Текст книги "Таинственная история заводного человека"

Автор книги: Марк Ходдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 3
ГЛАЗА И ПРОКЛЯТИЕ

[33]33
  Перевод Дмитрия Горбатова. Орфография, пунктуация и стиль письма сохранены в максимально строгом соответствии с рукописью приводимого автором оригинала. – Примеч. перев.


[Закрыть]«МОЯ ДОРОГАЯ МАМА,

Слишком много времени прошло с моего последнего Письма от 22 апреля, 54, и мне очень трудно Начать это Письмо. Я глубоко сожалею о твоих пережеваниях и безпакойстве которые причинял тебе не пиша раньше. Но они известны моему поверенному а более интимные делали я сохраню для твоих Ушей. В одном еще лишь Уверяю тебя хотя я вел скромную Жизнь я никогда не совершил ничего позорного ни для тебя ни для моей Семьи. Я был всего лишь Бедняком и не хуже того. Мистер Гиббс придлажил мне вспомнить и написать тебе што знаем только мы с тобой штобы ты была уверена што это пишу я. Не думаю што это необходимо Моя Дорогая Мама. Впрочем шлю. А именно коричневая родинка у меня на боку. И та карточная игра у Брайтоне. Заверяю Мою Дорогую Маму с тех пор выполнить ее обешанъе. Пожалуйста когда будешь писать мне вложи письмо для мистера Гиббса во избежании нинужнова расследования ибо я ни желаю штобы кто-то узнал меня в этой стране. Когда я займу приличное мне звание и положение. Так решившись вернутся и вновь пересечь океан я вынужден попросить выслать мне Средства на это и на уплату некаторых неотложных долгов. Я бы вернул их наземной Почтой. Сумма Денег и других росходов будет больше двухсот фунтов, ибо я собираюсь Плыть из Виктории не этой Колонии И плыть из Мельбурна под своим Именем. Теперь штоб я мог зделать это моя дорогая Мама ты должна выслать мне хотя бы 400 фунтов».

Письмо от Претендента Тичборна

Первый понедельник апреля 1862 года. Пять недель со дня смерти сэра Чарльза Бэббиджа.

Шипение, грохот и звук, похожий на тот, который издает большая пробка, вылетающая из кувшина, объявили о прибытии ящичка в устройство на столе сэра Ричарда Фрэнсиса Бёртона. Фиджет поднял голову с коврика у камина, тявкнул, проскулил и заснул опять. Служанка, пятнадцатилетняя Элси Карпентер, отложила веник, вышла из комнаты, взбежала по лестнице на верхний этаж и постучала в дверь библиотеки. Оттуда лилась экзотическая музыка.

– Входите, – послышался чей-то голос.

Она вошла и сделала реверанс. Бёртон, завернутый в джуббу, скрестив ноги сидел на полу среди груды книг и курил кальян. На голову он повязал тюрбан, на ноги надел тапочки с загнутыми концами. Несколько дней назад он сбрил раздвоенную бороду и теперь щеголял длинными экзотическими усами, свисавшими по обеим сторонам рта. Он стал выглядеть моложе и, по мнению Элси, значительно привлекательнее.

В углу комнаты на корточках сидел еще один человек, значительно менее приятный, чем ее хозяин, и играл на нэе [34]34
  Нэй (най) – продольная флейта, популярная в Иране и в арабских странах.


[Закрыть]навязчивую, тягучую мелодию. Старый, смуглый и тощий, он носил просторную желто-белую полосатую одежду и высокую феску. Бёртон кивнул мужчине, и он отложил инструмент.

– Спасибо, Аль-Маслуб. С годами твой талант сверкает всё ярче и ярче. Возьми из серванта всё что тебе нужно, и да благословит тебя Аллах.

Старик встал, поклонился и прошептал:

– Барак Алляху фикя. [35]35
  Да благословит тебя Аллах! (араб.)


[Закрыть]

Он подошел к тяжелому серванту справа от двери и открыл маленькую деревянную шкатулку, стоящую на нем. Взяв оттуда несколько монет, он молча прошел мимо Элси и вышел из комнаты.

– В чем дело, мисс Элси? – спросил Бёртон.

– Извините, сэр, – сказала она, опять сделав реверанс. – Простите, что перервала вашу музыку, но из этой штуковины на вашем столе вывалилось письмо.

– Спасибо. И ты, наверное, имела в виду прервала?

– Конечно, сэр. Перервала.

