Текст книги "Таинственная история заводного человека"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Нет, ошибочные вычисления замедляют нас. Я не ошибаюсь! Я имею дело только с проверенными вычислениями: иначе как я могу утверждать, что развиваюсь? Передайте мне бриллианты.

Бёртон протянул старику пять черных камней.

– Теперь вы можете убить меня, – сказал Бэббидж.

– Простите?

– Убейте меня, сэр Ричард. Всё остальное сделает Брюнель.

Дрожащей рукой Бёртон вынул рапиру из трости.

– Вы уверены? Вы действительно хотите, чтобы я убил вас?

– Конечно, хочу! Вперед, черт побери! Я должен работать дальше.

– Вы абсолютно уверены, что ваши воспоминания останутся в бриллиантах?

– Да!

– И это замечательно иллюстрирует мой тезис. В жизни нельзя быть уверенным ни в чем, сэр Чарльз: эти бриллианты подделка. – С этими словами Бёртон шагнул вперед и вонзил рапиру в сердце ученого. – Теперь вы согласны с моей точкой зрения?

– Подделка?.. – прошептал Бэббидж и умер. Тело соскользнуло со шпаги Бёртона и рухнуло на пол.

Королевский агент повернулся к Паровому Человеку. Громадная машина стояла без движения, только меха на ее плече безостановочно поднимались и опускались. От сигары осталось немногим больше дюйма. [29]29
  Около 3 см.


[Закрыть]

– Разве коллекция Франсуа Гарнье не подлинная? – прозвенели колокольчики.

– Это кристаллы оникса.

– Но это невозможно.

– Взгляните сами.

Бёртон отступил на шаг. Брюнель прогрохотал мимо, взял один камень из руки Бэббиджа и какое-то время держал его в воздухе, пока другая рука держала перед ним увеличительную линзу. Бёртон не имел понятия, как работают глаза инженера.

– Вы правы, – прозвенел Брюнель. – Значит, Бэббидж напрасно умер, и его устройство бесполезно.

Королевский агент почувствовал, что его колени подкашиваются. Он убрал рапиру обратно в трость.

– Я не могу сражаться с вами, Брюнель: я едва стою. Лучшее, что я могу сделать для вас, – это дать вам совет.

– Совет?

– Перестаньте общаться с безумными учеными. Власти и так уже заинтересовались вами после истории с Дарвином и его сообщниками. А эта последняя выходка совсем не улучшит вашей репутации. Исправьте себя, Изамбард. Исправьте!

Слова еще не успели отзвучать, как комната закружилась, Бёртон пошатнулся и упал на пол. Огромный инженер наклонился над ним:

– Сэр Ричард, в моей секте есть люди, которые могут убить вас.

– Не сомневаюсь ни секунды, – прошептал Бёртон, и перед глазами у него сгустилась темнота. – Держу пари: первый среди них Джон Спик.

– Вы ошибаетесь: лейтенант Спик больше не состоит в секте технологистов. Несколько недель назад небольшая группа евгеников сбежала в Пруссию, и он вместе с ними.

Глаза Бёртона почти закрылись.

– Делайте со мной что хотите, – сонно сказал он. – Я в ваших руках.

– Я бы хотел попросить вас.

– Попросить? О чем?

– Моя невеста, сестра Флоренс Найтингейл, [30]30
  Флоренс Найтингейл (1820–1910) – знаменитая в Британии сестра милосердия, прославившаяся своим активным участием в Крымской войне. С 1965 года день рождения Флоренс Найтингейл ежегодно отмечается как Международный день медсестры.


[Закрыть]исчезла. Больше месяца никто не видел ее и не слышал о ней. Найдите ее.

– Вы хотите, чтобы я…

– Нашел ее. Вы попытаетесь?

Бёртон сумел кивнуть. Комната закрутилась вокруг него.

– Я заберу тело сэра Чарльза и похороню на тихом кладбище. Он ненавидел шум. Мы еще встретимся, сэр Ричард, – прозвенели далекие колокольчики.

Забвение.

