ветки папоротника, которые он пытался до этого тереть друг о друга по ее совету. Миссис Ундервуд поморщилась, когда кольцо стукнуло о другое кольцо. В тишине силурийского дня звук оказывал на ее нервы эффект, о котором она раньше не подозревала, никогда не рассматривая себя одной из тех сверхчувствительных женщин, заполняющих дамские романы. Она всегда считала себя крепкой и чрезвычайно здоровой.

Миссис Ундервуд вздохнула. Без сомнений, скука внесла свою лепту в ее психологическое состояние.

Джерек вздохнул в ответ.

– Вероятно для этого нужно умение, – признался он. – Где трилобиты? он рассеянно оглядел землю вокруг себя. – Большинство уползло обратно в море, я думаю, холодно ответила она ему. – Два брахиопода заползли на ваш сюртук, – показала она.

– Ага! – он чуть ли не с нежностью снял моллюсков с запачканной темной ткани и с сомнением уставился внутрь раковины.

Миссис Ундервуд облизнула губы.

– Дайте мне их, – приказала она, доставая заколку для шляпы.

Опустив голову – Пилат перед фарисеями – он уступил ей.

– В конце концов, – говорила она ему, направляя заколку, – нам не хватает только чеснока и масла для блюда, достойного французской кухни, – эти слова, казалось, не приободрили ее. Она заколебалась.

– Миссис Ундервуд?

– Я думаю, не принести ли нам благодарственную молитву? – она нахмурилась. – Это может помочь. Наверное, этот цвет…

– Слишком красивый, – с готовностью подтвердил он. – Я понимаю вас. Кто может уничтожить такую прелесть?

– Этот зеленовато-пурпурный цвет нравится вам?

– А вам нет?

– Только не в пище, мистер Корнелиан.

– Тогда в чем?

– Ну… – неопределенным тоном, – нет, даже в картинках. Он вызывает в памяти излишества до-рафаэльцев. Зловещий цвет.

– А-а…

– Это возможно, объясняет ваши склонности… – она оставила тему, если бы я смогла преодолеть…

– А желтый цвет? – он попытался соблазнить ее существом в мягком панцире, которое только что обнаружил в своем заднем кармане. Оно прицепилось к его пальцу, и ощущение напоминало поцелуй.

Миссис Ундервуд уронила моллюсков и шляпную заколку, закрыла лицо руками и начала плакать.

– Миссис Ундервуд! – растерялся Джерек. Он пошевелил ногой кучу веток. – Может быть, если я использую кольцо, как призму и направлю лучи солнца через него, мы сможем…

Послышался громкий скрипучий звук, и Джерек сперва подумал, что это протестует одно из созданий в панцире. Затем – еще один скрип позади него. Миссис Ундервуд отняла руки, открыв красные глаза, которые сейчас расширились в удивлении.

– Эй! Я говорю – эй, вы, там!

Джерек обернулся.

Шлепая по мелководью, явно безразличный к влаге, шел мужчина, одетый в матросскую нательную фуфайку, твидовый пиджак и брюки гольф.

Толстые шерстяные чулки и крепкие башмаки из недубленой кожи. В одной руке он сжимал странно скрученный стержень из хрусталя. В остальном он выглядел современником миссис Ундервуд. Он улыбался.

– Я спрашиваю вы говорите по-английски?

Он имел загорелую внешность, пышные усы и признаки пробивающейся бороды. Мужчина остановился, уперев руки в бедра, и сияя улыбкой.

– Ну?

Миссис Ундервуд растерянно ответила:

– Мы говорим по-английски, сэр. Мы и в самом деле, по крайней мере я, англичане. Как, должно быть, и вы.

– Прекрасный денек, не правда ли? – незнакомец кивнул на море. – Тихий и приятный. Должно быть, ранний девонский период, а? Вы долго здесь находитесь?

– Достаточно долго, сэр.

– Мы потерпели аварию, – пояснил Джерек. Неисправность нашей машины времени. Парадоксы оказались ей не по силам, я думаю.

Незнакомец мрачно кивнул.

