Текст книги "Лагуна (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Навязанный уход за больным юношей был Мигелю Мануэлю в тягость: университет и постоянные клиенты отнимали достаточно сил, и синьор Гвиди строил планы, кого бы позвать из своих учеников, но внезапно появившийся разгневанный брат пришелся очень кстати. Его можно было удержать от дальнейших поисков Мональдески, которые не сулили ничего хорошего, и поселить в довольстве рядом, увлечь делом, в котором ему не было равных. Поэтому Мигель Мануэль сосредоточенно выслушивал откровения Аверардо и тоже вставлял хвалебные реплики о Михаэлисе, если речь заходила о достоинствах Джованни.

Неспешный разговор, приправленный вином и горячим пирогом, казался темными водами реки, в которую Михаэлиса опустили с головой, не давая вздохнуть. Он рассматривал молодого парня, которому многое пришлось пережить, ловил на себе заинтересованные взгляды служанок, оглядывался по сторонам в поисках других обитателей этого большого дома, следил за руками помощника господина де Мезьера, которые комкали и расправляли край плаща, хмурился, если Мигель Мануэль проявлял лишнюю болтливость. Уставшее сознание засыпало, веки опускались, и приходилось трясти головой, чтобы как-то себя взбодрить, но лишь одно, нечто важное и ценное, удавалось удержать: «Джованни оставил МНЕ послание».

***

[1] юноша, раб, слуга.

========== Глава 6. Город, в котором не иссякнут реки ==========

От автора: если попадёте в современную Падую, то гид обведет на вашей карте кружочком «Капеллу Скровеньи» и Базилику святого Антония. Может быть, еще очертит круглое поле, примыкающее к излучине реки: «Можно еще погулять по старому городу, а больше смотреть нечего!». В капеллу за мзду меньшую, чем двадцать евро, не пустят, за вход в христианскую святыню, вроде, денег не берут – но я точно не помню. Все остальное стоит денег. Падуя всегда была торговым городом, наполненным студентами, как и Болонья, но располагалась значительно ближе к своему восточному соседу – Венеции.

Основанный на реке город был удобным местом для пересечения торговых и паломнических путей, ведущих с севера на юг или с запада на восток. Я не случайно упомянул эти две достопримечательности, поскольку они тесно взаимосвязаны: с одной стороны – благочестием и идеей бедности, с другой стороны – жаждой наживы и богатства.

Начнем со святого Антония, чтобы была понятна авторская идея. Я уже писал ранее о францисканцах, но вернемся в самое начало, когда сын Пьетро Бернардоне, прихватив отцовский товар, отправился на рынок в Фолиньо, там его продал, а вырученные деньги раздал нищим. Потом, обвиненный в воровстве, он перед своим отцом и судьями разорвал на себе одежды и заявил, что будет теперь жить в бедности и ему ничего из этого богатства не нужно. До этого юноша неплохо гулял на родительские деньги, но на будущего святого Франциска снизошло озарение, что его предназначение в жизни совсем иное. Идея была совсем не нова: по дорогам странствовали проповедники слова Божия, рассказывающие много всего о бедности Христа, его «истинных» заветах и о продажности Римской церкви. Многие из них объединялись в сообщества и даже пытались создать собственную «церковь», назначая епископов и ритуалы.

С одной стороны, поведение Франциска было «вызовом» существующей системе, когда семьи объединяли общие интересы: выгодные браки, сын наследовал дело отца. Последователи Франциска не были «из низов» – это была «золотая городская молодёжь», чьи родители внезапно делали состояние, не имели титулов, но были богаты так, чтобы не сидеть в мастерских с утра до ночи. А их наследники внезапно начинали бунтовать против власти семьи, отказывались от семейных ценностей и уходили странствовать под идеей «мы все равны в нашей вере и следуем за Христом». То есть мальчики, получившие хорошее образование, отказывались от гаджетов и денег и уходили бомжевать с такими же непонятными хипповатого вида сверстниками (так это воспринималось). Не отставали и девочки – тоже заявляли отцам, что выходить замуж не собираются, а «если будете притеснять – сбегу из дома к хипповатым мальчикам». Глазами их родителей это так и выглядело.

