Текст книги "Непутевая"
Автор книги: Лиза Альтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Конечно. Но вечером разыгралась гроза.
– Ах, что это за гроза! Чудо, а не гроза!
– Да, гроза что надо.
– Повезло, что она началась после пикника.
– Конечно. А потом опять прояснилось.
– Я заметила, – закончила тему тетя Бетти.
В понедельник днем Этель, Мона и я лежали нагие у бассейна рядом с тарелками, полными косточек от оставшихся с пикника цыплят. Они рассказали, что Лаверна поступила в женский монастырь в Чикаго после того случая с вибратором, чуть не убившим ее.
– Ты снова стала буржуйкой? – спросила Мона и махнула рукой на бассейн.
– Вроде того, – зевнула я, не испытывая больше стыда за свое буржуйство.
– Чем ты занимаешься целыми днями? – с интересом спросила Этель.
Я описала свой день – Айрино расписание, бесконечные хлопоты по дому, вечеринки, Женское пожарное общество…
Мона восхищенно покачала головой.
– Отдаю тебе должное, Джинни. Я думала, ты не справишься с ролью. Но ты справилась. Ты проникла во вражеский лагерь.
– Наверное, можно сказать и так…
– И ты готова пройти через это?
– Через это? – Я совсем забыла причину, по которой, как когда-то я им объясняла, выхожу замуж: чтобы стать заложницей в мирных переговорах между горожанами и «соевыми бабами».
– Может, ты уже все выяснила? – глаза Моны воинственно сверкнули.
– Насчет чего?
– Как насчет чего? Насчет горючего для военных машин…
Дело в том, что я не просто проникла во вражеский лагерь – я стала настоящей горожанкой и больше общалась теперь с Анжелой, чем с Моной и Этель. Люди меняются, когда меняются обстоятельства…
– Нет, – тихо ответила я.
Этель посмотрела на меня разочарованно, Этель – презрительно.
– Тебе нравится эта жизнь? – недоверчиво спросила она.
– Нравится. Здесь нормально, – ответила я и представила, как была бы шокирована Эдди, увидев меня здесь.
– Что бы сказала Эдди? – печально пробормотала Этель.
– Я не думаю больше об Эдди, – сморщившись, как от боли, резко ответила я.
– Твоя верность оказалась слишком недолгой, – подвела итог Мона.
Мы помолчали. Вскоре они оделись и ушли.
За те две недели, что я провела в пустом доме, я поняла, что хочу ребенка. Папа Блисс умер сто пятьдесят лет назад, но все еще жил в этом каменном доме. Жил в памяти своих потомков, которые передавали своим детям рассказы о том, как он вырезал миниатюры на могильных памятниках своих пятерых детей, умерших от оспы за один месяц. Он жил в генах потомков. Достаточно было взглянуть на теперешних Блиссов, чтобы увидеть их сходство с Папой Блиссом. Мне не нужно было даже смотреть на портрет над камином – зная Айру и его родственников, я знала, как выглядел Папа Блисс. Живя в его доме, среди его потомков, я постоянно ощущала его присутствие. Я захотела, чтобы кто-то тоже потом ощущал мое присутствие. Это будет мой вызов смерти.
– Айра, как ты насчет того, чтобы завести ребенка? – спросила я через пару дней после его возвращения.
– Ты не…
– Нет-нет. Я только думала об этом, пока тебя не было.
Он просиял.
– Джинни! Я так хочу ребенка! Моя первая жена и слышать об этом не могла, поэтому я боялся предложить тебе.
– Айра, я хочу от тебя ребенка, – решительно заявила я.
Был вторник, всего семнадцать пятнадцать, Айра опаздывал на заседание своих пожарных, пятнадцать раз звонил телефон – но мы занялись любовью. Я испытала оргазм. Такой, как когда-то с Эдди. Айра лежал головой на моей покрытой красными пятнами груди и плакал от счастья.
Настал сезон охоты на птиц, но Айра остался дома – приносить мне в постель лекарство от тошноты. Выпал снег, но «Сноу Кэт» № 44 так и остался стоять в гараже: его хозяин лежал головой у меня на животе, слушал, как бьется сердечко, и позволял ребенку толкать его в лицо из своего надежного укрытия. Рони звал его на подледный лов, но Айра отдал ему свой ледоруб и остался дома – массировать мои отекающие лодыжки. Он больше не требовал, чтобы я была счастлива. Он знал, что я счастлива, а я – что счастлив он.
