Текст книги "Лагуна (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Так это он или не он? – настороженно воскликнул сеньор Реньеро, внимательно оглядев, в свою очередь, Джованни с ног до головы.

– Я не понимаю вас, синьор Лоредан, вы собираетесь признавать своего племянника или ищете кого-то другого? – спокойным тоном ответил старший Скровеньи и скрестил пальцы рук перед собой.

– Что вы, синьор Энрико, я вам полностью доверяю в нашем деле! – постарался оправдаться синьор Реньеро. – Но все же как-то…

Однако синьор Энрико быстро прекратил его дальнейшие умозаключения:

– Тогда забирайте и ни о чём не волнуйтесь. Это тот самый Франческо, которого вы искали. Он слишком долго был в рабстве, поэтому еще чувствует стеснение, – Джованни скромно потупился, разглядывая собственные пальцы рук, которые не знал, куда деть. – Поэтому и не бросился вам с радостью на шею. Для него обретение семьи – это трудное дело. И совсем непонятное. Он пока всего дичится, его же везли тайно и ничего не объясняли. Послушание и покорность – лучшие его добродетели, – флорентиец метнул в его сторону быстрый взгляд из-под бровей, не понимая – синьор Энрико просто разглагольствует или этими словами еще раз напоминает о требованиях семьи Скровеньи к подставному Франческо.

– Конечно! – синьор Реньеро расплылся в улыбке. – Мы можем идти? Эта одежда на нем – все вещи моего племянника?

– Нет. Еще, насколько мне помнится, сундуки и двое слуг. И слуги тоже вещи, – Энрико Скровеньи повернул голову к Джованни, уже обращаясь больше к нему. – Синьор Паолино Бибелле обещал вас навещать каждый раз, как будет в Венеции, поэтому не волнуйтесь из-за потери учителя – он иногда будет проверять ваши успехи в изучении языка, синьор Франческо.

– Я не знаю, как вас благодарить, синьор Скровеньи, – Джованни, в свою очередь подключился к игре и деланно попытался опуститься на колени, а потом как бы одёрнул себя, вновь распрямился, но не поднял головы.

– Как скоро вы отплываете, синьор Реньеро? – в свою очередь спросил синьор Манфред, пожелав вставить что-то и от себя.

– Прямо сейчас и отправимся в путь, если у моего племянника нет здесь иных дел. Плавать днем сейчас слишком жарко, – ответил синьор Реньеро и еще раз с удовлетворением осмотрел склоненную и смиренную фигуру своего нового родственника.

– Тогда отобедайте с нами, синьор Реньеро, а за это время мы уже доставим вашего племянника и его вещи на вашу лодку, – высказал вслух приглашение синьор Энрико, усыпив бдительность венецианца, и кивнул брату, чтобы увел за собой Джованни.

***

[1] есть две даты – 25 и 30 июля, когда провозгласили главой города гвельфа Джакомо Каррара. Я беру вторую – в воскресный день, потому что такое торжество нуждалось бы в пышной и торжественной обстановке.

========== Глава 10. Прибытие в Венецию ==========

От автора: Вернемся к вопросам, которые возникли после прочтения предыдущей главы. Наемные армии уже существовали, но не в таком масштабе, как потом, начиная с конца XIV века. Сейчас идет война между гвельфами и гибеллинами (я о них уже рассказывал). Движение «за императора» возглавляет Канегранде делла Скала (династия Скалигера), сын синьора города Верона. Кстати, не какой-то старец – а ровесник Джованни. И вот он является основной силой (с мешком денег), которая занимается войной. На землях Тосканы войной развлекались сразу двое – Угуччоне делла Фадажиола и его заместитель Каструччо Кастракани, который потом выгнал Угуччоне из Лукки и Пизы и тот встал под знамёна Вероны и стал подестой Виченцы, а потом погиб под Падуей в 1319 году.

