Текст книги "Кстати о любви (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Пролог
– Найди мне название кейтеринговой компании, у которой заказали фуршет, – сказал высокий темноволосый мужчина лет тридцати двух, упакованный в классический костюм-тройку от Armani, и отправил в рот канапе с цуккини и зеленым яблоком на красной шпажке. Адресат просьбы стоял рядом, уныло взирая на многочисленные блюда с едой.
– А золотую рыбку тебе не поймать? – проворчал он, явно нервничая. Поднял глаза и стал оглядываться по сторонам. Обманчиво расслабляющая атмосфера огромного холла на втором этаже гостиничного комплекса Ramada-Encore с мягко льющейся меж стен, столов и людей лаунж-музыкой на него действовала скорее раздражающе. Жующий же только усмехнулся:
– Предпочитаю мясо.
– Олька ни то, ни другое не приготовит… Егор, харе жрать! Надо в зал вернуться!
– Успеем. Лучше вкусно есть, чем слушать пафосный бред.
– Это не бред, – вяло возмутился «переживающий». – Убедишься, когда его начнут толкать в адрес твоей персоны. Сейчас «Лучший фоторепортаж года», а потом наши номинации пойдут.
– Хочешь, я тебе сам расскажу, что они нам начнут толкать? – спросил Егор с явно слышимой снисходительностью в голосе, прожевал очередной кулинарный шедевр и скомандовал: – Пошли, Марценюк, за нашими заслуженными наградами.
– Олька твоя где?
– А кто ж ее знает? Может, на интервью кого раскручивает – любимое занятие.
– Нашли время. Семейка, блин, – буркнул Марценюк. – Иди ищи Олю. Я вас прикрою. К объявлению твоего проекта чтоб оба были – я фейсконтроль не пройду.
Егор Лукин, соучредитель и главный редактор журнала «À propos», который волею природы прошел бы фейсконтроль даже на обложку самого модного глянца, похлопал по плечу своего исполнительного директора и отошел в поисках жены.
На церемонию вручения ежегодной премии МедиаНа они приехали в абсолютной уверенности, что получат все главные награды – конкурентов им последние несколько лет не было. Такое положение вещей добывалось потом, кровью, недосыпами, постоянными мозговыми штурмами и непрекращающимися поисками новых идей – разве что колесо не изобретали. А заработанный авторитет должен приносить плоды – в виде позолоченных свитков, которые с удовлетворением коллекционировали оба: и Егор, и его супруга.
Впереди уже блеснуло черным атласом Олино платье, когда поблизости раздалось явственное хрюканье. Вполне себе поросячье. Потом оно повторилось, а за ним последовал сильный кашель. Совсем рядом, буквально под рукой, нечто странное – лохматое, белобрысое, с чем-то зеленым в волосах – согнулось почти пополам, одновременно вцепившись в край стола и роняя на него же бокал с шампанским. При этом оно надувало щеки и продолжало выкашливать из себя то, что, по всей видимости, попало в дыхательные пути вместо пищевода.
Притормозив на мгновение, Егор склонился над страдающей барышней – в последнем сомнений не возникло – и пару раз постучал по спине. Она вздрогнула от неожиданности, подняла свой беспомощный взгляд, вперившись тут же в его серые глаза, после чего зашлась новым приступом кашля. Правда, уже явно не столь критичным. Однако светлая кожа лица и шеи стала немилосердно краснеть.
– Гребаные оливки, – пробормотала девушка неожиданно низким грудным голосом, так мало сочетавшимся с ее перепуганным видом.
– В следующий раз не глотайте целиком, – посоветовал Егор и протянул страдалице стакан воды.
Она немедленно вцепилась в него, выхватывая из рук своего спасителя. И принялась пить быстро, но мелкими глотками, пытаясь сдержать вновь подкатывающий кашель. Наконец, с водой было покончено. И девица обиженно изрекла:
– Я их ненавижу!
– Сильно! – губы Лукина искривились в усмешке.
– Ну а чего они?
– А вы?
– Вот именно, что я – ничего! – неожиданно рассмеялась она, и смех совершенно преобразил ее лицо. Теперь оно и правда стало походить на женское. – Ладно, спасибо вам! Пошел я на экзекуцию.