Никогда еще свет не видел такого долгожданного ребенка. По крайней мере, мы так считали. Я глотала книгу за книгой в поисках советов, как вести себя во время родов. Оказывается, родив, нужно сразу громко сказать: «Наша дочь! (сын!) Добро пожаловать в этот мир! Счастливые родители под звуки торжественной музыки приветствуют тебя! Я радуюсь, увидев нашего маленького херувимчика. Она (он) очаровывает меня! В глубине души я испытываю благоговение перед таким совершенством!»
Наконец-то я стала сама собой. Почему я так долго не понимала, в чем мое предназначение?
Однажды на одной из Анжелиных вечеринок я зацепилась за провод торшера и плашмя упала на пол. Анжела захлопотала, а Айрины тетки, кузины и я сама ждали, не будет ли выкидыша. Когда стало ясно, что все обошлось, я с трудом успокоила плачущую и проклинающую себя Анжелу.
Я была готова к родам. Но не готова к боли. Такой боли не бывает, говорила я себе, корчась на больничной койке. Сами роды, за которыми я следила в зеркало, были куда живописней того, что показывала когда-то Лаверна: зеленые – от детского места, черные – от волосиков Блиссов, красные – от моей собственной крови. Я забыла произнести вычитанную торжественную речь, потому что испытывала такое облегчение, что нестерпимая боль позади.
Венди родилась вскоре после открытия сезона форели, но Айрины удочки так и остались висеть в чулане. Вместо рыбалки Айра лежал в нашей постели и с восхищением смотрел, как крошечная девочка тискает мою распухшую грудь, тычется в нее носиком и шумно сосет. Наконец я нашла профессию, которой могла отдаться со всем энтузиазмом: кормящая мать.
– Ну, как сегодня наш маленький ангелочек? Как ее стул? – спрашивал Айра, возвращаясь вечером домой. – По-прежнему твердый?
– Нет, на этот раз, слава Богу, мягче.
– На что похож? На овсянку? Или банан?
– Нечто среднее между вчерашним сливочным супом и омлетом. Только коричневый.
– Не зеленый?
– Нет, цвета карамели, ближе к шоколаду.
– Сильно кряхтела?
– Прилично. Но не так, как вчера.
– Отлично! – удовлетворенно говорил он.
После того как Венди последний раз ела и срыгивала на нашу постель, мы ложились с ней рядом и умилялись каждому крошечному очаровательному пальчику, ручке, ножке – так новоиспеченный владелец автомобиля проверяет каждую вмятину и царапину. Она брыкалась, морщила лобик, поджимала губки, а мы немедленно старались сделать ей что-нибудь приятное.
– Почему бы тебе не взять недельку, – предложила я однажды за ужином, – съездим в Теннесси, покажем Венди моим родителям?
С тех пор как Айра закончил службу в Фортсе-Дик, он почти не выезжал из Старкс-Бога, разве что изредка в Монреаль или Бостон на хоккей и бейсбол и в летний лагерь. Он заявлял, что, если все остальные города похожи на Нью-Джерси, он никуда не хочет ехать. «Я и так живу в одном из самых красивых мест. Зачем ехать в какой-то Скенектади?»
– Ты говорила, твои родители умерли, – удивился Айра.
Это была правда. Я говорила ему, что мои родители не могут приехать на нашу свадьбу или в гости потому, что их нет в живых.
– Да, для меня. В то время, – неубедительно объяснила я, не зная, как найти оправдание тому, что вычеркнула их из своей жизни в надежде на избавление от буржуйского влияния. Теперь я понимала, что меня трудно простить. Если я приеду с мужем и ребенком, это будет мой жест примирения. – Пожалуйста, Айра. Теннесси совсем не похож на Нью-Джерси.
Айра с грустью вернулся к своей отбивной.
– Ладно. Заедем тогда во Флориду, покажем ее моим родителям. В марте я буду посвободней.
