Текст книги "Убийство по французски"

Автор книги: Мартин О'Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

26

Сидя за хрупким бюро, которое когда-то принадлежало ее бабке, мадам Селестин Баске положила телефонную трубку и сделала запись в дневнике. Воскресенье. Обед с семейством Фазилло и затем несколько конов пикета. Будет забавно. Такая приятная пара, такие хорошие друзья. Но придется быть начеку. Эта Шанталь ужасно жульничает. Да и муж у нее не лучше.

Закончив писать, Селестин завернула колпачок на ручке и подумала, составит ли Поль ей компанию. Но покачала головой, словно ответ был для нее очевиден. Вечер за картами? Даже нечего надеяться. Мужа это вообще не интересует. Прежде рак на горе свистнет. Потому-то она предварительно и предупредила Шанталь, что скорее всего он будет занят и не сможет участвовать.

И это было разочарованием, одним из длинной череды обманутых надежд. И неловкостью. Можно представить, что подумают ее друзья. Лучше бы не было поводов оправдываться. Она бы хотела, чтобы Поль был с ней и с ее друзьями. Без всяких этих... жалких вежливых отговорок.

Однако она понимала, что не было абсолютно никакого смысла предлагать это мужу. Самое большее, чего она добилась бы, укоризненного, обиженного взгляда: мол, ты же должна понимать, ну уж если тебе действительно нужно, чтобы я был, то что ж... А потом, за час до выхода ему позвонят, или он начнет отпрашиваться, или что-то произойдет. Это уже становится невыносимым. Свободного времени у него все меньше. Встречи там, дела здесь, ленч, обед... Порой она не видит его с утра до утра. По уик-эндам то же самое – телефонный звонок, и он куда-то едет, с кем-то встречается. Поцелуй в щеку – а их служанка Адель уже готова подать ленч или вот-вот придут друзья. Уезжает без всякого предупреждения.

Это заставляет ее страдать. И печалиться тоже. Ведь Селестин любит мужа и скучает по нему. Ей хочется, чтобы он был рядом, был с ней. Она нахмурилась. Несправедливо! Они всегда говорили об этом, повторяли одно и то же: когда мальчики станут достаточно взрослыми, когда «Валадо-э-Сье» достаточно окрепнет, он отойдет от дел. Они станут отдыхать, путешествовать, смотреть мир. И вот, пожалуйста, уже отпраздновали его день рождения – ни много ни мало пятьдесят Девять лет. Дети выросли и готовы его заменить. Разве не пришло время успокоиться?

Но он продолжает свое. Что за упрямец! Это-то поначалу она и любила в нем. Его напористость, энергию, силу. Вопреки себе, она любила это и сейчас, по прошествии тридцати лет.

Первый раз, когда его увидела, как-то призналась она дочери Амели, у нее задрожали колени. Правда-правда... Эта густая шевелюра вьющихся черных волос, демонстративно выпяченная широкая грудь, вспыхнувший страстью взгляд и улыбка, которой он одарил ее при встрече. Сын подрядчика из Пейроля, получивший свой первый контракт на расширение завода Валадо, семейного бизнеса, который ее предки начали в Марселе и который принес семье состояние. Мыловарня Валадо, производителей прекрасного мыла – твердые кирпичи с пемзой для армии Наполеона, дешево пахнущие брикеты для простонародья и благоухающие, в красивой обертке плитки для аристократии. Семейный бизнес, в который, несмотря на все усилия родителей найти для единственной дочери более, подходящую пару, в конце концов вошел строитель из Пейроля.

Взяв в свои руки бразды правления, когда здоровье вынудило отца отойти отдел, Поль рискнул компанией, но после неуверенного старта он начал получать прибыль, о какой его предшественники и не мечтали. Несмотря на то что все они возражали, он свернул первоначальный бизнес в спекуляцию недвижимостью и девелоперство, импорт и экспорт – а что, у ее мужа есть даже собственный торговый флот. Адмирал в семье, не меньше. И хотя отец никогда не верил в него, постоянно умалял его достоинства, Селестин знала, что Поль печется о семейном бизнесе. Нет никого более верного, более решительного, более целеустремленного, чем он. Взять хотя бы это утро, нисколько не отличающееся от других. Не успели они закончить завтрак, как он встал из-за стола и ушел к себе в кабинет, начал названивать, организовывать встречи.

