Текст книги "Наследство от Данаи"

Автор книги: Любовь Овсянникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Все так! Но девушки всегда были черствыми, и при социализме. Вот, веришь, всю жизнь словно чужие. Ты говоришь, что Раиса выглядела уставшей. Ну конечно – болезнь. А от чего та болезнь приключилась, которая, кстати, имеет одно объяснение – хроническая усталость? Ведь Раисе не было от чего утомляться, особенно в последние годы.

– От чего-то же человек умер! Разве она ничего не делала, ничем не заботилась? Ты так говоришь, будто она не на земле жила.

Голоса, которые до этого сосредотачивались на кухне, начали приближаться к гостиной, дополнившись звуком шагов. Елена сердито посмотрела на дверь и замолчала. Но потом, изменив тон на более спокойный, продолжила:

– Помню, как сейчас, Раиса похоронила Виктора в крайне изможденном состоянии. Не шутки ведь, знавая, что он погиб, неделю ждать, пока его найдут. Мы боялись ее оставлять одну, дежурили здесь, ночевали с ней, врачей отсюда не отпускали. Она семь дней кричать не прекращала, звала его, причитала, напевала что-то. Мы за нее очень беспокоились.

– Девчушек я сам отвез к бабушке Марии Сидоровне, – вмешался в разговор Владимир. – Они хотя и подростками были, но не могли помочь матери в той ситуации. Мать бегает по квартире и голосит, а они сидят тут на диване и только глазами хлопают. И отойти боятся, и делать не знают что. Голодные, холодные, сами себе толку дать не способны.

– Подожди, – остановила его Елена.

– Ага.

– О чем я говорила? А, вспомнила. И вот в конце учебного года она говорит мне, дескать, мужа не поднимешь, а я боюсь, что могу загнуться. И детям надо отдохнуть, сменить обстановку, развеяться. Ну, я ее поддержала. Так, говорю, правильно, девчатам надо в старших классах учиться настойчиво, а потом настраиваться на взрослую жизнь. А тебе нужно выдержать все это, так как их и кормить надо калорийно, и одеть хорошо, и на будущее что-то припасти.

– То есть ей пришлось взять больше учебных часов, чтобы без мужа не ощущать нужды. Так? – спросила Низа.

– Совсем нет.

– А как она выживала?

– Хорошо выживала, каждое лето ездила отдыхать, к началу учебного года покупала новые наряды. Дети ее ежегодно отдыхали в лучших лагерях, причем на черноморском побережье, а не где-нибудь на комарином Днепре.

– Ты ошибаешься, – перебил ее Владимир. – В первое без Виктора лето Аксинья и Ульяна отдыхали на Балтийском море в Паланге. Помнишь, они фотографии показывали, сделанные там? На некоторых из них на заднем плане четко было видно вывески, сплошь не по-нашему написанные.

– И Раиса не боялась отпускать их одних в такую даль, да еще в такое смутное время? – изумленно спросила Евгения Елисеевна, посматривая на часы. – Не может быть.

– Тетка Женя, – обратился к ней Владимир. – Вы хоть раз видели здесь летом Аксинью, Ульяну или саму Раису?

– Не видела. Я же их не пасла.

– И мы не видели, а живем рядом, – с нотками упрека, будто его собеседница была в чем-то виновата и только прикидывалась незнающей, докончил он аргументацию.

– Я не о том хочу сказать, – Елена погладила мужчины по руке, призывая успокоиться. – Подожди, – обратилась к нему и продолжила для остальных: – Так вот, после того отдыха на Балтике девушки сделались неузнаваемыми. Расцвели, это поняло. Но стали более уверенными, даже дерзкими, держались независимо, чего до этого за ними не наблюдалось. С товарищами вели себя пренебрежительно. Вдруг прекратили с ними общение, начали посещать городские театры, чаще ходить в библиотеки, интересовались музеями.

– Мир увидели и сделали правильные выводы, – казалось, себе самому сказал Павел Дмитриевич.

– И это я не отбрасываю, – согласилась Елена. – Но было еще что-то. Ощущалось чье-то мощное влияние на них.

