Текст книги "Кстати о любви (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Эй, мы закрыты! – донеслось до него из-за яркого пледа, натянутого чьими-то руками прямо перпендикулярно полу. Потом плед встряхнулся. И его сложили пополам. Молодая кругленькая женщина взглянула на Лукина и улыбнулась. – У нас ночные показы, а не утренние.

– Я в курсе, – усмехнулся Егор. – Доброе утро. Николая как найти?

– Вы модель? Он не раньше обеда сегодня раздуплится. Ночка выдалась…

– В смысле… ночка?

– Да ничего, помотаться пришлось… Теперь отдыхает, пока я тут прибираюсь. Может, кофе хотите? Если Руська весь не выглушила… – последнее незнакомка пробормотала себе под нос и явно не для Егора.

– Руслана здесь?

Женщина встрепенулась и теперь с куда большим интересом воззрилась на Лукина.

– Вы Русин знакомый? – спросила она с улыбкой. – Простите, я просто Колиных всех знаю. Потому и решила, что вы модель.

– Так она здесь?

– Да нет ее, ушла уже! – улыбка с губ сошла. – Вам не кажется, что пора либо представиться и объяснить, зачем вы пришли, либо ненавязчиво свалить?

– Я пришел поговорить с Николаем. Но нужна мне Руслана. Я ее знакомый, – попытался «объяснить» Егор.

– А я – жена Коли. Лена Гуржий. А ваша Руслана сегодня прямо здесь ночевала, в этой комнате. И Кольку моего дернула под ночь ее забирать! Нужны детали – поднимитесь на этаж выше. Двадцать пятая квартира. Если не задрых опять…. Извините, ключ я вам не дам. Либо ждите.

Лукин кивнул и вышел, через ступеньку поднялся на два пролета. Позвонил, еще и еще. Но так и не дождавшись, когда Гуржий откроет, спустился обратно в кинотеатр.

– Задрых, – сказал он Лене.

– Тогда пересмотрим актуальность кофе? – подмигнула ему мадам Гуржий, выглянув теперь уже из кухни.

– Спасибо, – согласно кивнул Егор.

– Проходите.

Время тянулось безнадежно медленно. Казалось, должен пройти час, а стрелки упрямо передвигались не больше, чем на пять минут вперед, не считаясь с его нетерпением. Он стоял у окна, опираясь на подоконник, и разглядывал недопитый кофе – все еще теплый, в подтверждение часам.

Снова думал о вчерашнем дне, словно в голове работал видеоплеер, поставленный на повтор эпизода.

Егор отчетливо помнил Руслану – не такую, как обычно. Одежда, лицо, глаза. Все было другим. Чужим? Растерянным? Он заметил не сразу и до сих пор не понял. Или не желал понимать, оттягивая неизбежное. Она подошла к нему, что-то говорила – совсем не то, что хотела. Он помнил удар – неожиданно сильный, оглушивший на несколько решающих мгновений и силой, и неожиданностью.

Это помешало ему догнать ее, заставить рассказать о причине, о том, что случилось. Не могло не случиться. Уставший мозг строил догадки, что это могло быть.

Сдерживая желание разгромить ни в чем не повинный кинотеатр, в котором, как оказалось, она провела ночь – прячась от него, в этом Егор не сомневался – Лукин долго и методично мыл чашку в ледяной воде. И мыл бы еще дольше, если бы в кармане не раздалась мелодия входящего звонка.

Он отставил чашку, закрыл кран, вытер руки о яркое веселое полотенце, висевшее рядом с мойкой, достал телефон. Движения его рук были медленными, так же медленно вверх двинулась темная бровь, когда он увидел имя на дисплее.

– Привет, – проговорил он в трубку.

– Ты где? – раздалось в ответ. Кажется, взволнованно.

– Я не знаю точных географических координат.

– Егош, ты две ночи не дома, что я думать должна? Ну хочешь, я съеду, но не сходи с ума!

– Ты ничего не должна об этом думать. А в городе достаточное количество гостиниц.

На том конце замялись. Оля явно что-то обмозговывала. Он даже вполне мог себе представить, как она прикусила нижнюю губу – всегда так делала, когда у нее что-то не получалось. А потом снова раздался ее голос.

– Все-таки это стресс для женщины в моем положении… не понимаешь?