С другой стороны, существует довольно красочная и точная легенда, что Папа Римский увидел сон, что здание церкви готово обрушиться, но его подпирают плечи невзрачного паренька из Ассизи, и он дал согласие на организацию ордена францисканцев. Почему? Францисканцы никогда не ставили себя в оппозицию к Риму, хотя имели схожие идеи странствующих проповедников: объединять и нести слово Божие. Они переключили на себя всю эту массу колеблющегося народа, который слушал чужие проповеди и не верил священникам Римской церкви. Своим примером францисканцы показывали, что любой может удовлетворить свои интересы в поисках себя, получить хорошее образование, вести свободную жизнь, заниматься самосозерцанием. Установление третьего ордена – мирян, давало возможность не отказываться от собственности и своего дела, а слушать проповеди «для души», помогать бедным и нуждающимся. И все это под присмотром Римской церкви.

Новый орден нуждался в святых. Первыми стали пять братьев, посланные проповедовать в Марокко в 1220 году (Берард из Камбио, Умбрия) и успешно там казненные, чего и следовало ожидать, когда посреди мусульманского населения некие странные люди начинают вещать о жертве Христа. Тела убиенных с помпой пронесли по землям освобожденной от мавров Испании, и тут эту процессию увидел молодой монах Фернандо, сын богатого человека из Лиссабона. Наверно, он был не один такой, кто, исполнившись жалости, отправился в Марокко повторить судьбу францисканцев. Но, как гласит легенда, там он «заболел» и был вынужден вернуться, корабль потерпел кораблекрушение и вполне себе здоровый будущий святой Антоний отправляется из Сицилии прямо в Ассизи к Франциску. В биографии Антония много таких резвых перемещений – то он выигрывает диспут в красноречии в Форли, то борется с еретиками в Равенне, то он уже исправляет катарскую ересь в Тулузе, и всё за каких-то четыре года. Умер он от какой-то болезни в Падуе в 1231 году в возрасте тридцати шести лет, а на следующий год уже был канонизирован действующим Папой-покровителем францисканцев.

За последующие тридцать-сорок лет огромные церкви отгрохали всем: Франциску, Кларе, Антонию. В 1263 году останки святого Антония перенесли в новую базилику. Тогда обнаружили, что его язык остался нетленным. Однако в падуанском реликварии можно еще разглядеть не только язык, но и челюсть, голосовые связки, кожу с головы, волосы, личную чашу, часть рясы. В этом месте не иссякал поток верующих, желавших прикоснуться и пожертвовать. Это одна доходная статья города Падуи.

Вторая – ростовщичество (usura). Главный «узурист», по мнению Данте, Ринальдо Скровеньи проживал в Падуе. Его обширная финансовая деятельность волновала не только флорентийцев, но и Папу. В начале XIV века старший сын Ринальдо – Энрико, исполненный благочестием, «дабы спасти душу» своего отца, строит, с разрешения Святого престола, капеллу. Стены расписывал «сам» Джотто, который трудился над фресками и в базилике святого Франциска Ассизского в Ассизи. Паритет был соблюден: сын главного «узурщика» поделился деньгами с церковью и даже открыл возможность посещать новодельную капеллу некоторым особо желающим, при этом семья Скровеньи продолжала оставаться самой богатой семьёй в городе. Забыли ли они о ростовщичестве? Банкиры? Известно, что, когда в Падуе «стало жарко» от постоянных войн с Вероной, все семейство благополучно переехало в Венецию.

Таким образом, Падуя всё историческое время успешно делала деньги на всём.

