Текст книги "Непутевая"
Автор книги: Лиза Альтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Глава 6
Понедельник, 26 июня.
Джинни разбудил яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь опущенные жалюзи. Она лежала на огромной кровати, в которой родилась 27 лет назад, и смотрела, как плавно танцуют в лучах света пылинки. Интересно, пропорционально ли количество пылинок степени чистоплотности хозяйки дома? Если это так, то дом Блисса должен задыхаться от пыли, по крайней мере, с тех пор, как она оставила его, подталкиваемая в спину «винчестером».
Джинни прислушалась: из-за закрытой двери доносился непонятный скрип. На кухне явно кто-то был. Она осторожно встала, на цыпочках прокралась к двери и рывком открыла ее. Ни выстрелов, ни внезапного нападения – все было тихо. Она притворила дверь и только повернулась, чтобы идти назад, как скрип повторился; теперь он шел не из кухни. В комнате кто-то был, кроме нее. Она подбежала к окну и резко подняла жалюзи. Старая софа, кресла, покрытые клетчатым пледом, стол. На стенах развешаны ружья, мачете, охотничьи ножи. В углу – камин со старой деревянной доской.
Скрип раздавался из камина, но стоило ей подойти к нему, сразу прекратился. Она не поняла, что именно это было – жужжание саранчи? трещотка гремучей змеи? Существо могло быть и птицей, и рептилией, и насекомым. А может, млекопитающим?
Джинни выхватила из футляра на стене нож и осторожно отодвинула каминную решетку. Тишина. Она присела на корточки и только тогда увидела, что совсем не одета. Неважно. Рядом нет никого, кто, помня стройную фигурку чиэрлидера, поморщился бы при виде пополневшей фигуры женщины, познавшей материнство.
Скрип возобновился. Джинни стиснула зубы в ожидании нападения змеи и, мысленно простившись с каким-нибудь пальцем, отодвинула от стенки камень. Под ним сидел крошечный птенчик размером не больше яйца и с неменьшим любопытством смотрел на нее немигающими черными бусинками. В этот момент раздался новый скрип.
Джинни вернулась на кухню, порвала несколько тряпок, устроила в корзине нечто вроде гнезда и положила туда малюсенькое серое существо, покрытое черным пушком, с серьезными черными глазками и желтым клювиком. Потом взяла фонарик и нашла в камине еще четырех. Она обмотала тряпками свои руки – руки человека, сующегося не в свое дело, – вытащила птенцов и положила в корзину. В камине валялись остатки гнезда – скорее всего, оно провалилось сюда через трубу.
Птенцы – похоже, стрижи – пищали как сумасшедшие. Им было страшно, они проголодались и хотели к родителям. Им не нужна была Джинни. Впрочем, как и они ей. Она не знала, чем им помочь.
Она решительно прошла в спальню, открыла окно и вылезла на тусклую оцинкованную крышу. Тащить корзину и балансировать по скользкой крыше было не так-то легко, но она добралась до трубы и огляделась. За зарослями куджу, полем и пастбищем виднелся темно-вишневый дом Клема. Если бы он захотел, то смог увидеть ее в бинокль – голую, с корзиной в руках. В ярко-голубом небе торчала труба, а на ее верхушке сидел, свесив вниз голову, взрослый стриж. Джинни поставила корзину и поспешно, чтобы не мешать радостной встрече, вернулась в кухню.
Все еще неодетая – настоящая свободная женщина! – она приготовила себе тосты и чай, убрала постель, взяла мачете и вышла во двор. Она могла поклясться, что виноград, который она срубила вчера, за ночь снова вырос.
Под палящим солнцем тело быстро стало липким и противным от пота. Она бросилась в пруд и поплыла сквозь тину подальше от берега, потом вернулась в хижину и легла отдохнуть.
