Текст книги "Кстати о любви (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Конечно, ты разбираешься! Только я еще помню, что было, когда ты с Лёней разошлась!
– Ну не сдохла же!
– Руслана!
– Ма!
В это время в кухню ввалился Лукин.
– Мне ехать надо, – сказал он Руслане.
Та вздрогнула, видимо, все еще в пылу сражения. Но мать ориентировалась быстрее.
– Убегаю, воркуйте, прощайтесь, – улыбка на ее лице расцвела совсем неожиданно после отповеди буквально мгновение назад.
– Спасибо, Наталья Николаевна, – Егор посмотрел на нее. – Приятно было познакомиться.
– Мне тоже, – милостиво изрекла мать и проплыла мимо Лукина в прихожую. Руська ринулась за ней. И еще через пару минут хлопнула входная дверь. Руслана прислонилась лбом к прохладному дереву лутки и тяжело выдохнула. Общение с матерью никогда не давалось ей так уж легко – в отличие, кстати, от ее красивого гулящего отца.
– Ольга возвращается, – услышала она за спиной.
– Это хорошо или плохо? – произнесла Руся, не оборачиваясь.
– Полагаю, это лучше, чем если бы она продолжала оставаться в Париже.
– Ты не передумаешь?
– Нет. Она попросила встретить ее. Нам надо поговорить.
Руслана все-таки повернулась к нему, прислонилась спиной к двери и внимательно вгляделась в его лицо выжидающим взглядом.
– Я тебя не спрашивала… не считала это возможным, но сейчас спрошу… Ты ее любил?
– Тебе это действительно нужно?
– Нужно. Я не хочу ничего рушить.
– Наш брак был разрушен до тебя. Не придумывай себе вину.
– Так любил или нет?
– Что бы я ни испытывал к своей бывшей жене – это не имеет отношения к тебе, Руслана. Прости, мне надо ехать, – и Лукин ушел в душ.
Некоторое время она продолжала стоять на месте. Потом устало вздохнула и направилась в комнату. Знала, что нельзя задавать подобных вопросов. Знала, что ничем хорошим не закончится. А еще знала, что не могла не спросить. Мать права. Вокруг всегда будут бабы – и не только бывшая жена. Егор Лукин – это Егор Лукин. Слишком хорош для нее, чтобы сбыться.
Только вот вещи собирать и драпать куда-нибудь… к кенгуру… надо было раньше. Теперь уже прикипела так, что не отодрать. А сегодня где-то там, вынырнув из их безвременья, он встретится с женой. И будет решать. Что-то обязательно будет решать. Та или эта. Эта или та. И Росомаха не знала, что он выберет в конечном счете. И авансом не смела его осуждать.
Сердилась на себя и ничего не могла с собой поделать. Пока он был в душе, врубила музыку погромче и голосила вслед за Джеймсом Хэтфилдом, прыгая на кровати и представляя себе, что он злится под этими чертовыми струями воды – там, куда она так и не пошла, хотя очень хотелось. Так он ее и застал.
Выглядел спокойным и скорее сосредоточенным, чем злым. Молча собрался и посмотрел на нее. Она резко заткнулась. Сухим взглядом уставилась на него.
– Я позвоню, – сказал Егор, не стремясь перекричать певца.
– Прости меня.
– Все нормально. Дверь закрой!
– Егор, пожалуйста!
– Что? – он почти вышел из комнаты, но остановился и повернулся к ней.
В это мгновение она сорвалась с кровати и оказалась возле него. Не прикасаясь, но так близко, что они слышали дыхание друг друга.
– Я знаю, что я дебил, – пробормотала Руся.
– Самокритично, – усмехнулся Лукин. Притянул к себе и поцеловал в макушку. – Лучше скажи, у тебя платья имеются в арсенале?
– Это твоя эротическая фантазия?
– Начнем с вечеринки. Завтра, если ты помнишь, день рождения «À propos».
– Помню… Помню… Я постараюсь…
– Тогда до вечера, – он снова поцеловал ее, теперь в губы, и, отпустив, вышел в прихожую.
Она прошла за ним, привалилась к стене, глядя, как он одевается. И проговорила, чувствуя отчаянную потребность в том, чтобы говорить:
– Я буду скучать.