Девушка опять неуклюже присела, вышла из комнаты, сбежала вниз по лестнице, подобрала метлу и выскочила из кабинета прежде, чем Бёртон вернулся туда. Потом она спустилась в подвал:

– Всё блестит как стеклышко, мэм, – сообщила Элси миссис Энджелл.

– Пыль с книжных полок смахнула?

– Да, мэм.

– А с камина?

– Да, мэм.

– А со старого африканского копья?

– Да, мэм.

– Шпаги отполировала?

– Да, мэм.

– Подушки взбила?

– Да, мэм.

– А что с ручками дверей?

– Вы можете смотреться в них, как в зеркало, мэм.

– Хорошая девочка! Отрежь себе фруктового торта и отдохни. Ты это заработала.

– Спасибо, мэм. – Элси взяла кусок торта, положила его на тарелку и села на стул. – Кстати, мэм, музыкальный шах ушел, и еще хозяин получил письмо из штуковины.

– Шейх, – поправила ее хозяйка дома и вздохнула. – О, дорогая, я убеждена, что этот прибор может доставлять только неприятности!

Мисс Энджелл повернулась к заводному человеку, который стоял у стола и чистил картошку:

– Пожалуйста, идите к сэру Ричарду, Лорд Нельсон.

Слуга отложил нож, отсалютовал, вытер пальцы о тряпку, ровным шагом вышел из кухни и отправился вверх по лестнице в кабинет Бёртона. Войдя, он подошел к письменному столу, стоявшему между окнами, и замер в ожидании приказа. Бёртон сидел у камина.

– Только послушайте, – рассеянно сказал он, – письмо от Пальмерстона.

Маленькая записка, которую Бёртон держал в руке, гласила: «Исследуйте Претендента на титул Тичборна».

– А я-то надеялся избежать этого проклятого идиотизма! – вздохнул королевский агент. Потом он посмотрел вверх, увидел слугу и сказал: – Ах, это ты, Нельсон. Не вынешь ли мой дневной костюм? Похоже, мне придется навестить старину Траунса-Попрыгунчика и выяснить, что он думает об этом деле.

Через полчаса Бёртон вышел из дома на Монтегю-плейс и направился в сторону Уайтхолла. Не успел он сделать и трех шагов, как кто-то окликнул его:

– Привет, кэп! Да вы, вроде, здоровы как бык!

Это был мистер Граб, уличный торговец. Зимой он продавал каштаны, подогретые на небольшой жаровне, а летом – моллюсков, береговых улиток и заливных угрей, которых возил на ручной тележке.

– Да, мистер Граб, чувствую себя намного лучше, спасибо. Как дела?

– Хреново!

– Что на сей раз?

– А я знаю? Может, мое место, кэп.

– Но свою тележку вы всегда ставите именно там. Если это место плохое, почему бы вам не перейти на другое?

Граб сдвинул со лба суконный картуз.

– Перейти? Фу! И не подумаю! Я торчу здесь много лет, а до меня торчал папаша. Не хотите ли пакетик моллюсков? Свежие, еще утром плавали в Темзе!

– Нет, благодарю вас, мистер Граб. Я иду в Скотланд-Ярд.

«Неужели что-то выловленное в Темзе можно назвать „свежим“?» – невольно спросил себя Бёртон.

– О сэр, что за чертовщина: никто ничего не хочет! – вздохнул мистер Граб. – Будьте здоровы, кэп.

– И вы, мистер Граб.

Бёртон приподнял шляпу и пошел дальше. Стоял прекрасный весенний день. По всему городу в неподвижный воздух поднимались тонкие струи дыма, исчезая в голубом небе. Между ними летали винтостулья, оставляя за собой дымные следы и рисуя в воздухе неровную белую решетку. Лебеди тоже проносились среди колонн, словно насекомые сквозь лес.

Королевский агент шел мерным шагом, не обращая внимания на суету вокруг. Вопили беспризорники-оборванцы; заманивали клиентов и бранились проститутки; спорили уличные торговцы; музыканты пели, показывали фокусы и танцевали; пешеходы размахивали тростями и зонтиками, приподымая шляпы и шляпки; лошади цокали копытами; паросипеды шипели и пыхтели; паролошади бурчали и громыхали; кареты тарахтели, скрипя колесами по булыжным мостовым; лаяли собаки… Какофония, абсолютно типичная для Лондона.

Внезапно Бёртон заметил знакомое лицо:

– Эй, Язва! – крикнул он, размахивая тростью. У витрины кондитерской стоял Оскар Уайльд, девятилетний сирота, сбежавший от вечного ирландского голода и зарабатывавший на кусок хлеба продажей газет.

