Текст книги "Таинственная история заводного человека"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Еще одна бессонная ночь?

– Верно. С того времени, как проклятый Претендент затеял свою аферу, у меня их было с избытком. Впрочем, не важно. Я шел по коридору, когда внезапно воздух передо мной сгустился и появившийся туман принял форму леди Мабеллы. Она, похоже, смотрела в другую сторону, ибо, когда я отступил и подо мной скрипнула половица, туман обернулся и просверлил меня взглядом. А потом привидение внезапно бросилось вперед – и от ужаса я потерял сознание. Очнувшись, может быть, через полчаса, я с трудом добрался до кровати и опять потерял сознание. А утром я обнаружил, что полностью поседел.

– Бог мой, – воскликнул Бёртон, – не хотите ли вы сказать, что поседели за одну ночь?

– И доктор, и полковник могут подтвердить мои слова: еще недавно волосы у меня были темно-коричневыми.

Бёртон посмотрел на Дженкина и Лашингтона. Оба кивнули. Какое-то время в комнате царило молчание. Служанки ушли, вокруг стола двигался только Богль, подливая вино и воду.

– Могу ли я еще кое о чем вас спросить? – осведомился Бёртон.

– Разумеется, сэр Ричард. Спрашивайте.

– Что вы знаете о другой семейной легенде – о сказочном алмазе?

– Бог мой, откуда вам об этом известно?

– От Генри Арунделла. Итак, что это за история?

– О, сущие пустяки. Ходили слухи, будто мой дед нашел в Южной Америке большой черный алмаз. Полная чушь!

– Но ведь эти слухи были на чем-то основаны, не так ли?

– Пустая болтовня! Вернувшись из путешествия, сэр Генри прекратил выдавать Дар и стал вести отшельнический образ жизни: во всяком случае, запрет на посещение имения коснулся всех. Пытаясь объяснить это, местные жители вообразили, будто он привез легендарный камень и с тех пор боится пускать посторонних… Пустая болтовня, не более того: уверяю вас, здесь нет никакого алмаза!

– Тогда как вы объясните его действия?

– Боюсь, очень прозаически. Ежегодная раздача зерна привлекала сюда орды нищих – вот он и решил это прекратить. А что касается запрета на посещение имения, то и это не совсем точно. Наоборот, он пригласил целую ораву строителей. Старый дом уже рушился, тогда он его снес и построил этот. Естественно, дед не велел никому приезжать в имение, пока не закончилось строительство.

– Понимаю. Действительно, совершенно банально.

– Тем не менее, – прокомментировал Суинберн, – прекратив выдачу Дара, он навлек на свою голову проклятие ведьмы.

– Именно это он и сделал, старый осел!

После ужина все перешли в главную гостиную, где курили, пили и строили планы на ночь. Было решено, что Бёртон будет патрулировать дом от полуночи до трех, а потом его сменит Суинберн. К десяти вечера сэр Альберт, который пил без остановки, стал клевать носом.

– Все эти дни я почти не спал, – произнес он заплетающимся языком. – Возможно, сегодня чертов призрак оставит меня в покое! – Он извинился и, пошатываясь, отправился к себе.

В одиннадцать Богль проводил обоих гостей к лестнице в их спальни, находившиеся друг против друга: их разделял узкий коридор. Имея час в запасе, королевский агент и его помощник собрались на совет в комнате Бёртона. Положив на стол пергамент со стихотворением Тичборна, Бёртон достал лупу, внимательно изучил его и объявил:

– Я так и думал.

– Подделка?

– Ясно одно: его непередавали из поколения в поколения в семье Тичборнов, Алджи. Уверен, ты и сам догадался об этом по языку: стихотворение написано в нашем столетии. Более того, я готов утверждать, что бумага и чернила значительно моложе, чем думает сэр Альфред. Готов держать пари на любую сумму: это написал его дед, сэр Генри!

– Заодно было бы неплохо как следует выдрать его, – заметил Суинберн, – писать такие ужасные стихи – уголовное преступление!

– Не могу с тобой не согласиться. – Бёртон отложил в сторону пергамент и посмотрел на поэта. – Сэр Альфред верит, что в стихотворении говорится о леди Мабелле, однако и тебе, и мне ясно: речь идет о южноафриканском алмазе. Наш хозяин упорно отрицает его существование; тем не менее Глаз Нага – вполне реальная вещь. Подозреваю, что его дедушка перестал выдавать Дар и закрыл поместье вовсе не затем, чтобы перестроить дом. На самом деле он строил тайник.