– И я буду скучать, – он с улыбкой посмотрел на нее и вышел за дверь.
Дорога в Борисполь предоставила достаточно времени подумать о прихотливости событий. Десять дней они прожили словно в безвременье, о котором он когда-то говорил Руслане. С тем чтобы сегодня встретиться лицом к лицу с реальностью. Теперь Егор понимал, что знакомство с Натальей Николаевной оказалось прелюдией к главной новости дня – возвращению Ольги.
Наедине с собой он признавал, что это хорошо. Она готова поговорить – он будет пытаться добиться развода как можно скорее. Прежде всего, ради Русланы. Ее слова о любовнице на самом деле задели его. И он не мог не признать ее правоты, хотя и считал по-другому. В его жизни не было двух женщин, и он не возвращался в постель к жене, уходя от Русланы. Собственно, он и не уходил от нее, не считая пары поездок домой. Объявленные в редакции рождественские каникулы пришлись весьма кстати.
Улыбнулся. Времени, проведенному с Русланой, ее голосу, негромко раздававшемуся из динамиков – он забрал диск в машину и включал его, создавая иллюзию ее присутствия.
Но чем ближе подъезжал к аэропорту, тем больше думал об Ольге. Пытался предположить, что она скажет. Придумывал ответы.
Вдруг вспомнилось другое.
«Ты ее любил?»
Любил ли?..
Наверное, любил. Как любят красивые дорогие машины и элитный алкоголь. Но без них вполне можно обойтись, если они тебе недоступны. Ради них не пойдешь на баррикады.
Наверное, они могли бы жить вместе еще долго. Как живут многие – вместе и врозь одновременно, не замечая ни отсутствия, ни присутствия друг друга.
Наверное, большинство сочтет его абсолютным идиотом, не умея понять, как можно оставить Принцессу ради Росомахи.
Но Егор был уверен – ему выпала уникальная возможность – изменить собственную обыденность… и изменить обыденность Русланы. Чтобы ее матери больше не приходили в голову мысли о несоответствии их полетов. Только, если бы не дикая идея Ольги – орнитологическая концепция Натальи Николаевны была бы вполне себе справедливой. А этого Егор не хотел. И в этом он тоже был уверен.
Когда он входил в здание терминала, табло сообщало, что самолет уже приземлился. Пришлось немного подождать, пока в выходе не начали появляться первые пассажиры.
Оля выпорхнула белоснежной птичкой – в белом манто, белой шляпе с широкими полями и белых же сапожках на каблуках. Когда она хотела ослеплять – она ослепляла. Даже улыбкой – как сейчас. За ней резво катился чемодан. И, пробравшись через толпу к пока-еще-мужу, она весело улыбнулась ему и проговорила:
– Ну, привет, Егоша!
– Привет, – ответил он и протянул руку за чемоданом.
Супруга подкатила тот к нему и, передавая, скользнула пальцами в перчатках по его ладони.
– Я голодна, давай заедем куда-нибудь.
Егор кивнул, соглашаясь.
– Как долетела? – проявил он вежливость.
– Отвратительно. Я уже почти сутки в самолетах и аэропортах. Мы с родителями были в Женеве. Прилетели в Париж, и я сразу вылетела домой.
Он снова кивнул.
– Твои письма, прости, я порвала.
– Адвокат составит новые.
– Составит. При непосредственном участии моего адвоката. А мой адвокат в курсе, что я не дам тебе развода.
Лукин хмыкнул.
– Почему ты передумала?
– Потому что я хорошенько подумала. У меня было для этого время. Я не хочу с тобой разводиться.
Они подошли к машине. Егор отправил чемодан в багажник, открыл дверцу Ольге, а когда сам оказался в салоне, наконец, сказал:
– Я хочу. Я хочу с тобой развестись.
Оля хмуро взглянула на него. Улыбки на лице как не бывало. А вот знакомое капризное выражение с выпяченной пухлой нижней губой – нарисовалось в секунду. Принцесса!
– Я понимаю, что ты обижен, – решительно заявила она. – И понимаю, что виновата в чем-то. Пережала. Но это ничего не значит!
Егор завел мотор и некоторое время слушал его ровный негромкий рокот. Потом заговорил.
