Текст книги "Лагуна (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Завтра идём в другой город. Он называется Болонья.

– Болония, – старательно повторил Халил. – Там есть море?

– Нет, – усмехнулся Джованни. – Море будет в Венеции. Но я и там никогда не был. Нигде не был. Это ты пересёк большое море, чтобы попасть сюда. А я – нет. Поэтому и боюсь, – Джованни замолчал, раздумывая над тем, стоит ли продолжать дальше и рассказать Халилу, как он путешествовал по землям Французского королевства. Желание пойти на откровенность было поглощено очередным страхом: можно ли? Если Халила допросят с пристрастием, то он не сможет смолчать. – Мы идём в Венецию, это наша конечная цель. Помни только это название города, а остальное – забудь. Так лучше!

– Конечно, мой синьор, – Халил положил голову на плечо Джованни. – Когда-то ты сказал, что распоряжаешься моей жизнью. Прошу тебя… если так случится, что будем мы в большой опасности, то убей меня своей рукой. Не оставляй в живых. Одного. Лучше смерти в мучениях – смерть быстрая, и пусть она будет от тебя.

Джованни потянулся к восточному рабу и ласково поцеловал его в лоб:

– Мы не погибнем! Нет! – неожиданно перед внутренним взором Джованни промелькнули воспоминания о полутьме трюма, как он держал на своём плече голову несчастного Стефано, уверяя, убеждая себя. – Клянусь, Халил, я не отдам тебя никаким палачам. Я смогу исполнить твою просьбу. Но буду молить Господа, чтобы не пришлось!

***

В начале лета солнце пробуждается раньше, и не успевают жители города открыть свои лавки, как не остывшая за ночь черепица вновь раскаляется, и жар сгущает воздух, которым к полудню становится всё труднее дышать даже в тени. Однако в этот год, дождливый и не столь милостивый к земледельцам, те, кто отправляется в путь, могли радоваться: сильные ветра дули чаще, предлагая сырую прохладу [1].

Еще в сумерках, пока Джованни прощался со своими родными, крепко обнимая и целуясь, растрогавшись до слёз, Халил и Али вывели навьюченного осла за ворота и терпеливо дожидались. Бросив последний взгляд, затуманенный слезами, на дверь, крышу родного дома, на возвышавшуюся за ним башню, Джованни двинулся вперёд, к выходу из лабиринта узких улочек, к прямой дороге, ведущей к городским воротам святого Галла. Путники немного не успели к открытию ворот, поэтому пришлось пропустить мимо толпу торговцев и паломников, зато пространство впереди было уже очищено от повозок.

Выбранная дорога на Болонью увлекала прямо, а не вдоль Муньона. Окруженная деревьями, высаженными вдоль дороги для сохранения прохладной тени, она постепенно поднималась к верху холма, а затем обходила его вершину справа и шла вдоль склона, на котором были высажены виноградники, а в самом низу шумела лопастями водяных мельниц река. С этого места казалось, что вся Флоренция лежит на ладони: подпираемые снизу городскими стенами высокие старые башни, Барджелло и Новый дворец [2].

Путники шли уже довольно долго. Виноградник внизу сменился лесом. Проторенная дорога проходила уже где-то посередине холма. Однако Джованни и его товарищи не были в одиночестве: мимо них иногда проезжали всадники или навстречу попадались повозки – пустые и с товарами, иногда они нагоняли других путников, присевших отдохнуть, или сами делали остановку, чтобы подкрепиться водой и хлебом, и уже мимо них проходили следующие странствующие пешеходы.

Спустя примерно две трети церковного часа они услышали вдалеке удар колокола. На развилке дорог, огибающих верх холма, они взяли вправо и вскоре вошли в небольшую деревню, рядом с которой был монастырь, именно отголосок его колокола они и услышали. В этом месте можно было отдохнуть на постоялом дворе, в двух харчевнях, пройтись по маленькому рынку, подставив чашку водоносу или прикупив что-нибудь из еды в дорогу. Под раскидистыми деревьями на опушке небольшой рощи, где обычно останавливались на отдых путники, не наблюдалось и травинки – земля была буквально стёрта подошвами людей и копытами животных. Джованни постарался выбрать не столь оголённое место и с удовольствием лёг на циновку, постеленную для него Али. Ноги уже гудели от усталости, солнце припекало, а пройдена была лишь половина пути.

