Текст книги "Страх во тьме (СИ)"

Автор книги: Максим Шторм

Так и вышло. Оторопевшие студенты чуть не упали, прячась друг за дружку. Уэнрайт аж засветился от радости.

– Ух ты, какая неожиданная полуночная встреча! Как романтично... Привет, котики мои, я вас не слишком сильно напугал?

– Э – э – э... Вроде, нет, сэр. Мы, пожалуй...

– Ой, как хорошо, что я вас встретил! – захлопал в ладоши лорд. – Представляете, мальчики, я вышел из номера подышать свежим воздухом и заблудился. Да, да, заблудился. Уж и не знаю, чтобы я делал, если бы не встретил вас. Мне жутко повезло, вы не считаете?

– ... пожалуй, пойдём, – закончил фразу Мартин, стараясь держать между собой и лордом Артура.

– Но куда же вы пойдёте без меня? – недоумённо нахмурил выщипанные брови Герберт. – Я же от страха чуть трусики не намочил... Вы не посмеете оставить меня одного! Я ужас как боюсь темноты и одиночества. Мне нужно надёжное мужское плечо...

Герберт жеманно захихикал, плотоядно глядя на замерших юношей. Артур пятился раком, с отвращением выслушивая откровения Уэнрайта. Мартин тяжело дышал ему в затылок, готовый в любой момент дать дёру.

– Я, конечно, сочувствую вашему горю, – выдавил МакДжонс. – Но должен заметить, нам с вами однозначно не по пути. Если вам захотелось свежего воздуха, то достаточно было отворить окно в комнате, и вы бы не попали в нынешнюю ситуацию.

– И вообще, мы предпочитаем девчонок, – пробубнил из-за плеча Артура Скотт.

Герберт определённо расстроился. Он скривил накрашенные губы.

– Девчонки... Фи! Что в них хорошего, мальчики? Вечно мокрые, хныкающие, заносчивые и жалкие создания. Терпеть их не могу. Другое дело мускулистые, красивые, вежливые парни... Вроде вас.

В маслянистых глазках Герберта загорелся огонёк вожделения. Заламывая холеные пальцы рук, лорд неотвратимо надвигался на студентов.

– Да он полный псих! – шепнул Мартин.

– Сам вижу, – огрызнулся Артур. – Свела же нелёгкая с этим педиком...

Дальше отступать было некуда. Вспотевшие спины ребят уткнулись в старинный гобелен. Герби вплотную приближался к онемевшим друзьям. Длинными, наманикюренными ногтями лорд провёл по щеке Артура.

– Ах, какая гладкая, молодая, нежная кожа... – задумчиво протянул Уэнрайт. – Когда-то и я был юн и свеж. Да, были времена... Ты очень красив, мой мальчик.

– Сожалею, но похождения вашей бурной молодости меня нисколько не волнуют, – выдавил Артур, стараясь слиться со стеной воедино. – Да поймите же, вы не в нашем вкусе, чёрт возьми! Мы НЕ голубые!

– Вы меня возбуждаете, – поджав губы, признался Герберт. – Что вы скажете, если я приглашу вас к себе на чашку чая?

– Предпочитаю кофе, – прохрипел Мартин, отползая в сторону. – Прекратите сейчас же свои гнусные притязания и пошлые намёки, иначе мы будем вынуждены...

– Поцеловать меня? – ахнул, окрылённый надеждой лорд.

– Дать вам по морде! – зло рявкнул доведённый до точки кипения Артур, не заботясь, что разбудит весь замок, и отпихнул Уэнрайта.

Тот отшатнулся, чуть при этом не упав. Воспользовавшись спасительной заминкой, Артур с Мартином ломанули так, что пятки засверкали. Желание путешествовать по замку у них отпало напрочь. Да и как иначе, когда вокруг бродит хищный озабоченный лорд?!

Беспомощно глядя вслед улепётывающим юношам, Герберт обнюхал ноготь и с придыханием произнёс:

– Нет, право слово, эти мальчишки меня заводят. СИЛЬНО. Надо будет уделить им особое внимание...

__________________________________________________

Мне не спалось. Я долго ворочался с боку на бок, поглубже зарываясь в воздушные перины. Возможно, именно невероятная мягкость постели не давала мне заснуть. Я то привык к лежанкам пожёстче. А вот моему коллеге по койке было хоть бы хны. Колин мне на зависть выдавал знатного храпака и сладко похрюкивал. Сукин сын. Распахнув глаза, я уставился в балдахин, скрадывающийся в ночной темноте комнаты...

