Текст книги "Лагуна (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

========== Предисловие ==========

Краткое содержание предыдущих четырёх серий…

«Серенада инквизитора» https://ficbook.net/readfic/5432320

Пять достаточно коротких глав являются приквелом к основному произведению. Рассказ ведётся от лица инквизитора города Агд, брата Доминика, которому перепоручают вести расследование и совершить суд над тремя рыцарями-тамплиерами. Показания обвиняемых должны соответствовать всем обвинениям (в ереси, идолопоклонничестве и содомии), которые выдвигаются против членов ордена официальной властью короля Франции. Брат Доминик послушно выполняет «просьбу», однако один из пленников оказывается настолько красивым, что почти сводит с ума, терзая тайные желания. Прекрасный юноша умирает, брат Доминик видит в этом аллюзию на смерть Иисуса Христа, поскольку испытывает чувство стыда за то, нарочно возвёл лживое обвинение и приговорил к смерти невиновного.

«Ученик палача» https://ficbook.net/readfic/5440581

Главный герой, Джованни, приходит в сознание в тюрьме города Агд, но совершенно ничего не помнит, что с ним было в прошлом. Его тело основательно изломано пытками, но о герое заботится палач Михаэлис, который ведёт в городе и врачебную деятельность. Джованни приходится воспитать в себе сильную волю, подпитываемую желанием выжить, чтобы встать на ноги и начать ходить. Между лекарем и его подопечным завязываются романтические отношения. Однако Джованни Мональдески официально признан мёртвым и посмертно отлучён от церкви, более того – оказывается единственным человеком, который знает, куда тамплиеры спрятали часть своей золотой казны. В Агд прибывает слуга короля Готье де Мезьер, чтобы выяснить судьбу пропавшего золота, Джованни приходится покинуть город.

«Ученик палача-2» https://ficbook.net/readfic/5575078

Все лето Джованни проводит на виноградниках в Совьяне, но Михаэлис просит вернуться в Агд и жить вместе. Однако юноша, к которому немного возвращается память, отказывается, и только опасность умереть от удара ножа тайного убийцы расставляет всё по своим местам. Михаэлис спасает Джованни жизнь, а тот, изменив свои прежние взгляды, влюбляется в своего палача. Готье де Мезьер продолжает искать золото, поэтому похищает Джованни и увозит в Тулузу, надеясь каким-нибудь способом вылечить его память. Там герой знакомится с Гийомом де Шарне, который становится близким другом, и с инквизитором Бернардо Гвидонисом, который охотно рассказывает ему о еретических движениях, с которыми инквизиция активно борется на юге Франции. После некоторых приключений, доминиканец снимает с Джованни отлучение от церкви, а Михаэлис предлагает Готье сделку.

«Когда море сливается с небом (Ученик палача-3)» https://ficbook.net/readfic/5817423

Проходит пять лет. Джованни приезжает в Нормандию к Гийому с необычной просьбой – помочь встретиться с королевским советником Готье де Мезьером. Добравшись до Парижа, Джованни заключает непростую сделку: Готье оказывает помощь в поисках пропавшего Михаэлиса из Кордобы, а флорентиец отдает на время свое тело в сексуальное пользование советнику. Они оба едут на коронацию Филиппа V в Реймс, а там Готье договаривается с новым архиепископом Таррагоны. Михаэлиса Нуньеса отпускают, снимая обвинение в поддержке ереси своего учителя, ему удается вернуться к законной врачебной практике, но их отношения с Джованни оказываются на грани разрыва из-за сделки с де Мезьером. Флорентиец покидает обоих любовников, однако в его судьбу вновь вмешивается случай: неожиданная встреча с братом Домиником. Джованни приходится уехать в Авиньон, чтобы занять должность официального нотариуса в папской канцелярии.