– Я иногда встречал подобные затруднения, хотя, к счастью, без таких трагических результатов. Вы из девятнадцатого столетия, как я понимаю?

– Миссис Ундервуд – да. Я прибыл из Конца времени.

– Ага! – улыбнулся незнакомец. – Я только что оттуда. Мне повезло наблюдать полный распад Вселенной – очень не долго, конечно. Я тоже отбыл сначала из девятнадцатого столетия. Здесь моя обычная обстановка, когда я путешествую в прошлое. Странным является то, что у меня сложилось впечатление, что я направляюсь вперед – за Конец Времени. Мои приборы показывали это, хотя я здесь, – он поскреб соломенного цвета волосы, добавив с некоторым разочарованием:

– Я надеялся на какое-нибудь разъяснение.

– Вы, значит, находитесь на пути в будущее? – спросила мисс Ундервуд.

– В девятнадцатое столетие?

– Кажется так оно и есть. Когда вы отправились в путешествие во времени?

– 1896 год, – ответила ему мисс Ундервуд.

– Я из 1894 года. Я не знал, что кто-то еще наткнется на мое открытие в этом веке…

– Вот! – воскликнул Джерек. – Мистер Уэллс был прав. – Наша машина происходила из периода времени мистера Корнелиана, – сказала она. – В начале я была похищена и перенесена в Конец Времени при обстоятельствах, остающихся загадочными. Также остаются неясными мотивы моего похитителя. Я… – она спохватившись, замолчала. – Это не представляет для вас интереса, конечно, – она облизнула губы. – У вас нет, наверное, средств зажечь огонь, сэр?

Незнакомец похлопал по оттопыривающимся карманам своего пиджака.

– Где-то есть спички. Я склонен носить на себе как можно больше нужных вещей. На случай аварии… Вот они где, – он вытащил большой коробок восковых спичек. – Я бы дал вам весь коробок, но…

– Несколько штук хватит. Вы сказали, что знакомы с ранним девоном…

– Знаком насколько это возможно.

– Тогда пригодится ваш совет. Например, насчет съедобности этих моллюсков?

– Я думаю, вы найдете миалинус аб квадрата наименее приятной. Очень немногие из них ядовиты, хотя определенного расстройства желудка не избежать. Я и сам подвержен таким расстройствам.

– А как эти миалины выглядят? – спросил Джерек.

– О, как двухстворчатые раковины. Их лучше всего выкапывать.

Мисс Ундервуд взяла пять спичек из коробки и протянула ее назад.

– Ваш экипаж, сэр, функционирует хорошо? – спросил Джерек.

– О, да, превосходно.

– И вы возвращаетесь в девятнадцатое столетие?

– В 1895 год, я надеюсь.

– Значит вы можете взять нас с собой?

Незнакомец покачал головой.

– Это одноместная машина. Седло едва вмещает меня с тех пор, как я стал прибавлять в весе. Идемте я покажу вам, – он повернулся и потопал по песку, в направлении, откуда пришел. Они последовали за ним.

– К тому же, – добавил незнакомец, – было бы ошибкой с моей стороны пытаться перенести людей из 1896 года в 1895 год. Вы встретились бы сами с собой, что привело бы к значительной путанице. Допустимо чуть-чуть вмешиваться в Логику Времени, но мне страшно представить, что случится, если пойти на такой явный парадокс. Мне кажется, что если вы обращаетесь с этой логикой так легко, неудивительно, – поймите, я не читаю вам мораль – что вы оказались в таком положении.

– Значит вы подтверждаете теорию Морфейла, – сказал Джерек, с трудом тащившийся рядом с путешественником во времени. – Время сопротивляться парадоксу, соответственно регулируя. Можно сказать, отказываясь допустить чужеродное тело в период, которому оно не принадлежит.

