Текст книги "Таинственная история заводного человека"
Автор книги: Марк Ходдер
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Глава 13
БИТВА ПРИ СТРЭНДЕ
Чарльз Альтамон Дойл чувствовал себя сбитым с толку. Два (или три?) дня назад он проснулся перед рассветом в незнакомом доме, спустился по лестнице и вышел на улицу. Снаружи царил хаос. Пока он плелся, сам не зная, куда и зачем, люди переворачивали паросипеды и кэбы, били окна, жгли магазины и распевали песенки о высших классах и о каком-то заговоре. Он ничего не помнил. От последних нескольких часов осталось только воспоминание, что он постоянно пил. Бунтовщики его не замечали, зато феи в покое не оставляли: краем глаза он всё время видел их безумные танцы. Феи что-то нашептывали ему в уши и шли за ним по пятам. Он кричал и ругался, требуя, чтобы они перестали его преследовать. Он увещевал, просил и умолял, но они не обращали внимания на его мольбы.
Потом он ввалился в паб «Руки Каменщика» на Бедфорд-стрит, надеясь растворить своих мучителей в бренди: в больших количествах спиртное помогало всегда – особенно, как он заметил, феи терпеть не могли красного бургундского. Паб был битком набит всевозможным сбродом, но это не имело значения: в последние недели рабочие глядели на «развратников» с большим уважением. А один человек даже сказал ему:
– Вы, напыщенные сволочи, нуждаетесь в чертовом уроке, но ты, парень, – один из этих долбаных «развратников», и я хочу научить тебя только одному: как напиться до чертиков.
Ему покупали стакан за стаканом. Дойл неистово осушал их один за другим, и, когда пришел в себя, оказалось, что он лежит в дверном проеме на какой-то темной, окутанной туманом улице. Сколько времени прошло? Он не знал. Неподалеку раздавались неистовые крики и выстрелы. Он снова провалился – и феи прыгнули в его сны.
– Видишь ты нас, поелику сие в крови твоей, – говорили они ему, – и в крови отца твоего, и сынов твоих.
Он опять проснулся. Вскочил на ноги. Поплелся по улице.
– Господи Иисусе, – заплетающимся языком сказал он, – неужели эта чума обрушится и на моих мальчиков?
Юный Иннес казался вполне уравновешенным: возможно, он сумеет противостоять своим мучителям. Но Артур – маленький дорогой Артур, с таким пылким воображением, – сможет ли он справиться с ними? Вспомнив о детях и жене, он вспомнил и то, что не в состоянии содержать их. На его глазах появились слезы, он разрыдался и уже никак не мог остановиться.
Исковерканное и сумбурное, время летело мимо. Мелькали улица за улицей; дым, пар, сумятица. Дойл обнаружил, что находится в каком-то грязном переулке и в отвратительной таверне. Как и прежде, шумная толпа с радостью платила за его обильную выпивку, но на этот раз феи не отстали и принялись прыгать вокруг его ног: то ли они стали сильнее, то ли он – слабее. Он пил и брел, пил и кричал, пил и проповедовал им, пока внезапно Биг-Бен не прозвонил полночь и он не осознал, где находится.
Трезвый!
Он должен куда-то прийти, должен что-то сделать. И он не имеет права отказаться.
Дойл стоял на краю Стрэнда. Знаменитую улицу блокировал полицейский кордон: ни от Трафальгарской площади с запада, ни от Флит-стрит с востока пробраться туда невозможно было ниоткуда. Он понятия не имел, что́ должен сделать на Стрэнде, но стремление попасть туда было неодолимо. Как и другие прилегающие улицы, идущие с севера и с юга, Кингзуэй и Олдвич тоже были перекрыты. Забыли только про Брайдуэлл-элли – может быть, потому что она была очень узкой и завалена мусором.
Дойл скользнул туда, неверной походкой прошел всю аллею и ввалился на Стрэнд. Еще недавно это было одно из самых чарующих мест в Лондоне, но теперь оно кишело «развратниками» и привидениями; под ногами хрустело битое стекло; многие здания стояли без окон, опустошенные и почерневшие. За последние несколько месяцев Дойл сам частенько появлялся здесь, покидая собственное тело, тем не менее их призрачные тела его нервировали: молочные глаза, голубовато-серая кожа и расхлябанная походка напоминали о могиле. К тому же в воздухе стоял отвратительный запах гниющей плоти.