***

Беспрерывно почесывая укушенный блохой бок, Джованни не мог дождаться, когда же их лодка, наконец, причалит к пристани, и можно будет ступить на твердую землю. Сердце в груди то начинало колотиться, то замирало. Внутри живота чувствовалась дрожащая пустота, будто сводило его от голода, а не от страха перед встречей с новым, пока неизвестным человеком, который сможет ответить на все вопросы, а главное – позаботится о путниках. Джованни с трепетом вглядывался в лица торговцев, толпившихся вдоль длинной пристани, гадая, кто же из них пришел сюда, чтобы встретить Франческо Лоредана. Халил и Али не выказывали такого нетерпеливого интереса, напротив – уселись у ног Джованни, прижавшись друг к другу, и вели себя точно так же, как и на «Святом Януарии», когда корабль причаливал к Порто Пизано, – замирали от страха перед встречей с новыми людьми. Лодку крепко прикрутили толстыми веревками к пристани и перебросили сходни. К Джованни подошел старший над гребцами:

– Вас должны встречать. У меня приказ от моего господина – передать вас с рук на руки и не выпускать в город. Дождемся поверенного синьора Томазини, он будет следить за разгрузкой.

Прибывший помощник поверенного только руками развел: его дело наблюдать за перемещением товаров и уплатой пошлины.

– Я знаю имя встречающего, – обратился к нему Джованни, уворачиваясь от очередного тюка, который проносили мимо грузчики, – Марко Скровенжи. Пошлите к этому синьору гонца и сообщите о нас.

Помощник поверенного с сомнением покачал головой:

– Я не знаю такого человека. Среди торговцев такого нет. Падуе живет одна семья, но их имя произносится «Скровеньи». И человека по имени Марко среди них точно нет! Вытащите пока свои вещи на пристань и сидите рядом. Я закончу свою работу, потом схожу к синьору Форцате и спрошу у него, кто именно должен вас встречать.

Джованни пришлось выводить своих товарищей из лодки чуть ли не насильно и ободряюще улыбаться, тихо приговаривая на арабском, чтобы никто не слышал: «Беспокоиться не о чем, нас встретят». Общий скарб умещался в один кожаный сундук. Общаться не хотелось. Даже вблизи полноводной реки было жарко. Над пристанью вились мухи, потому что здесь же по утрам выгружали пойманную рыбу, чтобы продать на рынке, а днем сбрасывали в воду требуху, оставшуюся после торговли. С одной стороны пристань заканчивалась перед стеной замка, окруженного рвом. С другой – упиралась в свод моста, переброшенного через реку, который вел от старых городских стен к воротам новых – башне святого Иоанна. Путникам ничего не оставалось делать, как только ловить и изничтожать на себе блох.

Небо посветлело, желто-оранжевый диск солнца скрылся за скатом крыши главного собора. Один товар выгрузили, опустевший трюм забили мешками с солью. На рассвете лодка должна была отправиться в обратный путь. Ожидание казалось слишком утомительным: «Я же точно запомнил имя! Я не мог ошибиться», – уговаривал себя Джованни, сидя на циновке, расстеленной на дощатом настиле, прикрывающем топкий речной берег. Водой и хлебом с ними поделились лодочники, с которыми путники прибыли из Болоньи, но вскоре пристань опустела. Люди, выгрузив товар, покидали свои лодки и отправлялись в город. На двери складов, вделанных в толщу старой городской стены, навешивали крепкие замки. В начале пристани зажгли лампаду, но лишь на время: реку на ночь закрывали, опуская решетки между двумя въездными башнями новой стены, и натягивали цепи, чтобы никто не посмел проникнуть в город ночью, воспользовавшись темнотой.

Помощник поверенного ушел с лодочниками. Джованни и Халил сидели, привалившись друг к другу, Али спал, упокоив голову на коленях восточного раба.

– Если за нами не придут, то мы пойдём искать постоялый двор, как стемнеет. Про нас не могли забыть! Завтра с утра отправлюсь искать этого Марко. Али не мог ничего напутать, да и я слышал: Марко. Аль-Мансур не мог ошибиться в таком важном деле. Да и синьор Томазини из Болоньи должен его знать. Они же имена друг другу передают по цепочке! Один знает следующего, тот – последующего, – Джованни поймал себя на мысли, что уже не в первый раз проговаривает эту речь, больше успокаивая собственную душу.

