Текст книги "Земля любви"

Автор книги: Мария Соареш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 11

Франческо был озабочен падением цен на кофе, его кли¬енты всё чаще просили кредитов, и пока он никому не отка¬зывал. Но как человек дотошный и въедливый, он решил посмотреть сам, что делается на местах, и под предлогом поездки в своё самое дальнее имение отправился, собирать информацию, взяв с собой и Марко Антонио.

– Ты должен вникать в наше дело с самых разных сторон, – сказал он сыну, – финансист – это тот, кто понимает, откуда берутся деньги и и куда они деваются.

Жулиана встревожилась, узнав о поездке. Ей не хотелось оставаться наедине с Жанет, тем более, что она чувствовала: родов можно ждать со дня на день.

– Я постараюсь успеть, – шепнул ей Марко Антонио, почувствовав её тревогу.

– А я постараюсь потерпеть, – вымученно улыбнулась Жулиана.

В последнее время она неважно себя чувствовала и всё больше лежала.

Мужчины уехали, и в женском царстве наступило зати¬шье.

– Пора, мне кажется, звать акушерку, – дня через два сказала Мариана хозяйке.

– Ещё чего! – пренебрежительно отозвалась та. – Сами справимся! Ты что, родов не примешь?

– Приму. – покорно согласилась Мариана.

Ни разу в жизни не перечила она доне Жанет и поэтому, до сих пор жила в доме Мальяно, распоряжаясь всеми ос¬тальными слугами.

– А если что-то будет неблагополучно? – тем не менее, забеспокоилась она. – Хозяин нам не простит, если узнает.

– Не раздражай меня! – сердито бросила дона Жанет. – По мне, так лучше бы этого ребёнка и вовсе не было! Как только подумаю о нём, так вся киплю от злости! Чтобы главным наследником семьи Мальяно стал ублюдок, настоящий ублюдок! И в его руках окажутся судьбы настоящих наслед¬ников, детей моего сына! Да как он смеет вообще чем-то распоряжаться в этом доме?

Дона Жанет словно бы уже видела перед собой неугод¬ного ей молодого человека, который обижал её кровных внуков. Это видение преследовало её, вызывая всё большую ненависть к тому, кто ещё даже не появился на свет.

За стеной застонала Жулиана.

– Кажется, началось! – встрепенулась Марина, заволновавшись так, как волнуется каждая женщина, оказавшаяся в непосредственной близости от свершающегося таинства.

Она заторопилась на кухню, распорядилась поставить на горячую плиту ведра с водой, проверила в шкафу, много ли у неё чистых салфеток, и только потом поднялась наверх к Жулиане.

– Ну как ты? – спросила она, ободряя её улыбкой.

– Было больно, но уже прошло, – отвечала та.

– Скоро снова начнётся, – пообещала Марина, – Наберись мужества и терпи, потом покричишь и родишь сыночка.

Но первые роды есть первые роды, они длятся долго, изматывая нервы, отнимая силы. К тому времени, когда нужно было трудиться всерьёз, помогая малышу появиться на свет, Жулиана едва дышала. От боли у неё закатывались глаза, в голове мутилось, она едва не теряла сознание, но Мариана была настороже, она бдительно следила за продвижением ребёнка и чем могла, помогала ему.

Жанет стояла в стороне и внимательно следила за происходящим.

Последние неимоверные усилия, последняя пронзающая боль, и Мариана, держа с торжеством ладненького младенца и готовясь дать ему с довольной улыбкой шлепка, чтобы заорал погромче, вдруг почувствовала, что малыша у неё забрали. Мало того, чуть ли не зажали ему рот, так что вместо великолепного отчаянного рёва, с каким человек появляется на свет, раздался какой-то жалобный писк.

Жанет быстрыми шагами вышла из комнаты, и за ней торопливо выбежала Мариана.

– Обмой его, заверни и быстро увози из дома! Ребёнок родился мёртвым, – заявила Жанет.

