Текст книги "Убийство по французски"

Автор книги: Мартин О'Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

92

Вторник

Вдова Фораке кормила двух своих канареек, Мити и Шири. Подсыпала корм в мисочки, меняла воду в чашечках, попутно болтая с ними. Прислушивалась, когда раздастся звук шагов на лестнице.

Накануне он пришел домой очень поздно, сильно за полночь. Она слышала звук проворачиваемого в замке ключа, скрип двери, звук шагов по плиточному полу вестибюля. Слушала, лежа на кровати и приподняв голову с подушки, чтобы включить в работу оба уха. Вот она, с удовлетворением заметила мадам, легкость поступи. Устраиваясь в постели, мадам Фораке решила, что ее жилец наконец исцелился.

Во вторник утром она несла к передней двери клетки с птицами, чтобы пару часов подержать их на солнце и дать подышать свежим воздухом, когда на лестнице появился Жако. Она опустила Мити и Шири на пол, уперла руки в бока – поза открытого неудовольствия.

– Ну?

– С днем рождения. – Он наклонился и чмокнул ее, что было непросто, если она специально не подставляла щеку.

– Кто сказал, что у меня сегодня день рождения? – усмехнулась мадам, принимая от него маленький сверток.

– Вы. На прошлой неделе. И на позапрошлой. И еще неделей раньше. Точно так, как вы делаете каждый год.

Мадам Фораке в ответ дернула плечом, развязала ленточку, потом намотала ее на пальцы. Развернула обертку, аккуратно сложив бумагу, положила и то и другое в карман. Только тогда взглянула на подарок. Пять дорогущих сигар, тоже с ленточками.

– Вы уже поймали Водяного? – спросила она, поднеся сигары к носу и с подозрением обнюхивая их. – У вас такой вид, будто уже поймали.

Жако покачал головой:

– Пока нет. Но вам беспокоиться не о чем. У меня такое ощущение, что наш приятель переехал.

– У вас ощущение? Всего лишь ощущение? – Мадам Фораке неодобрительно цокнула языком. – И этим вы собираетесь меня успокоить? Одинокую женщину? Когда на свободе бродит маньяк? Пф-ф-ф!

– Вот увидите, – ответил Жако, направляясь к двери. – Запомните мои слова. C'est fini.

Спускаясь по пологим ступеням рю Сальварелли – воздух казался сладковато-соленым на вкус, – Жако знал, что не ошибается. Знал всем своим существом, что в это ясное марсельское утро их человек пакует пожитки или уже уехал.

Во-первых, решил Жако, свернув на рю Оннер, шумиха вокруг убийства де Котиньи должна была заставить его нервничать. Газетные публикации, телерепортажи... Сьюзи де Котиньи оказалась слишком значительной, известной персоной, чтобы ее проигнорировали. Ее убийца станет главной мишенью, а злодеяние – делом особой важности, и преступник наверняка поймет, что Марсель для него больше не тихая гавань, в которой он нежился до сегодняшнего дня. Станет жарко, все силы полиции будут брошены на это дело, и ему придется контролировать каждый свой шаг. Проще, если он здесь временно, как подозревал Жако, просто переехать в другое место.

Во-вторых, если же Водяной все еще здесь, слишком нахальный или самоуверенный, чтобы опасаться повышенной активности полиции, то убийство Куври скорее всего станет для него последней каплей. Теперь, когда они вытянули признание у мадам Баске, которая в настоящее время находилась в полицейском управлении, а пресса разнесла новость о том, как она пыталась замаскировать его под очередное убийство

Водяного, его похождениям будет положен конец. Убийцы вроде Водяного не любят подражания. Ненавидят их. Он наверняка переедет. Куда-нибудь в новое место. В другой город у моря, на реке, возле озера.

Конечно, они не перестанут искать его. Что касается уголовной полиции, то дело останется открытым, пока убийца не будет пойман. Но Жако знал, что это произойдет уже не в Марселе. Во всяком случае, сейчас.

Но однажды поступит звонок из другого управления полиции – опять убийства, опять утопленники. Вот так это бывает. Как Жако сказал Соланж Боннефуа, рано или поздно, где бы он ни был, Водяной допустит ошибку.