– Вы не думайте, что мы хотим бросить на них тень. Они хорошие девушки, очень хорошие, – поддержал жену Владимир. – Но и у нас есть хороший сын, послушный, добросовестный, умный. И кстати, – единственный, для которого мы ничего не жалеем. А видите, не смог так удачно устроиться, как Аксинья и Ульяна. Мы не перестаем удивляться, девушки прямо звезды с неба хватают. Понимаете, это не зависть, просто мы тоже родители, и нам хотелось бы не быть хуже других. Говоря о Раисиных детях, мы ищем секрет их успеха. Или мы не понимаем жизни, или что-то не учли, а может, мы не способны к воспитанию и наставничеству?

– Так, – остановила Низа этот ручеек сетований. – С вами все понятно, но к чему вы ведете относительно Раисы и ее детей?

– К тому, что метаморфоза с девушками, их дорогие лагеря не имеют объяснения, во-первых, учитывая, что к Раисе они начали относиться так же прохладно и отчужденно, как и к своим друзьям, и, во-вторых, что Раиса не валилась с ног от работы в школе, – объяснила Елена. – Почему, естественно, и деньги получала небольшие. А по окончании школы девушки даже не сказали матери, куда поступили на учебу, а потом не рассказывали, с кем общаются, как живут. Раиса абсолютно не имела с ними хлопот, только переживала, что она им не нужна.

– Другими словами, – вмешалась в разговор Евгения Елисеевна, – ты, Лена, хочешь сказать, что Раиса не беспокоилась тем, что не имела представления о делах своих детей. А если бы они, например, вляпались в какую-нибудь аферу или преступление, то, по-твоему, она бы этого и не знала? Более того, это ее и не волновало? Так? Да это же глупость!

– Да, но это и меня удивляло. Раиса, бесспорно, была адекватным человеком. Но что-то успокаивало ее материнскую душу, существовало нечто такое, что гарантировало благополучие дочерей, пусть она о том и не знала наверняка.

Елена вертела в руках салфетку, не отваживаясь воспользоваться ею и замарать ее белоснежность.

– И не были они такими чужими, как ты здесь рассказываешь, – возразила Низа. – Мне Раиса говорила, что этим летом отдыхала у Аксиньи. Это, значит, все она о ней знала: и где и живет, и чем занимается, и какие возможности имеет. Да и как могло быть иначе? Так же, наверное, и жизнь Ульяны не была для нее полной тайной, хоть младшая дочь и заехала далеко от родного дома.

– Мы же не о теперешнем времени говорим, а о том, когда девушки оканчивали школу, учились, вступали во взрослую жизнь. Конечно, когда у них есть работа, жилье, хорошие женихи, то они с этим не крылись от матери. А вот спросила бы ты у Раисы, как они этого достигли, и она бы не знала, что тебе сказать.

– Хоть и была спокойна относительно их безупречной жизни? – спросил Павел Дмитриевич.

– Да, – дерзко сказала Елена. – Именно так. Странно, правда?

– Нам пора возвращаться домой, – Павел Дмитриевич кивком дал понять Елене, что разделяет ее сомнения, раз она уверена, что ничего не путает с фактами и их толкованием. – Собирайся, Женя, – обратился между тем к жене.

– Я уже готова, поехали. А вы еще поговорите, это хорошо, что вы Раису все время вспоминаете, – распрощалась с гостями Низина мама.

Тем не менее без Павла Дмитриевича и Евгении Елисеевны разговор не клеился, и объяснить это было тяжело. Может, от них исходила какая-то непризнанная официальной наукой энергетика добра, сочувствия, любви к миру и передавалась людям? Или все проще: они умели хорошо, приязненно слушать, своевременно переводить разговор в безопасное или интересное русло, от чего в общении и ощущались доброжелательность, незаметная и неощутимая поддержка, одобрение всех слов, прощение пусть дурных поступков и даже затаенных глупых мыслей, которых ты сам в себе начинал стыдиться, как только находил.