– Мой синьор, – Халил присел рядом, – нам нужно набрать воды, – восточный раб тоже сильно устал, но крепился, скорее по привычке к переносимым трудностям.

– Здесь она плохая, – отозвался Джованни и требовательно потянул его за пояс, предлагая прилечь рядом. – Мне торговец сказал, что лучше спуститься с холма – там есть родники, а здесь жители дерут за воду втридорога. А еще мы будем пересекать горную реку, там тоже чистая вода. Полежи со мной рядом. Нужно Али позвать, он опять чем-то увлёкся.

– Али уже точно ни с кем не уйдёт, – Халил положил под голову свёрнутый плащ, повернулся к Джованни боком и приобнял за пояс, – он достаточно испытал, чтобы больше не подпустить к себе ни одного мужчину. Скажи, у вас нет рабов, поэтому ваши мужчины испытывают влечение к сыновьям своего соседа больше, чем к своим жёнам?

– Нельзя ложиться с мужчиной – это грех, но мальчик – не мужчина, – без лишних рассуждений ответил Джованни. – Вот ты бы уже не вызвал интереса по причине своего возраста. И с тобой, когда я ложусь, то совершаю грех, потому что не могу преодолеть свою природную слабость. Может быть вам и легче с рабами: всегда есть, в кого член пихнуть. А ты только представь себя хозяином мастерской, и трое юных учеников окружают тебя. Зачем искать согласия чужих жён, если для каждого из этих мальчиков ты синьор, и власть твоя безгранична? И будь я в столь юном возрасте, то с кем бы искал удовлетворения страсти, если бы не со своим товарищем по играм?

– Наверно, – прошептал Халил, но больше вопросов задавать не стал, прикрыл глаза, успокаивая себя на сон.

Вскоре вернулся Али: оказалось, что он успел познакомиться с местным мальчишкой и выпросил у него в подарок свистульку, на которой теперь безуспешно пытался сыграть. Казалось, что только его не берёт усталость. Джованни протянул Али монету и глиняную миску с наказом принести горячей похлёбки из ближайшей харчевни. Тени исчезли, в небесах глубокого голубого цвета не наблюдалось ни облачка, солнце теперь палило в полную силу. Джованни и Халил, угостившись чечевичной похлёбкой, заснули, пока вскоре не были разбужены трелями свистульки, выдуваемыми Али.

– Замечательная штука, – довольно заявил мальчик, – теперь я знаю, как буду мучить ваш сон!

– Пока я её не сломаю! – недовольно пробурчал Джованни, поднимаясь с земли.

Оказалось, что некоторые путешественники уже начали собираться, а другие, утолив голод в харчевне, давно погнали свои возки по достаточно крутому спуску по холму. Сама дорога вниз заняла не так много времени и сил, как та, что потом начала виться между холмов, окруженная лесом. Пару раз, следуя по коротким отходящим тропам, путники находили обжигающие холодом родники, смачивали лица и камизы, стирая с лиц горячий пот. Из-за того, что на части пути лес рос редко, открытые раскалённые участки перемешивались с тенистыми, а те – не давали остыть: скалы и деревья скрывали путников от любого дуновения ветра.

Наконец они достигли следующего селения, расположенного прямо под высокой горой. В нём была одна улица, как раз по которой шёл путь в Болонью, и состояла она из каменных домов по обе стороны. В этом месте большей частью останавливались путешественники, которые двигались по направлению к Флоренции, поэтому Джованни со своими товарищами постарался тут не задерживаться, а сосредоточиться на совете торговца – дойти до каменного моста через быстрый горный поток Карлоне.

То ли в нём потонул некий Карло, то ли семья Карлоне собирала на этом мосту деньги за проход, уже мало кто помнил, но речка оказалось подходящей – прохладной и чистой. Если углубиться подальше в лес, а не размениваться на разбитый копытами, намеренно подрытый берег, куда все отводили своих животных на водопой.