– Я понимаю, что наше существование друг рядом с другом будет еще бо́льшим стрессом, – устало ответил Егор. – О содержании не беспокойся, но жить с тобой я не буду, Оля.

– Ну при чем здесь содержание?! Прости, вчера тебе по носу дала Росохай, а сегодня ты несешь какую-то чушь про содержание? Это все из-за нее? Ты с ней сейчас?

– Ты тоже хочешь дать мне по носу? – развеселился Лукин.

– Даже не собираюсь с ней соревноваться в этом, – нетерпеливо ответила Оля. – Не валяй дурака и возвращайся. Нам надо поговорить. И о ней, и о нас.

– Поговорим, но не сейчас.

– Я хочу сегодня. Мне нужна хоть какая-то определенность.

– Развод – это более чем определенно.

– За что ты так с нами?! – прошипела Оля, после чего раздались короткие гудки. Она просто бросила трубку. Ее выдержки не хватило.

Некоторое время Егор смотрел на экран, тот стал тусклым, потом погас. Лукин не замечал, снова пытаясь разобраться в голове Русланы.

«За что ты так со мной?» Что могло заставить ее подумать, что он причиняет ей зло? Его рассуждений хватало лишь на то, чтобы предположить, что Руслана пересеклась с Олей. И та предложила собственную версию событий, ко всему добавив и новость о ребенке. Оля могла…

«За что ты так со мной?» А она с ним так за что? За каким дьяволом лишила его последнего слова, решила за него, придумала… узнала… Узнала что? Почему не спросила у него?!

Егор провел пальцем по телефону, тот снова засветился и, без всякой надежды, набрал номер Росомахи, чтобы убедиться в том, о чем и без того знал – телефон она так и не включила.

От мрачных мыслей его отвлекли стук открываемой двери и шаги в прихожей. Через мгновение в кухню-кофейню ввалился Гуржий. Небритый и патлатый, но, кажется, выспавшийся.

– Мне Ленка сказала, вы меня ждете? – проговорил он, проходя к столу и параллельно рассматривая Лукина, а потом резко остановился. По лицу было ясно – узнал.

– Жду, – кивнул Егор. Подошел к Гуржию, протянул руку. – Егор.

– А я тебя помню, – отрезал Коля. Руки не подал, демонстративно отошел к плите. – Рожа, конечно, сегодня помятая, но у меня профессиональная память… Чего? Херово ночь прошла?

– Это неважно, – отмахнулся Лукин. – Вы знаете, где сейчас Руслана? Ваша жена сказала, она ночевала здесь.

– Моя жена – Транда Ивановна.

– Где она сейчас? – повторил вопрос Егор. – Руслана.

Гуржий усмехнулся. Выражение его лица казалось почти садистским, что было несколько странно для того, у кого от природы физия добряка.

– А с чего ты взял, что я тебе скажу? – поинтересовался он. – Если бы Росомаха хотела, чтобы ты был в курсе – ты был бы в курсе.

– Она порой верит в то, что видит, а не в то, что есть на самом деле.

– Какие удивительные заключения! Типа хорошо ее знаешь?

– А вы меня вообще не знаете.

Колька сложил руки на груди. Усмешка с лица стерлась. Теперь оно было просто хмурым.

– Знаю, – проворчал он. – Знаю, что ты ее обидел, и надо бы дать тебе в морду, но это не мое дело. Мое дело ее по ночам по области искать. Бухую и на разбитой машине. И тащить к себе, приводить в чувство. У всех своя великая миссия.

Лукин с силой потер ладонью лоб и глаза, осознавая сказанное. Если бы он успел ее догнать, она не села бы за руль.

– Она в порядке? – глухо спросил Егор.

– Она не в порядке! – психанул Гуржий. – Но тебя это теперь уже не касается, потому вали давай, чтоб я тебя не видел! А то и правда кулаки чешутся!

– Почешешь о грушу в тренажерке! – взорвался Лукин. – Где она?

– Сказала, что в Альфа-Центавре! Информативно?

– Когда сказала? Когда она ушла от тебя?

– Вообще-то… это я сейчас тебя послал!

– Мне похрену!

– Ну, ох*еть! – Колька трагически развел руками и отвернулся. Разговорный жанр никогда ему не давался. Он был больше по изобразительному.

– Я не уйду.

Гуржий рывком обернулся и глянул на Лукина. Быстро, внимательно, сердито. Потом отвернулся снова. Пытался облечь мысли, проносившиеся в голове, в слова. Не вышло ничего умнее, чем выдать:

– Такой же упертый, как она!