Но ведь точно, думала она, наступает время, когда он может со спокойной душой передать дела. Лоран, их старший, прекрасный администратор, терпеливо ждет, выполняя мелкие поручения, а их второй сын, Люсьен, вот-вот получит диплом МВА в Фонтенбло. Оба мальчика прирожденные финансисты и рисковать умеют, как и отец.

Новое поколение, думала Селестин. Конечно, наступил момент, когда Поль, как в прошлом ее отец, должен отойти в сторону. Их позиции в компании сильны, стоимость акций обеспечена. А он все еще держится за свое. В один из дней, боялась она, его хватит удар или сердечный приступ, или он поедет и разобьет свою модную машину и все закончится прежде, чем они смогут начать свое совместное будущее.

Селестин встала из-за бюро и подошла к камину. Над ним на закопченной каменной доске был вырезан герб семьи Валадо – три оливы и пара жерновов, начальный источник их богатства. Пять поколений с тех пор, как этот герб был врезан в камень, семья живет здесь, в этом элегантном, старом bastide[25]25
  Загородный дом (фр.).


[Закрыть] в пригороде Экса. Селестин любила его величавость, простор, гостиные с высокими потолками и стертые каменные полы. Семейную мебель и портреты. Сады и виноградник. Она живет здесь пятьдесят два года, с матерью и отцом, теперь с Полем. И вот сейчас, неожиданно, дом показался пустым. Холодным. Не только потому, что Поля никогда не бывает здесь, а потому, что она поняла – он просто слишком велик для них. Их время здесь прошло. Просто не стало смысла дальше откладывать. Надо переходить к следующему этапу. Время позволить Лорану или Люсьену с их семьями въехать сюда, как сделали они с Полем.

Только вот для Поля все как обычно – бизнес, бизнес, бизнес...

Или то, или...

Дверь кабинета открылась, и в нее протиснулся муж, надевая пиджак и перекладывая кейс из руки в руку, чтобы попасть в рукава. Селестин подошла к нему, помогла расправить воротник.

– Трудный день? – спросила она, идя за ним через комнату в прихожую.

– Как все остальные, дорогая. Нет упокоения для грешников.

У парадной двери Баске обернулся, чтобы обнять жену. От него пахло карамельками с кашу. Кейс, который был у него в руке, слегка задел ей ногу.

– Я вернусь поздно. Обед с ребятами-планировщиками, – сказал он. – На твоем месте я бы не стал меня дожидаться.

И он снова ее поцеловал.

– Поль...

– Да? – отозвался он, открыв пультом замки на дверях своего серебряного «порше», забросив кейс на пассажирское место и сев за руль.

Она сошла по ступеням за ним.

– Просто...

Фазилло. Воскресенье. Может, попробовать прижать его?

– Да? – повторил он, приоткрывая окно.

Но она уже передумала.

– О, ничего. Ничего. – А потом добавила для убедительности: – Просто будь осторожен, слышишь? Не езди слишком быстро в этом, в этом...

– «Порше», – со смаком подсказал муж. – Это «порше», дорогая.

Подмигнув, он завел двигатель. Селестин, отойдя к ступеням, махала ему рукой, пока он ехал по подъездной дорожке.

– Прошу тебя, Боже, присмотри за ним, – помолилась она, потом повернулась и поднялась по ступеням в дом.

27

Дом находился посередине одной из трех террас, вырубленных на склоне горы и образующих пыльную, выжженную солнцем площадку в северной части Йера.

Один из команды Жако, фотограф Шевэн, работая с телефонными справочниками, нашел фамилию Монель и адрес и передал их по телефону Жако и Гасталю как раз в тот момент, когда тем удалось отделаться от банды репортеров возле «Аква-Сите».

– Н-н-ничего в марсельском справочнике, босс. Ничего в Тулоне. И, по словам Д-Д-Дежарта, ничего в Салон-де-Вит-ри. А вот в Йере. Только один человек с фамилией Монель. Жильбер. Адрес есть.

