Текст книги "Кстати о любви (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Потом у Леши Шаповалова началась пруха. И он стал весьма популярен среди сонма медиаперсон, олигархов и политиков, заказывавших у него фотосессии. Такими заработками и жил, иногда все же пускаясь в путешествия за вдохновением. И до сих пор жалел о том, что не позволил себя убедить ехать с Росохай в Африку.

Но контракты, графики, гонорары. Леша себе не принадлежал. А Руська собственную свободу ценила настолько, что не связывалась с такими, как «À propos». Предложения-то посыпались. Еще как посыпались!

В очередной раз победив себя во внутреннем споре относительно того, правильно ли она живет, а заодно победив госпожу Залужную как олицетворение того, от чего она бегала, Руська выдернула из шкафа свое единственное платье – смешное, ярко-зеленое, с огромными черно-фиолетовыми силуэтами котов и домов по подолу, едва прикрывавшему задницу. С университетских времен, все еще любимое и лишь потому не выброшенное в мусорное ведро. Некоторое время Руслана рассматривала причудливый рисунок. Потом поджала губы и запихнула вешалку с платьем обратно. Джинсы. Вечные джинсы. Если она в них даже на МедиаНу приперлась, то к Лешке сам бог велел.

В итоге в 18:30 лохматое создание из семейства куньих в необъятном красном шарфе и берцах, вооружившись обернутой блестящей ленточкой африканской маской народа фанг, привезенной собственноручно из Камеруна, топало в ресторан, где должно было проходить мероприятие. Мероприятие – и Лешка Шаповалов. Два слова так странно увязывавшихся в одном предложении.

– Росомаха! – радостно приветствовал ее модно подстриженный виновник торжества, непривычно одетый в явно брендовый костюм. Увидела бы на улице – не узнала бы. Ее Лешка носил растянутые футболки, был в меру лохмат и небрит. А еще весь пропах сигаретами, тогда как сейчас благоухал явно недешевым парфюмом. – Я уж думал все, пропала наша Муха!

– Не пропала, жужжит, – ответила Руська. Второй ее кличкой было Муха. Но единственный человек, которому было позволено так ее называть, – это Шаповалов. Она сунула ему в руки подарок и бодренько проговорила: – Хорошей охоты!

Лешка вцепился в маску и благоговейно выдал:

– Это оттуда, да?

– Ага. И даже не из сувенирной лавки. Настоящая.

– Могла бы и не уточнять! И так ясно, на то ты и Росомаха!

Через мгновение Лешка сжал ее в своих медвежьих объятиях, которые она неожиданно для себя узнала и удостоверилась – это все-таки ее Лешка! А потом отправил слоняться в толпе гостей. На всех бедолаги попросту не хватало.

Правда, и сама Руслана, толком никого здесь не зная, подумывала о том, как бы незаметно свалить. Но слишком быстро тоже нельзя. Потому, чтобы не привлекать лишнее внимание своим не вполне форматным внешним видом, она присмотрела себе уголок возле окошка, где можно незаметно занять наблюдательную позицию. И, потянувшись к подносу с шампанским из числа тех, что были расставлены на небольших столиках по всему залу, от неожиданности резко отдернула руку, наткнувшись на чужую ладонь, тянувшуюся за тем же самым бокалом. Негромко хихикнула и подняла глаза, теперь уже столкнувшись взглядом с… Лукиным. Егором Андреевичем.

– Вот же блин! – выдохнула Росомаха.

– Это шампанское, – уточнил Лукин. – Привет!

– Здрасьте! – Руслана таки подхватила бокал, на который нацеливалась изначально, сделала глоток и выпалила: – Надо же! И правда!

– Как продвигается расследование?

– Хотите у себя результаты напечатать? Вряд ли мы сойдемся в цене.

– Нет, не хочу.

– Ну и отлично! А Шаповалова откуда знаете? Он что-то снимал для вашего журнала?

– Да, и не раз. Мне нравится, как он работает.

– Повезло ему… или вам… черт, я запуталась, – Руслана снова пригубила шампанское, неожиданно для себя приметив идеально блестящие носки идеальных туфель на, несомненно, идеальных ногах собеседника, едва не поперхнулась и, подняв глаза, посмотрела Лукину прямо в лицо – тоже идеальное. – Но он хотя бы может быть уверен в своих заслугах, верно? У него, вроде, знаменитых родственников нет, чтобы подсовывать их вам, лишь бы в «À propos» засветиться?