И тогда они его возьмут. В Тулоне, Ницце, Биарриц. Где бы он ни проявился.

93

Тело Сюзанны Делахью де Котиньи в сияющем гробу из красного дерева, оборудованном тяжелыми медными ручками, было передано семье Делахью часов в десять утра и вывезено из городского морга в аэропорт в Мариньяне одной из похоронных компаний. Брат Сюзанны, Гас, руководил процессом, находясь под наблюдением Макса Бенедикта, который ехал за ними на такси.

Как заметил Бенедикт, Делахью раздавал чаевые практически всем, с кем сталкивался в то утро, – консьержу на регистрации, мальчику, подогнавшему арендованный им «мерседес», двум санитарам, выкатившим тележку из задней двери морга к лимузину похоронной компании, и, несомненно – хотя Бенедикт не мог это подтвердить, – самим представителям похоронной компании в аэропорту, когда тело было погружено в семейный самолет, а возможно, и чиновникам иммиграционной службы, оформившим документы.

Из Мариньяна Бенедикт проследил за «мерседесом» Делахью до города, где раздающий деньги брокер с Уолл-стрит присоединился к родителям для ленча на террасе.

Бенедикт впервые увидел старших Делахью после их приезда три дня назад. Или они безвылазно сидели у себя в номере, или им удалось избегать его. Как и сын, Леонард Делахью был в черном костюме, при галстуке, а на его жене было узкое черное платье и жакет, черные туфли и шляпка-таблетка. Бенедикт сидел через три стола от них, достаточно близко, чтобы видеть блюда, которые им приносили – кусок жирной печенки и тосты для Гаса Делахью, простой салат из зелени с перепелиными яйцами для его матери и небольшой стейк с жареным картофелем для отца, – но не настолько близко, чтобы расслышать разговор, случайно брошенную шепотом фразу. Брат жертвы пил свой обычный бурбон с разными добавками, а родители ограничились минеральной водой. Они редко смотрели друг на друга и на обслуживавших их официантов. Бенедикт чувствовал объяснимую безысходность в том, как они держат вилки – в американской манере, – как отпивают из своих бокалов, словно они почему-то всегда понимали, что все к тому придет. К тому, что Сюзанна их огорчит в очередной раз – правда, теперь в последний.

Через час после ленча лимузин с шофером, такой же черный, как их одежда, подрулил к подъезду «Нис-Пассед», и семейство Делахи повезли в Катедраль-де-ла-Мажор на заупокойную службу по Юберу де Котиньи. Макс Бенедикт подождал, когда они тронутся от парадного подъезда гостиницы, подозвал такси и поехал за ними на безопасном расстоянии.

Улицы вокруг собора были забиты. Лучшие люди города приехали попрощаться с другом и коллегой, черные зонтики покачивались в воздухе, прикрывая от палящего солнца. Бенедикт наблюдал за происходящим с заднего сиденья такси – медленно текущий поток важных и добропорядочных горожан в шлейфах и фраках, в цилиндрах и форменных костюмах, с шарфами, перчатками, вуалями вливался в двери собора. Он прождал на пыльной жаре, пока закончится служба, и видел, как опять появились две горюющие семьи – старший Делахью под руку с горбившейся мадам де Котиньи, миссис Делахью с сыном, дочь де Котиньи с мужем. За ними следовали носильщики. Гроб с де Котиньи подняли на плечи и прикрыли колыхающимся триколором.

На другой стороне города, у кладбища Сен-Пьер, обогнав кортеж, Бенедикт расплатился с таксистом и занял позицию среди надгробий примерно в пятидесяти метрах от пересечения аллеи дю Жапон и Главной аллеи, в главной части кладбища, где, по словам его человека в «Нис-Пассед», у семьи де Котиньи имелся фамильный мавзолей. Вытащив из кармана бинокль, Бенедикт осматривал миниатюрные псевдогреческие храмы и дворцы паладинов, готические башни и навесы в стиле арабесок, выходящие на аллею.

Было нетрудно узнать мавзолей де Котиньи, который представлял собой ни больше ни меньше, как миниатюрный замок с башенками, крыши которых напоминали колпаки ведьм, и мраморными зубчатыми стенами: Его кованые металлические ворота были широко распахнуты, а поросший травой вал завален венками. Над воротами между склоненными свернутыми знаменами была видна фамилия. Ее заглавные буквы глубоко вырезаны в камне, но их размазывал желтый мох.

