Текст книги "Страстные сказки средневековья Книга 1. (СИ)"
Автор книги: Лилия Гаан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Несколько опешившее от всей этой суеты близкое окружение девушки оказалось оттесненным на задний план, но зато когда больше похожая на сверкающего золотом идола, чем на счастливую невесту, Стефка была, наконец, обряжена, и посторонние удались, у них появилось время задать мучившие их вопросы.
– Ох, ваша светлость, – раньше всех высказалась недалекая Хельга,– это что же получается, что вы почти полгода были замужем и так и не стали женщиной?
Графиня попыталась грозно глянуть на служанку, но очевидно, это у неё получилось плохо, потому что та упрямо продолжала высказывать свое недоумение.
– А зачем же вы тогда с ним постоянно шлялись по лесам во время стоянок? Я думала, графа заводит, когда ему комары жалят задницу!
Стефка побагровела, но прежде чем она открыла рот, чтобы поставить зарвавшуюся немку на место, в разговор вступил строивший смешные рожи Тибо.
– Может, графу любовный инструмент заменяет длинный нос, – несколько раз подпрыгнул он,– а пестик просто не дорос!
Теперь графиня понимала, почему того чуть не убили приближенные Фридриха, она и сама бы сейчас придушила язвительного уродца. Да что там говорить, когда даже умница Гачек и тот не отказал себе в наслаждении уязвить ненавистного графа.
– Видимо, весь любовный раж его светлость тратил на преследование ведьм! Но теперь, донна, пришла и ваша очередь!
– Замолчите вы все,– в ярости закричала она,– вы ничего не понимаете!
Вагант дурашливо улыбнулся.
– Уверен, что и вы, графиня, то же!
– Наш испанец так за дьяволом скакал, что чуть в рогоносцы не попал! – радостно подхватил Тибо,– подождал б ещё денек, дождался бы ублюдка, куманек!
Тяжелая парча топорщилась коробом, но все равно разозлившаяся Стефка исхитрилась изогнуться и, сняв туфлю с ноги, от души запустила в насмешника.
– Ой-ой, – притворно взвыл тот, потешно размазывая по щекам несуществующие слезы,– донна вся во власти гнева, словно яблок не отведавшая Ева!
Он так забавно и жалобно морщил нос и со скорбной миной держался за горб, что графиня не выдержала и рассмеялась. Правда, не очень весело.
– Не сердитесь на нас, донна,– тот час извинился Гачек, – мы все вас любим! И хотим, чтобы вы были счастливы.
– Благодарю вас, друзья мои!
Как же сильно отличался второй брачный обряд от первого!
Вошедшая в сопровождении свиты в замковую часовню Стефания направилась к ждущему у алтаря супругу. Она впервые увидела графа настолько роскошно и ярко одетым, обычно он предпочитал глухие, не бросающиеся в глаза тона, особо выделяя черный цвет. Сейчас же де Сааверда был наряжен в красный бархатный упленд, украшенный золотой цепью. На его кудрях ловко сидела небольшая красная шапочка с алмазным аграфом и шелк белоснежной рубашки выглядывающий из разреза рукавов сюркота только оттенял яркое сочетание черного с красным. Дон Мигель показался своей юной супруге ошеломляюще красивым.
Брачующиеся стояли напротив аналоя, и счастливой Стефке казалось, что они плывут куда-то вдаль на корабле замковой часовни, повторяя за епископом слова священного обета. Плывут в радость, долгую и счастливую семейную жизнь, наполненную любовью и пониманием.
А потом был свадебный пир, с заздравными тостами, смехом, веселыми, подчас непристойными шутками, с музыкой и танцами. Новобрачные сидели рядом и терпеливо принимали поздравления гостей. Надо сказать, что те иногда имели далеко не невинный характер. Особенно изощрялся, вгоняя графиню в нервную краску один из баронов, пожилой мужчина лет пятидесяти с рыжей неопрятной бородой.
– Желаю вам, граф, так объездить в эту ночь новобрачную, чтобы она, как кобылка вечно несла на себе седока!
– Пусть ваш меч легко войдет этой ночью в девственные ножны...