– Не понял, – Егор удивленно вскинул брови. – Ты о чем?

– Не валяйте дурака, вы все поняли! – вспылила Росомаха, шандарахнула бокал на поднос и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, едва сдерживая гнев, ломанулась прочь. И даже не представляла, как продержаться остаток вечера.

Егор долго провожал ее недоуменным взглядом, пытаясь понять, что это такое сейчас было. Не то чтобы это имело для него большое значение – даже в самой альтернативной реальности Лукин ни на что не претендовал, но подобный выпад со стороны Росомахи был странным и, что важнее, необъяснимым.

Руслана затерялась среди многочисленных гостей, и Егор почти пришел к выводу о нелогичности поведения женщин в некоторые периоды их жизнедеятельности, когда в поле его зрения попала Ольга. Она что-то живо говорила Шаповалову, тот кивал, но выглядел так, словно пытался отойти к другим гостям. Залужная, словно не замечая, подхватила его под руку, продолжая блистать улыбкой и, наверняка, текстом. Егор почти слышал, что именно она говорит.

И тут его осенило. Ольга! С ее идеей позвать Росохай в журнал ради интервью. Интервью, ради которого она предлагала ему пофлиртовать с той, кто может это устроить! И все это вполне серьезно, без оглядки на мелочи в лице все той же Росомахи. Настолько серьезно, что, не приняв его отказ, она могла начать действовать самостоятельно.

Егор больше не сомневался – Ольга общалась с Русланой. Не сомневался он и в том, что безрезультатно.

Лукин скрежетнул зубами и снова нашел глазами жену. Имениннику удалось ретироваться, и теперь Ольга стояла рядом с известным телепродюсером и весело смеялась в ответ на его слова, меняя пустой бокал на полный с подноса пробегавшего мимо официанта.

Сдерживая закипавший гнев, Егор подошел к ним.

– Прошу прощения… Оля, нам пора.

Ольга повернула к нему свое красивое лицо – в этот вечер, кажется, еще более красивое, чем обычно, и улыбнулась, как кукла. В последнее время многое в ней приобретало странную кукольность. Или это он только сейчас стал замечать?

– Да? – спросила она. – Но я не устала.

– Я вижу, – сказал Лукин негромко – только для нее. – Не упрямься.

– Егор Андреич, ну вечер же только начинается, куда вы от нас уводите свою красавицу? – усмехнулся дородного образа телепродюсер, отправляя в рот канапе.

– Домой, уважаемый, – усмехнулся Лукин. – Я, знаете ли, заделался домостроевцем.

– С каких пор? – фыркнула Оля, но бокал на столик поставила.

– Вот дома и расскажу.

– Ну, поехали. Константин Сергеич, искренно надеюсь, до скорого свидания. Я вас наберу в понедельник.

– Конечно, Ольга, мы же договорились, а уговор дороже денег!

Оля снова улыбнулась, на этот раз направив все чары на продюсера, а потом, устроив руку на сгибе локтя супруга, позволила вывести себя из ресторана.

И только на улице, наконец, надев пальто, сняла с лица маску приветливости.

– И что это было? – недовольным тоном поинтересовалась она. – Я вообще-то его обрабатывала! Они проект новый на ТВ запускают со звездами. Мы могли бы его освещать!

– Я забочусь о твоем режиме, – бросил Егор и кивнул на машину, – садись!

– О-го. Какой грозный!

Естественно, она не могла позволить, чтобы последнее слово осталось за ним. Но в машину села, даже заставив себя молчать дорогой.

Степень нервозности между ними в последнее время действительно зашкаливала. Залужная была кем угодно, но только не дурой, потому прекрасно видела, что они приближаются к определенной черте, за которой наступает стадия невозврата. Другой вопрос, что останавливаться первой она намерена не была.

Почему-то все складывалось так, как хотелось ему. Само собой. Ее желания при этом не учитывались. Оля сердилась, но воли своей злости не давала. Куда важнее было решить, что делать дальше, потому как, что бы она ни придумала, все одинаково ее не устраивало. Но все же самое важное было решено. Без особых сомнений.