– Да не за что, – ответил Егор и отвернулся, возобновив поиски Ольги. Спасенная пару секунд пялилась ему вслед, видимо, все еще приходя в себя – нельзя с такой внешностью без предупреждения спасать. А потом развернулась и ломанулась в Ивент-Холл.
Примерно в это же самое время, выждав еще пару секунд, чтобы нежданная собеседница супруга скрылась за дверью, Ольга Залужная, сверкая белоснежностью идеальной линии обнаженных плеч в черном платье, вышла из-за мощной спины безымянного смокинга и направилась к мужу, надев на себя удивленное лицо.
– Ты знаешь Росохай? – прыгнула она с места в карьер.
– Кого? – лениво уточнил Егор.
– Руслану Росохай! Вы сейчас говорили!
– Да ладно! – Лукин, не веря собственным ушам, заблуждал глазами по залу – безрезультатно. Ни самой небезызвестной журналистки, ни подтверждающей таблички, что этот экспонат постмодернизма – действительно Руслана Росохай, в зону его взгляда не попали.
– Ну вообще-то да! – возмутилась жена и тут же воодушевленно защебетала: – Кажется, она сюда явилась в тех же джинсах, в которых из Африки прилетела. Пыль только чуть отряхнула. Хотя какой нормальной бабе в голову взбредет писать про племена каннибалов?
– Может, из чувства родственной близости? – Егор подставил жене локоть. – Идем, а то Марценюка сердечный приступ хватит.
Марценюка, впрочем, несмотря на приложенные усилия его начальства, приступ хватал несколько раз за вечер.
Сначала – когда премию «Лучший проект года» получила Руслана Росохай в растянутых на коленках джинсах с ее каннибалами, умыкнув позолоченный свиток из-под носа Егора Лукина.
Потом – когда остальные свитки, на которые «À propos» был номинирован, посыпались на них, как из рога изобилия. Едва на сцену подниматься успевали.
Ну а звание «Лучшего печатного издания года» довело бедолагу до невменяемого состояния, что он и проявил на вечеринке по окончании официальной части мероприятия.
Откачивать пришлось на следующий день. Пивом.
Часть первая.
Мандарины & апельсины.
Глава 1
Лукина откачивать необходимости не было. Ни после вручения премии, да и вообще никогда. За редким исключением – из тех, что случаются с каждым.
К строгому режиму в собственной жизни он был приучен с детства отцом-военкором, умевшим сочетать преданность журналистике с выполнением установленного режима. И если, будучи ребенком, Егор принимал отцовские указания как привычку, то уже в юности понял всю выгоду наличия распорядка. Никогда не опаздывать, никогда не откладывать, никогда не проигрывать.
В свете последнего события, когда Росохай увела премию из-под самого носа, уверенность в собственной беспроигрышности могла бы несколько пошатнуться. Если бы Лукин не был привыкшим ко многому и умеющим идти дальше, добиваясь поставленной цели.
Собственный проект – серию лонгридов «С востока на запад» – он, естественно, считал лучшим и куда более достойным, но, в конце концов…
«Будут и у меня свои каннибалы», – спокойно текли его мысли, как и струи прохладного душа, настраивая на рабочий лад и поддерживая боевой дух.
Ровно в 9-30 гладко выбритый, в белоснежной рубашке и без пиджака Егор вошел в кухню, где уже распространял свой аромат черный кофе, и аппетитным натюрмортом расположился завтрак, приготовленный домработницей.
Оля не готовила. От слова «вообще». Это не входило в сферу ее интересов, а растрачивать себя на то, что не интересно, Оля, как и всякая принцесса, а она несомненно была принцессой, считала занятием бессмысленным. Может быть, именно поэтому ей легко удавалось переносить молчаливое неодобрение свекрови с вечными намеками на внуков, которых они с Лукиным давно уже должны были ей подарить, и на пироги, которые у них почему-то готовит чужая женщина. В конце концов, это вечное бурчание Олю тоже не особенно трогало.