– Если есть вероятность парадокса, да. Я подозреваю, что все это связано с сознанием и пониманием нашей группы того, что составляет Прошлое, Настоящее и Будущее. То есть, Время, как таковое не существует… У мисс Ундервуд вырвалось негромкое восклицание при виде экипажа незнакомца. Экипаж состоял из открытой рамы, собранной из обрезков бронзовых трубок и черного дерева. То там, то тут виднелась слоновая кость, наряду с одной или двумя посеребренными частями и медной катушкой, установленной наверху рамы, прямо под подпружиненным кожаным сидением, обычно устанавливаемым на велосипедах. Перед сидением находилась маленькая панель с приборами и бронзовый полукруг с отверстием для рычагов. В остальном машина состояла из никеля и стекла. И имела изношенный вид, с потертостями, вмятинами и трещинами во многих местах. Позади седла был укреплен большой сундук, к которому сразу же направился незнакомец, расстегивая бронзовые пряжки и откинув крышку. Первым предметом, вытащенным из сундука оказался двуствольный пистолет, который он положил на седло, затем извлек тюк кисеи и тропический шлем от солнца, и, наконец, обеими руками незнакомец вытащил большую соломенную корзину и поставил ее на песок к их ногам.

– Это может пригодиться вам, – сказал он, убрав остальные предметы назад в сундук и вновь закрепив застежки. – Это все, что я могу сделать для вас. И я уже объяснил, что не могу вас взять с собой и почему это невозможно. Вы же не хотите встретиться с самими собой посреди площади Ватерлоо? – засмеялся он.

– Вы имеете в виду площадь Пикадилли, сэр? – нахмурившись спросила мисс Ундервуд.

– Никогда не слышал о ней, – ответил путешественник во времени.

– А я никогда не слышала о площади Ватерлоо, – сказала ему. – Вы уверены, что вы из 1894 года?

Незнакомец почесал щетину на подбородке, выглядя немного обеспокоенным.

– Я думал, что прошел полный круг, – пробормотал он. – Хм, вероятно, эта вселенная не совсем такая же, как та, что я покинул. Может быть для каждого нового путешественника во времени возникает новая хронология?

Может, существует бесконечное число вселенных? – его лицо оживилось. – Должен сказать, что это прекрасное приключение. Вы не голодны?

Мисс Амелия Ундервуд подняла вверх прекрасные брови.

Незнакомец показал на корзину.

– Моя провизия, – сказал он, – пользуйтесь ей, как угодно. Я рискую отправиться без запасов еды до моей следующей остановки – надеюсь, в 1895 году. Ну, мне пора отправляться в путь.

Он поклонился и поднял на изготовку свой хрустальный стержень. Взобравшись в седло, он вставил стержень в бронзовую панель и проделал какие-то регулировки с другими приборами.

Мисс Ундервуд уже поднимала крышку корзины. Ее лица не было видно, но Джереку показалось, что она еле слышно напевает себе под нос.

– Желаю удачи вам обоим, – бодро сказал незнакомец, – уверен, что вы не застрянете здесь навечно. Это маловероятно, не так ли? Я имею в виду, какая бы была находка для археологов, ха, ха! Ваши кости…

Раздался резкий щелчок, когда незнакомец сдвинул свой рычаг, и почти сразу же машина времени начала становиться все менее и менее отчетливой. Медь заблестела, стекло замерцало, что-то, казалось, быстро начало вращаться над головой незнакомца, и вскоре он и машина стали полупрозрачными. В лицо Джерека ударил неожиданный порыв ветра, возникшего ниоткуда, а затем путешественник во времени исчез.

– О, смотрите, мистер Корнелиан! – воскликнула мисс Амелия Ундервуд, извлекая свой трофей. – Цыпленок!