Бёртон поднял пергамент.

– И это – карта сокровищ!

Глава 5
ПРЕТЕНДЕНТ

«Я думаю, что в голове моего бедного дорогого Роджера всё перемешалось; он живет, как во сне; и я верю, что он мой сын, хотя его утверждения отягчаются от моих».

Вдова леди Анриетта-Фелисите Тичборн

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон неслышно шел по комнатам и коридорам Тичборн-хауса с заводным фонарем в руке; его уши ловили каждый звук, глаза всматривались во все тени и укромные уголки. Проверив курительную, он вошел в коридор и двинулся к бальному залу.

На ходу он обдумывал все факты дела. Сэр Альфред утверждал, что в первый раз услышал стук в доме «почти месяц назад». А это означает, что посещения призрака начались вскоре после того, как Поющие Камни Франсуа Гарнье исчезли из сейфа Брандльуида, и оба эти события случились за несколько дней до появления Претендента. Он взглянул на карманные часы. Ровно половина второго ночи.

– Совпадения? – пробормотал он. – Очень сомневаюсь.

Большой мрачный бальный зал был пуст, и шаги Бёртона эхом отдавались от стен, пока он шел через него, поглядывая на тяжелую люстру. Открыв украшенную орнаментом двойную дверь, он попал в следующий коридор, который привел его в заднюю часть дома. Здесь была оружейная: ее стены украшали олени, кабаны, тигр, два льва и массивная носорожья голова, возвышавшаяся над рядами полок с ружьями. Остекленелые взгляды трофеев вызвали у Бёртона невольную дрожь: внезапно ему пришло в голову, что Джон Спик был бы здесь в своей стихии.

Тяжелый занавес прикрывал стеклянную дверь в противоположной стене. Бёртон подошел к ней, откинул занавес и посмотрел на мощеный дворик с зеленой лужайкой позади него. Белый туман, освещенный полной луной, колыхался вокруг дома, стекал по склону, низко стелился над травой и смешивался с водой озера. Ивы на берегу карикатурно горбились и походили на закутанных в саван монахов, сошедшихся на нечестивое сборище. Бёртон подумал, что в них есть нечто ужасающе разумное. Затем он презрительно усмехнулся: идиот, это же просто деревья!Он отвернулся, прошел через оружейную, вышел из дальней двери, пересек небольшую гостиную и оказался в длинной прямоугольной музыкальной комнате, из которой, как и из оружейной, занавешенная стеклянная дверь вела во дворик.

Едва Бёртон вошел, как в фонаре кончился завод, его свет заколебался и погас. К счастью, королевский агент не оказался в кромешной тьме: сквозь щель занавеса в комнату пробивался лунный лучик, в слабом свете которого Бёртон разглядел очертания скрипок, мандолин и гитар, висевших на стенах. В углу стояла виолончель, а в самом центре комнаты – большое пианино с изящным канделябром, накрытое парусиновым чехлом. Вдоль стен стояли кресла семнадцатого века.

Бёртон завел фонарь. Из темноты проступили четкие контуры предметов, но свет почему-то казался здесь совершенно неуместным. Над широким камином висел портрет Генри Тичборна во весь рост: у его ног сидели три охотничьи собаки, в одной руке он держал стек, в другой – треуголку; длинная борода, суровое и высокомерное выражение лица… Бёртон приподнял фонарь, всмотрелся в жесткое холодное лицо и невольно отступил: осуждающие глаза сэра Генри глядели на королевского агента в упор, и его охватила такая странная тревога, что даже закололо в затылке.

– Какие силы потревожил ты, старый козел? – тихо спросил Бёртон. Ответ пришел сзади: это была тихая низкая нота, как будто кто-то нажал клавишу пианино. Бёртон застыл на месте. Аккорд повис в воздухе. Холодные пальцы бежали по позвоночнику, пока звук таял, медленно и страшно.