Хлопнул полог палатки, и появился Спик, высокий худой мужчина с бледным лицом, ясными глазами, светло-каштановыми волосами и длинной кустистой бородой. Его взгляд обычно бывал мягок и немного застенчив, но сейчас глаза горели диким блеском.

– Они обрушили палатку прямо мне на голову! Едва не избили! Почему мы не стреляем?

– Да, похоже, придется это делать, – согласился Бёртон, с опозданием сообразив, что положение намного серьезнее, чем он думал. – Быстрей, вооружаемся! Будем защищать лагерь.

Они переждали несколько минут, проверяя оружие и вслушиваясь в шум снаружи.

– Их очень много, а наши охранники дали деру! – сообщил Хёрн, вернувшийся из разведки. Он едва переводил дух. – Я пару раз выстрелил в толпу, но запутался в веревках от палаток. И какой-то огромный сомалиец замахнулся на меня здоровой дубиной. Я пустил в негодяя пулю! Строян или убит, или без сознания; я не смог добраться до него.

Вдруг что-то ударило по стене палатки. Потом еще и еще, и вот уже целый вал страшных ударов обрушился на полотно; дикие крики неслись со всех сторон. Нападавшие роились вокруг, как шершни. Сквозь вход полетели дротики, в парусину вонзились ножи.

– Бисмалла! – завопил Бёртон. – Надо срочно добраться до боеприпасов и вооружиться как следует. У задней стенки к шесту привязаны копья. Давай их сюда!

– Слушаюсь, сэр! – ответил Хёрн, метнувшись в заднюю часть палатки. Потом закричал оттуда: – Эти гады режут брезент!

Бёртон выругался.

– Если палатка обрушится, мы будем, как котята в мешке! Все наружу! Быстро!

И он вылетел из палатки в африканскую ночь, где его поджидали человек двадцать туземцев. Остальные шныряли по лагерю, угоняя верблюдов и грабя припасы. Бёртон с криком бросился в гущу сомалийцев, орудуя саблей.

Не лейтенант ли Строян лежит там, в тени? С этого места было не видно. Бёртон с трудом прорубил себе дорогу к лежащей ничком фигуре, вопя от боли каждый раз, когда получал удар дубиной или древком копья; из ран его сочилась кровь.

Черт, где остальные? Он бросил мгновенный взгляд назад и увидел, что Спик пятится к палатке, его рот раскрыт, а в глазах ужас и паника.

– Стой! Ни шагу назад! – заорал Бёртон. – Иначе они решат, что мы отступаем!

Спик посмотрел на него непонимающим диким взглядом, и именно тогда, в пылу сражения, их дружбе пришел конец, потому что Джон Хеннинг Спик понял: его считают трусом.

В тот же миг дубина ударила Бёртона в плечо. Он повернулся и, не вглядываясь, наотмашь полоснул нападавшего. Бёртон метался взад-вперед, как затравленный зверь, и размахивал саблей. Чьи-то руки схватили его за спину. Он резко обернулся, подымая саблю, и в самый последний миг узнал Эль-Балюза.

Рука с саблей замерла на полпути. И тут голова его словно взорвалась от боли. Какая-то тяжесть ударила его в бок и швырнула на каменистую землю. Пронзенный болью, Бёртон не сразу понял, что произошло: заостренный дротик впился ему в левую щеку, прошел насквозь и вышел из правой, выбив несколько зубов, порезав язык и раскрошив нёбо.

Он изо всех сил цеплялся за сознание, но оно уплывало.

Боль.

Черт побери, Спик, помоги мне! Помоги!

Мокрая тряпка на лбу. Под ним сухие простыни.

Бёртон открыл глаза. Над ним стоял Алджернон Суинберн и ухмылялся:

– Ночной кошмар, Ричард. Тот самый.

Бёртон подвигал языком во рту. Сухо, крови нет.

– Воды, – прохрипел он.

Суинберн потянулся к прикроватному столику:

– Сейчас.

