Текст книги "Земля любви"
Автор книги: Мария Соареш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Дона Жанет приказала мне отнести мальчика в сиротский приют при монастыре. А Жулиане потом сказала, что её ребёнок родился мёртвым, что будто бы он был задушен пуповиной.
– Именно это мне и говорила сеньора Жулиана, – сказал Маурисиу, переведя взгляд на Жанет.
– Они обе врут, потому что были подругами! – не сдавалась та. – Мариана, ты свободна, можешь идти!
– Да, сеньора. Пойду, соберу свои вещи. С вашего разрешения.
Этим ответом она окончательно выбила почву из-под ног своей госпожи, а Маурисиу подвёл итог:
Надеюсь, вы понимаете, дона Жанет, что ваша версия случившегося вряд ли найдёт поддержку у судей – при наличии таких свидетельских показаний!
– Никто не вправе судить меня! – зло сверкнула глазами Жанет и вышла из гостиной.
– Я очень сожалею, – сказал Марко Антонио адвокату, – Мариана не лгала. И как ни горько мне это признать, в трагедии Жулианы повинна только моя мать.
– Не печальтесь, мой друг. Я постараюсь не предавать этот факт широкой огласке, – пообещал ему Маурисиу.
А разъярённая Жанет ворвалась тем временем в комнату Марианы:
– Предательница! Мерзавка! Тварь неблагодарная! Вот как ты отплатила мне за всё добро, которое для тебя сделала? Если дело дойдёт до суда – ты изменишь свои показания, или я тебя уничтожу.
– Мне очень жаль, сеньора, но я решила уйти из вашего дома, – ответила на это Мариана, вызвав ещё больший гнев Жанет.
– Решила уйти? Так убирайся вон! И чтобы я тебя больше никогда не видела, мерзавка!
Мариана, однако, задержалась в доме Мальяно до ночи, так как не могла уйти отсюда без того малыша, которого полюбила как родного сына и который здесь никому кроме неё, не был нужен.
Пробравшись тайком в детскую, она взяла на руки маленького Франческо, прижала его к себе и прошептала сквозь слёзы:
– Я никому не отдам тебя, мой сыночек! Мы уйдём отсюда вместе. Сейчас я только возьму самое необходимое, и мы уйдём. Подожди немного.
Оставив малыша в кроватке, Мариана принялась искать то, что считала необходимым для него.
– Где же те золотые монетки, что дал тебе дедушка? Вот они! Это принадлежит тебе по праву. А вот и свидетельство о рождении. Оно ещё сможет тебе пригодиться, правда? Ведь здесь написано, что ты – Мальяно…
Затем она вновь взяла мальчика на руки и, никем не замеченная, отправилась с ним в тот же монастырский приют, откуда его однажды привезли в дом Мальяно.
А Жанет, обнаружив на следующий день пропажу, заявила сыну:
– Я не собираюсь бросаться на поиски Марианы и тем более этого подкидыша. Он никогда не был и не будет моим внуком! Он не Мальяно! Мариана сделала нам большое одолжение, выкрав его. Пусть они оба исчезнут из нашей жизни навсегда!
Глава 26
Две недели, проведённые вместе с мужем в Сан-Паулу, пролетели для Марин как одно прекрасное мгновение. Никогда ещё она не чувствовала себя такой счастливой, и ей всё казалось, что это не явь, а сон – сладкий сон, из тех, какие снились ей в далёкой юности.
Жили они с Гумсрсинду в отеле, в одном из лучших номеров, которые доступны далеко не каждому постояльцу. Завтрак им подавали в номер, затем Гумерсинду отправлялся в город по делам, а Мария шла в какой-нибудь парк или сквер, прогуливалась там по аллеям, отдыхала на лавочках среди цветников и дивилась своей беззаботной жизни, о которой она даже никогда не мечтала.
