Текст книги "Лагуна (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Джованни криво усмехнулся и покачал головой:

– Что я могу? Я уже сделал всё от меня зависящее.

– Не всё, – продолжил настаивать Халил. – Ты не сделал свой выбор: продолжишь свой путь или останешься в этом городе.

– Я хочу, поверь мне, – Джованни нахмурил лоб, и глаза его наполнились влагой, – очень хочу! Если я не окажусь в Болонье, значит, предам не только свои мечты, но и желания того человека, которым дорожу, моего возлюбленного. Но мальчик…

– Али найдётся! Аллах не оставит его. Но и ты должен действовать и разумом, и телом. И я, кажется, понял, что могло отнять у Али разум и лишить осторожности. Но если ты вновь скажешь, что так нельзя, у нас другие законы, то лучше отступись и оставайся здесь с семьёй.

От таких слов Джованни воспрял, его глаза загорелись огнём слабой надежды.

Хорошо отсмеявшись после встречи с Луциано, Джованни с Халилом вернулись домой, но Али так и не нашелся. Его поиски и расспросы соседей ничего не дали. Мальчишки из их квартала утверждали, что маленький сарацин был слишком гордым и если что – мог сразу двинуть кулаком в нос, поэтому никто близко с ним не задружился. Более того – Али успел самостоятельно побывать в разных городских кварталах, где его видели некоторые торговцы, но пребывали настороже. Странный темнокожий и неулыбчивый ребенок сразу навевал подозрения, что он может быть малолетним вором. К ночи Джованни почувствовал, что силы его покидают, а голова гудит от пересудов его домочадцев, которые все эти дни, по их словам, и глаз не спускали с Али, но не могут даже уразуметь, куда он делся. Даже предположили, что он мог перед грозой пойти к берегу Арно ловить лягушек, а потом его смыло дождём, и тело несчастного, объеденное рыбами, сейчас плывёт прямёхонько в сторону Пизы.

========== Глава 8. Диковина, за которой он последовал ==========

Некстати разбушевавшееся воображение сыграло с Джованни дурную шутку: оказалось, что еще свежи были воспоминания о том, как он, не находя места, метался из угла в угол в Агде, когда слышал из чужих уст предположения, что Михаэлис утонул. Заснуть же не мог по иной причине – из страха, что стоит закрыть глаза, как грозный аль-Мансур, подобно всаднику на бледном коне, вторгнется в грёзы и начнёт призывать к ответу, указывая пальцем на развесистый дуб. А днём измученное сознание заставляло вздрагивать от каждого стука в дверь. За ней же мог оказаться простой рыбак, который пришел издалека, спрашивая: «Не вашего ли мальчика выловил я из реки своими сетями?». Разумом Джованни понимал, что переживаниями изводит всю свою семью, но в большей степени – Халила, который молчит, смотрит, заботится и не отходит ни на шаг. Волнуется, но старается сохранять спокойствие. На второй день Джованни всё же заставил себя подняться с постели из чувства долга и стыда и пойти с Пьетро в архив. Ему показалось, что за вязью букв и строгих смыслов его сознание успокаивается. Однако на следующий день он попросил кого-нибудь из семьи увести его из здания городского совета раньше, к пятому часу. Сил оставалось мало, и Джованни надеялся поспать при свете дня, страшась появления аль-Мансура ночью.

Джованни обрадовался, что его встретил именно Халил. А теперь слова восточного раба гулко звенели в ушах, точно тяжелые капли воды, точащие камень. Халил еще в первый вечер нашептал ему, что если нужно что-то найти, то люди ходят из дома в дом. Честным горожанам бояться нечего, а преступникам всегда есть, что скрывать. Однако Джованни отмахнулся, мол, у нас все горожане считаются честными и сами рассказывают властям, если увидят тех, кто творит зло. «Но если бы пропал мой сын, то стал бы я так бездействовать? – пронеслось в мыслях. – Разыскивая Михаэлиса, я и в правду обошел каждого и расспросил, не только в Агде, но и в деревнях, и в другие города ездил… Что же я в своём городе рот открыть боюсь?» Джованни вздохнул, почувствовав странный прилив сил:

– Говори, Бога ради! Я сделаю всё, что будет необходимо.