Елена спешила выговориться, наслушаться звучания Раисиного имени, переворошить камешки ее жизни, стряхнуть с них пыль, налет понимаемого небытия, надышаться иллюзией, что та где-то рядом, только не участвует в разговоре. Это была ее реакция на потерю подруги. Она Раису не порицала, ни в чем не подозревала, не винила. Лишь удивлялась, что у той получалось и не перетрудиться, и копейку иметь. Отчего ей было болеть?

– Раиса имела хороший вкус, она умела купить дешевую одежду, а выглядеть в ней дивой из журнала мод, – вспоминала Елена.

Из ее слов получалось, что Раиса работала в меру, сидела на рядовой ставке и не брала лишних уроков, зато отдыхала качественно, не жалея на отдых ни времени, ни средств. Не отказывала себе в культурных развлечениях, выписывала немало литературных журналов и все их перечитывала. Об этом можно было бы и не говорить, о литературных вкусах хозяйки квартиры свидетельствовали книжные полки, заставленные подшивками «Нового мира», «Дружбы народов», «Иностранной литературы», «Октября», «Москвы». Каждый номер журнала имел довольно потертый, зачитанный вид.

А еще сумбурные рассказы Елены и Владимира свидетельствовали, что Аксинья и Ульяна абсолютно своими силами, без материнских советов и помощи чудесно устроились в жизни. Именно это было так для Раисы непереносимо, так досадно, что она теряла покой и доводила себя до депрессии.

– Кажется, надо было радоваться и жить себе в удовольствие, а она мучилась, что не нужна им, что они относятся к ней, как к чужой тетке.

– Эх, не дожила Раиса до внуков, – вздохнула Низа. – Тогда бы она уставала от другого – от неблагодарных забот, бессонных ночей, детских болезней, непослушания. Но от этого не умирают.

– Что-то я очень плохо представляю ее в роли бабушки, – с сомнением сказал Владимир. – Она не взялась бы их нянчить. Вот присматривать за няньками – да, согласилась бы, а самой возиться – извиняйте.

– Как же она своих вынянчила?

– Возле матери в детсаду. Было бы смешнее некуда, если бы при таких возможностях она сама зашилась в пеленки. Так ведь, я не наговариваю на нее? Наш сынок тоже в детсаду вырос возле мамки. Так что я знаю, о чем говорю.

8

Несколько дней Низа колебалась. Она предположить не могла, о чем пойдет речь во втором Раисином письме. Может, там есть все разгадки, и ей не надо будет искать Николая Петровича Криська (она уже выяснила, как его зовут и где его можно найти) – врача «скорой помощи», которого упоминала Раиса, когда ее забирали в больницу.

Этот мужчина был не таким юным, как о том говорила Елена. Он успел окончить мединститут, устроиться на работу в городской больнице №10, специализировавшейся на почечных болезнях, жениться и даже завести ребенка. Сюда он приехал три года назад в результате того, что его семейный кувшин дал трещину и развалился. Николай Петрович как истинный мужчина оставил жену в покое, при квартире и мебели и закатился в Дивгород, чтобы, не приведи Бог, она не вздумала к нему приехать.

Наверное, он здесь работал бы и дольше, если бы не узнал, что бывшая жена отдала себя другому и больше не будет покушаться на него. И все же дорога в больницу №10 для Николая Петровича была закрыта, так как там работал начмедом ее отец. Зато в больнице скорой помощи всегда были вакансии дежурных врачей по причине высокой текучести кадров. Раньше Николая Петровича сюда и калачом заманить не удалось бы, а теперь, приспособившись в селе к неспокойной жизни и непритязательному быту, он без колебаний попросился на свободное место сам.

Эти сведения, тщательно и незаметно собранные Низой в невинных разговорах с земляками, могут оказаться ненужными для расследования, и она хотела, чтобы так и случилось. Предположение, что именно этот тридцатилетний мужчина мог быть Раисиным любовником, а тем более отцом ее детей, не выдерживало критики. Но что-то же их связывало. Почему она досадовала, что его нет? На этот вопрос у Низы ответа пока что не было. Как выяснилось, Раиса никогда не вызывала к себе «скорую помощь», не обращалась к Николаю Петровича в частном порядке, вообще почти не болела. Медицинские осмотры, регулярно проводимые в школе, никогда не обнаруживали у нее отклонений от нормы. Даже возрастная вегетативная перестройка организма, плохо отразившаяся на здоровье Низы, Раису не беспокоила неприятными проявлениями.