Что касается Канегранде, то он просто постоянно расширял свои владения. Дело благородное – «императорскую власть распространять». По первой осаде Падуи (1312 год) есть цифры: 17 тысяч горожан против 800 всадников и 4000 пехоты из Вероны. В 1314 году произошла битва с падуанцами при San Pietro (под Виченцей). У Кангранде было 3000 конных и 13 000 пеших. По всей видимости – это все его войско. В 1316 году – у стен Падуи 8000 пеших, 800 конных, в это же время у стен Тревизо 4000 пеших, 400 конных. В январе 1318 года у стен Падуи (осада) – 3000 конных, 15 000 пеших. Дело завершилось миром, но Падуя потеряла крепости и земли, прилегающие к Виченце, Монтеличе и Эсте. Все деревни кругом были разграблены. Канегранде погибнет только через десять лет от отравления наперстянкой.

***

Поскольку действие повествования смещается в сторону Венеции, то я понемногу буду давать вступительную информацию по этому городу. Хочу предупредить: я не специалист по истории Венецианской Республики, поэтому все представленные сведения будут даваться для «подкрепления» основной идеи каждой главы. Для моих героев ближайшая история Венеции является «фоном», о ней говорят на улицах, её черпают из слухов. Однако время повествования – лето 1318 года, поэтому из множества фактов, которые можно прочитать в книгах по истории Венеции, моя задача – вычленить лишь те, которые были известны именно в это время.

***

Венеция выросла на болотах. В сам большой залив вливались разветвленные русла рек. На их берегах рос сосновый лес, а сами берега были из песка и мелкого ракушечника. Реки несли с собой ил, поэтому вся средняя часть лагуны представляла собой топкую смесь из земли и воды, поросшую тростником. Здесь водилось много живности (помимо комарья): перелетные и осёдлые птицы (утки, гуси, селезни, бекасы, куропатки, фазаны) и животные (кабаны, олени, лисы, зайцы). В воде плавало много рыбы, которую ловили в передвижные или закрепленные сети. В общем – пропитания хватало, чужие армии сюда не совались, поэтому на островах и островках, поднимавшихся из моря, начали селиться люди. Сосновый лес шел на сваи, которыми укрепляли берега и разграничивали участки свободной земли. Тростник вырубали и использовали для отопления или на подстилки животным. Самым важным промыслом были солеварни, поэтому Венеция поднялась на добыче соли, но это была сезонная работа. Основные товары – масло, вино, зерно. Ремесленные промыслы – производство стекла, судостроение, обработка льна, шерсти, хлопка и шелка. Рабство было тоже источником дохода, и венецианцы торговали рабами, которых вывозили из Далмации (современных Сербии, Боснии и Хорватии). Открытое море позволяло развивать морскую торговлю: если Константинополь был главным перевалочным пунктом товаров на востоке, то Венеция стала этим пунктом на западе. Активная торговля велась с мусульманским востоком и северной Африкой (оружие, металлические заготовки, лес), поэтому в декретах нескольких церковных соборов отдельным пунктом звучала фраза: «Провозглашаем запрет на торговлю с сарацинами на столько-то лет». Хотя пальцем на венецианцев никто не указывал, но явно намекал.

Плотины, дамбы и каналы позволили построить город на болотах. Камень везли с севера (из Истрии). Постепенно появились каменные дома и набережные.

Морские расстояния были не столь значительными: десять дней плыли до острова Корфу (в Средиземном море между Италией и Грецией), двадцать дней – до Кандии (остров Крит, Эгейское море), один месяц – до Кипра (берега современной Турции).

В религиозном плане венецианцы были в то время толерантны: у них был свой патриархат наравне с Римской церковью, и еще куча всяких орденов и монашеских сообществ понастроила монастырей на голых островах в округе. Однако венецианцы не были терпимы к «понаехавшим» в плане управления всем этим хозяйством. Кровь рода и богатство были записаны в Золотую книгу города, и только потомки венецианских родов могли избираться в городские советы, соответственно, над любым пришлым стоял «патрон» или Республика, которые давали ссуды и устанавливали пошлины. То есть в отличие от Генуи, где управлял «имущественный ценз» (олигархи), в Венеции шло ограничение еще и по роду (семейное управление).