Халил сначала заставил его проглотить еще две ложки похлёбки и только затем начал свой рассказ:

– На площади я видел такую диковину, что сам невольно поддался ее магическому влиянию и был бы готов следовать за ней, – восточный раб огляделся, пытаясь подобрать слова, чтобы высказать точнее свои догадки. – Мы не рисуем и не создаём людей и животных. Не оживляем их, не вкладываем в их уста слова. Только так Али мог потерять разум и прельститься. Не на деньги, не на новую одежду или кошель, а на маленькую куклу, сделанную по образу человека. Ты должен войти в дом хозяина этой поделки и всё там тщательно осмотреть. Али нет уже четвёртый день. Его бы не стали красть ради насилия, но продать другим, когда его перестанут разыскивать, могли бы. А сейчас как раз всё успокоилось.

– И ты знаешь, где живёт хозяин куклы?! – полуутвердительно спросил Джованни.

– Да, в жаркое время он уходит с площади, но потом возвращается. Ему помогает женщина и слуга. Когда разыгрывается представление, они все приходят на площадь, а дом остаётся пустым. Поверь мне, – Халил накрыл его ладонь своей, – я молюсь своему богу, и он открывает мне разум. Это единственное, на что мне указал Аллах. Если домыслы мои окажутся ложными, то я уйду из города, отдам себя воле Аллаха. Или мы уйдём вдвоём, если ты решишься.

Джованни нахмурился, пытаясь понять, что делать дальше: если они сами вломятся в чужой дом, то станут грабителями, а если позвать на помощь городскую стражу, то они лишь на смех поднимут – нет же свидетелей, только предположения.

– Сначала нужно проверить, – медленно и с расстановкой проговорил Джованни. – Нужен ловкий человек, вор, который сделает это с лёгкостью. Скорее доведи меня до Луциано.

***

Джованни разбудил незнакомый звук прямо над его ухом: кто-то громко сопел и переминался с ноги на ногу, стараясь не скрипеть половицами. Флорентиец резко распахнул глаза, в них расплывались синие сумерки, и сверху из тёмного угла свешивался край позолоченного балдахина, поблёскивающего в свете лампады.

– Кто здесь? – он с испугом повернул голову и наткнулся на взгляд Дино, окончательно осознавая, что лежит одетым поверх постели в доме Луциано. – Ты? – Близость знакомого лица заставила расслабиться. Джованни протер ладонями щеки, разгоняя кровь. – А где все? Почему ты здесь?

Последнее, что Джованни четко помнил: как они пришли в дом Луциано и, поднимаясь с ним по лестнице, он заплетающимся языком рассказывал о кукольнике, воре, обещая заплатить, сколько потребуется. Что произошло дальше – он не помнил, как и сколько времени он спал. Джованни взглянул на узкий просвет между ставнями окна – солнце уже село.

– Меня послали тебя разбудить, – нарушил его вялые рассуждения голос Дино. – Луциано с твоим полюбовником оставили тебя здесь и ушли, с собой позвали Николо-с-Запруд. Тот забрался в указанный дом, нашел твоего мальчишку. Луциано отправился к капитану городской стражи. Стражники кукольников этих задержали, дом должны обыскать. А меня за тобой послали – ты же хозяин мальчика, тебе теперь обвинение выдвигать или от суда отмазывать.

– От какого суда? – тряхнул головой Джованни, протирая глаза. Тело еще плохо слушалось, ноги казались набитыми соломой. И тут до него дошло: – Али жив!

– Он-то жив, – проворчал Дино. – А что со всем остальным – мне неведомо. Ты же у нас законы знаешь. Мальчика, может, и отпустят, если докажет, что его насильно увели. А так – выпорют.

«Али жив! Какое счастье! Спасибо тебе, Господи, за милость!»