– Он наверняка на работе, – сказал Гасталь, прогуливаясь рядом с Жако у передней дверцы автомобиля и поглядывая на дощатое строение на площадке. – Перед тем как проделать этот путь, следовало позвонить. Или направить сюда местных ребят.

Жако промолчал. Он все еще сердился на Гасталя за неуместные комментарии для прессы в «Аква-Сите». Придется жестоко расплачиваться за этот ляп, а объем работы учетверится. В связи с прессой, которая будет завалена звонками от людей, желающих признаться, поделиться бесполезной информацией. Ее придется просеивать, изучать, проверять. Не говоря уже о пинках от Гимпье и судьи-ревизора. Меньше всего Жако был настроен выслушивать «здравицы» от мадам Соланж Боннефуа.

Рядом с дверью звонка не было, поэтому Жако постучал. Порывистый ветер, который рябил поверхность водоема в «Аква-Сите», дул и здесь, принося с собой резкий запах соли с солеварен в Этан-де-Пескье. Он уже собрался постучать второй раз, как дверь распахнулась.

Мужчина, возрастом за пятьдесят, в майке и шортах, коротко подстриженные пучки волос торчат на висках, искоса смотрел на них. На подбородке темнела щетина, во взгляде еще не пропал сон. Он был бос и выглядел так, словно его только что вытащили из кровати.

– Да? – Он переводил взгляд с Жако на Гасталя. – Чем-то помочь? – У него из-за спины доносились звуки радио.

– Мсье Монель? Жильбер Монель?

– Это я. Кто хочет знать? – Он выпятил подбородок, руки упер в бока.

Парень больше не кажется сонным, отметил Жако.

– Уголовная полиция, Марсель.

Монель прищурился, устало вздохнул.

– Что он натворил в этот раз?

– Можно нам войти, мсье?

Монель зыркнул на них и посторонился, но так, что им пришлось протискиваться между ним и косяком.

Передняя дверь вела непосредственно в гостиную. Пол представлял собой отполированный бетон, смягченный кое-где подобием ковров, какие пожилые дамы плетут из старых колготок. Стол и три стула размещались у дальней стены, два кресла из искусственной кожи стояли перед телевизором и двухсекционным электрокамином. На каминной полке виднелись пустые бутылки из-под пива, возле кресла валялась куча газет, на одном из подлокотников чудом держалась пепельница.

Закрыв дверь и шагая впереди непрошеных гостей, Монель пересек комнату. Выдвинул стул, уселся, глубоко вздохнул. Он пригладил волосы, словно осознавал, что они торчат, однако это усилие не принесло эффекта.

– Ничего не говорите. Дайте я отгадаю... – сказал Moнель, уменьшая громкость транзистора. Взволнованная дама с придыханием предлагала всем покупать увлажнитель «Аведа». Такой нежный, такой душистый...

– Вы сказали «он», мсье. Это ваш сын? – Жако тоже взял стул и подсел к Монелю.

Стол, за которым они расположилась, был покрыт мятой, синей в клетку скатертью, которая стола темнее в тех местах, где на нее падала жирная еда.

Монель достал банку, открыл ее и вытащил бумагу для сворачивания сигарет. На другой стороне комнаты, зашуршав жалюзи, Гасталь прислонился спиной к подоконнику.

– Я должен вам рассказывать? – Монель вынул из банки паутину табака и разложил ее на бумаге. Свернул сигарету и лизнул ее, чтобы не раскручивалась.

Жако пожал плечами.

– Филипп. Безбашенный малый. – Монель покачал головой, покопался в кармане шорт и вытащил «зиппо». Откинул крышку, крутанул колесико и подставил кончик сигарете к огню.

– У него проблемы? – спросил Жако.

– Разве вы здесь не из-за этого? – уставился на него Монель.

Он выдул облачко дыма поверх их голов и положил зажигалку в карман.

– На самом деле нет. Не из-за вашего сына. Мы по поводу вашей дочери.

Мужчина набычился. Теперь он внимательно слушал Жако.

– И?..