– Привет, капитан! – улыбнулся Оскар, обнажая плохие зубы. – Не поможете ли мне выбрать: мятные конфеты или леденцы? Я склоняюсь к леденцам.

– Согласен с тобой, парень.

Оскар снял потрепанную шляпу и почесал затылок:

– Ну, если люди соглашаются со мной, я всегда чувствую, что ошибся. Так что пускай будут мятные конфеты. – Он вздохнул. – А может быть, и то и другое? Мне кажется, единственный способ избежать соблазна – это поддаться ему. Как вы думаете, капитан Бёртон?

Исследователь захихикал. Юный Оскар великолепно владел словом и отлично острил, вполне оправдывая свое прозвище.

– Неужели ты стал транжирой, маленький пострел?

– О да, мои карманы полны монет. Я продал все свои газеты меньше чем за час. Похоже, весь Лондон хочет прочесть утреннюю газету! Читали сегодняшние новости?

– Еще нет. Я с утра зарылся в книги.

– Тогда вы то самое исключение, которое подтверждает правило. Я имею в виду разницу между журналистикой и литературой: литературу не читают, а журналистику и читать не стоит!

– Надо полагать, дело Тичборна по-прежнему в заголовках всех газет?

В это мгновение находившийся рядом шарманщик начал выжимать из своей жалкой машины что-то похожее на мелодию. Оскар вздрогнул и повысил голос:

– Еще бы! Все только и болтают об этом – от лордов до бродяг. И у каждого есть свое мнение.

– Какие же самые последние новости? – крикнул Бёртон, стараясь заглушить немузыкальные стоны, писки, завывания и свистки.

– Претендент прибыл в Париж, и мать узнала его.

– Клянусь святым Иаковом, неужели?

Дело Тичборна произвело фурор – и затронуло очень болезненную сферу чувств Бёртона: родственные узы связывали Тичборнов с Арунделлами, к семейству которых принадлежала Изабель, бывшая невеста Бёртона.

Тичборны считались одним из старейших семейств в южных графствах, но на протяжении последних двух-трех поколений их состояние – если верить слухам – неуклонно таяло из-за древнего проклятия. Сейчас династию представляли лишь двое наследников. Старший, Роджер, был вполне типичным образчиком плохо образованного аристократа; младший же, Альфред, был еще большим бездельником, к тому же игроком. Однако Роджер, главная надежда семьи, пропал в океане в 1854 году по дороге из Южной Америки в Англию, где по смерти отца должен был принять титул баронета. Так что последним в длинной цепочке баронетов Тичборнов стал Альфред, при котором семейное поместье в графстве Хэмпшир близ Уинчестера пришло почти в окончательный упадок, ибо деньги утекали из его рук как вода. Его мать, леди Анриетта-Фелисите, была француженкой. Брак не принес ей счастья, и она вернулась в Париж задолго до того, как овдовела. Издали она наблюдала за тем, как тает семейная казна, а когда положение стало критическим, отправила друга семьи, полковника Франклина Лашингтона, управлять всеми финансовыми делами имения Тичборнов. Лашингтон сумел обуздать самые ужасные крайности ее сына, но даже ему не удалось превратить юного баронета в завидного жениха. Так что сэр Альфред, по-видимому, рисковал оказаться последним в роду Тичборнов.

Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Ровно за год до того, как вдова Анриетта-Фелисите гостила в Тичборн-хаусе, туда в поисках милостыни забрел нищий русский матрос. Старая леди, к тому времени уже болезненная и ослабевшая умом, спросила, не слыхал ли он что-нибудь о корабле «Ля Белла», на котором ее старший сын должен был пересечь океан. Оказалось, моряк не только слышал об этом судне, но и знал, что небольшая группа выживших была спасена с пакетбота, носившего такое имя, и что все они высадились в Австралии.

Леди Анриетта-Фелисите немедленно поместила объявление в «Империи» и в нескольких австралийских газетах. Месяц назад она получила ответное письмо с кучей грамматических ошибок – оно было от Роджера, и он был жив. В письме говорилось, что он живет под именем Томас Кастро и работает мясником в городке Уогга-Уогга в Новом Южном Уэльсе, на полпути между Сиднеем и Мельбурном. Он просил мать выслать ему денег, чтобы вернуться домой, и в доказательство того, что он действительно ее сын, просил вспомнить свое коричневое родимое пятно на боку. Вдова припомнила пятно и выслала деньги. А теперь, похоже, человек, которого газетчики окрестили «Претендентом», встретился со старой женщиной, которая убедилась, что он не обманул ее. Давно потерянный Роджер Тичборн вернулся!