А вот кофе она варила виртуозно, чем и баловала мужа по утрам.
Но только не в этот день.
О том, что произошло нечто, определенно выбившее Олю из состояния душевного равновесия, свидетельствовали, во-первых, отсутствие джезвы на плите и в раковине, а во-вторых, тот факт, что ее чашка в данный конкретный момент наполнялась из кофемашины. Его, впрочем, была уже наполнена и перенесена на стол.
Помимо того, Оля в «счастливом» изумрудном платье и с идеальной укладкой, сидя на маленьком креслице в углу кухни, закинув ногу на ногу, яростно набивала текст на планшете и хмурилась, не то что не соизволив голову поднять, но, кажется, еще и не замечая вошедшего супруга.
– Не мучай технику, – сказал Егор, присаживаясь к столу и приступая к завтраку.
– Меня бы лучше пожалел, – хмуро ответила Ольга, не отвлекаясь.
– На предмет чего?
– На предмет Озерецкого.
– Снова отказал?
– Это уже вошло в систему, да?
– Да оставь ты его в покое, – посоветовал Егор. – Найди себе другой предмет для домогательств.
– Да ему альтернативы нет! – возмутилась Оля, оторвав наконец от планшета глаза, идеально подведенные черным карандашом. – Где еще такого возьмешь? С нашим-то печальным кинематографом… а тут бац – и сразу Голливуд. Черт… значит, как на вшивом кинофесте летом в Одессе тусить – так это нормально! А как в приличном издании засветиться – так «Энтони Озерецкий не дает интервью»!
– Имеет право, – хмыкнул Лукин.
– Право? Ну знаешь! Нам нужен лучший. Лучше Озерецкого никого нет. Ты вообрази себе на минуту, какие это перспективы. Эксклюзив для «À propos». Черт, ну не мне же тебе объяснять, Егош!
– Да ладно! Не единственный он.
– Ты, кстати, тоже не единственный, – фыркнула Оля. – Молодежь вот на пятки наступает. Вчера у тебя из-под носа твою премию умыкнули, сегодня – Озерецкий нас послал. А завтра – вылетим в трубу. И так держимся за счет былых заслуг, плесенью покрываемся!
– Закажи декоратора, он убедит тебя, что плесень – это винтаж, – Егор поднялся. – Отвлекись на что-нибудь другое. Потом вернешься к Озерецкому. Ты едешь?
– Нет. У меня с утра встреча.
Машина за ним приезжала всегда ровно в 10–00. Время в дороге Лукин чаще всего занимал мозговым штурмом, функции которого сегодня взяла на себя Ольга. Озерецким она бредила несколько месяцев. За это время ее идея обросла подробностями и нюансами оформления. И потому требовала воплощения – это состояние и сам Егор знал не понаслышке. Была она права и в том, что журналу требовалось что-то новое. Их формат всегда был далек от громких разоблачений и грязных скандалов, но любой эксклюзив протухает в те же сроки, что и бульварщина. И тогда плесень, украшающая «À propos», перестанет быть винтажом, превратившись в привычное состояние, в котором Лукин с его космическими амбициями находиться не намеревался.
К своим амбициям Егор относился крайне нежно. Именно они привели его туда, где он теперь находился, и сделали таким, каким он был.
Хотя и начиналось все достаточно банально – желанием продолжить династию журналистов Лукиных. Первым в репортеры подался дед. Самоучка, писавший документальные очерки и месяцами пропадавший по городам и весям необъятной Родины. Отец стал военкором. Его мотало по горячим точкам, и жизнь его умещалась в одном рюкзаке. А когда возвращался домой – неожиданный и молчаливый, дом наполнялся собранностью, совершенно не присущей матери.
Даже отчим Егора оказался обозревателем небольшой газетенки, которую сплоченный всеми возможными способами коллектив умудрялся удерживать наплаву не один десяток лет.
Будучи прагматиком, Лукин-младший не искал в профессии романтики, но и себя вне журналистики не представлял. Он ставил перед собой надежные цели, уверенно их достигал и прочно обосновывался на новой ступеньке, внимательно присматриваясь к следующей.
