Текст книги "Кстати о любви (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

– Ну, разве на Рождество… На Новый год меня сестра забирает.

Следующие полтора часа Егор чувствовал себя персонажем какого-то фильма, виденного триста лет тому назад, – шлялся по полкам библиотеки собственного мозга. Пытался понять, как это – когда «болит». Выбирал между заводом и аэродромом. Выстраивал строчки статьи для следующего выпуска электронной версии. Просто выпадал из действительности, вглядываясь в неровное полотно дороги.

В почти идеальной тишине, нарушаемой тихим, ровным урчанием двигателя, уже на улицах Киева из мистического состояния его вывел телефонный звонок. Егор бросил взгляд на экран. Руслана. Включил громкую связь и сказал:

– Привет!

Ответ прозвучал сразу. Будто из пушки:

– Привет! Ты как? Куда пропал?

– А куда я пропал?

Замялась. Даже через трубку и километры слышно было, что замялась. А потом, уже не из пушки, но тоже бодро она проговорила:

– Я подумала, вдруг друзья дядь Паши к тебе тоже в гости приходили, и надо срочно мчаться к тебе с мазью от синяков.

– Спасибо за заботу. Пока занимаемся твоими, – усмехнулся Егор. – Ты в порядке?

– Вроде… Ладно, извини, что пристала. Я просто… волновалась.

– Еще чем занималась?

– Убивала время.

– Успешно?

– Ну… Снесла со своего блога флэш-видео, бесило. Вообще, хочу дизайн поменять.

– А я надеялся, ты его убила, – после долгой паузы сказал Егор.

– Убийца из меня так себе. Я больше пугаю, чем на самом деле…

– Жаль. Я бы хотел попасть в безвременье.

– Ты? В безвременье?

– Неважно, забудь… – Егор уныло смотрел на пробку, тащившуюся по проспекту. – Ты что-то хотела?

– Нет, наверное, ничего… Все есть уже.

Лукин снова помолчал.

– Оk. Как лицо?

– Лучше. Голова уже не болит даже. Я думаю, будет прикольно, когда оно позеленеет.

– Зато к волосам подойдет, – усмехнулся Егор. – Ладно, отдыхай. Без особенной надобности из дома не ходи. И звони, если что.

– Лукин, мне двадцать восемь лет! – фыркнула Руська. – Ничего со мной не случится.

– Мне пофиг, сколько тебе лет, – услышала она сердитый ответ. – Дома сиди!

– Контролировать меня не надо! Хорошего вечера! – жизнерадостно протявкала Росомаха и отключилась.

– Еще как надо, – буркнул под нос Лукин и на ближайшем перекрестке повернул в сторону, противоположную дому, но зато по направлению к дому Русланы.

Она открыла сразу, будто ждала под дверью. Казалась совсем не прожорливым хищником, а обычной Руськой, разве что чуть более растерянной, чем всегда. И не такой устрашающе разноцветной и опухшей, как пару дней назад – но даже почти оживающей. Волосы, собранные на макушке в шиш, странно подпрыгнули – наверное, вместе с ее удивленно подпрыгнувшими бровями. Футболка в большущие ромашки добавляла деталей образу, сложившемуся в Лукинском сознании.

– Это откудова такого красивого дяденьку к нам замело? – неожиданно хохотнула она.

– Мимо проходил, – ответил Егор и без церемоний зашел в квартиру.

– Котлеты закончились. Сегодня пицца. В холодильнике. Греть?

– Ресторанов в городе полно, – Лукин разулся, снял куртку, пристроив на вешалку в прихожей, направился в комнату.

Руслана протопала следом и замерла на пороге. Склонив голову набок, она наблюдала за его перемещениями по комнате. Когда остановился и он, спросила:

– Может, охрану мне наймем?

– Посмотрим на твое поведение.

– Я умею хорошо себя вести. Честное пионерское.

– Ты хоть знаешь, кто такие пионеры? – весело спросил Егор и посмотрел ей в глаза, чем совершенно выбил почву у нее из-под ног. И Руська вынуждена была сесть в кресло. Комната была небольшая, немного захламленная, но при этом светлая, будто солнце с улицы, где снова сгущались сумерки, перекочевало сюда. Диван яркий – небесно-голубой. Совсем непрактичный. А кресла почему-то оранжевые, неподходящие. Письменный стол, телевизор на стене и музыкальный центр под ним, шкаф – как у обычных людей. Пальма в кадке посреди гостиной и причудливые самодельные ловцы снов на окне с большущим подоконником, явно используемым не по назначению, а чтобы на нем сидеть – не как у обычных.