Как Оскар объяснил Бёртону, высшие классы радовались тому, что древний род не угаснет, а низшие злорадствовали о том, что аристократ жил, как простой рабочий. Вдова леди Анриетта-Фелисите светилась от радости, но всё остальное семейство Тичборнов – многочисленные двоюродные и троюродные родственники, большинство которых носили фамилии Даути и Арунделл, – отнюдь. Они не верили ни единому слову письма.

– Он вскоре потребует поместье! – выкрикнул Оскар под скрежет и излияния шарманки. Бёртон задумчиво кивнул, вынул из кармана шесть пенсов и вложил их в руку мальчишки.

– Увидимся попозже, Язва, – сказал он. – Здесь деньги на пирог. Нельзя жить на одних сластях!

– Зато растолстею, если проявлю упорство. Благодарю вас, капитан!

Оскар исчез в магазине, и Бёртон пошел дальше, с облегчением слыша, как звуки шарманки тают вдали. На углу Бейкер-стрит он махнул кэбу, запряженному паролошадью – уменьшенному варианту знаменитой «Ракеты» Стивенсона. [36]36
  «Ракета» Стивенсона (Stephenson’s Rocket) – один из первых четырехколесных паровых локомотивов. Построен на заводе «Роберт Стивенсон и К ^о» в городе Ньюкасл-апон-Тайн (1829).


[Закрыть]Тот, прогрохотав по Уигмор-стрит, довез королевского агента уже до половины Риджент-стрит, как вдруг кэб тряхнуло и он остановился: коленчатый вал развалился, проделав хорошую дыру в котле.

Отмахнувшись от извинений кэбмена, Бёртон поймал другого и через Хеймаркет доехал до Уайтхолла и Скотланд-Ярда. Поднявшись по ступенькам грозного старого здания, он уже собрался было зайти к Траунсу, но увидел, как тот спускается ему навстречу.

– Кого я вижу! – обрадовался детектив-инспектор.

– А я как раз собираюсь просить тебя пораскинуть мозгами, – сказал Бёртон, пожимая руку приятеля.

– Я иду задать перцу Фредди Блю, владельцу ломбарда. Хочешь со мной?

– Давай. А за что? Чем он провинился?

Они спустились по лестнице и пошли к Трафальгарской площади.

– Одна маленькая птичка сказала мне, что он опять начал торговать краденым.

– Попугай?

Траунс покачал головой:

– Нет. Воробей, юный карманник. А для чего тебе понадобилось, чтобы я тряхнул своим серым веществом?

Они обогнули край площади и вышли на Нортумберленд-авеню, загроможденную грузовыми фургонами, которые направлялись от реки в центр столицы.

– Я хотел спросить: что ты знаешь о Претенденте Тичборне?

– Только то, что написано в газетах.

– И всё? Неужели Скотланд-Ярд не расследует это дело?

– С чего бы? Ведь никто никого не обвиняет. А в чем здесь твойинтерес, капитан?

– Откровенно говоря, ни в чем. По мне, это дело мало чем отличается от обычной газетной сенсации. К сожалению, Пам думает иначе.

– Пальмерстон? С какой стати этим заинтересовался премьер?

– Кто ж его знает! Человеческий мозг непостижим, как и эти бэббиджи.

Траунс промычал в знак согласия.

– Кстати, – сказал он, – тебе надо было видеть тех двоих, которых он прислал забрать бэббидж из монастыря в ночь ограбления Брандльуида. Они выглядели, как пара треклятых гробовщиков!

– Это Дамьен Бёрк и Грегори Хэйр, его разнорабочие.

–  Разно-?Я бы сказал, страннорабочие: вот уж и вправду никогда не видел странней!.. [37]37
  Непереводимая игра слов в английском языке: odd-job menможно понимать, с одной стороны, как «разнорабочие» (идиоматически), с другой стороны – как «люди, выполняющие странную работу» (в буквальном смысле). – Примеч. перев.


[Закрыть]Кстати, о странном: как дела у молодого Алджернона?

– Он работает над новыми поэмами. Ну и, конечно, с увлечением отдается своему хобби.

Траунс фыркнул. Оба знали, что «хобби» Суинберна – это посещение борделей, где старательные жрицы любви хлестали его кнутами.

– У него очень странные вкусы, – пробормотал детектив-инспектор, – не представляю, как можно получать удовольствие от того, что тебя секут розгами. Пару раз меня выдрали в школе – и мне это совсем не понравилось.