Солнце жгло не так сильно, склоняясь к холмам, а по воспоминаниям Джованни, от моста потребовалось бы идти треть церковного часа, но быстрым шагом, которые растянулись на две трети. Когда они впереди увидели стены Сан-Пьетро, что на реке Сиеве, то солнце почти коснулось кромки дальних холмов, которые были оставлены позади.

Жители города святого Петра, «нижнего», владели переправой, а жители «верхнего» города святого Мартина – церковью, бастионом и прекрасным видом с высокого холма на всю широкую долину, которая жила рекой Сиеве, её разливами и плодородными почвами, окруженными горами почти со всех сторон. Возможно, Сан-Пьетро и стал бы когда-нибудь большим и процветающим торговым городом, но к несчастью для его жителей именно через эту долину пролегал прямой путь всех армий, которым нужно было пересечь Апеннины, двигаясь с севера на юг. И никакие стены не могли их остановить.

Неутомимого осла уже не тянули, а он тащил за собой всех путников вперёд по почти прямой улице через весь вытянутый вдоль холма город, пока они не достигли того самого постоялого двора под названием «Кошечка», в котором советовал остановиться торговец.

***

[1] исторически известно, что в 1318–1322 годах было похолодание по всей Европе, принесшее голод и болезни. Хуже было в северных широтах, но и южные тоже пострадали от снежных зим, наводнений и неурожаев.

[2] и всё! Джотто пока расписывает кресты и алтари. Строительства в это время не велось. Проект Санта-Мария-дель-Фиоре заморожен на стадии незаконченного нефа и первого яруса колокольни. Барджелло был резиденцией подеста, а Новый дворец (современный Палаццо Векьо) – зданием, где заседал приорат (правительство Флоренции, главы цехов).

***

Первый день дороги от дома Джованни:

до Porta Gallo 1,7 км – 21 минута

от Porta Gallo до развилки дорог в совр. Montosoli 7,8 км – 1 час 34 минуты

Montosoli – Pratolino – еще одна развилка, когда дорога спускается с холма, 2,4 км – 29 минут

Pratolino – Сан-Пьетро-а Сьеве – 14 км – 2 часа 46 минут.

Общая длина пути – 26 километров. Среднее время пешего пути без учета остановок – 310 минут, это 5 часов и 10 минут со скоростью 5 километров в час. Поскольку так никто не ходит, на каком-то участке пешеход замедляется или убыстряется, то его средняя скорость падает до трёх километров в час.

Если первый участок дороги от Флоренции до Пратолино – 12 километров – даётся легче на свежие силы, то остальная часть – 14 километров – уже будет начинаться после отдыха по полуденному солнцу.

Комментарий к ЧАСТЬ II. Глава 1. Первый день пути

Прототип постоялого двора “Кошечка”, который находится в городе Сан-Пьетро-а-Сьеве – https://pp.userapi.com/c850420/v850420026/8a89a/-GpYkYjMJoI.jpg

Так выглядит улица от городской площади до моста через реку Сиеве – https://pp.userapi.com/c850420/v850420026/8a890/7OfCkI4GGdk.jpg

Все очень такое же средневековое.

========== Глава 2. День второй ==========

Хозяин любезно распахнул перед Джованни дверь комнаты. В узком пространстве, где стояли две двухъярусные кровати, и так было тесно, но ещё всю переднюю часть, примыкающую ко входу, где можно было бы разместить вещи, занимала фигура высокого и крепко сложенного мужчины, раздетого по пояс и яростно обтирающего свой торс влажной тряпицей, перемежая это занятие отборными ругательствами.