И так далее, и тому подобное.
– Кто о страсти много говорит, у того пестик очень редко стоит!
Вылез откуда-то из-под юбок госпожи вездесущий шут.
Можно только представить, что тут началось. Оскорбленный гость взревел и схватился за нож, все остальные гости согнулись от смеха (кстати, громче всех смеялся епископ!). Стефка испуганно закрыла своего карлика юбками, испугавшись, что рыжебородый убьет глупыша прямо на глазах у присутствующих.
Дон Мигель, так же отсмеявшись, громко обратился к жене.
– Час поздний, сердце моё! Не пора ли нам удалиться в часовню?
Стефка вопросительно глянула на супруга, решив, что она ослышалась или чего-то не поняла, но судя по тому как стихал смех в огромном зале, гости были в таком же недоумении, изумленно уставившись на новобрачного.
– В часовню? – внезапно раздался чей-то подвыпивший озадаченный голос,– а зачем ему в часовню? Она же уже его жена!
Граф холодно улыбнулся, надменно глянув на собрание.
– В нашей семье,– сухо пояснил он,– веками придерживаются традиции проводить первые три ночи после свадьбы в молитвах к Богу о ниспослании крепкого и здорового потомства! Это называется ночами Тобиаса.
Опешившая от перспективы заменить долгожданные ласки и поцелуи ночным стоянием на коленях, новобрачная оцепенела. И моментально услышала странное хрюканье возле своих юбок, сразу же догадавшись, что оно означает. Стефка бросила всполошенный взгляд на Гачека, тот быстро опустил глаза, но все равно не смог скрыть их веселого блеска.
Да что там друзья! Подвыпившие гости за малым исключением смотрели на графа, как на опасного больного. Такая красавица жена и вдруг...
– Для графа лучше молиться, чем на жену взгромоздиться!
И без того выведенная из себя графиня моментально нашла ухо насмешника и больно вцепилась в него пальцами.
Но дон Мигель тоже понимал, что сказал лишнее, и то что нормально для аскетической Испании, неприемлемо для веселой и откровенной Германии. А уж вытянувшееся лицо явно разочарованной супруги вызвало у него снисходительную улыбку.
– Но так как я уже пять месяцев неустанно молюсь об этом каждую ночь,– добавил он, – то, думаю, можно сократить время Тобиаса до нескольких часов. Я мечтал, что вы преклоните колена рядом со мной, дорогая, но раз вам нездоровится, то сделаю это один, а вы пока отдохнете и приготовитесь к вашей первой ночи в объятиях супруга!
Минутное замешательство после этих слов, было вызвано тем, что гости каждый по-своему переварили услышанное, и только осознав, что испанец просто блажит, а не отказывается от первой брачной ночи, с легким сердцем вернулись к еде и питью, все-таки немного про себя пожалев юную графиню.
В спальне хозяйку ждала только Хельга. Она помогла ей снять тяжелый свадебный наряд, помыться, расчесала волосы и, раздев до нага, уложила в просторную кровать. Она собиралась уже задернуть полог, когда взволнованная до нервного озноба Стефка её задержала:
– Побудь со мной, Хельга! Мессир не скоро придет, он будет несколько часов молиться, а мне не по себе!
Служанка с доброй улыбкой встала на коленях у края кровати, с жалостью оглядев, натянувшую до самого носа простынь перепуганную госпожу.
– Да чего вам бояться,– небрежно взмахнула она рукой,– это всё ерунда, так..., словно комарик укусит. Ахните, и вот уже все останется позади! И хорошее, и плохое! А я все время буду рядом и помогу вам смыть кровь!
Стефке стало совсем дурно.
– Быстрее бы уж! – тоскливо простонала она.
Хельга игриво хихикнула.
– Как бы ни был набожен ваш супруг, – со знанием дела заверила она юную графиню,– в эту ночь он не задержится! Мессир сам сейчас сгорает от нетерпения. Это подумать только, сколько времени он выдержал!
– Хельга,– графиня нервно схватила её за руку,– а это очень больно?
Немка только дернула плечами.
– По-разному бывает...
– Расскажи, а как было у тебя?