«Minority (Ученик палача-4)» https://ficbook.net/readfic/6656025

В Авиньоне готовят осуждение части францисканцев, которые называют себя «спиритуалами». Джованни беспокоится о своём брате Стефано, который примкнул к ним, и хочет его спасти от суда инквизиции. Ему удаётся вытащить брата из тюрьмы, но тот, испытывая ненависть к семье, не желает принимать помощь и убегает. Спустя некоторое время Джованни получает письмо, в котором Стефано просит о встрече в Марселе, и попадает в опасную ловушку, расставленную давним врагом Алонсо Понче. После кораблекрушения Джованни спасает аль-Мансур, загадочный капитан торгового корабля, и увозит на Майорку. Там Джованни приносит клятву на копье Лонгина, что будет подчиняться аль-Мансуру как раб, в обмен на это он получает возможность получить диплом лекаря в университете Болоньи, о чём уже давно мечтал. Джованни возвращается к друзьям в Марсель, а аль-Мансур даёт ему секретное задание – взять личность другого человека по имени Франческо Лоредан и уехать в Венецию, в помощь он дает двух человек: двенадцатилетнего Али и раба, привезённого «из-за моря», по имени Халил, наложника и кормчего. Во время шторма по пути из Марселя в Пизу Халил спасает корабль, но рвёт себе грудные мышцы вёслами и сильно заболевает. Джованни приезжает в родной дом во Флоренцию, где семья пытается уговорить его остаться.

========== ЧАСТЬ I. Глава 1. Между берегов ==========

Ночные звуки затопляют разум, и сон-полуявь удерживает на грани жизни и смерти, не отпуская из круговорота неясных мыслей. Вдалеке шумят воды Арно. Еще не полностью закованные в каменные объятия, они пробираются между двух берегов, но чувствуются настолько близко, что порой кажется – рыба плещется за окном, а рядом с кроватью квакают лягушки. Темнота приближает звуки, разлитые в воздухе. Однако в городском квартале давно установилась тишина, и вряд ли можно услышать чей-то храп или плач младенца – всё скрадывают толстые стены домов и черепичные крыши. Лишь редкая возня сизых голубей под крышей башни может потревожить сон, хотя птенцы уже давно вылупились, а ночь проводят с наполненными питательной кашицей зобами.

Спать в пределах родного дома, не прислушиваясь, спать, осознавая, что здесь рука матери качала твою колыбель, безмятежно, расслабленно. И только иногда стыдливая Душа да больно кольнёт воспоминаниями событий минувшего дня. А Сердце ответит на это, смутившись: «Я старательно дарил наслаждение, которое мой любовник чувственно принимал, и нет сомнений, что в эти мгновения мы были искренни друг с другом». «Ты так в этом уверен?» – насмешливо откликнется Разум. – Быть может, глаза твои видят лишь то, что должно быть увидено, а уши слышат лишь то, что должно быть услышано? Сколько раз аль-Мансур ронял тебе на грудь красивые слова, будто драгоценные жемчужины, и ты ему верил? Опутывал тебя сетями филигранных намёков, дивных образов, манящих и сладковатых благоуханных трав, убеждал, что ты ведом лишь собственным желанием. И ты до сих пор, скованный этими тяжелыми кандалами, согнувшими твою спину, ему веришь! Даже здесь, в отчем доме, свобода твоей воли – обманчивый туман, застлавший глаза». «Неправда!» – мысленно шептал Джованни, крепко зажмуривая глаза и призывая к себе Господа и сон. Забытье забирало в свои мутные воды, но вновь вышвыривало на поверхность, точно упругий воздушный пузырь. Халил тоже был этому причиной – будто нарочно вертелся с бока на бок, высвобождаясь из объятий, а потом, услышав недовольный стон Джованни, и вовсе отполз на самый край постели, бормоча извинения, что потревожил сон.

И всё же – тихий скрип половиц и лестничных ступеней, удаляющийся, под почти невесомыми шагами желающего соблюсти тишину, вновь обнажил дно, разогнав воды. Джованни вздрогнул и внезапно открыл глаза, почувствовав себя рыбой, выброшенной на берег. Сон будто рукой сняло. В остатках утомивших грёз плескался лишь тусклый свет лампады и ощущение полного одиночества. Халил ушел куда-то в темноту, и первый испуг был сразу успокоен мыслью о вполне естественных причинах. Подскочивший было Джованни расслабленно опустил голову на подушку. И всё равно в этой густой тьме было нечто нестройное и необъяснимое: Халил по своей природе не настолько был исполнен стыдливости, чтобы надолго покинуть тёплую кровать.