Добравшись до дома и едва переступив порог квартиры, она, даже не раздеваясь, подошла к бару, достала оттуда бутылку вина и посмотрела на этикетку.

– Хочешь?

– Нет.

Улыбнулась. Вооружилась бокалом, наполнила его, сделала глоток и только после этого скинула пальто. Потом устроилась в кресле, как была, в вечернем платье и провозгласила:

– Можешь начинать, я внимательно слушаю!

– А ничего, что ты беременна? – спросил Лукин, наблюдая за ней.

– Ничего! Даже полезно, я читала.

– Ты читаешь так, как тебе удобно. Это же касается и того, что ты слышишь.

– То есть это ты из-за шампанского такой злой?

– Ты разговаривала с Росохай? – ответил Егор вопросом на вопрос.

Оля быстро глянула на него, потом отпила еще немного.

– Откуда знаешь?

– Значит, да. За каким дьяволом?! – рявкнул Лукин.

– Я думала, что такие, как она, хотя бы не ябедничают, – задумчиво проговорила Оля. – Такое разочарование…

– Что ты ей предлагала?

– Сотрудничество. Сотрудничество – это же хорошо, верно?

– Не верно, потому что я тебе вполне определенно сказал: я не хочу видеть ее в своем журнале.

– Зато я хочу в нем видеть интервью с Озерецким. И она это может устроить. Не моя вина, что ты палец о палец не желаешь ударить, чтобы мне помочь.

– Оля. Оля! О-ля!!! – Лукин навис над женой. – Опомнись! Тебе свет клином сошелся? Что ты творишь?

– Я творю? – ее четко прорисованные брови изумленно изогнулись, а из груди вырвался нервный смешок. – По-моему, это ты меня слышать не хочешь. Признай, тебе попросту плевать на мои желания и цели. Для полного счастья осталось запереть меня с ребенком в доме, как в крепости, и чтобы не вякала!

– Прекрасно! Я тебя услышал, дорогая. И уж прости, не вижу ничего плохого в том, что жена и ребенок для меня важнее какой-то там заокеанской звезды.

– Да начхать тебе на меня! – воинственно выкрикнула Оля, вскакивая с кресла и оказавшись с мужем лицом к лицу. – Тебе удобно! Я тебе удобна! И пока я не шла поперек твоего слова и действовала сообразно твоему видению журнала, все было хорошо! Но как только это изменилось, так у Оли с головой не все в порядке!

– Может, гормоны бушуют, – буркнул Лукин. – Я не врач.

– Гормоны?!

– В следующий раз почитай не про полезность вина, а о насущном.

– Я думала, что мы с тобой понимаем друг друга! Что ты меня чувствуешь, а я чувствую тебя! А на поверку – чужие люди, да?

– Раздумья украшают женщину, если помнишь.

– Сволочь ты, Егоша, – всхлипнула Оля. Поставила бокал на подлокотник кресла и прошла мимо мужа в ванную. Сомнений в том, что там она собралась рыдать, давя на его жалость, не оставалось.

Сам Егор себя сволочью не считал. Да, не должен был орать. Но он не греческий небожитель, чтобы обладать олимпийским спокойствием, когда жена расставляет приоритеты сообразно собственным капризам, а не объективным событиям. Он ей о ребенке, а она ему об Озерецком. Абсурдность ситуации достигла абсолютного значения.

И чтобы не накрутить себя до настоящего скандала, Лукин не пошел следом за Ольгой, а направился в спальню. В надежде, что утро вечера мудренее. Супруга присоединилась к нему только минут через сорок. Вошла в комнату, уже переодетая ко сну в легкую шелковую бледно-лиловую пижамку, в которой выглядела потрясающе сексуальной. Устроилась на самом краю постели, выключила бра со своей стороны и чуть охрипшим голосом проговорила:

– Я намерена увольняться. Серьезно.

Ответом на другом краю кровати была тишина. Оля негромко всхлипнула и повернулась набок. Матрац под ней скрипнул и замолчал.

Глава 7

У Лукина был шанс оценить соблазнительный вид супруги на следующее утро, если бы он не был озабочен другим.