– Нет, ты не понимаешь, – он посмотрел на Олю. – Я не обижен. Но жить вместе мы больше не будем.
Он отвернулся и тронул машину с места.
– А как тогда это называется? – опешила та.
– Это называется развод.
– Я не понимаю…
– Что именно?
– Что с тобой случилось… не понимаю… – она глядела на него своими большими удивленными и одновременно несчастными глазами. – Ты не можешь со мной развестись, это не в твоем стиле!
– Это еще почему? – удивленно поинтересовался Егор.
– Всего каких-то два месяца назад ты хотел дом и ораву детей!
– Не совсем так, если быть точным, но теперь неважно. Отдыхай и назначай время для адвокатов. Я приму твои условия, но развод мы оформим.
– Да я не дам тебе развод! – рассердилась Оля, разве что ножкой не топнула. – Я тебя люблю и никуда не отпущу! И ни один суд не разведет тебя с беременной женщиной!
– Потом разведет.
– А ребенка как делить будем?
– Повторяю, я приму твои условия. От ребенка отказываться не буду.
– Мне ты нужен, Егор!
– Не надо, Оля.
– Ты бросаешь меня без объяснений – и «не надо»? Не надо что?
– Кроме развода – ничего не надо, – они стояли на перекрестке, Егор внимательно смотрел на цифры, отмеряющие секунды, перевел взгляд на Ольгу и спросил: – В ресторан везти?
– Я же сказала, что хочу есть! – вспыхнула она и тут же саму себя погасила: – Нам надо поговорить… Егор, нам надо поговорить!
Откровенно говоря, в ее голосе вполне звучали панические нотки.
– Главное мы друг другу сказали. Остальное – обсудим в процессе.
– Я тебя никуда не отпущу! – вскрикнула Оля. – Я тебя люблю, Егор!
– Прости, – Лукин остановил машину и кивнул в сторону ресторана, окна которого были декорированы конусными елками из белой фольги и зелеными снежинками. – Здесь неплохая кухня. Вещи завезу на квартиру.
– Ты вышвыриваешь меня?
– Нет. Пытаюсь избежать скандала.
– Ты просто уходишь от ответа! Уходишь! Почему ты решил разводиться? Почему?
– Тебе какая причина больше нравится?
– Та, которая настоящая!
– Я не на исповеди, – не сдержавшись, рявкнул Егор. – Есть идешь?
– Егоша…
Лукин резко вывернул руль и влился в поток машин. Молчали по дороге к дому, пока он поднимал чемодан в квартиру, пока собирал сумку для себя.
Перед уходом Егор заглянул в комнату.
– Я ухожу.
– Ты совершаешь ошибку, Егоша, – это были первые слова, сказанные ею за последние полчаса. Она сидела на своем любимом подоконнике, уже скинув и шляпку, и манто. И открыто смотрела на него. Взгляд ее казался потерянным и недоумевающим.
– Ну я несовершенен. Смирись. Береги себя, – попрощался он.
– Это другая женщина? – выдала она в заключение.
Егор не ответил.
Через пару минут негромко лязгнула замком входная дверь. А Оля пнула чемодан ногой в тонком чулке – одновременно с этим из груди вырвалось отчаянное рыдание. Злость успела погаснуть – в то мгновение, как она поняла, что Лукин серьезен. И что он же – потерян. Теперь на смену ей пришли недоумение и, что хуже, страх. Она не знала, что делать дальше.
Когда в начале ноября Ольга Залужная собирала вещи для отъезда во Францию, то всерьез думала, что эта поездка надолго не затянется. Ну не собиралась она бросать собственного мужа, с которым ей было хорошо, интересно и, чего уж там, комфортно. А вот проучить его считала действительно необходимым. Ссор она никогда прежде не устраивала и решила, что время настало – в воспитательных целях естественно.
Прегрешения Егора Лукина в ту роковую пору казались ей бесспорными.
Во-первых, он даже не пытался понять и принять ее вселенской тоски по невоплотившейся надежде на интервью с Энтони Озерецким. Более того, ничего не пробовал сделать для того, чтобы ей помочь – палец о палец не ударил. К моменту своего отъезда Оля была уверена, что он попросту не воспринимает ее всерьез. И побег к родителям должен был убедить Егора в необходимости считаться с ее желаниями.