Джованни замер, затем резко повернул голову. Его взгляд упал на лекарскую сумку, аккуратно положенную поверх сундука с одеждой и запертую на все пряжки. Разгоряченную сном кожу обожгло холодом, струящимся сквозь оконные ставни. Пришлось сначала натянуть на себя камизу, а потом коснуться ступнями ледяного пола, разыскивая разбросанные башмаки. Джованни подхватил сумку и, положив ее к себе на колени, в необъяснимом возбуждении присел на кровать. Открыл и осмотрел содержимое: всё было на месте – и флакон со снадобьем, что вручил ему в руки аль-Мансур. Однако был и второй, такой же, что отдали Али. Не обнаружив его, тщательно спрятанного в боковом кармане, Джованни быстро подхватил светильник и спустился на этаж ниже.

Обнаженный Халил сидел на полу в узком пространстве между двух сундуков, покрытых грубой холстиной, и его тело сотрясали мелкие судороги, пот тёк по лицу, глаза были закрыты, все мышцы рук напряжены, а в пальцах, сложенных лодочкой, он держал тот самый флакон, который Джованни отобрал в Пизе, и пока не решался испить содержимого.

– Каплю снадобья растворяют в воде, – спокойным голосом произнёс Джованни, осторожно подбираясь ближе, но восточный раб будто не видел ни его, ни света лампады перед собой. Покорно выпустил флакон из рук, отдав флорентийцу.

– Больно тебе? И вчера было больно? – внезапно догадался Джованни. – А ты сегодня, ко всему прочему, еще и пол мыл. Дурак я, прости! Плохой из меня лекарь, – он склонился и ласково погладил Халила по щеке, пытаясь стереть горячую влагу, толчками сочащуюся из-под закрытых век, – плохой я любовник, плохой синьор, если ничего не замечаю… не замечаю, – уже более рассеянно повторил он, и ему показалось, что эти слова эхом отразились в пространстве башни, пройдясь волной от дна колодца до самой крыши. Внезапная догадка пронзила сердце Джованни тысячью острых игл, черепки цветастого кувшина сложились вместе. – Вы… оба – озлобленные волки! Один маленький волчонок, а второй – постарше. Нет! Вы хуже зверей! – прошептал изумлённый Джованни.

Он присел на пол напротив Халила, поджав под себя ноги. Поставил лампаду рядом, чуть задержал руку над открытым пламенем, возвращая себе ясность мыслей посреди горечи и разочарования, затопивших, как ему показалось, всё пространство вокруг. «Хватит ли у меня сил всё исправить?»

– Волки… волки не бросают умирать своего раненного товарища. Не грызутся друг с другом. Они – стая! А вы? Чем я заслужил к себе такую ненависть? А ты? Всё же поверил маленькому волчонку, что ты слишком слаб и болен? «Халил грустит» – вот слова Али. Заботливый, улыбчивый. Чем же он тебя запугал? А когда завтра мёртвого Халила я обнаружил бы в своём доме, он бы тяжко вздохнул и убедил, что я во всём виноват – плохо обращаюсь со слугами, и теперь с оставшейся драгоценности по имени Али должен пылинки сдувать и тяжелой работой не напрягать. Прислуживать ему, потакать. Разве непонятно? Мальчик показывает зубы, хочет быть главным. Пока аль-Мансур далеко, ты, – Халил неожиданно закрыл лицо руками и глухо зарыдал. – Ты! Совсем недавно говорил, что любишь меня, что мечтаешь о море, о кораблях. Лгал? Не справился с болью и решил покончить с ней раз и навсегда? Лишение себя жизни – величайший грех. Господь всегда даёт то, что нам по силам. Никогда сверх. Но ты решил быть сильнее Бога, хотел сотворить грех в моём доме, где ты – гость. Собирался тяжесть своей вины переложить на меня. Наказать меня? – Джованни говорил ровно, отрешенно отвернувшись в сторону, и безучастно наблюдал, как на серой стене играют тени подрагивающего света.