Низа понимала, что перебирать варианты, анализировать предположения и биться головой о стенку – без толку, ведь можно открыть среднее отделение заветной шкатулки, взять там очередное письмо, прочитать его, просмотреть другие бумаги архива и все понять. В конце концов время, когда ей надо будет назвать девушкам имя настоящего отца, наступит еще не завтра. Неужели подсознание, заряженное этой задачей, не выдаст ей ответ во сне или в озарении? Выдаст, конечно, но при одном условии: что она введет в свою операционную память правильные начальные данные и достаточное их количество.

Прошло еще немало времени. Никто и ничто не напоминало Низе, что пора читать следующее послание умершей подруги, и она поняла, что таких напоминаний и не будет. От кого она их ждала? Естественно, в связи с этим сразу думалось об Аксинье и Ульяне, из десятого плана ожиданий предполагалось, что они тоже стремятся познакомиться с содержанием второго письма их матери, ведь знали, что оно существует. Неужели у них не было пусть примитивного любопытства? С чего вдруг их мать закрутила смешную переписку с того света, будто играла в детскую игру?

Павел Дмитриевич и Сергей Глебович только радовались тому, что Низа прекратила, как им казалось, поиски настоящего отца Раисиных детей, а сами дочери, так упрямо принуждающие читать вслух первое письмо, ко второму охладели и даже по телефону не звонили в Дивгород.

Ну что ж, Низа выполнила поручение подруги и вычитала поданные на конкурс сочинения, доработала их, сделала пригодными для опубликования. Предложение Елены Филипповны Котенко считать идею Раисы Ивановны Николаевой не конкурсом, а работой по популяризации местной истории и мифологии признали стоящей внимания. Еленина идея об издании сочинений отдельной книгой трансформировалась в идею об учреждении ежегодного альманаха «Легенды степей», куда имели бы возможность присылать свои сочинения ученики разных классов. И она постаралась зарегистрировать такой альманах. Составителем первого выпуска определили Раису Ивановну Николаеву, а редактором – Низу Павловну Критт. А дальше, дескать, видно будет.

Выполнила Низа и просьбу своей подруги не бросать квартиру и находиться там в течение первых сорока дней после ее смерти. Теперь все позади. Пора ехать домой, заканчивать свои дела, так как она очень задержалась с выполнением собственных издательских договоров. Она помнила, что пообещала Аксинье и Ульяне поддерживать их родительское гнездо в удовлетворительном состоянии. Общение с Еленой и работа по изданию первого выпуска альманаха «Легенды степей» снова сблизила бывших подруг. Поэтому Низа перепоручила присмотру Елены Филипповны Раисино жилище, и та согласилась при условии, что деньги на оплату коммунальных услуг будет платить не свои.

– Сначала я возьму это на себя, а через полгода определится хозяин и, возможно, тогда что-то поменяется, – пообещала Низа.

Оставалось все-таки, как не крути, выполнить последний наказ Раисы – прочитать второе письмо и затем приниматься за выполнение следующих поручений, которые из этого письма возникнут.

Перед отъездом в город Низа и Сергей Глебович заехали к родителям. В дом зашли со шкатулкой, как недавно Раисины дочери.

– Чего ты ее носишь туда-сюда? – встретила их вопросом Евгения Елисеевна. – Поставь вон туда, где хранится твоя Золотая медаль, пусть стоит.

– Надо открыть среднее отделение и прочитать второе письмо.

– Садись, читай, мы тебе не мешаем.

– Э-э, нет, наоборот. Я хочу прочитать при вас. Зови отца.

– Тогда подожди минутку, он закончит отбрасывать снег от коровника и сам придет. Вы же пообедаете с нами? – спросила Евгения Елисеевна, хотя без угощения и не отпустила бы дочку в городскую квартиру, где, конечно же, не было погреба с припасами и прочих преимуществ частного сельского жилища.