Собственный тематический пятиминутный блок в утреннем шоу на радио, журфак с красным дипломом, Марценюк в качестве бессменного подельника любых начинаний Егора и профессор, направивший его в престижный бизнес-журнал – таков итог университетской пятилетки.
Потом были фриланс, участие в аналитических телепрограммах и собственный электронный журнал, который они организовали вместе с Марценюком, удачно воспользовавшись популярностью Егора при отсутствии денежных средств.
Интернет-версия оказалась не только жизнеспособным детищем, но и спустя короткое время привлекла фею-крестную в лице широко известного бизнесмена, который в тот период подыскивал медиа-проект для своего холдинга. Заводы и пароходы у него уже были, а газеты не было. Новоявленный мистер Твистер оказался идеальным партнером. Вложил деньги, ни во что не вмешивался, довольствовался дивидендами, и, объявив себя человеком старой формации, поставил единственное условие – воплотить «À propos» еще и на бумаге.
А теперь каннибалы… наступают на пятки.
Первая половина дня прошла вяло. Марценюк был подозрительно тихим. Выпускающий редактор не менее подозрительно покладистым. Руководители отделов не показывались, что подозрительным не было. Вечером первый зам объявил им летучку – подбирают хвосты. Сам Егор просматривал рукописи для сигнального выпуска, поглядывая на часы с обратным ходом, негромко шуршащие секундной стрелкой.
Телефон агента Энтони Озерецкого оказался на его столе с самого утра, едва он переступил порог приемной, не сумев озадачить этим вопросом расторопную помощницу. Потому после обеда, устроившись в любимом кресле любимого кабинета, он слушал в трубке пунктирные гудки вызова.
Его ожидание было вознаграждено. Через несколько секунд заокеанье отозвалось приветственной басурманской речью в исполнении приятного, почти мурлыкающего женского голоса, означавшей на всех языках мира примерно одно: «ну и чего ты, мил человек, звонишь?».
– Здравствуйте! – симметрично включился главред. – Егор Лукин, журнал «À propos». Я хотел бы обсудить эксклюзивное интервью мистера Озерецкого.
– Мистер Озерецкий не дает интервью иностранным изданиям, – безапелляционно ответствовали ему. – Вам об этом сообщалось неоднократно. И переговоров по этому поводу мы не ведем.
– Интервью, которое мы предлагаем мистеру Озерецкому, пойдет на пользу его имиджу.
– С его имиджем и так все прекрасно. И то, что он имеет славянские корни, еще не значит, что он должен согласиться на любое предложение, если оно поступает с вашей стороны.
– Вы нас недооцениваете, – сдерживая недовольство, продолжал гнуть свое Лукин.
– Даже если так… мистер Озерецкий не заинтересован в сотрудничестве. У него плотный график, и он не станет работать еще и для вашего продвижения. Пожалуйста, не звоните нам больше.
Гипнотизировать замолкнувшую трубку смысла не было, и потому Егор спросил кофе и бутерброды. В попытке смириться со свершившимся – Лукина недвусмысленно отшили, глаза его наткнулись на новые свитки, весело блестевшие в шкафу, и, недолго думая, он открыл блог Русланы Росохай, давно добавленный на экспресс-панель.
Первым загрузился баннер, гласивший буквально следующее: «Дом пушистой Росомахи. У меня не разуваются». Унылый зверек с когтями-саблями, как у известного киногероя, сидевший под крышей, угадывался на карандашном наброске рядом с подписью. Выглядело жутко мило… как для третьекурсницы, возомнившей себя великой блогершей.
Впрочем, картинкой долго любоваться не пришлось, потому что внимание тут же переключилось на открывшееся на главной странице навязчивое и раздражающее флэш-видео. Сама «великая блогерша» приветствовала с экрана своим низким голосом, который и теперь странно не вязался с ее внешностью – она действительно выглядела не старше третьекурсницы с дурацкими изумрудными прядями в светлых волосах и в футболке с черепом во всю грудь.
