Текст книги "Апостолы Феникса"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

МЕРТВАЯ ТИШИНА

2012, Мехико

Сенека заморгала и раскрыла глаза. Сколько она здесь лежит? Она решила, что лишь несколько секунд, раз помощь еще не подоспела, а небо черно от дыма. Каждая мышца, каждый сустав, каждая косточка горели от боли. Кашляя от дыма, она попыталась сесть. Кровь текла ей прямо в глаз, и она вытерла кровь. Ощупала голову, чтобы найти, откуда она течет. Рана оказалась под волосами, мокрая и липкая. Все болело. Ее трясло, было трудно дышать, бедро, которым она ударилась о землю, жгло, глаза закрывались, а в ушах стоял пронзительный звон, отзываясь на вой сирен и крики о помощи.

– Даниель! – хотела закричать она, но из горла вырвался только слабый вой.

Первая попытка встать на ноги не удалась, она рухнула обратно на землю.

– Помогите, кто-нибудь, пожалуйста! Даниель, где ты?

С громкими стонами она привела себя в вертикальное положение и, шатаясь, побрела туда, где был тент.

Обгорелый мусор закручивался в крохотных смерчах и оседал на каменную мостовую. Расстояние, которое она силилась преодолеть, казалось, растянусь на целые мили. Клочки бумаги сыпались с грязного неба, как черное конфетти.

– Даниель! – на этот раз ей удалось крикнуть громче. Ей казалось, что время исчезло, утонуло в вязком тягучем ритме шага, и все вокруг расплывается. В этом своем замедленном времени она бесконечно искала Даниеля, но, кажется, безо всякого успеха. Воздух наполняла отчетливая вонь горелой плоти и волос, перебивавшая даже запах дыма.

– Даниель! – дрожащим голосом звала она.

Землю устилали крупные и мелкие обломки металла, картона, дерева, камня и чего-то неопределимого. Справа от себя она увидела нечто, напоминающее человеческую фигуру. Спотыкаясь, она подошла ближе. От человека осталось лишь туловище, облепленное лохмотьями. Желудок отреагировал немедленным позывом к рвоте. От обгорелой кожи и ткани поднимался дымок.

Потом она заметила еще одну жертву, прямо перед собой, и опустилась на колени рядом с изуродованным телом.

– Даниель.

Она положила его голову себе на колени, из его горла вырвался едва слышный посвист, и каждый его неглубокий вздох сопровождался влажным хлюпаньем.

– Держись. Помощь идет. – Ее слова прерывались рыданиями. – Оставайся со мной, родной. Держись.

«О, господи, у него вся рубашка пропитана кровью».

Она рванула застежку и увидела на груди зияющую рану, в которой со свистом и хлюпаньем пузырилась пена. Вдыхая медный запах его крови, она попыталась зажать рану ладонью, но кровь струилась между пальцами и багровыми ручьями стекала на землю.

Слишком много крови…

Под ладонью у нее слабо, почти неощутимо билось его сердце, быстро, но не сильнее, чем трепет крылышек колибри.

– Сен? – его голос звучал глухо, кровь мешала говорить.

– Шшш, не разговаривай. – Она услышала вой сирен. «Почему же так долго?»

Она наклонилась ближе к Даниелю, чувствуя его дрожь и проклиная свою неспособность согреть его.

Неподалеку с визгом затормозила полицейская машина.

– Сюда! – замахала рукой Сенека. – Сюда! На помощь! Пожалуйста, помогите!

И вдруг заметила, что наступила тишина. Мертвая тишина. Ужасные звуки, издаваемые телом Даниеля, смолкли. Крылышки колибри замерли. Осталось странно потяжелевшее тело.

– Нет, нет, нет! Пожалуйста, Даниель. Пожалуйста, не оставляй меня!

Подъехали машины скорой помощи.

Но было поздно.

Сенека запрокинула голову и уставилась в небо.

– За что? За что!

Потом опустила глаза на человека, которого любила, нежно погладила по лицу, прижалась губами к его лбу. Ее слезы смешались с его кровью, и она снова посмотрела в затянутое дымом небо.

– За что?

КРОВАВАЯ МЭРИ

2012, Лондон

– Это место меня в дрожь вгоняет, – шепнул первый адепт в крошечный микрофон, закрепленный на наушниках. Сквозь очки ночного видения узкий проход тремя уровнями ниже главного нефа Вестминстерского аббатства зловеще мерцал зеленоватым светом. Под этим древним архитектурным памятником Лондона покоится прах более трех тысяч человек, и он осторожно продвигался вдоль череды склепов.