Спустя десять минут Бенедикт наблюдал, как катафалк свернул в ворота, въехал на кладбищенскую территорию и потащил за собой колонну черных седанов между тенистых американских лип к семейному участку. Сразу стало понятно, что людей здесь меньше, чем в церкви, и когда они покинули бархатные сиденья, Бенедикт поднял бинокль и начал рассматривать лица. Вот семья Делахью, там плачущая мадам де Котиньи, которую теперь поддерживала внучка, а вокруг них поредевший кружок родственников и друзей.

Гроб медленно сняли с катафалка, и четверо облаченных во фраки сотрудников похоронной компании взялись каждый за одну ручку. Неся таким образом гроб, они торжественно прошествовали к мавзолею, где священник в красной сутане дал последнее благословение, и гроб пронесли в темный склеп. Через одну-две минуты служащие уныло вышли на солнечный свет. Один из них закрыл двери мавзолея, другой вручил матери триколор, которым был накрыт гроб де Котиньи.

Все кончено. Вот так просто и бесповоротно. Захлопали двери машин, заработали двигатели, и через десять минут кладбище опустело. Только листья лип словно шептали свое неразборчивое последнее «прости».

Выйдя на Главную аллею, Бенедикт направился к воротам кладбища, помедлив лишь немного, чтобы взглянуть на притоптанную траву у последнего приюта Юбера де Котиньи, на венки участников траурной церемонии со словами прощания.

У кладбища он поискал такси, но понял, что это нелегкое дело. Основной поток машин двигался на север, в сторону пригорода. Чтобы найти способ уехать в город, ему придется перейти через дорогу, на сторону движения в южном направлении. Он пытался решить, как это лучше сделать, когда серое городское такси выехало из потока и остановилось у обочины. На заднем сиденье ему была видна женщина, протягивающая плату за проезд.

Когда она открыла дверь, Бенедикт шагнул вперед, распахнул ее пошире и предложил женщине руку, чтобы помочь выйти. Ее глаза прятались за солнечными очками, и только узкая полоска черных кудрей виднелась под туго повязанным платком. Одетая в голубой макинтош, наброшенный на кремовый брючный костюм, в руках она держала розу. Не глядя на него, женщина пробормотала то, что он счел словами благодарности, и поспешно прошла в ворота кладбища.

Скользнув на заднее сиденье, нагретое солнцем и сохранившее запах предыдущего пассажира («О-де-Флер», он был в этом уверен), Бенедикт распорядился ехать к «Нис-Пассед», и водитель, непрерывно сигналя, стал протискиваться сквозь поток машин, движущихся в северном направлении.

Когда они разворачивались, въехав на противоположный тротуар и тяжело свалившись с него, Бенедикт обернулся, посмотрел вдоль длинного, затененного липами пространства аллеи и увидел, что дама в пальто и брючном костюме, как оказалось, стоит перед мавзолеем де Котиньи.

Когда такси съехало с тротуара и помчалось вперед, Бенедикт задумался. Кто она? Может, любовница? Пришла на могилу любовника после того, как уехали родственники. Так осмотрительно. Так элегантно и так по-французски, думал он, не удивляясь, что такой человек, как де Котиньи, если женщина и в самом деле стояла у его мавзолея, мог иметь любовницу.

Когда такси въехало в город, Бенедикт размышлял, не стоит ли этим заняться – порасспросить вокруг. Вдруг это новый разворот сюжета? Но потом отринул эту мысль. Работа выходит на стадию упаковки. Настало время рассчитываться в «Нис-Пассед» и ехать домой. Сегодня вечером он сделает окончательную правку и отошлет материал в Нью-Йорк. Если получится, он, быть может, просто добавит заключительную фразу о даме в брючном костюме. О розе. Эдакая незаконченность. Таинственность.

Бенедикту понравилась идея. Нежный маленький штришок.

94

Именно информация Жако о том, что Анэ Куври находилась на третьем месяце беременности, окончательно сломала мадам Селестин Баске. Было ли это осознание, что ее муж Поль, вероятно, усыновил бы ребенка, или же сам факт, что она, Селестин, невольно оборвала две жизни вместо одной, – трудно сказать.