Я знала, что только перспектива похвалиться дочерью может заставить его уехать из Старкс-Бога.
Мои родители встретили нас в аэропорту так, будто мы приехали из Старого Света. Никогда они не обнимали меня так, как тогда, – чуть не сломали ребра. Мамин «Инстаматик» жрал пленку ярд за ярдом, празднуя вместе с ними победу. Еще бы! После более чем четырех лет молчания и кучи нераспечатанных писем со штампом «Адресат неизвестен» их строптивая дочь вернулась домой (конечно, они всегда в этом были уверены!) – и не одна, а с красавцем мужем и очаровательной дочкой. Их Джинни, похоже, остепенилась.
Они деликатно не стали вспоминать прошлое. Мама немедленно занялась Венди, позволив ей все разрушать в доме и умудряясь не выражать своего недовольства. Венди училась ходить и хваталась за все что попало, включая белоснежную скатерть с фамильным фарфором.
Майор обнял Айру за плечи, – Айра неловко смотрел вниз, чтобы не видеть изуродованного пальца, – и повел показывать завод и ферму. Потом повез в загородный клуб играть в гольф и даже обсудил возможность пожизненного страхового полиса.
Венди спала, майор и Айра играли в гольф, а мы с мамой сидели в гостиной и, не зная о чем говорить, слушали тиканье фамильных часов.
– Мы так долго ничего не знали о тебе, дорогая, – неловко заговорила мать.
– Да, да…
– Надеюсь, ты была здорова и счастлива.
С плохо скрываемой ненавистью я посмотрела на нее. Она надеялась, что я здорова и счастлива? А я в Вермонте желала им смерти, чтобы избавиться наконец от их вездесущего влияния, и только недавно поняла, что, как ни старалась жить не так, как они хотели, все равно не была полностью свободна и счастлива. К черту теории о свободе! Не верю…
– Я была здорова и счастлива, мама. Когда не болела и не была несчастна.
– Что ж, – философски заключила мать. – Жизнь есть жизнь.
Стоп! Что-то во мне взбесилось. Почему ты не хочешь услышать, чем я болела и от чего страдала? Неинтересно?
– Какой замечательный ребенок Венди.
– Спасибо. Для разнообразия и я сделала что-то хорошее.
Как всегда, мать сделала вид, что не заметила моего вызова.
– Не затягивай со вторым, – доверительно посоветовала она, не спрашивая, хочется ли мне присоединиться к когорте многодетных матерей. – Им будет веселей расти вместе.
– Сказать правду, мама, мне и в голову не приходило завести второго ребенка, – нагло соврала я. На самом деле я уже поняла, что материнство – мое призвание. Как сказала бы Эдди, я от него «тащилась». Мысль о втором ребенке уже пару месяцев не давала мне покоя, но мамино замечание было очень некстати. Я не считала само собой разумеющимся, что должна следовать ее советам.
– Конечно, – удивилась она. – Извини. Просто единственный ребенок часто избалован. С двумя легче.
– По-моему, это такая же чушь, как мысль о том, что мы можем выйти из оккупированного Вьетнама, только оккупировав Лаос – резко ответила я. (И почему я не могу не дерзить своей бедной матери?)
Роскошное поместье родителей Айры каменной веткой спаржи возвышалось на окраине Бока-Равтона. «Бока» – называли они его.
– Дети! Неужели ты их не любишь? Заводи побольше! Наполни ими дом Папы Блисса сверху донизу! – поучала меня миссис Блисс.
Айра с отцом играли в гольф, а мы лежали на пляже. Венди ковыляла за отступающей волной, а потом с визгом бежала ко мне от новой пенящейся волны. Как можно не любить это нежное детское тельце, загоревшее под палящим солнцем? Каждая ракушка, каждая птичка, каждый кусок липких морских водорослей – все для нее удивительно и таинственно. Наблюдать за Венди – все равно что пить нектар.
– Нет для женщины большей награды, чем здоровый счастливый ребенок, – разглагольствовала миссис Блисс.
– А если он не здоровый? И не счастливый? – Мне очень не хотелось подвергнуться промыванию мозгов тайным агентом богини плодородия. Черт бы их всех побрал! Я хотела второго ребенка, но должна была принять собственное решение.
