Текст книги "Страстные сказки средневековья Книга 1. (СИ)"
Автор книги: Лилия Гаан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Доктор был потрясен – услышанное не укладывалось в его голове.
– Как ваш муж мог допустить такую ситуацию? И почему вы не обратитесь за помощью к нему?
Своевременный вопрос! Вот только ответить на него было непросто. Честно говоря, графиня сама не понимала, почему де Сантрэ каждый раз после побега её находит, а вот супруг нет!
– Все непросто,– нервно рассмеялась Стефка,– во-первых, его сейчас нет в стране, а во-вторых, он давно уже раскаялся в том, что опрометчиво женился, и не ищет меня!
– Почему?
Графиня хмуро хмыкнула.
– О, у него всегда такое множество дел – без него рухнут империи, перегрызутся короли! Он тебе и миротворец, и сват, и неумолимый борец с ересями, и..., в общем, женщина рядом ему все равно, что пятая лапа собаке!
Де Монтрей неожиданно улыбнулся.
– За немногими подробностями, я часто слышу подобные жалобы от своих пациенток. Женщины из всех сословий дружно жалуются на то, что мужчинам нет до них дела, но однако каждый год от кого-то рожают, а иногда даже умудряются делать это дважды!
– Ко мне это не относится,– помрачнела Стефания,– ссора между нами привела к тому, что из-за его чудовищных оскорблений я потеряла нашего первенца, и он даже не извинился!
– Да!– тяжело вздохнул доктор,– положение действительно не из лучших!
– С мужем мне не удалось ужиться,– продолжила женщина свой горестный рассказ,– но я сильно пожалела, что покинула его, когда на моей дороге оказался этот дьявол!
Де Монтрей сомневался в существовании нечистой силы, хотя тщательно ото всех это скрывал. Просто, когда постоянно вскрываешь гнойники, нарывы, моешь и чистишь раны, ты начинаешь несколько по-другому смотреть на мир. Но дьявол это ведь не обязательно черт с рогами и копытами, извергающий серное пламя. Жестокий мужчина, издевающийся над слабой и беззащитной женщиной, смело может претендовать на это звание! Именно с этой точки зрения он и воспринял сказанное подопечной. Женщина нуждалась в защите, и профессор долго молчал, глядя в окно на уже окутанный темнотой город. Видно было, что он о чем-то напряженно размышляет.
– А куда вы собираетесь идти, на ночь глядя?
– Куда угодно! Он может появиться в любую минуту,– взволнованно всхлипнула Стефка,– я и так вздрагиваю от каждого звука. Наверное, ждет глубокой ночи!
Доктор согласно качнул головой. Днем в их квартале было бесполезно врываться в дом к магистру университета – распоясавшиеся школяры могли, защищая любимого учителя, солидно намять бока даже городской страже, не то, что прислуге какого-то никому неведомого человека.
– Я, кажется, знаю, где вас спрятать, только это место вряд ли придется по душе порядочной женщине! – тихо пробормотал он, с сомнением глядя на понурую фигурку собеседницы.
– Мне подойдет любое место!– горячо возразила воспрянувшая духом Стефка.
Уж если она ужилась с Жервезой, то ей подойдет даже монастырь со строгим уставом! Но место, которое ей неожиданно предложил лекарь, располагалось, как бы помягче выразиться, на противоположном конце от обителей!
– Вы ведь знаете, что у меня довольно тесные отношения с девицами легкого поведения,– смущенно пояснил де Монтрей,– они постоянно вьются вокруг школяров в поисках заработков. И всякое случается, поэтому я часто помогаю этим несчастным созданиям, когда они заболевают. Так вот, я бы мог вас спрятать в их квартале! Мами-ля-Тибод – владелица нескольких крупнейших домов терпимости с улицы Глатиньи, моя старая должница. Не побрезгуете ли вы принять помощь от потаскух?
Ему удалось озадачить нашу героиню! Она даже не знала, как среагировать на столь экстравагантное предложение. Шлюхи? На мгновение перед внутренним взором предстала потрясающая крестом разгневанная бабка Анелька, и графиня, испуганно передернувшись, едва пришла в себя от неприятного видения, но с другой стороны – если только так она могла избавиться от преследований де Сантрэ, то...