Он искренне спрашивал себя, как продолжить путь, если те двое, что даны ему в дорогу, не заслуживают ничего кроме презрения? Сначала они выясняли меж собой, кто из них раб, потом – кто из них нужнее, а сейчас и вовсе – один убедил другого в слабости и таким способом решил устранить с пути.

Халил затих, бессильно привалился к стене, будто потерял сознание, но продолжал скрещенными на груди руками обнимать себя. Внешне он оставался красивым, несмотря на то, что лицо его опухло от пролитых слёз. «Быть может, – раздумывал Джованни разглядывая восточного раба, – мне не хватает твёрдости аль-Мансура? Я пытаюсь с ними подружиться, принять как братьев. А они – мои слуги. Я стараюсь заслужить любовь и уважение, тянусь сердцем, а они ничего не понимают, кроме карающей руки и кнута. Вот выпорю завтра Али! А Халила… – воображение тут же предложило образ распятого на кровати Халила, но Джованни быстро отмел такие мысли, убеждая себя, что именно этим Халила точно не удивишь. Лишь тайное похотливое желание подсказало одну приятную вещь, которая для восточного раба уж точно станет наказанием.

– Халил, – Джованни, подхватив лампаду, встал во весь рост и позвал раба громким голосом. Тот вздрогнул и с трудом разлепил веки. – Поднимайся и пойдём наверх. Я дам тебе лекарство.

– Какое наказание меня ждет, мой синьор? – бесцветно прошептал Халил, но так и не двинулся с места, даже голову не повернул в сторону флорентийца.

– Суровое! – Джованни постарался сделать выражение своего лица пострашнее и выставил лампаду перед собой, однако восточный раб недвижимо продолжал сидеть в той же позе. – Тебе придётся потрудиться в следующий раз, чтобы убедить меня в искренности твоих стонов. Я приказал тебе подняться с пола и следовать за мной. Ты меня не услышал?

Халил, не отнимая рук от груди, сделал попытку разогнуть ноги в коленях, опираясь плечами о стену. Из прокушенной от сделанного усилия губы пошла кровь. Метнул злую молнию во взгляде в сторону Джованни. Флорентиец нахмурил брови, рассуждая, что сейчас настал тот самый момент откровения, когда истинная душа Халила проявит себя. Что сделает? Выплеснет вовне всю свою боль или, наоборот, признает поражение? Однако восточный раб не проронил ни слова, чуть качнувшись, сделал шаг вперёд, сжал ладони в кулаки, слизал кровь с губ, всё больше бледнея от переносимой боли. Сделал еще один осторожный шаг, в сторону, стараясь обойти Джованни, не прикоснувшись к нему. Проследовал к ступеням лестницы, медленно, будто торжественно вышагивая по парадному залу.

Флорентиец поднимался следом, заинтересованно следя за движениями мышц гибкого и обнаженного тела, которое он совсем недавно ласкал в сгустившихся сумерках. Оно продолжало волновать чувства, играть на струнах желания им овладевать и не только – познать, какие бури, прерываемые сотрясающими раскатами грома, таятся внутри него, пока не проявляя себя.

Халил замер на последней ступеньке, видно, раздумывая, куда следовать дальше в слепой тьме, наполняющей пространство под крышей. Посторонился, пропуская Джованни с лампадой вперёд себя.

«Наверно, будь Халил глупым рабом, – подумал Джованни, – то стал бы вымаливать у меня прощение на коленях еще внизу. А этот парень ведёт себя совсем по-иному! Ждёт, когда я первым нарушу молчание и прикажу ему что-либо сделать». И всё же вид чужих страданий выматывал душу флорентийца. Ему очень хотелось сбросить с себя маску внешней суровости. Михаэлис как-то признался, вспоминая первые дни их встречи, что сердце его переполнялось болью при виде обессиленного Джованни, с трудом добиравшегося до лежанки, но правильным шагом было сдержаться тогда и заставить возлюбленного пережить все трудности, чтобы потом тот почувствовал себя сильным.