– Да, дорогая, иметь детей – бесконечно интересно.
– Почему вы переехали в Боку?
– В Вермонте слишком холодно, а с возрастом это особенно ощущаешь.
– Вы скучаете по детям и внукам?
– Мы с папой заработали отдых. Анжела приезжает со своими четырьмя и просит: «Мама, посмотри за ними денек». По-моему, это слишком долго. – Она уже забыла, что только что агитировала меня завести еще малыша. – У меня их было восемь. Разве мы просили у кого-нибудь помощи? Нет, мы все делали сами, и, можешь быть уверена, я никого не просила присматривать за ними. Я считаю, что заслужила отдых перед смертью.
В самолете, когда Венди слезла с моего колена и поковыляла за стюардессой собирать у пассажиров журналы, я сказала:
– Твоя мать считает, что нам не мешает завести второго.
Айра оторвался от «Дорог и автомобилей».
– Отец тоже. И я. А ты как?
Похоже, решение принято на всех уровнях. Мне стало обидно: они что, принимают меня за машину по производству детей?
– Не знаю.
– Не знаешь? Но не можем же мы иметь одну Венди!
– Почему?
– Так не принято. О, Джинни, ты разве не хочешь сына?
Мы вернулись из жаркой Флориды в холодной заснеженный Вермонт. Сугробы взгромоздились до самого подоконника, дней десять держался приличный мороз.
– Ах, как приятно побывать на солнышке, – вздохнула я.
– Здесь тоже бывает солнце.
– Где?
Спустя два месяца нам с Венди пришлось снова вернуться в Халлспорт: умер майор. Впервые за несколько лет я увидела Карла и Джима и поняла, что нам не о чем говорить – разве что вспоминать детство. Тело майора предали земле, и меня осенило: этого мало, что он оставил после себя нас, своих отпрысков. Тот факт, что мы понесем его гены в будущее, вряд ли скомпенсирует то, что ему суждено навечно лежать в могиле.
Венди стала упрямо тянуться к искусственному питанию, игнорируя мою грудь. Я намеревалась кормить ее еще хотя бы год и очень расстраивалась: разве может такая малышка что-то решать сама?
Она предпочитала молочные смеси. Вся кухня – полы, стены – была измазана кашами и кусочками шпината, как насекомыми, прилипшими к ветровому стеклу в разгар лета. Она передвигалась в своих мокрых ползунках по всему дому и по пять раз в день вытаскивала из шкафа книги, которые я каждый раз упорно убирала на место. С режима Айры я перешла на режим Венди. Она просыпалась в шесть тридцать, завтракала фруктовым пюре, теплой булочкой и молоком, а когда я убирала, мыла стены, чистила коврик и готовила завтрак Айре, она ревела от обиды, что я не даю ей свинячить еще. Айра уходил на работу, и Венди до десяти спала. Потом я купала ее – одна, Айра больше не приходил помогать, и кормила кашей и молоком. Потом она гуляла по дому и ложилась спать до двух, а я опять наводила порядок, уничтожая следы ее «прогулок». В два мы с ней смотрели «Тайные страсти» и «Западную хронику», потом ужинали мясным пюре, овощами и молоком, половина которых оказывалась на полу, ее рубашечке и у меня на лице. К приходу Айры я переодевала ее в чистую пижаму и передавала ему. Для себя же мне оставались полтора часа утром и два часа днем, и в десять тридцать вечера я погружалась в спасительный сон, чтобы снова проснуться в шесть тридцать и начать все сначала: покормить Венди, погладить Айрины рубашки, постирать и высушить ползунки, убирать, убирать, убирать… Даже для меня это было чересчур. В конце концов я стала злиться из-за каждого сброшенного на пол тома, каждой мокрой пеленки. Меня раздражали очаровательные ужимки Венди: она хотела рассмешить меня, становилась ко мне спиной, наклонялась и выглядывала между ног. Во дворе она обожала склоняться над краем бассейна, делая вид, что хочет упасть. Иногда убегала за ворота, и мне приходилось ее догонять. Чудесная жизнь превратилась в ад. Безмятежное спокойствие, обретенное в доме Айры, улетучилось совсем. Синтетические костюмы были вымазаны абрикосами, и в довершение ко всему Венди стала отказываться от утреннего сна.