Жако вынул из кармана фотографию Вики Монель и передал ее отцу. Снимок сделали с одной из интернетовских порно-галерей, но обрезали так, что виднелась одна голова. Глаза его дочери жадно смотрели на что-то за рамкой, черные волосы свешивались на лицо, губы кривились в улыбке.

Монель взял фотографию, повернул к свету и стал рассматривать.

– Да. Это она. – Он кивнул и затянулся сигаретой. Положил фотографию на стол.

– Могу я спросить, когда вы в последний раз видели свою дочь? – Жако забрал фотографию.

Монель вонзился в Жако долгим взглядом.

– Четыре-пять лет назад, – произнес он наконец.

– Я полагаю, она жила в Марселе?

– Так вы же оттуда, сами сказали.

– Ее зовут Вики?

– Вики. Правильно. Ну. Что интересует? Во что она впуталась?

Жако поведал обо всем так быстро и так мягко, как только мог – как тело было найдено в озере возле Салон-де-Витри, как определили, что это Вики Монель.

Когда Жако закончил говорить, с сожалением разведя руками, Монель последний раз затянулся сигаретой и бросил ее в пустую бутылку из-под пива. Он приложил руку ко рту, откинул голову назад и устремил потухший взгляд в потолок.

Монель убрал руку ото рта, провел ею по щеке.

– Утонула, говорите? – Он словно искал способ взять себя в руки.

– Боюсь, это не был несчастный случай, – тихо произнес Жако.

Монель кивнул, сделал еще одну безуспешную попытку пригладить волосы.

– Думаю, это должно было случиться.

– Что заставляет вас так думать, мсье? – прозвучал с другого конца комнаты голос Гасталя, не оставляя мужчине времени на то, чтобы предаться горестным раздумьям.

Прежде чем ответить, Монель помолчал, словно ему нужно было собраться с силами.

– Она не уехала пять лет назад, – наконец начал он. – Я вышвырнул ее – девятнадцать лет и слишком много хлопот, понимаете? Ее мать ушла так же, как она. Я просто не мог справиться с ней один. Вы знаете, как бывает?..

Монель подался вперед, облокотился на стол и закрыл лицо ладонями. Он пытался справиться с собой, но Жако видел, что это проигранное сражение. Он был не в силах бороться. Сдавленное рыдание подтвердило догадку.

– Мне очень жаль, – пробормотал Жако.

Монель провел рукой по глазам и губам.

– Она была еще та штучка. Спросите любого. Но она не заслужила...

Он не смог продолжать. Жильбер Монель оплакивал свою дочь.

28

Карно обожал среды. Любимый день недели. В эту среду он был там, где всегда, – сидел на открытой террасе на Каталан-Плаж с газетой на коленях, одноразовой чашечкой эспрессо в руке и мобильником в кармане. Ему нравилось думать об этом месте как о своем офисе. В разгар утра солнце уже выбралось из-за завесы низких облаков над Монтредоном и сияло с голубого чистого неба, играя бликами на поверхности моря и нагревая деревянную скамью, на которой он расположился.

Под ним метрах в двадцати раздавались доносимые ветром крики и восклицания полудюжины девиц в бикини, загорелых и стройных, которые разделились по трое с каждой стороны волейбольной сетки и просили дать им пас. Утро среды, все как всегда. Утро среды, когда команда старшеклассниц каталанского лицея, оставив учебу, устремлялась на пляж поиграть в волейбол.

Что за прекрасный город Марсель, подумал Карно, какие удовольствия он предлагает своим жителям! И Карно был не одинок в своих рассуждениях. Каталан-Плаж был излюбленным местом для приема утренних солнечных ванн, получения глотка свежего воздуха для старичков, собравшихся поиграть в лото, подремать, почитать газеты, ну и, конечно, как и он, поглазеть на лицеисток. И, похоже, никто против этого не возражал. Девушки уж точно. Они будто радовались вниманию. Присутствие наблюдателей заставляло их кричать громче, напрягаться немного больше, демонстрируя прелесть своих гибких загорелых тел.