– Конечно, – и Низа отправилась на кухню.

Евгения Елисеевна позвала зятя за собой, и теперь Низа видела в окно, как они дружно закладывали в багажник их машины банки с консервацией и узлы с картофелем и другими овощами, загружали большие тыквы, примащивая их ярко-желтые шары прямо на узлы. Сумку с молочными продуктами пристроили в салоне так, чтобы там ничего не опрокинулось и не разлилось. Так было всегда: родители представляли городскую жизнь голодной и не устроенной и не отпускали детей в «царство камня» без домашних лакомств и снеди.

– Сначала я прочитаю письма, а потом пообедаем, – предложила Низа, когда все собрались за столом, и начала с холодком в груди открывать шкатулку.

Среднее отделение, как и верхнее, было туго набито бумагами, а поверх них лежал такой же конверт с надписью: «Низе Критт».

Низа вынула из конверта небольшой листок и развернула его.

«Низа, привет. Кажется, меня таки уже нет среди вас, коль ты держишь в руках это письмо. Мне самой это представляется странным и неправдоподобным, так как я думала, думала и надумала, что кроме некультурной хандры у меня никакой холеры нет. А все же, преодолев сомнения, решила написать тебе. Потому что, видишь, где-то глубоко в себе ощущала, что должна так поступить. И не ошиблась, выходит. Мне тяжело это вообразить.

Однако моя нерешительность не осталась без последствий – я удержусь от соблазна изложить здесь свои тайны. Вдруг не выйдет по-моему и письмо попадет в чужие руки? Не хочу рисковать, поэтому буду стараться увидеть тебя и поговорить с глазу на глаз. Или каким-то иным способом передать мою правду через тех, кто окажется рядом. Тогда тебе придется поработать, чтобы догадаться, что я хотела сказать. Так вот, хорошенько порасспроси свидетелей моих последних дней или часов, узнай о моих словах, намеках (может, кто-то из них подумает, что это был бред).

Не могу умолчать еще об одном. Видишь, я до последнего вдоха сохранила верность нашим детским увлечением. Ибо детство было мне дорогим. А как еще можно увековечить память о нем? Вот я и продолжала собирать фотографии актеров. Только теперь отдавала предпочтение живым снимкам, а не открыткам.

Не болей, Низа. Не грусти и помни меня.

Твоя Раиса».

Низа перестала читать и обвела присутствующих удивленно-растерянным взглядом.

– О чем она здесь написала? При чем здесь наши детские увлечения?

– А ты дальше посмотри, там должны быть фотографии, о которых она пишет, – подсказал Сергей Глебович.

Низа на всякий случай осмотрела письмо со всех сторон, будто искала еще где-то дополнительную приписку, заглянула в конверт, а потом достала из шкатулки другие бумаги. Да, среди них были фотографии и только несколько собственно портретов: Станислава Любшина, Евгения Евстигнеева, Иннокентия Смоктуновского, Максима Дорогина и Анастасии Вертинской. А на других снимках были изображены кадры из кинофильмов и сцены из спектаклей. Внизу лежал хороший портрет Виктора Николаева, Раисиного мужа.

Эти фотографии перешли из рук у руки к каждому из присутствующих. Последней их рассматривала Евгения Елисеевна, собрав все вместе.

– Возьми, дочка, положи назад, и давайте обедать, – вздохнув, сказала она.

Есть не хотелось, говорить не знали о чем. Хозяйка ненавязчиво подала пример обойти молчанием и письма, и то, чем они до этого занимались по поручению Раисы, будто та наобещала им цяцянок в разгадке своей тайны, а теперь обманула. Не проснувшийся день начал снова окутываться легкой накидкой снега.

– Надо спешить, – выглянув в окно, сказал Сергей Глебович. – Надо успеть засветло доехать домой.

– Езжайте, а то вон начинает вьюжить. Еще, не дай Бог, дорогу испортит, – принялась выпроваживать гостей хозяйка.

Низа кивнула мужу, чтобы он собирался, а сама подошла к шкатулке, еще раз просмотрела фотографии, перечитала письмо. Затем сложила бумаги назад и закрыла крышку.