Я даже начала подумывать о приходящей няне. Я ничего не успевала. Из Женского общества я давно вышла, ни на одной вечеринке за целый год не была. Единственные, кого я видела, – Айра и Венди. Я постоянно приставала к Айре. Первыми вопросами, когда он приходил домой, были: «Что нового?» и «Кого ты сегодня видел?»
Но отвратительней всего был его ответ: «Ничего нового». Он ни разу не принес домой ни одной сплетни: кто кому изменил, кто забеременел, кто спивается. Даже не рассказал, на сколько кто застраховал свою жизнь и имущество. Айра не был ни сплетником, ни завистником, но мне иногда приходило в голову, что я ненавижу его. Ненавижу его добродушие, вежливость, мягкость ко всем и всегда. Ненавижу за то удовольствие, которое он получает, живя в своем узеньком мирке. Я искренне считала, что верхом его добродушия была женитьба на «соевой бабе» и что его достоинства оказали ему в этом случае плохую услугу, заменив проницательность. У Айры не то чтобы не было хорошего вкуса – у него вообще его не было. Например, он женился на мне, а я явно была не той женщиной, которая ему нужна. Разве можно верить словам? Конечно, любая скажет, что она – спокойная и ласковая. Все новое для Айры было хуже всего. Его мерзкий дружок Рони, по крайней мере, кусался, огрызался и дрался за то, что считал правильным. Как Эдди. Неважно, правильно это было или нет.
– Что нового?
– Ничего особенного.
– Кого ты видел? – приставала я.
– Никого особенного, – он нетерпеливо пожимал плечами и начинал расспрашивать о зубках и какашках Венди. Каждый раз он с тоскливой надеждой спрашивал меня о моей менструации – вдруг его сперма оплодотворила мою яйцеклетку? Я продолжала тянуть с решением родить ему сына.
Однажды он вернулся с работы раньше обычного. Я повисла на нем, заглянула в лицо в надежде услышать какую-нибудь новость из внешнего мира, но он виновато пробормотал:
– Я, наверное, поеду на недельку в лагерь. С Рони. Настреляю вам дичи.
От неожиданности я опустила руки. Так! Хочет бросить наш дом? Бросить меня и Венди?
– Отлично, – сквозь слезы ответила я. – Поезжай, веселись. А мы с Венди будем ждать, когда папочка соизволит вернуться. Да, Венди?
С тех пор как я вышла замуж, я решительно избегала читать газеты. В телевизионной комнате еще с прошлого года лежали кипы непрочитанных журналов и газет. Но в этот понедельник, вместо того чтобы заняться любовью, я села просматривать их от корки до корки. В них писали что-то невероятное! Сквозь дождливые леса, оставляя за собой горы трупов, продирались танки-монстры. Земной шар усеяли ядерные боеголовки – точь-в-точь мышиный кал у меня в чулане. Забитые голодные дети ковырялись в коровьих лепешках. Океаны отравлены. Святой Иисус, Эдди была совершенно права! Наше общество несет смерть. Как это я до сих пор жива? И даже раздумываю, не зачать ли второго ребенка? Это уже верх всякого бесстыдства!
Я расхаживала взад-вперед по гулкому дому. Что творится?! Потом бросилась на кушетку и уставилась на Папу Блисса с его конским хвостом. Лежит себе, как и майор, в сырой земле. Нарожали потомков… Зачем? Что их ждет? Дым и грязь заводских отходов? Испепеляющий жар ядерных взрывов? Смерть в страшных мучениях? Если повезет, самое большее, на что можно рассчитывать, – это лечь в землю и кормить червей…
Мир нуждается во мне! А я… Спряталась в этой глуши, чтобы стирать пеленки и давить бананы! И все ради маленького вампира в образе ребенка, который растет, высасывая мои силы и заставляя сморщиваться и превращаться в жалкую высохшую мумию…
В какой-то момент я поняла, что схожу с ума. Я подняла трубку и позвонила Анжеле – единственной женщине в городке, с кем я могла поговорить.