Тут всплывало во-вторых. Его желания. Его желания, которые вдруг оказались важнее того, чего хотела она. Она хотела Озерецкого – он хотел ребенка. Идиотизм. Но, тем не менее, свое Егор мог получить легко, не прилагая к тому никаких усилий. Причем вопреки ее собственным планам на жизнь.
Оля точно знала, что ей не нужны дети. Не сейчас. И не в ближайшем будущем. Они не вписывались в ее ожидания, они вообще ни во что не вписывались. Но Егор посчитал иначе.
И из этого следовало в-третьих. Когда это они перестали совпадать в своих желаниях и амбициях – и начали ставить друг друга перед фактом? Оказывается, и перестали, и начали. И его непонимание ее страхов и устремлений – это все звенья одной цепочки.
«Он слишком много возомнил о себе!» – таков был вердикт матери, когда Залужная примчалась в Париж с чемоданом.
«В крайнем случае, отсудишь его долю в этой вшивой газетке!» – изрек, пригубив вино, отец.
Но ничего отсуживать Оля не собиралась. Единственное, чего она хотела, это чтобы муж осознал!!!
Как оказалось, именно с этим были большие проблемы.
Нет, сначала все шло по плану – он и примчался, и просил, и умолял. Она озвучила условия. Всего лишь. И была уверена, что Егор примет их.
И спокойно ждала результата.
Дождалась. Самых внезапных. Родители увезли ее в Женеву – проветрится, избавиться от кошмарной меланхолии, в которую погрузилась их Принцесса. А по возвращении экономка, остававшаяся в доме Марселя Маноду на хозяйстве, предъявила ей два письма от супруга.
Документы о разводе. Весьма недвусмысленный результат.
То, что у Егора был неслабый такой характер, Оля понимала. Не понимала одного: как он мог бросить ее? Как?!
В тот же день она собрала вещи и ринулась в аэропорт Шарль-де-Голль. И добиралась тяжело, почти на перекладных, с дурацкими перелетами и часами ожидания. Для того чтобы сейчас сидеть в одиночестве в их общей квартире и пытаться смириться со статусом брошенной жены.
Да черта с два брошенной!
Оля смахнула дурацкие слезы, вскочила с места и заметалась по квартире, отчаянно пытаясь понять, что происходит, будто бы стены могли ей это объяснить. Стены молчали. Но некоторые выводы она сделала.
Все было… в запустении. Нет, порядок идеальный и нетронутый. Таким, какой бывает в местах, где не живут. Ни одной лишней вещи – на кровати, на стуле, на диване, в кухне – нигде ничего не было ни закинуто, ни позабыто. Для мужчины, жившего в одиночестве больше двух месяцев, более чем странно. Но при этом, если присмотреться… Оля провела пальцем по плазме на стене. Пыль. Хороший такой слой, приличный.
Значит, домработница сюда давно не приходила. Но и он здесь же почти не находился.
Еще одним подтверждением ее догадки стал абсолютно пустой холодильник. Даже если допустить, что питался супруг исключительно в ресторане, в запасе дома хоть колбаса была бы! Но ничего подобного не обнаружилось. И это не просто настораживало. Это означало, что в их квартире он максимум ночевал. Но и это вряд ли. Комнаты казались совсем почти неживыми, мертвыми, пробирало до дрожи.
«Не дрожать!» – сказала самой себе Оля. Схватила сумку, оставленную на полу спальни. И ринулась в прихожую – обуваться.
Еще через час, со всей возможной помпой, на какую была способна, сверкая белоснежной шляпкой, белоснежным манто и белоснежными сапогами, она с достоинством даже уже не принцессы, а королевы, входила в здание редакции журнала «À propos», где она, по всей видимости, уже и не работала. Документы на развод он оформил. Мог и заявление ее дурацкое подписать. Характер выдерживал! Или она выдерживала? Но жизнь в этот момент напоминала ей фильм «Зази в метро», где все в конечном счете поставлено вверх ногами и вывернуто наизнанку.
Она снова заставила себя злиться. Для того, чтобы не впадать в истерику раньше времени. И если ей нужно выйти на тропу войны, то ей придется выйти на тропу войны под изумленные, восторженные и раздевающие взгляды сотрудников, встречавших жену своего главреда. Эти взгляды всегда были такими. Она привыкла.