– Ты разве не возьмешь ее с собой? – в конце концов разомкнул уста отец.

– Пусть здесь побудет.

Машина, будто раздумывая, медленно покинула двор, затем легко выскочила на перекресток, повернула в сторону Днепра и понеслась свободной стрелой по утрамбованной дороге, оставляя в отброшенной позади пыли почерневшего снега все печальное и неопределенное, что выпало на судьбу ее пассажиров.

9

Изменение обстановки Низа переносила плохо. Приехав на новое место или возвратившись домой после долгого отсутствия, она дня два-три слонялась из угла в угол и не могла взяться за работу. Так было и теперь.

В квартире собралась пыль, и не помешало бы убраться, но у нее руки не поднимались. На улицу выходить тоже не хотелось, там стояла мокрота на земле и пронизывающая морозная сырость в воздухе.

И все же она с учетом своего настроения, занятости по работе, сроков по выполнению издательских договоров, погоды и еще много других факторов решила не медлить с «делом об отце», как она назвала свое расследование, и продвигаться пусть малыми шажками. Так вот лучшее, что она могла сделать, пока будет привыкать к домашней обстановке, это заставить себя выйти на улицу и отправиться на поиски Николки, Николая Петровича Криська.

«Так, – раздумывала утром Низа, собираясь посвятить день этим поискам и беседе с Криськом, если ей удастся его найти, – Раиса в письме не решилась даже намекнуть о своем настоящем избраннике. Вместе с тем посоветовала хорошенько порасспросить свидетелей ее последних часах жизни. Хорошо, что я поговорила с Еленой и узнала о таинственном Николке».

Из рассказа Аксиньи и Ульяны Низе было известно, что Раиса попала в больницу в коме и находилась без сознания вплоть до их приезда. Так был ли смысл в том, чтобы узнавать о ее разговоре с кем-то в стационаре? Кому, как и когда она могла сделать намек, адресованный Низе, находясь в беспомощном состоянии? Неужели прямо дома, в разгар приступа начала осуществлять свой план, и первой ее подсказкой оказались слова, сказанные врачам «скорой помощи», о чем поведала Елена? Значит, Николка...

А могла ли Раиса что-то передать через дочек, о чем она с ними говорила? Нет, скорее, не могла. Ведь хотела, чтобы те без тщательного объяснения со стороны доброжелательного лица не узнали о тайне, так как истолковали бы ее превратно. А медсестры, санитарки? Могла же Раиса, например, при подключении системы что-то сказать такое, что удивило бы слушателей и запомнилось им? Могла. А вечером после Низиного визита, когда устала и ощутила, что не доживет до утра, могла ли успеть передать что-то через тех медиков, которые принимали ночное дежурство и заходили к ней? Да, тоже могла. Надо попросить маму или отца, пусть поговорят там со своими знакомыми, это вызовет меньше подозрений, чем туда поедет Низа и начнет копаться, что и как.

Взглянув на часы, Низа позвонила домой, прикидывая, оторвет ли маму от очередного телевизионного сериала или нет.

– Ага, как раз «Волчицу» смотрю, – доложила Евгения Елисеевна. – Такая чертовщина с самого утра, что даже зло берет. Это уже какая-то сто десятая серия идет, и все одно и то же. Можно смотреть хоть сначала до конца, хоть от конца к началу, разницы нет. А вы как?

– Сергей на работе, а я собираюсь отыскать Криська, поговорить с ним.

– Кстати, – сменила тон Евгения Елисеевна, – мы с твоим отцом перечитывали письма, и знаешь, о чем подумали?

– О чем?

– Отводит она тебе глаза словами о том, что передумала в письме говорить о своих тайнах. Вернее, отводит глаза не тебе, а вероятным нежелательным читателям. А тебе как раз намекает, что в письме есть сведения о них.

– Я ее письма наизусть выучила и никакого намека не вижу, – возразила Низа. – Что-то вы с отцом намудрили. Лучше бы вам расспросить работников больницы об их последних разговорах с Раисой. Может, она через них что-то старалась передать мне. Особенно в последний вечер, когда я ушла от нее домой.