До этой минуты мадам Баске упорно придерживалась своей версии. Обед с друзьями, карты, возвращение домой около одиннадцати часов. Она приготовила себе теплое питье и отправилась наверх спать. Однако муж храпел так громко, что она перешла в спальню сына Лорана, где и провела остаток ночи. И это все, что она может сообщить.

Нет, она лично не была знакома с Анэ Куври, хотя знала, что у мужа есть любовница.

Нет, она не знала, где жила мадемуазель Куври.

Нет, она не ездила к ее дому ночью в воскресенье, когда муж спал.

И нет, она не убивала эту... женщину. Абсурд. Зачем? Он бы довольно скоро сам устал от нее.

Вот на этом накануне вечером они остановились. Ее адвокат Аррондо и ее муж Поль Баске растворились в ночи, оставив мадам Баске обдумывать свое положение в камере предварительного заключения в подвале здания полиции.

Но при отсутствии прямых улик, которые привязывали бы ее к месту преступления, ее упорстве в отношении убийства и благодаря кое-каким весомым доводам, изложенным ее адвокатом Аррондо на следующее утро, казалось все более вероятным, что мадам Баске будет отпущена на свободу.

До того момента, когда вскоре после ленча в полицейское управление доставили предварительный отчет Валери.

Как они и предполагали, никаких следов пронопразона найдено не было. И причиной смерти не было утопление. Она умерла от одиночной ножевой раны на шее, клинок прошел между вторым и третьим грудными позвонками, разорвав позвоночный столб. Кроме того, добавил Валери, жертва получила местный перелом левой лодыжки, в ране обнаружены частицы камня и песка, которые, Жако в этом не сомневался, будут соответствовать любому образцу, взятому под эстакадой в Вайон-дез-Офф.

Еще Валери отметил, что на момент смерти убитая была на третьем месяце беременности.

Большего не понадобилось.

Ближе к вечеру мадам Селестин Баске было официально предъявлено обвинение в убийстве Анэ Куври, и подготовлен немедленный перевод обвиняемой в женское крыло тюрьмы Бомет, пока мэтр Аррондо не подготовит ходатайство о залоге.

Взбегая по лестнице к своему кабинету, Жако чувствовал законное удовлетворение от проделанной за день работы. Убийство раскрыто меньше чем за сутки. Быстрее едва ли обернешься. Он находился на последнем пролете, когда над перилами этажом выше появилась голова Пелюза.

– Звонок от шефа, – сказал он. – Вас вызывает. Вас и Гасталя.

95

В своем кабинете на верхнем этаже Ив Гимпье выглядел взволнованным и раздраженным.

– У меня здесь был Ламонзи. И он жаждет крови. Вашей крови.

Жако кивнул. Гасталь откашлялся.

Оба стояли перед столом Гимпье, босс качался на стуле. Сесть не предложил. За плечом Гимпье через закрытое окно было видно, как чайки кружат у шпиля Катедраль-де-ла-Мажор. Стук отбойных молотков на строительстве ветки метро казался просто нудным отдаленным гулом.

– Что он говорит? – встревоженно спросил Гасталь. Гимпье прекратил раскачиваться и сердито взглянул на него поверх линейки. Жако заметил, что Гимпье не особенно нравится Гасталь.

– Говорит, что вы срываете его расследование...

– Ну, не так уж... нет-нет... – залопотал Гасталь.

– ...наступаете ему на пятки, – продолжал Гимпье, – хотя вам было сказано держаться подальше. Сказал, что вы спугнули подозреваемого, этого Рэссака, и сорвали операцию.

– Не может быть! – воскликнул Гасталь. – Он все неправильно понял.

– Хочешь сказать, что старший офицер лжет, Гасталь? Начальник отдела наркотиков? Ты хочешь сказать...

– Не было выбора, – прервал его Жако, придя на помощь Гасталю. Он понимал, о чем речь. Ламонзи изображал примадонну, искал крайних. Новость о его неудаче в порту циркулировала все утро, надо сказать, ко всеобщему удовольствию. – Рэссак проходил по расследованию дела Водяного, – продолжал Жако. – Что нам было делать? Смотреть сквозь пальцы из-за того, что Ламонзи состряпал некий план и не потрудился никому о нем сообщить?