Бёртон резко обернулся к пианино: никого. Он выдохнул. Выдохнутый воздух сгустился у его лица. Слева от себя он заметил запертую дверь. Что-то – он еще не понял что – привлекло к ней его внимание. Он внимательно посмотрел на дверь и подпрыгнул от ужаса: фонарь закачался, по потолку и стенам побежали тени. Он никого не увидел, но определенно почувствовал, что за дверью кто-то есть.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон был, без сомнения, человеком храбрым, но суеверным; к тому же он боялся темноты и всего сверхъестественного. Темный мрачный дом и так тревожил его; теперь же, оказавшись лицом к лицу с чем-то нематериальным, он задрожал всем телом, и его волосы на затылке встали дыбом. Глубоко вздохнув и подавив инстинктивное желание убежать, он подкрался к двери, положил пальцы на медную ручку и прижал ухо к холодному дереву.

С той стороны не было ни единого звука. Тем не менее ощущение чьего-то присутствия упорно не исчезало. Крепко стиснув зубы, Бёртон собрался с духом, повернул ручку и нажал плечом на дверь.

Потом он остановился.

Что это? Вроде бы он что-то услышал. Голос?

– На помощь! На помощь!

Кричат снаружи, не в доме. И опять:

– На помощь! На помощь!

Знакомый голос… Ну, конечно, Герберт Спенсер! Отпустив ручку, Бёртон метнулся к двери во двор, откинул занавес, распахнул ее и выскочил на спокойный ночной воздух. Герберт взбирался по склону, густой молочный туман клубился вокруг его ног.

– Это ты, босс? Помоги мне!

Бёртон подбежал к нему:

– Герберт! Что стряслось?

Философ бросился к Бёртону и схватил его за руку: глаза округлились, губы крепко стиснуты, зубы стучат. Спенсер явно был напуган до смерти.

– Там! – крикнул он, указывая на озеро.

Бёртон видел только туман, ослепительно-белый в лунном свете; огромной амебой он медленно полз меж стволами согнувшихся ив.

– Но, Герберт, там же ничего нет! В чем дело?..

– Босс, ты что, не видишь их?

– Их? Где? Кого?

– Там… там фигуры, – запинаясь, пробормотал философ. – Не втумане, а изтумана!

– Какого черта! Что ты хочешь этим сказать?

– Призраки! – прошептал Спенсер, дрожа.

Королевский агент отступил, утаскивая философа с собой.

– О чем ты говоришь? И почему ты вообще здесь ночью? Ты что, лунатик?

– Нет, – квакнул Спенсер. – Я пришел… – Внезапно он замолчал и, широко раскрыв испуганные глаза, крикнул: – Там!

Бёртон посмотрел на озеро. Движется ли там фигура, или темный завиток тумана колышется посреди белого облака?

– Пошли в дом, – сказал он.

Долго уговаривать Спенсера не пришлось. Они побежали, пересекли дворик, влетели в дом и закрыли за собой дверь. Потом они в ужасе посмотрели друг на друга: обоим внезапно показалось, что в комнате кто-то есть. Вжавшись спинами в дверь, они внимательно оглядели музыкальную комнату, но увидели только тени.

– Матерь Божья, – прохрипел Спенсер, выпучив глаза, – неужели дьявол уже здесь?

Стало трудно дышать, заметно похолодало. Фонарь Бёртона покружил по комнате, и его свет задержался на мерцающих глазах сэра Генри Тичборна. Его лицо источало злобу: королевскому агенту вдруг показалось, что портрет изменился и стал изображать совсем другого человека – мрачного, злого, затеявшего недоброе. Свет скользнул вниз по портрету. На мгновение глаза прожгли темноту, потом потускнели, когда свет пробежал обратно по комнате, скользнул по полу и втянулся в заводной фонарь. Тот мигнул и погас, погрузив обоих во тьму. Только серебряный параллелограмм лунного света вытянулся на полу, обрамленный двумя тенями.

Сердце Бёртона бешено заколотилось. Наконец глаза привыкли к темноте, и обоих потянуло к двери, которую Бёртон чуть не открыл раньше. В этот миг ее ручка начала поворачиваться. Королевский агент стоял, как прикованный, не подозревая, что Спенсер тоже глядит на дверь. Мучительно медленно, мало-помалу, медная ручка поворачивалась.

В это мгновение вдалеке зазвучал знакомый аккорд; он подлетал всё ближе и ближе, наполняя комнату. Пианино ответило. Дверь открылась. В комнату вступила странная фигура. Бёртон и Спенсер заорали от ужаса.