– Шеф у себя? – с игривой улыбкой спросила Оля Таечку, заглянув в приемную. Первый рабочий день после завершения рождественских каникул. Отличное начало года.
– Шикарно выглядишь! – восхитилась секретарша.
– Отдохнула, – пожала плечами Залужная. – Так что мой благоверный?
– В трудах праведных, как всегда.
– И это после каникул? Лукин в своем репертуаре! Ты же не собираешься уподобляться?
– Мне по должности положено соответствовать.
– Пошли кофе лучше попьем, соответствующая! Сто лет не виделись! И разговор есть!
Поговорить Тая всегда любила. Она сунулась к Лукину, предупредить, что «отскочит на полчасика», и через полминуты, завязывая пояс на коротенькой шубке, сказала Оле:
– Я готова. Только быстро.
– А мы по чашечке! – заверила ее Залужная. И поволокла за собой – почти как трофей в схватке за собственного мужа.
Через пять минут они уже сидели в «Артхаусе», ожидая, когда принесут заказанный кофе, и Оля пыталась понять, с чего стоит начать допрос. А узнать ей предстояло многое. Впрочем, брать решила сразу напором. Глянула из-подо лба на подружку и заявила, желая шокировать посильнее:
– Лукин решил разводиться.
Тая хлопнула ресницами.
– Ты ж сама… ну в Париж улетела.
– Я улетела. А он решил. Неожиданно, да?
– Ну не знаю, – задумчиво протянула девушка. – Мужики – звери дикие.
– Черт, – Оля непроизвольно отодвинула в сторону меню, будто бы то ей мешало. – В редакции вообще сильно болтали? Что-то точное известно?
– Да нет, так… Шепчутся, конечно. А о том, что вы разбежались, все в курсе.
– Ладно… это ерунда, пусть шепчутся… Все равно не заткнешь… Егор повод шептаться давал?
– В смысле? – глаза Таи округлились.
– В прямом! Ты можешь себе представить Егора Лукина, который собрался бы меня бросить? Ну, когда он в нормальном состоянии!
– А в ненормальном состоянии он был недолго, когда ты еще только уехала. Потом пропал – к тебе ездил, да? Вернулся злой, гонял всех, орал. А потом отпустило. Прямо душка стал, – Тая хихикнула. – Идеальный шеф.
– В смысле – душка? – насторожилась Оля.
Душка и Егор Лукин в ее голове не состыковывались. А если вспомнить еще и пылкую встречу в аэропорту… какой к черту душка?!
– Приходит поздно, уходит рано. При этом в декабрьский номер несколько статей сделал. У Марценюка от радости давление шарахнуло, – Тая снова хихикнула.
– О Господи… – почти простонала Залужная. – У него любовница, да?
– Оооль, – выдохнула подружка и откинулась на спинку стула. – Ты… ты это серьезно сейчас?
– Ну а что еще может быть-то, а? – опять в ее голосе зазвучали истеричные нотки. – Сама подумай – меня сколько не было! Тай, ты видела кого-нибудь? К нему никто не приходил? Они ж все мимо тебя шляются!
– Не видела… – Тая задумалась, нахмурив хорошенький лобик, а потом снова оживилась. – Слушай, ну какая разница. Может, и есть. Все мужики – кобели. Но сейчас-то ты вернулась. И он вернется. И вообще, у вас ребенок. А ребенок – это козырь. Бери его за жабры, ну… и прочие органы и делай с ним, что хочешь, – подвела она итог собственным тезисам.
Несколько секунд Оля медитировала, глядя в окно. За стеклом стояли такси, бродили люди. Снег – таял, грязь. А у нее белые сапоги. Или уже не белые – какая разница?
– Нет у меня козыря, – медленно проговорила она туда же – в окно.
– Как нет?
– Так – нет! – снова вскрикнула Оля. – Я аборт сделала!
– Вот дура! – вырвалось у Таи, и она уставилась в чашку с кофе.
– Ну откуда я знала!
Знать ей было действительно неоткуда. И, справедливости ради, аборт она сделала из самых лучших побуждений – чтобы ни на кого не перекладывать бремя необходимых решений, решила все самостоятельно.