– Мы опаздываем, – сказал он, входя на кухню.

Оля наряда не сменила. Сидела на высоком стуле за барной стойкой, подогнув одну ногу. На столешницу была вывалена косметика, а сама Залужная, уставившись в зеркальце, увлеченно подводила карандашом левый глаз.

– Ты опаздываешь, – ровно проговорила она. – У меня гормоны, токсикоз, и я остаюсь дома.

С тем Лукин и уехал.

Нормально работать не получалось. Вместо этого думал об обиженной беременной жене, оставшейся дома. Узнавал у Таи – Ольга так и не приехала в редакцию. Часа через полтора Егор позвонил сам. Но абонент оказался вне зоны доступа. Удивленному изучению трубки помешал Валера, вкатившийся в кабинет Лукина с самым довольным выражением лица.

– Меня жена назад домой взяла! – торжественно объявил он с порога.

– Поздравляю, – хмуро сказал Егор.

– Одним «поздравляю» не отделаешься! – Щербицкий прошел к столу и уселся напротив Лукина. – Выпить че есть? Ай, черт, бросил… Короче, я в гостинице был, чемодан собирал – ну ты помнишь про Грузию? Развеяться, отдохнуть, начать работу над моей рубрикой… И тут звонят мне с ресепшена: «К вам пришли». А кто ко мне может прийти, а? Ну, кроме Аровина, но этот придурок только бухать горазд.

– Вот так сама пришла?

– Это ж Алка! Ей что? Много надо, чтобы прийти? Типа ты Алку не знаешь! Завалилась в номер, масштабы сборов оценила и одной репликой обломала мне Грузию. Знаешь, какая реплика была?

– Ну?

– «Раз чемодан собрал, то домой поехали». Каково, а? Драматургия на уровне Чехова!

– На уровне, – подтвердил Егор.

– А я чё? Дурак – сопротивляться? Взял чемодан и говорю: «Поехали!» Короче, помирились мы, Лукин! – Щербицкий радостно засмеялся и удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– О работе думать в состоянии?

– Да я сейчас о чем хочешь думать могу. Я книжку придумал, Егор! Он будет капитаном дальнего плавания. А она – дочкой владельца его корабля. И вот он всегда будет плавать, а она всегда будет ждать. Отец, конечно, против. Потом война начнется, он уйдет в военный флот… Его ранят, выхаживать будет какая-нибудь баба левая. Он на ней женится. Пройдут годы… Блин, по-бабски как-то, да?

– Пиши под псевдонимом, – усмехнулся Лукин.

– Думаешь?

– Уверен. Что с колонкой, беллетрист?

– Говорю же! Я два очерка написал, вот принес! Читать будешь?

– Потом. Ты оставь.

– Ага… слушай, а как тебе псевдоним типа… Валерия Фишер, а? Мне пойдет?

– Ты просто вылитая Валерия Фишер, – расхохотался Егор. – Учти, эксклюзив – наш!

– Да это все Алка… – Валера замолчал и, кажется, задумался. А потом сокрушенно выдал: – Слушай, ну я дебил, да? Не было же у нее ничего с тем музыкантом, вот чего это я?

– Кто тебя, Щербицкий, разберет.

– Переклинило! – переклинивало Валеру регулярно. Его на редкость некрасивая жена устала увещевать, что, кроме него, такое сокровище едва ли кому-то сдалось. Но Щербицкий был неумолим в своей ревности. Теперь он смотрел на друга и улыбался абсолютно счастливой улыбкой. – Слушайте, приезжайте к нам как-нибудь, а? Алка вареников налепит. Ты ж ее вареники любишь.

– Как-нибудь приедем, – Егор покосился на телефон. Тот молчал все это время, не желая очнуться смс-кой о возвращении абонента на связь.

– А в Грузию мы все-таки с ней вместе поедем, просто попозже… вот книгу закончу, и поедем… У меня сейчас стадия обдумывания деталей, – продолжал разглагольствовать Щербицкий. – Сам понимаешь, процесс…

– Может, лучше сначала Грузия – потом книга?

– Да вот… И Алку выгулять, и вообще… Работать же и там можно…

– Можно, только про кавказский темперамент не забывай, – снова развеселился Лукин.