Руська ждала его больше суток.

Выбесил. Молчанием.

Явился. Продолжает бесить.

Какого черта ходит?

– Я знаю, кто такие пионеры, – резковато ответила она. – И кто такие комсомольцы, и кто такие октябрята.

– Прям отличница, – буркнул Егор и подошел к креслу, в котором она сидела. – Хочешь выгнать – выгони.

– Я не знаю, чего хочу. Я пытаюсь понять, но какой-то сумбур, – она вскинула голову и открыто посмотрела на него. – Ты сам-то знаешь, чего хочешь?

– Честно? – он уперся руками в спинку кресла и смотрел на Руслану сверху вниз. – Я знаю, что мне нравится здесь. И мне нравишься ты.

– Очень нравлюсь?

Егор медленно рассматривал ее лицо – лоб, глаза, губы. Губы особенно. Он помнил их вкус и податливость и хотел почувствовать их снова.

Он хотел. Хотел эту женщину. Именно эту. Такую, какая она была – с зелеными прядями и неуемной энергией. Ее неугомонность возбуждала особенно, рождая объемные и яркие фантазии, до вспышек перед глазами.

Он хотел этого фейерверка. Он хотел. Только для себя, скрыв ото всех, забыв обо всем.

– Очень, – негромко выдохнул Егор, склонившись ближе к ее лицу. Она смотрела на него, не мигая, будто бы он загипнотизировал ее. Знала, что го́лоса совсем почти не осталось. Дженис Джоплин заткнулась. Росомаха свалила, едва махнув на прощанье. С мозгом она попрощалась. Только и могла, что прошептать:

– Если ты и сегодня уйдешь, то я… я тебя больше не впущу. Честное слово не впущу, я же живая…

– Охренеть логика! – сказал он в самые губы, которые только что рассматривал, а теперь чувствовал их теплоту и мягкость. Рука Егора опустилась на ее плечо, пальцы легко пробежали вниз к запястью, медленно вверх, скользнули в широкий рукав футболки, и Лукин впервые ощутил ее гладкую кожу под своей горячей ладонью.

Это было последним осмысленным его поступком.

А потом он ушел. Утром следующего дня.

Только сначала успел осознать, насколько все непривычно и иначе. В самый момент пробуждения. Потому что проснулся от звука ее голоса. Она негромко напевала на кухне. Что-то слишком бодрое для едва начинавшегося дня. Под шипение масла на сковороде и рев чайника. Она что-то напевала, и это было странно. Непривычно. По-другому.

Потом зашла в комнату – с мокрыми волосами и в длинной майке. И, глядя на него, тем же голосом, нараспев произнесла:

– Я знаю, что ты не спишь.

– С тобой поспишь, – усмехнулся Егор и открыл глаза.

– Мне и четырех часов крепкого сна хватает. На работу опоздаешь.

– Это ты меня выгоняешь?

Руслана приподняла бровь и медленно двинулась к нему. Уселась на край кровати и внимательно посмотрела ему в глаза. А потом так же медленно произнесла:

– Заполучить в постель Егора Лукина – и его выгонять? Шутишь, граф?

– Тогда я не опоздаю на работу. Я туда вообще не поеду, – он пружинисто сел и, схватив Руслану за руку, дернул на себя. – Останусь в твоей постели.

– Оставайся. Новогодний номер сам себя выпустит! – хохотнула она. Помолчала, устраиваясь в его руках. Повернула голову, уткнувшись ему в подбородок. И прошептала: – Обожаю твою щетину.

– По утрам вы будете встречаться, – заверил Егор и легко затащил ее обратно под одеяло.

Но не так надолго, как ему бы того хотелось. Пришлось идти в душ, завтракать и уходить из квартиры Русланы из-за чертового новогоднего номера, не умеющего выпускаться самостоятельно.