Вот тут-то младенец и закричал, всем своим существом протестуя против высказанного мнения.

– Куда? Зачем? – принялась спрашивать Мариана. – Он такой хорошенький.

– Или ты немедленно отвезёшь его в сиротский приют при монастыре, – прошипела Жанет, – или я утоплю его как котёнка!

При этом выражение лица у неё было такое, что Мариана торопливо подхватила крошку и побежала с ним вон, опасаясь, как бы не случилось с ним чего похуже. Она растолкалаДамиао, тот запряг лошадей, и, смотря на утренние бледнеющие звёзды и не пытаясь прочитать по ним судьбу того, кого она держала на руках, Мариана поехала к монастырскому приюту. Малыш заливался плачем, Дамиао гнал лошадей.

Запеленатого младенца Мариана положила на колесо судьбы и дождалась, когда из окошечка напротив высунулась рука, повернула колесо и забрала внутрь оказавшийся напротив окна свёрточек.

Мариана перекрестилась и поехала обратно. Войдя в спальню роженицы, она увидела сидящую у изголовья скорбную Жанет и плачущую Жулиану.

– Дайте мне моего маленького, – рыдала Жулиана, – я отогрею его! Я его спасу! Он не может умереть! Не может! Не может!

– У него обвилась пуповина вокруг шеи, – монотонно повторяла Жанет, – мне так жаль, что твой мальчик родился мёртвым!

До конца своих дней запомнит Мариана эту ночь, когда несчастная Жулиана металась с рыданиями по постели, ненадолго затихая и потом снова заливаясь слезами. Страдания молодой матери надломили что-то в Мариане, и она впервые за долгие годы, проведённые в этом доме, поглядела на безразлично сидящую Жанет с ненавистью.

Разумеется, очень скоро у Жулианы поднялась температура, и несколько дней она пролежала в горячке. А когда пришла в себя, спросила:

– Его уже похоронили? Где могилка моего мальчика?

– Мариана отвезла его в монастырь, – кисло проговорила Жанет, – мы так растерялись. Твоя жизнь была в опасности. Мы боялись, что тебе станет ещё хуже!

Жанет тоже стало не по себе от настойчивых вопросов итальянки. Такая ловкая, как ей казалось поначалу, выдумка от этих вопросов становилась сродни преступлению, и преступницей была она, Жанет. Но она ни о чём не жалела. Всё образуется, всё уладится, ведь как-никак она, одна из всего семейства сумела позаботиться о достоянии Мальяно!

Бедная Жулиана боясь, что её крошечный сыночек остался без христианского погребения, рисовала себе всякие ужасы.

– Бедный мой маленький мальчик! Как же ты там один, без мамочки? – шептала она беспрестанно.

Приехавшие Франческо и Марко Антонио были потрясены случившимся. Марко Антонио чуть ли не со слезами на глазах заторопился к Жулиане.

Увидев мужа, она опять разрыдалась, а он, крепко прижав её к себе, твердил:

– Мы потеряли нашего мальчика! Какая беда! Какое несчастье!

– Что ты сделала с ребёнком, Жанет? – приступил с вопросами к жене Франческо. Он сразу почувствовал, что дело тут нечисто. Если бы ребёнок умер, Жанет не отказала бы ему в христианском погребении, наоборот, церемония была бы необыкновенно торжественной и пышной, потому что доставляла бы ей истинное наслаждение.

– Не могла же я похоронить его у нас в саду, – ответила она. – Я была в отчаянии, и единственное, что пришло мне в голову, – это отвезти его в монастырь. Там бедняжку и похоронили.

По лицу жены Франческо понял, что ничего от неё не добъется, и сердито пробормотал:

– Хорошо! Допустим! До поры до времени оставим это!

Потом он поднялся к Жулиане, присел возле обнявшихся молодых и сказал:

– Доченька, твой отец был очень сильным человеком, ты в него, и ты сделаешь шаг навстречу жизни. Плачь, пока не высохнут слёзы, а потом иди навстречу жизни, потому что ты – живой человек!