Он и его напарник были в черном камуфляже. Первый держал туннель на прицеле пистолета, второй в одной руке нес спортивную сумку, а в другой – сверхчувствительный подземный навигатор, ловивший сигналы направленных антенн, заранее тайно установленных вокруг собора. Двигаясь по беспросветно темному подземному лабиринту, второй каждые полминуты шептал в микрофон их координаты.

– Почти у цели. Церковь Святого Петра прямо над нами. Генрихова часовня впереди, чуть справа.

Первый отмерил определенное количество шагов и остановился.

– Здесь?

Второй взглянул на дисплей навигатора.

– Здесь. Поднимайся по ступеням.

Первый оглянулся и пошел. Напарник выжидал, пока он не поднимется ступеней на десять, чтобы последовать за ним.

Скоро они стояли строго под часовней Генриха VII на уровень ниже. Второй опять сверился с навигатором.

– Теперь по этому проходу на запад, пока не упремся в стену.

Они шли по туннелю, и первый читал имена, высеченные на мраморе, справа по ходу. Вот и последняя надпись.

– Это копия надписи на главной гробнице вверху. – И он вслух прочел по-латыни: – Regno consortes et urna hic obdormimus Elizabetha et Maria sorores in spe resurrectionis.

Второй перевел:

– Вместе на троне и в могиле, здесь покоимся мы, две сестры, Елизавета и Мария, в надежде на воскрешение.

– Если учесть, что Мария отправила триста человек на костер, ее надежда весьма оптимистична.

– Наверняка она не думала, что это произойдет так скоро.

Хавьер Скэрроу стоял в гостиной роскошного номера «Арлекин-сьют», расположенного на уровне крыши отеля «Дорчестер» и выходящего окнами на Гайд-парк. На Лондон спустилась тьма. Это был последний день миссии «Феникса» в Великобритании, и хотя служба кончилась уже несколько часов назад, через парк все еще шли его приверженцы. Скэрроу была видна верхушка высокой пирамидальной конструкции из стекла и металла, которая занимала почти весь северо-восточный угол парка, выходящий к Мраморной арке. Завтра утром к этому павильону «Феникса» придут сотни рабочих, демонтируют его и подготовят к отправке в следующий пункт турне.

Скэрроу снял сложное красно-черное церемониальное одеяние и остался в простой рубашке белого льна, доходящей до пола. Прихлебывая шампанское «Родерер-Кристалл», он рассматривал отраженных в оконном стекле сановников и важных персон, толпящихся у него за спиной. Он узнал нескольких членов парламента и Государственной трастовой компании, представителей городских властей Лондона, богачей и даже некоторых религиозных лидеров. Все они пришли выразить поддержку его триумфально идущей по миру Миссии.

Он отвернулся от окна навстречу молодому человеку, на табличке с именем которого значилось, что он директор по связям с общественностью Британского музея.

– Итак, ваша следующая остановка? – спросил молодой человек.

– Сан-Пауло, – улыбнулся Скэрроу. Он видел, что, как и у других, привлеченных его проповедью, глаза у молодого человека горят изумлением и восхищением – ведь ему посчастливилось познакомиться с тем, кого называют пророком нового времени, мессией двадцать первого века. Он положил руку юноше на плечо. – Спасибо, что пришли.

– Это большая честь для меня. – Директор поднял свой бокал и отпил глоток шампанского. – А после Сан-Пауло?

– Потом – Москва, Париж и, наконец, Мехико-сити.

– Где вы докажете, что в вашей проповеди – единственная надежда на спасение человечества?

– Именно так, – кивнул Скэрроу.

– Я слышал о ваших удивительных крестовых походах в Германию, Китай, Саудовскую Аравию, Узбекистан.

– Мы не считаем визит в Саудовскую Аравию крестовым походом. Мы рассматриваем его просто как дружеский визит к монарху этого государства во имя сохранения Земли для будущих поколений. И даже там признали, что миллионам душ в каждом уголке земли необходимо руководство. Все мы члены одной большой всемирной семьи – и это превыше барьеров религиозных и политических.

– Как это верно! Услышав вашу проповедь надежды, я понимаю, почему столь многие ищут вашего руководства.

Скэрроу заметил, что к ним приближается мужчина в смокинге – он с нетерпением ждал этого мужчину.