Но, самое удивительное и прекрасное начиналось ближе к вечеру, когда возвращался Гумсрсинду и они шли в ресторан. Поначалу Мария там очень смущалась – ей казалось, будто все на них смотрят. А потом осмелела – с удовольствием пила редкие дорогостоящие вина, вкушала диковиные блюда и слушала своего Гумерсинду, который рассказывал ей о том, что успел сделать за день. Затем наступал самый волнующий момент: Гумерсинду приглашал её на танец, и она с замиранием сердца чувствовала, как его сильная нежная рука ложится ей на талию. От этого прикосновения у Марии всякий раз кружилась голова, пол уплывал из-под ног, но Гумерсинду легко и уверенно вёл её в танце – свою жену, свою надёжную, терпеливую подругу, всей жизнью выстрадавшую эти мгновения счастья.
Опьянённые вином и танцем, они поднимались в номер, и для них наступала ночь любви. Да, это была любовь! Они любили друг друга как в молодости, как в первые месяцы после свадьбы. Его страстные признания, на которые он не отваживался, даже в юности, будоражили кровь Марии, вскрывая в ней доселе неведомые и не востребованные прежде силы. В огне этой страсти сгорели без следа все прошлые обиды, и новый прочный сплав ещё крепче спаял сердца двух немолодых, но искренне любящих друг друга супругов.
Как драгоценный дар восприняли они это чистое и светлое чувство, вновь озарившее их жизнь. Мария вся светилась от счастья, а Гумерсинду летал как на крыльях. Он был прощён ею и чувствовал это, хотя они и не вспоминали о его прошлых грехах. И Мария тоже окончательно уверовала в то, что была и остаётся единственной любимой женщиной Гумерсинду.
Эта внезапная вспышка чувств оказалась прекрасным предлогом к переезду в Сан-Паулу. Все сомнения в правильности такого решения отпали сами собой. Особняк был куплен. Добротный, уютный, просторный – вполне подходящий для того, чтобы в нём начать новую счастливую жизнь.
Но прежде чем поселиться в Сан-Паулу, Гумерсинду и Марии надо было съездить в свой старый дом, на фазенду – собрать необходимые вещи, отдать кое-какие распоряжения по ведению хозяйства. И когда за окнами поезда показалась буйная зелень кофейных плантаций, сердце Марии защемило. Как-никак здесь, среди этих деревьев, прошла большая часть её жизни! «А что же должно твориться сейчас в душе Гумерсинду? – с тревогой подумала она. – Не жалеет ли он о том, что купил этот особняк, что поторопился с переездом?»
И Гумерсинду, угадав её мысли, ответил на них вслух:
– Не надо грустить, дорогая. Мы всё сделали правильно. Я ещё не стар, мне хочется попробовать себя в новом деле. А наша фазенда – в надёжных руках! Анжелика управляется там не хуже меня. Но самое главное, что ей нравится этим заниматься.
– И всё-таки ей трудно, бедняжке, – вздохнула Мария.
– Не забывай, это был её добровольный выбор. Очевидно, так и должно быть. Бог не дал нам сына, зато одарил нас такой дочерью, которая вполне заменяет сына.
Анжелике действительно нравилось жить вдали от большого города, на родной фазенде. Здесь и дышалось легче, и работа была не в тягость, а в радость. Разумеется, это непростое дело – управлять кофейными плантациями, изо дня в день думать об урожае, который надо не только вырастить и собрать, но ещё и выгодно продать. А кроме того, надо заботиться также и об огромном количестве людей, обрабатывающих плантации за ничтожную плату. По крайней мере, Анжелика считала это одной из важнейших составляющих успешного ведения хозяйства – в отличие от большинства здешних землевладельцев.
Даже Гумерсинду, слывший в округе добрым и справедливым хозяином, не слишком утруждал себя заботами о наёмных итальянцах.
А вот Анжелике пришлось всерьёз задуматься над этой проблемой уже вскоре после отъезда отца. В тот день рабочим выдавали жалованье, а точнее, выяснилось, что выдавать-то им ничего и не надо, так как все они сильно задолжали лавочнику Ренату и обязаны расплатиться с долгами.
Такой порядок был заведён здесь давно, и Анжелике оставалось только издали наблюдать, как лавочник, тыча пальцем в платёжную ведомость, а потом в свою долговую книгу, объясняет буквально каждому рабочему, что и на сей раз тому не удалось полностью покрыть долг. Рабочие реагировали на это по-разному: одни понуро выслушивали Ренату и отходили в сторону, другие громко возмущались, обзывая лавочника мошенником и вором. Крепкий молодой парень, чем-то напомнивший Анжелике Матео, высказался более конкретно, обвинив не только Ренату, но и Гумерсинду:
– Все вы тут одна шайка-лейка! Специально приписываете нам то, чего мы не брали в вашей лавке, чтобы никто из нас не смог рассчитаться с долгами и вернуться обратно в Италию!