– Хуже.

– Ты ей изменил или обещал жениться в обмен на карьеру мента?

– Ни то, ни другое, – Егор отвернулся к окну, снова с силой потер глаза и повторил вопрос, мучивший его неизвестностью: – Где она может быть?

– Да не знаю я, где она может быть! – снова разозлился Колька. – Это Росохай! Она где угодно может быть – типа ты не в курсе! Назови мне хоть одну причину, почему я вообще с тобой разговариваю!

– Не знаю, но разговариваешь же… Что она делала, что говорила, когда ушла? Любая мелочь. Черт, если бы я знал, что она здесь…

Лукин с силой шарахнул кулаком по стене, та отозвалась гулким эхом.

– Ладно, ладно, ладно! – Гуржий подошел ближе. – Остынь и не ломай мне заведение, культовым ему не стать, но успешным оно еще может получиться… Выпьешь?

– Нет.

– Как знаешь… – мрачно ответил Колька. На мгновение задумался, словно не знал, говорить дальше или нет. Но, решившись, кивнул: – Ок… давай по порядку. Вчера вечером она мне позвонила и попросила забрать. Была на трассе в Бровары. Машину долбанула – бампер в мясо, у самой на лбу шишак. Тачку там и бросили, ключи у меня, велено отогнать, если до утра хоть что-то уцелеет. Ночевала здесь – по собственному почину, я с ней вообще в таких случаях не спорю никогда. Я ей того… ну… фильм поставил и ушел. А утром она к нам в квартиру заявилась. Не завтракала. Попросила доступ к интернету, потом вызвала такси и уехала. Куда – не знаю. Вы вообще каким-то чудом разминулись, если ты тут с утра сидишь!

– Чудом, – хмуро повторил Егор, помолчал, обдумывая услышанное. – Она твоим компом пользовалась?

– Моим.

– Историю посмотришь?

– Это нечестно по отношению к ней, – проворчал Колька. – Пошли.

Не отвечая – что тут ответишь – Лукин двинулся следом за ним. Они снова поднялись на следующий этаж, Гуржий дернул дверь двадцать пятой квартиры и пропустил нежданного гостя в свою обитель. Теперь в ней пахло свежесваренным борщом и чесноком. Колька повел носом. И улыбнулся.

– Ленок, – хмыкнул он. И потащил Егора в комнату. А еще через две минуты взревел: – Росохай варвар! Какого хера мне свою долбаную Мозиллу установила!

– Снесешь, – буркнул Лукин, подходя к столу, за которым устроился Гуржий. – Что в журнале?

– Фейсбук, будь он неладен. Ха! Да она даже разлогиниться не удосужилась, звезда!

– И? – нетерпеливо спросил Егор.

– Да не знаю я! По диалогам ее шариться, что ли? Кстати, вот непрочитанное… от Тохи Озерецкого.

– От Озерецкого… – задумчиво повторил Лукин и пристально смотрел на аватарку. К удивлению, не росомаха. Реальная фотка: Руслана, в шортах и футболке, в руках панама, загорелая и без зеленых прядей в светлых, сильно выгоревших и от этого почти белых волосах. – Это из Африки?

– Либерия. Мы там два месяца проторчали.

Егор кивнул, и, по-прежнему глядя на фотографию, спросил:

– Еще что делала? Кроме Фейса.

– Ща… – Гуржий зашуршал дальше. – Билеты онлайн. На самолет… В Будапешт. Купила.

– В Будапешт? – удивленно переспросил Егор. – Почему Будапешт?

– Может, там «Дракулу» снимают? – почесал репу Колька. – Сам подумай. Она телефон не включала, даже такси с моего вызвала. Общалась в это время только с Тохой своим…

– Озерецкий снимается в «Дракуле»?

– Ага. Руська рассказывала, в Румынии даже были.

Точно! Ольга что-то говорила и про «Дракулу», и про Румынию, когда убеждала его в необходимости интервью с Озерецким для журнала.

– В котором часу у нее рейс?

Колька быстро переместился на нужную страницу, потом так же быстро бросил взгляд на часы. И как будто приговор огласил:

– Через восемь минут. Ну вот как вы не пересеклись?!

– Она выключила телефон, – проговорил Егор себе под нос. – Она всегда его выключает.