***

Джованни зашел в свою комнату и сразу же увидел перед собой два больших сундука: крепких, с коваными углами, выпуклыми крышками и внутренними замками, которые запирались на ключ.

– Это наши расчетные книги, – громко заявил Манфред, оказавшийся за спиной флорентийца. Он последовал вперед, любовно погладил поверхность ближайшего сундука. – Мы отдаем их вам на хранение, синьор Лоредан, вывезете в Венецию вместе с остальными своими вещами, чтобы не привлекать внимания.

Джованни внимательно посмотрел на синьора Скровеньи, не скрывая беспокойства, затем перевел взгляд на тихо сидящих на лежанке слева Али и Халила. Догадка пришла в голову сразу – видно, братья Скровеньи не слишком уверовали в способность нового военного правителя защитить город и хотят сохранить часть своих богатств.

– Я их должен буду передать вам лично или посыльному?

– Нет, – покачал головой Манфред, – только лично. Я распоряжусь, чтобы всю поклажу перенесли на венецианскую лодку. У нас есть время, пока мой брат будет развлекать за обедом вашего дядю. Вас приказать накормить перед дальней дорогой?

– Да, мы с утра ничего не ели, и я подозреваю, что мой дядя тоже не озаботился запасами еды, – предприимчиво ответил Джованни и тронул пальцами берет на голове. – Это тоже моя новая одежда или мне её нужно будет вернуть?

– Нет, оставьте себе, – синьор Манфред отлепился от сундука и подошел совсем близко, тронув Джованни за рукав, – пусть Господь будет с вами, синьор Лоредан, на вас возложены слишком великие надежды. Я оценил вашу способность к лазанью по отвесным стенам и скажу – вы умеете добиваться своего, но не раскрывайтесь так быстро и рьяно – вашему дяде может не понравиться подобная непокорность. Он слишком дорого заплатил за обретение племянника Франческо, но если заподозрит, что план его не удался, то может от него отказаться.

– Вот поэтому мне и нужны верные слуги, – Джованни кивнул в сторону своих товарищей. – Я не останусь один и без помощи. Любого другого слугу заботили бы деньги – ваши или чужие.

– Что же, простите, сразу не разглядели ценность сарацин при вас! – ответил синьор Манфред немного раздраженно. – В любом случае – христиане надежнее, поверьте нашему опыту. И в добрый путь!

Лодка венецианца была по размеру похожа на ту, на которой Джованни приплыл в Падую, двухвесельная, только трюм ее был значительно меньше и ниже, а в носовой части на гибких прутьях натянуты плотные ткани, скрывающие от солнца и непогоды. Внутри этого шатра была установлена широкая лежанка с несколькими подушками, застланная золотистым шелковым покрывалом, поставлены деревянные кресла и под стать им резной замысловатым цветочным узором стол. Его полностью занимало широкое серебряное блюдо, наполненное свежими бархатистыми персиками, в окружении четырех кубков, выдолбленных в рыжеватом с белыми прожилками камне, вплавленном в серебро. Расписные глиняные кувшины с водой и вином были спрятаны в сундуке рядом. Обозревая всё это великолепие, Джованни невольно почесал затылок в раздумьях: где же синьор Реньеро собирается уложить своего племянника. Неужели рядом с собой? Четверо гребцов, по двое на каждое весло, хранили свои вещи у ног рулевого – вдали от глаз синьора. И сейчас сидели там же – накапливая силы перед ночным плаванием.

– Халил, Али, – позвал Джованни, указывая своим товарищам на свободное место внутри шатра у входа. – Расстелите циновки здесь. Мне придётся лечь в одну постель с дядей. Посмотрим, насколько крепкий у него окажется дух. Не хмурься, – флорентиец стер ладонью тень с лица Халила, – так спят странствующие господа. Когда мы доберемся до Венеции, то у меня будет своя лежанка. Лучше радуйся – завтра утром ты увидишь долгожданное море!