Анжелика заподозрила, что парень не далёк от истины. Если такая картина повторяется из месяца в месяц и люди никогда не держали в руках зарабонных денег, то ясно, что их кто-то обманывает – либо лавочник, либо хозяин. А может, и оба вместе, как утверждает этот парень.
Когда Ренату закончил выяснять отношения с рабочими, Анжелика спросила его строго:
– Скажи, действительно ли этим людям платят так мало, что они даже не могут прокормить себя, или ты их попросту обманываешь?
Ренату и не подумал увёртываться, объяснив, что подобная практика существует на всех фазендах, где он прежде работал: без приписок в долговой книге итальянцев здесь не удержишь, они сразу же разбегутся кто куда.
– Значит, ты делаешь всё это с ведома сеньора Гумерсинду? – попросила уточнить Анжелика.
– Нет, он в такие мелочи не вникает, – ответил лавочник. – Но, я же и сам знаю, как держать в узде этот сброд!
От такого хамского высокомерия Анжелику буквально передёрнуло. Она решила уволить этого типа сразу же, как только отец вернётся из Сан-Паулу. А до той поры запретила Ренату делать какие-либо переписки.
– Боюсь, это не пойдёт на пользу дела, – позволил себя заметить лавочник. – Сеньор Гумерсинду вряд ли одобрит вас, когда приедет и не застанет тут ни одного итальянца.
– Выполняйте моё приказание! – бросила ему Анжелика, борясь с искушением немедленно уволить этого зарвавшегося лавочника.
После того случая ей стало ясно, что надо кардинально менять взаимоотношения с рабочими. Вероятно, следует пересмотреть условия договора, заинтересовать людей, чтобы они сами хотели здесь работать и не помышляли об отъезде в Италию. Но как это сделать конкретно, Анжелика пока не представляла. Если бы здесь был отец, она бы посоветовалась с ним. А с Аугусту и говорить об этом бесполезно. Он хоть и рвётся в депутаты, утверждая, что будет отстаивать интересы производителей кофе, но это не более чем предвыборная риторика. На самом же деле он ничего не смыслит в производстве кофе и оно его не слишком забодит.
Понимая всё это, Анжелика, тем не менее, не собиралась препятствовать мужа в его намерении стать депутатом. Пусть попробует себя на ниве общественной деятельности. Может у него что-то и получится. Во всяком случае, не будет маяться от безделья, и волочиться за кухарками, пока Анжелика ездит по плантациям! А то он уже положил глаз на Флоринду, которая помогает на кухне Леоноре. Анжелика это сразу заметила, да и Леонора подтвердила её догадку. Хорошо хоть Флорида оказалась девушкой умной и верно рассудила, что место кухарки для неё гораздо важнее, чем сомнительная связь с хозяином. Словом, Аугусту получил от ворот поворот, и Анжелика, убедившись в этом, поощрила молодую кухарку небольшой прибавкой к жалованию.
Теперь она была спокойна и не сомневалась, что в доме у неё – порядок, люди там работают надёжные. Точно так же она не сомневалась и вдругом: ей удастся сделать своими союзниками итальянцев, работающих на кофейных плантациях!
Несколько дней Анжелика напряжённо думала об этом, и когда Гумерсинду приехал, у неё уже был готов чёткий план приобразований на фазенде.
План этот был дерзким, рискованным, но в тоже время и предельно простым. Гумерсинду изумился, услышал предложения дочери. Неужели, она оказалась умнее, дальновиднее, да и попросту гуманнее, чем он сам? В какой-то мере Гумерсинду был уязвлён: как же, младшая дочка, девчонка, перещеголяла его! Но отцовская гордость и прагматизм Гумерсинду, конечно же, взяли верх над его уязвлённым самолюбием. Он полностью одобрил план Анжелики, да ещё и от души похвалил её.