– Дино, заткнись! Кого из нас этой публичной поркой в детстве не пугали? Никто не тронет. Помоги мне лучше встать, – Джованни опёрся на предложенный ему локоть Дино и попытался выпрямить спину. От внезапного приступа головокружения комната завертелась у него перед глазами, но он усилием воли напрягся и сделал первые шаги. – Скорее, мы должны успеть. Идти-то куда?

– Через весь город, к Порто Галло [1].

– Проклятье!

«Нас всё-таки трое! Господи, если это и есть воля твоя, я последую за ней. Спасибо, что послал откровение Халилу, хоть он и называет Тебя другим именем, но именно Ты с ним говоришь. Клянусь, что я отправлюсь туда, куда Ты меня ведёшь. И не буду сомневаться, что спутники мне даны не тяжким грузом, а Тобой в помощь: как дорожный посох и хлеб насущный».

Мимо этого дома невозможно было пройти: посмотреть на зрелище собралась толпа зевак, ярко горели лампады и факелы, а стражники, казалось, собрались со всего города и деловито расхаживали вокруг повозки, на которой сидели пойманные преступники. Мрачный мужчина, с лица которого еще не была стерта краска, обозначавшая огромный улыбающийся рот, его помощник – парень лет двадцати с потемневшими по локоть руками, явно бывший работник одной из красилен, и толстая женщина, которая плакала и постоянно утирала лицо углом светлого платка, намотанного поверх ее головы. Джованни пробрался сквозь сгрудившихся людей и сразу заметил Халила, сидящего почти на земле на деревянном чурбане и прижимающего к себе завёрнутого в длинный тёмный плащ мальчика. Была видна только рука, крепко ухватившая восточного раба за шею.

Халил чуть раскачивался взад-вперед, будто убаюкивая Али, что-то шептал ему, и поднял голову, когда увидел перед собой Джованни. Тот, чуть вытянув шею, кивком головы и выражением глаз спросил: было ли насилие? Халил пожал плечами и отрицающе покачал головой: не знаю.

Джованни подошел к капитану городской стражи, рядом с которым стоял Луциано:

– Мальчик под моей опекой. Моё имя Джованни Мональдески. Это от моего имени мой брат Пьетро четыре дня назад сделал заявление о пропаже.

Синьор Сильвестро рассказал Джованни, как было дело: кукольники были пришлыми, trapassi [2] из Ареццо, этот дом они снимали, давали представления на рыночной площади, иногда подворовывали. За Али они наблюдали несколько дней, и поняв, что он больше предоставлен самому себе, решили похитить, чтобы потом продать в другом городе или сделать своим слугой. В общем, областей для использования юного мавра было предостаточно, как и прекрасных возможностей набить кошелёк золотыми монетами.

– Дело серьёзное, – продолжил синьор Сильвестро, – преступников мы передадим на суд капитана народа [3] или подесты [4]. Всё будет зависеть от выдвинутых против них обвинений. Надеюсь, вы, синьор Мональдески, понимаете, что мальчик мог быть не только похищен, но и «содомизирован» любым способом, а это еще одно тяжкое преступление. В последнее время мы часто с таким сталкиваемся, уж поверьте моему опыту!

– Нет, синьор, – уверенно возразил Джованни, который за время длинной дороги через весь город уже успел хорошо обдумать сложившееся положение. – В этом деле нет ничего настолько значимого, чтобы беспокоить подесту. Мальчик не христианин, не мой сын, а раб – вещь, принадлежащая мне, поэтому это дело нужно рассматривать как кражу ценного имущества. Этот человек по законам нашего города должен быть приговорён к выплате штрафа – и мне, и городской казне.

Джованни заметил, что Луциано кивнул, полностью поддерживая такое решение.

– Но почему? – удивился начальник городской стражи. – Почему бы не сделать этот случай показательным и достойным расследования? Подобные преступления совершаются уже не первый раз.