– Какая разница, кто меня спрячет, – обреченно поникла головой Стефка, – лишь бы сбить со следа барона!
– Тогда в путь,– решительно предложил доктор,– сколько времени вам нужно, чтобы собраться?
– Нисколько,– она безразлично пожала плечами,– я готова выйти из дома прямо сейчас, только прихвачу Тибо, да возьму свой узел!
Когда они появились на кухне, Жервеза уже спала, а Тибо дремал на лавке неподалеку от очага. Стефка с сожалением посмотрела на уютные стены с развешанными кастрюлями и сковородами, и сердце сжалось от тоски – что не говори, но после замка Лукаши это было её первое убежище, надежный приют, где она отдохнула и душой, и телом, но, увы, приходилось в спешке его покидать.
– Может, Тибо вы оставите здесь? – тихо предложил профессор.
Стефка чуть ли не с религиозным благоговеньем посмотрела на его голову, ища скрытого до поры до времени нимба местного святого. Такое предложение мог сделать только человек, обладающий неизмеримой добротой и ангельским терпением.
Но сам Тибо не собирался за свой счет пробивать для парижского лекаря дорогу в рай. Он подскочил со своего места, как мячик, едва заметив в руках у хозяйки маленький узелок с вещами.
– Донна не оставит своего шута на этой кухне, где даже мухи от скуки протухли? Тибо от тоски умрет, он итак уже давно не ест и не пьет! Моя госпожа – добрая графиня, а не эта толстуха – гнилая вонючая дыня! – заскулил он, мертвой хваткой вцепившись в её юбки.
Что ж, как говорится, каждый в этой жизни несет свой крест – даже если это не сколоченные две жерди, а шустрый и злоязычный карлик. Графиня вздохнула и, присев, застегнула на заплаканном шуте щегольской плащ с капюшоном.
– Пошли!
Идти он, конечно же, отказался – мол, ночная дорога изобиловала неровностями и грязью, и поэтому бессовестный Тибо весьма ловко пристроился за спиной тяжело вздохнувшего лекаря, а Стефка помимо своего узелка ещё и вынуждена была тащить по темным улицам его увесистый узел!
– Что у тебя там, камни?!– недовольно осведомилась она, спотыкаясь на рытвинах.
– Основное снаряжение – колпак шута! – нагло огрызнулся тот, – мне без него – никуда! Колокольчики мерку серебра весят, так зазвонят, что мертвого воскресят!
Стефка чуть не умерла на месте от злости. Они столько времени голодали, считали каждый грош, обрекали себя на кучу неприятностей, а этот охальник тащил в своем узле уйму серебра! Что на это можно было сказать?
– Дурак!
– А кто спорит? Это мой хлеба кусок, мне умным нельзя быть даже часок!
УЛИЦА ГЛАТИНЬИ.
Фонарь в руке лекаря давал мало света, но и от него был немалый прок.
Стоило только, какой-нибудь подозрительной фигуре угрожающе пересечь их путь, как, узнав мэтра, им сразу же уступали с извинениями дорогу. Доктора действительно хорошо знали и уважали парижские бродяги.
– Девушек бояться не надо,– между тем, говорил де Монтрэй, ещё и умудряясь поддерживать спутницу под локоть на особо труднопроходимых участках дороги,– они неплохие, и редко какая не явилась жертвой обмана со стороны мужчин. Я ни разу не встречал ни одной женщины, которая бы примкнула к этому ремеслу по собственному желанию. Чаще всего все происходит в силу различных обстоятельств. Видишь ли, блудницами не рождаются – это выдумки бесчестных развратников! Девушки становятся на эту дорожку из-за того, что, во-первых, им платят гораздо больше, чем, скажем, служанкам, а во-вторых, из-за кажущейся легкости ремесла. Это потом, когда несчастная погрузится уже по самую макушку в эту грязь, она начинает понимать, что лучше иметь более скромный кусок хлеба, да более твердую почву под ногами. Обидно, что все начинается, как правило, с любви!