А на следующий день выступил перед рабочими, сказал, что уезжает и официально оставляет вместо себя дочь, а потом перешёл к главному:
– Прежде чем уехать, хочу предложить вам новую форму нашего сотрудничества.
Итальянцы, привыкшие к тому, что от хозяев не приходится ждать ничего, кроме очередного подвоха, недовольно загалдели. Гумерсинду же, невзирая на их ропот, продолжил:
– Во-первых, все долги, числящиеся за вами в лавке Ренату, я списал, и с сегодняшнего дня они недействительны.
– Не может быть! Как же так? Что случилось? – послышались возгласы из толпы.
Гумерсинду пояснил:
Теперь вы будете получать деньги на руки и сами расплачиваться ими в лавке! Ренату, отдай им все свои записи!
– Сеньор, это безумие! – воспротивился тот, однако под натиском толпы вынужден был расстаться с долговой книгой, которую рабочие тут же изорвали в клочья.
Гумерсинду подождал, пока страсти немного улеглись, и оглоушил растерянных итальянцев своим следующим заявлением:
– Я знаю, что многие из вас недовольны оплатой и хотели бы уйти отсюда. Так вот, вы теперь свободны! Да, именно так: свободны! Дочка, возьми у них контракты и порви! Я больше никого здесь не держу. Вы можете возвращаться к себе в Италию, ехать в любое другое место и голодать там в своё удовольствие!
– Сеньор, как же так? Вы простили нам долги, а теперь гоните нас?! – загудела толпа.
– Нет, я не сказал, что гоню вас с фазенды, – хитровато улыбнулся Гумерсинду, – но мне нужно, чтобы на ней работали только те, кому здесь нравится! Давайте ваши контакты, они больше не имеют силы.
Никто из рабочих не двинулся с места. Все разом умолкли. Дарованная свобода, как выяснилось, никого не прельстила.
– Верно, ли я понял, – обратился к рабочим Гумерсинду, – что вы решили остаться здесь?
– Да! – ответили ему хором.
– Спасибо, – растроганно произнёс Гумерсинду. – Я верил в вас. И теперь мне особенно приятно сообщить, что отныне вы все становитесь моими партнёрами! Вот почему прежние контракты не нужны. Порвите их. Если не возражаете, то мы составим новый договор, по которому половина урожая будет принадлежать вам, и делить его между собой вы будете сами.
– Нет, так не бывает! Они сошли с ума! И отец, и дочь! – пронеслось в толпе.
– Я понимаю, вам потребуется время, чтобы осмыслить это предложение и обсудить некоторые детали, – сказал Гумерсинду. – Не торопитесь с ответом, обдумайте его как следует. А, моя дочь ответит на все ваши вопросы.
Итальянцы тотчас же обступили Анжелику со всех сторон, а к Гумерсинду подошёл обиженный лавочник:
– Я всегда полагал, что защищаю ваши интересы, сеньор Гумерсинду! И ещё ни разу не встречал владельцев плантаций, которые бы поступали с работниками так, как вы.
– Но именно эти люди трудятся каждый день, чтобы мой кофе лежал в амбарах, а не осыпался на землю! – объяснил свои действия Гумерсинду.
– Простите меня за откровенность, но вы поступаете как дурак! – бросил ему вызов Ренату.
– Ты тоже прости меня за откровенность, но ты уволен!
Через несколько дней все итальянцы подтвердили свою готовность работать на новых условиях, и Гумерсинду смог с лёгким сердцем покинуть фазенду, оставив её на попечение Анжелики.
В отличие от мужа Мария перед отъездом нервничала и даже плакала. Ей было жалко расставаться с родным домом, а жизнь в Сан-Паулу, о которой она прежде мечтала, теперь уже не казалась ей бесспорным благом.
Как-то всё сложится на новом месте? – поделилась она своими тревогами с Леонорой. – Тот дом ещё надо обживать… А я уже стара.
– Не наговаривайте на себя, сеньора, – махнула та рукой. – Вы в последнее время особенно расцвели и помолодели!
– Я помолодела только с виду, а на самом деле у меня уже прекратились месячные. Это климакс, Леонора!
– И давно они прекратились?
– Нет…
– Ну, тогда это может быть и беременность, – озорно сверкнула глазами Леонора.
– Ты с ума сошла! На старости лет? Такой позор?