Пора было ехать в больницу, но Джинни не торопилась. Им с матерью нечего сказать друг другу. «Я – твоя мать, а не подружка», – часто слышала Джинни и всегда завидовала тем, кому мать была не только матерью, а и той, с кем можно без опасения, что тебя высмеют, поделиться всем чем угодно. Она вспомнила мать Энн Ландерс и вздохнула. «Секс без брака – вульгарен», – повторяла тоном непререкаемого авторитета ее собственная мать. Джинни всегда приходилось искать предлог, чтобы приблизиться к своей принципиальной матери в те годы, когда ей было это необходимо. Лгать, что она просто дружит с Джо Бобом, что только катается с Клемом на «Харлее»… А потом потребность сближения стала менее острой. За девять лет они виделись всего четыре раза. О чем с ней говорить? О том, что муж выгнал ее из дома, застав трахающейся с дезертиром на семейном кладбище? О чем только думала миссис Янси, когда пригласила Джинни приехать? Вы бы пригласили змею составить компанию жабе?
Но, как бы то ни было, мать оставила след в душе Джинни. «Люди вольны делать все, что хотят, – сказал Гоббес. – Но они не вольны в своих желаниях». Как это верно! Влияние матери не прошло для нее бесследно. Даже дом Айры – мужчины, которого она выбрала себе в мужья, – напоминал особняк, в котором прошло ее детство. Джинни понятия не имела, как должны были воспитывать ее родители, но уж, конечно, не развлекаться, наблюдая за смертью неопытного ума. Почувствует ли когда-нибудь себя счастливой Джинни, оставив Венди? Или она так привязалась к ней за два года, что такая свобода ей попросту не нужна?
И все-таки главной причиной, почему она не могла заставить себя поехать в больницу, был страх – страх увидеть мать в черных и синих кровоподтеках, с одутловатым, желтым и чужим лицом. Она предпочитала помнить ее сильной, красивой и неуязвимой – своего рода преградой между ней и смертью.
Джинни решила проверить, как там на крыше ее птенцы. Спасли ли их родители? Или хотя бы накормили? По крайней мере, есть повод еще немного помедлить с визитом в больницу.
Корзина была пуста. Джинни облегченно вздохнула, повернулась, чтобы идти, и ахнула: на горячей оцинкованной крыше лежали два окостеневших трупика. На тарелке посреди листьев салата они сошли бы за костлявую дичь, которую приносил с работы Айра. Ей стало стыдно: она совсем не подумала о том, каково неоперившимся птенцам, привыкшим к темноте и прохладе, очутиться на ярком солнцепеке.
Но по крайней мере трое еще живы. Она положила холодные трупики в корзину и стала осторожно отцеплять от трубы трех отчаянно пищавших птенцов. Прямо над ней стремительно пронесся взрослый стриж и исчез под козырьком крыши.
– Кретин! – крикнула ему Джинни. – Лучше бы помог своим деткам! Чертов дурак!
Что же делать? На крыше жарко, в камине они умрут с голоду. Остается одно: посадить выживших птенчиков на дерево, чтобы родители кормили их и научили летать. Она решительно отодрала птенцов, яростно вцепившихся своими крохотными коготками в щель между потрескавшимися кирпичами (я словно вытаскиваю колючки из собачьей шерсти, мелькнуло у нее), и спустилась во двор.
В зарослях куджу, в глубине двора, стояла, касаясь нижними ветвями земли, крепкая сосна. Джинни поставила корзину с живыми птенцами на плоские пересекающиеся ветви, а мертвых швырнула в виноград. Природа лучше, чем она, позаботится о живых существах. Сомнительно, чтобы у нее, Джинни Бэбкок, что-нибудь получилось.
Она повернулась к трубе, на которой по-прежнему торчала головка стрижа, и весело крикнула: «Забирай своих малышей!»
Рано утром миссис Чайлдрес снова разбудила ее. Миссис Бэбкок была в бешенстве. Она даже не могла вспомнить, когда злилась так в последний раз, – разве что в детстве, когда пони сбросил ее на розовый куст. Будь у нее побольше сил, она разбила бы окно и расшвыряла все эти мерзкие подделки под датский модерн.
Она вздохнула, вытащила изо рта термометр и отвела душу, бросив его на пол. Крошечные серебряные шарики ртути, как насекомые, покатились по кафельному полу. Миссис Чайлдрес удивленно уставилась на миссис Бэбкок.
– Извините, – промямлила та, сама испугавшись такого взрыва. – Это случайность.
Конечно, случайность! Она слишком хорошо воспитана, чтобы показывать свою слабость чужим. И все же… По какому праву ее будят ни свет ни заря, чтобы запихнуть в нос эти идиотские тампоны или взять очередной анализ? Это, в конце концов, ее тело, она сама вольна им распоряжаться!