Резко откинув тонкое одеяло, я выпрыгнул из кровати и прошлёпал по ворсистому ковру к окну. Чуть отдёрнув штору, я глянул наружу. В невероятно чёрном небе мерцали серебряные гвоздики звёзд. Дневного сумрака и туч как не бывало. Близ неполной, словно надкушенной луны, расплывалось белесое марево. Уже через считанные часы тёмное полотно неба сменится ослепительно синим разливом. Ну, это я размечтался, конечно. Скорее всего, будет пасмурно и уныло. А то ещё и дождь опять ливанёт. Тут это запросто. Насколько хватало глаз, за окном простиралась холмистая равнина, скупо поросшая побуревшей травой. Окрестные земли не слишком отличались от тех мест, где я родился и вырос. Даже ностальгия какая-то накатывает, странно... Правда, раскинувшийся на противоположной восточной стороне, невидимый сейчас, лесной массив отнюдь не являлся привычной частью ландшафта родных мне земель. Самому себе я мог признаться, что лес меня... Сильно напрягал. Пугал он меня, вот. Откуда и почему зародилось это чувство, объяснить я не мог. Как и не мог ничего с собой поделать по этому поводу.

Перед сном страшно смущающийся Рэнделл испросил у меня великодушного разрешения зачитать ещё один стих собственного сочинения. Что и говорить, во мне высокий юноша нашёл более чем благодарного слушателя. Как и всякому творческому человеку, ему периодически требовалось изливать душу. Да я, собственно, особо и не возражал. Получалось у него толково и по существу. Я выставил лишь одно условие – ни слова про любовь. Колин клятвенно заверил меня, что упаси боже. Врал, конечно, мерзавец... А стишок и впрямь был неплох. Цеплял за живое.

 
Я настежь распахнул окно,
И ветер в комнату ворвался.
Вцепился с воем мне в лицо,
Но я лишь тихо рассмеялся.
Ни дождь, ни тьма, ни ураган
Мне не страшны теперь, поверьте.
Ведь жизнь не сказка, а обман,
Мираж в безумной круговерти.
В глазах туман, в запястьях боль,
И вены жжёт, конец уж близко.
На чистый пол стекает кровь,
А надо мною смерти призрак.
Уйду я тихо, без помех,
Оттуда мне не возвратиться.
Бог не простит мне тяжкий грех,
Ведь я изгой, самоубийца.
Я не оставлю за собой
Письма посмертного в крови.
Осталось только фото той,
Кого всем сердцем я любил.
Взобрался я на подоконник -
Внизу тринадцать этажей.
Шатаюсь, я почти покойник
От безнадёжной любви к ней...
Прощайте все, прости меня,
Ты, кому душу я отдал.
Таков финал на злобу дня,
Закрыл глаза я – и упал.
 

Как я и предполагал, у Колина были весьма абстрактные понятия касаемо тематики и трактовки стихотворных произведений. И это НЕ про любовь?! Опустив штору, я больше не раздумывал. Я зажёг керосиновую лампу на прикроватном столике и нашарил свои шмотки. Натянул штаны, майку и обулся. Прикрутив фитилёк, я вышел из комнаты, тихонько притворив за собой дверь, чтобы ненароком не разбудить горе-поэта. Пусть спит, сердешный. Умаялся, поди, за день. М-да, ещё немного и я заговорю, как его любимая бабуля!

Чем, ворча, жаловаться на бессонницу, лучше прогуляться по замку, рассуждал я. Естественно, я, шатающийся по тёмным коридорам, буду выглядеть несколько подозрительно, но кто об этом узнает? Вроде все должны преспокойно спать. Моя спальня располагалась на первом этаже, вместе с другими комнатами, некоторые из которых ещё не были, как следует, обустроены и находились в стадии ремонта. Спальни были разбросаны по четырём крылам замка, а коридоры сходились в гигантском холле. Кроме того, первый этаж вмещал немыслимых размеров приёмный зал, обеденный зал, оружейную комнату, библиотеку и вместительную кухню.