Опустив глаза, он проталкивался сквозь них, пока не достиг большого старого здания, почему-то не тронутого бунтовщиками. Очень смутно сознавая, что делает, он вошел в богато украшенный особняк, поднялся на пятый этаж и постучал в дверь… Феи метались вокруг его щиколоток… Он сел за стол. Его схватили за руки. Сухой хриплый голос что-то сказал об огромной пользе человечеству.
– Огромную пользу человечеству! Освобождение! Анархия! Бога нет! – машинально пропел он.
«Твои узы несокрушимы, мягкокожий!» – прошептали феи.
– Оставьте меня в покое! – прошипел он, а потом присоединился к хору, уже в полный голос: – Законы должны быть нарушены! Приличия должны быть отвергнуты! Жизнь должна потерять равновесие! Истинная свобода!
«Да ты раб оппозиции! – насмехались феи. – У тебя только два глаза! Почему бы тебе не открыть третий?»
Как и раньше, материализовалась женщина, говорившая с русским акцентом:
– Вперед, апостолы: освободите растоптанных и угнетенных!
Она протянула руку, чтобы коснуться его. Он знал: такое уже бывало часто – и этот раз будет последним. Его эфирное тело слишком часто отделялось от физического. Он был настолько истощен, что понимал: обратно ему уже не вернуться. Он попытался сказать «Нет!», но не сумел. Расплывчатые пальцы погладили лоб. Время исказилось, пространство изогнулось, замыкаясь само в себя. Каким-то образом Дойл оказался сразу в двух местах: один Дойл брел по Стрэнду – тяжелый, промокший, опустошенный, одинокий, безумный и потерянный, другой, в то же самое время, плыл над мостовой, и слова русской, как церковный колокол, били по той малой субстанции, которой он все еще обладал. Феи плыли перед его обоими парами глаз – и физическими, и эфирными.
«Ты должен исполнить начертанное тебе роком! – звенело у него в ушах. – Грядет восстановление, но не выход за пределы!»
– Оставьте меня в покое, чертовы ящерицы! – рявкнул он. И удивился собственным словам. Ящерицы?..
Командор Кришнамурти стоял на том конце Трафальгарской площади, из которого выходит Стрэнд, и сквозь туман смотрел на собравшихся констеблей. После событий в Тичборн-хаусе его лицо было испещрено шрамами и царапинами.
– Ну, ребята, у кого болит голова? – спросил он. Больше половины полицейских подняли руки. – У меня тоже. И знаете что, мне это изрядно надоело. Сегодня ночью мы должны покончить с этой заразой. Но, боюсь, для некоторых из вас боль сначала станет намного сильнее и только потом исчезнет. Мы очень близко к источнику общественных беспорядков, который уже несколько дней разрывает город и одновременно пытается прельстить вас, сделать из вас предателей. Все вы знаете своих товарищей-констеблей, которые ушли без разрешения и присоединились к бунтовщикам…
Все одобрительно забормотали, и один даже проворчал:
– Чертовы дезертиры!
– Нет, – возразил Кришнамурти, – они не виноваты! Их сознаниями манипулируют, и, как я уже говорил, быть может, через несколько часов это случится и с некоторыми из нас.
– Нет, сэр, – запротестовали констебли.
– Мы должны быть готовы ко всему. Мы же не хотим присоединиться к врагу, не так ли? Вот мой приказ, парни, и будем надеяться, я никогда больше не скажу ничего подобного в своей жизни: если кто-то из вас заметит, что его товарищ поддерживает или собирается поддержать противника, немедленно вынимайте дубинку и бейте его по голове!
Ошеломленные констебли переглянулись.
– Я не шучу! – сказал Кришнамурти. – Если потребуется, вы должны нокаутировать своего товарища, сбить его с ног! Понятно?
– Да, сэр! – ответили нерешительные голоса. Кришнамурти знал, что неподалеку, в конце Кингзуэя, детектив-инспектор Честен говорит то же самое другой группе констеблей, хотя, наверное, более сжато, и что на Флит-стрит детектив-инспектор Траунс делает ту же работу. В каждой из трех групп полицейских было не меньше полтораста; более мелкие отряды охраняли маленькие улицы, ведущие к Стрэнду. Всего, по мнению Кришнамурти, в районе было сосредоточено самое большее шестьсот полицейских. Внутри же полицейского кордона «развратников» было по меньшей мере вчетверо больше.