Незнакомец остановился и с нескрываемой яростью взглянул на стоящих в дверях людей. Выражение его лица могло бы напугать кого угодно, только не хозяина постоялого двора, круглого и гладкого коротышку с залысинами на обеих сторонах лба. Уж он-то на своём веку повидал многих таких и своей выгоды упускать не хотел. Мрачный горец из Лояно [1] днем занял комнату на четверых, хотя денег у него с собой почти не было, но он уверял, что к вечеру приедут его друзья. Однако уже стемнело, за комнату так и не было заплачено полностью, а обещанных товарищей, видно, застала где-то непогода. Хозяин не сомневался в словах горца, тот не походил на хитрого пройдоху и выглядел напряженным, даже расстроенным. Новоприбывшие путники заявили, что готовы оплатить комнату целиком и на четверых, но предприимчивый хозяин быстро смекнул, что уставший флорентиец с двумя сарацинскими слугами уже никуда не денется и искать ночлег в другом месте не будет, поэтому заявил, что у него свободных комнат нет, а только с подселением. Флорентиец согласился, хотя и был очень недоволен таким поворотом дел.

– Кто же, благородный синьор, – хозяин продолжал ронять вкрадчивые слова уговоров на благодатную почву измотанного дорогой тела, – пустит двух мужчин в такой час вместе с мальчиком к себе в дом?

– Поверьте, но на грех у меня сил уже не осталось! – съёрничал Джованни, пытаясь вытянуть из хозяина какие-нибудь дополнительные услуги. – Если будет достаточно горячей воды, чтобы ноги ополоснуть с дороги, то я буду удовлетворён.

– Воды дам целое ведро, только не ошпарьтесь, синьор! – отвечал хозяин. – И ослика вашего свежим сеном покормлю. Вот только харчевня у нас не в гостинице, а в доме напротив, если пойдёте, то скажете, что от меня. Вас там примут ласково.

– Я еще не решил, пойду ли туда, – честно признался Джованни. – Может, мальчика пошлю.

Он пропустил хозяина постоялого двора вперед себя, подхватил одну корзину с вещами, самую тяжелую, потом почувствовал, как Халил сзади схватился за его пояс и чуть пошатнулся, начиная всё явнее прихрамывать. Восточный раб и Али тащили вторую корзину, распределив её вес на двоих.

Вынужденный попутчик, с которым придётся делить на ночь комнату, Джованни не понравился с первого взгляда. Он вообще рассчитывал на широкое ложе и тёплые объятия Халила, спящего рядом. А у этой гостиницы за отштукатуренным фасадом скрывались маленькие комнатушки с крепко сбитыми деревянными нарами в два яруса. Однако – чистые, с большими окнами. За соломенный тюфяк предлагалось заплатить отдельно, и Джованни отказался, решив не кормить чужих блох.

– Лоренцо, – угрюмо произнёс своё имя незнакомец и потянулся за камизой. Он уже устроил собственную постель и собирался ложиться спать. Свою лампаду он поставил на пол в проход между кроватями.

Джованни выхватил лампаду из рук хозяина и подвесил внутри комнаты на крюк рядом с дверью.

– Принесите воды и таз побольше, – стараясь сохранять спокойствие, довольно прохладно приказал Джованни хозяину. Обе корзины поместились в пространство между свободной кроватью и стеной. Али и Халил безмолвно заскользили по комнате, расстилая циновки, укладывая сверху одежду и покрывая всё сложенными вдвое плащами. Лоренцо опустил голову на свою седельную сумку и прикрыл глаза, сделав вид, что засыпает. Хозяин принёс два ведра воды – холодной и согретой – и медный таз.

– Кто-нибудь хочет кушать? – шепотом спросил Джованни своих спутников. – Или обойдёмся остатками хлеба и сыра? Остались еще вареные яйца и кусок колбасы. – Халил и Али замотали головами. Джованни достал еду из своей заплечной сумки и разделил её между стоящими рядом с ним товарищами. – А теперь признавайтесь, у кого и что болит?

Али пожаловался, что сумкой, перекинутой через плечо, натёр себе спину и бедро, где она свободно болталась.

– Разденешься, вымоешь больные места, я наложу мазь. Давай первым! – сказал Джованни. – Ляжешь на кровать, что над этим незнакомцем. Халил тоже ляжет наверх – надо мной. Я внизу. Так, Халил, а ты почему хромаешь? Ноги стёр?