Джованни, сохраняя внешнее спокойствие, подошел к кровати, поставил лампаду на пол, положил отобранный у Халила флакон обратно в свою сумку, принялся взбивать подушки и расправлять одеяло. Внезапный неприятный холодок скользнул по спине флорентийца. «Я забылся? – он бросил тяжелый упрёк самому себе. – Я, рыцарь перед моим Господом, подвязываю шоссы безызвестному рабу и иноверцу. Я должен был давно позвать Али, чтобы он прислужил мне. Но нет, я вновь ищу братских чувств, будто эти двое говорят со мной на одном языке и всю жизнь прожили в моём квартале».

Он встряхнул головой, отгоняя сонный морок, и понял, что ночь сыграла с ним злую шутку: прикосновение уставшей головы к подушке, на миг смежившиеся веки – и неизвестно, сколько бы еще длился этот сон. «Халил!»

Восточный раб лежал, свернувшись в тугой дрожащий комочек, прямо на полу рядом с зияющим провалом лестницы. Он не спал: сразу приподнял голову, как только Джованни склонился над ним.

– О, Господи, ты всё видишь! Я не помышлял так тебя мучить, Халил! Твоё место рядом со мной, на кровати, а не здесь, – Джованни помог подняться и уложил на спину, заботливо подоткнув под голову валик подушки.

– Умоляю, синьор, дайте воды! – прошептал восточный раб, замутнённым взором оглядываясь по сторонам, проявляя беспокойство из-за того, что сильная боль вновь овладела его телом.

Две капли снадобья аль-Мансура, растворённые в вине, сразу преобразили облик Халила: дыхание выровнялось, тело чуть согрелось под наброшенным сверху одеялом, а тёмный взгляд стал осмысленным. Затем Джованни еще долго, иногда замирая и проваливаясь в сон, растирал мазью кормчего «Святого Януария» страдающие мышцы раба, потом обмотал торс вместе со сложенными на груди руками широким куском ткани и закрепил сверху кожаным поясом. Халил давно блаженно спал, когда Джованни вдел язычок пряжки в отверстие, проколотое шилом в толстой коже, тем самым довершив лекарские манипуляции.

«Счастливый! – вздохнул Джованни, укладываясь рядом с восточным рабом, который сейчас казался разгоряченным не меньше протопленного кухонного очага, и осторожно погладил Халила по влажному лбу. – Завтра похвастается перед Али, что «Флорентиец» его по-прежнему любит, а в немилости оказался уже сам мальчишка. Тот точно вспылит, обидится… а потом…»

На этом месте предрассветные рассуждения Джованни закончились, и он заснул.

========== Глава 2. Мост Рубаконте ==========

– Нино! Нино! – так призывно на весь квартал может орать только Фиданзола, обращая на себя внимание сына. Джованни с трудом продрал глаза, не замечая ничего вокруг, быстрыми скачками пересёк пространство комнаты и чуть не скатился с лестницы, едва удержавшись за выступающую балку над собой. Он распахнул ставни окна, выходившего на узкий мостик, протянутый над улицей, и наполовину высунулся наружу:

– Что случилось? – спросил он испуганно, еще плохо соображая, где находится.

– К тебе поверенный пришел от синьора Моцци! – торжественно объявила Фиданзола так, чтобы ее услышала даже та часть обитателей их сестьеры [1], которая не успела прильнуть к окнам.

– Сейчас спущусь! – пообещал Джованни, яростным взглядом выпроваживая мать обратно в дом. Он хмуро посмотрел на небо: дождевые облака почти рассеялись, и сквозь их толщу уже проглядывали желтые лучи утреннего солнца, обещающие теплый день. Отвернувшись от окна, Джованни растер щеки, пытаясь привести мысли в порядок и вспомнить, о чём он вообще вчера просил синьора Моцци. «Нотарий. Пьетро!» – Джованни стукнул себя по лбу и поспешил наверх. – Где же? – испрашивал он, роясь в дорожном сундуке. – Вот он!