– Добрый вечер. – Первый адепт, вынырнув из толпы, подошел к Скэрроу и молодому человеку. – Простите, что я так поздно.

– Надеюсь, вы принесли добрые вести?

– Да, добрые. Но сначала, джентльмены, я предлагаю вновь наполнить бокалы. – Он помахал официанту, кивнув на пустой бокал Скэрроу.

– Чего вам налить? – обратился Скэрроу к работнику Британского музея.

– Того же, с вашего позволения. – Он поднял узкий хрустальный бокал.

– А вам, сэр? – спросил адепт Скэрроу. – То же самое?

– Нет, я хочу попробовать нечто другое. Как вы думаете, можно мне попросить «Кровавую Мэри»?

Ученик улыбнулся.

– Считайте, что вы ее уже получили.

Смотритель в молчании делал утренний обход подземелий Вестминстерского аббатства. Ему доложили, что кое-где появились грызуны, и лучом своего фонаря он тщательно обшаривал каждый угол, каждую трещину. Он начал с самого нижнего уровня и уже дошел до подвальных усыпальниц строго под часовней Генриха VII. Двигаясь вдоль рядов захоронений, он вдруг заметил под ногами какие-то осколки – свет фонаря вдруг вспыхнул, отражаясь в частичках мусора. Он пошел медленнее, поводя фонарем, как слепой своей тросточкой, и в ноздри ему хлынул тяжелый запах земли и камня. С каждым шагом его озабоченность росла. Неужели произошла подвижка фундамента древнего собора и часть потолка обрушилась? Или стены поразил грибок? Он недавно читал, как такое случилось в Римских катакомбах. Если стены крошатся по этой причине, то хорошо, что он обратил внимание на проблему в самом начале; он не позволит грибку распространиться.

Низко опустив голову и внимательно разглядывая пол, он дошел до конца прохода. Здесь пол почему-то оказался очень пыльным, причем в пыли виднелись маленькие кусочки мрамора. Он остановился и поднял глаза от пола.

– Господи Иисусе, пресвятая дева Мария!

Перед ним зияла дыра – в стене усыпальницы королевы Елизаветы и ее сестры, королевы Марии. Направив во тьму луч фонаря, он увидел останки Елизаветы. А Кровавая Мэри исчезла.

ПРОТИВОТУМАННЫЕ ФАРЫ

2012, Майами

Пройдя таможню, Сенека тупо смотрела на ленту транспортера в зоне прилета терминала «Е». Она была измотана до последней степени – и эмоционально, и физически.

Два дня после взрыва она пролежала в больнице, отходя от сотрясения мозга, множественных порезов головы и рук, а также ушибов – ее бедра и ноги были сплошь покрыты синяками и ссадинами. Еще несколько дней она провела с родными Даниеля, которые прилетели из Гвадалахары. Даниель много раз говорил ей, что если с ним что-то случится, то похорон не нужно. Он считал, что похороны стоят слишком дорого, что их устроители наживаются на горе родных и близких. Он хотел, чтобы его кремировали, а прах развеяли над родной Мексикой.

Она не перестала спрашивать Бога, как он допустил такое. И зачем ее пожалел, а Даниеля забрал, вместе со всеми остальными, кто был на раскопках. Но сколько бы ни повторяла она эти вопросы, ответа не было. Боль от потери Даниеля была невыносимой – порой ей казалось, что она вообще разучилась что-либо чувствовать. «Защитная реакция мозга», – думала Сенека. Она и мать Даниеля, прильнув друг к другу и всхлипывая, смотрели, как его отец предает мексиканскому ветру пепел Даниеля. Даниель стал ее жизнью – умный, добрый мужчина, он так глубоко понимал людей, и людей прошлого, и людей нынешних. Он не заслужил такой смерти – никто такой смерти не заслуживает. Он всего лишь занимался делом, которое любил. Это нечестно. Страшная штука – это чувство вины оставшихся в живых, особенно если невозможно восстановить справедливость.

После отъезда родителей Даниеля она осталась горевать одна. А оставаться наедине со своим горем нельзя никому. Ах, как ей хотелось бы позвонить маме, чтобы мама ее утешила, как в детстве… Но мама ничего не поймет. Уже не поймет.

Когда Сенека лежала в больнице, ее допрашивала мексиканская полиция. Но она не смогла рассказать ничего полезного.