Джованни тяжело вздохнул: он бы первым выступил за ужесточение закона, но это могло привести городские власти и мнение горожан к опасным мыслям. Стоило лишь искусно раздуть пламя. Закон был суров и не различал несчастную жертву и преступника, назначая каждому наказание сообразно его провинности. Нельзя было просто заявить о собственном изнасиловании, не получив после этого церковного покаяния или плетей. А разжигать костёр для насильника-содомита означало бы – вновь тронуть чашу весов в умах добропорядочных горожан, которые ещё считали, что «хождение в деревянных башмаках посуху» [5] можно излечить постами и молитвами.

***

Отмытый в лохани, наполненной горячей водой, Али, успокоенный и расслабившийся, хотя так и не проронивший ни слова, а лишь проливший затяжной слёзный дождь, перемешанный с рыданиями, в чистой длинной камизе сидел на постели, зажатый между Джовании и Халилом. Они поочередно обнимали и гладили его, как только мальчик вновь начинал дрожать, переполняясь скорбными рыданиями. Маленькая лампада, оставленная на полу перед кроватью, лишь освещала лица короткими всполохами, всеми силами стараясь погрузить в сон.

– Ничего с тобой страшного не случилось, ты снова с нами, никто тебя больше не обидит, – успокаивал его Джованни. – Знаешь, со мной приключилась история и похуже. Я был чуть постарше, чем ты, а моя семья голодала. Отцу пришлось предлагать меня за деньги богатым синьорам. Мне было так же страшно, как и сейчас тебе. Но всё забывается, уж поверь – в памяти остаются лишь слова: так случилось. Однако можно заставить себя забыть и их…

– Я так пока не могу, – внезапно нарушил своё молчание Халил, – в моих воспоминаниях задерживаются не слова, а ощущения. Человек, которому меня доверил мой хозяин, решил, что я скоро умру и решил извлечь выгоду. Продал солдатам в крепость. Моё тело помнит боль, наполненную молитвами о скорой смерти. Помнит долгое лечение.

– Того человека наказали? – с интересом вдруг спросил Али, будто внезапно очнувшийся от сна.

– Да, ему пришлось заплатить за моё лечение и полное вознаграждение. Меня вернули моему прежнему хозяину.

– Ты – раб, Халил, а когда я вырасту, найду моего обидчика и убью! – решительно пообещал Али. – Аль-Мансур может это сделать, Джованни может это сделать. Я тоже смогу!

Джованни с Халилом с беспокойством переглянулись. Похоже Али возвращался в свою былую стезю, но какой урок он извлёк из всей этой истории – покажет только время.

***

[1] достаточно далеко, яндекс-карты выдают 30 минут. В Средневековье (и сейчас) во Флоренции существует улица Via San Gallo (улица святого Галла). Это как раз та прямая римская улица, которая застраивалась домами вдоль, а уже по мере развития города обзаводилась боковыми улицами. Она заканчивалась городскими воротами (квадратное здание по типу башни замка), во рву шумел Муньон, сверху был перекинут каменный мост. По этой улице и от ворот начиналась дорога в Болонью.

На современной карте города – Piazza della Libertà.

[2] trapassi (пришлые) и maladrini (местные).

[3] Капитан народа (итал. Capitano del popolo) – должностное лицо в коммунах итальянских городов. Он представлял интересы цехов и средних слоёв горожан, командовал городским войском (милицией).

[4] Поде́ста́ (итал. podestà) – глава администрации (подестата) в средневековых итальянских городах.

[5] народное выражение того времени, обозначающее «заниматься содомией». Встречается у Дж. Бокаччо «Декамерон» и средневековой поэзии. Мне так и не ясно, откуда оно взялось: деревянные башмаки на высокой подошве надевали горожане, чтобы ходить по грязным улицам и не запачкать своё платье. Однако такие башмаки не были повседневной обувью, и было совершенно нормальным ходить в деревянных башмаках по лужам. А «посуху» – это как выйти на улицу и раскрыть зонт в солнечный день.