– Клянусь своей шляпой! Что тут происходит? – завизжал Суинберн, потому что он и был этой странной фигурой: маленький, с покатыми плечами, на голове корона ярко-рыжих волос. Он озадаченно посмотрел на своих товарищей, которые, тяжело дыша, держались друг за друга.

– Эй! Вы что, напились? И не позвали меня?! Проклятые негодяи!

Из груди Бёртона вырвался почти истерический смешок. Он повернулся к двери во двор и тут же опять закричал от ужаса, отступив назад: из темноты на него глянуло демоническое лицо.

Его собственное отражение.

Бисмалла!

– Ты бледен как полотно! – воскликнул Суинберн.

– Какого… какого черта ты шляешься по дому в такое время? – спросил Бёртон, не сумев скрыть дрожь в голосе.

– Мы же договорились: я сменю тебя в три.

– А что, уже три?

– Наверное. Мои часы остановились.

Бёртон вытащил часы из кармана пиджака и поглядел на них. Стоят. Он тряхнул их, завел и тряхнул опять. Бесполезно: они отказывались работать. Тогда он попытался завести фонарь, но обнаружил, что сломался и он: пружина не оказывала сопротивления.

– Герберт, – пробормотал он, – что ты делал снаружи?

Спенсер нервно сглотнул, вытер рукавом лоб и пожал плечами:

– Я… я могу… нет, я не могу дрыхнуть под чертов храп миссис Пиклторп! Ее комната рядом с кухней, я в двух комнатах оттуда, но в этой части дома звук так странно распространяется, что – могу поклясться! – мне показалось, будто она ревет, как паровоз, прямо за стеной! Черт побери, я уже просто не мог терпеть – вот и решил пойти проведать лебедей. Я-то думал, холодный воздух и всё такое, вот ко мне и прилетит этот… как его… а, Морфей. Но как только я начал спускаться к озеру, меня окружили призраки. Ну и страху я натерпелся!

– Призраки? – возбужденно спросил Суинберн. – Что за призраки? Откуда?

– Герберт думает, что он видел фигуры в тумане, – объяснил Бёртон.

–  Изтумана, – поправил его философ.

– А стук? – спросил поэт. – Откуда он шел?

– Стук?

– Как, ты его не слышал? Стучали или в этой комнате, или в следующей, но перестали, как только я вошел в коридор.

– Хм-м, – проворчал Бёртон. – Да, в этом доме странная атмосфера, и я не могу ее объяснить. Однако сейчас вроде всё успокоилось. Герберт, почему бы тебе не вернуться в кровать? Нет никакого смысла не спать нам всем. Алджи и я покрутимся здесь еще пару минут, но, думаю, на сегодня вечеринка закончена.

– Твоя правда, босс, сдохнуть мне на этом месте! Я готов слушать чертов храп каждый день – только бы не видеть треклятых призраков!

Часом позже Бёртон лежал в кровати, пытаясь понять, что он в точности испытал. Какая-то форма месмеризма? [71]71
  «Животный магнетизм», передаваемый «флюидами». Термин назван по имени автора этой устаревшей теории, австрийского врача и астролога Фридриха Антона Месмера (1734–1815).


[Закрыть]Или дурманящий газ, как он предположил у Брандльуида? Но как объяснить внезапную порчу пружин в часах и в фонаре? И как объяснить ауру зла, наполнившую музыкальную комнату? Она исчезла с приходом Суинберна, потом они оба обошли дом и не встретили никого.

Он заснул.

Было уже позднее утро, когда Бёртон и Суинберн спустились. Богль сообщил им, что полковник Лашингтон вместе с адвокатом семьи Тичборнов ждет их в библиотеке. Войдя, они увидели двух джентльменов, стоящих у камина, и были поражены мрачным выражением их лиц.

– Новости, – объявил полковник. – Плохие. Прошлой ночью вдова леди Анриетта-Фелисите почила с миром в своих апартаментах. В Париже.

– Причина смерти? – спросил Бёртон.

– Сердце остановилось. Возраст, без сомнения. Она уже давно болела. – Он перевел взгляд на Суинберна, потом опять посмотрел на гостей. – Прошу меня простить, я забыл вам представить. Учтивость прежде всего. Хм-м. Забывчивость. Джентльмены, это мистер Генри Хокинс. Адвокат. Он защищает семью от Претендента. Мистер Хокинс, позвольте представить вам сэра Ричарда Бёртона и мистера… м-м-м…

– Алджернона Суинберна, – вздохнул Суинберн.