Халил благодарственно поцеловал его руку:

– Тогда не сомкну сегодняшней ночью глаз!

– Ты думаешь, я смогу заснуть? – со смехом отозвался Джованни. – Храпящий дядюшка под боком, а впереди – встреча с отцом, который должен еще меня признать. Я тоже волнуюсь! Али, а ты?

Мальчик оторвался от разглядывания недр их сундука, которые он опять взялся тщательно проверить после того, как упустил его из виду, пока слуги тащили поклажу через весь город:

– Мне-то что? Опять бока натирать о жесткие доски. Мне храп не помешает! Может, этот владетельный синьор, что тебе дядюшка, местами со мной поменяется?

– Этот – точно не поменяется, – Джованни посерьезнел. – Он и его сын – и есть настоящие заказчики аль-Мансура. Мы для них – нежеланная пыль на сапогах. Они нас купили. Посчитают, что мы теперь в их власти. Так и будут обращаться. Сын Джакомо знает меня, встречал там, где я жил в Марселе. Ты знаешь, что это за дом, Али. Нам нужно быть очень осторожными. Знает он, узнает и синьор Реньеро, тогда вздохнуть не даст, – зло добавил флорентиец.

– Ты не волнуйся, синьор, – Али спокойно вывел скрипучую руладу на своей свиристелке, так, что все невольно вздрогнули, – меня аль-Мансур предупредил. Не станет этот человек болтать. Он же сам Франческо искал и утверждал, что сгодится любой христианский раб, лишь бы по возрасту подходил и речь вашу знал.

Слова Али немного успокоили Джованни. Синьора Реньеро слуги доставили к сходням на носилках и сразу усадили в кресло – братья Скровеньи здорово напоили венецианца вином. Венецианец лишь рукой махнул, отгоняя назойливых мух, и громко произнёс: «Отплываем», – а потом затих, усыпленный легким ветром, подхватившим паруса, и жарким предзакатным солнцем, что разморило уже всех ожидающих синьора Реньеро в лодке до состояния густой патоки.

Вначале судно, подхваченное течением, миновало охранные ворота Падуи, прошло по реке, огибающей с одной стороны высокие городские стены, а с другой – низкий топкий берег, заросший высоким камышом и кустарником, а затем свернуло в длинный рукотворный канал, что соединял реку Баккионе с рекой Брентой. Гребцы помогали ветру веслами, поэтому к закату путешественники уже плыли по широкой водной глади, раскинувшейся посреди чуть выступающих над землёй плодородных лугов, в сторону моря. На нос лодки повесили лампаду, что должна была освещать путь и привлекать к себе прибрежную мошкару. Селений не было видно – наверно, они укрывались за далекими холмами, потому что окружающие берега казались настолько низкими, что каждой весной здесь разливалось море. Иногда на возвышенных островках встречались сторожевые башни – некоторые разрушенные временем, а в окнах других можно было в темноте заметить отблески пламени.

Дядюшку пришлось перенести на постель, к вечеру стало прохладнее, да и кровососущая мошкара находила путь на лодку и жалила в не защищенное одеждой лицо и кисти рук. Джованни вновь вспомнился тяжелый путь в Падую, но сейчас не было вокруг запаха гниющей рыбы, да и комарья поменьше. Флорентиец нагло забрался в дядюшкин сундук и распробовал сладкую мальвазию, любовно выращенную в зеленых садах Румейского царства. Халил охотно разделил с ним вино, а Али отказался. Внутри шатра, освещенного маленькой лампадой, тени за спинами казались огромными и черными, но на лицах играли улыбки, сопровождаемые тихим шепотом, повествующим о том, кто и что собирается делать в первый день окончания столь долгого путешествия. Али хотел сразу сбежать на рынок в надежде не только поглазеть на диковины со всего света, но и найти товарищей для игр:

– Если этот синьор так богат, – рассуждал он, – то дом его находится в самом центре города и окнами выходит на площадь. И буду я из окна высокой башни следить за всеми и плеваться вниз косточками!