Хельга поудобнее уселась на ступеньке подножья кровати, положив подбородок на скрещенные руки, и лицо её осветилось улыбкой.
– Курт с малолетства был подмастерьем моего отца. Я была уверена, что он заменит его в лавке, когда тот состарится, так как сыновей у моих родителей не было,– неторопливо заговорила она,– Курт был такой симпатичный и веселый парень! Он все время задевал меня шутками, и часто улыбался при встрече, говоря всякие приятные вещи, а однажды отец прислал его домой за инструментом, когда кроме меня никого там не было. Мы так целовались, что у меня перехватило дыхание, и я даже не поняла, почему мне вдруг стало больно, так незаметно он пробрался ко мне под юбку!
Хельга прерывисто перевела дыхание.
– Я сразу полюбила любовь, и после этого мы с ним пристраивались, где только можно, но я знала, как только я забеременею, Курт пойдет к отцу и тому не останется другого выхода, как нас поженить. Ребенка все не было, да нам и без этого было хорошо! Но тут отец простудился, и, проболев всего неделю, умер. Лавка перешла к моей матери, и однажды я застала Курта с ней в постели. Я потом плакала, кричала, но он и слушать меня не пожелал, женившись на ней. Было так горько, когда я видела, как каждую ночь за ними закрывается дверь их супружеской спальни. Мать быстро забеременела, и однажды ночью Курт пришел ко мне, и я все ему простила, за первой ночью последовала вторая, а потом мать нас застала, и был позор, и кнут палача и вы, моя госпожа!
– А Гачек? Ты его любишь?
– Кто он, а кто я,– тяжело вздохнула немка,– да и сохнет вагант по вас!
– По мне?– радостно оживилась Стефка,– с чего ты это взяла?
Но Хельга не стала отвечать на вопрос, она насторожилась, а потом, подобрав юбку, быстро исчезла.
Стефка сразу поняла, что это значит, и, затаив дыхание от страха, вжалась в свою половину постели.
Полог шелохнулся, резко отодвинутый властной мужской рукой, и в проеме показался супруг. Едва завидев его обнаженное тело, девушка сразу же крепко зажмурила глаза. Дон Мигель негромко рассмеялся, и она почувствовала, как он вытягивается рядом, сразу же крепко прижав жену к себе и захватывая жадными губами её дрожащие от волнения губы. Все было совсем не так, как на их свиданиях в лесу, даже поцелуи были другими – более настойчивыми и даже болезненными...
Задыхающаяся от нехватки воздуха и возбуждения Стефка почувствовала, как его тяжелое горячее тело упорно вдавливает её простыни постели и растерялась. Она ждала нежности, тех самых пьянящих ласк, которыми он прежде доводил её до истомы, наслаждения, увы! Супруг был настолько целеустремленно настойчив в и нетерпелив, что напугал свою юную жену и странным пряным запахом обнаженного тела, и скупыми, даже грубоватыми движениями. Потревоженный распухший рот полыхал огнем под его алчными губами, руки не ласкали, а крепко сжимали груди, но, тем не менее, до её слуха донеслись какие-то испанские страстные слова, смысл которых Стефании был неясен, но они зажигали в ней, что-то неведомое, заставляя бурлить в жилах кровь и учащая и без того неровное дыхание.
Всё получилось так быстро, так странно, что она даже опомниться не успела, как все закончилось.
– Спасибо, любимая,– прошептал ей на ухо супруг,– за этот подарок. Мне никогда еще ни с одной женщиной не было так хорошо!
Дон Мигель не торопился отпускать жену, медленно и нежно целуя лицо, шею, грудь, а Стефка чувствовала себя настолько странно, что едва сдерживала слезы разочарования. Это было совсем не то, о чем она мечтала и чего так долго ждала! Болели губы, ныла грудь, а главное, страшным болезненным огнем горело все там, внутри. Это и есть любовь? Но почему тогда о ней так много разговаривают, как о самом главном счастье на земле?