Комментарий к Глава 8. Диковина, за которой он последовал

https://it.wikipedia.org/wiki/Porta_San_Gallo

https://it.wikipedia.org/wiki/Via_San_Gallo

Поздравляю с Новым Годом!

Мое любимое на 2-е января:

“Отец Кабани сплюнул на стол и пошаркал ногой под лавкой, растирая.

Затем вдруг спросил:

– Какой нынче день?

– Канун Каты Праведного, – сказал Румата.

– А почему нет солнца?

– Потому что ночь.

– Опять ночь… – с тоской сказал отец Кабани и упал лицом в объедки.”

Встретимся уже там!

========== Глава 9. Пробуждение ==========

От автора: почему же я так долго подвожу своих героев к следующему этапу своего повествования? Не проще ли написать: «Они вышли из Флоренции и через некоторое количество дней оказались у стен Болоньи»? Нет. Любая дорога – это испытание для героев, поэтому в Болонью они войдут уже изменившимися, получившими опыт. Второй аспект: я стараюсь писать историческое произведение, поэтому очень важно, чтобы мои герои прошли именно там, где конкретно в то историческое время пролегала дорога.

Подобные сведения нельзя найти в Википедии или в строчках хроник. Однако на примере своего разбора я хочу показать, как именно нужно работать с информацией и картой.

***

В современности из Флоренции до Болоньи можно доехать по ровному скоростному шоссе, носящему гордое имя Autostrada del Sole, сэкономить время, но ничего не увидеть из того, что будет окружать. Старинные топографические карты 1579 года можно рассмотреть в Ватикане в галерее географических карт. Boloniensis Ditio (Владения Болоньи) прописаны достаточно чётко – с холмами и с названиями маленьких замков на них, дорогами, но… заканчиваются на границах владений Флорентийской республики пасторальным пейзажем. Современная карта даёт только ориентиры, направления, но отражает изменившийся за века ландшафт: например, появилось водохранилище на месте бывшего средневекового моста и новые – взамен старых, утраченных или изменивших звучание – населённые пункты.

Поэтому я вынужденно даю историческое описание в этой главе, чтобы погрузить своего читателя в атмосферу древности. И начнём мы с Римской республики, когда примерно в 187 году до нашей эры из Болоньи с «любовью» к геометрически точным прямым линиям начали строить Военную Фламиниевую дорогу до города Ареццо, по направлению к Флоренции, но как бы её огибая, поскольку стратегическим городом в те времена был Фьезоле, стоящий примерно в шести километрах по прямой от Флоренции. Остатки мощенного камнями полотна и поныне обнаруживаются в горных лесах, а вплоть до конца XII века сама дорога активно использовалась пилигримами, развивавшими торговлю между городами в обоих направлениях.

Город Болонья расположен на плоской равнине, пересекаемой реками, текущими с горного массива Апеннин. Дорогу от города вели не по ущельям, а по верхушкам цепочки невысоких гор, заросших лесом. Самая трудная часть – до притока Арно (Сиеве), имеет протяженность в семьдесят два километра и в самой высшей точке проходит в 1166 метрах над уровнем моря (Poggiaccio). Перевал носит название Passo della Futa. Далее путники по мосту пересекали Сиеве (в настоящее время на этом месте расположено озеро Биланчино), проходили San Giovanni in Petroio и Trebbio, а в районе современного селения Tagliaferro переходили реку Carza. Далее путь можно было продолжать в двух направлениях: вдоль Carza к северной части Флоренции или вдоль реки Муньон к городу Фьезоле.

Однако всё и кому-то давно принадлежит: этим хлебным местом в конце двенадцатого века распоряжалась семья Ubaldini, примкнувшая к гибеллинам (сторонникам императора), и в своих интересах эта семья «чуть» сместила основной торговый путь, чтобы он проходил через их владения и другой перевал Raticosa. Это еще было продиктовано тем, что в местечке Loiano семья отстраивала себе большой замок, а в селении Barbarolo организовала религиозный центр. Этот путь развивался в течение всего XIII века и стал основным: на дороге старались обеспечить безопасность, чинили мосты, подсыпали размытые водой участки.