Руська стояла рядом, разглядывая его, пока он одевался. Потом целовала на прощание, совершенно теряя голову от ощущения теплоты, которая накатывала, едва он касался ее, закрывала за ним дверь, все еще продолжая ощущать, как горят губы, лицо, ладони, что-то внутри, где должна быть душа. А когда щелкнул замок, прижалась лбом к покрытому лаком прохладному дереву, будто надеясь, что это ее остудит, прикрыла глаза и тихонько выдохнула, пытаясь осмыслить все случившееся. Будто бы это было не с ней.

С ней.

А в голове настойчиво крутилось его бархатистое «По утрам вы будете встречаться». И ее в дрожь бросало от этих слов – будто от обещаний, которые она ненавидит – они всегда имеют мало общего с реальностью. Но только не для Лукина. Лукин – реальный, настоящий, с рыжей порослью на щеках и благоухающий ее шампунем, уехал в редакцию. А ее простыни помнят его вчерашний запах – парфюма, доро́ги, чего-то присущего только ему, его коже.

Руслана вернулась в комнату и снова забралась в кровать, под одеяло. Будто укуталась в него – в Егора. Дура, наверное.

Но что ей было делать? Какие были варианты?

Когда он пропал больше чем на сутки, она вдруг решила, что все. Оборвалось. До этого было два совершенно странных ужина вместе, когда он уезжал около восьми, и она оставалась одна – со своими сомнениями и страхами. Сомнениями – в себе. Страхами – что для него все не так, как для нее. Лукин умудрился своим появлением в ее жизни отбросить назад все прочее. Например – причины появления синяков на ее лице. И когда это случилось, Руся не понимала, совсем не понимала. Кажется, еще в самую первую встречу, только тогда она не успела этого осознать.

Пропал почти на двое суток. Не предупредив, без звонка. А она привыкла, что он звонит, дарит гортензии, варит глинтвейн на ее кухне. По одному разу. Не так много надо для привычки. Для ее привычки – почти совсем ничего не надо. И вот это было действительно страшно. Потому что подхватило и повело за собой – сильнее, чем бывало прежде. Сильнее, чем она помнила.

Нет, здесь как раз варианты имелись в наличии. Всего два. Первый ей не нравился. Потому она выбирала второй – позволять себе делать то, что хочется в каждый конкретный момент.

Почти два дня его не было. Появился. Недвусмысленно и резко.

А теперь у нее душа нараспашку, потому что жить иначе она не могла. Не умела. С ним – и не хотела.

Так ходики на стене в кухне отмеряли день. А она мерила его шагами по квартире – погонять пыль. Сходить в супермаркет за продуктами. Повисеть в интернете и обнаружить, что Тоха оффлайн. Убить время. «Я бы хотел попасть в безвременье», – вспомнилось ей, и она вдруг поняла, что в него и угодила. Сплошной провал – ожидание вечера. Позвонит или не позвонит. Потому что сама звонить она не решалась.

Егор и позвонил – в дверь. В одно мгновение определив все, что было важно для нее.

Часы показывали почти девять вечера, когда она вскочила с дивана под громкий звонок. Бросилась в прихожую, повернула замок и увидела Лукина, точно зная: раз приехал сейчас, значит это насовсем. Чувство было такое, будто выдержала самый главный в жизни экзамен.

Впуская его в квартиру, весело сказала:

– Собственная чашка в моем доме у тебя уже есть. Полотенце я тебе выдам. А вот запасной щетки у меня точно нет.

– Это я еще утром понял, – улыбнулся Егор, поцеловал и легко потерся носом о ее щеку, ту, которая ежедневно меняла оттенки.

Руся откинула голову назад, чтобы лучше его видеть. И с усмешкой спросила:

– Еще что-нибудь понял?

– Возможно, – в тон ей ответил он.

– Кофе или чай?

– Сок.

Глава 6

Сока у Русланы Росохай не оказалось.

Но все это было вторично. Никакого отношения к их собственному безвременью в ее квартире уже не имело. И едва ли кто из них понимал, что реальнее. Здесь и сейчас, с ловцами снов и разноцветными лампочками на окне. Или по отдельности. Когда днями он торчал на работе, а она придумывала себе занятия – каждый день новые, в ожидании его. Результатом стали две зарисовки в Росомашьем блоге. Одна из старого африканского материала, не вошедшего в проект, – история из их житья-бытья с Колькой Гуржием, когда она потеряла банковскую карту – смешная до колик. Вторая – дурацкая, про села из параллельной реальности в Одесской области. Сталкер.