После обычных приветствий я перешла к делу:
– Тебе не надоело, Анжела? Одно и то же день за днем, год за годом. Сварить, постирать, зашить, убрать… Ванна, пеленки, сон… Утиный сезон, птичий, олений… И так далее. Ничего не меняется. Ты будто в тюрьме. А между тем люди дохнут как мухи, мир рушится и…
– Конечно, надоедает, – перебила Анжела.
– И что ты делаешь?
– Ха! Мы с Биллом кричим друг на друга, деремся и колотим посуду. А потом он тащит меня в постель и делает следующего малыша, – она весело рассмеялась.
– Правда? – ужаснулась я.
– Тебе нужен еще один, Джинни. Правда. Одного растить труднее, чем двоих.
«Она вынуждена так говорить», – напомнила я себе. У нее – четверо; ей хочется верить, что она выбрала лучший путь. Ей не хочется меняться, как другим…
– Все так говорят.
– Потому что это правда. Поверь, мне легче с четырьмя, чем тебе с одним. Я бы с ума сошла.
Так, у Анжелы их четверо. Разница у детей в два года. Как у большинства. Значит, дурное настроение у нее бывало через пятнадцать месяцев после рождения последнего ребенка. Венди уже больше пятнадцати месяцев. Нам давно следовало бы зачать второго ребенка. Но хочу ли я его?
Когда Айра вернулся с охоты, я лежала на кушетке, уставясь на портрет Папы Блисса. На полу валялись книги из шкафа. Кухонные стены были в шпинате. Я заканчивала читать приглашения осваивать новые земли. Клондайк, Новая Зеландия, Замбия… «Если сомневаешься, выходи из игры!» Я давненько не следовала своему девизу.
– Где мой маленький ангелочек? – спросил Айра и шлепнул передо мной полдюжины полуразложившихся воробьев – ощипать на ужин.
– Черт ее знает, – пробормотала я.
– Ты не знаешь?
– Может, во дворе?
Айра повернулся и крикнул:
– Венди! Папочка вернулся!
Я слышала, как он кричит то тут, то там – все тревожней и тревожней.
Айра нашел Венди на дороге в город: она ковыляла в мокрых штанишках прямо по проезжей части. Он трясся от ярости, когда притащил ее – на удивление целую и невредимую – домой. Я никогда еще не видела таким сердитым своего добродушного мужа и с наслаждением смотрела, как мечут молнии его злые темные глаза.
Он положил Венди в кроватку, спустился вниз и молча уставился на меня. Я равнодушно пожала плечами.
– Я устала. Двадцать семь месяцев я занята только ребенком.
– Устала от Венди? – закричал он. – И поэтому отпустила ее на дорогу? Чтобы она больше не надоедала тебе?
– Я не знала, что она на дороге.
– Это уж слишком! Ты даже не знаешь, где твой ребенок!
– Ребенок, ребенок! Меня тошнит от детей! – воскликнула я. – Могу я для разнообразия подумать о чем-то другом, а не о горшке и его содержимом?
– Жаль, что тебя тошнит, Джинни, – мрачно ответил Айра. – Нам еще слишком рано оставаться без Венди. Мы ей нужны. Я понимаю: тебе не впервой собирать вещи и уезжать, если что-то надоело. Но, Джинни, ты сама хотела ребенка. Вспомни, это твоя идея. И, черт побери, ты обязана заботиться о ней. Это твой долг!
– Убирайся к черту, – спокойно предложила я. – И забери своих дурацких воробьев! Засунь их себе в задницу!
– Если ты еще раз заговоришь со мной на языке «соевых баб», Джинни, я тебе его вырву.
– Ну-ну, принц, как тебя там, вот ты и показал себя в истинном свете, – неторопливо проговорила я и вытянула босую ногу. – Мистер Ласковый вылез из своего чулана, чтобы примкнуть к плотным рядам своих фанатичных родственников – очаровательных жителей Старкс-Бога.
Я подняла голову и увидела, что Айра целится в меня из ружья.
– Я размазжу тебе башку, если ты не заткнешь свой грязный рот, – прошипел он.