– Чем больше я узнаю его, – ответил Бёртон, – тем больше верю, что боль для Суинберна удовольствие: здесь он превосходный объект для психологического исследования.

– И полный извращенец. Хотя невероятно смелый, черт побери. Абсолютно бесстрашный – в жизни такого не видал!.. А вот и лавка мистера Блю. Но туда я схожу один, если не возражаешь. Подождешь меня здесь?

– Конечно. Только не избей его до полусмерти.

– Исключительно словесная головомойка! – Траунс усмехнулся, хрустнул пальцами и исчез в ломбарде.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон оперся на трость и от нечего делать стал изучать проезжавшие мимо экипажи. По большей части в повозки торговцев были запряжены обычные лошади: паролошадей могли позволить себе немногие. Кучера, крепкие мужики, носили рубашки с закатанными рукавами, которые обнажали их мускулистые предплечья, толстые кости и жесткую кожу. Ни в одном из них не было ни унции жира, ни намека на претенциозность – и ни капли духовности: они усердно работали, потом ели, потом спали, потом опять работали и никогда не желали ничего другого. Бёртон восхищался ими и, как ни странно, немного завидовал им.

Спустя несколько минут он обернулся, услышав сзади тяжелые шаги. Из лавки вышел Траунс:

– Он заныл, как младенец, даже раньше, чем я успел сказать пару слов, – объявил детектив-инспектор. – Надеюсь, что какое-то время он пребудет на стезе добродетели. Это его второе предупреждение, третьего не будет – иначе я надену на него железные браслеты. Что скажешь, если мы заскочим к Брандльуиду? Его магазин недалеко, за углом.

– Отличная мысль.

И они отправились туда.

– Ты что-нибудь слышал о местонахождении Поющих Камней? – спросил Бёртон.

– Ни шепотка, но, быть может, до Брандльуида дошел какой-нибудь слух с того последнего раза, когда я говорил с ним. Он продолжает утверждать, что в тот вечер запер настоящие бриллианты в сейф. Однако мы точно знаем, что Изамбард Кингдом Брюнель похитил подделки. Так что либо Брандльуид врет – во что мне трудно поверить, ибо у него безупречная репутация, – либо какой-то невероятно искусный взломщик опередил Брюнеля, не оставив следов.

Они вернулись к Трафальгарской площади, пробились сквозь толпу, вышли на Чаринг-Кросс-роуд и направились к Сент-Мартин.

– Ты кого-нибудь подозреваешь?

Траунс снял котелок, хлопнул по нему и надел снова.

– Как мне кажется, главным подозреваемым должен быть… – начал детектив, но тут же оборвал себя: – Нет, ты только посмотри на это!

Из-за угла вывернуло причудливое средство передвижения и с грохотом двинулось к ним навстречу на огромной скорости. Это была транспортная многоножка. Евгеники брали живое насекомое, выращивали его до нужного размера, а затем убивали и отдавали труп инженерам, которые срезали верхнюю половину длинного трубчатого тела и удаляли внутренности. Оставался затвердевший хитиновый остов, который заполнялся паровыми машинами с педальным управлением. К каждому сегменту огромного тела привинчивали платформы, к ним крепили сиденья, над которыми натягивали полог, в точности повторявший отсутствовавшую половину тела. Водитель сидел спереди на стуле, вырезанном из головы насекомого: чтобы управлять этой диковинной машиной, он должен был умело манипулировать длинными рычагами.

Этот новый тип омнибуса был битком набит пассажирами: каждое сиденье занимали по трое, многие стояли, а некоторые, рискуя жизнью, свисали наружу, гикая и ухая в восторге от того, что кэбы и экипажи, телеги и паросипеды, лошади и пешеходы торопятся убраться с дороги и зачастую вылетают на противоположную часть улицы. Трубы по бокам выбрасывали в воздух густые облака горячего пара, и, когда омнибус пролетал мимо Бёртона и Траунса в узкой щели, образовавшейся посреди потока экипажей, оба на мгновение ослепли. Из толпы раздались яростные проклятия и богохульства; потом послышались громкий треск, резкий крик и паническое ржание.

– До чего же уродливо это чудище! – прорычал Траунс, вынул из кармана платок и отер лицо.

– Одна из самых экстравагантных вещей, когда-либо виденных мною! – воскликнул Бёртон. – Я читал, что технологисты экспериментируют с панцирями насекомых, но понятия не имел, что они добились такого прогресса!