Через несколько дней Жулиана встала с постели и сразу же отправилась к Дамиао: уж он-то должен был сказать ей, куда они отвезли её сыночка. Дамиао рассказал ей про колесо судьбы и солгал, что не слышал от малыша ни звука, пока вёз его в монастырь.

– Поедем туда! – воскликнула Жулиана. – Сёстры скажут мне, где они похоронили моего мальчика!

– Он жив, твой мальчик! Он жив! – вскричала Мариана. Она была не в силах больше выносить эту муку, она не могла больше скрывать правду, тем более что Жулиана узнала бы её и сама через час или два. – Можешь проклинать меня до конца своих дней, потому что я отвезла твоего сыночка к монахиням, но он был жив.

– Я так и чувствовала, так и чувствовала, – сбивчиво, торопливо заговорила Жулиана, словно бы даже не удивившись счастливой новости. – Я ведь слышала его крик. Поедем быстрей. Заберём его оттуда!

Она говорила это, но сама не верила твоим словам, не верила, что через несколько минут будет держать сына в своих объятиях.

Дамиао не мог отказать ей. Жулиана ехала и всю дорогу молилась, но сердце сжималось больно-больно, и она не чувствовала никакой радости.

Материнское сердце – вещун: в приюте её ждали печальные новости.

– Посмотрите сами, может быть, вы найдёте своего сына, – предложила ей благообразная монахиня, услышал сбивчивый рассказ Жулианы, и провела её в детскую комнату.

– Но, я же, не видела его, не держала на руках, как же я его знаю? – чуть не заплакала Жулиана.

– Он был такой беленький, такой хорошенький, – вступила в разговор Мариана, моля Бога, чтобы малыш нашёлся, и с её души сняли этот тяжкий грех.

– Нет, сейчас у нас только маленькие негритята и мулатики, – сказала монахиня. – Белые дети очень редко попадают к нам, и их сразу усыновляют. Вот был такой один недели три назад.

– Это он и есть! – воскликнули в один голос Мариана и Жулиана. – Скажите, где он? Что с ним?

Оказалось, что его усыновила и зарегистрировала как своего состоятельная испанская пара. Едва найдя, Жулиана вновь потеряла сына. Мальчик Жулианы, хоть и был жив, но для неё был потерян навсегда. Передавая ребёнка с рук на руки, монахини стирали его прошлое, и не было случая, чтобы мать искала ребёнка, положенного на колесо судьбы.

Возвращаясь из монастыря, Жулиана сидела как каменная. Она помнила слова Франческо о необходимости сделать шаг навстречу жизни, но шаг этот она сделает, лишь уйдя из того страшного дома. Попав туда, она лишилась Матео, потом у неё украли ребёнка… Нет! Она не останется там больше ни секунды!

Между тем Мариана успела рассказать всё Марко Антонио, и он был потрясён поступком матери.

– Как ты могла? Как тебе такое в голову могло прийти? – повторял он в растерянности.

Жулиана прошла мимо него, даже не поглядев его сторону, она шла как слепая, никого вокруг себя не видя, и Марко Антонио понял, что случилось непоправимое.

– Мы с отцом тебя любим, Жулиана, – начал он. – Останься с нами.

Жулиана говорила отчёждённо, бесцветным голосом, словно бы самой себе. Но когда в комнату вошла Жанет, в глазах Жулианы блеснула такая ненависть, что, не схвати её за руку Марко Антонио, она бросилась бы на свекровь и растерзала ту, как это сделала бы разъярённая тигрица, у которой отобрали детёныша.

Напуганная Жанет вышла, прикрыв за собой дверь.

Жулиана вновь потухла и окаменела.