Рожать Залужная не собиралась в ближайшее время. Но Егору об этом сообщать ей казалось совсем не обязательным.
Срок, к счастью, оказался небольшим, обошлось все быстро и легко. Еще до Франции. Еще до той злополучной вечеринки у Шаповалова, когда они окончательно разругались. Оля знала, что у нее в запасе имелось некоторое время до тех пор, пока придется признаваться. И придумала целый план – или воспользовалась Тайкиным. Предложенным ненароком, но вполне жизнеспособным – всего-то и нужно разыграть выкидыш. Переживет, смирится, еще и пожалеет.
Идеальный расклад.
Впрочем, отъезд к родителям идеального расклада не отменял. Даже в чем-то усугублял. Вполне можно сослаться на стресс из-за их ссоры. И тогда выкидыш был бы вполне ожидаем. Более того, тут и до чувства вины со стороны Егора – недолго. А виноватый мужик под рукой – штука крайне полезная.
Все немного усложнилось тем, что Лукин сказал отцу о ее беременности. И родители посчитали необходимым срочно везти ее в Женеву – отвлекать от грустных мыслей и оздоравливать. Впрочем, это тоже могло сыграть в плюс. Оля действительно развеялась.
Она все рассчитала. Ко всему подготовилась. Не подготовилась только к тому, что по возвращении из Франции обнаружит собственного мужа развеявшимся тоже. И продолжает в том же духе. И не собирается останавливаться. И бросил ее!
Выпроводив Таечку обратно в офис и условившись о том, чтобы та ей позвонила, когда Егор соберется уходить, Оля всерьез задумалась, что делать дальше. Понимала, что не будет терпеть молча и не собирается отдавать мужа без боя. Но что при текущем положении дел она может?
Никогда в жизни Ольга Залужная, женщина, которая знала себе цену и умела выжимать из окружающих максимум того, что ей нужно, так отчаянно не жалела о своих поступках. И теперь, по здравом размышлении – неожиданно здравом – начинала осознавать: она пожинает плоды собственных усилий. Кто ж виноват, что выросло не то, что сеяла? Нельзя играть с живыми людьми. Нельзя.
Эта удивительная мысль, посетившая ее уставшую после перелета голову, звучала очень отчетливо. Но как разгребать то, что наворотила, Оля представления не имела. Знала только, что в первую очередь нужно понять, с кем теперь спит ее муж.
Зачем – черт его знает. Но просто знать. Кого он предпочел ее персоне. Ей самой это все казалось невероятным идиотизмом. И, чего уж, било по самолюбию. Но на кого Лукин ее променял – мучило.
Мучило до самого вечера, когда Тая все-таки отзвонилась, сообщив, что Егор покинул кабинет – времени, и правда, было совсем немного. Всего-то пять часов пополудни. Труды праведные!
Оля выскочила из ресторана, подбежав к стоянке такси. Егор на противоположной стороне улицы, усаживаясь в авто, ее и не увидел – благо, январские сумерки наступают рано.
Залужная же, оказавшись в салоне и чувствуя себя шпионкой, бросила таксисту:
– Видите серебристый Ягуар? Мне вот за ним нужно.
Мужик за рулем покосился на барышню в ослепительно белом наряде и усмехнулся. К счастью, не прокомментировал. Оля и сама понимала, что выглядит странно. И чувствует себя странно не менее. А уж то, как она почувствовала себя, когда они, вслед за Лукиным въехали во двор сталинки в обычном на Правобережье жилом массиве, где он, видимо, теперь и обитал, вообще сложно облечь в нормальные человеческие слова. Даже такому профессионалу, как Ольга Залужная.
Дверь Ягуара открылась. Супруг выбрался из него, и в это мгновение в текущей мизансцене появилось новое действующее лицо. Лицо выбежало из-за угла дома в наинелепейшей шапке и спортивной куртке, завизжало на весь двор и бросилось к ее – Оли Залужной – мужу с криком:
– Я думала, ты не сможешь приехать! Потому была на пробежке!