– Неужели это всё, на что мы можем рассчитывать? – прошептал он самому себе. – Я знал, что полиция теряет людей, но я даже не имел понятия, насколько всё плохо!
Он уставился на облако, колеблющееся у земли. Светила полная луна; туман тоже светился, странно и обманчиво ярко. Однако большинство газовых ламп не работало, на улицах лежали глубокие тени, и видимость была намного хуже, чем казалась. Подошел сержант Киллер, встал рядом с ним и заметил:
– Не одно, так другое, командор.
– Вы о чем?
– Туман, сэр. С начала бунта на улицах почти нет паросипедов, многобусов и паролошадей, но пара меньше не стало. Откуда же он берется?
– Хм-м… хороший вопрос, сержант!
– Пар, конечно, смешивается с дымом от пожаров, и мы получаем этот грязно-серый суп. Но на этой улице большинство пожаров давно догорели. Так что вопрос, командор, откуда всё это идет?
Кришнамурти вдруг понял, что его дыхание превращается в облако.
– Разрази меня гром! – воскликнул он. – Как же я не сообразил? Погода меняется!
– И ползет на нас, – сказал Киллер. – Жара закончилась как раз вовремя, но, похоже, это изменение принесет нам «лондонский особый»!
– Смог! – сплюнул Кришнамурти. – Только его нам и не хватало!
Послышался рокот приближающегося винтостула.
– Кто-то из вашего взвода? – спросил Киллер. – Он сильно рискует, командор!
– Нет – пока остается по эту сторону кордона. Мы на самом краю опасной зоны. Вот если он перелетит нас и окажется над Стрэндом… – Он указал рукой в землю.
– Эй! Он садится! – крикнул Киллер.
Туман расступился, и люди стремглав бросились в стороны от винтостула, падавшего как камень, но притормозившего буквально за пару секунд до того, как он коснулся булыжников и застыл на мостовой. Из машины выбрался человек в темных очках, одетый в форму Летного взвода, и подбежал к Кришнамурти.
– Здравствуйте, сэр, – сказал он, отдавая честь.
– Здравствуйте, Миллиган. Что нового?
– Боюсь, ничего хорошего, сэр. К востоку отсюда бунт разгорелся еще больше. Английский банк горит. Но и этого мало: волнения быстро приближаются к Ист-Энду.
– Черт побери! – прошептал Кришнамурти, снял шлем и помассировал виски. Если сумасшествие достигнет перенаселенного «Котла» – воистину разверзнется ад: бунтующий Ист-Энд уничтожит Лондон.
– Миллиган, соберите все патрули на севере и на западе и присоединяйтесь к восточным. В случае необходимости летите низко и открывайте предупредительный огонь по бунтовщикам. Если понадобится, стреляйте по ногам! Задержите их любыми способами, хотя бы ненадолго!
– Слушаюсь, сэр.
Миллиган подбежал к машине и пристегнулся. Мотор заревел, в воздух поднялся конус пара, и винтостул исчез в тумане. Внезапно рев лопастей затих, наступила мертвая тишина, машина выпала из облака и ударилась о мостовую. Кришнамурти схватил сержанта Киллера за руку и с ужасом посмотрел на него. Они побежали к обломкам, к ним присоединились констебли. Прежде чем удариться о землю, винтостул перевернулся. Под ним лежал Миллиган, искалеченный и мертвый. Не говоря ни слова, Кришнамурти присел на корточки и закрыл ему глаза.
– Что произошло? – спросил Киллер.
– Похоже, наш враг расширил зону, опасную для полетов.
– Будь я проклят, – пробормотал сержант, – они узнали, что мы здесь!
Кришнамурти поглядел на Стрэнд.
– Черт побери! – еле слышно прошептал он. – Давай, Суинберн! Поторопись!