Марко Антонио отступился. Он ощутил своим любящим сердцем, понял рассудком, почувствовал кожей, что настаивать на чём-то в эту секунду – значит потерять Жулиану навсегда. Она была на грани жизни и смерти, разума и безумия, и нужно было сберечь это хрупкое равновесие, чтобы она осталась по эту сторону жизни.

– Я люблю тебя, – снова повторил он. – И буду ждать, чтобы ни случилось!

Жулиана двинулась к лестнице как сомнамбула и не спеша стала подниматься в комнату.

– Может она ещё и не уйдёт, – понадеялся Марко Антонио, – завтра мы вызовем врача, я снова буду за ней ухаживать…

Но Жулиана ушла. Когда? Куда? Никто не заметил. Наверное, выскользнула на рассвете серой тенью и пропала вместе с отступающей темнотой.

Узнав, что Жулиана ушла, Марко Антонио бросился ничком на кровать и застыл, словно мёртвый.

– Дурачок ты, дурачок, – начала своё утешительное слово Жанет, подходя к кровати сына. – Она же тебя не любила! И не полюбила бы никогда! Кто знает, сколько бы тебе пришлось растить ублюдков, если бы она осталась с тобой?… Нет её, и, слава Богу!

– Ты мне больше не мать! – истерически закричал Марко Антонио. – После того, что ты сделала, ты мне больше не мать! Убирайся отсюда!

– Может, это ты уберёшься из нашего дома вслед за своей итальянкой? – высокомерно спросила Жанет. – Может, и ты не можешь жить со мной под одной крышей?

– Оставь сына в покое! – яростно процедил вошедший Франческо. – Самое лучшее, что ты могла бы сделать, это уйти! Собрать свои вещи и уйти! Видит Бог, я долго терпел. Но и моему терпению пришёл конец!

– Не вам мне указывать, мужичьё, – с тем же высокомерием выговорила Жанет и проследовала к лестнице. – Я единственная среди низкопородного быдла, кто печётся о чести дома Мальяно. И не вам мне указывать, как мне поступать.

С этого дня жизнь в доме Мальяно разладилась окончательно. Марко Антонио снова начал пить и приходил домой под утро, едва держась на ногах. Франческо перебрался спать в комнату для гостей, а обедал, и ужинал на кухне. Никто больше не разговаривал с донной Жанет, но она по-прежнему приказывала накрывать себе обед в столовой и садилась одна за огромный стол, освещённый серебряными шандалами, и в торжественном молчании вкушала пищу.

Франческо улучил момент, когда Марко Антонио только собирался уходить из дома, и с укоризной сказал ему:

– Мне кажется, Жулиане не понравился бы твой образ жизни. Ты ведёшь себя не по-мужски.

– Моя мать… – начал Марко Антонио.

– Ответит сама за всё, что натворила. А тебе придётся отвечать за себя. Представь, что Жулиана вернулась, чем ты встретишь её?

Марко Антонио понурился. Отец был прав, как всегда, ему и самому было тошно на себя смотреть, но дорожка была такой привычной, такой знакомой…

– Мы должны найти малыша Жулианы, – тихо сказал Франческо, – и тогда она вернётся к нам.

– Вернётся к нам, – эхом повторил Марко Антонио.

Глава 12

Алтину наслаждался гостеприимством семейства Гумерсинду. Леонора баловала пострадавшего необыкновенно вкусными итальянскими вкусными итальянскими блюдами, а хозяин дома потчевал его вином. Алтину почувствовал себя как дома у своих новых родственников, проникся к ним самым искренним расположением и дружбой. Засидевшись как-то с Гумерсинду за стаканом вина, он вдруг вспомнил необыкновенно вкусный ужин и растроганно сказал:

– Жаль, что дона Мария уже легла, я бы поблагодарил её за то чудесное воспитание, какое она дала своей дочери.

Гумерсинду довольно улыбнулся.

– Да, дочки у нас хорошие, – согласился он, – мужья на них не жалуются.