Я спокойно заглянула в дуло. Значит, вот она какая? Смерть подкрадывалась ко мне всю жизнь и теперь брала верх. Значит, мне суждено быть застреленной в каменном доме в Старкс-Боге, штат Вермонт? Неожиданный конец для провинциалки из Теннесси. Что ж, по заслугам. Быть по сему. Я вышла за него без «любви», что бы ни означало это слово, и постепенно возненавидела доброго и славного человека только за то, что не могла жить его жизнью – надежной, дисциплинированной, ответственной, но предсказуемой и безрадостной. Айра выполнил свои обязательства, предоставив мне «нормальную», «правильную» жизнь, но я оказалась совсем не «спокойной и ласковой» женщиной. Я зажмурилась и ждала, когда моя голова разлетится на куски, как подброшенная тыква.
Ничего не произошло. Я услышала всхлипывания и открыла глаза: Айра скорчился в кресле под портретом Папы Блисса и горько плакал. Ружье валялось в углу. Так мы провели там всю ночь. Утром я проснулась со страшной головной болью и отвращением к самой себе. Айра с несчастным видом смотрел на меня. Мы бросились друг другу в объятия и стали бешено целоваться. Через час Айра ушел на работу в свой офис, поклявшись начать новую жизнь.
– Я так хочу, чтобы ты стала счастлива, Джинни, – сказал он на прощание.
– Я счастлива, Айра, – постаралась я убедить нас обоих.
– Сегодня мы сделаем сына, – пообещал он и укусил меня за ушко.
На ужин я приготовила его птиц. Укрыла их маленькие жалкие головки листочками салата и постаралась отделить мясо от хрупких косточек.
– Вкусно, – похвалил Айра. (Так же хвалила Эдди мои соевые крокеты.)
– Вкусно, – согласилась я, думая о том, что вечером мне предстоит зачать сына. Мама всегда утверждала, что личные переживания не имеют значения, важно только одно: исполнять свой долг. Это мой долг – родить наследника. Ничего не поделаешь.
Но в эту ночь зачатие не состоялось. Айра больше не старался довести меня до оргазма, его заботило другое: определить дни, благоприятные для зачатия мальчика. Он снова стал читать свои брошюры и отмечать в календаре эти дни. Я чувствовала себя средневековой крепостью во время осады. Айра купил спринцовку и приготовил в кружке какой-то раствор. Несколько дней он воздерживался от секса, чтобы накопить перед атакой силы.
– Но почему обязательно сын?
– Все хотят сына.
Но я не была уверена, что хочу второго ребенка. А если так, чем мне заниматься? Как оправдаться перед Айрой? «Нужно исполнять свой долг».
Первые две попытки с треском провалились. Айрина сперма растворилась в море теплого содового раствора, который он впрыснул в меня из спринцовки.
– Айра, – попробовала возразить я, – я, наверное, рожу гору печенья после этой соды.
Стояла поздняя осень. Я сажала Венди в рюкзак и гуляла по полям и долинам. Мне было хорошо, только страшно при мысли, что, когда забеременею, наши прогулки сорвутся. Венди весело подпрыгивала у меня на спине, а когда уставала, клала головку мне на плечо и засыпала. Иногда я не успевала приготовить ужин или приходила так поздно, что Айра откладывал свои заседания и с беспокойством ждал нас. Дом был запущен. У меня не хватало времени наводить порядок. В ванной собиралась куча грязного белья и лежала неделю, а то и больше, потому что я забывала отдавать его в прачечную, и оно покрывалось зеленой плесенью.
Айра мрачнел. Он больше не спрашивал, счастлива ли я.
– Я не сказал, что от тебя требуется много, – сказал он после ужина, сидя перед телевизором с сигарой во рту.
– Немного! – Я по пунктам перечислила все свои обязанности, необходимые для поддержания порядка в концлагере, который он называет домом.
– Но, Джинни, это твоя работа. Я весь день делаю массу вещей, которые мне совсем не нравятся, чтобы нам хватало денег на жизнь. Нужно работать, чтобы жить. Это очевидно. Ты не исполняешь свой долг.
– Господи! – вспыхнула я. – Иди ты со своей душой счетовода!
– Если ты не хочешь жить в моем доме, быть мне женой и иметь моих детей, – назидательно сказал он, – тебе стоит подумать о том, чего же ты хочешь. – Он взял календарь и углубился в определение благоприятных дней в этом месяце.