– Рад встрече, – сказал Хокинс, вышел вперед и пожал им руки. Это был человек среднего роста и самого обыкновенного вида; его бесцветное лицо совсем не соответствовало его репутации. Бёртон слышал о «висельнике Хокинсе» и знал, что его перекрестные допросы в суде считались чрезвычайно резкими, даже «дикими», как говорил кое-кто. Намек на это содержался в следующих словах Хокинса:

– Конечно, смерть вдовы – скорее удар по нашим оппонентам, чем по нам. Признание матери, произнесенное лично, было бы очень трудно опровергнуть в суде. Теперь же мы сможем представить его как вздорный слух.

– А этот человек, утверждающий, будто он ее сын, был с ней в момент смерти? – спросил Бёртон.

– Нет. Он уже в Лондоне. А сюда приедет завтра днем.

– Что с сэром Альфредом? – вмешался Суинберн. – Ему уже сообщили?

Полковник Лашингтон кивнул:

– Час назад. Боюсь, это сильный удар по его нервам. Сейчас с ним Дженкин. Как ваш ночной патруль? Вы повстречали мышь, то есть леди Мабеллу?

– Прошу прощения, о чем речь? – спросил Хокинс.

– О, обычная чепуха о проклятии Тичборнов, – ответил Лашингтон. – В высшей степени вздор и галиматья, вне всякого сомнения! Молодой Альфред вбил себе в голову, что дом посещает призрак. Можете себе представить? Призрак, будь я проклят!

– Ну и ну! Необходимо не дать ему упомянуть об этом в суде. После этого никто не поверит ни одному его слову!

– А вдруг это правда? – спросил Суинберн. Бёртон ткнул поэта пальцами под ребра.

– Нет, полковник, – ответил Бёртон, – я не видел призрака женщины, плавающего в воздухе, и, откровенно говоря, даже не ожидал увидеть. Однако и на склоне холма, и на озере я видел великолепный ползучий туман.

– Ах, да, – сказал Лашингтон, – самый обыкновенный случай. Туман, вот и всё. Он поднимается с Карачек и сползает вниз. Покрывает озеро.

– Очень интересно! – воскликнул Бёртон. – Он что, образуется только над Карачками? Не над другими пшеничными полями?

– Так оно и есть. Тот самый случай. Странно, если подумать. Не знаю, почему. Что-то, связанное с положением полей, возможно. Вы ели?

– Нет.

– Как и мистер Хокинс. И, если подумать, я тоже. Полагаю, завтрак не помешает, даже такой поздний. Что вы скажете? Чашка чая, по меньшей мере, да? Поддерживает силы.

Позже, когда Лашингтон и Хокинс работали в библиотеке над судебным делом, Бёртон и Суинберн сидели в курительной и обсуждали поэму Тичборна.

– Я совершенно уверен, что «чернющий глаз, как у самой Мабеллы»– это ссылка на Глаз Нага, – объявил Бёртон.

– Не могу не согласиться, – сказал Суинберн. Потом передразнил Лашингтона: – Или нет? Я не знаю!

– Прекрати, Алджи.

– Конечно. Или конечно нет. В зависимости от обстоятельств.

Бёртон вздохнул и, безнадежно покачав головой, продолжал:

– И, как мне кажется, значительная часть первой строфы относится к Карачкам.

Суинберн кивнул:

–  «Миледи»и «скован цепью Дара».Быть может, «покрыт слезами, что из глаз текут»– это намек на туман?

– Не знаю. Но мне так не кажется. А что вот с этой строчкой: «От чертовых проклятий не сбежать»?

– Ее проклятие: семья должна выдавать Дар вечно, иначе останется без наследника, – заметил Суинберн. – Но вспомни: Дар привлекал в имение орды бродяг. Может, именно это и имеется в виду: одно проклятие влечет за собой другое?

– Возможно. Но «недовольству бедных нет предела».Недовольству! Почему бедняки должны быть недовольны бесплатным зерном? Нет, Алджи, это не то. – Королевский агент зажег спичку и прикурил от нее уже третью манильскую чируту за день. Суинберн сморщил нос. – Если алмаз закопан под Карачками, – задумчиво сказал Бёртон, – то «побольше ешь, коль хочешь обнажить»становится указанием: обнажишь сокровище, если съешь зерно.