Глава 2 ИНСПЕКТОР СПРИНГЕР ВКУШАЕТ ПРЕЛЕСТИ ПРОСТОЙ ЖИЗНИ

В последующие два дня и две ночи определенная напряженность в отношениях, исчезнувшая было перед появлением путешественника во времени, но затем вновь появившаяся, все еще существовала между влюбленными (потому что они были влюбленными – только ее воспитание отрицало это), и они беспокойно спали, вместе, на постели из веток папоротника, где им ничто не угрожало, кроме любознательного внимания маленьких моллюсков и трилобитов, которым теперь в свою очередь, нечего было бояться благодаря корзине, набитой консервами бутылками в количестве, достаточном для поддержания сил целой экспедиции в течении месяца. Ни крупные звери, ни неожиданные перемены погоды не угрожали нашему Адаму и Еве. И только одну Еву мучил один внутренний конфликт, а Адам испытывал только простое недоумение, но он был привычен к этому, а неожиданные перемены и капризы судьбы составляли суть его существования до недавнего времени – все же его настроения, не быть такими, как раньше. Они пробудились, эти настроения, где-то на рассвете в то утро, и красота, которая по своей утонченности превосходила любое произведение искусства. Огромная половинка солнца так заполняла линию горизонта, что окружающее небо сверкало тысячами оттенков цвета меди, а солнечные лучи, распростертые над морем, казались индивидуально раскрашенными – голубые, желтые, серые, розовые – пока не сливались снова, вместе в вышине над пляжем, заставляя желтый песок сверкать белым светом, превращая известняк в мерцающее серебро, а отдельные листья и стебли папоротников в зелень, кажущуюся почти разумной, настолько она была живой. И в центре этой панорамы находилась человеческая фигура, вырисовываясь на фоне пульсирующего малинового цвета полукруга в бархатном платье цвета темного янтаря, с горячими, как пламя, золотисто-каштановыми волосами, белые руки и шея отражались нежнейшими оттенками самого бледного мака. И там была музыка – ее звонкий голос, декламирующий любимое стихотворение, содержание которого слегка не соответствовало окружению:

Где красная самка-червь взывала о яростной мести,

А прибой мрачно шумел под серебряно-лунным небом,

Где звучал ее хриплый, но когда-то нежный голос,

Сейчас стою я.

Не ее ли призрак этим серым, холодным утром,

Не ее ли это призрак скользнуло мимо?

Джерек энергично выпрямил спину и скинул сюртук, который укрывал его ночью. Увидеть свою любовь таким образом, в обстоятельствах подчеркивающих совершенство ее красоты, затмило все другие мысли в его голове. Глаза Джерека и все его лицо засияло. Он ждал продолжения, но она молчала, откинув назад локоны и поджав самые милые из губ.

– Ну и что же? – сказал он.

Медленно, сквозь радужную мглу, из тени в свет, показалось ее лицо.

На губах застыл вопрос.

– Амелия? – он осмелился произнести ее имя.

Веки ее опустились.

– Что это? – пробормотала она.

– Это было? Был ее призрак? Я жду заключения.

Ее губы искривились, возможно, чуть капризно, но глаза продолжали изучать песок, который она шевелила острым концом своего не полностью застегнутого ботинка.

– Уэлдрейк не говорит. Это риторический вопрос.

– Очень здравая и рассудительная поэма, не так ли?

Чувство сходства смешенного со скромностью, заставило ее ресницы подняться на момент и быстро опустились.

– Большинство хороших поэм являются здравыми и рассудительными, мистер Корнелиан, если они передают… значение, смысл. Эта поэма говорит о смерти – и сам умер преждевременно. Моя кузина подарила его “Посмертные поэмы” на мое двадцатилетие. Вскоре ее так же отняла у нас чахотка.

– Значит вся хорошая литература о смерти?

– Да, серьезная литература.

– Смерть серьезна?

– Во всяком случае это конец, – тут она оборвала себя, сочтя эти слова циничными, и поправилась:

– Хотя, по-настоящему, это начало… нашей реальной жизни, вечной жизни…

Миссис Ундервуд повернулась к солнцу, уже поднявшемуся выше и менее великолепному.

– Вы имеете в виду, в конце Времени? В нашем собственном домике?

– Не обращайте внимания, – она запнулась, затем продолжила более высоким, но очень естественным тоном. – Это мое наказание. Я считаю, быть лишенной в мои последние часы собрата-христианина в качестве единомышленника.

В ее словах чувствовалась какая-то неискренность. Еда, которую она приняла в течении последних двух дней, размягчила ее. Сейчас она почти приветствовала простые ужасы голода, предпочитая их более сложным опасностям отдать себя этому клоуну, этому невинному младенцу (о, да, и возможно, этой благородной мужественной личности, так как смелость Джерека, его доброта не вызывали никаких сомнений). Она старалась со все меньшим успехом воссоздать то более раннее, более подходящее настроение покорной безнадежности.