Власть Ubaldini в сотрудничестве с городскими властями Болоньи и Флоренции продолжалась до начала XIV, пока в Республике не победили гвельфы (сторонники Папы Римского) и не изгнали из своих владений всех гибеллинов. Тогда Флорентийская коммуна захватила владения Ubaldini, основала свой административный центр (Scarperia) и сама начала взимать подорожные налоги.

В 1328–1330 годах была построена Фиренциола – еще один важный перевалочный пункт, и дорога (отрезок дороги от Флоренции) сместилась правее от Scarperia через перевал Passo del Giorgio, а до этого проходила через Passo Osteria Bruciata.

Зачем такие сложности и исследования, спросите вы, читатели, чтобы представить простую дорогу? Внутреннее время моего рассказа – 1318 год, поэтому путешественники, чей путь я описываю, могли проходить только определенные деревни (города), пересекать только те мосты и перевалы, которые существовали в том году. Знание дороги важно еще с других позиций: расстояния, места ночлега, места торговли, географические особенности (должна чувствоваться высота, в горах холоднее, подъем тропы разный – усилия или легкая прогулка), все эти мелкие детали накладывают отпечаток на сюжет.

***

Примерное знание того, где проходила дорога – еще не все трудности, с которыми предстоит столкнуться. Многих населённых пунктов не существовало, а те, что упоминаются в исторических документах, были достаточно маленькими по размерам, и их главные площади (те, что были тогда главными) расположены в стороне от дорог, позднее заложенных в планировку города и имеющихся в современности.

Отсутствие селений и деревень ставит вопросы об окружающем ландшафте – густые леса, кустарник, мало возделанных полей, больше мест для выпаса скота. Для путешественников должны быть доступными источники воды, пищи, а также дорожные метки, указывающие направление.

Следующий вопрос: ночлег. Вполне логично, когда ночлег находили в селении, к которому подходили к концу светового дня. А теперь представьте «проходимость» дороги: сколько именно человек перемещается конными и пешими, выходя ранним утром из точки N? Быстрее до конечного города добирались конные, они занимали места в гостиницах, затем те, кто везёт грузы на телегах (если местность достаточно сухая и ровная), и последними добираются пешие путешественники, в зависимости от скорости их ходьбы. Хозяева постоялых дворов обычно могли «придерживать» комнаты для своих постоянных клиентов, о времени прибытия которых было известно заранее, или могли существовать «специализированные» гостиницы, например, только для торговцев сукном или гильдии Y.

Наличие кровати и отдельной комнаты – роскошь, хорошо оплачиваемая. Самый простой вариант (он есть и в современных albergi на пути в Компостеллу) – сбитые деревянные полати в несколько ярусов, часто и без соломенного тюфяка.

Традиционный простой горячий ужин – каша, овощная похлёбка или чечевичный суп. В дорогу могли дать хлеб, сыр, варёные яйца, копчёные колбаски, овощи и фрукты по сезону и наполнить флягу вином.

Не стоит забывать и о гигиене. После целого дня пути путнику необходимо хотя бы обтереть своё тело влажной тряпицей (ежедневное мытьё – роскошь), затем нужно обработать полученные раны. Это только в современном мире существует удобная обувь, одежда, рюкзаки и ремни. И даже с ними – в жаркую погоду ступни ног при длительной ходьбе опухают, выходящую с потом воду необходимо компенсировать. Если идёт дождь, то одежду нужно сушить, если жарко, то она пропитывается потом, если под ногами жидкая грязь, то обувь и нижняя часть платья – в грязи. Конечно, можно теоретически представить, что путники, не снимая верхней одежды, ложились в ней спать, а утром вновь вставали и шли дальше, но сколько дней так можно пройти, чтобы не начать гнить заживо?

Таким образом, когда путешествуют герои произведения, если они для автора живые люди, то необходимо предусмотреть множество деталей. Это увлекательно и может привести к неожиданным поворотам сюжета.