– Я бы первым делом вышел на берег моря, – выдал свои мечты Халил. – Утопил бы пальцы рук и ног в золотом песке, приласкал бы взглядом лазурные волны и утратил бы все мысли, слушая ветер.

– А я нашел бы учителей и мудрецов, – вздохнул Джованни, выслушав признания своих спутников, – ведь нет ничего приятнее тайн, что еще не раскрыты пытливым умом. Мне интересны силы, которые влияют на нас – звезды, планеты, ветра. Мне так и не довелось услышать о них подробнее в Болонье. И еще мне хотелось бы… – он смолк, уносясь внезапно охватившей его сердечной тоской на долгие расстояния, что разделяли его с тем местом, которое он считал своим домом, в котором заново родился много лет назад. – Взойти на корабль и уплыть далеко, но не в вашу страну. Посмотреть – как там без меня, – он умолк, испуганно сообразив, что выдал нечто слишком потаенное. – И к чему я это все говорю? – Джованни внутренне собрался, пытаясь вытеснить хмельное вино из своего разума. – Первое дело синьора: хорошо поесть и найти мягкую постель, и главное – не пустую! Халил, когда ты наговоришься с морем, я буду тебя в ней ждать.

Восточный раб улыбнулся кончиками губ с таким видом, будто и не расслышал иных желаний:

– Но мой синьор, с такими богатствами ты будешь окружен вниманием многих прекрасных женщин и мужчин. Разве сможешь отказаться от такого соблазна? Неужели оставишь всех ради раба?

– Ты прав, – немного подумав, ответил Джованни. – Тобой я буду утолять тоску, когда мне опостылеют все их скучные и фальшивые улыбки. Может быть, у вас в землях богатство стирает прошлое человека, но эти люди всегда будут помнить, что я бывший раб, – он очень пожалел, что из-за осторожности не может притянуть к себе Халила и поцеловать, показав, что нет сейчас ничего желаннее и приятнее, чем ощущения собственного тела в теплых и нежных объятиях.

Они сомкнули глаза лишь на короткое время. С началом дня Халил осторожно разбудил Джованни, пригревшегося под боком своего обретенного дядюшки, и жестами позвал за собой. Река вливалась широким руслом в огромную лагуну, залитую ярким солнечным светом. Там, где пресные воды смешивались с морскими, казалось, что вся поверхность покрыта искрящейся коркой. По обе стороны до самого горизонта чернели верхушки опущенных в воду кольев, отмечающих солеварни. Над их розовато-белой неподвижной поверхностью вились стаи птиц. Впереди же виднелись островки, поросшие высоким камышом – большие и маленькие, с покрытыми застывшей солью берегами. Лавируя между этими островками, лодка быстро продвигалась по мелководью к какой-то неведомой цели. Наконец камыши расступились, давая силу огромному морскому простору, где плавало множество рыбацких лодок, а за ними вдалеке виднелись пологие острова с построенным на них сказочным городом. Первое, что встретилось на пути, – отдельные острова с одной или двумя церквями при монастырях, окруженных хозяйственными постройками и маленькими хижинами, но по мере приближения к городу берега реки смыкались, укрепленные частоколом из деревьев и камней, а на них, врастая фасадами в воду, поднимались каменные строения высотой не меньше чем в два этажа. Между их садами и огородами обнаруживались ответвления от главной реки. Вбитые сваи по краям придавали им стройный и ровный вид, превращая в каналы, над которыми были переброшены мостки. С левой стороны по движению лодки топкие берега были превращены в подобие дорог и обложены камнями, чтобы можно было ходить вдоль фасадов домов. Однако основным средством передвижения жителей Венеции были лодки – большие и маленькие, управляемые двумя веслами или одним гребцом, который высоким шестом, вдетым в особую доску с открытыми закруглениями, отталкивался от дна и тем самым продвигал лодку вперед. Лодка синьора Лоредан казалась на их фоне роскошным кораблём, торжественно заходящим в порт.