А еще была сказка, которая в блог не попала. Вообще никуда не попала, кроме как в маленький вордовский файлик на ее ноутбуке. Про белых бабочек, порхающих зимой у моря. И это точно никому нельзя было показывать.

Руслана не замечала дней. Работала над текстами. Зато замечала вечера и ночи – жила ими, разучившись бояться. Даже глупым казалось то, как отчаянно прежде держалась за свои страхи, несколько лет живя совсем без мужчин, не пуская их в ином качестве, чем просто друзья, до тех пор, пока в один прекрасный день к ней в квартиру не завалился Лукин в драных джинсах – совсем непохожий на себя, обычного, да еще с коробкой конфет. Лучшее, что она сделала в жизни – это то, что запихнула его тогда в машину и уволокла с собой. Не по себе становилось при мысли – вдруг бы выставила просто за дверь. И ничего бы не было.

Из дней складывались недели. Они виделись почти каждый вечер. И было совершенно неважно, чем занимаются. Смотрели фильмы на DVD – часто, не сговариваясь, выбирали одинаковые. Болтали без умолку. Вернее, без умолку – она. Он чаще слушал. Целовались до головокружения, пока не оказывались снова в постели. Впрочем, последнее случалось регулярнее всего остального.

Когда ее синяки стали настолько незначительны, что легко маскировались тональником, Руслана впервые отважилась выйти с Лукиным на прогулку. В одиночестве – и на пробежку выбиралась, и в магазин ходила, и просто воздухом дышала. С Егором – стеснялась, хотя стеснение было странной чертой, не свойственной ей. И едва ли нравилось.

– Знаешь, когда в следующий раз я решу гоняться за преступниками, лучше сам мне по морде дай – быстрее уймусь, – ворчала она, обрабатывая щеку в один из вечеров, когда они устроили первую свою вылазку из ее берлоги.

– Ты глупеешь на глазах, и мне не нравится эта тенденция, – заявил Лукин с самым серьезным выражением лица.

– Ну в этом ты виноват, потому не жалуйся.

– Еще раз скажешь, что я жалуюсь… – вкрадчиво проговорил он ей в самое ухо, оказавшись рядом, и прикусил мочку.

– И что? – охнула Руслана, зажмурившись. Крем полетел на тумбочку.

– А ничего, – Егор сдержанно пожал плечами, отстранился и снова занял свою наблюдательную позицию в дверном проеме. Руська чуть слышно выдохнула, отвернулась к зеркалу, заканчивая приводить себя в порядок, но при этом – глядела прямо ему в глаза в отражении.

– Объясняю, – медленно проговорила она. – У меня раньше с кровообращением было все нормально, равномерно, и кровь больше к голове приливала, гнала кислород в мозги. Потому я была умная. А теперь… приливает в другие части тела. По объективным причинам.

Лукин хмыкнул.

– То есть из-за меня?

– Вот видишь! И ты пришел к этому выводу! Может, у тебя тоже… кровь не туда приливает?

– У меня туда, куда надо, – расхохотался Егор. – И тебе это нравится. Но если ты сейчас не замолчишь, мы уже никуда не пойдем.

– Я задолбалась дома!

– Ну-ну…

Она действительно задолбалась дома, потому заткнулась, прекрасно понимая, что еще хоть слово, и они точно никуда не пойдут. Но провоцировать Лукина ей нравилось. Кокетничать – тоже. Хотя это и было странно. Думала, что забыла, как это делается, целую жизнь назад. А вспоминалось быстро. Будто бы и не было ничего раньше, из-за чего она вытравливала из себя всякую способность чувствовать к кому-то влечение.

Влечение тоже становилось привычным. Переставало удивлять. На двоих у них случилось много привычек. У него – опаздывать на работу, потому что утренний секс вошел в привычку у нее. У нее – пропускать пробежку в 5:45, потому что ночевать в Руськиной квартире стало его привычкой. Совместный завтрак – их общее, на двоих. О совместном душе она пока еще только тайно мечтала – и каждый раз откладывала до выходных.