Чарльз Дойл был мертв – и знал об этом. Лишь благодаря силе воли русской ведьмы его тело еще ходило, а дух сознавал себя. В его мертвом мозгу вибрировали и бились ее слова: «Освободитесь! Сбросьте свои цепи! Поднимитесь и опрокиньте!» Слова входили в него, усиливались внутри, словно он был линзой, а потом излучались вовне, касались других астральных тел и перепрыгивали дальше. Если бы он только мог прижать руки к ушам и перестать слышать этот голос!.. Крылатый коротышка затрепетал прямо у его лица и запел:
– Приготовься!
Он попытался отогнать эльфа, но его руки то ли онемели, то ли дематериализовались. Одна его часть сворачивалась и извивалась над Стрэндом недалеко от Флит-стрит, другая тащилась по мостовой вдоль Кингзуэя. Дойлом овладел ненасытный голод. Он хотел не пищи, и даже не выпивки – нет: он страстно желал выпить жизнь!Сколько же времени длятся его муки? Сколько возможностей он упустил? Всю жизнь он был так осторожен и так боялся совершить ошибку, что неделал вообще ничего, ища, вместо этого, утешения в бутылке. А теперь – слишком поздно!
– У меня была жизнь, но я не жил! – завыл он. – Я хочу назад! Пожалуйста! Не дай мне умереть вот так!
Его сознание отметило впереди какую-то фигуру. Она двигалась сквозь туман; он чувствовал ее тело, чувствовал жизнь, переполнявшую ее. За ней были и другие, но эта была ближе. Он должен взять ее! Непременно взять!
Труп прыгнул вперед, вытянул руки и изогнул пальцы. Издали послышался крик:
– Констебль Тэмуорт! Назад! Не отделяйтесь от отряда, черт побери!
Детектив-инспектор Честен посмотрел на карманные часы. Без десяти три ночи. Он чувствовал себя усталым. Ему нравилось быть полицейским главным образом потому, что он прекрасно справлялся со своей работой, но временами его тянуло заняться садоводством, которое он считал своим призванием. В юности он мечтал стать садовником-декоратором, но его отец, один из первых питомцев Роберта Пила, [169]169
Роберт Пил (1788–1850) – выдающийся британский политический деятель, основатель лондонской муниципальной полиции (1829). Именно в честь Боба Пила британских полицейских называют «бобби». – Примеч. перев.
[Закрыть]настаивал, чтобы сын пошел по его стопам, и не хотел слышать ни о чем другом. Честен не держал обиды на старика: в полиции его уважали – надежная работа с хорошими перспективами, и еще любящая молодая жена, которую он повстречал, расследуя убийство. Он сумел купить дом с большим садом, и, к зависти соседей, на его великолепно подстриженных лужайках росли самые красивые цветы. Интересно, какой бы стала его жизнь, если бы он не послушался отца? Он вспомнил, как сэр Ричард Фрэнсис Бёртон однажды сказал ему:
– После того как Эдвард Оксфорд, которого называли Джеком-Попрыгунчиком, изменил время, истинное будущее стало недостижимым, хотя и не перестало существовать. Представьте себе: вы находитесь на перекрестке и выбираете дорогу «А». Дорога «Б» не исчезла – но вам по ней не пройти: нет пути назад, если, конечно, у вас нет машины времени.
Не означает ли это, что там, в ином будущем, есть Томас Манфред Честен, садовник-декоратор?Он надеялся на это. Очень утешительная мысль.
Без десяти три. Часы встали. Он тряхнул их и недовольно поцокал языком. Прошло точно не больше нескольких минут. И до сигнала еще по меньшей мере час. Его люди нервничают, он – тоже. Кингзуэй исчез из виду, поглощенный густым туманом, который вернулся в Лондон. Шатающиеся по нему фигуры стали невидимыми и казались теперь еще более жуткими и угрожающими.
– Мертвые «развратники»… – в сотый раз пробормотал он. – Чертовски странно!
Подошел констебль и молча указал на свою команду. Честен взглянул и увидел трех призраков, крутящихся возле них. Полицейские пытались поразить их дубинками, но безрезультатно.
– Прекратить! – приказал он. – Трата времени! Берегите силы!
Они перестали, но внезапно лицо одного из них исказилось яростью:
– Не говори мне, черт побери, что я должен делать! – крикнул он.
– Констебль Тэмуорт! Успокойтесь!