Миссис Чайлдрес протянула ей преднизолон.
– Нет! – отвела ее руку миссис Бэбкок. – Сказала – нет!
– Дорогая, от лекарства вам станет легче, – терпеливо, как маленького ребенка, уговаривала медсестра.
– И не подумаю! Пользы никакой, а от лишнего веса меня уже тошнит.
– Откуда вы знаете, что от них нет пользы, дорогая? Вы ведь не знаете, что было бы без них?
– Неужели не видно? – Миссис Бэбкок вытянула раздутую, всю в разноцветных синяках руку.
– Нужно подождать.
– Я уже сказала, что не возьму! – отрезала миссис Бэбкок, сама поражаясь своей дерзости.
– Трудно сказать, что тогда произойдет, – вздохнула миссис Чайлдрес.
– Хуже, чем есть, уже не будет!
– Посмотрим, что скажет доктор, – миссис Чайлдрес положила лекарство на тумбочку и поджала губы. – Пойдемте в лоджию.
– Я не хочу завтракать!
– Вам нельзя пропускать завтрак, дорогая. У вас и так анемия.
– Вы думаете, что та требуха, которую нам здесь подают, способствует моему здоровью? – При воспоминании о неизменных яйцах, апельсиновом соке и черносливе ее чуть не стошнило.
– Наш диетолог отлично знает свое дело, – сердито ответила миссис Чайлдрес и вышла из палаты.
Миссис Бэбкок поплелась в ванную. Горячая вода, такая, чтобы вверх поднимался пар, – вот что ей нужно. Она легла в воду, закрыла глаза и подняла ноги. Теперь, когда им не нужно было сражаться с силой тяжести, боль отступила. Она лежала в этом полуподвешенном состоянии без мыслей, без чувств, просто отдыхая от ставшей привычной боли. Уэсли… Он снова обманул ее ожидания. Сейчас, когда она так нуждается в нем, его, как всегда, нет рядом. Он возвращался вечерами с завода и уединялся в спальне, ссылаясь на мигрень. Она подозревала, что он весь день мечтал в своем офисе о том, как придет домой, а она принесет ему ужин, положит на лоб компресс и заставит детей ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. Но если ей приходилось слечь – он немедленно прятался в своем офисе и задерживался там допоздна. Один Бог знает, на скольких банкетах, благотворительных праздниках, матчах лиги малышей и бойскаутов ей пришлось присутствовать без него.
Уэсли всегда вел себя так, словно Халлспорт был его тяжким крестом, и он только приносит себя в жертву капризу жены, по непонятным причинам не желавшей уехать на север. Но она-то знала правду. Знала, что ему никогда не предлагали работу в Бостоне. После Гарварда его сразу направили сюда. Обычно молодые специалисты не задерживались здесь больше двух лет, но с Уэсли все вышло иначе. Через два года его призвали в армию и отправили за океан, а когда он вернулся – все места в Бостоне были заняты, и его снова направили в Халлспорт. И никогда не приглашали обратно. Обстоятельства были тому причиной или он сам не был способен на большее, но в том, что он провел здесь почти всю жизнь, не было ее вины. Более того, щадя его самолюбие, она поддерживала его версию. И все остальные делали вид, что он застрял здесь ради нее. Похоже, она всю жизнь только и делала, что потакала его прихотям. И не только его. Взять Джинни. Как у нее хватило наглости явиться в таком ужасном виде, да еще без лифчика? Это вполне в ее стиле – все делать назло родителям. Но миссис Бэбкок выдержала и этот удар, ни словом не упрекнув ее, не осмелившись попросить переодеться в приличное платье – лишь бы не обидеть дочь. А может, чтобы не разозлить ее? А то нацепит что-нибудь еще более страшное…
Но главное, она догадалась, зачем вообще приехала Джинни. Она по натуре – хищница. Раньше она не снисходила до того, чтобы, как все нормальные дети, писать домой письма. Даже чтобы ей приехать, понадобилась смерть майора. Скорей всего, она надеется продать землю и мебель, опередив Джимми и Карла. Неважно, что она, по обыкновению, скрывает свои намерения, – мать видит ее насквозь.