– Не сильно, мой синьор, – еле слышно ответил раб на мавританском, – завтра надену свои сандалии. Мне ваша христианская обувь непривычна. Позволь нам сначала позаботиться о тебе, а затем уже ты о нас!

– Нет, первым Али. Тут слишком тесно, – Джованни доел остатки хлеба и открыл корзину, из которой извлёк свою лекарскую сумку.

Урон, нанесённый телу Али, был не столь значительным, как стёртые в кровь жесткими краями башмаков щиколотки Халила. Мальчик забрался наверх и сразу затих. Джованни присел на край кровати, поставил рядом с собой на пол лекарскую сумку, расшнуровал свою обувь – полусапоги, доходящие до середины икры, снял шоссы и с удовольствием погрузил ноющие от усталости ноги в горячую воду. Халил опустился рядом на колени, размял пальцами ступни, растёр полотенцем и оливковым маслом.

– Теперь твоя очередь, – Джованни усадил восточного раба на своё место и вымыл ему ноги. Тот вздрагивал от боли, когда пальцы флорентийца касались воспалённой и содранной кожи. – К завтрашнему утру всё подсохнет и заживёт. Видно, башмаки оказались еще недостаточно разношены. Можно дополнительно надеть еще носки из шерсти, они мягкие и не дадут больше ранить. – Он приказал Халилу прилечь на постель, сам сел рядом и положил его ноги себе на колени.

Ступни у Халила были красивыми: с ровными пальцами и искусно выточенными суставами, второй палец был чуть длиннее первого. Их было приятно просто гладить, наслаждаясь плавностью линий, а не только смазывать целебной мазью и чувствовать, как тело восточного раба откликается на весьма ощутимое пощипывание на оголённых местах. Джованни получал удовольствие и шептал ободряющие слова на мавританском.

– Мой синьор, давайте не терять времени: приляжем полусидя лицом друг к другу. Ты будешь лечить мои ноги, а я разминать твои, – неожиданно предложил Халил.

Джованни с опаской посмотрел на незнакомца по имени Лоренцо, но тот, казалось, крепко спал, отвернувшись к стене. Однако в предложенном Халилом не было ничего предосудительного, чего можно было устыдиться.

– Ладно, – согласился Джованни, – только учти, ты это делаешь не для того, чтобы меня возбудить, а чтобы сон мой был крепким и здоровым.

Халил улыбнулся в ответ и сам устало прикрыл веки.

***

Громкие слова проклятия разбудили Джованни. Он испуганно распахнул глаза и заметил в рассветной полутьме, что уже полностью одетый Лоренцо пытается выпутать носок своего сапога из ремня лекарской сумки, так и оставленной на полу. Внутри что-то жалобно позвякивало и было готово разбиться, если этот неотёсанный горец не прекратит своих попыток грубо выдернуть ногу из плена.

– Эй, осторожнее! – тихо прикрикнул на горца Джованни.

Лоренцо придержал большой меч, притороченный к поясу, опустился на корточки и помог себе руками:

– Ты что – лекарь? – недоверчиво спросил он, когда разглядел предметы в полураскрытой сумке. Затем осторожно почти задвинул её под кровать и протопал к ночному горшку, что стоял в углу рядом с дверью, закрытый крышкой. – Хороший?

– Самый лучший! – отозвался Джованни, чуть привставая на локтях. Внезапно он понял, что они с Халилом так и заснули вдвоём на узком ложе – один с одной стороны, другой – отражением ему.

Лоренцо опорожнился в сосуд, затем поправил свою сумку на плече и отворил дверной засов. Внезапно обернулся, как бы прощаясь:

– Ну, удачной дороги! Погода портится. Одевайтесь теплее в горах.

Лоренцо ушел, а Джованни заставил себя подняться с кровати и запереть дверь. Проверил, на месте ли деньги, которые он спрятал на дне корзин. Затем подошел к окну, заглянул в глубокое чистое небо, предвещавшее солнечный и тёплый день, пожал плечами, удивляясь словам незнакомца, и вновь вернулся в нагретую сном постель. Флорентиец чуть полежал, отгоняя сон, затем громко обратился к своим спутникам:

– Давайте вставать! У нас сегодня длинный переход через первые горы [2].