Гимпье отвернулся от Гасталя и вонзил в Жако ледяной взгляд:

– Проходил? Связан с расследованием дела Водяного? Каким образом? Потому что квартира, владельцем которой он является, была арендована одной из жертв? – Гимпье начал качать головой. – Боюсь, вам придется поискать что-нибудь посущественнее. Я не должен говорить это, но в данный момент приятель Ламонзи требует официального разбирательства. И я не могу сказать, что виню его за это.

– Послушайте, – начал Жако, – было не только...

Но Гимпье ничего не желал слушать.

– По словам Ламонзи, а у меня нет причин ему не верить, он сказал тебе лично на прошлой неделе не лезть, а то будет хуже.

– Мы, насколько было возможно, и не лезли. – Жако старался сдерживаться, однако ощущал растущее раздражение – не на Гимпье, на Ламонзи. Подаст официальную жалобу? Да кем он себя, к черту, мнит?

– Значит, приезд к мсье Рэссаку домой в прошлую пятницу был просто визитом вежливости? – Гимпье бросил линейку и положил руки на подлокотники кресла. – Тебя видели. Как входил и как выходил.

– Он был частью нашего расследования, – повторил Жако медленно и тихо. – Было бы против правил не проверить ниточку. У нас труп на трупе, и мы не хотели очередного...

– Ты не подумал поговорить с Ламонзи?

– Поговорить с Ламонзи? С какой стати? Он-то с нами не разговаривает. Да и что бы он сказал? «Прочь, это мое расследование». – Жако покачал головой. – Не было смысла.

– Так что конкретно произошло? – вступил Гасталь.

Жако бросил взгляд на напарника, не совсем понимая, пытается ли Гасталь сбить накал ситуации или просто преследует свои интересы – как все это может повлиять на его возможный перевод в подразделение Ламонзи.

– По словам Ламонзи, открывался новый канал поставки, – ответил Гимпье. – Старые игроки. Новый источник. Похоже, они решили отказаться от испанских портов и накрутить дополнительную милю. Сюда. В Марсель. Как в старые дни. Ламонзи занимается этим делом почти год, работая с парнями из Тулона. Кто-то им настучал, что за этим стоит Рэссак, передвинув свои делишки по побережью. Большие грузы, частые рейсы. Он к тому же явно организовал нового перевозчика. А вчера, по информации Ламонзи, должны были выгрузить первую партию. Несколько сотен килограммов кокаина. Когда судно швартуется и начинает разгружаться, появляется группа Ламонзи и приступает к работе. Только искать нечего. Либо там ничего не было, либо кто-то сумел перехватить. А тут еще ко всему этот парень, Рэссак, мертв...

– Мертв? – Жако поразила новость.

У него вдруг перед глазами возник образ человека, наклонившегося, чтобы поднять его удостоверение, и возвращающего ему с улыбкой, улыбкой, вставленной в разлив ноздреватого красного пятна.

– Он мертв? – повторил Гасталь. – Как так?

– Один из служащих обнаружил его прошлой ночью. В его гараже. Застрелили. По словам Ламонзи, похоже на работу профессионала.

– Боже! – выдохнул Гасталь.

– Таким образом, Ламонзи не только не получает груз, – продолжал Гимпье, – он вдобавок лишается Рэссака и всей цепочки вспомогательных персонажей – после того как проработал над этим делом почти год. Год работы коту под хвост. Из-за того, что вы двое всех переполошили.

– Думаю, вам понятно, что им движет, – буркнул Гасталь.

Жако понадобилось несколько секунд, чтобы понять Гасталя.

– Вам понятно что? – повернулся он к напарнику. – Понятно, что им движет? Так на чьей же ты стороне, Гасталь? Ты работаешь в отделе убийств, помнишь? И это именно ты...

– Слушай сюда. – Гасталь ощетинился. – Я говорил, что нам следует оставить это дело. Я говорил тебе, что заходил Ламонзи.

Жако не мог поверить собственным ушам.

– Что ты говорил?

– Эй, брось, Дэнни. Не дергайся и скажи мне...