Этот эпизод несколько дней не сходил с первых полос газет Мехико, был новостью номер один всех телеканалов. Никто так и не взял на себя ответственность за этот взрыв, но власти считали, что это или одна из радикальных политических группировок, желающих привлечь внимание средств массовой информации, или же разборка между наркоторговцами. Наркотические войны ширятся с каждым днем, и уже не в первый раз происходят такие вещи, сказали ей полицейские.

Ей хотелось проснуться, и чтобы все это оказалось просто страшным сном. Но ужас в том, что когда она действительно засыпала, ей снился взрыв и Даниель, содрогающийся в ее объятиях, и как жизнь по каплям уходит из него. Раньше она не думала о смерти. Теперь же она вблизи увидела, что это такое, и страшные картины являлись ей постоянно, с живыми подробностями – истекающее кровью туловище со следами сгоревшей одежды, вонь горелого мяса и волос, металлический запах крови… Этот запах стоял у нее в носу, отчетливый и реальный, а в ушах – тяжелое дыхание Даниеля, когда его тело отчаянно боролось за жизнь. Весь процесс умирания, пугающий и ужасный.

На ленте стали появляться чемоданы. Сенека достала из сумочки пластиковый пакет с лекарствами, которые прописали ей мексиканские врачи. Открыла желтый пластмассовый пузырек, вытряхнула на ладонь пятигранную пилюлю, бросила в рот и проглотила. Глотать пересохшим ртом, без воды, было трудно. Но пилюля должна помочь продержаться. «Как только доберусь до дома, приму снотворное, – думала она. – Это позволит забыться хоть на одну ночь… или хоть на сколько-то, пока не проснусь в холодном поту, или в слезах, или от собственного крика, или от всего вместе».

Как жить без него? Она уже не помнила, как жила до Даниеля. Он стал ее первой настоящей любовью – все, что было до него, было несерьезно. Когда она изучала журналистику в университете Южной Флориды в Санкт-Петербурге, у нее были отношения с одним парнем. Он был выпускником, она – на первом курсе. Закончив университет, он переехал в Вашингтон, чтобы получить степень магистра, и роман их скоро кончился, не выдержав испытания расстоянием и его измены со студенткой-китаянкой. С Даниелем все было совсем по-другому.

Сенека влюбилась в Дэна с первого взгляда. Она подрабатывала на раскопках в Литтл-Солт-Спринг, на западном берегу Флориды, где была карстовая воронка с останками животных и людей, обитавших здесь более десяти тысяч лет назад. Поскольку эта воронка была похожа на подземные озера в карстовых озерах Юкатана, Даниель решил посетить это место, как раз тогда, когда там была и Сенека. К обоюдной радости оказалось, что в Майами они практически соседи. Она была уроженкой Флориды, он жил здесь уже девять лет, преподавал в университете Майами, получив в Мехико степень доктора археологии. Когда они вернулись из Литтл-Солт-Спринг, Даниель пригласил ее на ланч, и она охотно приняла приглашение. И это стало началом чуда.

«Мы предназначены друг для друга», – часто повторяли они. Тогда, когда они вернулись домой и у них было все впереди. А сейчас…

Сенека смотрела, как змеится лента с чемоданами – гул голосов прилетевших с ней пассажиров и скрип транспортера словно бы гипнотизировали ее, на нее навалилась усталость. Она старалась сфокусировать взгляд на ленте, которая не давалась, качалась, как серебристый маятник под рукой невидимого мага.

Багажа становилось все меньше – пассажиры разбирали свои чемоданы и уходили. На ленте остались только один невостребованный чемодан и изодранный рюкзак. Она утомленно смотрела на них, и они то пропадали, то появлялись вновь у нее перед глазами – словно изображение на экране радара.

А где же ее сумки? Успокоительное лекарство не успело подействовать, и напряжение внутри нее все росло. Она несколько раз прошлась вдоль ленты, подошла к окошку, откуда выезжают чемоданы. Лента в конце концов остановилась. Она наклонилась и посмотрела в окошко, за резиновую бахрому, не завалились ли ее сумки куда-то туда.

Взрывом уничтожило ее фотокамеру со всем, что в ней было, диски с фотографиями и аудиозаписями, ноутбук, запись второго дня интервью. Лишиться всего этого и потом еще того немногого, что осталось, личных вещей и одежды – это ее добило. Чего еще может она лишиться, что еще можно у нее отнять?

Голова болела, и она подумывала, не принять ли болеутоляющее. Но решила, что это было бы неразумно, и попробовала просто подышать – медленно, глубоко.

Последний пассажир растворился во влажной ночи Южной Флориды, и Сенека осталась одна. Скоро подошел служащий багажного отделения – забрать невостребованный багаж.

– Здравствуйте, – обратилась к нему Сенека. – А еще что-нибудь есть? Мои сумки так и не появились.

– Больше ничего нет, дамочка. – Он подхватил сиротливо стоявшие на ленте чемодан и рюкзак. – Идите за мной в багажный отдел, напишете заявление.

Сенека посмотрела на часы. Почти час ночи; она едва держалась на ногах. «Устала смертельно», – подумала она, и от слова «смертельно» на нее вдруг нахлынула дурнота.

– Дамочка, вы в порядке?

– Просто устала от полета. – И она пошла в багажный отдел.

Выехав с долгосрочной парковки аэропорта на своей белоснежной «вольво», Сенека помчалась по скоростному шоссе «Дельфин» на юг и оказалась на Двадцать седьмой авеню. Благодарение богу, среди ночи машин почти не было. Она подумала, не поднять ли верх, но потом решила, что не стоит. Она любила ездить с поднятым верхом, чтобы ветер свистел в ушах, и Даниель тоже. Но сейчас ей хотелось тишины.

В мыслях у нее был один лишь Даниель – его заразительная улыбка, его мальчишеский смех, их планы на будущее. После свадьбы они собирались переехать в новую просторную квартиру с окнами, выходящими на залив Бискейн. Дэн продолжал бы преподавать в университете Майами, она бы строила журналистскую карьеру. Получив благодаря Даниелю эксклюзив на материал о гробнице Монтесумы, она сочла это еще одним добрым предзнаменованием, лишним подтверждением того, насколько они подходят друг другу. Но вот чем все кончилось – опустошительной катастрофой. Даниель погиб. Мексиканское правительство объявило, что раскопки закрываются, и приказало запечатать то небольшое отверстие, в которое опускали камеру. А если гробница Монтесумы так и останется нетронутой под булыжником площади Сокало, то загадка исчезновения праха императора так и останется загадкой. Попытка докопаться до разгадки привела к мгновенной вспышке смерти на этом месте, где в прошлом было так много смертей, вечное напоминание о которых – Стена Черепов.

Сердце защемило при мысли о том, что ее багаж так и не найдется. Речь не о тряпках, но безумно жаль дисков с последними фотографиями Дэна. И заметок для интервью, и записей с его голосом – все это лежало в ее сумках. Она лишится не просто изображений его улыбающегося лица и звуков любимого голоса, но и того, что нужно для написания статьи.

Мексиканская полиция считала, что этим взрывом хотели достигнуть негативной известности – внушить страх, дестабилизировать туризм, нанести ущерб экономике. Приводили десятки доводов. И вполне убедили ее. Но ведь пострадали невинные люди. У этих террористов нет души, и совести у них тоже нет. Ублюдки, они зациклены только на самих себе. Не хватило духу даже сознаться в содеянном. Она поймала себя на том, что руки вцепились в руль, зубы скрежетнули, а брови так тесно сдвинулись, что глаза закосили. «Прекрати! Так ты с ума сойдешь. Успокойся, ради бога».

Вдруг что-то привлекло ее внимание в зеркале заднего вида. Двойные фары – собственно фары, а под ними еще одни, оранжевые, противотуманные. Эти фары все время маячили за ней, с той минуты, как она выехала из международного аэропорта Майами. Другие машины обгоняли ее или сворачивали, а эти оранжевые стабильно держались примерно на полквартала позади. Даже в редком потоке транспорта редко бывает, что одна машина столько миль держится на одном и том же расстоянии от другой, – если это не специально.

Она перестроилась в другой ряд – «хвост» повторил ее маневр. Вдруг перестав нервничать, Сенека выключила радио – чтобы не отвлекаться. Музыку сменил шелест шин, бегущих по асфальту, и стук мотора. Она повернула на юг, на шоссе С-70, не отводя глаз от зеркала заднего вида с отражением двойных фар. До ее квартиры на Коконат-гроув оставалось всего минут десять. Двойные фары повернули за ней. Ей пришла в голову забавная мысль.

– А ну-ка, проверим, – сказала она отражению фар.

Доехав до пересечения с шоссе Саут-Дикси, она, вместо того чтобы ехать прямо, на Коконат-гроув, свернет на север. Если машина у нее в зеркале поедет прямо, значит, можно будет считать это просто игрой усталого воображения.

И, не включая поворота, она повернула на север, на Дикси.