– Дура.

– Она так решила.

– Росохай может… Борщ будешь?

– Какой еще борщ, – усмехнулся Егор. – Поеду я. Спасибо.

– Ну… разборки разборками, а обед по расписанию… Правда, она тоже не ела нифига…

– Ни разборок, ни обеда. Как-то так, – Лукин протянул руку.

Гуржий на этот раз ответил рукопожатием, но, продолжая хмуриться, добавил:

– Учти, я тебе не помогал и даже не общался. Захлопнул дверь перед твоим носом. Если еще и я врагом стану, кто ее будет на трассе подбирать?

– Хотел бы я быть уверенным, что больше не придется, – хмуро сказал Егор.

– Сам говорил, что хуже ее упертый…

Лукин промолчал, вышел в коридор, уже от самой двери снова поблагодарил.

Медленно спускался по ступенькам и знал, что в этом раунде победила упертость Русланы. Он чувствовал злость на нее, понимал, что не вправе, и ничего не мог с этим поделать. Шаги его стали быстрее. Отключила телефон, ночевала у Гуржия, улетела в Будапешт. Всё лишь для того, чтобы не быть с ним.

Лукин почти выбежал из подъезда, зло хлопнул дверцей машины, усевшись за руль, и громко выругался. Повернул ключ, заводя двигатель. Она хочет так – пусть будет так!

Через полчаса заселялся в гостиницу. Дурацкий торшер с вызывающе ярким изумрудного цвета абажуром в тон гардинам – выбесил. Только зеленой гармонии ему сейчас и не хватало. Девушка-администратор, умильно хлопающая ресницами, заметно вздрогнула, когда он сердито спросил другой номер, и показала ему комнату, в которой он и остался. Здесь вообще не было ни торшера, ни гардин. В качестве оформления выступали бамбуковые римские шторы и японская люстра. К счастью, не африканская.

Душ не снял напряжения, сон не принес покоя, и вечером Лукин предпринял еще одну попытку, крайне новаторскую – позвонил Валере.

– Да? – отозвался его гениальный друг.

– Есть предложение, подкупающее своей новизной. Идем нажремся.

– О-го, – только и смог ответить Щербицкий.

– А-га! Так как?

– Та я же… всегда… В «Мандарин»?

Лукин мысленно зарычал, а Валере выдал насмешливое:

– Тебе в «Мандарине» медом намазано?

– Нормальный клуб!

– Поэтому поедем в ненормальный. Через час в «Пещере».

Через час. В «Пещере». Было малолюдно, но уже жарко.

Как ярый комсомолец-нигилист Щербицкий приехал раньше. Партия сказала: «Надо». Комсомол ответил: «Есть». Совершенное воплощение. Нигилизм же проявлялся в недоуменном и в каком-то смысле недовольном разглядывании ярчайшего примера уникального интерьера заведения – элемента «наскальной живописи» на корявой стене. Под коньяк – что заявленному нигилизму не противоречило.

Лукин вынырнул из ржавого полумрака светильников, видимо, имитирующих факелы. Водрузил на стол бутылку черного рома и два стакана. Сам расположился напротив Валеры и разлил спиртное. Один стакан толкнул по столешнице к Щербицкому. Тот на мгновение зацепился взглядом за его руку – кожа на костяшках пальцев была основательно счесана и темнела характерными пятнами.

– А ты уже кому морду бил? – поинтересовался Валера, кивнув на ладонь.

Егор вслед за ним глянул на свою руку, будто только заметил.

– На стену напоролся, – хохотнул в ответ.

– Чего-то тебя… совсем скрутило… ты хоть живой?

– Как видишь!

Валера усмехнулся, отодвинул свой коньяк и взял ром. Понюхал. Пригубил.

– За что-то конкретное пьем или за кого-то?

– Просто так, – Егор тоже отпил глоток и принялся вертеть стакан в руках. – Вспомнил про твой способ примирения с действительностью. Решил проверить опытным путем.

– То есть… ты ее так и не догнал? – прямо в лоб спросил Щербицкий. – Или послала?

– Она уехала. Вчера из ресторана, сегодня из страны.

Валеркины брови подпрыгнули вверх, и некоторое время он молча разглядывал приятеля. Видимо, над чем-то размышляя. Потом сделал глоток рома и спросил – снова прямо и в лоб:

– Может, это к лучшему?