Здесь мэтр умолк и о чем-то быстро переговорил с очередным, встретившимся на дороге оборванцем, который, громко шлепая ногами, скрылся в темноте прилегающих улиц.
– На красивых девушек обращают внимание быстрее, чем на их менее приглядных товарок. А природа скупа – обычно дав красоту, она редко её обладательницу награждает таким же умом. И вот, представьте, крутится возле такой красивой простушки хорошо одетый кавалер, куда более привлекательный, чем скажем, подмастерье из соседней лавки, сулит любовь, богатство, красивые платья. Девушка и отдает ему сердце, да кое-что еще в придачу. А получив своё, развратник тут же исчезает, зато о падении, как правило, узнают все! И пошло, и поехало – и мать с отцом могут выгнать из дома, и соседки плюются вслед, а желающие пройти по протоптанной дорожке тут как тут! Появляется пронюхавшая о легкой добыче сводня, и всё, бедняжка уже зарабатывает себе на жизнь в постелях борделей!
Стефка изумленно слушала эту защитную речь. Голос де Монтрея звучал грустно и одновременно сочувственно, рассказывая о бедах тех, ремесло которых стало символом грязи, греха и порока.
– Вся зараза, какая есть в городе – их, каких болезней только не подхватывают, бедняжки! Я всегда им помогаю, чем могу, но иногда и мое искусство бессильно. А уж когда состарятся! Нет зрелища более душераздирающего, чем потерявшая клиентов куртизанка. Вся больная и измотанная, нет у неё ни семьи, ни крова над головой, никому она не нужна, все презирают и отталкивают. Я таким всегда подаю на паперти в первую очередь, уж больно мне их жалко!
Озадаченная Стефка не понимала природу такого горячего сочувствия мэтра к падшим девицам, но с другой стороны, её жизнь в последнее время настолько причудливо изменилась, что осуждать кого-либо она то же не бралась. Графиня вспомнила, как в свое время пострадала от людской несправедливости несчастная Хельга, в одночасье потерявшая всё, да ещё и наказанная кнутом палача за бессердечие любовника и родной матери. Назвать простодушную немку развратницей у неё язык не поворачивался, и, если на то пошло, что можно было сказать об их далеко не невинных забавах с де Сантрэ? Разве она не стала жертвой обмана? Да, судьба иногда нам преподносит трудно разрешимые дилеммы!
Так за разговором спутники миновали Новый мост и оказались в Сите, где и находилась улица Глатиньи. Вместе с другими такими же, занятыми домами терпимости, она примыкала к церкви Сен-Мерри, из которой сделали приход для себя девицы легкого поведения, живущие по соседству.
Если весь город вокруг уже затихал и отходил ко сну, то здесь жизнь кипела. Окна и двери были широко распахнуты и ярко освящены, на порогах стояли развязанные девицы и перекидывались скабрезными шутками с прохаживающимися вдоль улицы мужчинами. У некоторых домов на входе стояли зазывающие клиентов сводни, во всю расхваливающие свой специфический товар в таких выражениях, что у нашей героини покраснели не только щеки, но и, казалось, даже пятки на ногах.
– Опустите пониже капюшон,– тихо посоветовал де Монтрей, – держитесь ко мне поближе и не крутите по сторонам головой – не на что вам тут смотреть!
Испуганная Стефка послушно натянула на глаза края капюшона, с трудом соображая, как она будет дальше передвигаться, если ничего не видит. Но вскоре спутники оказались у порога двухэтажного дома, из которого шум разнузданных голосов и женского радостного визга свободно выплескивался на улицу.
– Как же, как же,– прошамкала беззубая сводня на пороге,– прибегал от вас оборванец, Мами-ля-Тибод вас ждет с черного хода, профессор.
Мужчина и женщина обошли дом, и через заднюю калитку попали в небольшой темный дворик, а оттуда через двери черного хода очутились на кухне, где, не смотря на поздний час, сновали туда-сюда со снедью кухарки и шустрые подростки.