А еще небольшое кафе недалеко от ее дома, куда они стали выбираться поужинать. Маленькое, на четыре столика, оно почему-то казалось ей продолжением ее собственной квартиры с цветами в неожиданных местах, фонариками, ловцами снов и – чего у нее точно не было – забавными вырезанными из дерева фигурками разных размеров, расставленными везде, где только можно.

Когда они пришли туда первый раз, у нее и правда было ощущение, что она дома. Даже собственные до сих пор не сошедшие синяки здесь совсем не смущали. Она почему-то знала, что Егору это пофигу. Но сама все еще не могла привыкнуть, что он рядом. Что они вместе. Потому синяки в ее представлении их идеального сосуществования были определенно лишними. Впрочем, их сосуществование тоже идеальным не было. Они часто в шутку ссорились, бурно мирясь потом.

Первый раз – в этом самом кафе. Пока Егор торчал у стойки барменши – почему-то здесь заказ делали не официантам – Руська набросала в блокноте несколько слов. А когда он вернулся, вырвала лист бумаги и сунула ему под нос, буркнув: «Как тебе?»

«Она на вас пялилась, Егор Андреевич! Пялилась! И не делайте вид, что не заметили!»

Не поведя и бровью, Лукин вынул из внутреннего кармана Паркер и через полминуты вернул Руслане записку, в которой добавилось одно-единственное слово:

«Заметил».

Слово вернулось и ему. С жирным вопросительным знаком.

«Привыкли?»

«Скажу больше – нравится!»

«А мне нет!»

«Как я тебя понимаю. Если бы она пялилась на тебя – мне бы тоже не понравилось».

«Ты дурак? Я тоже на тебя пялюсь. Выгляжу так же по-идиотски, да?»

Он поднял голову и посмотрел на Руслану.

– Я не понял, – сказал Егор, – ты устраиваешь сцену ревности или сеанс самоанализа?

– Все сразу, – с улыбкой ответила Росомаха и потянулась, чтобы отобрать записку. – Если у меня глаза такие же, то это катастрофа!

– Катастрофа случится, когда ты перестанешь так на меня смотреть, – рассмеялся Лукин и спрятал записку вместе с ручкой в карман.

Несколько секунд, показавшихся ей непередаваемо долгими, она молчала, приподняв бровь и рассматривая его самодовольное лицо. Говорить, что едва ли когда выражение ее глаз при взгляде на него изменится, было совсем уж глупостью. Развенчивать его самоуверенность – не хотелось. Вместо этого она улыбнулась и ответила:

– Я смотрю на тебя, как смотрят на Давида, северное сияние или рассвет на Ниле. Получаю эстетическое удовольствие.

– Не ограничивайся им, оk?

– Оk. А если я скажу, что ты – мои персональные Давид, северное сияние и рассвет на Ниле?

– Жадина!

– Еще бы!

Руслана и была жадиной. Чего в себе и не подозревала. И собственницей была. С обостренным чувством справедливости. И правдолюбом была. Все это сплелось для нее в такой запутанный клубок, что не могло не жахнуть в один из дней, которые лучше бы не случались.

Она ненавидела вранье. После него становилось гадко, будто испачкали изнутри. И после него чувствовала себя дурой, которую легко обмануть. А уж чего-чего, но вранья в ее жизни хватало. Еще как хватало! Ничего не происходило – а вранье происходило. Тогда как она думала, что происходит что-то важное.

Потому сейчас, когда все было так хорошо, как могло быть, пожалуй, только в фантазиях ее дебильной головы, она едва сдерживала желание зажмуриться и ущипнуть себя за руку – чтобы проснуться.

Но для того, чтобы проснуться, не всегда нужно себя щипать.

Достаточно просто дождаться, что правда на голову свалится в тот момент, когда не ждешь подвоха. Когда снег за окном и предновогодняя уличная иллюминация не позволяют допустить и мысли, что что-то не так. Когда пальму обмотала гирляндой за два дня до Нового года. Когда просто задремала на его плече под какую-то киношку. И подорвалась около одиннадцати вечера с воплем:

– Николя Бедос!

Ответом ей послужили автоматная очередь из телевизора и недоуменный взгляд Егора.