– Но, вы, же замужняя женщина, дона Мария! Значит, никакого позора нет. Может, родите сеньору Гумерсинду сына, которого он так ждал от вас всю жизнь!
– Нет, ты шутишь, Леонора. Этого не может быть!
– А вы подождите немного, пока живот начнёт расти. Тогда и поговорим.
Предположение Леоноры ещё больше обеспокоило Марию. А вспомнив те бурные ночи, проведённые с Гумерсинду в Сан-Паулу, она и вовсе отчаялась. Конечно, Господь такого не прощает. Мария увлеклась, забыла, сколько ей лет, я тут же была наказана. Сеньора, у которой взрослые дочери и двое внуков, беременна! Стыд и срам! Позор!…
Ещё не зная точно, беременна ли она, Мария уже сейчас боялась посмотреть в глаза дочери, зятю, мужу.
Чуткая Анжелика сразу же заметила перемену в настроении Марии, но объяснила это по-своему и решила помочь матери обосноваться на новом месте.
– Мама очень волнуется накануне приезда, – сказала она Леоноре. – И я думаю, тебе стоит поехать с ней в Сан-Паулу. Рядом с тобой она не будет чувствовать себя беспомощной в новом доме, который ещё надо как следует оборудовать, обставить мебелью. А в помощь тебе я отправлю нашего кучера Жувенала – вместе с экипажем и лошадьми.
Леонору обрадовало это предложение:
– Спасибо! Из Сан-Паулу я смогу чаще ездить к Бартоло, чем отсюда. На поезде это меньше двух часов. Ему трудно без меня там. Но пока мы не можем обойтись без тех денег, что платит мне сеньор Гумерсинду.
– Вот видишь, как всё хорошо складывается, – подхватила Анжелика. – Ты будешь ближе к мужу и при этом поможешь моей маме обустроить городской дом.
– Да, сейчас моя помощь будет ей особенно нужна, – согласилась Леонора и по секрету рассказала Анжелике о своих подозрениях насчёт беременности Марии.
Анжелику потрясло такое известие, но в отличие от матери она не увидела в этом ничего противоестественного. И ещё больше укрепилась в правильности своего решения.
– Теперь ты просто обязана поехать в Сан-Паулу и быть там, рядом с мамой. Так я буду спокойна за неё. В таком возрасте, наверное, трудно переносить беременность. А мне почему-то кажется, что твоя догадка, Леонора, должна подтвердится.
По приезде в Сан-Паулу Мария заметно успокоилась – отчасти, потому, что на неё сразу же навалилось много хлопот. Каждый день она вместе с Розаной ездила по магазинам, выбирала мебель. При этом ей приходилось постоянно спорить с дочерью. Розана всякий раз предлагала купить то, что помоднее и поизысканнее, Мария придерживалась более консервативных взглядов.
– Ты пойми, – говорила она, – я никогда не стану знатной светской дамой, и было бы смешно мне пыжиться, чтобы не отстать от твоей нынешней свекрови. Я была у неё в доме и чувствовала себя там неуютно. Да и твой отец тоже. Нам нужна простая, но добротная мебель. И не спорь со мной, пожалуйста.
Розана уступала матери, признавая её право обустраивать дом по своему вкусу. Лишь детскую, в которой предстояло жить Маринью, Розана обставила сама. Забирать сына в дом Жанет она по-прежнему не решалась, а Марко Антонио тоже на этом не настаивал, хотя и успел привязаться к мальчику, бывая в доме Гумерсинду.
С новым тестем у него сложились хорошие, доверительные отношения. Гумерсинду как-то обмолвился, что хотел бы вкладывать свой капитал не только в производство кофе, и Марко Антонио посоветовал ему обратиться к Франческо:
– У моего отца потрясающая интуиция! Иногда он вкладывает деньги в такое дело, которое многим кажется абсолютно невыгодным, а потом непременно оказывается в выигрыше.