***

«Фшии-и-их», – не менее дюжины голубиных крыльев одновременно взмахнули в воздухе, и стая, сорвавшись с места, закружила над черепичными крышами домов. Джованни распахнул глаза, мгновенно очнувшись от сна. Тело напряглось, пытаясь понять причину пробуждения, а затем расслабилось, успокоившись. Джованни повернул голову влево: за его плечом виднелся посапывающий нос Али, утопающий в покрывале, которое мальчик почти полностью стянул на себя.

«О, Господь мой, какое счастье, что мальчик нашелся живым и невредимым! Только страху натерпелся и наплакался вдоволь. Хоть какой-то, пусть малый урок он получил, но впредь будет осторожен. Да и мне наука! У меня теперь своя семья, о которой следует заботиться и каждому уделять внимание». Джованни чуть приподнялся на локте.

За этим ворохом ткани, который устроил вокруг себя Али, виднелось расслабленное глубоким сном лицо Халила. Раб лежал на боку, подложив под щеку обе ладони. Камиза на его теле задралась к поясу, обнажив точёный изгиб бедра, освещенного лучом солнечного света, вливающегося в щели прикрытых ставен. Джованни затаил дыхание и залюбовался этим зрелищем, ощущая приливающее возбуждение в паху.

«Как же мне тебя отблагодарить?» После отдыха голова флорентийца прояснилась, и он с удивлением для себя постепенно осознавал, насколько ясен ум восточного раба, который оказался способным правильно понять и распознать тайные знаки. Джованни осторожно слез с кровати и обошел её кругом, оказавшись за спиной Халила. Однако тот будто имел бдящие глаза на своём затылке – сразу начал просыпаться, поднял голову. Обнаружив, что сторона, где спал Джованни, пуста, прислушался, чутко уловив его дыхание, заметил, что лежит почти обнаженным снизу, и с улыбкой повернулся, встречаясь взглядом с флорентийцем.

«Давай пойдём на этаж ниже, чтобы не разбудить Али», – жестами предложил Джованни.

«Хорошо. Не забудь», – Халил кивнул головой в сторону сундука с вещами, рядом с которым стояла лекарская сумка.

Они, осторожно ступая, спустились по лестнице. Здесь царила полутьма: ставни на окнах были более крепкими и полностью закрытыми, а кое-где еще и занавешенными плотной тканью. Основное пространство было занято сундуками с посудой и истлевшими остатками одежды, старой деревянной рухлядью, которую было жалко выбрасывать, плетёными корзинами, сушеными пучками трав, запасом нарубленных поленьев, мешками с углём, золой, опилками и песком. Здесь лежало многое из того, что могло бы пригодиться в хозяйстве, однако откладывалось «про запас» и «на потом». Семья Мональдески уже давно не голодала, поэтому могла позволить себе копить старые вещи.

Джованни с шумным вздохом положил руку на плечо Халила, шедшего впереди, и заставил его остановиться и развернуться к себе лицом. Тёплые расслабленные губы восточного раба первыми смело коснулись рта флорентийца, отнимая разум и заставляя горячую кровь устремиться в бег по венам, прошептали:

– Что пожелает мой синьор?

Джованни постарался перехватить этот неожиданный порыв чувств, подчиняя тело восточного раба движениям своего языка и своих рук. Халил тяжело дышал и теснее прижимался напряженным членом к ладони флорентийца, пока тот не прервался и не спросил:

– Как мне тебя отблагодарить за спасение Али?

Внезапно Халил напрягся, словно что-то его напугало, опустил руки вдоль туловища, чуть отстранился, и лицо его исказилось обидой:

– Не так, мой синьор! Не так!