В одну из прогулок я дошла до бобрового пруда. Венди спала. Я остановилась, ожидая, что меня хватит удар. Я бывала здесь после того, как погибла Эдди, но только на Айрином «Сноу Кэт», а это совсем не то, что очутиться здесь одной поздним осенним днем.
Я пошла по берегу пруда. Солнце уже садилось, но было тепло; луговая тимофеевка хрустела под медленными шагами, когда я направилась туда, где был флигель. От него осталось только несколько черных обугленных камней. Зимние снега сделали свое дело, а ветер развеял пепел. Наглые лопухи пробивались сквозь серые руины.
Пруд был совсем спокойный – не такой, как в ту безумную зиму. По водной глади неспешно бежали легкие волны. Мертвые серые деревья, вовсе не зловещие под ласковым солнцем, стояли, как молчаливые свидетели человеческой глупости.
Я медленно вошла в наш яблоневый сад. В нем буйствовали сорняки, а там, где когда-то была помидорная грядка и где я развеяла пепел Эдди, лежали несколько сухих желтых веточек. Я подняла одну и вдела в петлицу.
Тропинка, ведущая к ферме Этель и Моны, уже совсем заросла травой. Я решила зайти, поздороваться. Мы не виделись больше года. В последний раз это случилось в городе. Они бросились обнимать меня, а я нервно огляделась: на нас смотрели две Айрины кузины и владелец магазина. Куда делась моя лживая верность? Я уже понимала, что обе враждующие стороны были непримиримы.
Я не подала им руку, поздоровавшись только на словах. Я сделала выбор. Но теперь не была уверена, что не ошиблась.
Я стояла и смотрела на праздник, который был в самом разгаре. Они или устроили фестиваль, или отдавали дань какому-то малоизвестному индейскому празднику. Над кострами болтались черные котелки; на солнышке загорали полураздетые люди; играла музыка; раздавался смех; витал запах марихуаны. На кукурузном поле играли в мяч. Я широко улыбнулась и направилась к лагерю.
И вдруг остановилась. Волна жгучей боли – я давно подсознательно ждала ее – заставила меня стиснуть зубы и крепко зажмуриться. Я поняла, что обратной дороги нет. Я не знала, как идти вперед, но знала, что назад не смогу. Но я хотела назад. Я хотела валяться на солнышке рядом с Эдди, смеяться, курить травку, забыть о спринцовке и грязных пеленках. Мне хотелось наплевать на свой долг! Но я уже жила такой жизнью, которая однажды привела к взрыву безумия, когда я забыла о Венди и Айра нашел ее на дороге. Эдди!..
Венди проснулась и захныкала. Я сняла рюкзак, вытащила ее, села на камень и посадила себе на колено. Я поцеловала пухленькое румяное личико дочери, недовольной тем, что она не выспалась. Венди неохотно улыбнулась. Я подбросила ее и подула в ушко. Она, этот маленький вампир, засмеялась и выхватила из петлицы засохшую желтую веточку. Я заставила себя сидеть и спокойно смотреть, как она медленно, один за другим, обрывает листочки. Потом взяла рюкзак в одну руку, влажную маленькую ладошку – в другую, и мы пошли через лес обратно в город.
Глава 12
Пятница, 7 июля.
Джинни учила птенцов летать. Она подбрасывала их в воздух, и они, по крайней мере, стали расправлять крылышки, хотя по-прежнему отвесно, как камни, падали на землю. Она надеялась, что эти упражнения быстрей укрепят их мускулы. Венди тоже долго училась ходить: сначала ползла, потом смотрела на взрослых и неожиданно, в порыве вдохновения, делала шаг. В одно прекрасное утро птенцы улетят, и она их больше не увидит. Ну и отлично!
Она выносила их из хижины дважды в день: утром и под вечер. Головки уже покрылись серым пухом и кое-где – черными перышками. Надо признать, они были довольно уродливы, как австралийские птицы киви, и неуклюжи, как все в детстве. Не будь она такой упрямой, давно спустила бы их в туалет. Зачем, черт побери, возиться с двумя птенцами, которые начинают безжалостно пищать, стоит ей войти в хижину? Мало у нее других забот?