Что ей ответил Егор, Оля уже не слышала. Видела только, как он обнял это странное, непонятное… и поцеловал. Сердце в груди заухало. В голове настойчиво что-то завертелось. А что именно – она вспомнить не могла. До единственного момента, когда странное существо, с которым целовался ее муж, стянуло с головы шапку, выпустив на волю светлые волосы. Олю будто ошпарило.
В свете фонаря было плохо видно. Но она точно знала, что в этих светлых волосах есть еще и яркие зеленые пряди. И словно в подтверждение ее догадки Егор отчетливо назвал девчонку по имени: «Руслана».
* * *
– Я решила, что, наверное, садовник – это не так уж плохо, – тихо проговорила Руся, рассматривая противоположную от кровати стену, где нашел свое место размноженный Корвет в стиле Уорхола. Ее голова лежала на плече Егора, и она очень хотела спать – только спать сейчас казалось ей преступлением. Не в это время, когда он мягко чертил невидимые линии пальцами на ее коже.
– И что хорошего ты смогла в этом разглядеть? – лениво спросил Егор.
– Подумала, что тоже хочу сад… но могу все угробить…
– Учти, садовника буду выбирать я.
– С чего вдруг? Сомневаешься в моей компетентности? – она с любопытством повернула голову к нему.
– С твоей тягой к эстетике!.. – рассмеялся он и крепко прижал ее к себе.
– Уууууууу! – протянула Руська, и взгляд ее стал еще любопытнее, она перевернулась на живот, положила ладони ему на грудь и устроила на них собственный подбородок. – Это сейчас граф усомнился в моей порядочности или в своей неотразимости?
– Чтобы не выйти из образа, приходится сомневаться в садовнике.
– Дипломат чертов!
– Хуже, журналист.
– И главред. И типа бизнесмен. Часто на сделки с совестью идти приходится? – сейчас ее голос звучал серьезно.
– Не очень.
– Это хорошо. Твой пример оправдывает профессию в моих глазах.
– Почему ты выбрала профессию, которая нуждается в оправданиях?
– Призвание. Ну… мне так казалось… Мне и сейчас так кажется. Ты не слушай, что я болтаю… Помнишь, у меня тенденция? Я глупею. Тебе не нравится. Все в порядке.
– Пора адаптироваться к ситуации и вернуться в свое первоначальное состояние, – хохотнул Егор.
Он взял ее лицо в ладони и внимательно рассматривал некоторое время.
Потом его руки заскользили по шее, плечам, спине, перебирая каждый позвонок. Чем ниже они опускались, исследуя каждую складку ее тела, как в первый раз, тем горячее становились, словно нагреваясь от ее кожи и обжигая в ответ каждым прикосновением. Каждым движением пальцев – ласковым и замирающим, быстрым и требовательным.
Возбуждение накатывало от того, что он чувствовал, и того, что видел перед собой – как туманятся ее глаза, приоткрываются губы, вздрагивают пряди волос, щекоча его плечи.
Когда сдерживаться больше не оставалось сил, когда тело подчинялось только желанию, все превратилось в один-единственный толчок – резкий и сильный, чтобы продолжиться общим выдохом, ритмичными движениями навстречу друг другу, невозможностью вдыхать воздух в бесконечном поцелуе и обволакивающим запахом их любви.
Глава 2
В 18:30 следующих суток Руслана Росохай по прозвищу Росомаха еще не знала, что жизнь, как скоростной поезд, уже летит под откос. Или она сама мчится ему навстречу, не замечая слепящего глаза света из туннеля, по которому едет этот самый поезд. И предупреждающих гудков из этого дурацкого туннеля не слышит. Все чувства сосредоточены на одном лишь восприятии человека, на которого настроены ее внутренние локаторы. Все прочее сгинуло. Ничего больше не было.
Спустилась по лестнице собственного дома для того, чтобы вернуться в него уже совсем другим человеком. Но в тот момент, в 18:30, она еще ничего этого не знала. Интуиция отказывала. Под обманчиво скучным пальто черного цвета на ней было платье – как Егор просил. Пригодились ее фиолетовые коты и силуэты домов на ярко-зеленом фоне, едва прикрывающем задницу. И стоило признать, Руслана почему-то почти не сомневалась в том, что это ему понравится. Волосы оставила распущенными по плечам. И – о, ужасный ужас! – накрасила не только ресницы, но и губы.