Джованни захлопнул крышку и с осторожностью расстелил витиеватые строки, оставленные на тонком пергаменте безымянным писцом Агда. «Джованни, сын Райнерия Мональдески, гражданин Флоренции, нотарий». Он вернул документ обратно в футляр из толстой кожи. Лёгкий вздох заставил обернуться – Халил лежал на боку и внимательно наблюдал за действиями своего синьора. Длинные пряди волос восточного раба спутались и слиплись между собой, нависали над лицом, а у него не было возможности отодвинуть их в сторону.

– Как ты? Боль не ушла? Только не смей мне лгать!

– Иногда будто собака кусает меня в грудь, держит, а потом отпускает, – шепотом ответил восточный раб и медленно перевернулся на спину.

– Мне нужно будет уйти. Давай я тебя отведу в главный дом, посажу на кухне под присмотром родни. Они тебя накормят, – Джованни помог Халилу сесть на кровать и спустить ноги. Затем принялся разыскивать по комнате их одежду.

– Разве я не буду наказан, мой синьор? – удивлённо воскликнул восточный раб, пытаясь заглянуть в глаза флорентийцу.

Джованни шумно вздохнул: видно, в тех землях, из которых прибыл Халил, господа не медлили с расправой за плохие поступки. В сознании флорентийца весомыми наказаниями были пост, покаяние и порка плетьми. За тяжкие преступления заключали в тюрьму, заковывали в цепи, приговаривали к смерти. Захотелось перечислить их все и тем самым как следует напугать, но Халил выглядел сейчас таким трогательно беспомощным и в то же время заинтересованным в скорейшем решении своей участи, что своим видом развеселил Джованни. Он присел рядом, приобнял и с нежностью погладил ладонью по животу.

– И как же мне это сделать? – шепнул, чуть коснувшись губами ушной раковины. Тело Халила был чересчур горячим, отчего внутри Джованни зародился страх: не является ли это признаком скорой болезни? – У нас так всё быстро не решается, – он принялся сочинять, – сначала я отведу тебя на кухню, где ты отведаешь стряпню моей матери, затем Али из мести выдерет тебе половину волос, когда я прикажу ему тебя причесать, весь день ты будешь слушать нашу речь и учиться, повторяя слова и фразы, а вечером я вновь запру тебя в этой башне, буду давать пить горькие отвары и говорить с тобой только на своем языке. И так будет повторяться каждый день. А потом я буду испытывать тебя трудной дорогой и болью в натруженных плечах от тяжелой сумы с нашими вещами. Как по тебе? Не слишком легкое наказание?

– Нет, мой синьор, спасибо за твоё милосердие, – откликнулся Халил, он повернул голову к Джованни и тот не удержался от краткого поцелуя в губы. Восточный раб изумлённо взмахнул ресницами. – Я не понимаю!

– Хорошо, – флорентиец опять вздохнул и выпустил Халила из рук, – скажу просто: на корабле аль-Мансура или на твёрдом берегу, для вас двоих не изменилось ничего. Быть может, вы знаете больше, чем я, и скрываете многое, что мне не следует знать, но здесь – я ваш синьор!

– Простите, господин, – Халил несколько раз утвердительно кивнул и сделал попытку опуститься на колени.

– Я не разрешал!

– Простите!

– Ни тебе, ни Али не позволено совершать действия, о которых вы не рассказали мне! – продолжил говорить Джованни уже строгим голосом, но потом заставил себя смягчиться и даже слегка улыбнулся. – Несмотря на свою болезнь, ты останешься моим слугой, который отправится со мной дальше. И передай мои слова Али. Он тоже мой слуга, и пусть не забывается!

– Мой синьор, – на лице Халила всё еще читалась тревога, – только слугой?

– И моим кормчим! – последние слова вызвали улыбку на губах восточного раба, а на его щеках вновь мелькнули ямочки, которые делали его образ еще более умилительным. Джованни заставил себя отвлечься, поспешил одеться сам, довести Халила до ночного горшка и облачить в шоссы и халат.