– Ты дурак? Я больше в жизни! Хватит! Наелся! – именно так Щербицкий говорил после каждого примирения с супругой.

– Да, да, да… Я так и подумал.

– Ржешь?

– Я? Никогда! – Егор кивнул в подтверждение своих слов и торжественно добавил: – Клятву приносить?

– Обойдусь! Но знаешь, какая это благодать – в собственной кровати проснуться?

– Догадываюсь. Слушай, тебя Алка не потеряет?

– Она в парикмахерской.

– Мастер – женщина? – поинтересовался Лукин, подперев голову рукой.

– Я не уточнял, – всполошился Щербицкий. – Она не сказала, а я не уточнял… Черт! Ты думаешь?..

Егор пожал плечами.

– Надо ее забрать оттуда… И типа внимание… и типа проверю?

– Стратег!

– Ага… Ладно, – Щербицкий быстро вынул из кармана флэшку и положил ее на стол перед Лукиным, вскакивая со стула и разворачиваясь к выходу: – Очерки здесь. Выберешь, что больше понравится. Я погнал. Ольке привет!

Дверь хлопнула.

Егор схватил телефон и, услышав снова стандартную фразу оператора, уже через пять минут выезжал с редакционной парковки. По дороге продолжал набирать номер Оли, хотя и понимал, что это глупо. Но вдруг? Вдруг разрядился, вдруг глюк на вышке, вдруг перезагружала…

«Вдруг» оказалось тем, о чем Лукин со всей его профессиональной фантазией и подумать не мог. В пустой квартире его ожидало письмо.

«Я уехала к родителям. Ввиду твоей загруженности не стала просить провожать меня до аэропорта – вызвала такси. Мне нужно подумать о том, как жить дальше. Надеюсь, то время, пока меня не будет, ты тоже проведешь с пользой. Не звони мне и не приезжай. Со мной все будет хорошо, но нужно прийти в себя и успокоиться, прежде чем подавать на развод. Это должно быть взвешенным решением, как ты понимаешь.

Удачи!

Оля».

Из плотно сжатых губ Лукина вырвался глухой звук, похожий на рык. Оля продолжала идти напролом по выбранному пути, не обращая внимания на мелочи, остающиеся на обочине. Сейчас такой мелочью оказался сам Егор.

Он рванул пополам бумагу, на которой ярко синели ровные строчки, выведенные рукой жены, и крепко сжал в кулаке. «Подавать на развод»! Так просто и обыкновенно. Из-за надуманной причины.

Отбрасывая измятое письмо в сторону, через полминуты Лукин просил в трубку, сдерживая злость, бушевавшую в нем:

– Тая, купи мне билет на ближайший рейс в Париж. Текущие встречи передай Марценюку. Витю предупреди, чтобы он отвез меня в аэропорт. Все остальное – по телефону.

Общеизвестным фактом было то, что из всех людей на земле больше всего Оля любила своего отца. Того самого, который французский дипломат. Мать, олимпийская чемпионка по фигурному катанию, на эту любовь даже не пыталась претендовать. Все и без того было предельно ясно.

Роман Марселя Маноду и Виктории Залужной вспыхнул, когда тот служил во французском посольстве в Москве добрых три десятка лет назад, а Вику пригласили на какое-то очередное награждение в столицу тогда еще необъятной. Жила и тренировалась она в Киеве, и это был роман в воздухе. Они бесконечно болтались в самолетах ради коротких встреч на земле. В расчет не принималось даже то, что месье Маноду был женат – правда, не очень счастливо и совершенно бездетно, как он сам утверждал.

Почти сразу же Залужная забеременела Олей, что поставило необходимость решения вопроса об их дальнейших отношениях на первый план. И все бы ничего, но именно тогда месье Маноду отозвали обратно во Францию, и их связь прервалась, чтобы возобновиться почти через шесть лет, когда на Олимпийских играх во Франции в 1992 году Виктория Залужная взяла уже второе золото в одиночном катании.