Внезапно из боковой улицы из-под сводов башни выехал всадник, за ним еще один. В сумерках их было плохо видно, но потом появились факельщики, сопровождавшие прибывших с двух сторон, и несколько стражников. Джованни вскочил с места, повернулся лицом, не зная, что ему предпринять. Первый всадник подъехал почти вплотную и придержал коня. Пристань была достаточно узка, чтобы вместить всю процессию.

– Франческо Лоредан? – спросил незнакомец.

– Да, это я, – громко объявил Джованни.

– Приношу извинения, что заставили вас, синьор Лоредан, так долго ожидать. И в столь неподобающем месте. Но в такой одежде вас не должны увидеть городские жители. Садитесь верхом.

Джованни, ощущая слабость в ногах, обогнул всадника и подошел к лошади, которую привели для него. Слуги накинули ему на плечи дорогой плащ и застегнули на плечах поблёскивающие в темноте фибулы. Али и Халил молчаливо присоединились к свите незнакомца. Их отряд медленно пересек весь город, следуя по узким улицам, перекрытым многочисленными аркадами, устроенными между домов, и вышел с другой стороны, через другие ворота. За ними тянулись стены, окружавшие сады и отдельные дома. Всадники свернули вправо и доехали до массивных ворот, встроенных в две каменные башни. Привратники открыли перед ними створки. За воротами росли высокие деревья и короткая прямая дорога вела к большому палаццо, похожему на крепость, с несколькими хозяйственными пристройками [1]. В некоторых окнах дворца за ставнями горел различимый свет. Всадники спешились, появившиеся конюхи приняли лошадей и увели в стойла. Джованни решился раскрыть рот:

– Вы синьор Марко Скровенжи? – спросил он незнакомца, который уверенно двинулся ко входу в главный дом, ярко освященному лампадами, увлекая за собой.

Незнакомец остановился, обернулся и снисходительно улыбнулся:

– Вам неточно передали, синьор Лоредан. Наверно, из-за плохого знания нашего языка. А к вам придется приставить учителя, чтобы выправить ваш акцент. Манфред и Энрико Скровеньи слились в Марко Скровенжи, поэтому вы и спрашивали о несуществующем человеке. Я – Манфред. О ваших слугах позаботятся. А вас ждет купальня, сытный ужин и отдельные покои. Все, что подобает статусу синьора Лоредан. Со мной и моим братом вы встретитесь завтра, тогда обо всем и поговорим за закрытыми дверьми. Идите за мной и храните молчание, – он повернулся к дому и проследовал под своды дворца, передав заботу о Джованни в руки своих слуг.

Купальня в доме Скровеньи была с небольшим бассейном, отделанным мрамором. Джованни почувствовал себя неуютно: впервые ему пришлось обнажиться прилюдно, перед банщиком и слугой, показав свои шрамы на спине. Банщик даже потрогал их пальцами, определяя, насколько сильно можно тереть кожу в этих местах. Пока Джованни сидел и потел, окутываемый густым паром, слуга обрил его бороду и ни разу не ошибся, водя острым лезвием по изгибам шеи. Затем тело Джованни было отмыто до красноты и зуда, остужено холодной водой и смазано душистым маслом. Волосы расчесаны и тоже умащены, хотя кожа головы горела от едкого настоя, что использовал банщик против блох. Одежду и обувь принесли полностью новые и более тщательно выделанные, что говорило о щедрости хозяев этого дома. Джованни молчал, постоянно себя осаживая, ведь множество вопросов вертелось на языке, а кто на них лучше ответит, если не слуги?

Когда слуга вывел флорентийца из купальни, подсвечивая себе дорогу лампадой, и проследовал по длинной галерее, то Джованни успел ухватить взглядом, что с противоположной стороны внутреннего дворика еще один слуга ведет в купальню Халила и Али. Как-то сразу сделалось спокойнее – о его друзьях здесь тоже заботятся. Ужин подавали две служанки прямо в спальне, расставив блюда на столе рядом с широкой кроватью. Затем опять появился слуга, что был в бане, помог Джованни переодеться в длинную камизу для сна, разобрал постель, стоял рядом, пока флорентиец совершал молитву перед распятием, задвинул занавеси балдахина и затушил свечи, пожелав спокойной ночи.