Джованни всю дорогу, скрывшись за плащом, в нервном возбуждении сжимал руку Халила и видел в его глазах схожие чувства. Чудесный город, в который они прибыли, поражал красотой фресок и мозаик на фасадах домов, широких балконов с высокими полукруглыми арками, в тени которых были другие – прикрытые резными ставнями, высотой от потолка до пола. Высокие печные трубы, заканчивающиеся колоколообразным расширением, статуи в нишах, разноцветная лепнина – всё громко кричало о богатстве этого города.

– У нас есть такие же – очень похожие дворцы, – тихо промолвил Халил, обращая на себя внимание, и мгновенно охладил пыл Джованни, провожавшего глазами каждый дом, задерживая взгляд на его убранстве. – А таких мостов – точно нет!

Они проплыли единственный мост в этом городе, переброшенный через большую реку: высокий, на деревянных сваях [1]. Лодка остановилась у входа в палаццо, отделанного белым мраморным камнем. У Джованни часто забилось сердце – неужели это тот самый дом, в котором он теперь будет жить и станет его полновластным хозяином? Он разглядывал четырехэтажный фасад, не желая упустить ни малейшего штриха, который накрепко смог бы связать его душу с этим местом. Синьор Реньеро изволил выползти из шатра, прищуриваясь от яркого солнца, с трудом разгибая затекшую спину:

– И куда вы меня привезли? – громким басом накинулся он на гребцов.

– Синьор Лоредан, к вам же домой! – ответил недоумевающий рулевой.

– Сам знаю! – рявкнул дядюшка. – Так синьор Пьетро же сейчас не здесь живёт!

Оказалось, что синьор Пьетро Лоредан переехал из сестьеры Сан-Марко [2] в уединенный дом напротив аббатства Милосердия [3] в сестьере Канареджо. Развернуть лодку было легко, а доплыть коротким путём, не обломав мачту о мост у аббатства – невозможно. Гребцы решили поработать носильщиками, чтобы не возвращаться обратно, а потом огибать город с другой стороны, чтобы достичь нужного дома. Они остановились у невысокого моста, упиравшегося одним концом в узкую улочку, образованную фасадами невысоких домов ремесленников, а другим – в мощеную площадь перед большим строительством нового здания аббатства, позади которого виднелось само аббатство и церковь [4]. После моста островок справа заканчивался огородами и садом, окруженным стеной, за ним виднелось продолжение следующего острова, на берегах которого еще стояли несколько высоких домов. Река же эта уходила вновь в море, и справа и слева от нее пологие и топкие берега были обнесены низкими оградами, препятствующими разрушению волнами мест для выпаса скота и низкорослых садов.

Гребцы вытащили поклажу на правый берег. Там улочка продолжалась узким мостом Кьодо через канал святой Фелиции. За ней, между кирпичными стенами домов с левой стороны и дощатыми сараями с правой, шла длинная улица, параллельная реке. Она тоже прерывалась на середине мостом, перекинутым через маленькую речку. Справа вокруг церквушки за оградой виднелось кладбище. У четвертых ворот в высокой стене слева путники остановились и долго стучали, пока им не открыл дверь хмурый бородатый венецианец в небогатом одеянии, явно не ожидавший прибытия столь многочисленных гостей. Раскрасневшийся и шумно пыхтящий от недолгой пешей прогулки синьор Реньеро пренебрежительно назвал его Микелетто и приказал заносить поклажу в дом.

Трехэтажный палаццо [5], где теперь в затворничестве жил Пьетро Лоредан, утопал в зарослях неухоженного сада и казался мрачным и холодным снаружи и изнутри. Каменная, покрытая черной плесенью лестница вела наверх. Фрески на стенах утратили краски и были затянуты в углах паутиной. Пыльные ковры и гобелены прикрывали необработанный кирпич, из которого были сложены стены и покрытие пола. Джованни шел, сгибаясь под тяжестью сундука, крепко вцепившись в его ручку, и с нескрываемым удивлением рассматривал темные, закопченные давно утраченными светильниками своды. Весь второй этаж занимали покои синьора Пьетро и семьи Микеле из Виченцы, которая ему прислуживала. Третий этаж, где проходили печные трубы каминов, пустовал.