– Неужели ты этосчитаешь прогрессом? – возразил Траунс, махнув шляпой на улицу которая постепенно появлялась из-под истончавшейся дымки. – Взгляни: это же самый настоящий хаос! Мало нам лошадей, паровых лошадей и пенни-фартингов на улице в одно и то же время – так теперь еще и чертовы паронасекомые! Скоро люди будут гибнуть у них под ногами!

– Хм-м, – согласился Бёртон. – Мы безусловно должны что-то сделать с таким обилием не подходящих друг другу машин.

– Обилием? Называй как хочешь, Бёртон, но если эти проклятые ученые не одумаются и не начнут хоть как-то обуздывать свою инженерную фантазию, то движение в Лондоне полностью остановится, попомни мои слова! Неужели так трудно это предвидеть? Что за безответственность!

– Так ведь разве я спорю? Идем. О чем ты говорил? А, о подозреваемом.

– Подозреваемом? Ах да, дело Брандльуида. Самый очевидный претендент на роль взломщика – Маркус Декстер: нет такого сейфа, который он не смог бы открыть; к тому же он хитер как лис. Но как раз тогда он совершенно точно промышлял на Кейптаунском рынке в Сохо. Сирил Брэйди, по кличке Муха, сидит в Пентонвильской тюрьме, а Тобиас Флетчер болен туберкулезом и не встает с кровати. Насколько я знаю, в Лондоне больше нет никого, кто мог бы вскрыть сейф Брандльуида без динамита.

Вдруг прямо перед Траунсом возник одноногий нищий с костылем.

– Джентльмен, дайте несчастному инвалиду пенни на чашечку чая! – умоляюще прохрипел он.

Детектив-инспектор сердито оглядел бродягу и приказал убираться прочь, но, прежде чем тот ушел, сунул ему в руку монету.

– Я почти склоняюсь к версии продавца бриллиантов, – пробормотал Траунс.

– У Брандльуида есть версия?

– Что-то вроде того. Он думает, что алмазы украл призрак.

Бёртон остановился и изумленно поглядел на своего спутника:

– Призрак?

– Да. Он вбил себе в голову, что в тот вечер видел призрак женщины.

– Ты ведь не веришь ему, правда?

– Конечно нет. Наверное, он задремал, и призрак ему приснился. Вот только…

– Что?

– Этот приятель Франсуа Гарнье, которому он дал два бриллианта… как его?

– Жан Пеллетье.

– Да, точно. Я обратился в Париж, в Сюртэ женераль. [38]38
  Sûreté general – сыскная полиция во Франции.


[Закрыть]Они подтвердили, что Жан Пеллетье умер от сердечного приступа.

– И?

– Его нашли в собственной квартире; дверь комнаты была заперта изнутри, окна закрыты. Тем не менее на его лице застыло выражение крайнего ужаса. Детектив, с которым я говорил, даже сказал: «Словно он увидел привидение…»

– Любопытно.

– Хм-м… Так или иначе, послушаем, что скажет Брандльуид. И давай-ка поторопимся!

Спустя несколько мгновений они вошли в магазин. Эдвин Брандльуид поглядел на них из-за прилавка, укрепленного сзади полосами металла. Это был сутулый джентльмен среднего возраста, с узким подбородком и рыжей остроконечной бородой. Картину дополняли рано полысевший череп, тонкие губы и очки с толстыми стеклами, сидевшие на крючковатом носу.

– О, детектив-инспектор, как приятно видеть вас! Есть новости?

– Боюсь, что нет, мистер Брандльуид. Позвольте представить вам капитана Бёртона – того самого джентльмена, который обнаружил грабеж.

– Я в долгу перед вами, сэр, – сказал торговец, – если бы не вы, пропали бы и остальные бриллианты – тогда я был бы полностью разорен. Прошу вас, проходите, джентльмены!

Брандльуид подошел к двери, вделанной в железо слева от прилавка, открыл ее, отступил на шаг, разрешая своим гостям зайти внутрь, и закрыл ее за ними.

– Я только что заварил чай, и еще у меня есть коробка печенья с кремом. Не желаете ли присоединиться ко мне, джентльмены?

Бёртон и Траунс утвердительно кивнули. Спустя пять минут все трое уже сидели за столом.

– Мистер Брандльуид, – начал Бёртон, – я совершенно озадачен. Почему таинственная личность подменила только Поющие Камни и больше ничего не тронула в вашем сейфе?

Королевский агент помнил про особые свойства пропавших драгоценностей, о которых поведал ему Бэббидж. Но он хотел выяснить, кто еще осведомлен об этом.