***

Ночь пролетела незаметно: Джованни показалось, что он закрыл глаза и сразу же их открыл. Занавеси и оконные ставни были уже распахнуты, вчерашний слуга стоял рядом с кроватью и держал в руках серебряный таз с прохладной водой. Всё казалось слишком необычным: самостоятельно Джованни было позволено только умыться и поднести к лицу полотенце, дальше все действия выполнял слуга: обтер лицо, снял ночную камизу, облачил в повседневное платье, подвязал шоссы и надел башмаки. Из его уст только слышалось: «синьор», «пожалуйста, протяните руку», «пожалуйста, встаньте», заставляющие Джованни краснеть и испытывать чувство неловкости. «Я Франческо Лоредан. Сын богатого синьора из Венеции», – уговаривал себя флорентиец, пытаясь вжиться в новую роль. – «Я знатный человек, и так дОлжно прислуживать мне. Я не раб или простолюдин. Теперь я такой же господин, как и те, в чьи дома я был вхож». Две вчерашние служанки вновь накрыли стол и не ушли, пока Джованни не закончил лакомиться перепелиными яйцами и медовыми булками, сделанными из тонкой белой муки. «Значит, именно так я теперь буду трапезничать!» – флорентиец очень старался, вспомнив все уроки де Мезьера: не проявлять торопливость, жевать медленнее, не класть локти на стол, обтирать губы полотенцем. Затем слуга вновь повел Джованни по галерее. Только сейчас флорентиец заметил, что своды ее покрыты фресками, а в нишах стоят каменные скамьи. Мимо проходили другие слуги – женщины и мужчины: видно, в таком доме жила большая семья, если даже на обслуживание одного гостя выделили трех человек. Джованни старался не вертеть головой, чтобы не выдать своего жгучего любопытства. «Наверно, Франческо поступил бы так же: на что глазеть? Только сравнивать господский дом в Киренаике с дворцом в Падуе!»

Слуга оставил его в небольшой комнате с несколькими стульями, на которых лежали расшитые шелком подушки для сидения, и попросил подождать, бросив красноречивый взгляд на закрытые резные двери, ведущие в какие-то другие помещения. Джованни остался разглядывать настенные фрески с синим небом, золотыми звездами, праздничной процессией, несущей щедрые дары, трубачами, дующими в трубы, пастухами, ведущими за собой быков и овец, прекрасными девами, играющими в мяч посреди рощи, наполненной зверями и птицами.

Наконец еще один слуга раскрыл двери изнутри, жестом призывая к себе Джованни, а затем запер их за его спиной. Флорентиец увидел перед собой широкий стол, похожий на тот, что был у Готье в кабинете, шкафы, закрывающие все стены, и двух людей, несомненно – родных братьев Энрико и Манфреда Скровеньи, которые придирчиво его сейчас разглядывали, будто пытались найти изъян.

– Подойдите ближе, синьор Лоредан, – попросил старший, сидящий по центру стола на стуле с высокой спинкой. В отличие от своего брата, он казался более сухим и долговязым, и нос его был длиннее, а брови, сросшиеся над переносицей, делали его вид постоянно удивлённым. – Внешних уродств у вас нет. Это хорошо. Вы привлекательны, чем располагаете к себе других людей. Давайте поговорим так, будто вас спрашивают о способностях, и где вы ими успели овладеть. Например, вы умеете писать или читать?

– Да, – с волнением ответил Джованни, пытаясь постичь смысл предложенного разговора. – Писать и читать на латыни и арабском.

– А где вы этому научились? Кто вас учил? Почему вы не забыли свой язык и сейчас легко на нём объясняетесь?