Миссис Бэбкок испугалась собственных мыслей. Всю жизнь она была посредником между детьми и мужем. Она вытирала им слезы, мирила, находила плачущих в укромных местах и заступалась перед Уэсли за детей и перед детьми за Уэсли. Никто не интересовался ее собственным мнением, потому что оно ничего не значило. Даже для нее самой. Так было всегда – до этой болезни. Да и теперь… разве их интересуют ее мысли?
Она опустила голову и вздрогнула: над внутренней стороной бедра плавала маленькая красная капелька. Она поймала ее ладонью, поднесла к глазам и поняла, что кровь выступила у нее из влагалища. Теоретически это было невозможно: уже несколько лет, как у нее кончилась менструация.
В дверь постучали.
– Кто там?
– Доктор Фогель. Можно войти?
– Я не одета. Одну минуту. – Она надела халат и сунула между ног несколько бумажных салфеток.
Молодой доктор подошел к ней и протянул руку.
– Уберите руки, молодой человек! – холодно сказала она. – Я в состоянии идти сама.
Она легла на кровать, думая об одном: у нее снова началась менструация.
– Я слышал, вы не хотите принимать лекарство?
Ей стало не по себе. Конечно, не мешает спросить его, уверен ли он, что лечит ее правильно? Он смутится, как и положено воспитанному молодому человеку, и ответит, что уверен. Она вздохнула. С тех пор как в далекой молодости она вышла за Уэсли, ее здоровье мало кого интересовало.
– Да. Я не буду его больше пить.
– Непохоже на вас, миссис Бэбкок.
– Откуда вам известно, что на меня похоже?
– Но почему?
Интересно, почему, с тех пор как она заболела, все относятся к ней как к идиотке?
– Оно не помогает, доктор. Вы сами могли бы это понять. С каждым днем кровоподтеков все больше. Течет из носа. К тому же я поправилась на десять фунтов.
– Нужно время, миссис Бэбкок.
– Я жду уже две недели. Куда уж больше?
– Ну, ну. Вы очень пессимистичны, – ухмыльнулся он.
– За последние десять дней – никакого улучшения.
– Верно, – неожиданно согласился он. – Что ж, не хотите пить таблетки – я назначу уколы. Но подумайте, миссис Бэбкок, если вы откажетесь и от них, я все равно не сниму с себя ответственности за то, что с вами произойдет.
– Как вам угодно! – холодно ответила она, стараясь сдержать торжествующую улыбку. – Кстати, доктор Фогель, – прибавила она уже вслед ему, – могут ли у женщины после нескольких лет менопаузы возобновиться месячные?
Он резко повернулся.
– У вас вагинальное кровотечение?
Она кивнула.
– Я велю сестре прислать вам подклады. Прошу вас, миссис Бэбкок, пересмотрите свое отношение к преднизолону. Я подозреваю… – он выскочил из палаты.
Что он подозревает? Что кровотечение из влагалища имеет ту же причину, что и из носа? Что ж, это лишнее доказательство бесполезности лекарства.
Дверь распахнулась. Выдавив из себя улыбку, вошла Джинн и – в своем пестром крестьянском платье.
– Привет, мама, – глядя в пол, поздоровалась она.
– Это ты?
– Да. Я видела доктора Фогеля. Он сказал, что ты отказалась принимать лекарство.
– Да. И не пытайся уговорить меня. Я еще не умираю.
Джинни не узнавала свою мать. Она помнила ее либо кроткой и терпеливой, либо молчаливой и недовольной. Может, это лекарство так изменило ее? Она помогла матери встать и повела в лоджию.
В соседней палате грохотал голос тренера:
– Да, случайно здесь тренер – именно я. Я приказал, так и передайте. Меня не интересует его мнение. Здесь тренер я! Когда он будет тренером, пусть поступает по-своему!
– Тебе не надоело его слушать, мама?
– Надоело? Конечно! Ты бы хотела каждый день слышать одно и то же?
– Нет, не хотела.
– Зачем же спрашиваешь?
Мистер Соломон и сестра Тереза приветливо кивнули Джинни и ее матери. Джинни села в сторонку и молча смотрела на них.