Бёртон заставил себя сесть, взял предложенный стакан и жадно осушил. Его друг взбил подушки, и Бёртон снова лег, чувствуя тепло, уют и бесконечную слабость. Он находился в своей собственной спальне на Монтегю-плейс, 14.

– Это была очень плохая атака, – сообщил Суинберн. – Я имею в виду малярию, а не события в Бербере, – с усмешкой добавил он.

– Всегда тот же самый проклятый сон! – буркнул Бёртон.

– Но ведь тут нечему удивляться, верно? – заметил Суинберн. – Ночные кошмары будут мучить любого, кому проткнут дротиком харю.

– Давно?

– Атака в Бербере?

– Давно я без сознания, чертов клоун?

– Пять дней у тебя была лихорадка, а потом ты еще три дня спал без просыпу. Доктор Штайнхауэзер заглядывал каждые несколько часов и давал тебе дозу хинина. И еще мы дважды в день вливали в тебя куриный бульон, хотя я очень сомневаюсь, что ты это помнишь.

– Не помню. Последнее воспоминание – Брюнель в монастыре. Восемь дней! А что с тобой? В последний раз, когда я тебя видел, ты кувыркался между деревьями.

– Да, треклятый лебедь оказался непокорным мерзавцем. Потом я кликнул эскадрон констеблей, и мы притащили фургон в Скотланд-Ярд. Только зря потратили время: там не было никаких отпечатков пальцев и вообще ничего связанного ни с ограблением Брандльуида, ни с Брюнелем и его заводными людьми. В общем, пока хирург из Скотланд-Ярда занимался моими порезами и ушибами, приплелись Уильям Траунс, Герберт Спенсер и констебль Бхатти, точно в том же виде, что и я. Мы знали, что ты должен послать нам весточку, поэтому, после того как нас перевязали, утешили, потрепали по головке и пожелали счастья, мы отправились в офис Траунса, сели у огня и стали ждать. Потом прилетела Покс и передала твое сообщение. Мы собрали констеблей и на паросипедах отправились в Крауч-Энд. Ты валялся в монастыре без сознания, рядом с тобой лежали бриллианты. И ни малейшего следа Изамбарда Кингдома Брюнеля.

– Вы нашли одно из устройств Бэббиджа? На пьедестале.

– Да, Траунс забрал его как улику. Бриллианты вернули Брандльуиду. Нельзя сказать, однако, что он запрыгал от счастья: оказалось, что Брюнель подменил несколько камней.

– Черные? Поющие Камни Франсуа Гарнье?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Расскажу потом, Алджи. Но вы ошиблись: настоящие бриллианты похитил вовсе не Брюнель. А сейчас я должен поспать. Потом, когда ко мне вернутся силы, я напишу полный отчет. Да, кстати, что стало с Гербертом Спенсером?

– Он получил небольшую награду от Скотланд-Ярда за то, что помог нам. И мисс Мэйсон дала ему работу. Сейчас он чистит клетки болтунов в ЛЕСБОСе.

– Значит, у него толстая кожа!

– Она ему не нужна. Птицы его очень любят и осыпают комплиментами! – Суинберн встал. – Я буду в соседней комнате. Если что – звони в колокольчик.

– Спасибо, – сонно ответил Бёртон, но его друг уже вышел.

Королевский агент лег на спину, закинул руки за голову и уставился в потолок.

Прошло две недели. Бёртон работал над расширенным изданием своей книги «Озерные области Центральной Африки». Силы восстанавливались крайне медленно. Многострадальная домашняя хозяйка, миссис Энджелл, готовила ему замечательные блюда и очень расстраивалась, когда он отсылал их назад, едва попробовав. Бёртон всегда мало ел, но сейчас, как она говорила ему каждое утро и каждый вечер, ему нужна еда, чтобы восстановить силы. Она недооценивала его железный организм. Мало-помалу впалые щеки округлились, темные тени вокруг глаз исчезли, руки окрепли. Алджернон Суинберн, вернувшийся в свою квартиру на Графтон-стрит (Фицрой-сквер), часто навещал Бёртона и с удовлетворением отметил, что желтое лицо его друга опять посмуглело.