– Я, – Джованни запнулся, наконец он понял, какую игру ему предлагают. И точно такие же вопросы будут ему задавать в Венеции, проверяя подлинность личности Франческо Лоредана.

– Подумайте, представьте, вы не должны запинаться, рассказывая о главном, – приободрил его синьор Энрико.

– Я был не единственным христианским рабом в господском доме. Там была служанка – Мария, которая взяла меня под опеку. Благодаря ей я не забыл родной язык. Там еще был один раб, по имени Якопо, – продолжил развивать свои фантазии Джованни, – слуга какого-то рыцаря с Майорки, они вместе потерпели кораблекрушение и попали в руки мавров. Имя рыцаря Якопо мне называл, но я не удержал его в памяти. Он научил меня латыни и письму. Благодаря ему я не забыл слова молитв. Мой последний владелец, когда я вошел в определенный возраст, начал обучать воинскому искусству, чтобы сделать из меня своего личного охранника. Его учителя обучали меня и арабскому письму.

Братья Скровеньи выглядели удовлетворенными. Однако допрос продолжался.

– Кто сейчас правит там, где ты жил?

– Султан Анасир [2], а земли эти называются – государство Калауна, по имени его отца и основателя династии правителей.

– Сарацины склоняли вас к грехам, которые считаются нашей верой смертными? [3] – внезапно спросил синьор Манфред.

– Да, – уверенно ответил Джованни, понимая, к чему тот клонит, но ответил вовсе не о том, что он предполагал: – Гневу. Я часто желал отомстить всем тем людям, которые меня похитили и вынудили стать рабом, которые подвергли меня лишениям и страданиям, которые пытались заставить меня забыть собственную веру. Мне приходилось молиться тайно, но я никогда не отступал от веры в Господа.

– Хорошо! – на губах синьора Энрико заиграла благожелательная улыбка. – А какие же теперь у вас планы на будущее, синьор Лоредан? Что вы собираетесь делать, вернувшись в Венецию, к семье?

Джованни показалось, что он слышит гул в ушах – так быстро билось его сердце от волнения. Он и сам не раз задавал себе подобный вопрос, помнил – аль-Мансур сказал: Марко Скровенжи полностью посвятит во все планы. Флорентиец с трудом разлепил омертвевшие губы:

– Делать лишь то, что будет услышано в Падуе от человека, который меня здесь примет.

***

[1] Энрико Скровеньи выкупил землю в городской черте, рядом с рекой и городской стеной. Раньше на этом месте была римская арена. Здесь был построен большой дворец, а капелла была при нём. В современности от дворца ничего, кроме капеллы (культурного достояния), не осталось, и разбит парк, где местами угадывается старая каменная кладка (якобы еще римская) и табличка «Здесь была арена».

[2] ан-Насир.

[3] Список семи грехов: Superbia (гордыня), Invidia (зависть), Ira (гнев), Acedia (лень), Avaritia (алчность), Gula (чревоугодие), Luxuria (похоть, блуд).

========== Глава 7. Пробудившийся тигр ==========

История этой семьи была омрачена глубочайшей скорбью и омыта слезами лишь одного человека – того, кто остался в живых по воле Господа, нести свой крест до самого конца. Пьетро Лоредан был удачливым торговцем, на свои деньги, полученные из наследства отца, строил корабли и возил товары из Кандии [1], успешно договариваясь и с византийцами, и с сарацинами. Своего первенца Франческо он очень любил, и когда тому минуло семь лет, впервые взял с собой в плавание. Трагедия произошла через пару дней, как только суда, груженные товарами, покинули Кандию. Пока Пьетро со своими людьми отбивал нападение пиратов, маленький Франческо, привлеченный шумом, вылез из трюма на палубу. От пиратов удалось отбиться, а пропавшего Франческо не сразу хватились. Груженое судно не могло преследовать легкую лодку в море, так был потерян старший сын. Двух дочерей вскоре унесла болезнь, а первая жена погибла, разрешившись мертворожденным младенцем. Пьетро женился во второй раз и стал еще богаче. У него выросли трое крепких сыновей и две дочери, но однажды Господь вновь излил свой гнев, и случилось несчастье. Корабль, везший всю семью, следовал на праздник, устроенный на одном из островов дожем Джованни Соранцо. Пожар начался внезапно. Получившего тяжелые ожоги Пьетро вытащили из моря рыбаки, но никого из остальных членов семьи спасти не удалось. Если Пьетро умрёт, то по завещанию всё его состояние будет разделено между несколькими церковными приходами и Республикой.