«Привет! – весело рявкнула обладательница его, Лукина, премии. – Я Руслана Росохай по прозвищу Росомаха, и у меня действительно не разуваются. Падайте, где найдете свободное место. Единственное правило: не тащить то, что плохо лежит. Потому что лежит все как надо! Чем заняться – и так найдете, а я погнала ваять дальше. И помните: это не я отражаю жизнь – это жизнь отражает меня!»
Ну а ниже располагались рубрики. И те самые каннибалы в виде ссылки на сайт, полностью им посвященный, включающий несколько фильмов, сотни пестрых, но впечатляющих фотографий и статьи, написанные, надо признать, довольно вкусным языком.
Мультимедийный проект «#Камень #Вода #Небо» и правда сделали круто, если подумать. Хотя самодеятельностью от него все же веяло. Росохай была бессистемна – возможно, в силу молодости, а возможно, потому что делала что-то подобное впервые, и некому оказалось подсказать. Но одно точно – энергия у нее била через край.
Несколько месяцев она ездила по Западной и Центральной Африке, забираясь в самые неожиданные дыры земли, и собирала фото– и видеоматериалы, из которых впоследствии и создавался проект. Ярко описанные истории о племенах современных каннибалов были лишь частью. Несомненно, самой запоминающейся. Видимо, на Росохай тоже произвело впечатление.
Зависнуть здесь можно было на несколько часов, позабыв и про бутерброды, и про время, что и произошло с Лукиным. Но время все же напомнило о себе звонком секретарши.
– Егор Андреевич, к вам Валерий Щербицкий приехал.
– Он завтра собирался, – хмыкнул Лукин в трубку. – Трезвый?
– Сейчас да.
Тая могла бы отметить еще два факта. Первый заключался в том, что если бы Щербицкий был пьян, то ввалился бы сразу, никто бы и пикнуть не успел. Так уже случалось. Второй же Валера сообщил сам, все-таки ввалившись, хотя и не так нахально:
– Все еще может измениться!
– Тогда ты не по адресу, – Лукин наблюдал за перемещениями приятеля по кабинету.
– Ну нормально же общались! – запротестовал Щербицкий. – Я рановато, да?
– Да самую малость, – Егор глянул на часы, – на двадцать три часа и четырнадцать минут.
Впрочем, писателям календарь – еще не показатель. А Валера Щербицкий считался писателем. И даже не в узком кругу своих друзей, а вполне себе среди издателей – и не только киевских. После презентации его первой книги в Нью-Йорке пару лет назад он имел полное право являться в любое время куда ему вздумается, открывая дверь ногой. Единственно за исключением кабинета Лукина. Тот жил по регламенту, не взирая на регалии, чем Щербицкого несколько обижал. В этот раз он тоже не преминул обидеться.
– То есть обсуждать мою рубрику мы сегодня не будем? – по-детски надув губы, спросил Валера.
– Будем обсуждать, – буркнул Егор. – Скажи спасибо одному юному дарованию.
– Спасибо! Ты чего такой смурной?
– Да неважно. Место дислокации определил?
– Ну у тебя же выпить нечего? А на трезвую я не… Нечего, да?
– Здесь не бар, – подтвердил Лукин.
– Тогда погнали в бар? – с надеждой предложил Валера.
Егор поднялся, подхватил со спинки кресла пиджак, сброшенный во время виртуального путешествия в Африку, и с видом древнеримского полководца-победителя направился к двери. Валера засеменил следом, на ходу комментируя:
– Вот за что я тебя, Лукин, люблю, так это за понятливость.
Впрочем, понимать тут было нечего. От Щербицкого отделаться трудно – проще соглашаться сразу. И все бы ничего, если бы не еще одно препятствие, выросшее у них на пути в виде госпожи Залужной, оказавшейся в самое неподходящее время в приемной. Внимательный взгляд ее темных глаз скользнул по супругу, потом – по его спутнику, а соображалка сработала моментальной оценкой ситуации.
– Егош, я умоляю, только не допоздна и не в зюзю! – предупредила Оля. – Завтра твоя физиономия в утреннем шоу на «Апельсине».
– Обещаю: он не в зюзю! – приосанившись, торжественно объявил Валера.