Гумерсинду последовал совету зятя и вложил деньги в банк Франческо, став при этом его компаньоном. А поработав какое-то время бок обок с Франческо, Гумерсинду однажды сказал жене:
– Ты знаешь, этот человек меня просто восхищает! У него безошибочный нюх на прибыль! Когда мы с ним только познакомились, он вместе с молодой итальянкой затевал производство макарон высокого качества, в которые надо класть, очень много яиц. Это требовало больших затрат, а значит, и продавались такие макароны значительно дороже, чем у конкурентов. Поначалу их никто не покупал, Франческо нёс убытки, но потом люди распробовали его продукцию и теперь не жалеют денег, предпочитают только «жёлтые» макароны, то есть яичные. Недавно Франческо закупил в Италии новое оборудование для своей фабрики. Но выиграл он не только в деньгах. Та молодая красивая итальянка стала его женой и в скором времени родит ему дочку или сына! Не правда ли, молодец? Ему можно позавидовать!
– Не завидуй. Я тоже рожу тебе дочку… А может и сына! – огорошила его Мария. – Да-да, я не шучу. Теперь в этом нет никаких сомнений.
Глава 27
Адвокат Маурисиу, на которого Жулиана возлагала большие надежды, пока ничем не мог её порадовать. Он по-прежнему искал возможность избежать судебного разбирательства и каким-то образом уговорить Ортенсию, чтобы она сама, добровольно, отдала ребёнка Жулиане. А это означало, что его шансы на успех были ничтожными.
И неизвестно, как долго тянулось бы это практически безнадёжное дело, если бы сама жизнь не внесла в него существенные коррективы.
Однажды просматривая утренние газеты, Маурисиу прочитал в криминальной хронике, что Эрнандес, усыновивший Хуаниту, был найден мёртвым в своей квартире. Там же был обнаружен труп неизвестной женщины. Оба были застрелены из пистолета.
Вначале Маурисиу подумал, что вместе с Эрнадресом погибла и Ортенсия, но это оказалось не так. Поссорившись с мужем, Ортенсия давно ушла от него и жила в пансионе у Долорес вместе с ребёнком.
Маурисиу, до той поры её не беспокоивший, не стал этого делать и теперь, решив дождаться результатов следствия.
А в семье Ортенсии тем временем царила паника. Полиция взяла под подозрение всех – Ортенсию, Долорес, Антониу. Да ещё и сами они тайком подозревали друг друга, потому, что каждый из них не раз бросал в сердцах: «Я убью этого негодяя Эрнандеса!».
Подобные фразы срывались также и с уст Амадео, но позиция пока не докопалась до его связи с Ортенсией и не включила итальянца в число подозреваемых. Однако все понимали, что это лишь дело времени и Амадео тоже когда-нибудь вызовут на допрос. Ортенсия переживала за него больше, чем за себя и за брата, а сам Амадео, похоже, не разделял её тревоги и даже откровенно радовался тому, что случилось с Эрнандесом.
– Поздравь меня, приятель: я женюсь на Ортенсии! – сообщил он Матео. – Теперь она вдова, и к тому же – наследница всего состояния Эрнандеса. А это, знаешь, немало! Покойный владел продуктовыми складами. Я посоветовал Ортенсии продать их, а деньги вложить в мою строительную фирму. И этот жмот Франческо Мальяно мне больше не будет нужен!
– Ты бы хоть выждал некоторое время, а то в полиции подумают, что это ты убил Эрнандеса – из-за наследства, – предостерёг его Матео.
– Чушь! Мне нечего бояться, – беспечно махнул рукой Амадео. – Разве ты не слышал, что полиция обвиняет мужа той женщины, которая была убита вместе с Эрнандесом? Этот парень, рогоносец, застукал их в постели и обоих укокошил! Так что обо мне там и речи не идёт.
– Ну, дай-то Бог! А как ты смотришь на то, что Ортенсия воспитывает чужого ребёнка? – спросил Матео. – Хуаниту ведь ей не родной, они с Эрнандесом его усыновили.
– Да, я знаю. Но, честно говоря, мне до этого нет никакого дела. Открою тебе маленькую тайну: Ортенсия беременна. От меня!
– Не может быть! – изумился Матео. – Ведь она…
– Бесплодна? – продолжил за него Амадео и расхохотался. – Нет! Как видишь, она в полном порядке, надо только, чтобы рядом с ней был настоящий мужчина! Тот поддонок сам был пустоцветом, а ещё имел наглость обзывать Ортенсию сухим деревом, не способным плодоносить!