– Сам успокойся, ты, маленький наглый позер! Кто ты такой, чтобы отдавать мне приказы?
– Ваш командир!
– Нет, приятель! Нет у меня командиров, кроме Тичборна!
Честен вздохнул и обернулся к другому полицейскому:
– Сержант Пайпер, дубинка – ваша, голова – Тэмуорта. Быстро!
Пайпер кивнул и снял с пояса дубинку.
– Хрена выкуси! – крикнул Тэмуорт и бросился в туман.
– Констебль Тэмуорт! Назад! Не отделяйтесь от отряда, черт побери! – крикнул Честен. Ему ответил булькающий вой. Трое полицейских отделились от кордона и бросились к нему.
– Нет! Мендерс! Карлайл! Пэттерсон! Назад!
– Но, сэр, он попал в беду! – запротестовал Карлайль и нырнул в туманную пелену. Честен обернулся к основному отряду и проревел:
– Оставаться на месте! Только двиньтесь – я вам все кишки выпущу! Пайпер, за мной!
Он стиснул зубы и нырнул в смог. Пройдя несколько шагов, он увидел, как Мендерс поднял и направил на кого-то револьвер, потом нажал на курок и выругался:
– Заклинило, чертова железяка!
Он посмотрел туда, куда направился констебль, и увидел Тэмуорта, распростертого на земле. Мундир и рубашка были разодраны, под ними открывался растерзанный живот. Рядом с ним сидел на корточках человек в очках: худой, бородатый и безусловно мертвый; внутренности полицейского он раздирал руками. Труп поглядел вверх, застонал и встал. Кишки стекли с его рук и упали на булыжники.
– Прошу прощения, – сказал он, – мне нужна жизнь!
– Пресвятая Богородица! – воскликнул Мендерс и запустил в труп револьвер; тот отскочил от лба бородача.
– Бесполезно, – прошептал сержант Пайпер, – чертова покойника невозможно убить во второй раз!
– Пайпер, оставайтесь со мной! – скомандовал Честен. – Все остальные – за кордон! Немедленно! Это приказ!
Мендерс сглотнул, нерешительно кивнул и стал отходить от бородача, который покачивался на месте, не зная: то ли продолжать стоять, то ли упасть на землю и сдаться.
– Чертов покойник! – повторил Пайпер. – Но движется неплохо!
Хорошо одетый труп с цилиндром на голове внезапно вынырнул из смога позади них, схватил Мендерса за плечи, вцепился зубами ему в горло и уволок обратно в туман. Констебль Карлайл, увидев смерть товарища, пронзительно закричал, нащупал полицейский свисток, сунул его в рот и дунул несколько раз. Раздался тревожный переливчатый свист.
– Сигнал, – объявил констебль Лэмпуик.
– Не может быть, – рявкнул Траунс, – слишком рано!
Он и его люди стояли около дымящихся остатков паба «Старый Чеширскiй Сыръ»,который вчера сгорел дотла. Бунтовщики любили не только пить в тавернах, но и поджигать их. Судя по вони, в этом случае они смешали оба занятия с катастрофическими для себя результатами.
– Но вы только послушайте свист, сэр: это не может быть ошибкой!
– Констебль Лэмпуик, мы ждем мистера Суинберна, который появится с моста Ватерлоо, так что сигнал должен последовать после его приезда. И мне кажется, что тот, кто свистит, находится вместе с командой детектива-инспектора Честена на Кингзуэе.
Траунс переступил с ноги на ногу, снял котелок и сильно ударил по нему. Что-то не в порядке! Потом надел обратно. А что, если он ошибается?
Свист вдалеке прекратился.
– Японский городовой! – тихо пробормотал он. Что же делать?.. Траунс на мгновение замер. Потом мигнул. Человек из Скотланд-Ярда обернулся к своим людям и проревел:
– Вооружайтесь, парни: мы начинаем! Действуйте очень осторожно: здесь вам не атака чертовой Летной бригады, понятно?
– Да, сэр! – ответило множество голосов.
Полтораста полицейских вынули револьверы Адамса, [170]170
В описываемое время револьверы Адамса только поступили на вооружение и были большой новинкой.
[Закрыть]отстегнули дубинки и медленно последовали за Траунсом в туман.