Служанка неожиданно появилась рядом, и настойчиво потянув её с постели, увела в соседнюю комнатку, где погрузила в теплую воду лохани. От боли Стефка даже заплакала, но Хельга с улыбкой вытерла ей слезы, и опять проводила на супружескую постель, которая уже была перестелена и теперь уже муж, лежа под простыней, дожидался жену.
– Как вы, радость моя?– спросил он её, нежно притягивая к себе.
Но расстроенная супруга лишь уткнулась носом в его грудь, стараясь вновь не расплакаться.
– Ничего,– по голосу чувствовалось, что граф улыбается,– вы не представляете, моя бедная малышка, как вскоре все изменится! Раны любви очень болезненны, но легко лечатся поцелуями и заживают от повторных объятий. Хотите, я предложу вам увлекательную игру?
Играть с ним Стефке не хотелось. У неё было неприятное чувство, что её жестоко обманули, обвели вокруг пальца, и теперь, очевидно, пытаются опять одурачить.
– Какую игру?– обиженно шмыгнула она носом.
– Очень занимательную,– де ла Верда встал с постели (его супруга зажмурилась, чтобы не видеть наготы мужского тела), но быстро вернулся, неся в руках небольшую золоченую шкатулку,– смотрите!
Стефания неохотно открыла коробку и поневоле залюбовалась мерцающими крупными розовыми жемчужинами. На самом верху красовались две редкостные черные.
– Какая красота! – поразилась она, восхищенно проведя пальцем по прохладной поверхности.
Дон Мигель со слабой улыбкой наблюдал за её оживившимся лицом.
– А игра заключается в следующем,– пояснил он,– мы с вами с двух сторон нашей кровати поставим две пустых шкатулки. Одна из них будет ваша, другая моя. Когда вы мне будите дарить наслаждение, то мы в вашу шкатулку будем опускать жемчужину, когда любовный восторг доставлю вам я, то жемчужина пойдет в мою. А потом мы с вами сосчитаем, кто из нас больше старался, и каждый получит свое жемчужное ожерелье, длина которого будет зависеть от его личного вклада в любовь.
Стефка с опасливым изумлением посмотрела на супруга. Это сколько же надо будет заниматься любовью, чтобы хватило на ожерелье? И хватит ли у неё сил и дальше выдерживать эту процедуру? Все, правда, в один голос уверяют, что боль пройдет, но все-таки..., приятного мало!
Дон Мигель, как будто прочитав её мысли, весело рассмеялся.
– Всему свое время, дорогая! В любви все имеет тайный сокрытый смысл, первая ночь должна быть ночью боли, чтобы потом ярче и полнее было наслаждение. А пока,– здесь он достал самую большую черную жемчужину,– положите этот перл в свою шкатулку. И хотя он, конечно, не сравнится с тем наслаждением, которое я испытал, лишая вас девственности, все же его редкость и красота будут иметь свою цену в будущем ожерелье.
Стефка озадаченно взяла из его рук жемчужину и, покрутив в пальцах, растерянно отдала назад.
– С почином, дорогая,– супруг ласково поцеловал жену в висок,– а теперь нужно лечь спать! Завтра нам предстоит еще один тяжелый день. В замке полно гостей, придется сидеть с ними за столом, но к вечеру мы всех проводим и будем любить друг друга, сколько душа пожелает!
С этими словами он, схватив её волосы, обернул их вокруг своей шеи и, обняв жену, тут же заснул. Стефка, затаив дыхание, тоскливо разглядывала его лицо, тонкий нос с горбинкой, властный крупный рот, хищные дуги бровей, поросшую черным волосом грудь и тихо плакала. Шевельнуться она не могла, потому что он крепко держал её за волосы, и вскоре, обессилив от слез, то же заснула.
МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ.
Утром графиня проснулась от поцелуя. Испуганно распахнув ресницы, Стефания встретилась взглядом с черными глазами супруга. Де ла Верда был уже полностью одет и снисходительно улыбаясь, любовался разметавшейся по постели женой.
– Просыпайтесь, ангел мой, нас ждут гости! Все хотят отпраздновать нашу брачную ночь. Посмотрите, какое украшение реет над нашим домом!