– Николя Бедос! – повторила Руська. – Показ на Андреевском! Я на премьеру не успела в марте, а Колька для своих сегодня ночной сеанс… после полуночи!

– И?

– И! В число своих я вхожу.

– Мы типа туда едем?

– Я точно еду. И… типа приглашаю… – последнее слово прозвучало как-то неуверенно, а потом затараторила, что было так свойственно ей, когда она волновалась: – Это почти как дома, только экран большой. И людей много не напихается. Возьмем такси, Гуржий кофе с коньяком всегда варит – вкусно. И… я люблю европейское кино.

– Тогда едем смотреть европейское кино.

– Ура! – тихо выдохнула Руська и помчалась собираться.

За окном валил снег – мелкий, ярко отражающийся в воздухе в свете фонарей, он поблескивал и совсем не походил на бабочек. Походил на сыплющееся с неба серебро. Только и лови.

Руслана протянула перед собой руку в зеленой варежке, едва они вышли на крыльцо, ожидая такси. И поймала на ладонь несколько снежинок. Подняла голову кверху и проговорила:

– Красиво!

– Зимой и должно быть красиво.

– А что еще должно быть зимой?

– Праздники.

– А еще?

– Мандарины.

– Еще должна быть сказка, Лукин! Сказка! – рассмеялась Руслана, пряча нос в шарф.

– В сказках не только принцы, но и тыквы бывают.

– Тогда ты – очень симпатичная тыква!

В тот момент Руслана едва ли понимала, насколько Егор Лукин – тыква. Впрочем, принцем она его тоже не считала. Принцы не уминают во втором часу ночи лапшу с грибами, стоя в одних трусах посреди ее кухни.

На сеанс они не опоздали. Даже приехали раньше намеченного.

Гуржий собственную квартиру отдал под «кинозал» и «фотостудию» с «кофейней» новообретенной жене. Идея была ее. Воплощали вместе. Жили они этажом выше в съемной. Мозга у него никогда не было, но широта души присутствовала. Как и разносторонние интересы. Так в гостиной появились экран во всю стену и куча мягких пледов прямо на полу. Две спальни объединили в одну студию, где он работал. А на кухне варили самый вкусный кофе. Дело было абсолютно неприбыльное, но совершенно любимое, что для покорителя Африки гораздо важнее.

Он встречал их еще в подъезде, ржал, что скоро его соседи выселят за ночной шум. И деловито сообщил, что курить можно на балконе. Он тоже был фотографом. Классным фотографом. Не хуже Шаповалова. Но только атмосфера в его мире царила иная. И в ней Руслана плавала, как рыба в воде.

Часто после просмотра фильмов никто не расходился, продолжали сидеть до самого утра и до хрипоты спорить на темы, столь далекие от кинематографа, что непонятно было, для чего собирались. Кофе выпивали галлонами. Прокуривали все, что можно.

– Сегодня прям сходка литераторов, еще парочка есть, – весело сообщил Гуржий, запихнув Руслану и Егора на кухню. – Журналист – это же тоже почти писатель, да?

– Скажешь еще, – фыркнула Руська. В ее руках оказался внушительный бутерброд. В руках Лукина – бутерброд еще бо́льший.

– Попкорн будете? – не заморачиваясь, спросил Колька.

– Если он из мяса, – сказал Егор и двинулся в сторону голосов. Руслана улыбнулась и потопала за ним следом.

– Когда-то я пробовала стать вегетарианкой, не получилось. Росомаха слишком хищник, – болтала она.

– Ты не перестаешь меня удивлять своими симпатиями к глупостям, – буркнул он ей в самое ухо, притянув за шею к себе. Так они и зашли в «кинозал» – его пальцы по-хозяйски гладили ее плечо. Красноречиво и однозначно. Настолько, что в следующее мгновение до него донесся до боли знакомый и вполне себе трезвый голос:

– Такие люди и без охраны, Лукин?

– А ты заделался киноманом? – не остался в долгу Егор.

Валера Щербицкий, а это был именно он, уже восседал на пледике в уголку комнаты. Возле него устроилась Аллочка, переводившая взгляд с Лукина на Руслану и обратно. Но помалкивала. Зато Валера не смог промолчать. С его-то отношением к жизни и адюльтерам.

– Да у нас свидание… У тебя, судя по всему, тоже?