Бёртон наконец написал отчет о словесном поединке с сэром Чарльзом Бэббиджем, ничего в нем не утаив. Скрутив документ, он поместил его в коробочку, которую вставил в странный прибор из меди и стекла, стоявший у него на столе, потом набрал номер 222 и нажал кнопку. Из прибора вырвалась шипящая струя пара, коробочку со скрежетом засосало в трубу, и она отправилась в резиденцию премьер-министра. Едва Бёртон устроился в кресле и достал сигару, раздался стук в дверь и вошла миссис Энджелл.

– Графиня Сабина хочет видеть вас, сэр.

– Не может быть, клянусь святым Иаковом! Пошлите ее наверх, пожалуйста.

– Вам составить компанию?

– Нет необходимости, миссис Энджелл: мы с графиней старые знакомые.

Спустя несколько мгновений в кабинет поднялась женщина. Высокая и когда-то угловато-красивая, сейчас она выглядела измученной; рыжие волосы с проседью, четко очерченное лицо, обгрызенные некрашеные ногти. И необыкновенные глаза – большие, темно-карие, слегка раскосые. Сабина была самой известной в Лондоне пророчицей и хироманткой, а потому дала Бёртону много пищи для размышлений в деле Джека-Попрыгунчика.

– Графиня, – воскликнул он, – какая неожиданная радость! Садитесь, прошу вас. Не хотите ли чего-нибудь?

– Пожалуйста, воды, капитан Бёртон, – ответила она подчеркнуто мелодичным голосом, потом села, пригладила черную кринолиновую юбку и поправила шляпку. Он подошел к столу и налил воды.

– Прошу прощения за вторжение, – сказала Сабина, когда Бёртон подал ей стакан и сел напротив. – Бог мой, да вы выглядите совсем больным!

– Уже не совсем, графиня. И будьте уверены: я рад видеть вас, и ваш визит вовсе не вторжение. Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

– Да… нет… да… Не знаю, но, может быть, можете, окольным путем. Я… у меня были видения, капитан.

– Обо мне?

Она кивнула и отпила глоток.

– Помните, вы были у меня в прошлом году, – продолжала она, – и я увидела, что вы вступили на дорогу, которая не предназначена для вас, и тем не менее она приведет вас к большим свершениям?

– Помню. Вы еще сказали, что неправильный путь – единственный правильный.

– Да. Но в последнее время я всё больше узнаю об альтернативе, капитан. Я имею в виду ваш первоначальный путь. Он, собственно говоря, не ваш, но был предназначен для нас всех, пока не появился человек на ходулях и не сбил нас с него.

– Да. Эдвард Оксфорд. Путешественник во времени.

– Во времени, – тихо повторила она, глядя куда-то вдаль. Потом прошептала: – Прошу прощения, я собиралась кое-что рассказать вам, но оно захлестнуло меня. Я не могу остановить его. Я должна… я должна…

Бёртон бросился вперед и подхватил стакан, выпавший из ослабевших пальцев. Глаза у Сабины закатились, она начала раскачиваться на стуле, а потом заговорила совершенно чужим голосом – так, словно отошла вдаль и вещала сквозь длинную трубу:

– Я буду говорить. Я буду говорить. Всё неправильно. Никто не тот, кем должен быть. Ничего не происходит так, как назначено. Скоро разразится шторм, ты будешь свидетелем Конца Великого Цикла и ужасающих мук при рождении Нового; прошлое и будущее вступили в ожесточенную схватку.

Холод сковал сердце Бёртона.

– Берегись, капитан, пальцы шторма тянутся к тебе. Они слой на слое, один обман скрывает другой, но и этот только завеса над третьим. Не верь тому, что видишь. Малые – не те, кем кажутся. Кукольница – сама кукла, и волшебник еще не родился. Мертвые будут считать себя живыми.

Она откинулась назад и мучительно застонала.