С этими словами он вытащил обнаженную жену из постели и подвел к окну. Нервно кутаясь в поспешно прихваченную простынь, Стефка недоуменно оглядела возвышающуюся перед глазами башню донжона.
– Украшение?!
– Но, любовь моя, – ласково упрекнул её супруг, – неужели вы не видите, что я даже спустил фамильный штандарт, склонив его перед вашим знаменем!
Графиня с опаской покосилась на неизвестно почему радующегося супруга. Иногда он её пугал! Какое ещё знамя? Она вновь пристально оглядела шпиль башни и с удивлением заметила закрепленное на нем непонятное белое полотнище. Но вот ветер рванул его, и отчетливо стали видны бурые пятна.
– Это моя простыня?!– не веря собственным глазам, спросила шокированная Стефка,– но..., зачем?
В их краях, конечно, то же практиковали обряд выкупа простыни новобрачной, но никому и в голову не приходило вывешивать её на всеобщее обозрение на башню донжона. Этими деликатными делами обычно занимались мать невесты и женская половина семьи жениха.
– Как – зачем? – не понял её изумления граф, – пусть каждый из находящихся во всей округе людей убедится в вашей чистоте и невинности! Никто не должен усомниться в законности происхождения моего наследника!
– Какое им всем до этого дело?
У Стефки даже слезы выступили на глазах от стыда – в голове билась одна только мысль, что сейчас на это полотнище смотрит Гачек, епископ, Тибо и все испанцы из отряда мужа, и от этого становилось кошмарно неловко.
– Таков обычай, принятый в моей семье,– снисходительно пояснил де ла Верда, откровенно забавляясь её смущением,– все графини выходили замуж подобным образом. В брачную ночь этот драгоценный для мужа штандарт невесты обязательно должен быть вывешен на башне замка. Разумеется, я не мог пренебречь этой традицией и вывесил ваш!
Стефка, онемев от возмущения, уставилась на простынь, и тут до неё кое-что дошло.
– Так именно из-за этого вы пять месяцев мучили меня бесплодными свиданиями? – сузила она глаза, грозно глянув на супруга, – чтобы иметь возможность помахать этой окровавленной тряпкой?
– Не мог же я её повесить над постоялым двором или украсить простыней наш отряд,– ничуть не смутился дон Мигель,– а родовые обычаи на то и существуют, чтобы их придерживаться!
– Хорошо,– начала закипать Стефка,– а если бы епископ не подарил вашему деду этот замок, мне что же, пришлось дожидаться окончания вашей миссии, а потом ещё ехать в поисках брачных радостей в Испанию?
У графа было настолько хорошее настроение, что его не могли испортить даже глупые придирки жены. Впрочем, понятно, почему она так злилась. Мысли женщин всегда сосредоточены на постели, что им борьба с еретиками или особые поручения папы! Да пусть хоть весь мир рухнет в тартарары, если им нужен мужчина, то подойдет любой придорожный куст и клок соломы! Дон Мигель сочувственно поцеловал, зашипевшую словно разъяренная кошка, супругу в обнаженную шею.
– Столько бы я не выдержал, – с готовностью признался он,– это уже слишком!
– И чтобы вы тогда сделали?
Де ла Верда хмыкнул, с любовью отводя от её раскрасневшегося лица пряди спутанных волос.
– Скорее всего, приказал захватить какой-нибудь замок по дороге, и пока мои люди бились на стенах, осуществил бы свои супружеские права. И, вздернув вашу простынь вместо стяга, пошел под его сенью в свой последний бой.
Граф, конечно, смеялся над гневом оскорбленной жены, но Стефка даже на секунду не усомнилась, что он способен и не на такое!
Ещё недавно графиня наивно думала, что такого количества непристойностей, как на вчерашнем ужине, не произносилось ни на одной свадьбе, но утро показало, что она сильно ошибалась.
Развевающееся на всю округу полотнище в пятнах крови подействовало на присутствующих, как тряпка на быка. Бедной Стефке казалось, что это событие громко обговаривают между собой даже развешанные по стенам залы, проржавевшие рыцарские латы, что уж говорить про не обремененных излишней стыдливостью эльзасских баронов!