– Или сожжешь его.

– Верно. Но сейчас, когда пшеница только начинает расти, семья ни за что не позволит нам уничтожить урожай – хотя бы из-за того, что тогда невозможно будет выдать Дар. Впрочем, мы ничего не потеряем, если прогуляемся там. Заодно свежий воздух пойдет нам на пользу.

– Это уж точно, – заметил Суинберн, выразительно глядя на зажженную сигару.

Где-то через полчаса королевский агент и его помощник встретились под входным портиком. Оба надели твидовые костюмы, высокие сапоги, теплые матерчатые кепки и взяли с собой трости. Они уже спустились по лестнице, когда их окликнули:

– Эй, джентльмены, вы не будете против, если я к вам присоединюсь?

Оказалось, что это сэр Альфред; его изможденное лицо, красные глаза и седые волосы резко выделялись на фоне темного траурного костюма.

– Вовсе нет, – ответил Бёртон. – Мои соболезнования, сэр Альфред, мы слышали новость.

– Мать жила только ради брата, – ответил баронет. Они спустились к дороге и пошли по ней. – Когда он пропал, она очень быстро состарилась. В последний раз, когда я видел ее, она была очень слаба. И если прохвост, выдающий себя за Роджера, действительно тот, за кого себя выдает, тогда я с полным основанием могу обвинить его в ее кончине. Если же нет – а я по-прежнему считаю, что нет, – тогда я смогу обвинить его вдвойне. Я чувствую, что внутри, в сердце своем, она знала, что этот мужлан – самый обычный самозванец. И умерла от разочарования: я в этом полностью убежден.

– Но разве перед смертью она не утверждала, что ее старший сын вернулся?

– Утверждала. Последняя надежда несчастной, сломленной горем женщины. А куда мы идем? Просто гуляем?

– Я хочу взглянуть на Карачки и понять, почему туман поднимается только от них, а от соседних полей – нет.

– Ах, да. Загадка, верно? Я и сам часто спрашиваю себя об этом.

От края пшеничного поля все трое пошли вдоль его правой границы, отмеченной низкой изгородью.

– В этом году будет хороший урожай, – сказал Тичборн. – Посмотрите на яркую зелень всходов!

– Теперь, когда вы указали на это, – задумчиво сказал Бёртон, – мне кажется, что Карачки зеленее, чем другие поля.

– Верно, и в этом есть глубокая ирония, не так ли? Самое лучшее зерно мы вынуждены дарить!

Королевский агент остановился и внимательно оглядел ландшафт.

– Я не вижу никакого природного объяснения такому феномену. Все поля на этом склоне находятся в одинаковых климатических условиях. Если бы Карачки были чуть пониже других полей, тогда я мог бы заподозрить подземный источник, но, похоже, они, наоборот, слегка выпирают кверху.

Суинберн присел на корточки, использовал свою трость как уровень и посмотрел на горизонт.

– Ты прав, – сказал он, – эта часть склона определенно выше, хотя и едва заметно. Бог мой, Ричард, вот что значит глаз географа!

– Глаз вполне достаточный для того, чтобы понять: эти поля не лежат на одном уровне с другими. На этой высоте, достаточно низкой, туман должен формироваться в пустотах, а не подниматься с выпуклой части склона. Единственное объяснение – теплый подземный источник. Тем не менее, как я уже сказал, склон тогда был бы слегка опущен, а не поднят. Идемте дальше.

Они поднялись к концу поля и пошли вдоль него.

– Ничего себе! И леди Мабелла проползла весь этот путь? – воскликнул Суинберн.

– Влекомая дьяволом. – Тичборн дернул плечами. – Вы слышали стук прошлой ночью?

– Нет, – мгновенно ответил Бёртон, не дав Суинберну открыть рот. – А вы?

– Боюсь, я слегка перебрал за ужином, – сказал баронет, – и по голове словно ударили подушкой: ничего не соображал, пока не проснулся сегодня утром.

– Кое-что весьма странное произошло в музыкальной комнате. Пианино играло ноту…

– …но за ним никого не было, – договорил Тичборн. – Держу пари, что вы перепугались.

– Поздравляю, вы выиграли. Стало быть, подобное уже случалось раньше?