– Нет, – прошептала она. – Нет. Нет. Нет. Я могу слышать песню, но ее нельзя петь. Нельзя петь! Человек на ходулях ломает тишину веков; и волшебник слышит, и кукольница слышит, и мертвый слышит, и… о, помоги мне бог… – внезапно закричала она, – я слышу! Я тоже слышу!

Сабина хлопнула руками по ушам, выгнула спину, ударилась о сиденье и потеряла сознание.

– Бог мой! – выдохнул Бёртон. Он взял ее за плечи и посадил прямо; вынул из кармана платок, смочил его водой и положил ей на лоб; потом порылся в шкафу и достал бутылку с нюхательной солью.

Через несколько мгновений она замигала и закашлялась. Он налил ей немного бренди:

– Вот, выпейте, графиня.

Она глотнула, опять закашлялась, тяжело задышала и постепенно пришла в себя.

– Прошу прощения. Я впала в транс?

– Да.

– Я подозревала, что произойдет что-нибудь в таком духе, хотя надеялась, что смогу управлять собой. Уже две недели я чувствую, что должна увидеть вас и передать вам послание, но я сама не знала, какое именно, потому и не приходила.

Бёртон повторил то, что она сказала ему.

– Вы знаете, что это означает? – спросил он.

– Нет. Я никогда не знаю, что говорю во время транса, и редко понимаю, что сказала.

Бёртон внимательно посмотрел на нее.

– Графиня, есть еще что-нибудь? Вы передали послание, и всё равно вы неспокойны.

Пророчица внезапно встала и начала ходить взад-вперед, ломая руки в перчатках.

– Это… это… я не верю, что это послание истинно, капитан!

– Почему?

– Я знаю, это звучит странно, но то, что я делаю, – вижу не только будущее, но много будущих, – это невозможно!

– Не уверен, что понял… У вас отличная репутация: ваши предсказания совершенно точны – я убедился в этом на собственном опыте. Так что ваш талант не только возможен,но и, безусловно, существует!

– Вот в этом-то и проблема! Предсказания, хиромантия, спиритизм – всё это существует в другой истории, но здесь они не работают,и к тем, кто утверждает, будто они обладают подобными способностями, должно относиться как к шарлатанам и мошенникам.

Бёртон встал на ноги, взял свою гостью за плечи и повернул к себе.

– Графиня, вы и я знаем то, чего не знает почти никто: естественный ход истории нарушился, и мы живем в мире, отличном от того, который должен был существовать. Люди столкнулись с препятствиями и возможностями, с которыми не должны были сталкиваться, и это целиком изменило их. Приборы будущего, на которые намекал Эдвард Оксфорд в своих беседах с Генри Бересфордом [31]31
  Генри де ла Пое Бересфорд, третий маркиз Уотерфордский (1811–1859) – ирландский пэр, известный в Лондоне своими чудачествами и вызывающим поведением. По мнению молвы, мог скрываться за образом мифического Джека-Попрыгунчика.


[Закрыть]и великое множество которых, опираясь на современную науку, создал Изамбард Кингдом Брюнель, скорее всего, вообще не должны были появиться на свет. Тем не менее во всем этом хаосе есть то, в чем мы можем быть уверены: изменение времени не меняет законов природы. Я не знаю, к какой области науки относятся спиритические способности, к физике или к биологии, но я знаю, что они существуют реально. И вы – живое доказательство моих слов.

Глаза Бёртона и Сабины встретились, и он увидел в них неколебимую уверенность.

– Тем не менее в том мире, который долженбыть, они не реальны, – сказала она. – Они не реальны.Каким-то образом, капитан Бёртон, я чувствую, что это ключ.

– Ключ к чему?

– К… к выживанию Британской империи.

Позже в тот же день Бёртон стоял у окна, курил манильскую чируту, наполняя кабинет едким запахом, и глядел на улицу внизу, не видя ее. В это мгновение на подоконник сел болтун. Бёртон приподнял окно:

– Сообщение от тупоголового детектива-инспектора Траунса. Начало сообщения. Мне сообщили, что ты, грязный стрелочник-минетчик, встал на ноги. Буду у тебя в восемь. Конец сообщения.