– Как можно жаловаться, когда жена готовит такие макароны, да ещё с соусом. Я бы так и начал: сеньора Мария, вашу Паолу я полюбил как родную дочь. А уж как её любит мой Аугусту!…

– Какую ещё Паолу? – вскинулся Гумерсинду. – Мою дочь зовут Анжелика и никаких макарон она готовить не умеет. Бразильянки умеют готовить фасоль и кукурузу, а макароны любят итальянцы.

– Так она и есть итальянка, – добродушно подтвердил Алтину, – и Аугусту её очень любит, и макароны тоже.

– А мою Анжелику и фасоль? – грозно спросил Гумерсинду.

– Тоже очень любит, – кивнул Алтину. – Мой сын очень любит их обеих. Они обе замечательные женщины. И я тоже их очень люблю.

Гумерсинду не пришлось излишне стараться, чтобы выведать у своего свата всю правду о любовных шашнях зятя.

Алтинуто ли под влиянием винных паров, то ли от полученного удара камнем сделался болтливым донельзя и охотно рассказал обо всём: и о доме для Паолы, и о двойной жизни Аугусту.

Гумерсинду схватился за голову. Ну и счастье подсуропил он своей дочери, ну и муженька он нашёл!

На следующее же утро он отправился в Сан-Паулу, намереваясь поговорить с зятем по душам и всё ему высказать.

Он приехал так рано, что застал Аугусту ещё дома и немедля повёл зятя в ресторан завтракать, а там уж и выдал ему всё, что узнал от Алтину.

Аугусту понял, что отпираться бессмысленно, обругал мысленно отца и ссбя за то, что не послушался Анжелики, и не отправил старика в больницу, и понурил виновато голову.

– Эта связь началась задолго до моей женитьбы, – начал он оправдываться. – Я тогда и думать не мог, что встречу такое совершенство, как Анжелика. Я женился на ней и счастлив, но у меня есть обязательства и перед той девушкой, которая всем для меня пожертвовала, и как порядочный человек, я должен хоть какое-то время ещё содержать её. Я не могу допустить, чтобы по моей вине она страдала.

Аугусту говорил и сам с удовольствием себя слушал, выходило очень правдоподобно и убедительно.

Гумерсинду тоже слушал зятя с удовольствием, и мало-помалу смягчился.

– Дай мне адрес этой девушки, я должен познакомиться с ней и составить собственное мнение, – сказал он. – После этого я буду решать, достоин ли ты быть мужем моей дочери или нет.

Аугусту струхнул и немедленно дал тестю адрес Паолы.

Паола была немало удивлена, увидев у своих дверей почтенного господина приятной наружности. Ещё больше она удивилась, когда он отрекомендовался отцом её соперницы.

Надо сказать, что Гумерсинду был поражён красотой Паолы, её манерами, убранством дома.

«Никто бы перед такой не устоял», – честно признался он, но тем более ему захотелось оградить свою кроткую голубку от соперничества с этой обольстительной красавицей.

– Ваш адрес мне дал мой зять, – сообщил он, – и я пришёл сюда, потому что хочу сохранить брак моей дочери.

– Мне кажется, что я забочусь о том же самом, – с искренним вздохом сожаления сказала Паола. – Тихонько сижу в своём углу и довольствуюсь очень незавидным положением.

Гумерсинду вынужден был признать, что говорит она совершеннейшую правду.

– Так значит, вы настолько любите моего зятя, что согласны даже на такое незавидное положение? И он вас, значит, тоже?

– Ни он меня, ни я его, – с усмешкой ответила Паола. – Посудите сами, если бы он любил, то никогда бы не подверг меня сегодняшнему испытанию. А это испытание очень поколебало мою любовь к нему.

«Она не только красавица, но и умница, – подумал Гумерсинду. – Мой зятёк ей и в подмётки не годится, если бы она захотела, вила бы из него верёвки, но, видно, не очень-то он ей нужен!»

И ему опять стало обидно, что он нашёл для дочери такого мужа.