– Эй, эй, прекратите, вы, двое! – Гимпье взял в руки линейку и хлопнул ею по столу. – Гасталь, – он нацелился на него линейкой, – если тебе есть что сказать, говори. Жако... Ни слова.

– Все началось в прошлый понедельник, – заговорил Гасталь, вытягивая шею из ворота. – Мы встречаемся после ленча, и этот приятель говорит, мол, нам нужно проверить кое-что. Оказалось, городская квартира Рэссака. Мы ждем целый день, теряем время, и в результате ноль. Тогда-то Ламонзи со всей ясностью дал Дэнни понять, чтобы он не болтался на пути. Человек под наблюдением. Мне это кажется достаточно честным подходом. Я хочу сказать, когда ведешь дело, нежелательно, чтобы кто-то влезал на твою территорию.

Жако ошеломленно уставился на Гасталя. Он ушам своим не верил. Все было не так. Происходило совсем не так. Ведь это Гасталь предложил наведаться к Рэссаку. Ему нужно было проверить татуировку Монель. Вместо этого Жако провел пару часов, барабаня пальцами по крыше своей машины, болтаясь там по просьбе Гасталя. Проверяя человека, о котором даже не слышал до того дня.

А в кабинете Гимпье Жако вдруг вспомнил о том, что говорил ему Дуасно в кафе на Тамасен. Дуасно предупреждал, что у Рэссака в полиции есть человек. Тогда Жако решил, что речь идет о ком-то в Тулоне или в команде Ламонзи.

Или, может, о ком-то, собирающемся вступить в команду Ламонзи?

О Гастале. Который переехал в Марсель из Тулона.

Гасталь. Наверняка. Все сходится. Неудивительно, что Гасталь словом не обмолвился о том, что Рэссак звонил в субботу на мобильник Карно. Старался выгораживать своего благодетеля.

А потом, словно просчитывая ход игры, Жако понял, что должно произойти. Вдруг увидел, в чем дело и куда катится мяч.

Все подстроено. И он, Жако, выбран мальчиком для битья. Тем, кто будет выполнять роль болвана и скорее всего расплатится за сорванную операцию. Операция сорвалась из-за того, что его напарник работает на другую сторону: послать его звонить в дверь Рэссака, вместо того чтобы сделать это самому, – единственный способ, которым Гасталь мог узнать, не находится ли место под колпаком, и при этом не засветиться. Потому что Гасталь знал – если квартира под наблюдением, Ламонзи свалится на них как мешок с дерьмом за то, что они поставили под угрозу засаду, и, возможно, вспугнули подозреваемого. Именно это и случилось, а Гасталь получил нужную ему информацию, которую можно было передать Рэссаку, не вызывая подозрения.

Виноват Жако, не Гасталь. И теперь Гасталь занят заметанием своих следов, изображая невинность. Жако почувствовал, как в нем поднимается волна злости.

– Я говорил Дэнни, что мы должны оставить это в покое, – вещал Гасталь, – но он не послушал меня. Никак не мог выбросить из головы Рэссака. Словно одержимый. Он не мог справиться с Водяным, вот и решил переключиться на другую линию расследования. Поэтому и крутился вокруг Рэссака. Из-за того, как вы сказали, босс, что парень являлся собственником той квартиры. Я хочу сказать...

Гасталь сделал паузу, перевел дух, но потом опять заговорил, прежде чем Жако успел привести свои мысли в порядок и вставить хоть слово.

– Затем, в пятницу, зная, как я к этому отношусь – мой перевод к Ламонзи и все такое, – он нарочно посылает меня в сомнительный спортзальчик в городе, а сам прыгает в машину и направляется в Касис. К Рэссаку. Если вы меня спросите...

Но Гасталь не успел договорить.

Кулак Жако скользнул по челюсти Гасталя, но вонзился на дюйм ниже скулы, приподняв того на цыпочки. Гасталь сделал несколько неуверенных шагов назад, прижав ладони к лицу, и налетел на стул.

– Трах-тарарах, – пробормотал Жако и бросился на Гасталя.

Во время драки у Гасталя был сломан нос, а Гимпье, пытавшийся разнять мужчин, остался с синяком под глазом от локтя Жако.