Лукин хмыкнул – его взаимоотношения с алкоголем не носили тесного характера, и это было известно всем родным и близким, а также друзьям и знакомым. Бокал виски он умудрялся растягивать на треть вечера, если не на добрую половину, но при этом никогда не вел себя с высокомерным превосходством трезвого над подгулявшими. Все давно махнули рукой на его перевоспитание, но всегда приглашали на любые «мероприятия»: от систематических до спонтанных. Как сегодня.
– Ну, ну, – с поистине царской улыбкой ответила Залужная, – гуляйте, мальчики!
И с этими словами уступила им дорогу, чем они дружно воспользовались. Едва скрывшись из виду законной половинки господина Лукина, Щербицкий не удержался и бросил:
– Не, она, конечно, красивая… но в остальном… тигрица.
– Вперед смотри, зоолог! – последовал немедленный ответ.
Зоолог промычал в ответ нечто невразумительное, на ходу застегивая куртку.
Погоды стояли изумительные. Октябрь в самом разгаре. Сухой и достаточно теплый, что способствовало и хорошему настроению, и состоянию здоровья – ни тебе промокших ног, ни тебе красных носов. Вечером пахло кострами и дорогами. Непередаваемый аромат выхлопов, дыма, свежего асфальта – кому-то в зиму вздумалось латать трассу – и все-таки нереально красивой осени. И, если бы Щербицкий не был озабочен желанием срочно найти выпивку, то в свете фонарей вполне мог бы поймать свое вдохновение. Но в этот вечер его вдохновение пребывало на дне бутылки с зеленым змием.
За тем и приволок Лукина в любимый «Мандарин» на Шулявке. Где, расположившись на одном из ослепительно оранжевых диванчиков поблизости от бара и вооружившись мартини, с чувством выполненного долга один из талантливейших писателей современности изрек:
– Сегодня «Мандарин», завтра «Апельсин»… Не, вообще, цитрусовые полезны…
– А доконают тебя киви, – расслабленно проговорил Егор.
– Пофиг… своя выгода у тебя будет даже от дохлого меня. Прикинь. Посмертный очерк. Прям сегодня напишу.
– Пиши, я обязательно воспользуюсь.
В том, что Щербицкий способен на «прям сегодня», засомневаться пришлось буквально в течение ближайших двадцати минут. Глядя на то, какой он взял темп, оставалось только вздыхать и прикидывать, в котором часу это закончится.
Щербицкий был гением. Это знали все. Но, как всякий гений, он по-своему сходил с ума. Причем корень зла заключался не в алкоголизме. Алкоголизмом в прямом смысле слова Щербицкий не страдал. Страдал он по бабе. В смысле – по жене. Ревновал ее дико и преимущественно совершенно беспочвенно, доходя до маразма. Приблизительно раз в полгода после грандиозного скандала Алла Щербицкая выгоняла Валеру из дому. И тогда у него начинался «период», а в этот период шефство над ним брали его друзья. Потому что Валера – гений, гениев беречь надо.
По всей видимости, в этот вечер ангелом-хранителем Валеры был Лукин. И ему оставалось только смириться, смотреть, как Щербицкий один за другим вливает в себя бокалы мартини, и следить, чтобы хоть немного закусывал. Что, впрочем, не мешало ему оглядываться по сторонам, лениво наблюдая за барменом, который с непроницаемым лицом внимал заигрываниям полуголой девицы, заказывающей у него очередной коктейль. Потом переключил внимание на танцующих. Тех было еще немного – в основном все догонялись до подходящего состояния по углам заведения. Некоторое время послушал то, что вещал ему гениальный друг, который среди колоритных характеристик жены выдавал неожиданные, но здравые мысли о проекте, предложенном Егором. Причин для такого предложения имелось две: отвлечь Ольгу от Озерецкого и привлечь Валеру к полезному занятию.