У рода Лоредан осталась и побочная ветвь – незаконнорожденный брат Реньеро и его сын Джакомо, которые не смогут получить по закону ничего: так и останутся торговцами, берущими корабли в залог у Республики под будущий товар. Поэтому этим двоим и понадобился человек, способный стать Франческо, который после смерти Пьетро, вступив в права наследования, спокойно передаст богатства Реньеро. Спешка объяснялась еще и тем, что из-за своей болезни Пьетро Лоредан не мог больше избираться в Большой совет [2], отчего и эти двери могли закрыться перед семьей Лоредан.

С алчными бастардами никто не хотел делиться, не для того было затрачено столько денег, чтобы создать красивую легенду о возвращении потерянного сына к отцу из сарацинского плена. Поэтому братьев Скровеньи очень интересовало, есть ли у будущего синьора Франческо еще какое-либо образование, помимо чтения и письма, и они очень обрадовались, что их деловые партнеры с Востока смогли подобрать человека, сведущего в законах и составлении писем, однако запретили Джованни об этом кому-либо говорить.

– Мы подберем вам учителя, который будет вас иногда навещать, – сообщил синьор Энрико, намекая, что падуанские соглядатаи будут часто появляться в доме Лоредан.

– В чем состоит важность моего участия в Большом совете? – в свою очередь задал свой вопрос флорентиец, у которого уже голова пошла кругом от тех высот, которые ему предлагали достичь.

И тут его посвятили в еще одну тайну, которая так взволновала Готье де Мезьера, что тот послал Жерара в далёкую Болонью. Венецианцы всегда были обособленным народом, даже со своим отдельным патриархатом Градо, который не подчинялся ни Риму, ни Константинополю. Более того, венецианцы не признают ничью власть, кроме своей, и не ставят ничьи интересы превыше собственных. Каждый урожденный венецианец с детства знает только единственное своё предназначение: служить Богу и Венецианской республике, поэтому подкупить кого-либо из тех, кто принимает решения или знает о важных принятых решениях, не представляется возможным. Поэтому только присутствие синьора Франческо на заседаниях советов уже можно счесть удачным вложением денег, а если синьор еще и разбирается в предмете обсуждения, то его польза возрастает в десять раз. А Падуе – ближайшему соседу – очень важно знать, что же там происходит. «И королю Франции, и султану Анасиру тоже это очень интересно!» – усмехнулся про себя Джованни. – «И кормчего я везу под видом шлюхи – совсем неспроста». Но ничем себя не выдал, что догадался о тех видах на верную службу подставного синьора Лоредан у других сторон, и продолжил слушать дальше.

Корабли, которыми владел синьор Пьетро Лоредан, не оказались обойденными вниманием. Падуя тоже хотела иметь прямые контакты с Востоком в обход венецианцев.

– Мы поможем набрать команду нужных людей, – продолжил свою речь синьор Энрико, – поэтому в этом вопросе можете на нас положиться. Однако это будет уже к весне, потому что осенью навигация заканчивается, а корабли синьора Пьетро в этот год были сданы в аренду. И еще, – он сделал многозначительную паузу, – мы пока не заинтересованы в том, чтобы синьор Пьетро быстро отдал Богу свою душу. Надеюсь вы понимаете, синьор Франческо, что ваши будущие родственники будут к этому стремиться изо всех сил. Они его берегут и ценят сейчас, но как только получат его признание вас его наследником, то постараются скинуть такую ношу. Сохрани Господь их души! – синьор Энрико показательно поднял глаза к потолку. – Вам придется проявить не только осторожность, но и настойчивость.