Хочу заметить, что кухня находилась на первом месте в моём списке приоритетов. Чегой-то мне восхотелось плотно перекусить. И я был намерен отыскать кухню, во что бы то ни стало. Было бы неплохо встретить по пути праздношатающегося Коннора, усмехнулся я. Жаль, что старик почти наверняка дрыхнет без задних ног. Коннор бы уж точно указал нужное направление. В конце концов, я очутился в холле и попробовал сориентироваться. Окинув хозяйским взором (пока никто не видит!) великолепное убранство холла, я решил снова положиться на своё звериное чутьё, не раз выручавшее меня из крутых передряг, и направился к импонирующему мне коридору.

Двигаясь в полутёмном каменном пространстве, я примечал по обеим сторонам закреплённые на стенах геральдические штандарты, боевые знамёна, навеки застывшие рыцарские доспехи... Металлические руки безмолвных воинов свободно покоились на гардах воткнутых в пол мечей. Безликие забрала провожали меня взглядом пустых, жутких глазниц. Я буквально ощущал, как на меня давит внушительный груз веков. И мне нравилось это ощущение. Нравилось чувствовать себя хоть небольшой, но частицей замка. Частицей древней истории...

Вскоре я убедился, что чутьё меня не подвело. Через несколько изгибов, упрямо двигаясь только вперёд, я остановился напротив неплотно прикрытой простой двери из шлифованных досок. Из щели пахнуло мощным жаром и сочным ароматом кухни. Корица, лавровый лист, запах жареного мяса, наваристых похлёбок и экзотических специй... Неужто наш чудо-повар и по ночам кашеварит? Когда он спит, бедолага? Молодца, ничего не скажешь. Я блаженно улыбнулся. Похоже, я прибыл по адресу. И, может быть, опрокинем с поваром рюмочку другую за знакомство? Поболтаем по душам, развеем скуку, так сказать. Но что это? К запаху яств и треску сгораемых в камине дров, примешивались чьи-то возбуждённые голоса.

Неужели и Коннор там, помогает жарить плюшки? Я прислушался. И понял, что к процессу приготовления пищи голоса не имеют никакого отношения. Я совершенно точно различил два голоса. Первый – низкий, испитой, хрипловатый – принадлежал, несомненно, мужчине лет сорока с хвостиком. Кому принадлежал второй голос, я затруднялся ответить. То ли женщине, то ли ребёнку... Однако в интонации этого, непонятного мне, голоса отчётливо проскальзывали пугливые, граничащие с истерикой, нотки. Стараясь лишний раз не шуметь, я застыл, навострив уши.

– ... ну что же ты убегаешь от меня, малютка? Ты же знаешь, я всегда желал тебе одного добра!

– Это смотря что вы считаете добром!

– Ого! Да ты, я смотрю, грамотная стала не по годам. Кто тебя научил грубить своему папочке?

Обладатель хриплого голоса чему– то развеселился.

– Вы мне не отец! – в голосе маленькой девочки (теперь я был уверен в своём определении) прорезался гнев. – Мой папа давно умер. И если бы он был жив, вы бы так себя не вели!

– Жив? Ты права, твой старик отбросил копыта, а твоя мамаша кинулась на шею первому встречному. То есть мне. Мне! Кто, мать твою, растил тебя все эти годы, заботился, кормил, одевал? Дух святой? Нет? Правильно. Я и только я. И неужели я не заслужил хоть малейшей благодарности, горбатясь ради тебя до седьмого пота?..

Сейчас хриплый голос звучал зло и ощутимо сочился ядовитым сарказмом.

– Только я один думал о тебе и больше никто! Думал, как запихнуть кусок хлеба в твою неблагодарную глотку. А до чего же ты прожорлива!

– Вы меня всегда ненавидели! И всегда думали, как от меня избавиться!

– Не смей со мной так разговаривать, маленькая дрянь! Когда твоя мать смылась (плевать она на тебя хотела), ты осталась сидеть на моей трудовой шее. Да, да, трудовой шее! Думаешь, было легко сделать из тебя человека?

Надо же, какой добряк, поразился я, не ослабляя внимания.

– Я вас не просила ЗАБОТИТЬСЯ обо мне.

– Заткнись. Мне пришлось это делать. Ибо по натуре я человек мягкий и сострадательный. А в ответ ничего, кроме неблагодарности я не получаю. Сколько я мучился с тобой, недоедал, с хлеба на воду перебивался, лишь бы ты с голода не сдохла!