– Сколько себя помню. Три или четыре раза в неделю – бонг! – и безо всякой причины. Всегда одна и та же нота.

–  Сипод средним до.

– Неужели? Я в этом ничего не понимаю. Обычно говорят, что это «у дедушки приступ раздражения». Но я считаю, что пианино вытягивается и сокращается под влиянием температуры.

Они забрались на вершину откоса, и Тичборн указал на близлежащую землю:

– Все эти пшеничные и ячменные поля – часть имения, вплоть до вон той линии деревьев. Те дома – деревушка Тичборн, в ней живут главным образом семьи, работающие на наших полях. Так что всё поместье – это узкий склон между рекой и долиной Итчен. А вон там, – он указал на северо-восток, – деревня Алресфорд.

Они пошли дальше вдоль границы Карачек, повернули на углу поля и начали спускаться к особняку. Дойдя до нижнего поля, Бёртон внезапно остановился и пошел прямо по росткам пшеницы.

– Что вы делаете? – спросил Тичборн.

– Погодите.

Бёртон вонзил трость в суглинок и налег на нее всем телом. Она стала погружаться в мягкую землю, пока сопротивление почвы не остановило ее.

– Нашел что-нибудь? – спросил Суинберн.

– Нет.

– А чего вы ожидали? – спросил Тичборн.

– Не знаю. Но я убежден, что под этими двумя полями что-то есть. Вот я и подумал, что конец трости может упереться в камень или в кирпичную кладку.

– Корни пшеницы могут уходить на глубину до четырех футов, [72]72
  Почти 122 см.


[Закрыть]– сказал баронет, – так что почва здесь глубокая. Слишком глубокая, чтобы ваша трость могла достичь дна, если оно вообще есть.

Бёртон вытащил трость, отер ее платком и вернулся к краю поля. Они пошли вниз к дороге.

– Я бы с удовольствием поглядел на ваших лебедей, – сказал Тичборн. – Не хотите ли прогуляться со мной по берегу озера?

– Конечно, – согласился Бёртон.

По дороге королевский агент искоса поглядывал на аристократа. Похоже, настроение сэра Альфреда изменилось, притом самым странным образом: он глядел на свое имение так, словно прощался с родным домом. И интуиция подсказывала Бёртону, что это не ожидание скорого прибытия предполагаемого брата. Нет, баронета явно тревожило что-то другое.

– Мне кажется, что завтрашнее прибытие Претендента принесет вам частичное успокоение, – сказал Бёртон, – после стольких недель ожидания вы наконец увидите этого человека и по крайней мере поймете, кто же он такой.

– Да, возможно, – рассеянно ответил Тичборн и замолчал, погрузившись в себя. Они обошли вокруг озера и вернулись к дому, не обменявшись ни единым словом.

Ко времени ужина, несмотря на ярко горящие лампы с камфорным маслом и свечи из кротового жира, в доме царила угрожающая атмосфера. Сэр Альфред, сидя за столом вместе с Бёртоном, Суинберном, Лашингтоном и Хокинсом, налегал на спиртное даже больше, чем вчера. Говорили мало и ни о чем, а ели с еще меньшим аппетитом, хотя повариха постаралась на славу.

– Ваша миссис Пиклторп – просто чудо! – нарушил долгое неловкое молчание Суинберн.

– Да, – с легким пренебрежением ответил сэр Альфред. – Кладовые Тичборнов всегда считались лучшими во всем Хэмпшире, и она, безусловно, отдает должное их содержимому.

Бёртон застыл, держа в руке вилку, на которую успел нанизать кусок бифштекса.

– Что, Ричард? – поинтересовался Суинберн, обеспокоенный и озадаченный выражением лица своего друга. Бёртон опустил вилку.

– Могу ли я осмотреть кухню и кладовые? – спросил он.

– Конечно, – разрешил Тичборн. – А зачем? Вы что, интересуетесь кулинарией?

– Нет, вовсе нет. Меня интересует архитектура дома.

– Повариха со слугами сейчас чистят там всё и закончат поздно. Что вы скажете, если мы отправимся туда завтра утром, перед прибытием Претендента?

– Благодарю вас, сэр.

Наконец все наелись. Тичборн встал и, слегка покачнувшись, сказал:

– Я бы не прочь сыграть несколько партий в бильярд. Джентльмены, не хотите ли присоединиться?