– Я прервал вас – Джерек прислонился спиной к скале. – Простите меня.

Было так восхитительно проснуться под звуки вашего голоса. Вы не продолжите?

Миссис Ундервуд прочистила горло и снова повернулась к морю:

Что скажешь мне дитя Луны, когда мы встанем у светлой реки?

Когда лесные листья дышат гармонично напеву южного ветра.

Ты подашь мне свою руку, дитя Луны? Ты подашь мне свою руку?

Но ее выступление утратило прежний шарм даже для ее собственных ушей, и она прочитала следующий отрывок еще с меньшей проникновенностью:

Ты подаришь мне этот погребальный костер, порождение Солнца,

Когда небо целиком в пламени?

Когда дневная жара усыпляет мозг, и жужжат опоенные пчелы.

Ты откроешь мне свое имя, отражение Солнца?

Ты откроешь мне свое имя?

Джерек моргнул.

– Боюсь я совсем ничего не понял…

Солнце уже почти встало, великолепие сцены исчезло, хотя бледный золотой свет все еще касался неба и моря, и день был спокойным и знойным. – О, какие вещи я мог создать при таком вдохновении, если бы действовали мои кольца власти! Панорама за панорамой, и все это для вас, Амелия!

– У вас нет литературы в Конце Времени? – спросила она. – Ваше искусство только визуально?

– Мы беседуем, – сказал он. – Вы слушали нас.

– Беседу называют искусством, и все же…

– Мы не записываем их, – сказал Джерек, – Если вы это имеете в виду. Зачем? Одинаковые беседы возникают часто – одни и те же наблюдения делаются заново. Разве человек открывает что-нибудь новое посредством значков, которые, как я видел, вы используете? Если это так, возможно, я должен…

– Мы займем время, – сказала она, – если я буду учить вас писать и читать.

– Конечно, – согласился Джерек.

Она знала, что вопросы, которые он задает, невинны, но они все равно поражали ее. Она смеялась:

– О, дорогой мистер Корнелиан, о, милый…

Джерек старался не вникать в ее настроения, а разделять их. Он смеялся вместе с ней, затем вскочил на ноги и подошел. Она ждала его. Он остановился в нескольких шагах, улыбаясь, но уже серьезный.

Она подняла руку к своей шее.

– И тем не менее литература больше чем беседа. У нас есть история!

– Мы превращаем в истории свои собственные жизни, В Конце Времени. У нас есть средства для этого. Разве вы не сделали то же самое, если бы могли?

– Общество требует, чтобы мы не делали этого.

– Почему?

– Возможно, потому что истории будут противоречить одна другой. Нас так много… там…

– здесь, – сказал он, – только мы двое.

– Наше пребывание в этом… этом Раю неопределенно. Кто знает, когда…

– Но логика, если мы будем удалены отсюда, то окажемся на конце времени, а не в 1895 году. А разве там нас тоже не ждет Рай?

– Я бы не хотела называть его так.

Они смотрели друг другу в глаза. Море шептало громче их слов. Он не мог пошевелиться, хотя хотел продвинуться в перед. Ее поза удерживала его: положение подбородка, незначительный подъем одного плеча.

– Мы сможем быть одни, если вы захотите этого.

– В Раю не должно быть выбора.

– Тогда по крайней мере, здесь… – его взгляд был напряженным, он требовал, он умолял.

– И унести с собой наш грех из рая?

– Не грех, если только под этим вы подразумеваете то, что причиняет вашим друзьям боль. Подумайте обо мне.

– Мы страдаем. Оба, – Море казалось очень громким, а ее голос еле слышным, как ветерок в папоротниках. – Любовь жестока!

– Нет! – его крик нарушил тишину. Он засмеялся. – Это чушь! Жесток страх! Один страх!