Джованни показалось, что восточный раб, вместо получения удовольствия, готов, как обычно, опуститься на колени. Не понимая, столь разительной перемены, он подтолкнул Халила спиной назад, заставил опереться на стену и ласково спросил:

– Что не так, мой друг? Мои поцелуи не в счет! Проси у меня, что хочешь! – он провел пальцами по скуле Халила, утешая и успокаивая. Восточный раб, все еще питаясь своим разочарованием, приподнял голову, не решаясь взглянуть на Джованни. Он то раскрывал рот, желая что-то ответить, то плотно сжимал губы и мелко тряс головой, но наконец терпение флорентийца было вознаграждено:

– Я хочу, чтобы ты сам каждый день обучал меня и Али своему языку и начертанию букв.

– Я согласен! – убеждённо ответил Джованни. – Что ещё?

– Я хочу, чтобы в оставшиеся дни твой отец продолжал обучать меня ремеслу.

– Пожалуйста! Кто же против?

– В землях, где я родился, к старшему из рода все остальные члены семьи испытывают большое уважение. Твоей матери не нравится, что твой отец называет меня христианским именем Стефано. Она гонит и не хочет, чтобы я приходил.

– Я поговорю с ней, – нахмурился Джованни, начиная испытывать неприятную злость на то, что семьёй его интересы ставятся не превыше всего. А требования выдвигаются, будто он еще находится под их властью. «Как же много вещей и смыслов я не замечаю вокруг себя!» – Ещё?

– Твой друг синьор Луциано обещал заплатить тебе за знания, что я могу передать его ученикам. Купи хотя бы на часть из этих денег одежду для меня и Али, – Халил внезапно в упор посмотрел на Джованни и понял, что тот не понимает сути его просьбы. – Мой синьор, когда ты принял меня на корабле, из одежды на мне были сандалии, длинная рубаха и халат, потом ты купил мне шоссы, брэ и две камизы. Али в твоей семье дали старую одежду, но не дали обуви. А вчера его ноги были босыми, значит у него ничего больше нет. Если на улице грязно, то ты надеваешь деревянные башмаки поверх своих кожаных, а у меня ничего нет. Я подвязываю верёвками деревянные бруски на подошвы. Камизы я стираю каждый день, потому что не могу содержать себя в нечистоте, но они рвутся. Та камиза, которая сейчас на мне – старая, её дала жена твоего брата, когда мы в дождь вернулись из дома старого синьора.

Слова Халила взывали к совести и терзали душу Джованни, утопающую в чувстве стыда. Он всё никак не мог взять в толк, почему до сих пор оставался таким слепцом и ничего не замечал. Флорентиец крепко обнял своего друга. В этот момент он испытывал нежность и стыд, желание исправить свои ошибки и благодарность за то, что они были раскрыты. Случившаяся беда стала указующим перстом, знаком Господним, чтобы несправедливость не смогла приумножиться.

– Я клянусь тебе, Халил, что вы с Али будете мне семьёй, самыми важными людьми в моей жизни. Я добровольно согласился стать Франческо, но не понимал раньше, что такое – быть другим человеком, иметь иные цели и привязанности. Мне трудно отказаться от всего, забыть… «Моё сокровище, моя роза…», прости, но моя любовь не может принадлежать ни одному из вас, а душа разлепиться с другой душой, но обещаю, что ни в чём ином вы больше не испытаете нужды. Я буду любить вас, но по-другому!

Губы Халила нежными поцелуями волновали кожу шеи Джованни, пальцы ласкали и сжимали ягодицы через ткань камизы, спереди же, между их телами, было слишком опаляюще-горячо и наполненно, что не хватало места для воздуха в груди, а сердце трепетало так, будто флорентиец сейчас взбежал на высокую гору.

– Люби, как сможешь, мой Флорентиец, – с легким вздохом отозвался восточный раб, – как сможешь…

– Вы здесь? – тихий шепот прогремел в ушах подобно грому. Али сидел на верхней ступеньке лестницы и подслеповато вглядывался в темноту, будучи сам еще в круге света.

– Да! – откликнулся Джованни. – Дай нам еще немного времени.

– Хорошо, – ответил шепотом Али, – но недолго. Я есть хочу! – он поднялся в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь, оставив Джованни с Халилом почти в полной темноте.