– Не угадал, – усмехнулся Егор. – У нас принципиальный культпоход на месье Бедоса.

– Совершенно принципиальный, – вмешалась в разговор Руська, насторожившись от разворачивающейся и необъяснимой корриды. Она отстранилась от Егора и протянула свободную от бутерброда руку Щербицкому: – Руслана Росохай!

Щербицкий руки не принял, был на взводе. Глянул на Егора и поинтересовался:

– А Оля где?

– В Париже.

– Охренеть. Кот из дома – мыши в пляс.

– Валера, – умоляюще пробормотала Алла, ухватив мужа за локоть. Его неадекватность в отношении семейной верности была устрашающей.

– Все-таки зоолог из тебя хреновый, Щербицкий, – хмыкнул Егор и взял Руслану за руку. – Пошли место выбирать, пока лучшие не расхватали.

Руська замялась, глядя на Валеру. И почему-то с места не сдвинулась. А великий писатель современности теперь смотрел на нее в упор.

– Лучшие уже расхватали, остались только запасные, – хохотнул он.

И в это мгновение Руслана выпалила:

– Кто такая Оля?

– О как! – Щербицкий стрельнул глазами и рассмеялся уже от души. – Сам скажешь?

– Валера, – медленно проговорил Егор, – ты о законе бумеранга слышал?

– По-моему, ты не слышал!

– Свой поймать попробуй, – Лукин криво усмехнулся и повернулся к Руслане. – Говорить будем здесь и сейчас?

Она была белая, как мел. Уткнулась взглядом в край пледа, на котором сидели Щербицкие. Глаз ее видно не было. Понять, о чем думает или что чувствует, невозможно. Никаких эмоций. Длилось несколько бесконечных секунд.

– Девушка или жена? – хрипло выдавила она.

Егор чертыхнулся, крепко ухватил ее за руку и решительно поволок из самодеятельного кинотеатра. Когда оказались на площадке, на которой не горела лампочка, и освещалась она сверху и снизу, отчего на их лица легли густые тени, Лукин ослабил хватку и сказал:

– Она моя жена.

Руслана вздрогнула всем телом. И вывернулась из его рук. Бутерброд полетел в мусоропровод.

– Ну, круто! Только я из-за тебя опять фильм не посмотрю!

– Скачаешь и посмотришь.

– Тварь ты, Егор Лукин!

Он промолчал. В ее словах была доля истины – Егор и сам это понимал. Она тяжело дышала, глядя на него, и только глаза – неожиданно огромные и черные в полумраке площадки – ярко блестели.

– Боишься скандала, да? – прошептала она. – Потому сюда приволок. Не при людях, подальше, в темноте?

– Если бы боялся скандала, я никуда бы не выходил с тобой.

– Да плевать! – теперь Руслана сорвалась на крик. – Развлекся, да?

– Нет! – он снова протянул к ней руку. – Послушай, я могу объяснить…

– Раньше надо было объяснять! – она резко отстранилась и спустилась на одну ступеньку. – Раньше, Егор!

– Да, наверное. Прости, я не подумал, что это не может не задеть тебя. Мне казалось, я сам должен разобраться.

Она не дослушала. Резко развернулась, чуть не поскользнулась, но, вцепившись в поручень, удержалась. А потом помчалась вниз – только и слышен был топот по лестнице.

Егор ринулся за ней, нагнал ее у выхода из подъезда и произнес срывающимся голосом:

– Я отвезу тебя домой и уйду, обещаю.

– Черт! – кажется, у нее вырвалось со смешком. – Да ничего со мной не сделается, с дурой. А ты и правда тыква, Лукин.

– Именно потому, что я тыква, – кивнул он, – я доставлю тебя домой.

И снова ухватив ее за руку, уверенно повел вдоль улицы, где у обочины были заметны оранжевые фонари такси. Руслана позволяла тащить себя, будто бы ей было все равно. Эмоции, все, что были, весьма скупые, замерли совершенно. До того мгновения, как они дошли до стоянки. Там она снова вырвалась и побежала к одной из машин, на ходу надевая на плечи рюкзак. Снова поскользнулась – чертова подошва, чертов снег! Проехалась по льду, с трудом удержав равновесие, и оглянулась назад.