– Может, – согласился Егор.

– Думаешь, я не понимаю? – встретив «поддержку», оживился Щербицкий. – Понимаю я! Да, у меня Алка, я без нее не мыслю… Но и ты тоже… Разберешься с женой, устаканится… думать забудешь про эту свою… Ну бывает, что находит помешательство! Но пройдет же!

– Именно этим я и займусь. Разберусь с женой.

– Она же наверняка с ума сходит…

– Я не скрывал от нее, что она может этим не утруждаться.

– Ну не получается не утруждаться. Ты же вот… бухать приперся… из-за кого? Из-за русалки своей зеленоволосой?

– Я же сказал: просто так.

– А я тебе тогда нахрена? Чтоб не одному? Поведать, в чем твоя концептуальная ошибка?

– Ну поведай, гений, – усмехнулся Егор и отставил в сторону стакан.

– Пока не ушел от одной бабы, не связывайся с другой.

– Вообще-то ушел…

– Это она ушла! Вы бы помирились, и ты это знаешь. Но встряла эта…

– Я встрял. Туда, куда счел нужным. И отравил Ольге документы на развод.

– Тебе делать было нефиг? Ведешь себя, как пацан.

– Отвечая за свои поступки?

– А ты за них отвечаешь? Бросаешь беременную жену ради непонятно чего. Если ты кому и должен, так это Оле. Это ей твоего ребенка растить.

– Я не отказываюсь от ребенка. Я развожусь с его матерью.

– Был бы ты посторонним человеком, мне было б похрену. А поскольку друзьями считаемся, я тебе правду… Говнюк ты, Лукин.

– А ты моралист, – мрачно сказал Егор.

Щербицкий крякнул и потянулся к бутылке.

– Моралист-алкоголик.

– Оксюмороном попахивает, – брякнул Лукин и сделал еще глоток из стакана.

– Откуда-то вдохновение брать приходится…

Егор промолчал. К нему вдохновение от спиртного не шло. Да он больше и не пил. И поглядывая на Валеру, периодически толкающего то ли тосты, то ли сентенции, определял для себя нечто подобное главной цели: оформить развод, чтобы иметь возможность разговаривать с Русланой без оглядки на двусмысленность их отношений. И как бы ни сходило с ума его чертово самолюбие, он был уверен в одном – однажды они встретятся и поговорят. И он добьется от нее ответов на все свои вопросы.

– Я сваливаю, – сказал Лукин, поднявшись.

– Ясно, – хмуро ответил уже хорошо поддатый Валера. – Бухать ты даже сейчас не можешь… Отпустил бы себя – полегчало бы.

– Не хочу. Бухать не хочу. Тебе такси вызвать?

– Вызови… Алка точно прибьет, если сам поеду.

Лукин вызвал. Для Валеры и для себя. А едва оказавшись в гостинице, завалился на кровать и вырубился, будто сели батарейки.

Глава 4

Следующие дни батарейки функционировали согласно сертификату качества. Такой работоспособности, пожалуй, даже Марценюк не припомнил бы, а в его понимании Егор был знатным трудоголиком.

Лукин брался за все, что плохо лежало. И неплохо тоже. Писал статьи, редактировал чужие, общался с адвокатом, просматривал отобранный материал на ближайшие номера, гонял выпускающих редакторов, снова общался с адвокатом, подписывая в очередной раз очередные бумаги, и для полноты картины сам себя отправил в командировку – популярный аналитик проводил семинар в Праге, делясь опытом в области визуализации данных в журналистике.

Прошедшее время Егор мог измерить чем угодно – количеством слов, километров, мегабайтов, но не днями, в которых он существовал. Календарь перестал иметь значение, не было будней и уик-эндов, даты слились в сплошной поток непрекращающихся занятий, которые отвлекали от осознания, что он скучает.

Лукин скучал по Руслане. Злость проходила, и пару раз он просыпался посреди ночи с идеей рвануть в Будапешт. Холодный душ возвращал здравомыслие. Носиться по городу в поисках Озерецкого с целью обнаружения Русланы – довольно замысловатая логическая цепочка при условии нежелания самой Русланы его видеть. И слышать. Ее телефон молчал. Его сообщения в Фейсбуке оставались непрочитанными. Впрочем, и она совсем не бывала онлайн. А сам Егор затемно являлся в редакцию с тем, чтобы вписать в ежедневник в два раза больше дел, чем вычеркнуть.