– Но теперь, когда у вас будет свой ребёнок, не станет ли вам помехой Хуаниту? – с замиранием сердца спросил Матео, втайне надеясь на положительный ответ.
– А чем он может нам помешать? Пусть себе живёт. Ортенсия его очень любит, – ответил Амадео, не догадываясь, к чему клонит Матео.
И всё же после этого разговора в душе Матео поселилась робкая надежда на возвращение сына. А Жулиана и вовсе воспрянула духом:
– Я должна рассказать адвокату о беременности Ортенсии! Может, теперь ей будет легче расстаться с Хуаниту?
Маурисиу действительно уцепился за те сведения, которые сообщила ему Жулиана.
– Да, всё это очень важно. Фактически той семьи, что усыновила вашего ребёнка, больше не существует. Отец убит, мать выходит замуж за другого. Я непременно использую это обстоятельство! Но не сейчас. Надо набраться терпения и подождать, чем закончится следствие. Возможно, там всплывут ещё какие-то детали, которые мы сможем обернуть в свою пользу.
Интуиция не подвела Маурисиу: следователь Эриберту вскоре снял подозрения с мужа убитой и вновь принялся допрашивать Ортенсию и Антониу.
– Сеньора Жануариу вообще не было в Сан-Паулу в день убийства, – пояснил он Ортенсии. – Это установленный факт. А вот у вас и вашего племянника нет алиби.
– Ни я, ни Антониу не убивали Эрнандеса!
– Я пока вас в этом и не обвиняю. Но у вас обоих были мотивы для этого. Всем известно, что сеньор Эрнандес дома устраивал драки, вы ходили в синяках.
– Да, поэтому я и ушла от него! Мы с сыном поселились у моей матери.
– Но в день убийства вы, тем не менее, приходили к мужу. Вас видела соседка.
– Приходила, – подтвердила Ортенсия. – Хотела поговорить с ним о разводе, но он меня вытолкал взашей из дома.
– Значит, вы опять подрались?
– Можно сказать и так.
– А вам известно, что сеньор Эрнандес и та женщина были убиты из пистолета вашего мужа? Вы знали, где хранился этот пистолет?
– Знала. Ну и что?
– А то, что всё могло быть по-другому! Вы пришли, увидели мужа с любовницей, взяли пистолет и застрелился обоих.
– Нет! Он был дома один. А про любовницу я вообще ничего не знала.
– Зато ваш племянник знал! И рассказал об этом сеньору Жануариу. Причём подстрекая его на убийство соперника.
– Неправда! – возмутилась Ортенсия. – Антониу не желал смерти Эрнандеса!
– Допустим. Однако он ненавидел вашего мужа и не раз об этом говорил при свидетелях.
– Ненавидеть – не значит убить! – резонно заметила Ортенсия, и Эриберту с ней согласился.
– Разумеется. Но мало ли, что могло произойти в порыве гнева! Ещё раз повторяю: у вашего племянника нет алиби, он даже не может вспомнить, где находился в тот злополучный день…
С Антониу следователь говорил не менее жёстко, и парень, вернулся домой совсем подавленым.
– Он меня посадит! Я чувствую, что всё этим кончится!
– Но ты ведь не убивал Эрнандеса? Это, правда? – спрашивали его Долорес и Ортенсия, отчего бедняге становилось ещё хуже.
– Вы что, не верите мне?!
– Верим, верим, – говорили они, на самом деле, не будучи ни в чём уверенными.
А следователь, продолжая изводить их новыми допросами. Он выяснил, что серьёзные распри между Ортенсией и Эрнандесом начались после того, как они усыновили ребёнка: муж стал ревновать жену к приёмному сыну и всячески вымещать на ней свой комплекс неполноценности.
– Верно ли, я понял, что вам пришлось выбирать между мужем и ребёнком? – спросил Ортенсию Эриберту.
– Да мне бы в голову такое не пришло! Хуаниту для меня – всё! Я за него жизнь отдам, если потребуется!
– Понятно, – многозначительно произнёс Эриберту. – Значит, вы взяли ребёнка, ушли жить к матери, а муж угрожал вам и не давал развода?
– Да, мне угрожал, а сам, как выяснилось, при этом спал с любовницей. Негодяй!