К тому же, Карно знал, они играли хорошо и на них стоило посмотреть. Два года назад лицеистка по имени Таня вошла в национальную сборную и завоевала серебро на последнем европейском чемпионате. А сейчас там была одна волейболистка, которая привлекала всеобщее внимание. Не потому что играла особенно хорошо, просто она была самой красивой на площадке. Лет семнадцать, может, восемнадцать, с великолепной каштановой косой, которую она не стала закалывать на затылке, аквамариновое бикини подчеркивало загар, длинные руки и ноги. А как она бросалась на песок в отчаянной попытке вытащить мяч... Боже... Он прежде ее не видел, но знал имя, которое постоянно выкрикивали подруги по команде, – Алис. Алис.

Карно смотрел, как она поднимается на ноги, отряхивает песок, прилипший к локтям, животу, ногам – кремовые островки на фоне коричневой кожи. Он точно знал, что делал бы с Алис там, на берегу, один на один. Теплая вода, шланг, струя воды текла бы по залепленным песком частям тела, открывая прикрытое им теплое, загорелое тело...

Он услышал, как в кармане зазвонил мобильник. Карно отставил кофе, отложил газету, снял солнечные очки и открыл крышку телефона. Он проверил имя. На этот звонок он ответит. Рэссак. Его главный.

Слушая и говоря в трубку, Карно ни на секунду не отрывал взгляда от Алис.

– Дуасно, да... Правильно... Тот самый, я уверен. Только что вышел из Бомет. Они поставили его отрабатывать условное освобождение... В «Молино». На кухне... Обычно по вечерам... Это все, что я узнал. За ним непросто следить, скажу я вам... Да, да. Он понимает – что-то происходит, но не может оторваться от «Молино». Там его и найдете... Нет проблем, скажите Кушо, чтобы он мне позвонил. С радостью. В любое время...

Карно засунул мобильник в карман. Хоть во время разговора он смотрел на площадку, но прокараулил, что игра закончилась и девушки ушли.

Теперь самое интересное.

Оставив газету и пустую чашку на сиденье, Карно спустился по лестнице. Желто-коричневые мокасины проваливались под его тяжестью в песок. Шесть девушек, выстроившись в линию, поливали себя из душа. Вода стекала по их телам, струилась сквозь волосы. Он снова надел очки. Господи, что за зрелище! И Алис, в конце шеренги, двигает бедрами, направляя воду то струей, то душем на заднюю часть ног, заставляя ее сверкать на коже, смывать песок. Чего бы он только не дал...

Карно не раз удавалось добиваться на пляже побед.

29

Адрес. Жильбер Монель дал им адрес. По дороге в Марсель от дома Монеля в Йере Жако раздумывал о том, что они могут там найти. Зацепку? Улику? Что-нибудь, за что можно ухватиться, что может указать путь вперед?

Это Жако спросил, не известно ли Монелю, где жила его дочь. Поведя тыльной стороной ладони по глазам, Монель выдвинул ящик стола, достал конверт и передал им. Внутри Жако обнаружил что-то вроде поздравительной открытки, но на обратной стороне, где конверт заклеивался, был от руки написан адрес. Словно Вики захотела, чтобы отец узнал, где она находится.

Жако повертел конверт, но не нашел почтового штемпеля.

– Когда вы это получили? – спросил он.

– На Рождество, за несколько дней до него.

– В этом году?

Монель кивнул.

– Она посылала вам открытки каждый год? – Это Гасталь от окна.

Монель покачал головой, высморкался.

Жако никак не мог решить: от того ли горюет мужчина, что не попытался навестить дочь, не повидал ее, чтобы наладить отношения? Но теперь уже слишком поздно.

Поблагодарив его, вернув рождественскую открытку, Жако поднялся, и Монель проводил их до двери.

В дверях Жако тихо спросил о теле Вики – как бы он хотел распорядиться насчет него...

– Ее можно привезти сюда? Чтобы похоронить? – спросил, помедлив, Монель. – Было бы приятно... снова иметь ее рядом.

– Я позабочусь об этом, – сказал Жако, и они пожали друг другу руки.