Бёртон хихикнул. «Грязный стрелочник-минетчик». Не забыть рассказать Алджи!

Так он и сделал, и, когда поэт появился, Бёртон был вознагражден взрывом хохота, который, впрочем, быстро оборвался, потому что Фиджет, пес Бёртона, укусил Суинберна за щиколотку.

– Йоу! Черт побери этого проклятого пса! Почему он всегда кусается? – завизжал поэт.

– Таким образом он показывает, как любит тебя.

– Не можешь ли ты выдрессировать его так, чтобы он стал менее восторженным?

Они сели и принялись болтать, наслаждаясь компанией друг друга. Наверное, более странной пары друзей не было во всем Лондоне: жесткий, атлетически сложенный исследователь – и крошечный, женоподобный поэт. Тем не менее их связывали интеллектуальные и, возможно, духовные узы, начавшиеся с обоюдной любви к творчеству Камоэнса, [32]32
  Луиш Ваш-ди-Камойнш (1524?-1580) – один из самых известных португальских поэтов.


[Закрыть]укрепившиеся взаимным интересом к границам человеческого поведения (если такие существуют) и закалившиеся в огне многочисленных испытаний и опасностей, через которые они прошли вместе на королевской службе.

Ровно в восемь, минута в минуту, в парадную дверь постучали, после чего на лестнице послышались шаги и порог пересекла миссис Энджелл, нервно вытирая руки о фартук:

– Детектив-инспектор Т-траунс и какой-то юный к-констебль хотят видеть вас, сэр, – запинаясь сказала она. – И… и… Господи, помилуй меня!

– Миссис Энджелл, что с вами?

Траунс уже вошел в комнату, за ним – констебль Бхатти.

– Привет, капитан! Привет, Суинберн! – радостно воскликнул детектив-инспектор. – Миссис Энджелл, дорогая моя, не волнуйтесь. Клянусь вам, он абсолютно безобиден!

– Н-но… спаси меня бог! – только и смогла выговорить пожилая дама, вскинула руки и вылетела из комнаты.

– Кто безобиден? – не понял Бёртон.

– Да ты выглядишь как раньше! – воскликнул Траунс, игнорируя вопрос. – Не имеет значения. Под небом случаются вещи и похуже!

Суинберн рассмеялся.

– Джентльмены, угощайтесь: вот виски и сигары, – сказал Бёртон, указывая на графин и хьюмидор.

Гости отведали того и другого, потом взяли кресла и расположились вокруг камина вместе с поэтом и королевским агентом. Фиджет устроился у их ног, на коврике.

– Капитан, у нас есть для тебя подарок, – сказал Траунс с озорным огоньком в глазах.

– Да ну? И за что же?

– За оказанные услуги и всё такое прочее. И потом, я заметил, что твои туфли не чищены, воротнички не накрахмалены и манжеты истрепались.

– Детектив – всегда детектив! Но, черт побери, почему тебя заинтересовала моя личная гигиена?

– Мне кажется, что капитан Бёртон отчаянно нуждается в слуге-джентльмене!

– У меня уже есть домашняя хозяйка и служанка! Еще немного людей – и мне придется управлять «двором»!

– Нет: только теми, кем надо управлять, – сказал Траунс и кивнул Бхатти.

Юный констебль улыбнулся и позвал:

– Входи!

Фигура из полированной латуни вошла в комнату, закрыла за собой дверь и встала, тихо жужжа. Фиджет тявкнул и спрятался за кресло.

– Ничего себе! – воскликнул Суинберн. – Это же заводной человек с Трафальгарской площади, верно?

– Тот самый, – объявил Траунс. – Последние три недели констебль Бхатти изучал его.

– В монастыре мы нашли к нему ключ, – добавил констебль, – а потом осталось только поэкспериментировать. Как я и подозревал, за поведение бэббиджа отвечают маленькие реле на передней панели. Его можно сделать более агрессивным, раболепным или независимым, заставить подчиняться либо всем, либо некоторым голосам, либо только одному. Что скажете, капитан?