– Мама, – не выдержала она наконец. – Ты совсем не ешь. Возьми свеклу.
– Я ее не люблю.
– Но она полезна при анемии. – Роли переменились: точно так же, как когда-то мать, теперь Джинни играла роль диетолога. Она хмыкнула: родители несколько лет тратят на то, чтобы уговорить детей есть, а дети, вырастая, тратят остаток жизни, стараясь есть поменьше.
– Полезна? С каких это пор ты обо мне так заботишься?
– С недавних, мама, – кротко ответила Джинни и посмотрела на мистера Соломона и сестру Терезу – не поддержат ли ее? Что за фурия вселилась в кроткое тело матери? Но они продолжали есть, не отрывая глаз от тарелок. – Успокойся, мама. Съешь свою свеклу.
– «Ешь свеклу!» Хочешь, чтоб я скорей ее съела, заснула и отпустила тебя? Разве не так?
Джинни не ответила. Что бы она ни сказала, мать поймет по-своему. Лучше молчать.
– Ладно, – уже спокойней продолжила мать. – По крайней мере, ты хоть приехала меня навестить. Не то что мои сыновья.
Джинни открыла рот, намереваясь объяснить, что Германия и Калифорния – это не Вермонт, оттуда так быстро не доберешься, но передумала.
– Просил ведь не давать мне кашу, – вздохнул мистер Соломон. – Все без толку.
– Швырните ее об пол, – спокойно посоветовала мать. И это ее мать! Женщина, для которой поторопить детей выйти из туалета всегда было высшим проявлением мятежного духа!
– Мама! – ахнула Джинни.
– Я тебе не мама, – сухо ответила мать. – Я тебя даже не знаю.
«Наверное, лекарство свело мать с ума», – решила Джинни, теребя ремешок часов. Неужели мать не узнала ее? А может, узнала, но не может решить, чего от нее ожидать?
Джинни помогла матери вернуться в палату и лечь в постель.
– Можно, я займусь твоими волосами? – неуверенно спросила она, стараясь перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. – Расчесать еще чего-нибудь?
– Что тебе не нравится в моей прическе?
– Все нравится. Но…
– Привет, привет, привет… – затараторила, как заигранная пластинка, мисс Старгилл. Она влетела в палату и стала поправлять постель миссис Бэбкок.
– Я способна помочь себе сама, – заявила миссис Бэбкок. Мисс Старгилл сунула ей в рот термометр, покрутилась несколько минут по палате, хватаясь то за одно, то за другое, потом вытащила термометр, посмотрела и умчалась в своем накрахмаленном халате к другим пациентам.
Джинни включила телевизор: должны показывать «Тайные страсти» – и поудобней устроилась в кресле. «По крайней мере, есть повод не разговаривать с матерью», – подумала она. А кроме того, Джинни с удовольствием смотрела эту мыльную оперу раньше, когда нянчила Венди. Она лежала рядом с дочкой и млела от счастья, чувствуя, как наполняется молоком маленький животик и сравнивая свою счастливую жизнь со страданиями героев. Ей хотелось сказать им: «Заведите детей! Это будет лучшим лекарством от всех ваших переживаний!»
Пальчики на ручках и ножках, коленочки, локотки – все сгибалось там, где положено. На пухленьких розовых щечках отдыхали чудесные коричневые реснички, а влажные розовые губки все еще причмокивали во сне. Разве это не чудо? Как могли двое взрослых смертных – она и Айра – создать это миниатюрное совершенство?
Но что толку снова бередить душевные раны? Джинни с усилием сосредоточилась на экране: Шейла разговаривала с Эллой по телефону. Странно, что Джо Боб совсем не изменился. Совсем как в этом фильме: герои годами ничего не совершают, не развиваются, только ходят, едят, говорят… Марк до сих пор не признался Шейле, что девочка, воспитанная его сестрой Линдой, – дочь дяди их матери.
– Не может быть! – громко сказала Джинни.
– Что? Шейла до сих пор ничего не знает? Не знает, кто отец Сюзи? – Джинни чуть не рассмеялась, услышав это от матери. Значит, мать тоже смотрит этот сериал?
– Да. Не верю. Разве можно этого не знать? Во-первых, Сюзи совсем не похожа на Фрэнка. Фрэнк блондин, а она – рыжая.