Путники позавтракали в близлежащей харчевне и запаслись едой на целый день. Пополнить запасы воды хозяин гостиницы посоветовал в Санта-Агате или рядом с церковью святого Лоренцо, что в Габбиано. По утренней свежести дорога началась легко – путники преодолели переправу – старый мост через Сиеве, заключенный с двух сторон в каменные башни с бойницами. Затем прошли между низких холмов, постепенно примыкающих к горам, и только тогда заметили, что на вершинах еще далёких гор лежит серое облако, четко выделяющееся посреди чистого и уже залитого солнцем неба. Недалеко от стен города Санта-Агата, слева от себя, Джованни заметил маленькую часовню с низким входом. Она стояла там с незапамятных времен и служила путникам знаком, что они ступают на веками намоленную и священную землю, посвященную почтенной святой Агате.

Историю святой знали тут все: она была покровительницей беременных женщин и защищала от пожаров, хотя и жила на далёкой Сицилии. Рассказывали, что Агата родилась в семье знатных родителей, но не захотела выходить замуж, как простые женщины, и в пятнадцать лет посвятила свою девственность Иисусу Христу. Однако префект Квинтианус, прельстившийся её непорочной красотой и возжелавший Агату, решил наказать девушку за веру и приказал отправить в бордель, где её насиловали ежедневно. Но и после этого Агата не пожелала оставить веру в Иисуса Христа, тогда было приказано её бить, пытать и отрезать груди. Потерпевший поражение Квинтианус приказал сжечь свою пленницу на костре, но землетрясение спасло девушку от казни. Будущая святая умерла в тюрьме, где сам апостол Пётр, явившийся перед ней, исцелил раны.

Дорога вначале шла вдоль быстрого потока, заросшего деревьями, а затем по узкому каменному мосту приводила ко входу в город, самым значимым местом которого была церковь святой Агаты, стоявшая на самой высокой точке холма. Огромная храмина с высокой колокольней и порталом, покрытым переплетающимися узорами, выведенными на белом мраморе, вызывала священный трепет в сердцах паломников, скопившихся на небольшой площади. Там были монахи, торговцы, простые земледельцы, нищие – они все ожидали начала полуденной службы. Из разговоров, услышанных Джованни в толпе, стало ясно, что никто не торопился продолжить свой путь, наоборот, многие решали, где бы заночевать: остаться в этом городе в приюте странствующих или подобраться поближе к горам и попроситься на постой в крестьянский дом. Некоторые подумывали совершить небольшой крюк, не забираясь далеко в горы – до Маркояно и уже оттуда по пешим тропам, которые менее доступны для повозок, добраться до перевала.

– Что говорят? – Халил заметил тень расстроенных чувств, пробежавшую по лицу Джованни.

– Дождь и туман в горах. Кто-то решает переждать. Но мы не можем, – тот растерянно посмотрел на своих спутников. – Облако не исчезнет за один день, а времени на длительную остановку у нас нет.

– Синьор предлагает нам вымокнуть или замёрзнуть? – с хитрым прищуром спросил Али.

– И то, и другое, – честно поделился своими опасениями Джованни, – но в Корнаккье найдём хороший постоялый двор и баню.

От церкви единственная дорога, застроенная небольшими каменными домами, уводила вверх, как бы взбираясь еще выше по холмам. Потом дома сменили стены, подпирающие виноградники или оливковые рощи. Они закончились и начались холмы, лысые или кое-где поросшие низким лесом, и чудесные виды на всю долину реки Сиеве, оставленную позади. Солнце пока грело и освещало путь, лишь подёрнувшись лёгкой белёсой дымкой, поэтому идти по проторенной дороге, огибая холмы, было легко. Однако с каждым поворотом дороги, поднимающейся всё выше и выше, облака то справа, то слева становились ближе, воздух уже был более прохладным, запахло прелой листвой и еловыми шишками, и путникам пришлось надеть сверху шерстяные плащи. Они опять не путешествовали в одиночестве – были такие, кто ехал на крытых возках, запряженных быками, и не боялся непогоды, или всадники на быстрых лошадях. По пути попадались каменные дорожные отметки в виде столбов с домиками наверху и нишей для статуэтки святого или лампады, что обозначали мили или просто указывали на родник. Иногда в разрывах влажного тумана можно было наткнуться взглядом на каменный дом какого-нибудь хозяйства или на целое поселение в несколько деревянных домов.