Бёртон оглядел каждого из гостей, потом перевел взгляд на латунного человека.

– Откровенно говоря, джентльмены, я даже не знаю, что сказать. Вы хотите, чтобы этот механизм стал моим слугой?

– Да, – сказал Траунс. – Он будет делать всё, что ты ему прикажешь.

Бхатти кивнул и добавил:

– Он достаточно самостоятелен и может выполнять однажды порученную работу без напоминания. Например, если вы велите ему каждый день чистить ваши туфли ровно в шесть часов утра, то вам нет необходимости еще раз напоминать ему об этом.

– Хотел бы я то же самое сказать о своей жене! – пробормотал Траунс.

– Подождите, капитан, – сказал Бхатти, вставая. Он подошел к латунному человеку и встал перед ним. – Прошу тишины. Капитан Бёртон, не могли бы вы сказать несколько слов, когда я кивну вам?

– Несколько слов? Каких?

– Любых. Это не важно!

Констебль вынул из кармана маленькую отвертку, повернулся к механическому человеку, вывинтил маленький иллюминатор у него на «лбу» и опустил вниз одно из маленьких внутренних реле.

– Следующий голос, который ты услышишь, – сказал он устройству, – будет единственный, которому ты будешь подчиняться, пока не получишь других инструкций.

Повернувшись, он кивнул Бёртону. Знаменитый исследовать растерянно прочистил горло:

– Я… э… я Ричард Бёртон, и, видимо, ты мой слуга.

Голова латунного человека начала медленно поворачиваться, пока не оказалось, что он смотрит прямо на Бёртона. И тут он отдал честь.

– Таким образом он подтверждает, что понял вашу команду, – сказал Бхатти. Затем он протянул руку к реле, поставил его обратно, закрыл маленькое стеклянное окно и начал было завинчивать шурупы.

– Минутку, констебль, – остановил его Бёртон. – Если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы устройство принимало команды от всех здесь присутствующих, и еще от миссис Энджелл.

– Ты уверен? – спросил Траунс.

Бёртон кивнул и потянул за шнурок, висевший рядом с камином. В подвале зазвенел звонок, вызывая хозяйку дома. Она пришла, и Бёртон рассказал ей о новом слуге, а Бхатти повторил весь процесс для нее, Траунса и Суинберна.

Миссис Энджелл вышла с озадаченным выражением лица, а Бхатти присоединился к остальным сидевшим вокруг камина и зажег трубку. Он с улыбкой глядел, как Бёртон осматривает механизм сверху и снизу, касается его груди и проверяет маленькие зубчики, вращающие голову.

– Полезно, – пробормотал королевский агент. – Очень полезно. Могу ли я натренировать его как партнера по фехтованию?

– Конечно, – ответил Бхатти. – Хотя вы, вероятно, обнаружите, что он слишком быстрый соперник.

Бёртон приподнял брови.

– Кстати, – добавил констебль, – вы должны заводить его раз в день, и ему надо дать какое-то имя: так будет легче отдавать команды.

– Ах, да. Я понимаю, о чем вы. – Бёртон встал перед своим новым слугой: – Ты понимаешь мой голос?

Латунный человек отдал честь.

– Запомни: тебя зовут Адмирал Лорд Нельсон!

Латунный человек вновь поприветствовал Бёртона. Гости расхохотались.

– Браво, Ричард! – воскликнул Суинберн.

Королевский агент повернулся к полицейским:

– Благодарю вас, детектив-инспектор Траунс и констебль Бхатти, это замечательный подарок! А сейчас я предлагаю закончить дело заводного человека на Трафальгарской площади и отдать моему слуге первый приказ.

Траунс одобряюще кивнул.

– Адмирал Лорд Нельсон! – скомандовал Бёртон. – Подай напитки!

Напитки были поданы, причем совершенно правильно.

Позднее, ночью, Бёртон обнаружил, что не в силах заснуть. В голове назойливо звучал один-единственный вопрос. Наконец он не выдержал и задал его темноте:

– Что же случилось с настоящими Поющими Камнями?