– Вы слышали, командор? – спросил сержант Киллер.
– Да. Но – раньше времени, далеко оттуда, где надо, и не в том направлении! – ответил изумленный Кришнамурти.
– Это всё смог, сэр: вы же знаете, как он искажает звуки.
– Хм-м!..
Командир Летного взвода никак не мог перестать думать о Миллигане. Он дружил с ним, знал его жену и ребенка. Зрелище его смерти, мгновенной и бессмысленной, потрясло его до глубины души. Он вздохнул и загнал мысль о смерти пилота в самый дальний уголок сознания: первым делом – долг.
– Наверное, что-то случилось, – пробормотал он. – Идти на Стрэнд сейчас? Или ждать условленного момента?
– Может быть, это и есть условленный момент, – предположил Киллер, – просто он настал раньше, чем ожидалось?
Кришнамурти прищелкнул языком, на время погрузился в раздумье, а потом обратился к своей команде:
– Подождем еще. Приготовиться! Полная тишина! Держите ушки на макушке и будьте готовы двинуться в любой момент!
– Прекратите чертов свист!
Констебль Карлайл остановился.
– Вы, конченый идиот! – проворчал детектив-инспектор Честен, подойдя к подчиненному. – Вы только что разрушили весь…
Он оборвал себя, увидев конец шпаги, торчащий из груди констебля. Потом шпага скользнула обратно и исчезла. Хлынула кровь. Свисток выпал изо рта Карлайла и, звеня, покатился по дороге; за ним упал полисмен. Теперь стал виден вынырнувший из тумана: «развратник», конечно, но умерший по меньшей мере три дня назад. Нижние конечности, наполненные трупной жидкостью, резко выпячивались из-под одежды. Разбухшие ладони держали шпагу; трость, в которой она находилась, напоминала загнившую сырую сосиску. Кожа была цвета земляных червей, нижняя губа свисала до подбородка, глаза перевернулись и утонули в глазницах.
– Офэнь извините, – прошепелявил он, – мне увасно неудобно!
В очередной раз Томас Манфред Честен решил, что хочет проводить больше времени, занимаясь своим садом.
– Добавить розовых георгинов, – пробормотал он, подумав о небольшом участке земли рядом с нижним краем сада, и вытащил револьвер. – И, быть может, желтых ноготков… – Направил револьвер в лоб мертвецу. – …И голубую герань. – Нажал на курок. Револьвер заело. Честен вздохнул, убрал его в карман и поднял дубинку. – Или одни ноготки? – Шагнул вперед, выбил рапиру и стал дубасить труп по голове, пока в стороны не полетели белые кости, черная запекшаяся кровь и серые мозги. Кадавр упал на камни и остался лежать, изредка подергиваясь. – И перегной, – пробормотал Честен, – в нем весь секрет!
– Сэр! – раздался голос за спиной. Обернувшись, Честен увидел Пайпера и Пэттерсона: они отступали еще перед несколькими трупами, вынырнувшими из смога.
– Все вперед! – крикнул он своему отряду, стоявшему за кордоном. – Револьверы не работают: бейте дубинками! По головам! Изо всех сил! Крушите черепа!
Честен и Траунс осторожно вели своих людей к центру Стрэнда: один отряд наступал с севера, второй – с востока. Как только обе группы вошли в сгустившийся туман, перед ними появились ходячие мертвецы с обнаженными шпагами в руках; все они были хорошо одеты, любезны и безупречно вежливы.
– Я в ужасе! – сокрушенно сказал один из них, погружая палец в глаз констебля. – Я веду себя совершенно подло и приношу мои искренние соболезнования!
– Ой! – воскликнул другой, втыкая меч в живот полицейского. – Какая жуткая история!
– Всё это чрезвычайно непристойно! – заметил третий, вытаскивая из чьего-то рта кусок плоти. Он посмотрел на человека в мундире, прижавшего руки к вырванному горлу: – Надеюсь, вы не будете считать меня невежей?
Констебли размахивали дубинками, крушили черепа, расплескивали безжизненные мозги, но враги превосходили их числом, и под руку постоянно лезли призраки. Они появлялись и исчезали, иногда почти твердые, иногда еле заметные, и всякий раз полицейские поблизости хватались за голову от боли. Некоторые из них внезапно переходили на другую сторону и, с криком «Тичборн!», набрасывались на своих товарищей. Полицейские дубинки били по головам полицейских. Извинялись не только «развратники». Битва становилась всё ожесточенней.