Через час, очутившись в первом марсельском округе, Жако и Гасталь подъезжали к построенному в девятнадцатом столетии жилому многоквартирному дому на Кур-Льето. Дом был заново оштукатурен, ставни на всех пяти этажах радовали взгляд свежей краской, на крыше была выложена новая черепица и установлены цинковые сливы. Парадная дверь была покрашена черным лаком, а латунная доска с домофоном и девятью кнопками до блеска отполирована. Это было приличное место, граница Ноэль и Тьер, и аренда, подумал Жако, вполне могла стоить тысяч двадцать франков в месяц. Намного больше, чем он платит за свою квартиру на Ле Мулен. Он также подумал об имени, В. Монель, четко видном возле верхней кнопки. Место, где она жила. Место, которое они искали. Чтобы найти его здесь.

Не теряя времени, понимая, что ответа с верхнего этажа не будет, Жако позвонил консьержу.

Из интеркома раздался женский голос, и Жако пояснил цель их визита. Спустя минуту мадам Режин Пиганьоль открыла дверь и с мрачным, недоверчивым выражением на лице, вязаньем в одной руке и ключом в другой провела их внутрь.

– Пропала, говорите? О Господи, нет! Такая молодая... О Господи, о Господи... – Она продолжала охать и ахать, ведя их по лестнице. – Мы бы поехали на лифте, если бы он работал, мсье. Они должны были быть здесь вчера, но вы же знаете, как бывает...

Хотя мадам Пиганьоль была примерно того же возраста, что вдова Фораке, выглядела она презентабельнее, как и здание, где главенствовала. Мадам будто несла себя – выпрямленная спина, царственный взгляд. Ее седые волосы были забраны в тугой аккуратный узел, на шее красовалась нитка янтарных бус, простое хлопчатобумажное платье предполагало наличие фигуры, которую мадам Фораке утратила многие годы назад, если вообще когда-либо имела. Она поднималась по лестнице впереди, отвечая на вопросы, и Жако также отметил, что мадам Пиганьоль не носит чулок. На ней были марокканские туфли без задников, ее икры были сухощавыми и слегка загорелыми, на щиколотках виднелась лишь едва заметная сетка голубых вен. Жако заподозрил, что она еще ходит купаться, ранним утром, до того как собираются толпы. Возможно, на Каталан-Плаж, ближайшее к центру города место.

Вопросы начались, когда они взбирались по первому пролету. Звук их шагов заглушался дорожкой из красного плюша посередине лестницы.

– Когда вы в последний раз видели мадемуазель Монель? – приступил Жако.

– У-у, сейчас... На прошлой неделе. Нет, на позапрошлой. – Мадам Пиганьоль начала качать головой. – Что-то вроде того.

– Вы видели ее каждый день?

– Временами, знаете ли. Не особенно регулярно.

– А у мадемуазель Монель есть работа? – продолжил Жако.

– Работа? Об этом мне неизвестно. У ее семьи, по ее словам, были деньги. Одна из тех. Из счастливиц, э?

Жако кивнул, подумав о крошечном доме на террасах в Йере.

– И как давно она живет здесь? – спросил он.

– Немногим больше года – с прошлого апреля, может, марта – я проверю для верности.

– Хорошая квартиросъемщица?

– Просто золотая. Никогда от нее ни звука. Заплатила при въезде за три месяца вперед и потом платила всегда раньше срока. Таких, как она, немного, скажу я вам. Мне ее будет не хватать. Автомобильная катастрофа, говорите?

Жако улыбнулся. Может, фигура и лучше, чем у мадам Фораке, но мозги не идут ни в какое сравнение.

– Убита, боюсь, – ответил он.

– Как скажете, – отозвалась мадам Пиганьоль. – Как скажете.

– Друзей много? – спросил Гасталь, вползая на очередную ступеньку.

Мадам Пиганьоль остановилась на середине третьего пролета. Жако отметил, что не для того, чтобы перевести дух, а чтобы немного подумать над вопросом Гасталя.

– Друзей? Или подружек?

– И тех и других, думаю, – тяжело дыша, выдавил Гасталь. Он стоял на три ступени ниже ее.

Она повернулась и продолжила подъем.

– Пара приятельниц, которые приходили регулярно. Красивые девушки. Я их время от времени видела. Всегда приносили с собой вино. Они шли, помахивая сумочками, а там звякало. Я постоянно удивлялась, что бутылки не разбиваются. Можете себе представить. Лужи на лестнице. И новый ковер. Или в лифте. О-о-о-ля-ля!