– Кроме выпивки вас ничто не интересовало, в том числе и я. Только папа меня любил!

– Да пусть он горит в аду! Он был ублюдком при жизни, остался им и после смерти. А твоя шлюха-мать...

– Не смейте ТАК говорить, вы!..

Голосок неизвестной девочки дрожал от обиды и едва сдерживаемых слёз.

– А то что, укусишь меня? Ладно, лапушка, этот разговор бесконечен. Хватит об одном и том же... Давай лучше поиграем! Твоему любимому папочке необходимо расслабиться после долгого тяжёлого дня. Ну, иди же ко мне!..

– Нет!

– Ты что, боишься меня? Я же не хочу тебе ничего плохого, прелесть моя. Просто поиграем, как в прошлый раз.

– Не надо, пожалуйста...

– Ну что же ты... Постой, не вздумай убегать от меня, тебе же хуже будет. Ты что, забыла, как нам было хорошо ТОГДА?

– Ну, пожалуйста, сэр, не трогайте меня, пожалуйста, – девочка шептала с отчаянной мольбой, всхлипывая и запинаясь. В её дрожащем голосе сквозил такой ужас, что я покрылся мурашками. Что этот подонок собирается с ней делать?

– Лучше ударьте меня, избейте, только не касайтесь меня ТАМ...

– Хорошо. Хорошо, я сказал. Не буду. Это ты будешь касаться меня. Как я тебя учил. Ты способная девочка, должна была запомнить.

– Я не хочу!

– А кто интересуется твоими желаниями? – удивлённо хрюкнул мужик. – Главное, что я хочу и хочу сильно. Покажи ручки, милая, не прячь их, разомни пальчики. Ой, какие у нас хорошие пальчики...

– Прошу вас, не надо, по...

– А ну хватит! Хватит ныть, маленькая стерва! Будешь делать то, что я тебе говорю и точка. Иначе я сверну твою цыплячью шейку!..

– Я в-всё расскажу мистеру Стокману...

– Попробуй и увидишь, что произойдёт. Я из тебя ремней настригу, ДОЧЕНЬКА. Расскажет она, ишь...

Я почувствовал, как холодная ярость застилает мою обычно рассудительную и трезвую голову, низводя до уровня дикого животного. Кроме шуток. А я ещё собирался распить с НИМ чарку! Остро захотелось сломать хребет этому доброхоту. И тут послышался какой-то шорох и вжиканье «молнии»...

– Приступай, малышка, доставь папочке удовольствие. Поработай ручками...

Больше сдерживаться я не мог. Ну, вы меня понимаете. Я слегка отклонился назад и со всей силы ударил ногой в дверь. С грохотом выстрела мортиры дверь распахнулась, едва не слетев с петель. В помещении было жарко, как в бане. Кухня была просто огромна и ярко освещена свисающей с выбеленного потолка люстрой. Помимо полыхающего камина, нескольких жаровен и газовых плит, кухня вмещала целую вереницу столов, забитых соответствующей утварью. По стенам развешаны сковородки, кастрюли, всевозможные черпаки и прочая, прочая. Рядом с огромным кухонным шкафом была ещё одна дверь, не иначе ведущая в продуктовый подвал.

От жара и аромата булькающих на слабом огне котелков и кастрюль, точнее, их содержимого, у меня невольно закружилась голова. Да-а, кухонька впечатляла, что говорить. Но где же наш замечательный повар? А вот и он! Наш старый добрый повар. Между камином и плитой гипсовым изваянием замер жирный, как боров, толстый, небритый тип с тройным подбородком и совершенно дикими заплывшими глазками. На лысеющей светловолосой башке – белоснежный колпак, белая, заляпанная жиром куртка и спущенные до колен штаны довершали облик толстяка. Грязный фартук каким-то чудом держался на гиппопотамьей талии. И это урод для нас готовит?

– Ты, что ли, не доедаешь? – хмуро обратился я к этому жиртресту. За колоритной тушей повара едва угадывалась маленькая фигурка стоящей на коленях девочки.

– Ты кто такой, мать твою? – наконец, смог выдавить повар. Все его подбородки гневно затряслись. – А ну, пошёл вон с моей кухни, пока я тебе все рёбра не пересчитал!

– Штаны подбери сначала, – с отвращением процедил я. – Боров...