– Ваши страстные ответы лишь убеждают меня в том, что ради ребёнка вы вполне смогли бы пожертвовать не только собственной жизнью, но и чужой, – заключил Эриберту.
– Я не убивала Эрнандеса!
– А я пока этого и не утверждаю. Я только говорю, что у вас был серьёзный мотив для убийства. Ведь приёмный мальчик принёс вам радость материнства, потому что своих детей вы не в состоянии родить, не так ли?
Ортенсии в тот момент захотелось крикнуть во весь голос: «Я могу родить! Я жду ребёнка!» Но она сдержалась, не желая поставить под удар Амадео. Пусть хоть он останется вне подозрений, пусть его минует сия горькая чаша!
Эриберту в тот раз так и не узнал об отношениях Ортенсии с Амадео, а также о её беременности.
Но Маурисиу знал это и, получая кое-какую информацию о ходе следствия, пришёл к выводу, что настала пора поговорить с Ортенсией об иске Жулианы.
Разумеется, это был жестокий приём, но Маурисиу отстаивал сторону Жулиану, потому у него и не оставалось другого выхода. Аргументы его были простыми: нужно добровольно отдать ребёнка родной матери, потому что в нынешней ситуации суд всё равно решит дело не в пользу Ортенсии.
– Во-первых, вашего мужа – одного из усыновителей – уже нет в живых, во-вторых, вы собираетесь замуж за другого мужчину, и ещё неизвестно, как он будет относиться к чужому ребёнку, ну и в-третьих: пока не найден убийца сеньора Эрнандеса – вы остаётесь в числе подозреваемых, и это обстоятельство может стать решающим для судей. Так стоит ли вам доводить дело до суда? Подумайте, как следует.
– Жулиана тоже не сможет доказать, что Хуаниту её сын! Я не отдам его!
– Тут вы не правы, – возразил Маурисиу. – В моём распоряжении есть все необходимые документы и множество свидетелей: женщина, принёсшая младенца в приют из дома Мальяно, монахини, присутствующие при передаче мальчика вам и вашему покойному супругу. Все они подтвердят на суде, что Хуаниту – именно тот ребёнок, которого отняли у сеньоры Жулианы против её воли.
– Не зря я так опасалась Жулианы! Змея подколодная! Проникла в пансион, втёрлась в доверие!… Не отдам я ей Хуаниту! Он мой!
– Не торопитесь, – мягко посоветовал ей маурисиу. – Обсудите всё с отцом вашего будущего ребёнка…
– Вам и это известно? Ну, проклятая итальянка! Всё разнюхала и донесла!
– Не нужно отзываться дурно о сеньоре Жулиане. Её можно понять – она хочет вернуть своего ребёнка.
– Не дождётся! Я уеду с ним на край света!
– Простите, что напоминаю, но вы, кажется, давали подписку о невыезде?
– Как вы жестоки! – бросила адвокату Ортенсия. – Подловили меня в трудный момент и пользуйтесь моим горем.
– Это справедливо лишь отчасти, – поправил её Маурисиу. – Да, я отстаиваю интересы доны Жулианы, однако и вам пытаюсь дать добрый совет, как адвокат. Прислушайтесь к нему.
– Я уже слышала! Вы советуйте отдать Хуаниту добровольно. Такой совет мне не нужен!
– Вам всё равно придётся это сделать по решению суда. А там, во время разбирательства, неизбежно всплывёт имя сеньора Амадео, этим заинтересуются следователь Эриберту… Кстати, чем дольше вы будете скрывать от следствия ваши отношения с сеньором Амадео, тем хуже для вас обоих.
– Вы меня совсем запутали! – с досадой произнесла Ортенсия. – То советуйте отдать Хуаниту добровольно, чтоб на суде не трепать имя Амадео, то предлагаете самой обо всём рассказать следователю…
– Открыться следователю нужно хотя бы потому, что живот со временем всё равно вырастет, и у Эриберту возникнут естественные вопросы: кто отец ребёнка и почему вы так долго скрывали его имя? Не потому ли, что он убил сеньора Эрнандеса, чтобы жениться на вас и получить наследство?
– Да как вы смеете?! – вскипела Ортенсия. – У вас нет никаких оснований обвинять Амадео!