– А мужчины?

Мадам Пиганьоль, не оборачиваясь, покачала головой:

– Множество. Она не любила терять время, если вы меня спросите. Но респектабельного вида, знаете ли. Хорошо одетые. Всегда очень вежливые, когда мы встречались в вестибюле.

– Возраст? – спросил Гасталь.

– Я уже сказала, респектабельные. Профессионалы. Красивые машины, красивые костюмы.

– Молодые? Среднего возраста? Пожилые? – снова подал голос Гасталь.

– Я бы сказала, среднего возраста. Казалось, она не особенно интересовалась молодыми людьми.

– Кто-нибудь особенно часто приходил? – спросил Жако, когда они вступили на последний пролет лестницы.

– Можно сказать, никто. Никого, знаете ли, не было постоянного. – Мадам Пиганьоль понимающе вздохнула. – Она была из тех, кто крутит направо и налево, берет свое. И ничего в этом нет плохого.

Ковровая дорожка закончилась на последней ступени лестницы, и мадам Пиганьоль зашлепала по голому полу к двери Вики. Внизу на всех площадках было по две двери, по две квартиры, здесь, под крышей, – только одна.

– Ну, так мы пришли, – объявила она, вставляя ключ в замок и открывая дверь. – Мне подождать? – продолжила мадам, взмахнув вязаньем, словно была бы счастлива посидеть в квартире Вики Монель, пока полицейские будут заниматься осмотром.

– Не нужно, – буркнул Гасталь, забирая ключ. – Мы принесем его вам, когда закончим. И если у нас возникнут какие-то вопросы?..

– Конечно, конечно, мсье. Когда будете выходить, просто стукните мне в дверь. Я здесь до трех, потом иду поплавать.

Жако и Гасталь проводили ее взглядами, когда она прошла по площадке и стала спускаться по лестнице, потом вошли в квартиру Вики. Закрыв за собой дверь, они натянули резиновые перчатки, которые захватили с собой из машины.

Квартира была большой, примерно того же метража, что две квартиры на нижних этажах. Но потолки намного ниже, а наружные стены расположены под большим уклоном, что создавало ощущение тесноватого уюта. Всего пять комнат – гостиная с двумя окнами, выходящими на узкий балкон над Кур-Льето, две спальни в передней и задней частях, с ванной комнатой и кухней между ними. Когда бы ни происходила переделка, решил Жако, строители хорошо потрудились над чердачным помещением. Стены покрыты шершавой штукатуркой в псевдодеревенском стиле, старые половые доски, где они выглядывали наружу, аккуратно перестелены и отциклеваны, наклонные балки на потолке отделаны до золотистого цвета, а рамы на окнах подогнаны так, что совершенно не пропускали шума улицы. Правда, летом не станешь держать окна закрытыми. Насколько Жако мог видеть, несмотря на аккуратность и внимание к деталям – шкафчики на кухне и ванной комнате, встроенные шкафы в спальне, утопленные в стене полки и светильники, – кондиционеров нигде не было. В комнатах, нагретых солнцем, которое накалило черепичную крышу, было душно, в неподвижном воздухе стоял легкий запах гнили от оставшегося в ведре на кухне мусора и завядших цветов. А еще, как далекое воспоминание, аромат женщины.

«Шанель», как у Бони, поморщившись, подумал Жако.

После быстрого осмотра Гасталь занялся спальнями, а Жако вернулся в гостиную. Эта самая большая комната в квартире занимала по меньшей мере половину всего пространства. Прежде чем прикоснуться к чему-либо, Жако остановился в центре, чтобы окинуть взглядом общую картину – пару низких кремовых диванов по сторонам открытого камина, между ними китайский ковер с бахромой, книжные полки, уставленные журналами и украшениями, но без книг, телевизор и музыкальную систему в общем шкафу у камина и стоящий под скатом крыши между окнами овальный обеденный стол с двумя бронзовыми подсвечниками и шестью стульями с плетеными сиденьями. Между подсвечниками стояла ваза из толстого стекла с поникшими остатками ландышей.