– Я рад был познакомиться с вами, и если вы назвали нашу встречу испытанием, то знайте, что выдержали его и можете рассчитывать на мою дружбу, разумеется, тогда, когда расстанетесь с Аугусту окончательно.

Паола улыбнулась и не сказала ни да, ни нет.

Но когда она осталась одна, то дала волю своему гневу: что он себе позволяет, этот жалкий адвокатишка! Что он себе думает?! Он так и будет унижать её? Неужели он полагает, что она намерена это терпеть?

Дверь скрипнула, и вошёл Аугусту. «Ходил вокруг дома, ждал, когда тесть уедет», – усмехнулась про себя Паола.

– Ну что? – торопливо заговорил он. – Видишь, в какую дурацкую историю втравил нас мой батюшка! Он, похоже, совсем разум потерял! Мне кажется, что тебе стоит на пару недель уехать на фазенду к родителям. Всё утрясётся, и ты вернёшься.

– А что, собственно, утрясётся? – поинтересовалась Паола.

– Ну как что? – пожал плечами Аугусту. – Весь этот переполох.

– Мне кажется, что разум потерял не твой батюшка, а ты, когда дал своему тестю мой адрес и позволил ему поехать ко мне! Такое не прощается!

– Да пойми, он был разъярён…

– И я самый лучший объект для его ярости, – возмутилась Паола.

– Да не в этом дело, – отмахнулся Аугусту. – Он мог оставить нас без наследства, а это дело серьёзное, ты сама понимаешь!

– Нет, не понимаю, – холодно ответила Паола. – Зато я поняла многое другое. Я никуда не поеду и отныне я такая же свободная женщина, как ты. Прошу, входя ко мне, стучаться и не сетовать,если застанешь у меня какого-нибудь знакомого.

– Ну, знаешь! Твоему знакомому я такое устрою, что небу жарко станет! – заявил Аугусту.

– Сначала устрой такое своему тестю, защищая меня, – ответила Паола и захлопнула перед его носом дверь.

Аугусту тут же отправился на конюшню и стал в сотый раз напоминать Жувеналу, которого приставил к Паоле, чтобы тот записывал, куда ездит его госпожа, чтобы докладывал, с кем она видится и куда ходит.

– И смотри, если у неё в доме появится мужчина – семь шкур спущу!

Гумерсинду поехал к Анжелике, теперь он чувствовал необходимость поговорить с дочерью. Если она несчастлива с этим краснобаем, то он немедленно положит всему конец: оснований более чем достаточно!

Выслушав отца, Анжелика побледнела.

– Розана как в воду глядела, – сказала она. – А я-то ей не поверила! – потом повернулась к отцу и произнесла твёрдо, решительно: – Я прошу тебя, папа, пусть всё останется между нами. Я люблю своего мужа и постараюсь сохранить наш брак. Мне кажется, что я сумею одолеть соперницу, а потом простить Аугусту его неверность. Ведь и маме было, что тебе прощать, а я не могу сказать, что вы несчастливы в семейной жизни.

Гумерсинду с изумлением посмотрел на Анжелику – вот это характер! А какая женская мудрость не по годам!

Он растроганно поцеловал её:

– Я тебя очень люблю, доченька, – сказал он, – и запомни, нет на свете мужчины без греха.

– Будет, – улыбнулась Анжелика.

И Гумерсинду ещё раз поцеловал её.

По дороге домой он невольно вспомнил Нану и, возможно, впервые порадовался про себя, что свободолюбивая негритянка не родила ему сына.

– От такой строптивой мне и сын не нужен, – вздохнул он и с облегчением подумал, что Матео у него теперь вместо сына, а скоро, глядишь, и внук появится. Подъезжая к фазенде, он совсем повеселел, радуясь своему благополучию.

Он не знал, что Матео вот уже второй час сидит рядом с Антенором, а тот рассказывает ему о Жулиане.