Каждый изощрялся, как мог, больше всего опасаясь, что его не услышит то и дело краснеющая новобрачная. Поэтому пьяные разнузданные голоса составили такую какофонию звуков, что мирно спавшие, наверное, целое столетие в перекрытиях крыши летучие мыши то и дело испуганно вылетали из своего убежища, гадили на головы и в блюда буянам и опять исчезали в темноте.
– Дурость в голове, а та по самые уши в дерьме! – тот час мечтательно прокомментировал Тибо,– и мыши баронам под стать, знают, где им нас...ть!
Стефания даже взвыла, не в силах хотя бы дать безобразнику подзатыльник. И тот бессовестно воспользовался её попустительством.
– Ваша простынь пусть не велика, но свисает здесь с любого языка!
Впрочем, граф вовсе не разделял угрюмого настроения жены и искренне развлекался происходящим. Смеялся громче всех над сальными шутками и епископ, само присутствие которого, казалось бы, должно было отбить охоту шутить подобным образом у этих доморощенных пошляков. Гордость не позволила Стефании раскиснуть, и она, выпрямившись в кресле, постно уткнула глаза в сложенные руки и терпела. Вот если бы ещё можно было вставить затычки в уши, или временно оглохнуть!
– Жизнь женщины не мед, но Соломон говорил, что и это пройдет!
Стефка удивленно опустила глаза на сидящего у её ног карлика. Тибо по обыкновению дурацки хихикая, строил рожи, какому-то наливавшемуся злобой огромному гостю, но эти слова... в них прозвучало сочувствие и попытка утешить! Неужели этот шут умнее её мужа?
– Тибо?
– Ваша светлость, мужчин золотая греза, вы здесь как жемчуг средь свинячьего навоза!
Неизвестно почему, но последние слова принял на свой счет огромных размеров толстяк барон.
– Ваш шут обозвал меня свиньей,– подскочил он с места, гневно обращаясь к графу,– я требую наказания для дерзкого!
Тибо едва не пострадал во время вчерашней выходки, и вот пришел новый день, а он и не подумал остеречься, дразня баронов, как кот стаю свирепых псов.
Испугавшаяся за любимца Стефка опять укрыла его ото всех подолом своей пышной юбки, хотя, понятно, спрятать не смогла. Но за шута неожиданно вступился граф.
– Обращать внимание на дурака, любезный барон Кунц? Да стоит ли он такой чести?
– Барон оказал шуту честь, перестав на минутку есть! – карлик упрямо вылез из своего укрытия и, высунув язык, скорчил обиженному гостю страшную рожу,– пусть я и дурак, но ни разу своей тушей не своротил косяк!
– Да я тебя...,– рванулся разъяренный барон на обидчика.
Но Тибо, юркий, как огонек пламени, метнулся прочь и, впрыгнув на стол, ловко понесся, лавируя среди блюд. Кунц бросился за ним, но понятно, что неповоротливому толстяку было не угнаться за шутом. Он моментально перевернул стол и под всеобщий радостный вопль рухнул на пол, осыпаемый тарелками с остатками пищи.
Громовой хохот, местами переходящий в рычание озверевшего барона, несусветная ругань, новый виток полета перепуганных мышей и новый шквал помета.
Стефка оторопело уставившись на все это безобразие, думала только об одном: И это моя свадьба! Да лучше бы я умерла старой девой!
Впрочем, у де ла Верды было свое мнение по этому вопросу.
– Пока они тут развлекаются на свой лад,– шепнул он на ухо супруге,– не пора ли нам подумать и о наших забавах?
У Стефки сразу же испуганным протестом заболел низ живота.
– А Тибо? – пискнула она,– вдруг они убьют карлика?
– Не велика потеря,– фыркнул граф, настойчиво увлекая упирающуюся супругу с места,– да и не догнать им его никогда. Он же ловкий, как обезьяна! Пойдем, душа моя, у меня есть чем вас развлечь помимо дурацких выходок шута!
Да уж... развлечь! Впрочем, когда нетерпеливо совавший с себя одежду граф оказался в постели рядом с супругой, то оказалось, что это действительно более интересное времяпрепровождение, чем сидение за столом в компании пьяных эльзасских баронов.
На этот раз дон Мигель никуда не торопился, бесконечное количество раз лаская становившееся все более и более отзывчивым тело жены, и едва ли не мурчавшей как кошка, Стефке показалось, что на ней зажглось бесконечное количество маленьких жгучих огоньков. И она заполыхала в этом костре страсти так, что опомнилась только тогда, когда он вновь оказался в ней. Но в этот раз боль была мимолетной, и тут же сменилась блаженной истомой, доставившей ей самое настоящее не испытываемое никогда ранее удовольствие. Стефка стонала в руках супруга и постоянно искала своими губами его губы, как будто испытывала жажду, и только его поцелуи могли её напоить.
– И как?– спросил, смеясь, дон Мигель, когда они оба отдышались и смогли, наконец, говорить,– вам понравилось?
– Да,– улыбнулась она в ответ и потянулась к нему губами.
Но прежде чем пылко ответить жене, муж сунул ей в пальцы жемчужину.
– Не забывайте о нашей игре!– прошептал он, легонько прикусив мочку уха.
С этого момента для Стефании началась совсем другая жизнь. Она перепутала день с ночью, отключаясь в объятиях мужа только от изнеможения и усталости. Занавески кровати отделяли их, казалось, от всего мира.
Это было время самых прекрасных открытий в жизни юной моравки.
И шкатулки по обе стороны кровати быстро наполнялись жемчугом.
Стефка, конечно, ничего не знала об уговоре графа с епископом и вообще забыла обо всем на свете кроме мужа, его рук, губ и объятий. Она редко кого видела, кроме таинственно улыбающейся Хельги, да ей и не был кто-либо нужен. Казалось, счастье и блаженство теперь продлятся вечно.
Но вот пришел и последний вечер новобрачных в замке.
Разжав объятия, дон Мигель достал шкатулки, положил в них очередные жемчужины и вдруг молниеносно ссыпал их вместе. Стефка только и успела, что огорченно ахнуть. Ей все время хотелось посчитать количество перлов, и вот, пожалуйста, стоило так стараться!
– Пусть в одном ожерелье, перепутаются и мои и твои экстазы, любимая, и обовьют твою шею воспоминанием о нашем сумасшедшем медовом месяце, который заканчивается сегодняшней ночью,– печально сказал супруг.
Их глаза встретились, и у Стефки тревожно екнуло сердце. Она не понимала, в чем причина его грусти, ведь они не расстанутся и после того, как покинут Конствальц?!
– Мой друг,– нежно обвила она руками шею мужа,– наша любовь сделает медовой всю нашу жизнь.
Дон Мигель кривовато усмехнулся.
– Да, конечно,– отстраненно согласился он, и уже более заинтересовано добавил,– надеюсь, что одна из этих жемчужин прорастет в вашем теле, и вы осчастливите нас наследником!
– Я хочу этого больше всего на свете!
– Надо как можно больше молиться, и Господь обязательно наградит нас сыном, – граф поцеловал жену в лоб,– а теперь спать, завтра в дорогу!
Когда ранним утром Хельга подняла госпожу с постели, мужа в спальне уже не было.
Супруги увиделись только на выезде из замка, когда граф возглавил свой отряд. Невозмутимый и суровый дон Мигель опять о чем-то серьезно толковал с епископом по-итальянски, не обращая особого внимания на свою тоскующую жену. Рядом ехал силящийся улыбаться Гачек, пытающийся развлечь печальную женщину какой-то историей, смысл которой она едва ли понимала от сжавшей сердце внезапной тоски.
– Что с вами, донна?– наконец, не выдержал Славек,– вам плохо?
– Нет, но мой медовый месяц закончился! – тихо призналась Стефка.
– Вы любите супруга?
– Да,– счастливо вздохнула она,– только это слово не передает того, что я чувствую. В доне Мигеле вся моя жизнь, как будто по нашим жилам бежит общая кровь!
Гачек побледнел и подавленно замолчал, и никто не заметил, как отвлекшись от беседы с епископом, победно улыбнулся де ла Верда.