– Хороший вопрос! – ответил Брандльуид. – Я верю, что преступник – специалист и коллекционер, то есть человек, интересующийся бриллиантами не столько из-за стоимости, сколько из-за их истории. Вам известно их происхождение?

– Только то, что их обнаружили в 1837 году, когда они начали петь. Вскоре после этого лейтенант Франсуа Гарнье забрал их из храма в Камбодже; сначала их было семь, но два он отдал приятелю, и после его смерти они исчезли.

– Совершенно верно. Однако их история намного длиннее, и именно из-за нее оставшиеся камни – заветная мечта любого коллекционера. Черные алмазы совсем не похожи на белые: их не находят ни в южноафриканских, ни в канадских копях. Современные ученые полагают, что это аэролиты. [39]39
  Устаревшее название метеоритов.


[Закрыть]

– Да, такая теория мне известна.

– Согласно одной загадочной и малопонятной рукописи (если не ошибаюсь, шестнадцатого века, она цитируется в книге Скёйлера «De Mythen van Verloren Halfedelstenen» [40]40
  «Легенды о пропавших драгоценных камнях» (нидерл.).


[Закрыть]), крупный доисторический аэролит развалился на три части еще в воздухе: один кусок упал на Западе, другой – в Африке, третий – на Дальнем Востоке; все они известны под именем Глаза́ Нага. [41]41
  Наги (санскрит) – мифические змееподобные существа, популярные в индуизме.


[Закрыть]

– Три глаза?

– Да, три глаза: странно, не правда ли? Боюсь, что я не настолько владею голландским, чтобы прочесть том Скёйлера: могу одолеть лишь его краткое изложение в «Легендарных камнях» Джеррольда Уилсона. Однако я верю в то, что Скёйлер пересказывает две легенды. Одна – южноамериканская: согласно ей, из того места, куда упал с неба большой черный алмаз, вытекает Амазонка. Другая – камбоджийская: она гласит о пропавшем континенте, на котором большая река тоже вытекала из места падения черного камня. Также Скёйлер полагает, что похожая легенда об истоке Нила бытует в срединных районах Африки.

– Так оно и есть, – воскликнул Бёртон, – однажды в городе Казехе, [42]42
  Ныне Табора – крупный город в центральной части Танзании.


[Закрыть]что между озерами Виктория и Танганьика, мне рассказали историю о мифических Лунных Горах, [43]43
  Р(у)вензори – горная цепь вдоль границы Уганды и Демократической Республики Конго. Географы античности ошибочно полагали, что исток Нила находится именно там.


[Закрыть]где от удара аэролита образовался кратер. И мой рассказчик утверждал, что великая река вытекает именно оттуда.

– Ведь это не может быть совпадением, правда? – сказал Брандльуид. – Я полагаю, что эти мифические аэролиты и вправду упали. Так или иначе, Поющие Камни вполне могут быть фрагментами дальневосточного Глаза. Если это правда, тогда первоначальный алмаз должен был быть больше Кохинура. [44]44
  Кохинур – один из крупнейших алмазов британской короны (105 карат), достоверно известен с 1300 года.


[Закрыть]

– Хм-м, – проворчал Бёртон. – Наги. Я встречал ссылки на них. Они полностью совпадают с индусскими мифологическими описаниями семиголовых змеев, которые основали подземную цивилизацию задолго до того, как обезьяны Дарвина научились ходить прямо.

– Вот как, – уклончиво прокомментировал Брандльуид.

– Этот вопрос я должен изучить, – задумчиво пробурчал Бёртон. – А что с африканским и южноамериканским алмазами?

– Никаких следов, – ответил торговец. – Были смутные предположения, что лет семьдесят назад какой-то английский аристократ нашел в Чили огромный черный алмаз. Однако я очень сомневаюсь в истинности этого слуха, поскольку такого камня не видел ни один ювелир, не говоря уже о том, чтобы огранить его и выставить на продажу.

– Имя этого аристократа?

– Не знаю, капитан. Всё это очень мутные слухи.

– Хм-м. А что случилось с Франсуа Гарнье? Почему он решил продать свою коллекцию?

Брандльуид презрительно фыркнул.

– Хотите верьте, хотите нет, но он утверждает, что они оказывают на окружающих вредоносное влияние. Абсолютная чепуха, разумеется!

– У вас уже есть потенциальные покупатели?