– Я могу убить синьора Реньеро? – спокойно, как об обыденной вещи, спросил Джованни. «Клубок ядовитых змей – вся ваша Венеция!»

– Что? – изумленно воскликнул синьор Энрико и переглянулся со своим братом. По их лицам читалось, что этот щекотливый вопрос они уже обсуждали. Синьор Энрико повернул голову к Джованни. – А вы сможете?

– Если мне будет грозить опасность, то смогу. Как я понял, мой дядя – бесчестный человек, а его сын Джакомо – избалованный юноша, ищущий наслаждений. И трусливый. Мне есть чем им пригрозить, – Джованни ощутил некое торжество в душе и наслаждение от той власти, которую он получит.

– Вы мне все больше и больше нравитесь, синьор Лоредан! – радостно воскликнул синьор Манфред.

– Да? – недоверчиво откликнулся Джованни. – Когда вы вернете мне моих слуг?

– Зачем вам сарацины? – как бы невинно удивился синьор Энрико. – Мы дадим новых. Разве вы были недовольны тем, как вас обслуживали вчера и сегодня утром, синьор Лоредан?

В этот момент Джованни почувствовал опасность: он уже настолько сроднился с Халилом и Али, считая их своими друзьями. Более того – клялся именем Господа их защищать. И не раз. Неприятный холодок подозрения, что его сейчас хотят обмануть или обокрасть, пробежал по спине:

– Мне мои слуги нравятся больше.

– Но вы же христианин! Вам не нужны слуги-иноверцы. Скоро прибудет ваш дядя, мы уже отправили ему послание. Потерпите еще несколько дней, и вы будете щедро вознаграждены – деньги, титул и членство в Большом совете. Разве этого мало? – спросил синьор Энрико, хорошо примечая гнев, вспыхнувший в глазах Джованни. – Не к месту проявлять строптивость в таких мелочах. Вы же сами нас недавно убеждали в том, что будете полностью нам доверять и следовать советам.

Джованни следил за выражениями лиц братьев Скровеньи, но они были добродушно-открытыми и совершенно искренними. Внутри же душа флорентийца кричала: «Не верь! Это обман! Никто здесь не испытывает к тебе доброты, а уж тем более – сочувствия твоим нуждам». Джованни решил задать последний вопрос, который всё расставит на свои места:

– Насколько я сейчас свободен в своих передвижениях?

– К сожалению, пока не приехал синьор Реньеро или его сын, – только отведенные вам покои.

«Теперь мне всё ясно. Я еще и пленник, как и мои спутники. Что же вы ждете от меня, синьоры, что я начну возмущаться, повышать голос и топать ногами? Нет, тигр – сильнее, хотя я его ни разу и не видел, но много слышал. И не тем побеждает своих врагов». Джованни выдохнул и постарался сохранить спокойствие:

– Тогда я пойду? В мои покои?

Оказавшись в одиночестве в своей комнате, Джованни раздраженно присел на кровать и принялся размышлять: его лишают Халила и Али, но было ли так задумано изначально, или это воля братьев Скровеньи? Он им не верил. Его товарищи были убеждены, что попадут в Венецию, и аль-Мансур желал того же. Значит, братья Скровеньи изменили условия в свою пользу, чтобы отправить собственных соглядатаев вместе с Франческо Лореданом. И нужно что-то делать, а не вести себя подобно деревянной игрушке, которую все будут дергать за нитки. Джованни подошел к окну и распахнул ставни. До земли было слишком высоко. Между домом и стеной сада шла узкая натоптанная слугами тропа, над ней были приделаны аркообразные своды, похожие на церковные контрфорсы, между стеной дома и внешней стеной. Чтобы добраться до одного из них, пришлось бы пройти по узкому карнизу, шириной в ладонь. Джованни взобрался на подоконник и попытался понять, что же скрывается за внешней стеной: по всей видимости, она была похожа на те, что можно встретить в любом замке – высокая, гладкая, начинающаяся у кромки речного берега.