– Да, но у Линды темно-каштановые волосы. Кроме того, гены – дело тонкое.
– Согласна. – Джинни обрадовалась, найдя общую тему. – Но ты не находишь, что Марк обязан сообщить Шейле, почему дядя Кларенс вычеркнул ее из своего завещания?
– Не уверена. – Мать поджала нижнюю губу, как делала всегда в щекотливой ситуации. – В конце концов, неизвестно, как бы она на это отреагировала. У нее и без того хватает проблем.
– Вряд ли Шейла расстроилась бы.
– Вспомни ее реакцию, когда она узнала, что Регина беременна. Без мужа… Я бы ничему не удивилась: от Шейлы всего можно ожидать.
– Гм-м-м, наверное, ты права.
Мыльные оперы ни с чем нельзя сравнивать. Они такие же скучные, как сама жизнь. То, что происходило за полчаса в фильме, вполне могло произойти и в реальной жизни. С тех пор как Джинни в последний раз смотрела «Тайные страсти» – год назад, – только и произошло-то, что Фрэнк бросил работу в студии и стал снимать эротические сценки. Линда возбудила дело о разводе, а Шейла после многочисленных абортов выяснила, что бесплодна, и сомневалась, поддаться ли уговорам Марка усыновить малыша.
Фильм кончился. Джинни хотела спросить, выключить ли телевизор, и увидела, что мать спит. Она тихонько вышла в коридор и спросила у сидевшей за столиком медсестры, где найти доктора Фогеля.
– Посмотрите в лаборатории. Первая дверь.
– У него перевязка, – ответили ей там, и Джинни решила ждать. Вскоре он вышел – в белом халате, крупный, стремительный в движениях.
– Доктор Фогель! Вы не могли бы уделить мне минутку?
– Я занят, – передавая секретарю какие-то бумаги, ответил он.
– Одну минутку!
Доктор Тайлер лечил их совсем не так: он долго и подробно объяснял пациентам, что намерен делать, почему назначил именно это лекарство.
– Вы не хотите попробовать другое лекарство? Старое не помогает моей матери – миссис Бэбкок из триста седьмой палаты.
– Существуют разные средства, чтобы поддержать тромбоциты и уменьшить хрупкость капилляров, – ответил он.
– Вы найдете то, что поможет?
Он поднял голубые глаза к потолку.
– Надеюсь. Иначе для чего я здесь, мисс Бэбкок?
– Пожалуйста, объясните мне, как они действуют?
– Э… ну, ладно. Мы точно не знаем. – Джинни могла поручиться, что ему очень нелегко признать, что он чего-то не знает.
– А если она и дальше будет отказываться их принимать?
– Сделаем переливание крови. У нее анемия, ей нужна донорская кровь. – Он сочувственно улыбнулся и вернулся к своей работе.
Вернувшись домой, она сразу направилась к сосне. Но ни на ветках, ни на земле птенцов не было. Может, родители дали им несколько уроков и научили летать? Вот и чудесно! Она хотела идти домой, но слабый писк остановил ее: под веткой, вцепившись в нее острыми коготками, вертикально висели три маленьких стрижа. Может быть, они предпочитают висеть, а не сидеть? Пусть висят.
Она вернулась в хижину, приготовила сэндивичи с тунцом и подошла к окну. К сосне на согнутых лапах подкрадывалась пестрая кошка. Джинни закричала и стремительно выскочила во двор. Кошка убежала, а птенцы, упавшие с ветки, беспомощно ползали по земле. Она подняла их и снова посадила на мохнатую сосновую ветку.
– Черт бы тебя побрал! – крикнула она сидящему на трубе стрижу. – Поднимай свою задницу и лети сюда. Твоим детям нужна помощь! (Конечно, зря она злится, птицы есть птицы, глупо требовать от них человеческих поступков, но, с другой стороны, разве не находят они без всякого компаса дорогу домой через тысячи миль?)
Джинни вернулась в хижину и набрала номер доктора Тайлера. Никто не ответил.
Ехать в больницу не хотелось, и она выбрала самый длинный путь – мимо Халлспортской средней школы. На треке никого не было – ни Джо Боба, ни его «мальчиков». Около двери в Халлспорт тренировались три девочки с развевающимися над головами коричневыми и серыми флагами. Она остановилась. Казалось, прошлое никуда не уходило: сейчас ей дадут ее флаг…
– Вам помочь?