– Ах ты, сволота! – взвыл толстяк. – Да я же тебя сейчас расплющу...

– Я не маленький ребёнок, как ты мог заметить, извращенец поганый.

– Ну всё, хиляк, ты нарвался на ОЧЕНЬ крупные неприятности.

–Не сомневаюсь, – усмехнулся я, недобро сощурясь. Занервничал наш повар, забеспокоился, вон как забегали его свинячьи глазки. Понимает, что его маленькая тайна может стать достоянием широкой общественности.

– Всё, мразь, сейчас ты у меня получишь! – заорал, сотрясая воздух, толстяк. Я испугался, как бы ни оборвалась от такого истошного вопля люстра.

На ходу подтягивая штаны, брызжа слюной, повар ополоумевшим мамонтом ринулся на меня. Я без труда уклонился от набычившегося толстяка и вдогонку от души отоварил детинушку ботинком под жирный зад. Размахивая руками, как лопастями вертолёта, путаясь в собственных штанах, повар с шумом горного обвала врезался в шкаф с посудой. Прочнейшая черепная коробка выдержала столкновение, хрупкие сосновые доски – нет. Взревев от боли и отчаяния, повар с трудом восстановил равновесие и, угрожая пудовыми кулаками, вновь набросился на меня.

– Эк, тебе неймётся, – крякнул я, встречая толстяка смачным ударом кулака в челюсть.

Воинствующий сотрудник ножа и вилки словно наткнулся на непрошибаемую стену. Во все стороны брызнули рубиновые капли крови, звучно хрустнули зубы... Поскользнувшись на кафельной плитке, устилавшей весь пол кухни, повар грузным кулем свалился под стол, надрывно харкая. Я потряс отбитыми костяшками пальцев, мрачно наблюдая за стонущим негодяем.

– Поднимайся, ублюдок, наш разговор ещё не закончен.

– П-пошёл ты... – прохрипел толстяк, кое-как воздев себя на окорокоподобные ноги. – Ну, держись, падла!

– Ты чертовски однообразен, мой щетинистый друг.

Издав рёв кастрированного хряка, повар схватил со стола острозаточенный мясницкий нож.

– Ух, а это уже кое-что новенькое, – оценил действия неприятеля я, отходя на свободное пространство.

– Пришью, сучара!!!

Оскалив остатки зубов, размахивая здоровенным тесаком, повар храбро попёр на меня. Зрелище не для слабонервных! Я услышал, как в углу испуганно вскрикнула девочка, видимо посчитавшая, что её неведомому спасителю придется туго. Пригнувшись от просвистевшего над головой клинка, я поймал себя на мысли, что просто мечтаю сломать что-нибудь этому жирному дегенерату. Поставив блок под следующий неуклюжий выпад, я заломил разящую десницу толстяка, выворачивая её под весьма болезненным углом. Из побелевших пальцев повара выпал нож. Натужно хрипя, боров пытался освободиться от моего стального захвата. Ха, не тут-то было. Я швырнул детинушку на стол, ударив мордой о металлическую поверхность, и протащил неподъёмную тушу по столешнице, сметая тарелки, чашки и кастрюли, переливающимся водопадом хлынувшие на пол.

Повар тихонько подвывал. За ним оставалась размазанная дорожка крови, щедро отторгаемой разбитым носом. Шлёпнувшись на усеянные битым стеклом и фарфором плиты, толстяк гортанно застонал. После всех перипетий он представлял из себя довольно таки жалкое зрелище. Окровавленный, подавленный, униженный, в разорванной форме, без слетевшего с башки колпака...

Я удовлетворённо улыбнулся. Кажется, толстяк просто в шоке. Но что это? Проявляя чудеса стойкости и ослиного упрямства, повар вновь поднялся, раскачиваясь на пятках и, похоже, мало, что соображая.

– Ах, т-ты, ты, паскуда-а...

И он ещё способен говорить? Я быстро шагнул вперёд, всадил носок ботинка между ног повара и, когда зажимая ушибленное место и голося тоненьким фальцетом, толстяк рухнул на колени, рубанул ребром ладони по широченной «трудовой» шее. Икнув, повар без чувств уткнулся лбом в кафель.

Я развернулся и с видом триумфатора прошествовал к гудящему от пышущего пламени камину. Примостившаяся подле девочка настороженно наблюдала за моим приближением. Остановившись, я опустился на колени и, стараясь изо всех сил выглядеть добрым дядькой, подмигнул ей:

– Привет, крошка, как тебя зовут?