***

[1] Лояно расположен посередине Апеннинских гор.

[2] переход через первую цепь гор. При хорошей погоде это пешая прогулка на весь день. Верхнюю точку пересекали через Passo dell’Osteria Bruciata. От Сан-Пьетро-а-Сьеве ведет еле заметная дорога до города Санта-Агата, где по мосту пересекали горную реку, затем углублялись в горы. Сейчас этот путь выглядит как горная тропа для пешеходов, велосипедистов и мотоциклистов. Дорога изменилась в 1330-х годах, когда была построена Скарперия (Scarperia, Castel San Barnaba), а затем Фиренциола (перевалочный пункт для купцов и их караванов). Эта дорога сохранилась до настоящего времени как автомобильная трасса SP503.

Комментарий к Глава 2. День второй

Церковь святой Агаты – https://www.visittuscany.com/shared/visittuscany/immagini/elementi/pieve-di-santagata-scarperia-mongolo1984.jpg

Ссылка на альбом фото из гугла – https://vk.com/album485578230_260164540

========== Глава 3. День второй (продолжение) ==========

Каждый шаг, неторопливый и уверенный, приближал к новой близкой цели: сначала к началу подъема в горы, затем к перевалу и окончанию пути – городу Корнаккья, наполненному живыми людскими душами. Глаза смотрят вперед, на расступающиеся занавеси тумана, но не видят дальше двадцати шагов. Вокруг тихий лес, наполненный случайными звуками: то захлопает крыльями вспугнутая птица, то зашелестит ветер или капли дождя тихо упадут на листву. Когда страх перед неизведанным, что лежит по ту сторону четкой кромки между травой и колеёй от колёс повозок, выдолбленной в каменистой земле, притупляется, тогда поток самых простых мыслей внутреннего голоса лениво перекатывается, словно во сне.

Голос разума становится громче. Он словно пытается прервать одиночество и нарушить тишину, заставляя к себе прислушаться, поспорить или, наоборот, остановиться на созерцании простых вещей, отмечая рез края каждого листа, свисающего с ветки, наклонившейся над головой.

Джованни размышлял о том, как же удивительна бывает Господня воля: ведь он должен был оказаться именно здесь, на этом перевале, в это время. И задумано то было еще прошлой осенью! Когда они с Михаэлисом лежали обнявшись на гостиничной кровати в Монпелье, в очередной раз проговаривая свой план. Джованни тогда уверенно сказал, что легко попадёт в Болонью из Флоренции. Даже представил, как можно будет в то время, когда занятия прерываются, вернуться к своей семье и почувствовать тепло родного дома. И письма Михаэлису было бы легче послать из Флоренции. Письма… Джованни почувствовал, как краска стыда заливает его щеки. Почему он не написал Михаэлису ни единой строчки? Намёком не указал на то положение, в котором оказался? Он же мог, не рассказывая о договоре с Мигелем Мануэлем, раскрыть правду о смерти Понче. Михаэлис бы понял, не осудил, да и весть о свершившейся мести над убийцей Стефануса была бы благой. Джованни чуть повернул голову назад, скользнув взглядом по своим спутникам: они бы ничего не узнали, аль-Мансур бы не узнал, черкни Джованни пару строк. «Я изменился? Или страсть к красивому рабу застлала мне глаза? А его тихие речи отняли память. И я… – Джованни почувствовал, как колючий комок подкатил к горлу, – больше никого не люблю? Моя душа погибла вместе с душой Понче, и теперь у меня нет голоса, чтобы ответить на чужую любовь. Михаэлис… Я называл тебя amore mio. Пережил столько приятных мгновений, думая о тебе. Если бы ты знал, как прекрасна власть над послушным тебе телом, один лишь взгляд на которое превращает кровь в огонь! Теперь я начинаю понимать, как мучился ты рядом со мной. И сколько понадобилось тебе воли, чтобы отпустить меня от себя! А сейчас? Я бреду по дороге, с каждым шагом утрачивая собственное имя и превращаясь во Франческо Лоредана. И хотя моё тело останется неизменным, Франческо не напишет письма, не назовёт «любимым», не вспомнит о кованой розе, что подарил тебе твой Жан. Зыбкий призрак Джованни Мональдески получит своё право на лекарскую работу и исчезнет. Что мне делать с этой бумагой? Я же не смогу взять её с собой в Венецию! Странно, как аль-Мансур согласился на эту сделку, если уже знал, что превратит меня во Франческо? Наверно, окончательно я исчезну в Падуе».