– Что? – очнулась Джинни. Около джипа стоял молодой человек с влажными белокурыми волосами. Она узнала Билла Барнса, «лошадку» Джо Боба.
– Вы, похоже, чем-то расстроены? Может, вам показать дорогу? Или еще что-нибудь?
– Нет, спасибо. Я просто залюбовалась девочками.
– Правда здорово?
– Неплохо. Я тоже была чиэрлидером, – почему-то не удержалась и похвалилась она.
– Неужели? – У него была очень красивая улыбка и белые зубы. Ей стало немного обидно, что он не поверил ее словам, и она едва удержалась, чтобы не начать уверять его, что была тоже стройной, свежей и грациозной – ничуть не хуже этих девочек.
– Давно?
– Десять лет назад. Непохоже, чтобы за эти годы упражнения изменились.
– Вы находите? – Он явно смеялся над ней, и она с грустью ощутила свой бальзаковский возраст.
– Мне пора. Спасибо, что предложили помощь. – Она завела джип. – Вас куда-нибудь подвезти?
Он покраснел и неуверенно сел в машину.
– Конечно.
– Куда?
Он замялся. Джинни прекрасно понимала его состояние. Он не знал, действительно ли она просто хочет подвезти его или ждет чего-то большего? Джо Боб часто хвастал, что женщины – «мамочки», как они с Доулом называли их – предлагают подвезти его после матча. Бывшие чиэрлидеры или подружки футбольных звезд, старея, хотели приобщиться к былому триумфу. Когда-то красивые, стройные, они поблекли, потеряли свой стиль в монотонной домашней работе и заботах о детях и надеялись хоть на мгновение вернуть прошлое. Джинни сама не знала, зачем предложила парню подвезти его. Может, она тоже «мамочка» в его глазах?
– Вы живете в Халлспорте? – краснея, спросил парень.
– В Вермонте.
– В Вермонте? – Он недоверчиво посмотрел на нее.
– Да. А моя мать живет здесь.
– Вы приехали навестить ее?
– Да. – Она завела двигатель и медленно поехала по Халл-стрит. Интересно, назначит он ей свидание или нет? У нее давно не было мужчины, а безумная связь с совсем юным мальчиком может оказаться именно тем, что ей сейчас нужно: просто сексом, без оглядок на прошлое и надежд на будущее. Одним словом, ерундой. В конце концов, если Айра выгнал ее за измену, которой не было, у нее есть все основания изменить ему. Чем бы они ни занимались тогда с Хоком – это не было супружеской изменой.
– В какие спортивные игры вы играете?
– Во все.
– Но какая-то нравится вам больше?
– Наверное, футбол. Я надеюсь получить в следующем году футбольную стипендию. А потом стану тренером.
Джинни сделала круг по площади и снова выехала на Халл-стрит. Наступал вечер, и, как во времена ее молодости, молодежь каталась по городу на машинах.
– Когда-то мы тоже вечера напролет утюжили Халл-стрит, – вздохнула Джинни. – А в «Росинку» вы еще не ездите?
– Конечно. Хотя многие предпочитают «Вершину Сау Гэп». А еще есть «Макдональдс».
Единственным отличием этих ребят от них, как удалось разглядеть Джинни, было то, что они носили не короткий ежик, а длинные волосы и усы, одеты не в узкие джинсы и футболки, а расширенные книзу брюки и тенниски.
У красного огня светофора рядом с джипом остановился «чеви». Сидящие в нем ребята – наверное, приятели Билла – смеялись и делали неприличные жесты. Он покраснел и отвернулся от них.
Джинни стало смешно. До нее дошло, что она – никакая не «мамочка», что восторженная девочка-чиэрлидер и Джо Боб Спаркс давно умерли, и что даже такое накачанное тело, как у Билла, не способно возбудить в ней настоящую страсть.
– Вы хотите стать тренером? – спросила она, решив положить конец этому двусмысленному положению. – Я встречалась с вашим тренером, Джо Бобом Спарксом.
Парень стиснул колени, охватил себя руками и уставился прямо перед собой.