После этой победы он встречал ее у гостиницы с букетом белоснежных роз и предложением выйти за него замуж – трудный бракоразводный процесс, в который он оказался втянут, к тому времени наконец был завершен. От него несло выкуренными сигаретами и коньяком. И впоследствии он любил рассказывать, как ужасно боялся отказа. «А отказа быть не могло», – неизменно с улыбкой добавляла Вика.

Оля, к тому времени почти совсем большая пятилетняя барышня, из простой девочки превратилась в настоящую принцессу, у которой вдруг появился папа, обожавший ее и превращавший ее жизнь в сказку, исполняя все желания.

Вскоре месье Маноду удалось добиться назначения во французское посольство в Киеве, где он и провел бо́льшую часть жизни с семьей. А по выходу в отставку, позволив взрослой дочери остаться в родной во всех смыслах стране, если ей так хочется, перевез жену в свой небольшой, но уютный домик в предместье Парижа.

И именно это место стало излюбленным Олиным дворцом, куда она могла сбежать от любых житейских невзгод. Папа принимал ее с распростертыми объятиями, потакал любым капризам и вообще обращался с ней так, как ни один человек на земле даже не пытался.

Разумеется, о своей внезапной беременности она родителям не сообщила. Теперь это было уже неважным. Единственное, что она хотела сохранить, – это Егора, но на собственных условиях. То, что манипулировать им было трудно, она давно уже усвоила. Но вот определить ту границу, после которой он станет как шелковый, Оля была обязана. В конце концов, любого мужика можно перевоспитать, и Лукин не исключение.

Потому, толком ничего не объясняя родителям о причинах своего побега из Киева, Оля, лишь постановочно захлебываясь слезами, попросила, чтобы ее временно оградили от общения с дражайшим супругом – во всяком случае, до принятия ею окончательного решения относительно их дальнейшего брака.

Каких ужасов насочинял в своей голове месье Маноду, регулярно подпитываемый высказываниями Вики, вроде «они с самого начала не пара! Где наша Оля, и где этот ее…», можно только вообразить.

В глубине души и сам демократично настроенный месье Маноду считал, что дочь совершила мезальянс. С ее-то данными и умом могла бы найти себе кого-то с более крепким положением в обществе, чем киевский журналист-издатель, пусть и талантливый – это все же не главный редактор, к примеру «Журнала Европейской экономической ассоциации», и даже не «Vogue».

Но вот то, что из-за него Оля плакала, стало несмываемым прегрешением на репутации Лукина и перечеркивало все возможные заслуги.

Потому исход их встречи был предрешен заранее.

Пока Оля отсиживалась в своей комнате на втором этаже, на первом, уперев руки в боки, Марсель Маноду внимательно смотрел на собственного зятя и тихо, сдерживая клокочущую в нем ярость, произносил:

– Интересно, молодой человек, как это вам хватило наглости явиться сюда на следующий день после того, как вы довели до такого состояния мою дочь!

– Это не наглость, – возразил Лукин. – Я приехал, чтобы поговорить с женой, месье Маноду. И вернуться домой вместе с ней. И если бы мне было безразлично, в каком она состоянии, я бы не ехал сюда следом за ней… на следующий день.

– Оля не желает вас видеть!

– Но нам нужно поговорить. Она не может этого не понимать.

– Еще раз повторяю! – скрестив на груди руки, громыхнул месье Маноду. – Она явилась сюда вся в слезах, у девочки настоящая истерика, даже имени вашего слушать не хочет, а вы так запросто: нам надо поговорить? Да за кого вы себя принимаете?

– За ее мужа. И за отца ее ребенка.

К чести месье Маноду, соображал он довольно быстро. Иначе, пожалуй, не сделал бы карьеры на выбранном поприще. Потому с ответом он помешкал всего-то на пару секунд дольше обычного. А потом спросил, глядя на зятя со своим особым строгим прищуром:

– И давно?

– Что именно?

– Срок беременности.

– Вы на что-то намекаете?

– Нет. Я пытаюсь понять, как вы отважились явиться сюда после того, как вы довели свою беременную жену до такого состояния! Вы хотя бы понимаете, чем это чревато! Ей нервничать нельзя!

– Вот я и приехал для того, чтобы ее успокоить, – сказал Егор, сдерживая себя. – Месье Маноду, пожалуйста, позовите Олю. Объясните ей, что это важно для всех нас.