Несмотря на занятость, все почтительно раскланялись с доктором. Гости поднялись по крутой винтовой лестнице на второй этаж и оказались в темном коридоре, куда выходили двери нескольких комнат. Женщина даже под капюшоном съежилась от неловкости, услышав, какие откровенные звуки доносятся из-за них.
Они находились в самом сердце борделя, но доктор уверенным шагом провел свою спутницу в самую дальнюю с распахнутой настежь дверью комнату около большой лестницы вниз, где за столом с конторкой сидела приятная пожилая женщина с серьезным и благожелательным лицом. Стефке она напомнила почему-то герцогиню Баварскую – они были схожи как родные сестры, если бы...
– Ах, мэтр, это вы?– удивилась та, приветливо улыбаясь,– что же вам понадобилось в нашем квартале в это время суток, да ещё в сопровождении девушки? Неужели старая мегера Жервеза довела вас до того, что вы вынуждены ходить с милашкой в поисках угла по публичным домам?
– Нет, Мами,– вздохнул в ответ доктор,– я к тебе не за развлечениями, а по делу. Вот этой женщине нужна помощь, и я прошу тебя дать ей крышу над головой.
– Девчонке нужна работа?– сразу стала деловитой хозяйка.
– Нет, Мами, ей нужно только убежище! – вежливо пояснил де Монтрей.
Та непонимающим взглядом посмотрела на визитера, а потом весело рассмеялась.
– Убежище? У меня? Здесь все время отирается уйма народа, не говоря о королевском бальи, который с нас скоро последнюю рубашку снимет! Так и рыскает! Деньги уже прямо под подолом у девочек ищет! Кого мы можем укрыть? Уж лучше сразу малышку выставить на площадь, может, хоть в толпе затеряется!
– Она скрывается не от закона,– терпеливо объяснил доктор,– а от своего бывшего любовника. Он человек из титулованной знати и в твой вертеп не сунется.
– О, здесь иногда и не такие появляются,– снисходительно усмехнулась Мами,– если бы ты знал, какое распутное у нас дворянство! И как они ещё умудряются размножаться со своими женами, когда только извращенная похоть способна привести их хилые орудия в боевую готовность!
Стефка про себя мрачно хмыкнула, вспомнив о собственном супруге. Хилое не хилое, но все-таки дона Мигеля, очевидно, тоже не тянуло на скромные постельные утехи с законной половиной!
– Но ты ведь не будешь её выпускать к гостям,– выдержке де Монтрея, казалось, не было предела, – я прошу просто спрятать женщину у себя. Ей подойдет любое помещение с крепкой, закрывающейся на засов, дверью. Приюти её на какое-то время, за еду и крышу над головой я заплачу!
– Не обижайте меня, мэтр,– нахмурилась Мами,– не возьму я с вас денег, и так за многое по гроб обязана! И просьбу вашу попытаюсь выполнить, хотя свободных комнат у меня не бывает – девочки по очереди водят клиентов! Но для вас я что-нибудь придумаю. Подождите здесь!
С этими словами хозяйка вышла из-за стола, и Стефка изумленно округлила глаза . Мами за конторкой смотрелась нормальной женщиной, а когда встала на ноги, оказалось, что это карлица на коротких ножках. Но удивилась не только графиня, раздалось какое-то нечленораздельное хрюканье, и после глухого удара о пол, перед ними предстал спешно приводящий себя в порядок Тибо.
– Это ещё кто? – недовольно нахмурилась Мами,– вы же доктор говорили только о женщине?
– Меня зовут Тибо, красотка,– умильно растянул губы гаер,– я шут, пока владею глоткой! Могу я девок развлекать, и как блоха перед клиентами скакать. Мне нужен и всего кусочек хлеба, чтоб дотянуть до вознесения на небо!
– Бездельник и плут!– тот час проницательно припечатала карлица.
– Кровопивец,– с тяжелым вздохом впервые подала голос Стефания,– это мой младший брат!
– Младший,– удивилась Мами, – так ему же уже лет тридцать! Или тебе самой за сорок?
Графиня поперхнулась, с ужасом глядя на своего малыша – она почему-то была уверена, что тот ещё подросток. Открытие потрясло её настолько, что женщина потеряла дар речи. Зато нашелся карлик.