– Сэр Альфред… – начал доктор Дженкин, но баронет оборвал его резким жестом:

– Не волнуйтесь, Дженкин, я замечательно себя чувствую. Лучше присоединяйтесь к нам.

Все отправились в бильярдную. Хокинс начал играть с Суинберном и был поражен, обнаружив в поэте грозного противника. Богль подал портвейн и сладкий херес. Лашингтон зажег пенковую трубку, Дженкин – вересковую, а Бёртон, Хокинс и Тичборн взяли по сигаре. Спустя несколько минут комнату наполнили синие клубы табачного дыма.

– Ей-богу, это настоящее избиение! – воскликнул адвокат, когда Суинберн один за другим уложил в лузу три шара.

– Лучше бы ты с такой же точностью стрелял! – прошептал Бёртон другу.

– Ну, если уж быть до конца честным, – усмехнулся Суинберн, – то я попал не в те шары, в которые целился. Те, в которые я попал,упали в лузу, но это чистое везение!

Он выиграл партию у Хокинса, потом сыграл с Лашингтоном и разбил его в пух и прах. Следующим кий взял сэр Альберт.

– Теперь агнцем на заклание буду я, – объявил он, и они начали игру.

Очень скоро Бёртон осознал, что чувствует странную тревогу, и, оглядев остальных, понял, что они испытывают то же необъяснимое предчувствие, словно вот-вот что-то произойдет. Он встряхнулся и одним глотком осушил стакан.

– Еще портвейна, Богль.

– Конечно, сэр.

– Откройте заодно окно. А то здесь туман, как в Лондоне.

– Я могу, сэр, но снаружи еще хуже.

– Хуже? Что вы хотите этим сказать?

– Туман, сэр. Сегодня ночью он поднялся необыкновенно высоко, сэр, и совершенно неожиданно. Доходит до второго этажа – такого плотного я не видел никогда.

Бёртон подошел к окну и откинул занавес. В стекле отражалась комната, и за ним он не видел ничего. Повернув защелку, он слегка приподнял раму, наклонился и сквозь щель посмотрел наружу. Плотная белая стена тут же проникла внутрь, туман потек на подоконник и на пол комнаты.

Бёртон как можно скорее закрыл окно и задернул его занавесом. Внезапно у него за спиной установилось полное молчание. Стакан ударился о пол и разбился. Королевский агент обернулся: Суинберн, Лашингтон, Хокинс, Тичборн и Богль стояли неподвижно. Даже сквозь голубой туман Бёртон увидел, что кровь отхлынула от их лиц и что они широко раскрытыми глазами глядят в угол.

Бёртон тоже посмотрел туда. В углу стояла женщина или, скорее, колонна густого табачного дыма, принявшая форму крепкой широкобедрой женщины. Она подняла расплывчатую руку и пальцем, похожим на завиток тумана, указала на сэра Альфреда Тичборна. Блеснули черные глаза. Тичборн вскрикнул и стал пятиться назад, пока не уперся спиной в стену, ударившись о стойку с бильярдными киями, которые с грохотом покатились по полу.

– Леди Мабелла! – простонал он.

По обе стороны от него туман внезапно сгустился, образовав две призрачные неясные фигуры с цилиндрами на голове. Просвечивающие пальцы схватили руки сэра Альфреда.

– Проклятие! – выдохнул Хокинс.

– Ради бога, помогите! – заскулил Тичборн.

Прежде чем кто-то успел пошевелиться, призраки потащили баронета через всю комнату. Леди Мабелла кинулась вперед, обхватила его серыми руками и вместе с ним исчезла за дверью. Сама дверь не открылась и не разбилась: призрачная женщина, привидения и человек прошли сквозь дерево так, будто и вправду были галлюцинациями. Из коридора за дверью раздался приглушенный крик:

– Спасите! О Иисус Христос, они хотят убить меня!

– За ним! – рявкнул Бёртон, разрушая чары, приковавшие всех к полу.

В три длинных прыжка он добрался до двери и успел открыть ее как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тичборна протащили через дальний конец коридора. И снова баронет, из плоти и крови, прошел сквозь дверь, не открыв и не разбив ее. Бёртон промчался по коридору, распахнул дверь и влетел в гостиную; остальные последовали за ним. Испуганные глаза Тичборна уставились на него: