Текст книги "Непутевая"
Автор книги: Лиза Альтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
– Чушь! Ты насмотрелась боевиков!
– Джинни, он точно положил на тебя глаз. Я-то вижу, как он на тебя поглядывает. Я не говорю, что ты ему отвечаешь, хоть и исчезала несколько раз неизвестно куда… Мне нужно быть уверенной, что он не причинит тебе вреда. А ты – нам. Этот человек – агент ФБР. Точно!
– Ты себе льстишь, Эдди. Зачем ФБР тратить время на таких мелких рыбешек, как мы?
Эдди задумалась.
– Ну… по многим причинам. Наркотики, политические протесты, деньги, которые мы посылали… Может, они считают нас политическими беженцами или распространителями наркотиков.
– Ты ненормальна!
– Возможно. Но я права. И знаю, что тебе нужно остерегаться этого человека.
– Ты ревнуешь!
– Я?! Ревную?! – Она засмеялась. – Ревность – предрассудок, основанный на частной собственности, а я не верю в частную собственность. Ты – самостоятельная женщина, Джинни. Ты вольна приходить и уходить когда хочешь, выбирать друзей и любовников каких захочешь. У меня и в мыслях нет влиять на твои решения. Я только хочу открыть тебе глаза на последствия этого совокупления, могущего повлиять на жизнь твоих сестер; вот и все.
– Какого совокупления? Господи, Эдди, я ведь только сегодня с ним познакомилась! Я не трахаюсь с кем попало! Отстань, или…
– Не угрожай мне!
– Я не угрожаю! Я предупреждаю.
– Ну что ж, значит, теперь мы обе предупреждены…
Вечером мы сидели вокруг плиты. Я жевала апельсиновую корку за неимением жвачки. Этель точила свой топор. Днем Мона закопала в сугроб на лугу пучки марихуаны, до этого спокойно висевшие в кухне, и теперь перебирала оставшиеся семена. Они с Эдди решили, что вот-вот к нам нагрянет с обыском ФБР… Лаверна обеими руками массировала свои ключицы, закрыв от удовольствия глаза и запрокинув белокурую голову. Эдди сидела рядом и влюбленно смотрела мне в лицо.
– Нет, правда, Джинни, в тебе есть что-то индейское. Лоб, скулы… И ты смуглая.
– Всего одна тридцать вторая часть, Эдди. У меня шестнадцать прапрапрабабок, и только одна – индианка. Ее кровь слишком разбавлена.
– Нет, я точно вижу, что ты – индианка. Правда, Мона?
– Конечно, конечно, – Мона откинула на спину черные волосы и посмотрела на меня поверх очков.
У бобрового пруда послышался шум. Эдди подлетела к окну и позвала нас: «Скорей!»
На вершине холма ярко горели фары, а со стороны города, скрываясь на миг за деревьями, ехали снегоходы. Пруд замерз, и они двигались прямо по льду. Машин было сто или больше. «Шабаш ведьм», – подумала я. На нашем берегу запылал костер. Снегоходы слетали с бобровой хатки, как с трамплина, летели в воздухе и с треском приземлялись через много ярдов.
Нас пятеро – против сотни головорезов. Мы вернулись к плите. Мона занялась семенами, а мы – апельсиновыми корками, как коровы – жвачкой. В этот вечер мы долго не могли уснуть…
Утром после почти бессонной ночи Эдди решила принять оборонные меры. Мы ведрами натаскали на пруд воду и вылили ее на поверхность, особенно много там, где снегоходы делали разворот. Мороз сделал свое дело, и скоро пруд засверкал ослепительным льдом.
Вечером, боясь пропустить представление, мы встали на лыжи и спрятались за редкими кустиками на берегу. Если сидеть неподвижно, в безлунную ночь нас никто не заметит.
Вскоре на холмах замелькали огни. Снегоходы спускались к пруду. Водители вышли – среди них я с удивлением увидела женщин и даже детей, – постояли, посмеялись, потом швырнули куда попало пустые банки, бутылки и пакеты и снова сели в машины. Начались гонки. Выкрикивая непристойности, водители, стоя на сиденьях на коленях, рванули вперед. Несколько машин промчались по пруду беспрепятственно. Наши ловушки остались в стороне. Мы уже решили, что ничего не сработало и пора возвращаться, как вдруг один снегоход заскользил и на полном ходу развернулся. Водитель вылетел высоко в воздух, а потерявший управление снегоход врезался в соседний, тот накренился, и его водитель тоже упал на лед. Я со страхом смотрела на них. Неужели водители ранены? Эдди еле сдерживалась от смеха.
– Заткнись! – толкнула я ее в бок. Она не выдержала и торжествующе расхохоталась, а вскоре к ней присоединились Мона, Этель и Лаверна.
– Тише! – прошептала я. – Услышат!
Но было поздно. Нас услышали. Тот, кто вылетел в воздух, встал, схватил за руку второго, выскочившего на лед, и повернулся к нам. Потом оба сняли шлемы и медленно направились к моим корчившимся на льду подружкам. Кто-то включил фары, и мы все оказались как на сцене. К нам подходили Рони и Айра. Неожиданно Рони повернулся, вскочил в ближайший «Сноу Кэт» и направил прямо на нас.
– Он нас задавит! – крикнула я и заспешила на лыжах подальше от пруда.
Эдди вскочила, схватила палки и встала прямо перед огнями снегохода, приближающегося со скоростью сорок пять миль в час.
– Эдди! – закричала я. – Отойди!
Она отскочила, как кошка, только тогда, когда снегоход почти коснулся конца ее лыжи, потом подняла палки и швырнула в Рони, как копье в буйвола. Раздался крик.
Мы развернулись и помчались к Эдди. Ничего не видя от ярости, с торчащими из бока палками, Рони бросился на Эдди. Она безмятежно стояла в ожидании неминуемой расплаты, загипнотизированная, как олень, светом фар.
Айра вскочил в свой «Сноу Кэт» и помчался к Эдди. Неужели он хочет раздавить ее? У нее не было ни одного шанса увернуться от двух машин. Эдди права: Айра не друг, он заодно со всеми. Мы вчетвером изо всех сил карабкались по льду.
Две громадные машины надвигались на беззащитную Эдди. Но что это? Лыжи снегоходов столкнулись, послав вверх сноп искр, и, когда Рони невольно свернул, я услышала голос Айры: «Беги!»
Эдди медленно поехала в нашу сторону. Без палок она была совсем беспомощна, но если бы слезла с лыж, утонула бы в снегу. Мы с Этель взяли ее за руки и поехали прочь по лугу.
В ту ночь мы взяли спальные мешки и покинули свой дом.
– Ну, разве похож он на агента ФБР? – спросила я у молчавшей Эдди по дороге на старую ферму.
Через несколько дней мы вернулись. Флигель стоял на месте, и было непохоже, что кто-то появлялся здесь в наше отсутствие. Всю следующую неделю мы были очень заняты. Стояла теплая погода, и старые клены пустили сок. Каждое утро четверо из нас на рабочих лошадях отправлялись на холм, а пятая оставалась дома – убирать и варить обед. Через неделю все ведра, бочки, – все, что можно было заполнить, – мы заполнили кленовым соком.
Пруд продолжал служить дорогой, соединявшей Старкс-Бог с центром штата. Водители пользовались хаткой бедных бобров, как трамплином. Всюду валялись обертки и банки. От выхлопных газов над лугом и флигелем висел туман. Из-за оглушительного рева машин приходилось повышать голос.
Но мы приспособились к жизни в этой зимней Стране Чудес. У нас был только один выбор: жить здесь или не жить нигде. Мы приспособились – все, кроме Эдди. Она топила печь скомканными эскизами дьявольских ловушек, вынашивала планы мести и по-прежнему дулась на меня.
– Нельзя просто отсиживаться здесь, – утверждала она. – Человек приспосабливается ко всему, даже к деградации. Но я не могу с этим смириться. Так жить нельзя! Если тебя бьют – давай сдачи, иначе кончишь жизнь с номером на предплечье.
Ночью Эдди прятала голову под подушку, чтобы не слышать грохота машин, скрежетала зубами.
– Мы натянем внизу между березами тонкую проволоку, – предложила она однажды вечером. – Один конец прикрепим к настоящему забору, чтобы создавалось впечатление, что она была его продолжением. Просто ее забыли убрать. А когда эти дебилы явятся в наши владения, – хрясь! – проволока запутается в их поганых лыжах.
– Я не стану в этом участвовать, – сказала я. Удивительно, но меня все поддержали. – Через пару месяцев снег растает, а потом мы найдем другую ферму.
– Конечно. Посреди стрельбища, – ухмыльнулась Эдди. – Что случилось, Джинни? Боишься, что твой дружок сломает свою блестящую машину?
– Ошибаешься, – устало вздохнула я. – Он, хоть и не мой дружок, спас тебе жизнь.
– Спас жизнь! Ради Бога, избавь меня от этой мелодрамы! Я прекрасно справилась бы сама! Кто его просил вмешиваться?
Я недоуменно посмотрела на нее, но промолчала.
– Клянусь, – весело продолжала она, – вы, подружки, самая трусливая компания, с какой я когда-либо имело дело. Постучи в вашу дверь ку-клукс-клан, вы бы помогли им сделать петли. Особенно ты, Джинни. Как вы можете сидеть и ждать после всего, что сделали эти люди?
– Какие люди? – Я совсем забыла о полутора унциях крови черокезов, протекающих в моих жилах. – Я не считаю насилие панацеей от всех бед.
– Ерунда! Это все равно что сказать, что не считаешь полезным дождь. Насилие вокруг тебя, детка!
– Это не значит, что я должна применять его.
– Мао говорит: «Любая власть проистекает из дула оружия», – пробубнила Мона.
– Может, стоит поискать более подходящие способы существования, кроме уничтожения горожан или ожидания, что уничтожат нас? – предложила Этель.
– Чепуха! Че говорит: «В революции человек или живет, или умирает!»
Я порылась в памяти, старясь подыскать кого-нибудь достаточно авторитетного, чтобы противостоять Че и Мао, но кроме недостаточно сильной фразы Биттлзов «Все, что вам нужно, – это любовь», ничего не пришло в голову.
– Выживает сильнейший, – продолжала Эдди. – Слабый гибнет. Если вы это не уясните, мне придется одной охранять нас всех. – Она резко отодвинула стул и вышла из комнаты.
Мона вызывающе посмотрела на нас и последовала за ней.
Привычно облизав нижнюю губу и осторожно погладив пальцем, Лаверна пожала плечами и поднялась наверх. Вскоре свет начал мигать, мы услышали стоны и удовлетворенные вздохи. Этель точила свою драгоценность, склонив от усердия рыжую голову.
– Этель, – нарушила я молчание. – Ты знаешь Эдди дольше, чем я. Скажи, она изменилась за последние пару месяцев?
Этель вздохнула и подняла голову.
– Эдди всегда была очень решительной. Но… Наверное, ты права.
– Мне страшно, Этель.
В этот момент мы услышали крик и странный шипящий звук, а потом погас свет.
– Что это?
– Не знаю…
Дверь распахнулась.
– Они снова напали! – крикнула Эдди. – Что я вам говорила? Сидите как утки! – Она заметалась по комнате, словно подбитая птица.
– Кто? – крикнула я.
– Где? – закричала Этель.
– Что случилось? – вбежала Мона.
Наконец Мона сообразила чиркнуть спичкой. При ее свете она нашла свечу, и я увидела притаившуюся в углу Эдди. Глаза дико блестели. В руках она держала фонарь.
Но окно было цело, дверь не распахнута. Кроме привычного гула, за прудом снаружи не раздавалось ни звука.
– Может, перегорел предохранитель? – предположила я.
– А где Лаверна? – вспомнила Мона.
– Кто-то кричал, – ответила Этель. – Это не я и не Джинни. Не вы?
Мы гуськом – впереди Мона со свечой – поднялись по лестнице. Не дойдя до спальни Лаверны, я почувствовала запах дыма.
– Что это?
– Они подожгли наш дом! – крикнула Эдди, выхватила у Моны свечу и помчалась к Лаверне.
– Скорей! Сюда!
Горели мои радужные занавески и часть стены рядом с ними. Эдди подушкой сбивала пламя. Из-за дыма ничего не было видно.
– Окно! – крикнула Мона.
Этель ударила по стеклу топором. Вскоре пожар был потушен, дым рассеялся, и мы увидели Лаверну. Она лежала под армейским спальным мешком, совершенно белая и не подавала признаков жизни.
– Задохнулась, – мрачно констатировала Эдди и стала делать искусственное дыхание: рот-в-рот. – Вызовите врача! – на мгновение оторвавшись от Лаверны, приказала она.
– У нас нет телефона, – промямлила я.
– Сейчас! – Мона выбежала из комнаты, за ней – Этель.
Искусственное дыхание вернуло Лаверну к жизни. Она задышала сама, а через несколько минут я увидела в разбитое стекло, как спешат на лыжах к пруду Этель и Мона.
Вскоре от потока машин отделился один снегоход и направился в нашу сторону. За ним мчались Мона и Этель. Не дожидаясь остановки, водитель спрыгнул на землю, сбросил шлем и вбежал в дом. В лыжном костюме доктор выглядел совсем непрофессионально, но нам было не до его внешнего вида. Он небрежно кивнул нам, осмотрел лицо Лаверны, потом обнажил ее грудь и приложил к ней ухо. Послушал пульс, посмотрел десны, поднял веки и постучал по груди. Потом совсем отодвинул мешок, раздвинул ее колени и нашел внутри бедер багровые следы ожогов. Поднял электрический провод, а за ним весь вибратор. Мы с Эдди тревожно переглянулись.
Доктор покрутил в руках этот искусственный фалос, зачем-то понюхал и покачал головой. Вибратор был включен на максимальную скорость. Лаверна наверняка достигла окончательного оргазма.
Доктор, седовласый мужчина средних лет, посмотрел на нас и протянул:
– Это… как бы сказать… это… – Он отложил вибратор и стал снова осматривать Лаверну.
– Ваша подруга без сознания, – наконец сказал он. – У нее электрический шок от этого… гм-м… Плюс надышалась дымом. Нужно немедленно отвезти ее в больницу. Если угодно, могу предоставить свой снегоход.
На следующий день я позвонила в Нью-Йорк своему поверенному и рассказала о причиненном пожаром ущербе. Он сказал, что свяжется со страховым агентом, обслуживающим этот район.
Однажды вечером я осталась дома одна. Лаверна уехала в Чикаго пересаживать кожу на бедрах, а Эдди, Этель и Мона отправились на соседнюю ферму. Женщина, приезжавшая к нам на фестиваль, родила и через приятеля пригласила нас отпраздновать такое событие. Я решила не ехать. Села у окна и стала слушать, как гудят за прудом машины.
Мое одиночество оказалось недолгим. Во дворе послышался рев, я вышла на крыльцо и увидела Айру. Подумав, что агенты ФБР не бывают так обаятельны, я улыбалась:
– Привет!
– Привет. Я слышал, у вас неприятности?
– Да, есть немного.
– Не возражаете, если я войду посмотрю? Я уже составил страховой полис на случай пожара, но нужен отчет.
Поверенный говорил, что свяжется со страховым агентом. Вряд ли Айра Блисс так ловок, что притворяется им, чтобы учуять спрятанную Моной марихуану. Я внимательно посмотрела в его приветливое лицо и пригласила войти.
Мы поднялись в спальню Лаверны. В разбитое окно дул холодный ветер. Айра увидел почерневший угол и присвистнул.
– Удивительно, что не сгорел весь дом. Ваше счастье, потому что пожарные были в ту ночь заняты.
Он расстегнул куртку и достал из кармана рубашки авторучку и маленький блокнот.
– Вы приглашали специалиста составить смету?
– Нет. А как…
– Нужны два экземпляра. Похоже, у вас неисправна проводка. Вы не включали в тот вечер какой-нибудь мощный прибор? Кофеварку, еще что-нибудь?
– Нечто в этом роде…
– Так так. Конечно, в этом все дело. Хорошо, что вы сумели погасить огонь. – Он захлопнул блокнот и неожиданно спросил: – Вы всегда… э… жили с женщинами?
Вспомнив предупреждение Эдди, я решила раз навсегда отшить его.
– Да. У меня отвращение к мужчинам.
Он с новым интересом посмотрел на меня. Господи! Я в нем ошиблась. Существуют мужчины, да и женщины тоже, которые считают, что их обаяние способно заставить клены пустить сок в середине зимы. Айра был явно из таких.
– Знаете, – торопливо заговорила я, – я долго думала о страховке. (Я и правда долго думала об этом и решила привести свои дела в порядок, оставив все Эдди и ферме Свободы.) – По-моему, это хорошая мысль.
Айра расплылся в улыбке.
– Конечно! – Он снова раскрыл блокнот. – Я тут прикидывал, можете выбрать… – Он повернулся, чтобы показать записи в блокноте, но задел меня плечом, и, потеряв равновесие, я упала прямо на кровать Лаверны. Ногой я зацепила его колено, и он тоже упал.
Мы замерли. Мое лицо уткнулось в курчавые волосы у него на груди…
– Я так и знала! – услышала я.
Я оттолкнула Айру и бросилась вниз.
– Эдди! Это не то, что ты думаешь!
Она остановилась в дверях: губы сжаты, лицо – как мел, глаза полны слез.
– Я верила тебе, Джинни. – И быстро выскочила на крыльцо.
– Я не обманывала тебя, Эдди!
Она садилась в «Сноу Кэт», когда я выбежала вслед за ней.
– Подожди, Эдди! Выслушай меня!
Она показала мне кукиш, завела мотор и поехала по лугу. Потом сделала огромный круг, не снижая скорости на поворотах, и помчалась к пруду. Айра бежал за ней по глубокому снегу. Я побежала тоже, но подвернула ногу и поковыляла, прихрамывая и утопая по колено в снегу.
Эдди, как камикадзе, стремительно мчалась туда, где гудели грузовики и снегоходы, словно хотела, чтобы было как можно больше свидетелей ее самоубийства.
Она не успела достичь пруда, как «Сноу Кэт» затормозил – и я увидела, как голова Эдди слетела с плеч, подпрыгнула и завертелась на льду, как бешеный баскетбольный мяч. Я не верила своим глазам. «Сноу Кэт» остановился, и тело Эдди упало на лед.
Вопли и крики заглушили рев двигателей. Я спешила на помощь, но, как рыба на льду, билась на одном месте.
– Ложись и катись! – крикнул Айра.
Я послушно легла и покатилась, обхватив руками голову. Надо мной сияла огромная желтая луна. Я не верила в то, что случилось. Это сон. Или я просто катаюсь на льду по залитому лунным светом лугу… Эдди!
Я больно ударилась головой. В нескольких ярдах стояли «Сноу Кэт», поодаль – их водители. Я встала и захромала к ним. Они отшатнулись, будто я была прокаженной. В центре круга я увидела доктора. Он разговаривал с Айрой. А на земле, накрытый одеялом, лежал странный холмик. Из-под одеяла торчала коса. Над «Сноу Кэт» блеснула натянутая между двумя березами стальная проволока.
– Крови нет, – сказала я и удивленно покачала головой.
Подошел Айра.
– Как смешно. Там нет крови, – улыбнулась я.
Он взял меня за руку, повел к чьей-то машине, усадил на заднее сиденье и медленно повез к флигелю.
– Ведь правда? – спросила я дома. – Там нет крови?
– Чем я могу тебе помочь?
– Я никого не хочу видеть. Уйди.
Я проснулась посреди ночи и потянулась к теплому телу Эдди. Она всегда обнимала меня и грела своим телом. Никто не ответил. В постели я была одна.
Я опустила ноги на холодный дощатый пол и все вспомнила. Эдди в морге в Старкс-Боге в полном мире с народом. Я сидела, обхватив колени руками, и стонала.
Боже! Мне так нужна Эдди! Я поеду на лыжах в город, подкрадусь к моргу, найду ее среди трупов… без головы. Разве может тело, дарившее мне столько счастья, стать холодным и мертвым? Разве может не отвечать мне? Тело, которое дрожало и трепетало под моими руками… Ласкай я его хоть вечность, оно не оживет. Эдди… Где ты, Эдди?
Мы не смогли сообщить матери Эдди и похоронили ее сами. Когда привезли из крематория в Монреале пепел, все решили, что я должна сама – совсем одна – похоронить ее. Я взяла урну и вышла в сад. Из снега торчали сорняки и сухие колосья. Я лопатой расчистила место, где была грядка с помидорами. Как лукаво улыбалась Эдди, утверждая, что вредно полоть помидоры! Я рассыпала пепел и засыпала снегом.
Мона, Этель и я пытались жить на ферме Свободы, как, конечно, хотела бы Эдди, – не прекращая работы. Мы собирали сок, ухаживали за лошадьми и телятами, убирали и варили еду. Я старалась работать, но мне было все равно. Я бросала дела и подолгу смотрела вдаль, удивляясь, зачем я здесь и зачем что-то делать. Единственное, что удерживало меня на ферме, – это смутное ощущение, что я отдаю дань памяти Эдди.
Несколько раз в неделю мы дежурили по очереди в сарае, поддерживая огонь под кленовым соком. Я легла на пол, мокрая насквозь от пота, и стала размышлять о гибели Эдди. Случайно ли она налетела на провод? Или нарочно? Другими словами, подтолкнула ли я ее к самоубийству, заставив ревновать? Или она случайно попала в собственный капкан? Я не знала ответа и не узнаю никогда. Я буду нести крест этой вины до самой могилы…
Я что было сил стукнула кулаком в стену и забилась в рыданиях… Успокоившись, я вытерла слезы, высморкалась и услышала какой-то шум. Дверь распахнулась. Вошел Айра.
– Послушай, – сказал он. – Я чувствую себя отвратительно после того, что случилось с твоей подругой. Не могу спать. Я точно не понимаю, что тогда произошло, но чувствую, что виноват. Я могу что-нибудь сделать?
– Ты не виноват. Пожалуйста, уйди. Оставь меня одну.
– Но ты можешь объяснить, в чем дело?
– Нет.
Он виновато посмотрел на меня и вышел.
Следующие несколько дней во флигеле витал неприятный запах.
– Смерть. – Мрачно сказала Мона. – Это ее запах.
Я содрогнулась. Потом принесла сандаловые палочки, мы зажгли их и походили, размахивая, как ладаном.
Однажды утром, когда мы втроем собирали на холме сок, флигель вспыхнул, словно гигантский газовый факел. Он сгорел дотла прежде, чем примчались пожарные в желтых плащах и черных касках. На несколько ярдов вокруг снег мгновенно растаял.
Мы стояли, оцепенело глядя на догоравшие руины.
– Утечка газа, – подошел к ним Айра. – Очень похоже. – Он стал задавать нам вопросы, и когда мы рассказали, что избавлялись с помощью сандаловых палочек от запаха смерти, посмотрел на нас как на аборигенов. – Вы чувствовали запах газа и зажигали спички?
Мона с ненавистью посмотрела на него и отвернулась. Они с Этель отошли к машине, заявив, что отправляются на свою ферму. Я сказала, что приду позже. Я хотела побыть одна.
Пожарные, разочарованные, что не пришлось показать свою ловкость, уехали ни с чем. Осталась только красная машина Айры с горящими на крыше фонарями.
– У меня огромный дом, – мягко сказал Айра. – Много комнат. Если тебе негде жить, поживи у меня.
Я подошла к пожарной машине, села рядом с ним и почувствовала, что моя жизнь все еще впереди.
Глава 10
Пятница, 30 июня.
На третье утро после переливания крови миссис Бэбкок обнаружила в унитазе странный черный сгусток.
– Это мелена, – объяснил доктор Фогель, глядя в сторону. – Результат желудочного кровотечения. Я перевожу вас на щадящую диету. И назначаю другое лекарство. – Он помедлил. – Сегодня днем введем еще две унции здоровой крови. У вас болезнь Верльгофа, миссис Бэбкок. – Он произнес это имя так, будто говорил о каком-то римском божестве.
Миссис Бэбкок серьезно кивнула. Этот белобрысый молодой человек годился ей в сыновья. Довольное выражение лица, когда он произносит медицинские термины, забавляет ее. Как часто она видела в нем своих детей! С таким же важным видом Карл как-то показывал, как научился вязать скаутский узел. Она внимательно смотрела, заставляя себя интересоваться этими колышками и петлями, задавала вопросы и слушала обстоятельные ответы. Он стал демонстрировать свое мастерство, но веревка порвалась и упала. Карл покраснел и смутился. Потом тайком заглянул в записную книжку и сказал, что сделал это специально, чтобы показать, как не надо вязать узел.
Конечно, лучше бы рядом был доктор Тайлер. Они через многое прошли вместе: роды, смерти, менопаузу, ангины, поносы, депрессию. По крайней мере, он был человеком одного с ней уровня. Даже если он не знал, что делать, возраст и опыт позволяли ему найти выход.
– Молодой человек, – спросила она, – и все-таки: насколько опасно я больна?
Он выпрямился и опустил стетоскоп.
– Гм-м-м… Вы достаточно больны, чтобы лежать здесь. Согласны?
– Я могу умереть?
– Я бы не сказал, но… – он откашлялся. – Никто не живет вечно. – И вышел из палаты.
Миссис Бэбкок услышала, как он налетел на кого-то и дал волю своему раздражению.
– Бегают тут всякие… – долетело до нее.
Что с ней происходит? Уэсли умер от сердечного приступа на полу своего кабинета. Через два месяца у нее началось кровотечение из носа, продолжавшееся несколько часов. Доктор Фогель сделал анализ крови и прописал преднизолон. Через неделю она ушла из больницы. Спустя три месяца все повторилось. Три недели назад из носа снова пошла кровь. Лекарство не помогало. Ей сделали переливание крови и новые анализы. Теперь он надеется на новое лекарство. Что же с ней происходит? Почему он обращается с ней как с ребенком?
В палату неуклюже вошла Джинни. В застиранной футболке с надписью «Яблочное вино Бун» и каком-то полукомбинезоне. Где она это откопала? Миссис Бэбкок закрыла глаза и вздохнула.
– Извини, мама, если тебя это раздражает, – мрачно сказала Джинни, – но это единственное, что у меня есть.
– Бедняжка! Я понимаю, трудно сводить концы с концами всего на восемь тысяч долларов в год! – Она снова вздохнула и заставила себя не обращать внимания на наряды Джинни. Ее всегда удивляло, как быстро изменяются дети физически. Будь ее воля, она оставила бы всех в возрасте пяти лет. Она обожала их маленькие тела в этом возрасте. Никогда потом им не требовалось от нее столько помощи, никогда не случалось столько несчастий. Они танцевали под пластинки, и от их трогательного, грациозного вида у нее невольно текли слезы. Они цеплялись за ее колени, требуя успокоить и поцеловать.
К сожалению, дети быстро росли. Пошли в школу и стали отворачиваться от ее объятий; старались все делать сами и не искали спасения у нее на коленях. Голоса мальчиков стали ломаться, они превратились в неуклюжих хвастливых подростков. У Джинни началась менструация, развились бедра и грудь. Они – ее дети – могли точно так же, как родители, испытывать желание и страсть, у них могли появиться собственные дети, на которых они будут смотреть, ожидая, что те станут лучше родителей.
Особенно тяжело переносил Уэсли выходки Джинни, когда она стала бегать на свидания и возвращаться с размазанным макияжем. Он говорил, что она напоминает ему поросенка, которого нежно растили все лето. А когда они увидели Джинни в больничной палате после падения с мотоцикла мальчишки Клойда?! Страшно вспомнить! Ободранную, в кровоподтеках, как недожаренный ростбиф…
Миссис Бэбкок старалась не думать, кто и что делает с оформившимся телом Джинни, телом, которое она одновременно любила и ненавидела. Ради душевного спокойствия Джинни она старалась вести себя с ней величественно-безразлично. В конце концов, это чувство собственности просто смешно. Теперь у Джинни свой ребенок. Интересно, любит ли она свою дочь, как любила ее в детстве мать? Купания, пеленания, кормления, лечение… Разве могла она ожидать, что Джинни вырастет и станет чужой? Не способной думать ни о ком, кроме себя. Иначе она не явилась бы в этом дурацком комбинезончике.
Джинни с удивлением смотрела на эту сварливую, зациклившуюся на ее внешнем виде женщину.
– Ты сегодня плохо выглядишь, – сказала она, не отрывая глаз от огромного синяка. По правде сказать, Джинни было обидно за мать.
– Еще бы! Извини, но я не могу так просто взять и умереть, чтобы избавить тебя от нотаций.
– Мама! Ради Бога!
– Джинни, я попросила бы избавить меня от твоих замечаний. – Миссис Бэбкок сама испугалась своего эгоизма. Когда она была ребенком, считалось само собой разумеющимся, что дети во всем уступают родителям, ждут их, помогают по дому: но когда стала матерью и была вправе рассчитывать, что пришла ее очередь, мода переменилась, и от родителей снова требовалось уступать. Все перепугалось… Но самое интересное: с тех пор, как приехала Джинни и миссис Бэбкок смогла дать выход своему раздражению, исчезла ее депрессия. Раньше, если дети огорчали ее, она обвиняла себя: не сумела их воспитать. Она все глубже погружалась в черную мглу самобичевания, пила таблетки доктора Тайлера и валялась дома, остро чувствуя свою никчемность. А теперь, когда повод действительно появился, депрессия исчезла.
– Расскажи о себе, дорогая, – стараясь быть вежливой, сказала она. – Что ты делала этот год?
Джинни скривилась.
– Я видела Клема Клойда.
– Пожалуйста, не говори мне о нем. Этот тип чуть не убил тебя.
– Он изменился.
– Волчонок всегда останется волчонком, даже если живет среди людей.
– Он правда изменился, мама. Он теперь семейный человек. У него жена, трое детей.
– Ну и что? У Аттилы тоже были дети.
– Клем стал очень ответственным, мама. Ему больше не нужны смертельные трюки. Папа говорил, что он – отличный фермер.
– Да, говорил.
– Ты знаешь, что он проповедует?
– Мы говорим об одном и том же Клеме Клойде?
– Я сказала, он очень изменился.
– Поверю, когда сама увижу. Чего никогда не будет.
– Ладно. Он много расспрашивал о тебе. Очень беспокоится.
– Что слышно от Айры?
– Немного. Он очень занят в это время года – продает велосипеды. (Неужели невозможно признаться собственной матери, что Айра выгнал ее и что она совсем ничего не знает ни о нем, ни о Венди? Она позвонила им вечером, но никто не ответил. Ей очень хотелось спросить у матери, что делать. В конце концов, зачем человеку мать? Но она заранее слышит ее ответы: «Секс вне брака – вульгарен», «Детям нужна мать», «Ты должна исполнять свой долг». Но скорей всего, мать оборвет ее исповедь на первой же минуте.)
Они сидели молча. Джинни пыталась решить, стоит ли говорить о кровоизлиянии в мозг? Предупредить ли мать об опасности мгновенной смерти? Готова ли она? Если нет, как подготовить? Нет, это ужасно – знать, что в любую минуту твой мозг затопят гейзеры крови.
Две женщины обменивались натянутыми улыбками. Молчание затянулось, но разве они не молчали и раньше годами?
– По-моему, нужно позвонить Карлу и Джиму, – как бы невзначай сказала Джинни.
– Зачем?
– Пусть знают, что ты в больнице.
– Не вижу необходимости. Я ведь не умираю. По-моему, я и тебе раньше не сообщала.
– Да, не сообщала. Но я предпочла бы знать. Почему ты должна всегда страдать в одиночестве?
– А какой смысл в том, чтобы кого-то расстраивать? Ты бы только испугала меня, Вирджиния Бэбкок Блисс. Так что, пожалуйста, не звони им. Я сама напишу в следующем письме.
– Обещаешь?
– Да. Но, честно говоря, я не понимаю, почему это тебя так волнует.
– Только потому, что ты всегда слишком скрытна.
– Я? Мата Хари называет меня скрытной?
– Ладно, будь по-твоему. Но ведь мы – семья и должны быть во всем заодно. Согласна?
Слово «заодно» насторожило миссис Бэбкок. Этот штамп сплошь и рядом звучал в телевизионных ток-шоу.
– Действительно, мы не «заодно», – ответила она. – Но согласись: это одна из немногих оставшихся мне радостей.
Джинни фыркнула: мать бывает забавной.
– Ну, ну, продолжай, мама. Обрати все в шутку.
– Согласись, дорогая, – снисходительно кивнула миссис Бэбкок, – что заодно нужно быть в особо сложных обстоятельствах. И хватит об этом.
– Ну что ж, – вздохнула Джинни. Кровоизлияние в мозг, ее разбитая семейная жизнь… Наверно, это не настолько сложные обстоятельства.
– Пойду поищу Фогеля, – встала она. – Хочу спросить о сегодняшнем переливании.
На самом деле ей нужно расспросить его о желудочном кровотечении матери. Она вошла в лифт, чтобы спуститься в лабораторию, и увидела в углу маленькую лужицу запекшейся крови. Лифт остановился, но Джинни не тронулась с места. Ее мутило, но вид крови словно пригвоздил к себе. Чья это кровь? Здоровая или больная? Какое у нее время свертывания? Сколько тромбоцитов? Какая группа? Под пристальным взглядом лужица, казалось, ожила и запульсировала. Такая же кровь, как у всех, выполняющая те же функции, – и все же другая. Нет одинаковых снежинок или отпечатков пальцев, и кровь у каждого – своя, особенная.