– Да я едва сдерживаю себя от того, чтобы вызвать охрану и выпроводить вас из своего дома! – заорал бывший посол теперь уже с сильным акцентом – когда он нервничал, его чистейшая русская речь теряла свою чистоту. – Какую вам Олю!

– Зовите! – хмуро заявил Лукин. – Я не уйду, пока не увижу жену.

Марсель Маноду смелость зятя, естественно, оценил. Недовольно крякнул и повернулся к маленькому круглому столику со спиртными напитками, стоявшему возле камина.

– Пить что-то будешь? – не менее хмуро спросил он.

– Нет, спасибо.

– Зря, – пробормотал тесть и влил в себя рюмку какой-то благородной жидкости. Потом повернулся к Егору и мрачно сказал: – Все действительно так плохо?

– Это ее точка зрения. Она собралась со мной разводиться. Я – нет.

– Черт! Ну не хочет она тебя видеть… Или и мне ей врагом сделаться и заставить?

– Просто… попытайтесь ей объяснить, – после недолгого молчания заговорил Егор. – Может быть, вас она услышит.

– Пока она только плачет. И я совершенно не желаю вникать в то, что у вас произошло. В любом случае, ты виноват! В женских слезах всегда мужчина виноват. Я поговорю… Но дай ей остыть, ясно?

– Ясно…

– Ясно тебе! Остановился где-то?

– Нет, я сразу сюда…

– Поезжай в гостиницу. Я попробую ее убедить, чтобы она тебе перезвонила. И успокойся тоже. С ума сошли оба!

– Мой телефон она знает, – мрачно сказал Егор и, попрощавшись, покинул дом месье Маноду.

В гостиницу не поехал. Торчать там, пиная воздух, перемещаясь из угла в угол – не внушающая оптимизма перспектива. А Лукин достаточно знал собственную жену, чтобы понимать – не позвонит она ни сегодня, ни завтра, если уж ее любимое блюдо – каприз – было подано родителям в комплексе со слезами. Теперь она станет выдерживать свой характер и испытывать его.

Егор улетел в Киев первым попавшимся рейсом. Две пересадки, отложенный взлет в Милане и совершенное невезение с соседями. Сначала безусловно истеричная дама, рассуждавшая о нестабильности обстановки в мире. «Иначе, почему наш рейс задержали?» – вопрошала она раз за разом. А после – нескончаемая болтовня престарелого чеха, желающего «на закате жизни» взглянуть на родину. Его чудовищная смесь украинского, русского и чешского довела Егора до головной боли.

В квартиру входил уставшим и злым, как собака. Смирившимся с тем, что лучше б остался в Париже. Но, кажется, привычная рациональность поступков стала ему изменять. Под видом дороги он загнал себя в размышления. Время в ожидании рейса тянулось бесконечно, сон был рваным, не дающим отдыха, а мысли все больше сосредоточивались на единственном: им легко было с Ольгой до тех пор, пока перед ними не оказалось реальной проблемы. Когда цели были одинаковыми и совпадали методы достижения, их брак был стабильным. Идеальным в своем партнерстве. Но едва они не сошлись во взглядах – все стало рушиться, как карточный домик. К компромиссу оказались не готовы оба.

Лукин пытался сохранить традиционность семьи. Чего хотела Ольга – он, пожалуй, в точности и не знал. Даже в отношении ребенка, если вспомнить, что она ему приводила в качестве аргументов.

В попытке избавиться от навязчивой идеи, что им необходимо поговорить – сейчас он мог говорить только сам с собой, Ольга не желала – Егор заставил себя переключиться на насущное.

Душ, кофе, редакция…

Найти себе дело, любое…

Марценюк. На носу время очередного сигнального варианта…

Запустить бы новый проект. Креативщик из него сейчас хреновый. Как и аналитик, судя по вынужденным, но хаотичным перемещениям.

Документалист?..

Лукин криво улыбнулся.

Хроника наших дней – сунутый в архив черновик об охотничьем периоде Росомахи… Знать бы, куда ее занесло после «Мандарина» и что удалось выяснить…

Душ!!!

Несвежая рубашка, такая же, как и его несвежие мысли, летела в сторону, когда посреди комнаты разразилась телефонная мелодия.