«Интересно, бывал здесь, – размышлял Жако, – ее убийца? Приходил ли он в эту квартиру? Видел ли то, что вижу я? Он выбрал Вики Монель на улице, специально пошел за ней, постучал в дверь? Или он был клиентом? Один из «представительного вида мужчин», о которых говорила мадам Пиганьоль? И если он побывал здесь, не оставил ли тогда что-нибудь для меня... какой-нибудь ключик, зацепку, за что можно ухватиться, что может приблизить хоть на шаг к разгадке? Есть только один способ узнать это».

Жако начал с обеденного стола. Методично перебрал разбросанные на нем вещи. Крошечный флакон красного лака для ногтей лежал на боку. Солнечные очки. Щетка для волос. Несколько смятых рецептов, упаковка носовых платков «Кулл», мелочь, жевательная резинка. Шариковая ручка. Огрызок карандаша для ресниц. Но ни следа кошелька, сумки, ключей. Жако ощутил укол разочарования. Должно быть, Вики, в последний раз уходя из квартиры, прихватила все это с собой. Значит, скорее всего убийца не был здесь, он нанес удар где-то в городе. Ночью, похоже, если судить по оставленным солнечным очкам.

Жако переключился на россыпь корреспонденции. Счета, рекламные письма, форма для возобновления членства в местном спортивном зале, парочка бесплатных газет, туристические брошюры в целлофановых пакетах, каталог одежды и конверт с логотипом банка «Лионский кредит». Жако вынул листок с банковским балансом, развернул его и присвистнул. Текущий счет немногим больше шестидесяти тысяч франков, депозит почти двести тысяч. Солидный счет для двадцатипятилетней девицы без образования. Интернет явно приносил неплохие доходы. Неудивительно, что Вики могла позволить себе такую арендную плату.

Жако проверил дату на балансе. Он был выслан в последнюю неделю апреля. Значит, когда письмо было доставлено, скажем, двумя днями позже, Вики Монель была еще жива. С учетом десяти дней, в течение которых, по мнению ребят Дежарта, тело находилось в озере Калад, она, видимо, умерла всего через день или два после того, как увидела, сколько денег у нее в банке.

Вставая из-за стола, Жако услышал, как в спальне напарник выдвигал и задвигал ящики. Гасталь весь отдавался работе, перебирая нижнее белье Вики, словно разгадка была в нем. Жако не особенно удивился тому, что его коллега выбрал спальни.

Обходя комнату, Жако уделил внимание украшениям на книжном шкафу и каминной доске, бархатному шарфу на одном из диванов, трем пустым рюмкам на чайном столике, музыкальной системе и телевизору с плоским экраном, коллекции CD-дисков, выставленных на деревянной подставке. Он вынул несколько, один за другим. По виду, музыка для вечеринок, пляжные сценки на каждой обложке. «Ибица», «Ибица», «Ибица». Потом, где-то в середине, концертные записи Жоао Жильберто и Оскара Петерсона, которые он никогда не видел, даже не слышал о них. Где, черт побери, она их откопала? На мгновение Жако ощутил соблазн сунуть их в карман и вполне мог бы это сделать, если бы в дверях не появился Гасталь, стаскивающий перчатки.

– В обеих спальнях пусто. Хотя одежды у нее достаточно, чтобы открыть магазин для фетишистов. Но мужской одежды или бритвенных принадлежностей нет. Похоже, она жила одна. Еще много игрушек, – подмигнул Гасталь. – Если понимаешь, о чем я.

– И ни кошелька, ни ключей, – отозвался Жако. – Должно быть, она взяла их с собой. – Он еще раз осмотрел комнату и увидел на полу рядом с диваном телефон. Наклонился. Нет имен. Нет автоответчика. Однако Жако увидел маленькую красную книжечку, подоткнутую под аппарат. Он поднял ее и пролистал. Имена и номера. Ничто не привлекло взгляд, не было ничего знакомого. Он махнул книжечкой Гасталю и положил ее в карман. Через пять минут, осмотрев кухню и ванную комнату, Жако запер дверь, и они стали спускаться по лестнице. Возможно, криминалистам больше повезет с отпечатками и они найдут что-то пропущенное ими.