Щербицкий снова вернулся к воспоминаниям о благоверной, и Лукин отвернулся в поисках нового объекта для наблюдений, когда мимо него двое здоровенных охранников провели под белы рученьки упирающуюся барышню. Тонкие барышневы ножки заплетались едва ли не в косичку и забавно смотрелись, выглядывая из-под объемной серой толстовки со смешным ежом на животе. Изумрудная, будто змейка, прядь в ее светлых патлах показалась знакомой. А уж громкий, но низкий голос, которым она верещала, перекрикивая музыку, сомнений не оставлял – не далее, чем несколько часов назад этот самый голос с видеофильма трындел что-то крайне увлекательное о том, как общаться с местным населением Нигерии. Сейчас же интонации были другие. Просяще-возмущенные.
– Лёёёёёня! Ребяяяяяят! Ну я Лёёёнечку найду и свалю-уууу! Ну честно! Лёёёёёёёня!
Лукин вскочил одновременно с осознанием того, что мимо него только что проволокли Руслану Росохай. Ту самую, по прозвищу Росомаха.
Росомаха, между тем, каким-то диким образом умудрилась вывернуться из цепких лап охранников, но при этом навернуться о ногу неопознанного происхождения – то ли кого-то из встречавшихся им на пути людей, то ли конвоиров, то ли свою собственную. Этого она не поняла, но, приземлившись на пол затылком и увидев над собой холеное, но недоуменное лицо Лукина, успела задуматься о том, как вообще умудрилась эдак вляпаться.
Хотя что тут удивительного при таком-то погонялове?
Глава 2
Как известно, в отличие от большинства куньих, ведущих оседлый образ жизни, росомаха постоянно кочует в поисках добычи по своему охотничьему участку, общая площадь которого может достигать 1500–2000 км². В случае Русланы Росохай все-таки несколько больше, если учитывать географию. Да и на чужие участки она временами забредает из присущего ей духа авантюризма.
Это утро начиналось вполне себе обыкновенно, как начинались все ее утра в Киеве.
Будильник переключился на отметку 5:30 и зашелся трелью. Руська открыла один глаз и хмуро поздоровалась с вновь пришедшим днем. Затем, чтобы уже в 5:45 упакованной в кроссовки и спортивный костюм, с наушниками, торчащими из-под шапки, отправиться на пробежку. И следующие законные сорок пять минут она традиционно провела с любовью всей своей жизни, поющей из плеера. С Эриком Клэптоном.
Жизнь ее в это время представлялась вполне сносной. Вместе с занимающимся утром. Когда слишком многого от утра не ждешь, все становится сносным. Воздух после ночи еще не прогрелся, и Руська балдела от собственного уединения на пустых улицах. Ведь большую часть жизни росомаха проводит в одиночестве, активно защищая границы территории от особей своего пола. А тротуар вокруг родной школы и дорога к лесопарку принадлежали только ей.
В 6:50 ее ждал подвиг. Нет, не по расписанию. Расписания у Росомахи со времен института не было. Не умела она «расписываться» в том, что выполнит что-то, если любая мелочь может нарушить планы. Но на сей раз подвиг затесался вполне удачно.
– Ты сдурел?! – взревела Руслана Росохай, набросившись на мальчишку лет тринадцати, выгуливавшего лабрадора. – А я тебя туда посажу?! Понравится? И пусть тебя отец снимает!
Картина, возмутившая ее, была достойна кисти художника или пера сочинителя поучительных рассказов для самых маленьких. Псина стояла под раскидистым кленом, опершись передними лапами о могучий ствол, и оглушительно лаяла, мальчик ржал над происходящим, как идиот, а с дерева раздавался душераздирающий кошачий писк. Руська же – ни дать, ни взять – вся такая положительная. Следующий этап – начать уступать место в общественном транспорте.
Когда собака оказалась нейтрализована, еще двадцать минут ушло на то, чтобы вернуть бедолагу с высоты на эту землю. Росомаха легко лазает по деревьям. Обладает острым зрением, слухом и чутьем. Издает звуки, похожие на лисье тявканье.
«А ну иди сюда, ты какого хера так высоко забрался?!» – тявкала Руслана, на что котенок еще больше испугался, но в итоге, загнанный на самый край ветки, перед страхом свалиться и страхом перед Росомахой выбрал второе, позволив взять себя за шкирку и стащить вниз.