Антенор не зря провёл время в городе. Когда из разговоров с Дамиао ему стало ясно, что тот служит итальянке, в которую влюблён Матео, он не поленился всё про неё разузнать. И теперь не спеша, с остановками обстоятельно рассказывал о ней Матео.

Слушая его, Матео понимал, почему он так помнит её и так тоскует о ней: она носила под сердцем его ребёнка, она звала его, несмотря на своё замужество. В правдивость слов Антенора он поверил сразу, сердце ему сказало, что тот не лжёт.

История потрясла его. Он представлял себе несчастного младенца, оставшегося без отца и без матери. Представляя себе Жулиану, скитающуюся по дорогам, и сердце у него разрывалось от любви, боли и гнева.

– Она попала к каким-то зверям! – простонал он. – Бедная, бедная моя девочка! Сколько испытаний выпало на твою долю!

Он готов был бежать немедленно на поиски Жулианы, всё бросить и бежать. Он спросил:

– Кто тебе рассказал об этом? Может, он ещё что-то знает? Может, знает, где моя Жулиана?

– Вряд ли, – с сомнением покачал головой Антенор. – Дамиао всего-навсего негр, где ему знать, куда делась хозяйка.

– Дамиао? – переспросил Тизиу, который открыв рот, слушал рассказ Антенора, не проронив ни звука. – Ты сказал Дамиао?

– Да, а что тебя так удивило?

– А то, что ты порол когда-то негра по имени Дамиао, а теперь он, выходит, не чурается тебя? Что-то я в это не верю.

– Не веришь, потому что мал и глуп. Порол я его потому, что он провинился. Он и сам знает и не держит на меня зла.

– А я – держу! – вдруг со слезами проговорил Тизиу. – Я тебе никогда не прощу, что ты бил моего отца.

Антенор широко улыбнулся.

– А кто о тебе, дурачке, всё это время заботился? С тех самых пор, как ты появился на фазенде, только я о тебе и пёкся по старой памяти. А теперь отвезу тебя к отцу.

Тизиу замер, сам не веря своему счастью. Неужели он больше не сирота? Неужели он скоро обнимет своего дорогого папочку?

– Давай, давай, собирайся, – поторопил его Антенор.

Он был искренне рад неожиданному повороту судьбы. Поворот этот означал, что судьба к нему благосклонна. Разве сможет Дамиао отказать в чём-нибудь человеку, который вернёт ему сына? Разве одну только ненависть почувствует красавица Нана, увидев Антенора вместе со своим племянником?

– А мне нечего брать с собой, кроме самого себя, – засмеялся Тизиу.

– Тогда кончай жевать и поехали! Мы ещё успеем на вечерний поезд.

Хотел поехать вместе с ними и Матео, но он должен был предупредить об этом Гумерсинду.

«Я скажу ему: я еду искать сына! Он поймёт меня. Он должен меня понять!»

Матео вспомнил рассказ Гумерсинду. Упрашивая его жить с Розаной, тесть говорил:

– Пойми меня, Матео, всю свою жизнь я хотел иметь сына. У моей матери было слабое здоровье, она родила только одного ребёнка – меня. Когда мой отец умирал у меня на руках, он просил: роди мне внуков, много-много внуков. Он надеялся, что у меня ещё будут мальчики. Хотел, чтобы у плантаций, которые он мне оставлял, были хозяева. Когда родилась Розана, он не устроил праздника, так рассердился. А когда родилась Анжелика, то даже не захотел взглянуть на неё. Я сообщил ему, что снова родилась девочка, а он мне сказал:

– Утопи её! Сказал, разумеется, сгоряча. Но он никогда, ни разу в жизни не брал моих лочек на колени, не ласкал, не оказывал им внимания…

Голос Гумерсинду звучал в ушах Матео.

«Я скажу ему, что иду искать сына, и он меня поймёт». – снова подумал Матео.

Что скажет на это Розана, он как-то не думал.