– Еще нет, но мое объявление в газете было опубликовано буквально за два дня до кражи. И меня только один раз спросили о них. Какой-то человек, судя по виду, денди-«развратник», поинтересовался, не собираюсь ли я выставлять их на продажу. Но он не оставил ни имени, ни адреса, и больше я о нем ничего не слышал.

– Я попытался отыскать его, – вмешался Траунс, – но не нашел никаких следов этого парня.

Бёртон допил чай и уставился в коробку с печеньями, напряженно думая. Потом он посмотрел на торговца.

– Есть ли какое-нибудь объяснение тому, что бриллианты издают звуки?

– Во всяком случае, я о нем не знаю. Но звук я слышал собственными ушами: это такое очень слабое жужжание. Я полагаю, вы сможете отыскать Скёйлера в Британской библиотеке: быть может, автор упоминает об этом феномене.

– Благодарю вас, мистер Брандльуид. Последний вопрос: что там с призраком?

Торговец бриллиантами смутился и закашлялся, потом запустил пальцы в бороду и поскреб подбородок.

– Э… откровенно говоря, капитан, мне кажется, что я заснул и мне это всё приснилось.

– Всё равно расскажите мне!

– Хорошо, но имейте в виду: в тот день после обеда я чувствовал себя очень странно. Не знаю, отчего. Болела голова, я стал нервным и раздражительным. Почему-то мне показалось, что жизнь не удалась и дальше будет только хуже. Этот маленький бизнес я унаследовал от отца и никогда даже не думал, что могу заниматься чем-нибудь другим. Однако тогда я внезапно возненавидел ювелирное дело и решил, что оно мешает мне заниматься чем-то другим, более важным.

– Чем же именно?

– В том-то и дело: я понятия не имел! Сама мысль о том, что я могу бросить семейный бизнес, – полный абсурд! В любом случае, я был в очень плохом настроении и в четыре часа пополудни – я запомнил время, потому что часы внезапно перестали тикать и я не смог их завести, – решил закончить работу. Я уже убрал коллекцию Франсуа Гарнье в сейф, но перед уходом решил еще раз проверить ее. И не успел я войти в мастерскую, как заметил фигуру женщины. Откровенно говоря, джентльмены, я чуть не свихнулся: она стояла в углу, вся белая – и просвечивала! Я вздрогнул, и она исчезла. Поверьте, я так испугался, что тут же сбежал из магазина, хотя все-таки сумел закрыть его. Но по дороге домой мне стало лучше – быть может, из-за свежего воздуха: мигрень прошла, и я начал чувствовать себя самим собой. К тому времени, когда я переступил порог своего дома, я чувствовал себя замечательно. Спать я отправился рано и всю ночь спал как убитый. Проснулся только утром, когда в мою дверь постучала полиция.

Бёртон поглядел на Траунса.

– Какой-нибудь галлюциногенный газ? – предположил он.

– И я так думал, – отозвался детектив-инспектор. – Но мы проверили каждый дюйм дверей, стен, потолков и не нашли никакого осадка, равно как и никаких труб, по которым газ мог проникнуть в дом. Разумеется, из подвала он не мог проникнуть тоже: подземный туннель прокопали лишь несколько часов спустя.

Последовало долгое молчание, которое прервал Бёртон:

– Прошу прощения, что мы отняли у вас столько времени, мистер Брандльуид. Я надеюсь, что алмазы вернутся.

– Я тоже надеюсь, что они выплывут на поверхность, капитан.

– И тогда я услышу об этом! – сказал Траунс.

Мужчины встали и обменялись рукопожатиями, после чего Бёртон и Траунс ушли.

– Что теперь? – спросил детектив, когда они оказались на улице.

– Траунс, старина, всё это так подогрело мое любопытство, что я собираюсь с головой зарыться в книги до конца дня. Посмотрим, что я нарою об этих нагах! А в среду я собираюсь прокатиться на винтостуле.

– Куда?

– В Тичборн-хаус. Как бы я ни жаждал расследовать это алмазное дело, приказ есть приказ – и я должен поговорить с будущим экс-баронетом.

Бёртон провел скверный полдень в Британской библиотеке за изучением «De Mythen van Verloren Halfedelstenen» Маттейса Скёйлера и еще нескольких книг и рукописей. Он чувствовал, что заболевает. Малярия подобна землетрясению: за первым страшным приступом следует серия более слабых, и вот один из них подкрался к королевскому агенту. Сначала стало трудно видеть правым глазом, потом он начал потеть, в пять часов началась дрожь, и он почувствовал себя хуже некуда. Тогда он решил отправиться домой и выспаться.