ЛОТАРИНГИЯ.
Так куда же столь упорно стремился папский отряд, окольными путями блуждая по всей Европе?
Брачные прожекты, борьба с ересями, поддержка притязаний инквизиции, разбирательство с выплатами бенефиций – все это было всего лишь попутными маленькими поручениями на дороге к самой главной цели. Посольство, вооруженное собранной за это время кучей верительных грамот, тайн, соглашений и интриг подбиралось к главному европейскому узлу того времени, завязавшемуся между французским королем Людовиком ХI и герцогом Бургундским Карлом Смелым.
Этот конфликт давно уже исчерпал все возможности мирного развития, и на землях Франции должна была вот-вот разразиться война, в которую оказалось бы втянуто большинство европейских государств. Не мог остаться в стороне и Рим. Роль третейского судьи всегда выгодна – здесь и привилегии, и бенефиции за оказанные услуги, да и вообще в минуту растерянности и поражений люди чаще вспоминают о Боге. Но надо отдать папе справедливость – Сикст был настроен решительно против войн католиков против католиков, когда в христианском мире столь неспокойно из-за наступления ислама на юго-востоке, да и еретики в самой Европе все более нагло поднимали головы, оспаривая незыблемые церковные доктрины. Вот куда нужно было направлять усилия государям, а не устраивать глупую братоубийственную бойню.
А вот Карл Смелый был не склонен слушать мнение Рима, хотя устами легатов и говорил здравый смысл. Но де ла Верда кроме отеческих увещеваний вез ещё и проект выгодного брачного союза между единственной дочерью герцога и сыном императора, который моментально усилил бы позиции первого, а взамен тоже рассчитывал на некоторые уступки со стороны бургундского упрямца. Ведь все властители Европы родственны между собой, и здесь от согласия папы зависело очень многое!
Путь посольства пролегал во Фландрию, потому что герцог вдруг изменил намерение посетить свою древнюю столицу Дижон, и прислал гонца с известием, что ждет легатов в Брюгге.
Можно только представить, как расстроились граф и епископ, получившие это известие от Карла Смелого. Вместо того, чтобы проехав через Лотарингию и Нанси, вскоре прибыть в Дижон, им теперь предстояло резко забрать на север, да ещё побывать во владениях Людовика. Туда они тоже намеривались попасть, но только значительно позже, уже что-то имея на руках для начала миротворческой деятельности. Да ещё предстояла встреча с лотарингским герцогом Рене – человеком нелегким, склонным к изощренным интригам и лукавству, и играющим далеко не последнюю роль в нарастающем конфликте.
И, конечно же, незапланированная двухнедельная остановка в Конствальце до предела сократила запас времени. Да ещё до этого благоволившая путникам природа вдруг решила показать свой нелегкий характер, залив ледяными дождями застрявший на горном перевале отряд.
Дул ураганный ветер, все залепило мокрым снегом, дорога раскисла, опасно скользя под копытами измученных лошадей. Злой, насквозь промокший граф настоял на том, чтобы епископ перебрался в повозку к графине, куда стащили все имеющиеся в отряде теплые вещи, одеяла и жаровни.
– Прижмитесь к моей жене поплотнее,– кричал, позабыв про уважение к сану, дон Мигель на дрожащего от холода итальянца-епископа,– не бойтесь, не попадете вы из-за неё в ад, а вот на то свет от простуды, запросто! Хельга, укладывайся на дно повозки и грей им ноги! Ты же, Тибо, согревай донну с другой стороны, и если она, хотя бы раз чихнет, я вас так взгрею, что мало не покажется! Ты, вагант, помогай вознице! Да смотри, чтобы лошади не понесли!
– Бог мой, Хельга,– позвала Стефка служанку, как только отъехал супруг,– встань, ничего со мной не случится, зачем ты мои ноги ставишь на свой живот?
– Нет уж, госпожа,– стуча зубами, возразила та,– лучше я полежу на дне повозки под вашими маленькими ножками, согревая их своим телом, чем под плетьми вдоль дороги, которыми меня прикажет угостить ваш муж, если вы, не дай Бог, подхватите лихорадку!