– Можете выбирать себе любую комнату! – крикнул снизу синьор Реньеро, не пожелавший подниматься выше второго этажа.

***

[1] первый мост был построен в 1181 году (он был понтонным и за проход по нему платили мелкой монетой). Затем был построен деревянный мост, но был уничтожен в 1310 году во время заговора Баджамонте Тьеполо. Следующий мост (который сейчас видит Джованни) разломался в 1444 году под тяжестью желающих узреть с него свадебный кортеж феррарского графа. После этого мост стал разводным с мостками между двумя частями, и его можно увидеть на картине художника Витторио Карпаччо. В 1524 году мост построили уже из камня.

[2] Венеция специальным указом Большого Совета в 1171 году была разделена на 6 сестьер (районов): слева от Большого канала «de citra» – Канареджо, Сан-Марко, Кастелло, и справа «de ultra» – Санта-Кроче, Сан-Поло и Дорсодуро с присоединенной Джудеккой.

[3] Abbazia della Misericordia

[4] здание строилось в начале XIV века вместе с аббатством, но долго оставалось незавершенным. Здания такого типа назывались scuola. Деньги на их строительство давала община, а сами они использовались для благотворительных целей – приютов или больниц.

[5] этажи нумеруются после того основания, которое стоит на поверхности земли и где находится вход в дом. То есть – с нулевого этажа.

========== Глава 11. Возвращение блудного сына ==========

Общее состояние верхнего этажа оказалось намного лучше, чем нижних. Там никто не жил с тех пор, как дом был построен, даже краски на стенах не потускнели, а крепкая крыша и закрытые ставни на окнах надежно спасали от дождя. Если не считать пыли, покрывавшей пол толстым слоем, то комнаты были пусты. Три двери выходили в пространство прямоугольного коридора, на котором заканчивалась лестница. Там гребцы поставили сундуки и удалились, позволяя Джованни и его товарищам самостоятельно исследовать пустынное пространство и проверять качество эха, отражавшегося от толстых балок перекрытий над их головой. Центральная комната была отгорожена стеной от ряда окон на фасаде здания таким образом, что ее отделял от них узкий встроенный балкон. Такие меры предназначались для сохранения тепла зимой и прохлады во время летней жары. Балкон проходил вдоль всего фасада. Боковые же комнаты – по одной с каждой стороны, – имея на него выход, освещались скудно – парой узких окон с торцов здания. Две комнаты, смежные с ними, в задней части здания, выходили окнами на внутренний двор.

Джованни распахнул ставни на ближайшем окне балкона и извне на него сразу же дохнуло волной жара. Полуденное солнце уже сильно припекало. Мириады искр были рассыпаны по ярко-синей глади воды. Флорентиец притянул к себе за шею Халила, желая разделить с ним собственный восторг:

– Смотри, мой друг: какую красоту творит своей волей Господь, чтобы сердце наше радовалось и наполнялось благоговением! Там лодки и даже большой корабль, – он указал пальцем на горизонт. – Даже лучше, что мы оказались здесь, а не остановились в том доме в центре города!

Здесь и правда воздух был свежее, а порывы ветра крепче – сразу растрепали кудри, не убранные под шапки, и обласкали невидимыми ладонями лицо. Халил склонил голову на плечо Джованни и, будто слившись, скользил взглядом за кончиком его пальца, обрисовывающего изгибы крыши аббатства, куполообразную верхушку церкви, кроны персиковых деревьев и свечки тополей, за которыми зеленые краски сочной травы перемежались со светло-желтыми сухих стеблей камыша и уходили в морские волны – спокойные, ровные, лениво перемещающие узконосые лодки со стоящими в них людьми с длинными шестами в руках.