Двадцать пять минут Руська потратила на кормежку. Правда, к себе в квартиру тащить котенка так и не решилась – она не мирилась с живыми существами на своей территории. Потому наблюдала, как зверюга размером с рукавичку уплетает творог из блюдца прямо в подъезде.
А когда после всех утренних приключений и нежданчиков добралась наконец до душа, часы гордо демонстрировали ей отметку в виде завалившейся набок бесконечности. Из колонок на кухне вполне себе бодряще и жизнеутверждающе гремело. А Руслана, подставляя лицо под струи теплой воды, пыталась заполнить пусто́ты, образовавшиеся в наступившем дне. Одна пустота́ заключалась в паре отменившихся встреч. Другая – в осознании: не больно-то и хотелось!
Устала. Горела и выгорела. Иногда надо давать себе передышки.
Увернуться в одеяло, усесться на диван, впериться в экран ноутбука и не выползать из такого состояния хотя бы неделю. Впрочем, из всего вышеперечисленного за завтраком Руслана сделала только одно. Уткнулась в монитор – пошуршала по блогу, выложила фотку с золотым свитком МедиаНы. Потом подумала и ее же снесла. Когда-нибудь кто-нибудь в Википедии обязательно упомянет. Как и про образ жизни хищного млекопитающего из семейства куньих.
Молоко на плите вскипело, и пока Руська отвлекалась на то, чтобы сварить какао, ожил скайп. По счастью не звонком, а всего лишь чатом с Тохой.
Тоха: Прив! Я вижу не спишь!
Тоха: ээй! Я все вижу!
Тоха: Рууууська! Кис-кис-кис!
Росомаха: да тут я, тут! Куньи на кис-кис не отзываются.
Тоха: да? Ну ты ж явилась.
Росомаха: Ты какого хрена не спишь?
Тоха: гребаные часовые пояса! Я запутался, когда мне спать, когда не спать!
Росомаха: ты ща где?
Тоха: рядом с тобой. Ну почти по соседству.
Тоха: Если по карте смотреть, то вниз и налево.
Росомаха: я сейчас должна была озадачиться? Впечатлиться? Начать угадывать? Че?
Тоха: та я и не рассчитывал.
Тоха: в Румынии. Так что близко. Прилетай.
Росомаха: че я забыла в той Румынии?
Тоха: я тебя с Пэм познакомлю.
Росомаха: акула шоу-бизнеса прилетела с тобой? У вас там что? Съемки?
Тоха: ну типа. По эту сторону Карпат от тебя. Мы только на недельку. Натуру сделаем, и восвояси.
Росомаха: шустрые. Ладно, я подумаю…
Росомаха: как оно вообще? жениться еще не собрался?
Тоха: ты узнаешь первой.
Росомаха: и на том спасибо!
Тоха: лан, погнал.
Росомаха: аривидерчи.
В том, что ее последнее сообщение было прочитано, Руська сильно сомневалась. Это Тоха. Тайфун. На месте сидеть не умеет. Излишняя энергичность – их отличительная семейная особенность.
Впрочем, в отсутствие идей для дальнейшей работы Руслану Росохай одолевала нереальная лень. Еще и усугубившаяся случившимся внезапным признанием. Оказывается, приятно, когда заслуги признают. В этом смысле она и Тоху наконец-то удосужилась понять с его вечной гонкой за наградами.
Мысли ее снова вернулись к МедиаНе. Который уже раз за минувшую неделю. Освещать это в своем блоге она так и не решилась – о том, как чужеродный элемент проникает в однородную массу, писать смысла нет. Но то, что в Африке ей было несколько более комфортно, чем на фуршете во время церемонии, это однозначно. И свой свиток она старалась расценивать все же как лишнее доказательство того, что в выборе профессии не ошиблась.
Доказательство для папы. Который с выбором смирился, но вряд ли понял, потому что «у тебя же такие перспективы, дочь». Аргументов в пользу утверждения, что ее перспективы в области журналистики заключаются в том, чтобы делать нечто интересное самостоятельно и с нуля, подействовали не с первого раза. Если вообще подействовали. На всю возню обожаемой Руськи Евгений Русланович смотрел с некоторой долей снисхождения, но открыто не критиковал. К счастью!