Девочка затравленным волчонком смотрела на меня. Она была маленькая и очень худенькая. Я не дал бы ей больше двенадцати лет. Одетая в дешёвое серое платьице, она подтянула колени к подбородку, сцепив между собой исцарапанные пальцы. Судя по всему, калорийной пищей она не злоупотребляла.

– Не бойся, я тебя не трону, – продолжал я улещивать девчушку. – Меня зовут Алекс, а тебя?

Девочка разомкнула обветренные губы и робко прошептала:

– Герти...

– Для такой малютки ты вела себя отважно и смело, – подивился я. – Ты молодец...

Я ласково погладил девочку по спутанным чёрным волосам. Она непроизвольно сжалась. Огромные карие глаза продолжали испуганно следить за мной с худощавого измученного личика. У меня защемило сердце, братцы! Я ж по натуре человек сентиментальный и ранимый. Как бы тут на месте ещё не разныться вместе с ней... Вот странная картина будет. До какого же состояния довёл несчастного ребёнка этот боров? Страшно даже подумать, ЧТО он вытворял с девочкой...

– Этот... недоносок, – я кивнул на пребывающего в прострации повара. – Он твой отчим?

Герти молча кивнула.

– Да, сэр... Родителей у меня нет и отчим... воспитывает меня.

– Воспитывает. Ублюдку бы работать в концлагере, а не на кухне. Он бьёт тебя?

Герти поёжилась – вопрос был риторический. Её лицо ещё носило следы давних побоев.

– Всякое бывало, сэр...

– Постой, постой, Герти. Я не «сэр», а Алекс. Договорились?

Я не решился спрашивать, что ещё, кроме битья, испытала бедная девочка. Мне было почему-то стыдно.

– Не бойся, теперь твой отчим и пальцем тебя не тронет. В противном случае я ему руки переломаю. Не плачь... Хочешь, я провожу тебя в твою комнату?

В принципе, я достаточно смутно представлял себе месторасположение комнат прислуги и кухонного персонала, но не хотел, чтобы маленький ребёнок в одиночку плутал по каменным коридорам замка.

Всхлипнув, Герти внезапно вскочила и опрометью бросилась к двери. Я ошарашено смотрел ей вслед... Герти скрылась за дверью и, стуча каблучками, побежала по каменной кишке коридора. Прислушиваясь к затихающим шагам, я недоумённо пожал плечами. Чего это она учудила? Неужели я смахиваю на злодея-маньяка? Вроде, нет, но... Или же мое предложение проводить её Герти восприняла, как нечто большее? Как гнусный пошлый намёк? Я стиснул зубы. Да что же происходит с нашим миром, если существуют подонки вроде того, что сейчас валялся на полу? Бедный ребёнок... Надо будет найти её и поговорить. Но с другой стороны, зачем? Чтобы в очередной раз соврать? Как я могу дать обещание, что отчим больше не тронет её? Да не сегодня, так завтра я уеду отсюда, и ноги моей больше никогда не появится в этих местах... А она? Она останется здесь, на кухне, продолжая выполнять недетский труд и регулярно подвергаясь насилию со стороны своего родственничка. Бред! Мрак! И всё, все мои слова не будут стоить и выеденного яйца. Как же мне хотелось, чтобы всё было иначе... Но что я могу? Поселиться в Стиллхолле навеки? Устроиться лакеем? Я тоскливо потёр подбородок, отметив по ходу дела, что не мешало бы и побриться, а то зарос, как шимпанзе... Ну, так что, господа? На первый взгляд я страдал абсолютно ненужной фигнёй. Да мало ли на свете таких вот несчастных сироток? Всех не защитишь. Но я и не собирался прыгать выше головы, зарабатывая грыжу! Одному-то ребёнку я точно в состоянии помочь! Не спорю, я здорово очерствел сердцем за последние времена, и на многие вещи смотрю сквозь пальцы, не терзаясь душевными переживаниями. Но эта ситуация таки выбила меня из колеи, добавив ещё одну головную боль. Что делать-то?

Я злобно глянул на повара. Ну не убивать же его, в конце то концов! Хотя... Жирный ублюдок ещё пожалеет, что решил работать в замке. Аппетит у меня пропал напрочь.