Егор выхватил трубку из кармана пиджака и принял звонок, которого ждал и не ждал одновременно.

– Ты уже в Киеве? – безо всякого приветствия, равно как и безо всяких эмоций спросила Оля.

– Да, – в тон ей ответил Егор. – Оль…

– Ну и прекрасно. Больше не прилетай.

– Я вообще-то за тобой прилетал.

– А я об этом просила?

– Я тебя прошу.

– Не вариант. Я остаюсь здесь, Егоша.

– И как ты себе это представляешь? – на его щеках заходили желваки. Иногда в телефонах была несомненная польза: голос еще не выдавал гнева, заполыхавшего в нем с новой силой.

– Обыкновенно. Уволилась и ушла от тебя.

– А наш ребенок?

– А что наш ребенок? – прозвучало почти с насмешкой. – Со мной, конечно.

Егора накрыло. После бессонных ночей, сотен километров туда и обратно, людской суеты, безрезультативных размышлений – спокойный голос в трубке. Ольга, считающая себя в праве…

«В женских слезах всегда мужчина виноват», – неожиданно проскрипело в голове.

– Чего ты хочешь, Оль? – устало спросил Лукин.

– Озерецкого.

Телефон с размаху полетел в стену – точка кипения была достигнута. Вместо душа Егор обнаружил себя в комнате, с бутылкой в руке. Коньяк обжег горло, еще раз. Третий глоток расплескал тепло по напряженному телу.

Озерецкий в обмен на его ребенка. Для Лукина обмен даже более выгодный, чем для Ольги.

Он сделал еще глоток, и мысли направились по пути, с которого возврата уже быть не могло. Что от него требуется? Ублажить Росохай, чтобы уломала брата? Да запросто!

И в самом неформальном для себя прикиде – рваных джинсах и кожаной потертой куртке орехового цвета, благоухая наконец-то не псиной, а брендовым парфюмом, удачно скрывшим запах коньяка, Лукин назвал таксисту адрес, выясненный у Шаповалова.

Он ехал к Руслане.

Часть вторая.

Ближе, чем до Африки.

Глава 1

Вечер переставал быть томным. Решение принялось как-то само по себе и очень быстро. Даже неожиданно быстро, но все лучшие решения, которые она принимала, были спонтанными. С какой стати уходить от такого хорошего правила?

И даже темень за окном не останавливала. С чего вдруг? Росомаха – очень подвижный и выносливый зверь, способный долго преследовать свою добычу, но ведет ночной образ жизни. Днем она спит, а на охоту выходит с наступлением сумерек. Так что все нормально, все в пределах жанра.

Рюкзак был собран минут за двадцать. Собираться быстро – это ее собственная суперспособность, выработанная в Африке. Куда там марвеловским героям? Несколько пар носков, сменное белье, свитер, шапка, две майки – одну пододеть, если холодно, вторую – вместо пижамы, макбук, фотоаппарат, универсальная зарядка, газовый баллончик, блокнот с ручкой, гигиенические принадлежности, жирный детский крем. Ну и пакет с бутербродами и горячий чай в термосе. Если что понадобится – в дороге купит.

Еще пару минут ушло на то, чтобы написать Тохе, что она пропадет с радаров, скорее всего, на несколько суток. А звонки родителям решено было отложить до утра – чего беспокоить людей на ночь глядя? Мать и вовсе не выносила, когда Руслана водила по ночам.

А сама Росомаха едва не потявкивала от нетерпения, понимая, что именно этого – этого самого решения, которое, несмотря на свою спонтанность, было выношенным – она ждала все последнее время.

Уже обуваясь в коридоре, оценивающим взглядом окинула прихожую и комнату – не забыла ли чего. Потом решила, что ну его лесом. Забыла – значит, так тому и быть. И в следующую секунду подпрыгнула на месте от звонка, раздавшегося в квартире.

– Только бы не мама, – простонала Росомаха и поплелась открывать. А через мгновение обалдела еще больше, обнаружив на пороге господина Лукина собственной персоной.

– Привет, – выдал он. – А я тут мимо проходил.

– Ну и шли бы себе дальше мимо, – растерянно ответила Руслана. – Чего занесло-то?