Синьор Николо Гвинери, поверенный Ванно Моцци, терпеливо дожидался в пустом зале таверны, пробуя на вкус лучшее вино, что могла предложить семья Мональдески. Он внимательно выслушал рассказ Джованни об опыте работы нотарием и чуть разочарованно покачал головой:

– Синьор Моцци нуждается в человеке, который будет разбираться в финансовых делах: сделки с недвижимостью, покупка товаров, одалживание денег под определённый процент. Вам, синьор Мональдески, не кажется слово usura чем-то греховным и порочащим вашу веру?

Джованни вежливо улыбнулся и покачал головой:

– Я как раз и предложил свои услуги, а синьор Моцци счел меня подходящим человеком именно потому, что этот грех, по сравнению с моими другими грехами, будет не столь уж тяжким. Что касается моего опыта, синьор Гвинери, то дайте срок, и мой брат Пьетро будет в совершенстве знать законы республики!

– А разве вы, синьор Мональдески, знаете их в совершенстве? – с нескрываемым сомнением задал вопрос поверенный дома Моцци и разом охолодил пылкость речи Джованни. Тот задумался, скрестил пальцы и упёр их в подбородок:

– Десять лет назад, синьор Гвинери, я не мог написать и собственного имени, а Пьетро в мои годы хорошо образован. Я поручусь и моя семья поручится за то, что мы не подведём. Я знаю, что у меня мало времени, однако всё возможно с Божьей помощью и сильным желанием.

Они пошли в сторону рынка [2], где располагалось здание гильдии флорентийских банкиров и нотариев. Там синьор Гвинери помог Джованни заполнить бумаги, чтобы подать прошение на вступление в гильдию, и заплатил взнос. Затем они отправились в городской совет, пройдя несколько кварталов запруженных людьми улочек, и Джованни получил разрешение на работу с городским архивом. И в первом, и во втором случае пришлось долго ожидать, пока синьор Гвинери вёл многословные беседы, пользуясь именем их общего покровителя. После вчерашнего дождя в городе стояла сырая духота, смешанная с тягучим смрадом уличных нечистот. Камиза, прикрытая плащом, липла к телу, и вся одежда казалась настолько мокрой, будто флорентиец искупался в Арно, не обнажаясь. Щеки то заливались пунцовым румянцем, то бледнели, пока Джованни представляли некоторым членам гильдий, попадавшимся им по пути. Конечно, в глазах многих вспыхивал интерес: по какой причине семейство Моцци оказывает покровительство уже довольно взрослому мужчине. Двоих из их собеседников Джованни знал по «прошлой» жизни, все сделали вид, что впервые его видят, или действительно уже не помнили.

Наконец, когда со всеми формальными делами было покончено и имена братьев Мональдески внесены в список завтрашних посетителей городского совета, Джованни решился заговорить с поверенным Моцци еще об одной важной вещи:

– Синьор Гвинери, может быть, вы подскажете того, кто знает добрый путь из Флоренции в Болонью? Того, кто часто туда ходит?

Несмотря на то, что Джованни уже довелось объездить в своей жизни больше половины Французского королевства, он слишком беспокоился о том, как дойти до соседнего большого города в родной земле. Казалось, что раньше было намного проще путешествовать: дороги шли по равнинам, конного путника принимали с большей радостью и охотой, зная, что у него есть деньги, в ночлеге одинокому и красивому юноше не отказывали. А путешествие в повозке с бубенчиками вообще казалось прогулкой, Джованни был не одинок, да и кто посмеет пристать со злыми намерениями к мужчинам, своей статью больше похожим на рыцарей, чем на пахарей или торговцев? Синьор Гвинери посоветовал просто сходить в здание гильдии торговцев крашеными тканями и спросить, но не заранее, а накануне отъезда, иначе его могут заподозрить в разбойных намерениях.