– Удачи с женой! – как-то по-мальчишески крикнула Руслана – получилось на всю улицу, особенно тихую среди ночи. А потом ее золотисто-зеленая макушка скрылась за дверцей такси. То тронулось почти сразу, оставив по себе только вибрирующий рокот в воздухе, постепенно умолкающий и, в конце концов, исчезнувший совсем.

Глава 7

Когда Лукин добрался домой, была глухая ночь. Не раздеваясь, он завалился на диван в гостиной в надежде поскорее уснуть. Но сон не шел. Глаза открывались сами собой, и Егор раз за разом осматривал комнату в неверном свете уличных фонарей, пробивавшимся сквозь тонкие шторы.

Странным было ощущение, завладевавшее сознанием, что все здесь ему чужое. Он удивлялся, как такое может быть после множества дней, прожитых в этом доме. И знал, что совсем не будет жалеть, когда съедет отсюда после развода.

– Можно и раньше, – сказал он в темноту.

Его единственным оправданием перед Русланой было лишь то, что решение о разводе он принял вскоре после первой ночи, проведенной в ее квартире. Несколько дней он казался себе тинейджером в период гормонального взрыва. Егор честно пытался припомнить, случалось ли с ним нечто подобное. Память ленилась, или сил для мыслительного процесса не оставалось после бессонниц до самого утра, но ничего не вспоминалось. И едва дождавшись вечера, он мчался к Руслане с тем чтобы, хрипло выдыхая ее имя, разбрасывать одежду по пути из прихожей в спальню, падать на кровать, срывая белье, остающееся на обоих, и чувствовать, наконец, ее всю – руками, губами, всем телом – горячую и нетерпеливую.

Егор хорошо помнил утро несколько недель назад, когда, стоя под душем, сердился на себя, что не позвал ее с собой. Холодная вода успокоила возбуждение и восстановила разум. Ольга. Его измена и ее желание развода.

И тогда, и сейчас Лукин знал, что правильнее было бы перестать встречаться с Русланой. Или хотя бы все ей рассказать. Но оставаться без нее не хотел, впрочем, как и перекладывать на нее ответственность за свою неверность. Потому и молчал.

Тогда он снова позвонил Оле. Но телефоны, ни ее, ни в доме родителей, не отозвались ничьим голосом. И Егор сделал единственное, что считал правильным, – попросил своего адвоката составить бумаги и отправить во Францию.

Мог ли Лукин предположить, что Валера встретится им раньше, чем он получит ответ? Наверное, должен был. Егор не намеревался скрываться. Не Щербицкий, так кто-нибудь еще. Но мозг с отчаянной настойчивостью подчинялся желаниям, не задумываясь о возможных последствиях.

Утром после несостоявшегося киносеанса – невыспавшийся, злой и, чего уж скрывать, неудовлетворенный – Лукин первым делом навестил своего адвоката. Он знал, почему сам потерял счет времени, но это его совершенно не оправдывало. И потому попросил повторно направить документы на развод Ольге. А после вместо редакции вернулся домой. По дороге сделав еще одно открытие: с самого начала их разъездов с Росомахой он больше не пользовался услугами своего водителя.

Дома Егор принялся методично, каждые полчаса набирать Руслану, конечно же, безрезультатно.

А около четырех позвонил Щербицкий.

– Говори, – устало сказал Егор, приняв вызов.

– Пошли напьемся, – вместо приветствия мрачно ответил Валера.

– Да пошел ты.

– Да мудак я, знаю… ну хочешь – морду мне набей.

– Если бы от этого ты перестал быть мудаком…

– Я не знал, Егор! – выпалил Щербицкий. – Мне Алка с утра весь мозг вынесла. Ей Нелька сказала, а Нельке – Олька звонила. Агентурная сеть, бл*ть! Ну не знал я, что вы разошлись!

– При любых вводных – это не твое собачье дело, Валера.

– Да не знаю я, чего я так завелся! С Олькой точно все? Или еще есть шансы?

– Все. Только с бумагами разберемся.

– Из-за этой твоей?

– Она не «эта».

– Ну прости… я не запомнил, как ее… Не, я понимаю где-то… запал, понравилась… Перемены захотелось… С Олькой так нафига? Может, еще сойдетесь.