Иногда слышался шум надвигающего дождя, краткого, но сильного. Тогда путники, чтобы окончательно не промокнуть, быстро выбирали дерево пораскидистей и прятались под ним. По счастью, осёл оказался послушным, его не приходилось часто понукать и дёргать за узду. Когда лес закончился и дорога пошла по склону холма, то пришлось идти по краю – глина плескалась в ямах, а Халил чуть не потерял обе сандалии. Одна из кожаных пряжек опять лопнула.

– Я пойду босиком! – слишком самоуверенно заявил восточный раб. – Мне не холодно!

Джованни скептически хмыкнул:

– Это только здесь, в низине! Но посмотри вперед, видишь вон ту высокую гору. По ней ведет крутая тропа, да такая, как мне рассказывали, что телеги приходится подталкивать сзади. Чем выше будем взбираться, тем холоднее будет. Тебе придётся надеть башмаки. Обмотаем тебе ноги тряпками, так, чтобы твои раны еще дальше не стирались.

– А может, хозяин, – подал насмешливый голос Али, – нам его в шелка завернуть и на осла взгромоздить? И тоже сзади подталкивать.

– Мне не обидно! – отозвался Халил.

– А мне не смешно! – недовольно ответил Джованни. – Моё дело добраться до следующего города, и чтобы все были живы и здоровы. Поэтому не нужно повторяться за аль-Мансуром, я – не он. Нужно будет, я Халила на осла посажу, а тебя заставлю впереди бежать и за собой тянуть. Всем тяжело, и если с одним из вас что-то происходит, это беда для всех.

Они остановились на отдых у верстового столба, от которого дорога уходила круто вверх, скрываясь в лесу и в сером тумане.

– Торговец говорил, что нам теперь идти с церковный час [1]. Жаль, солнца совсем не видно. Полдень уже давно прошел, – Джованни нарезал ножом головку сыра на ломтики и предложил своим спутникам. Свежей воды было вдоволь, а вот хлеб чуть подмок у Али в заплечном мешке. – Сейчас бы горячего травяного отвара! Было бы намного веселей. Но даже костёр не разложишь. У меня вино еще осталось, будете? – Он сделал глоток. Хотя вино и было холодным снаружи, когда вливалось в рот, однако вызывало приятное тепло внутри.

Халил с Али поглядели друг на друга. Затем восточный раб протянул руку к бутыли:

– У нас в вере есть такое допущение: действовать по обстоятельствам, сохраняя верность Аллаху в сердце [2].

Джованни только плечами пожал: он такими тонкостями объяснения никогда не интересовался. Ему наоборот казалось, что его товарищи всё больше проникаются христианской верой, в которой можно найти истинное спасение для души.

Дорога, справленная добрым вином, и правда закончилась на совершенно лысом плоскогорье гораздо быстрее. Здесь сквозь тучи пробивалось солнце, и всё вокруг казалось залитым желтоватым светом. И было многолюдно: человек пятнадцать устроилось на отдых. Стояли три большие повозки, рядом двое мужчин чинили колесо, выправляя молотком обод. Варилась каша в большом котле, поставленном над костром. В руках одной из женщин плакал младенец, пока она не сунула ему грудь. На пригорке паслось стадо белых коров с бубенцами на толстых шеях. Туман был наполнен звуками и запахами еды, так, что у Джованни сразу скрутило живот от голода.