В такие дни обычно возникает предощущение того, что где-то плотина прохудилась, не выдержит и скоро рванет столбом воды, сбивающим с ног. Понесет за собой, и сил выплывать не станет. Или не станет желания.

Плотину пробило. Спустя полторы недели такого полусуществования. Началось традиционно с мелочи – по сути теперь уже мало что означающей, но все же вносящей смуту и раздражение.

С утра к нему вломился Марценюк. Разъяренный, что с ним не так часто бывало. И разве что не плюющийся горящими ядрами.

– Объяснишь мне, в конце концов, какого черта твоя Олька считает возможным указывать мне, что я должен делать, а что нет? – возопил он с порога. – Если ты делегировал ей свои полномочия, то так и скажи, и я подумаю о смене места работы, потому что меня задрало то, что она лезет куда не просят! У нас смена руководства или переподчинение? Что за херь происходит?! Если я хочу оставить колонку Сухорук, то это я буду согласовывать с тобой и только с тобой! Жена твоя при чем? Она штатным журналистом у нас числилась? Или ей все можно?!

– Что случилось? Только без эмоций, – Лукин отвел глаза от монитора и посмотрел на зама.

– То случилось! – Марценюк бухнулся на стул перед главредом. – Явилась сегодня – здрасьте, вы скучали? Вся такая жизнерадостная и активная. Увидала Сухорук и выдала: она все-таки здесь? Ну и еще ряд эпитетов, она умеет. Алевтина расстроилась. А Олька еще и по мне проехалась… Звездище!

Брови Лукина дернулись вверх и тут же вернулись на место.

– Она у себя?

– А где ей быть? Тая в приемной, значит, чаи не гоняют. Пашет, работяжка.

Олин кабинет был рядом, и Лукин оказался там через полминуты.

– Привет, – сказал он с порога. – Каким ветром?

Оля сделала глоток чаю из чашки, которую держала в обеих руках, и очень серьезно посмотрела на мужа.

– Отпуск закончился.

– Твое заявление было не на отпуск, а об увольнении. И я его подписал.

– Считай, что я его аннулировала. Имею право.

– Уже не имеешь. На календарь посмотри.

– Я хочу работать. Это и мой дом тоже!

– Хочешь работать – оформляйся как положено.

– Тебе доставляет особое удовольствие издеваться надо мной? – голос почти экс-супруги звучал спокойно, но руки отставили чашку и нервно потянулись за карандашом. Она всегда крутила в руках карандаш, когда нервничала. – То, что ты спишь со своим недоразумением, по-твоему, недостаточное для меня унижение. Теперь еще и это?

– Станешь спорить с кадровой и юридической службами?

– Я не хочу спорить! Я хочу обратно свою жизнь!

– Оль, я не против того, чтобы ты работала.

– Но против того, чтобы снова жить вместе, – Залужная сглотнула подступившие слезы. – Без объяснений.

Лукин, наконец, прошел вглубь кабинета и устроился на одном из стульев. Посмотрел на Ольгу – спокойно и равнодушно.

– Каких объяснений тебе не хватает?

– Почему ты меня разлюбил? Я знаю… я понимаю, что была не права, но если любишь, то прощаешь чужую неправоту. Так почему ты так… так быстро меня разлюбил?

– Оль, ты правда считаешь, что на этот вопрос есть ответ?

– Тогда что мне делать с тем, что я тебя не разлюбила?

– Я не знаю. Прости.

Оля долго изучала его уставшее лицо – вроде бы, ничего в нем не изменилось, кроме этой странной усталости. И все-таки изменилось. Стало чужим, не ее… Или и не было ее? И она его просто совсем не знала. Мотнула головой, пытаясь отделаться от этой навязчивой мысли. И медленно проговорила:

– «Прости» – это твой комментарий к очередному пакету документов о разводе? Я получила. Изучаю.

– Если ты и его не подпишешь – будет следующий. Я понимаю, что ты, если таково твое желание, сможешь в течение некоторого времени сохранять статус моей жены. Но жить с тобой ты меня не заставишь.

– Понимаю. Но понимаю и то, что пока ты мой муж, я могу надеяться… Вдруг осознаешь, что это ошибка.

Егор, не сдержавшись, хмыкнул.

– Ты сейчас серьезно?

– Вполне. Тебе женщины часто в любви объясняются? Я вот объяснилась. Как я могу быть несерьезна?