– О, я не вынесу этого, – вспыхнула она, поднимая лицо к небу, и засмеялась, когда он схватил ее за руки и наклонился, чтобы поцеловать в щеку. На ее глазах выступили слезы, она вытерла их рукавом и помешала поцелую. Потом она начала напевать мелодию, положила одну руку ему на плечо, оставив другую в его руке, сделала танцевальное па, проведя Джерека шаг или два. – Возможно моя судьба предопределена, – сказала она и улыбнулась ему улыбкой любви, боли и чуточку жалости к себе. – О, идемте, мистер Корнелиан, я научу вас танцевать. Если это Рай, давайте наслаждаться им, пока можем!

Облегченно вздохнув, Джерек позволил ей вести себя в танце.

Вскоре он смеялся, дитя любви и, на момент перестав быть зрелым человеком, мужчиной, воли которого надо подчиняться.

Катастрофа была отодвинута (если это считать катастрофой), они прыгали на берегу палеозойского моря и импровизировали польку.

Но катастрофа была только отсрочена. Оба ожидали завершения, исполнения завершения, исполнения неизбежного. И Джерек запел беззвучную песню о том, что она сейчас станет его невестой, его гордостью, его праздником.

Но песне было суждено умереть на его губах. Они обогнули куст хрупкой растительности, прошли участок, вымощенной желтой галькой, и остановились в неожиданном удивлении. Оба недовольно смотрели, чувствуя, как жизненные силы утекают от них, а их место занимает напряженная ярость.

Миссис Ундервуд, вздохнув, вновь замкнулась в жестком бархате своего платья.

– Мы обречены! – пробормотала она.

Они продолжали смотреть на спину человека, нарушившего их идиллию. А тот оставался в неведении об их гневе и их присутствии. В закатанной по локти рубашке и по колено брюках, с твердо сидящей на массивной голове котелком, с вересковой трубкой в зубах, пришелец довольно шлепал босыми ногами по воде первобытного океана.

Пока они наблюдали за ним, он вытащил большой белый платок из кармана темных брюк (жилет, пиджак, ботинки и носки лежали аккуратно сложенными и неуместными на пляже позади него), встряхнул его, завязал маленький узелок на каждом углу, снял свою шляпу и натянул платок поверх лысеющей головы. Завершив эту операцию, он начал напевать: “Пом-те пом, пом-пом-пом, те-пом-пом!”, заходя немного дальше в мелкую воду. Затем остановился, чтобы поднять красную, покрытую пупырышками ногу и смахнул двух или трех пшеничного цвета трилобитов, которые начали взбираться по его ноге.

– Смешные маленькие попрошайки, – было слышно, как он произнес это себе под нос, не возражая, кажется, против их любопытства.

Лицо миссис Ундервуд стало бледным.

– Разве такое возможно? – затем злым шепотом. – Он преследует нас сквозь время! – Она протянула свою руку к Джереку. – Мне кажется мое уважение к Скотланд-Ярду возрастает…

Забыв о своем личном разочаровании в пользу общественных обязанностей (у него развелось чувство собственности по отношению к палеозою). Джерек окликнул:

– Добрый день, инспектор Спрингер!

Миссис Ундервуд протянула свою руку, чтобы остановить его, но слишком поздно. Инспектор Спрингер, почти ангельское выражение лица которого исчезло, сменившей более знакомой суровой профессиональной маской, невольно обернулся.

Со шляпой в левой руке, о которой он совершенно забыл, он правой рукой вынул трубку изо рта и всмотрелся, моргая. Он тяжело вздохнул, что было совершенно похоже на их недавние вздохи. Состояние счастья ускользало прочь.

– Великие небеса!

– Пусть будут небеса, если вы хотите, – приветствовал поправку Джерек, все еще не до конца изучивший нравы девятнадцатого столетия.

– Я думал это, было Небо, – шлепок инспектора Спрингера по любопытному трилобиту выглядел менее терпимым, чем раньше. – Но теперь я начинаю сомневаться в этом. Более похоже на Ад… – он вспомнил о присутствии миссис Ундервуд и печально уставился на мокрую штанину. – Я имел в виду другое место.

В ее тоне послышался оттенок удовлетворенного злорадства:

– Вы думали, что умерли, инспектор Спрингер?