– Расспросим. Отец уже пытался. Надо же незаметно это сделать, тонко.

– Конечно, но отцу тонкости не занимать.

– Да. Он узнал, что вообще с Раисой разговаривали по меньшей мере три человека.

– Кто? – насторожилась Низа.

– Докторша Зинаида Андреевна Дубенко, дежурившая в тот день, когда Раиса пришла в сознание. Она у нас новая, ты ее не знаешь, – объяснила Евгения Елисеевна. – И две медсестры: Таиса Шерстюк и Клавдия Глицкая, они на базаре болтали, что Раиса Ивановна, дескать, сильно детство вспоминала перед смертью. Я, как услышала, сразу решила отца на них напустить. Что там за воспоминания были? А в последнюю для Раисы ночь дежурил Евгений Григорьевич Пильгуй, Мусийчика зять, он его солоху держит. Помнишь?

– Это Клару?

– Да. Вот он еще мог говорить с Раисой после твоего ухода. Ну что ж, успехов тебе, – начала прощаться Евгения Елисеевна. – Держи нас в курсе дела.

– Подожди, мама, – поспешила продолжить разговор Низа. – Ты что-то о намеке в письме говорила. Что вы там увидели?

– Да несерьезно это! Здесь она умирать собирается и здесь вспоминает о собирании открыток с артистами. Или ты так не считаешь?

– Я об этом не думала. Но в чем здесь может крыться намек?

– Я тебе, дочка, так скажу. Раиса, правду Елена говорит, много ездила по курортам, по пляжам, по заграницам даже, но это все было после смерти Виктора. До этого он ее, как овцу, пас, ужас какой ревнивый был. Следовательно, ниоткуда она привезти своих деток не могла. Здешние они. Где-то ухитрилась приобрести впопыхах. А искать надо среди тех, кто вместе с вами те открытки собирал, или, может, кто в драмкружок ходил. Короче, надо искать где-то в подобном круге ее старых знакомых. Не зря же она на детство намекает и на ваши детские увлечения.

– Хорошо, я подумаю, может, что-то припомню, – голос Низы выдавал, что она повеселела.

Николай Петрович пришел домой после ночного дежурства с тяжелым сердцем. Предупреждала его мама, что работа врача требует не только чуткости к людям, о чем ему романтически мечталось в школьные года, но и немалой доли черствости, толстокожести, безжалостности. А это, извините, нагружает нервы. Не из камня же он сделан, чтобы каждое дежурство кого-то на тот свет провожать: вымирает народ от тяжелых болезней. Одни пьют что ни попадя и отравляются, но этих не так жаль, как и тех, кто погибает от «красивой жизни»: наркотиков, венерических заболеваний. Другие страдают от стрессов или сутками работают и загоняют себя в преждевременную кончину. Вот за жизнь этих людей Николка сражается, бывает, часами, и счастлив, когда удается отбить человека от смерти и отвезти в стационар на лечение. А особенно болит у него сердце по покинутым старикам и малым детям. Первых стационары принимать не хотят, так как из них нечего взять, вторых же без родителей никуда не повезешь, а те родители иногда сами нуждаются в хорошем кнуте. Вот и оказывай скорую помощь в таких условиях, как знаешь.

Нет, в сельской больнице было лучше. Там воздух чище, стрессов меньше, люди не так тяжело болеют, умеют лечиться народными средствами. А как припечет, то своевременно обращаются за помощью, так как плохонький медик всегда под рукой найдется. Кстати, и продукты там лучше: свежие и выращенные без химикалий.

Тяжелая была ночь, вызов за вызовом, даже кофе попить не удалось. А скоро грипп начнется, температуры, воспаления, тогда они вообще с ног будут падать. Николай Петрович ощущал сильную усталость. Надо бы хорошо отоспаться, чтобы часов восемь-девять никто не беспокоил. Так он днем спать никак не научится. Вот уж и успокоится, примет теплую ванну, расслабится телом и душой, ляжет в постель, закроет глаза. А сон не идет.