Джованни уже валился с ног от усталости, когда распрощался, наконец, с поверенным Моцци у моста Рубаконте. Он невольно присел на каменные плиты, наваленные рядом с берегом, чтобы отдохнуть. Нужно было возвращаться – в утренней спешке он не успел поесть, а из вещей прихватил только футляр с документом, даже кошель и нож оставил дома. Джованни загляделся на противоположный берег: как же всё в городе находится и рядом, и в то же время далеко! Вчера они с Халилом перешли реку по Старому мосту и свернули влево, пройдя вдоль берега Арно с квартал, дошли до палаццо синьора Моцци. Поверенный, наоборот, выбрал кратчайшим путём следующий мост Рубаконте, и от моста свернул вправо. А если от этого моста пойти налево, то сразу попадаешь на ту извилистую улицу, что ведет к красному петуху на вывеске заведения Луциано Амманати. Недалеко, можно протянуть руку и представить, что касаешься пальцами близлежащих домов. Джованни огладил скаты черепичных крыш, пытаясь понять сердцем, чего ему сейчас больше хочется – вернуться через весь город в родной дом и неизвестно, когда в следующий раз подойти к этому мосту, или всё-таки добрести до Луциано?

Однако судьба решила всё за него.

– Синьор, возможно, вашу грусть можно излечить? – позади раздался молодой мальчишеский голос, говоривший с неким задором, но и намёком. Джованни качнул головой и вырвал себя из полусонного оцепенения. – Вы так чувственно перебирали пальцами воздух…

Джованни обернулся. Какой-то паренёк почти склонился над ним, явно предлагая завязать знакомство. Это был тот самый Дино, работник Луциано, чуть повзрослевший, но с такой же развязной и многообещающей ухмылкой на пухлых губах. Джованни невольно огляделся, не зная, что и ответить на предложение флорентийской шлюхи, и вдруг заметил: за ними заинтересованно наблюдают не менее пятерых разновозрастных молодых людей, лениво прогуливающихся вдоль берега реки и по мосту.

– Дино, – изумлённому Джованни удалось захлопнуть рот и приобрести дар речи. – Вы что, здесь все теперь работаете?

Поначалу Дино отшатнулся от него, а потом его испуг быстро прошел, он узнал Джованни:

– О, Ангелочек! Каким ветром тебя занесло в наши края? Ты же вроде теперь высоко летаешь, как Луциано всем хвалится. «Мой друг с самим французским королём знакомство водит», – он живой мимикой показал, с каким пафосом произносит Луциано эти слова.

Джованни рассмеялся и провел пальцами по волосам, запутывая их в свои золотые кольца:

– Э, нет! Будет теперь говорить, что и с самим Папой! Я на кардиналов перешел, с королевскими советниками ску-у-чно! А в город опять приехал семью повидать. – Глаза Дино стали похожими на два больших флорина. Джованни поймал себя на мысли, что сегодня в нём проснулся талантливый сочинитель всяких небылиц. К ним подошли двое не в меру любопытных «друзей» Дино.

– Эй, Дино, чего этот синьор от тебя хочет? – спросил с вызовом один из них, казавшийся более крупным и сильным. – Помощь не нужна?

– Синьоры, – умиротворяюще ответил Джованни, распахивая полы своего плаща, чтобы показать, что на поясе нет кошелька. – Денег у меня нет, поэтому хотеть нечего. Работу не ищу, а с Луциано, – флорентиец обратился к Дино, – с удовольствием бы потолковал. Только не сейчас. У меня к нему дело важное есть, и мне с собой одного друга нужно прихватить на встречу. Передашь синьору Амманати мою просьбу?

***

[1] средневековые города делились по кварталам

[2] старого рынка (Mercato Veccio), новый рынок тогда еще не был организован и представлял собой только торговую площадь.

========== Глава 3. Старый друг ==========

Флоренция родилась в те древние времена, о которых уже не вспоминали живущие днём сегодняшним. Лишь камни, накрепко вмурованные в стены городских построек, могли напомнить о том, как в месте слияния Муньона с Арно на островке твердой земли появилось поселение с ровными колоннадами под крышами храмов, широкими площадями, форумом на месте нынешнего рынка, банями, амфитеатром, который поглотило здание дворца Барджелло, полукруглой ареной, полностью сейчас скрытой в толще фундаментов домов и различимой с высоты птичьего полёта. Первые высокие стены приняли форму довольно ровного прямоугольника. Две прямые перпендикулярные улицы, с севера на юг и с востока на запад, «кардо» и «декуманус», вели за его пределы.