Великое падение Росомахи. Желательно в объятия господина Лукина Е.А.
Очутившись в Корвете, она достала телефон и набрала того самого желаемого господина. И вслушивалась в длинные гудки, ожидая, когда он возьмет трубку.
– Ты где? – раздался наконец его голос.
На заднем плане звучала музыка, и галдели голоса. Было шумно. Руслана усмехнулась и ответила:
– Только выезжаю, прости.
– Красоту наводила? – было слышно, что он улыбается.
– Прикинь! Если что, не пугайся.
– Ты перекрасилась в фиолетовый цвет?
– Нет! – выкрикнула она и засмеялась: – Черт, а какая идея! Почему ты не предложил с утра?
– Креатив хорош спонтанностью.
– Я сегодня буду на редкость скучной. Я сегодня буду пытаться соответствовать твоему галстуку. Ты же в галстуке?
– Нет, – совсем развеселился Лукин.
– Чего??? Куда ты его дел?
– Приедешь – узнаешь.
– Ты опасный человек, Егор Лукин. Только к тебе привыкнешь – а ты раз, и снял галстук! Я теперь весь вечер не смогу ни на что смотреть, кроме воротника твоей рубашки. И фантазировать буду о том, что под ней. И соответствовать не смогу, – она закончила свою шутливую отповедь и перевела дыхание.
– Еще какой опасный, – вкрадчиво сказал он. – И полон сюрпризов. Но самые интересные – исключительно для тебя.
– И откуда ты взялся на мою голову?
– Это важно?
– Не-а. Важно, чтобы ты хотел там оставаться.
– Давай уже приезжай и контролируй!
– Скоро буду. Развлекайся пока!
Руська отключилась, не дав ему ответить. И улыбнулась собственным мыслям, глядя, как дворники слизывают с лобового стекла капли дождя – одиннадцатого января зима резко закончилась. А в растекающихся каплях свет фонарей на улице тревожно подрагивал. Вечерние города она с некоторых пор полюбила тоже. «Из дня в ночь» ничем не хуже, чем «Из ночи в день». Потому что вечера у нее теперь были тоже на двоих с Егором. Дни. Ночи. Любое время суток. Когда живешь полной жизнью. Дышишь полной грудью. Понимаешь, что научилась жить в мире с собой – без мучительных поисков запредельного. И получаешь от этого удовольствие.
Откуда он взялся на ее голову?
– Откуда вы взялись, Егор Андреевич? – произнесла она, сворачивая на автостоянку недалеко от развлекательного комплекса, один из ресторанов которого был арендован для проведения торжественного мероприятия. Тот внушал ужас даже своим видом – яркостью вывесок, высотой самого верхнего этажа, зеркальными стеклами, отражающими киевские огни, рождественской подсветкой. Ненавидела она подобные места. Попросту ненавидела. Но это часть его жизни – немаловажная часть. Хотя они оба прекрасно знали, что по доброй воле Руслана Росохай сюда ни за что не приехала бы. А еще Руслана Росохай совсем уж идиоткой не была. И понимала, что в этот вечер Егор Лукин определяет ее статус. И было бы лицемерием сказать, что она не нуждалась в этом. Врать себе Руська не любила. Это даже хуже, чем врать другим.
Руслана покосилась на свои ботинки. Что-то неразборчиво проворчала и достала из-за сидений коробку с туфлями на каблуках. Бред, конечно, но она обещала соответствовать.
Через пять минут выбралась из машины и торопливо направилась ко входу, накидывая капюшон – дождь лил все сильнее.
– Добрый вечер! – услышала Руслана, едва переступила порог. В тишине холла голос прозвучал неожиданно громко, будто отражался от скользнувших навстречу друг другу стеклянных дверей, огромных, как витрины, окон и замысловатых витражных светильников. – Вы тоже к нам?
Руська обернулась на этот голос. И узнала. Сразу же. Старая знакомая, однажды основательно испортившая ей настроение. Надо признать, если в редакции «À propos» все бабы такие, то соответствовать все-таки не получится. Высокая, статная, с элегантными длинными серьгами вдоль не менее длинной шеи. И глубокое декольте, выставленное на обозрение в расстегнутой шубке.