– Я не об этом. В твоей серьезности я никогда не сомневался. Но и своих решений я не меняю.

– Черта с два не меняешь! – вспылила Оля и вскочила со стула. – Ты ее видеть не хотел тогда… тогда, когда я просила! А сейчас… предпочитаешь ее мне? Может быть, ты и кабинет мой ей готовишь, а?

– Я не хотел участвовать в том, что ты придумала, – медленно проговорил Егор, чуть приподняв голову и глядя ей в глаза. – А твой кабинет останется твоим до тех пор, пока ты сама будешь хотеть в нем находиться. Я уважал и уважаю тебя как журналиста, человека и женщину. Но это не значит, что ты будешь дергать за веревочки, а я буду трахать то, что выгодно и удобно тебе – будь то сестра Озерецкого или ты сама.

– Ты все извращаешь!

– Пусть так, – согласился Лукин, поднялся и прежде, чем направиться к двери, сказал: – Сухорук оставь в покое. С ней заключены договоренности, о которых ты не знаешь. Тебя тогда не было.

– Ее статьи – мыльный пузырь. Очередной мыльный пузырь, Егоша, – отвратительно сладким голосом ответила Оля.

– Я тебя услышал, – кивнул он и вышел из кабинета, направившись прямиком в «Артхаус». Иначе он разнес бы всех и вся.

А всего и надо – послать все к черту и полететь в Будапешт. Просто поговорить. Просто пусть назовет все своими именами. Просто в лицо, один на один.

Она смогла поставить точку, он – нет.

Лукин вернулся в редакцию через час и первым делом зашел к Марценюку.

– Я уеду на несколько дней.

– Куда? – исполнительный директор поднял голову от бумаг. – Работы валом.

– Я в тебя по-прежнему верю, Марценюк! В крайнем случае, будем в телефонном режиме.

– Что твоя?

– Кто?

– Половина, блин! Угомонил?

– Сейчас она настроена работать. За дальнейшее не ручаюсь.

– Ты б уже как-то… не знаю… вот так вот правда разводишься? С учетом всего, что вас связывает?

– Правда. Слушай, почему всех так интересует моя личная жизнь?

Марценюк смерил главреда удивленным взглядом, а потом широко улыбнулся.

– Ты начальство.

– Теперь ты за начальство. Пусть тобой интересуются, – усмехнулся Егор и вышел.

А в собственной приемной его подстерегал новый сюрприз, преподнесенный Таей. Она смотрела на него затравленным взглядом, прижимая к уху телефонную трубку, и удивленно хлопала глазами.

– Егор Андреевич! Агент Озерецкого на линии висит. Где вы ходите? – торопливо зашептала секретарша.

На этот звонок Егор Андреевич ответил из своего кабинета.

– Слушаю. Егор Лукин.

– Памела Ларс. Представитель Энтони Озерецкого, – сообщили ему. – Некоторое время назад нам поступали предложения от вашего журнала относительно интервью. На сегодняшний день мы готовы обсудить детали.

Зависнув с трубкой у уха, Егор свободной рукой распустил узел галстука, сдавливавшего горло. Он выхватил взглядом свиток МедиаНы и смотрел на него, словно тот был шаром в салоне предсказательницы судеб, в котором Лукин пытался разглядеть не будущее, а прошлое.

– Значит ли это, что мистер Озерецкий согласен дать интервью, – уточнил Егор, не удивившись тому, как глухо прозвучал его голос.

– Совершенно верно, мистер Лукин, – бодро трещало из трубки. – Мистер Озерецкий заинтересовался вашим предложением и готов сотрудничать с журналом.

Мысли в голове Егора замелькали слишком быстро, в отличие от недавних вялых размышлений.

Руслана пропала, Озерецкий появился. Додумывать собственную догадку не хотелось.

– Крайне неожиданное согласие, – вернулся он к Памеле.

– По ряду причин, мистер Лукин, он пересмотрел некоторые из своих принципов. Так как? «À propos» по-прежнему хочет получить для себя это интервью, и вы готовы обсудить детали?

Еще бы он был не готов! Шанс узнать, где Руслана. Может быть, даже встретиться.

– Разумеется, готовы! – Лукин говорил параллельно внутреннему монологу. – Представьте ваши условия на нашу электронную почту. Вам подходит?