– Парни, не отступайте! – крикнул Траунс. – Покажем им, где раки зимуют!
Из тумана вышел стройный, модно одетый труп и дружески заявил:
– Голубчик, не будете ли вы против, если я заберу вашу жизнь? Похоже, я потерял свою. Это было так неосторожно с моей стороны!
– Ох, канал бы ты отсюда, нелепая твоя задница! – проворчал детектив. Уклонившись от шпаги «развратника», он с силой ударил его в голову. Денди закачался и запротестовал:
– Омерзительное представление, батенька! – Детектив ударил его снова, денди упал на колени. – Ведь это же не крикет, в самом деле!
– Заткни свою гребаную пасть! – прошипел Траунс и раздробил «развратнику» череп. Тот упал на камни и слабо задергался. Из тумана вынырнул Честен и приветственно кивнул.
– Сзади! – крикнул Траунс. Честен нагнулся, шпага прошла прямо над ним. «Развратник», державший ее, оказался трухлявым кадавром: похоже, это был один из первых живых мертвецов. Он него несло, как из могилы, и когда детектив-инспектор ударил его в подбородок, голова слетела с плеч и размазалась по булыжникам, как перезрелый лимон; вслед за ней повалилось тело. Честен обернулся, сморщив нос от отвращения.
– Где Суинберн? – спросил Траунс.
– Не знаю.
– Неужели сигнал был слишком рано?
– Да. Один из моих людей запаниковал.
– Черт побери!
– Моя ошибка.
– Очень сомневаюсь. Не вини себя. Как полагаешь: продержимся до его прихода?
– Выбора нет. От этого зависит Бёртон.
Траунс утвердительно хмыкнул, отступил от своего товарища, схватил дубинку обеими руками и ударил прыгнувшего на него «развратника» по уху. Труп упал на булыжники. Детектив взгромоздился ему на грудь и ударил в подбородок следующего. Голова мертвеца отлетела назад, потом качнулась вперед и встретила сокрушительный удар в лоб. «Развратник» попытался схватить детектива за руку, но промазал, и дубинка, описав дугу, ударила по его телу; затрещали кости.
– Ло… – крякнул Траунс, вкладывая в четвертый удар всю свою силу, – …жись!
«Развратник» закачался и упал. Раздался громкий треск – на детектива-инспектора обрушились ошметки плоти и куски костей. Он оглянулся и увидел, как падает безголовый труп. Рядом с ним стоял констебль Лэмпуик, держа в руках окровавленную дубинку:
– Извините, сэр, он собирался прыгнуть на вас.
– Очень признателен. Но всё равно утром пошлю тебе счет за стирку.
Констебль улыбнулся. Внезапно его лицо исказилось от боли, он схватился за голову, потом поднял дубинку и заорал:
– Не виновен! Тичборна засудили! Ты, подонок!
Затем он обрушил дубинку на голову Траунса. Детектив отпрыгнул назад, избегая удара, споткнулся о труп, упал, перекатился, опять вскочил на ноги и бросил дубинку в Лэмпуика. Она ударила констебля аккурат промеж глаз – тот упал на землю и замер, потеряв сознание.
– Прости, сынок!
Тем временем Честен подобрал вторую дубинку и, скользя под руками трупов, лупил своих соперников обеими по коленям. Те падали, а пять констеблей, которые шли следом, доканчивали дело, сплющивая черепа. Бой теперь напоминал размеренную рутину: увернулся – наклонился – хрясть! хрясть! – готов.
– Зимние жасмины, – объявил Честен. – Очень веселые.
Увернулся – наклонился – хрясть! хрясть! – добил.
– Возможно, глициния. И плющ для ограды.
Астральное тело Чарльза Альтамона Дойла проплыло сквозь смог и смешалось с людьми командора Кришнамурти. Некоторые замахали на него дубинками, на что он не обратил внимания, зато другие, похоже, услышали голос, наполнявший то малое и разреженное вещество, которым он обладал.
– Восстаньте! – кричал голос. – Обратитесь против ваших угнетателей!