Позади раздался скрип двери, объятия пришлось с сожалением разжать и обернуться. На балкон вошла женщина вместе с девочкой не старше Али, полотняный каль на бритой голове которого отсвечивал в темноте комнаты за незнакомками.

– Меня зовут Агнес. А это моя дочь – Тулия. Микеле – мой муж. Он вам поможет устроиться, синьор.

– Скажите, донна, – Джованни обвёл удивленным взглядом потолочные своды и пожал плечами, – почему здесь так…

– Пусто, вы хотите сказать? – подсказала ему Агнес. – Синьор Пьетро не встает с постели, а нам с мужем и детьми немного нужно. Этот дом сдавался внаем, и синьор Пьетро выбрал его, потому что это уединенное место. И окружено церквями. Ему нравится слушать колокольный звон. Так он отмечает начало и окончание каждого прожитого дня. Он очень ждал, синьор Франческо, вашего возвращения! – женщина смолкла и тяжело вздохнула с грустью. – Вам, наверно, не терпится увидеть своего отца? Так сказал синьор Реньеро. Синьор Палатини, лекарь, уже здесь. За нотарием послали. Мы с Микеле будем свидетелями.

– Вы знали… – начал было Джованни, и язык его прилип к гортани, – меня… в детстве?

– Нет, синьор, – вновь тяжелый и грустный вздох, – наша семья появилась в услужении синьора Пьетро позднее, когда он уже женился во второй раз, и синьора Бартоломеа, да пребудет её душа с ангелами, была тяжела третьим ребёнком. Вас сможет опознать лишь синьор Пьетро и ваша матушка, глядящая с Небес.

«А если потребует на кресте поклясться?» – внезапная пугающая мысль заставила сердце Джованни сжаться от страха и пропустить удар. «Если я этого не сделаю, то нас всех убьют! Нет, – успокоил он себя, – синьор Реньеро не допустит таких клятв».

– Как жаль! – Джованни ничего не оставалось делать, как тоже напустить на себя грустный вид. – Я надеялся увидеть матушку живой. Хотя даже её не помню. Только во снах – вижу женщину в короне на голове, красивых одеждах и с тремя побегами роз в руках. Агнес, – ласковое обращение флорентийца заставило женщину поднять подбородок. Было заметно, что незнакомый синьор красивой наружности с вежливыми манерами обращения и невинным испугом глазах понравился ей с первого же взгляда. Эту силу – притягивать к себе любовь – Джованни признавал своим главным оружием. – Скажите мне честно: мой отец и вправду умирает? Неужели нет никакой надежды, лечебного средства или чуда?

– Умирает он уже больше года! – тихо, недовольно фыркнула Тулия, заметив, как мать теряет разум от охватившей её услады, и в раздражении бросилась в темноту комнаты, намереваясь сбежать, но у дверей её уже ждал Али со своей свиристелкой и тремя гладкими разноцветными шариками в ладони, которые он ловко перекатывал пальцами. Джованни не усомнился, что к вечеру смышленый мальчик принесет ему историю истинного буйства страстей в этом доме.

– Не обращайте на нее внимания, синьор Франческо, – щеки Агнес вспыхнули от стыда. – Мы молимся за здоровье синьора Пьетро, ведь случись страшное, и мы окажемся на улице! А это неразумное дитя ничего не понимает. Даже по дому отказывается мне помогать, – она растерянно оглянулась.

– Так что с моим отцом? – продолжил расспросы Джованни, приблизившись к Агнес на столь короткое расстояние, что едва не попрало принятые приличия, и слегка вытянул шею вперед.

– Мучается, синьор Франческо. Такие раны – то затягиваются, то опять загнивают. И на облик его смотреть страшно! – Агнес понизила голос до шепота: – И не позволяет он никому к себе приближаться, кроме Микеле. Сразу гонит. Стыдно ему, видно, за то, что вас не успел сохранить, или еще за какие-то грехи – не дает ему Господь успокоения. Ни на этом свете удержать, ни туда, – она сделала быстрое движение глазами вверх, – не хочет к себе забрать. Вот так!