– Конечно. Единственный момент, который хотелось бы уточнить сейчас. Энтони Озерецкий не планирует лететь в Киев, потому место встречи мы вам сообщим, если вас это устроит?

– Устроит.

– Прекрасно. В таком случае, мы с вами свяжемся.

Егор еще некоторое время смотрел в никуда, слушая тишину в трубке. Все же осознавая явившуюся истину – ему дали Озерецкого. Кто дал – понятно. Почему дал – кажется, тоже понятно.

«Люди лгут, чтобы скрыть то, что стыдно. Или чтобы получить то, что нужно».

Ему вынесли приговор и привели в исполнение.

И единственным человеком, кто мог раскрыть Руслане глаза на беспринципного Лукина, была… Ольга! С ее искусством владения словом и страстью к украшательству она могла бы убедить самого закоренелого скептика. Что уж говорить о не раз обиженной Росомахе.

Выдав в пустоту витиеватое ругательство, Егор ломанулся к Залужной. Теперь он знал, о чем будет спрашивать. И мог обрадовать ее заполученным интервью с Озерецким. Вот только Ольги не оказалось в кабинете. У Таи Лукин выяснил, что она уехала домой, куда он и отправился, чувствуя себя загнанным волком, мечущимся среди флажков.

Прокручивая в уставшей голове одновременно предстоящий разговор с Ольгой, то, о чем рассказывала ему Руслана, и свою поездку к Озерецкому, Егор механически открыл дверь своим ключом и ввалился в квартиру.

В прихожей было темно. Свет лился из комнаты – вместе с негромкой расслабляющей музыкой. На пороге показалась Оля в шелковом лиловом халатике, открывающем стройные ноги. И с распущенными по плечам влажными волосами. Бокал в ее руке говорил исключительно о намерении расслабиться.

Некоторое время она молча смотрела на мужа – покрасневшими глазами. Видимо, все-таки плакала. Потом тихо сказала:

– Ну проходи… рада, что приехал.

– Тогда обрадую тебя еще сильнее, – Лукин оперся о стену. Глаза его были сердитыми, но смотрели на нее равнодушно. – Твоя мечта сбылась. Озерецкий согласен на интервью.

Оля подалась к нему – от неожиданности. Но тут же замерла, глядя Егору в лицо и словно бы ожидая, что еще он скажет. Ее губы растянулись в длинную улыбку, не обнажающую зубов. И она почти слышала, как бьется его сердце.

– Это очень хорошо, – ровно ответила Оля. – Можно будет выпустить в мартовском номере, как думаешь?

– Все зависит от того, когда я с ним встречусь.

Ее брови взмыли вверх, словно бы требуя объяснений. Но вслух она только негромко рассмеялась. Лукин улыбнулся вслед за ней, но это больше походило на ухмылку. Он крепко ухватил ее за плечо и встряхнул.

– Что ты ей наговорила?

– Ничего такого, что было бы неправдой! – ни секунды не раздумывая, выпалила жена. Не отпиралась – уже хорошо.

– Я представляю себе, как в твоем исполнении выглядела эта правда! Что?!

– То! Пришлось объяснить твоей глупой наивной дурочке, почему ты вообще с ней связался – толку от этой чертовой игры, если она не приносила результатов? Зато вот теперь… видишь? Интервью в кармане. Цена твоей свободы! Я была права. С самого начала.

– И твоей тоже! – он с силой оттолкнул Олю от себя. – Ты просчиталась.

Ее голова мотнулась, вино из бокала расплескалось и на халат, и на его пальто.

– Да ничего я не считала! – закричала Залужная, не справляясь с эмоциями. – Я не знала, что ты в нее влюбишься! Не знала! Я не этого хотела!

– Так и мстила бы мне! Ей зачем было? – мрачно рявкнул Лукин.

– Это не было местью.

– А чем?

– Я защищалась. Ты сделал ход. Мне нужно было отвечать. Ты вынудил меня защищаться. Не такую уж неправду я сказала!

– Я не играл с тобой в шахматы.

– Ну да, развод с беременной женщиной – не шахматы, – рассмеялась Оля и порывисто приблизилась к нему. Их лица снова были на расстоянии выдоха. – Если хочешь знать, эту информацию я тоже не стала от нее скрывать. Даже она поняла, что ваш роман – не больше чем розыгрыш. Ну не бросишь ты мать своего ребенка, это за гранью!