Они схватились руками за голову, вздрогнули и обрушились на своих товарищей. Началось сражение. Другая часть Дойла находилась на пересечении Стрэнда, Олдвича и Ланкастер-плейс, прямо у моста Ватерлоо. Несмотря на яму в щеке, которую оставил удар дубинки, он всё еще двигался и был голоден. Он не мог сопротивляться жажде – жажде чужой жизни!
На него бросился полисмен и ударил по лбу. Дойл быстро сдвинулся в сторону, и удар пришелся в плечо. Он ничего не почувствовал, хотя услышал треск сломанной ключицы. Тогда он одной рукой перехватил запястье, а другой ударил его в локоть, который сломался с неприятным треском. Полицейский заорал от боли. Дойл отпустил руку, вцепился пальцами в его шею и начал давить. Крик прекратился.
– Отдайте мне вашу жизнь, – простонал Дойл. – Пожалуйста!
Услыхав звуки боя на краю Трафальгарской площади, Кришнамурти приказал своим людям наступать. Небольшие отряды полиции на севере и на юге Стрэнда тоже услышали, что сражение усиливается, и нырнули в туман. Дубинке Кришнамурти пришлось лишить сознания уже пятого констебля. Привидения кишели повсюду; командор чувствовал, как они пытаются внедриться в его сознание и подчинить своей воле. Головная боль стала почти нестерпимой.
– Выполняй свой долг, старина, – посоветовал он самому себе, – наплюй на этих чертовых призраков!
Кришнамурти постоянно терял людей, но пока под его командой всё еще оставалась немалая сила, и он направил ее в конец Ланкастер-плейс. Теперь из смога стали появляться «развратники» со шпагами. Они успели убить пятерых полицейских, прежде чем командор сообразил, что ни один револьвер не работает и что единственный способ избавляться от ходячих мертвецов – это разбивать им головы.
Командир Летного взвода забыл о своей головной боли и начал мстить за Миллигана. Его отряд пробивался всё дальше. В самой гуще кровавой резни он заметил Траунса, который дико крушил всё вокруг, и Честена: тот тщательно разбивал монстрам ноги. Кришнамурти сообразил, что все три группы полицейских наконец встретились, как и планировалось. Однако, в отличие от Честена с Траунсом, он не знал, что сигнал к началу боя был подан по ошибке, и полицейские вошли на Стрэнд значительно раньше условленного срока. Только сейчас, когда отряды полиции соединились, он понял, что всё пошло совсем не так, как ожидалось: здесь должен был быть Суинберн, а полиция должна была контролировать положение и раздавить оппозицию. Ничего из этого не вышло.
– Держись! – выдохнул он. – И надейся, что поэт вот-вот появится! – Накинувшись на очередного «развратника», он прошептал: – Вот же чертов поэт!
Мимо прошел Честен, размахивая дубинкой. Кришнамурти отчетливо расслышал слова своего начальника:
– Петунии.
– Вы сказали Тичборн, сэр? – спросил он.
– Нет, командор. С вами всё в порядке?
– Да, сэр.
– Отправляйте их в ад!
Кришнамурти кивнул и вздрогнул. Голова взорвалась от боли.
– Извините меня, – раздался изысканный голос. Командор обернулся: рядом с ним стоял «развратник». – Дружище, ты случайно не знаешь, как это делается?
Командор отступил назад.
– Что?
«Развратник», умерший, судя по виду, не так давно, сказал:
– Дело в том, что у тебя есть жизнь, а у меня, к сожалению, нет. Значит, к еще большему сожалению, я должен забрать твою. И я никак не могу понять: где мне искать ее после того, как я проткну тебя вот этим? – Он показал Кришнамурти рапиру. – Ты можешь посоветовать что-нибудь?
Командир летного взвода уставился на кончик рапиры, находившийся в трех дюймах [171]171
7,6 см.
[Закрыть]от его лица.
Бум!.. Внезапно голова «развратника» отлетела в сторону, рапира выпала из его рук, тело сложилось.
– Черт побери, здесь не дискуссионный клуб, командор! – проворчал Траунс, вставая на лежащий ничком труп. Потом он снова нырнул в туман, выкрикивая приказы и ободряя своих людей. Кришнамурти смотрел, как он идет.