– Тренером Спарксом? – прохрипел он.
– Да. Мы встречались почти два года. – Джо Боб, похоже, здорово потрудился, если при одном упоминании его имени – как когда-то имени Бикнелла – парень задрожал и притих. Интересно, крадется ли Джо Боб среди машин в кинотеатре на свежем воздухе, выискивая нарушителей комендантского часа?
– Где ты живешь? – мягко спросила она. Парень еле слышно пробормотал адрес, и она отвезла его прямо к дому, с облегчением проследив глазами, как он выскочил из джипа и стремительно влетел в подъезд.
Джинни приехала в больницу, когда мать заканчивала ужинать.
– Привет, мама, – сказала она, садясь на диван.
– Удивительно, что ты соблаговолила прийти, – бросила мать.
– Я ведь была здесь днем, – сдержанно напомнила Джинни. – Разве ты забыла? Мы смотрели «Тайные страсти».
– Конечно, нет. Ты что, думаешь, я совсем одряхлела?
Джинни подошла к окну. Ранний вечер – самое красивое время дня в Халлспорте. Солнце уже село, но еще не спряталось за горизонт. Завод, предгорья, церковная площадь, железнодорожная станция – все купалось в мягких золотых лучах; и все Божьи существа, даже ее сварливая мать, казалось, замерли на мгновение, отрешившись от дневной суеты перед долгим ночным отдыхом и забвением. Она глубоко вздохнула.
– Тебе так быстро надоело здесь? – спросила мать. – Учти, я не просила тебя уезжать из Вермонта.
– Нет, мама, не надоело. Я просто устала, удивляясь своему терпению, наверное, унаследованному от майора, – ответила Джинни.
В палате Джинни снова включила телевизор. После политических карикатур стали показывать спектакль про ковбоев.
– Ну, как вы себя чувствуете? – показалась в дверях мясистая голова доктора Фогеля.
– А как, по-вашему, я могу себя чувствовать? – отрезала миссис Бэбкок.
– Хорошо. Отлично, – неопределенно хмыкнул доктор Фогель.
– Доктор, я умираю?
Он помолчал и глубоко вздохнул:
– Откуда такие черные мысли, миссис Бэбкок? Да еще в такой чудесный вечер… Прошу вас, поверьте: мы делаем все, что нужно. Используем самые новые лекарства, имеющиеся в нашем распоряжении, делаем все нужные анализы. Но… – он снова помолчал, – все это поможет только в том случае, если вы будете с нами заодно. – Он быстро повернулся и исчез.
«Почему он дал такой пространный ответ на конкретный вопрос? – удивилась Джинни, тупо глядя на экран. – Что он хотел этим сказать?» Она покосилась на мать. Та сидела с ошеломленным видом и тоже, похоже, обдумывала его ответ. На экране около кучи искалеченных тел сидели два брата-ковбоя и над чем-то смеялись.
– Почему я? – неожиданно выкрикнула мать. – Почему я, а не ты? Это ты должна лежать на больничной койке. Ты всю жизнь только и делала, что на это напрашивалась! Моталась на мотоцикле, лакала самогон и шлялась по идиотским митингам! Ты ничего не сделала ценного за всю свою жизнь – разве что гонялась за удовольствиями. Я – вот кто всегда исполнял свой долг! Я буквально на четвереньках ползала, прислуживая тебе, твоему отцу и братьям! И так – год за годом. В кои-то веки хотела попутешествовать, вернуться к преподавательской работе – но ничего не вышло. А теперь – это! Почему?
– Почему? – вскипела Джинни, потеряв над собой контроль. – А почему бы и нет, мама? Миллионы людей умирают каждый день, а ты готовилась к этому всегда – сколько я себя помню, ты вечно носилась со своими дурацкими надгробиями и эпитафиями. Только это я и слышала от тебя и майора. Почему же тебя так раздражает то, к чему ты всегда стремилась?
– Не смей так говорить со мной, Вирджиния Бэбкок Блисс!
– А то, что ты обслуживала нас, – так мы тебя не просили! Тебе просто надо было чем-то заниматься! Ты делала это ради себя, мама, не ради нас. А я… если я всю жизнь только гонялась за развлечениями, то почему я сейчас так несчастна?