Надо попробовать перед телевизором поспать. А что? Вечером частенько дремлется под его однообразное бормотание, если, конечно, звук не громко включать. Николай Петрович отрегулировал громкость и удобнее уселся в глубоком мягком кресле, приняв полулежачее положение и положив ноги на журнальный столик. И как раз, когда ему показалось, что он уже засыпает, в квартиру позвонили.

– Извините, я знаю, что вы с дежурства. Я не надолго, – быстро проговорила немолодая женщина весьма аристократической внешности. – Меня зовут Низа Павловна, я из Дивгорода.

– Проходите, – пригласил Николай Петрович гостью в квартиру, недоумевая, что такую заметную внешность он там за все годы ни разу не видел. – Что-то не очень вы похожи на дивгородчанку, – вырвалось у него неумышленное замечание.

– Да, я тридцать лет назад уехала из села. Теперь здесь живу. Но в Дивгороде живут мои родители. Может, знаете Павла Дмитриевича Дилякова? Так я его дочка.

– Да кто ж его не знает! – обрадовался Николай Петрович. – Тогда давайте пройдем на кухню и по-свойски выпьем кофе. Так как сна у меня не было, а теперь он скоро и не придет.

– Извините, – еще раз смущенно откликнулась посетительница. – Но я не могла медлить. У меня к вам серьезное и деликатное дело. Я вас долго искала через больницу...

– Слышал я о вас, – не обратив внимания на Низины извинения, продолжал Николай Петрович, ероша себе волосы от внезапного везения.

Надо ж такое? Он сколько раз подумывал, чтобы найти эту женщину, а теперь она сама к нему явилась! Ну, дела! Но что она говорит? Что пришла по делу? Фу, Господи, конечно. Чего ради она бы так просто пришла?

– О своих делах скажете, я думаю. А сейчас отдохните, – он показал на угловой диван и быстрыми движениями начал готовить кипяток. – У меня к кофе ничего нет, не ждал гостей, – улыбнулся и вдруг заметил, что гостья не выражает энтузиазма относительно угощения. – Или, может, лучше выпьем чаю? – догадался предложить, только теперь заметив ее бледность, характерную для сосудистых недомоганий.

– От чая не откажусь, – оживилась Низа Павловна. – Правда, теперь хорошего чая нет. Где он пропал, не скажете? Я маленько продрогла, пока вас искала, – говорила она дальше.

– Да, про «Бодрость» мы просто не вспоминаем. Конечно. А куда подевался хоть бы какой-нибудь индийский или цейлонский, не знаю. Теперь все некачественное. Кроме болезней, – сказал медицинскую шутку и сразу понял, что не к месту.

– Это правда, – наклонила голову Низа Павловна. – Я именно про это и хотела поговорить.

Николай Петрович разлил горячий напиток в большие чашки и подал на стол. Потом порылся где-то в шкафчике и добыл оттуда засахарившийся мед.

– Вместо сахара? – показал баночку, повернувшись к гостье через плечо.

– Пойдет, – согласилась она.

– Согрелись? – спросил Николай Петрович, когда они уже минуты две сосредоточенно хлебали чай, склонившись к столу и не глядя друг на друга.

Низа кивнула и обвела глазами маленькую комнату. Стандартная кухня в девятиэтажном доме, пять квадратных метров: диванчик, холодильник, стол, кухонные табуретки, газовая плита – все стоит вплотную, повернуться негде. Да хотя б и такое у всех было. Она вздохнула. Надо начинать беседу.

– Я хотела поговорить о моей подруге, – сказала она, раздумывая, как незаметнее перейти к нужному вопросу.

«Хотя какое там “незаметнее”? – подумалось ненароком. – Если Раиса была с этим субъектом, весьма привлекательным, кстати, в близких отношениях, то как раз он и не заметит в твоих вопросах попытки узнать об этом. Нет, не надо смешить мальчика. Лучше спросить прямо, без уверток. Отцом Аксиньи и Ульяны он быть не мог. О настоящем отце Раиса ему не рассказывала при любых отношениях, это несомненно. Зачем тогда он мне нужен? Но она его вспомнила...»