– Моя сестра сказать хотела, не младший я, а ростом так себе, малой! Какое, впрочем, вам до лет моих особо дело, я все равно горбатый и кривой!
– Кормить его будете сами, мэтр,– пришла к выводу хозяйка,– такие болтуны обычно прожорливые, как стая ворон! А мы сами едва концы с концами сводим! Сейчас я приду!
И карлица, переваливаясь из стороны в сторону на кривых ножках, скрылась во мраке коридора.
– Как она с такой внешностью может этим заниматься?– с недоумением спросила Стефка доктора.
– Здесь можно увидеть все, что угодно,– тяжело вздохнул де Монтрей, откидывая с её лица капюшон,– вы не представляете себе, Стефания, как извращен порок. Пусть Мами и не отличается статью, зато с головой у неё все в порядке.
Тибо же даже подпрыгнул от возмущения.
– Пусть карлики и не верзилы,– обиженно прошипел он, и красноречиво ударил себя в место пониже живота,– но кое на чего они всегда находят силы!
Не успела Стефка отреагировать на эту сомнительную похвальбу затрещиной, как в комнату вернулась хозяйка. Увидев открытое лицо гостьи, она даже присвистнула.
– Вот так красотка! Она бы смогла неплохо заработать, если у неё есть, хотя бы какой-нибудь разум в хорошенькой головке!
– Выкинь это из головы,– рассердился доктор,– я оставляю у тебя в руках мою будущую жену и надеюсь, что хотя бы из признательности, о которой мне постоянно толкуешь, ты оставишь девушку в покое!
– Не сердитесь, мэтр,– примиряющее растянула губы Мами,– я буду беречь Ангелочка, как зеницу ока! Но если она вдруг сама...
– Тогда больше ко мне своих девиц не присылай,– резко возразил де Монтрей,– пусть их лечат другие лекари!
Стефка тогда и не подозревала, что данная Мами кличка прилипнет к ней, как репей, и что в мире публичных домов за ней прочно закрепится прозвище Ангелочка.
Они пошли за переваливающейся на ходу хозяйкой вдоль по коридору, пока не остановились возле углового закутка, дверь в который была наполовину скрыта большим тяжелым сундуком. Но открывалась она вовнутрь, поэтому, протиснувшись мимо его острых углов, посетители оказались в маленькой комнатке, загроможденной тряпками и какими-то непонятными предметами. В углу около маленького затянутого паутиной окошка, сквозь которое едва пробивался лунный свет, стояла узенькая скамейка. Удушливо пахло пылью, мышами и плесенью заброшенного места.
– Как вы тут вдвоем пристроитесь, не знаю! – раздраженно заявила Мами,– больше места у меня нет! Единственное, могу дать два старых одеяла.
В клетушке было довольно холодно, поэтому её предложение было кстати. И больше ничего не говоря, сводня, закрыв дверь, оставила своих гостей одних.
Тонкие стены помещения отнюдь не защищали это убогое убежище от разгульного шума, царившего в доме, но Стефка утомленно села на жалкое подобие постели и с облегчением вытянула ноги, которые уперлись в груду какого-то хлама. Рядом живо пристроился Тибо, и доктору только и осталось, что стоять, поясняя назначение непонятных сооружений с торчащими то там, то тут обрывками материи на прутьях.
– Это принадлежности шествия колоны цеха куртизанок в день Святой Мадлен!
– Цеха? – ещё нашла в себе силы удивиться графиня.
Де Монтрей обескуражено развел руками.
– Что поделать, но все развратные девицы нашего города объединены в свою единую корпорацию. У них разработаны правила ремесла, есть свои судьи, свой устав, свои привилегии..., а в день святой Мадлен куртизанки не работают и устраивают праздничное шествие для всех жителей квартала. Хотите – смотрите, хотите – плюйтесь, но их интересы защищают бальи, потому что шлюхи лучшие налогоплательщики города!
Профессор еще немного постоял, рассеянно оглядываясь.
– Вот, пожалуй, и все, что я могу пока для вас сделать, Стефания,– улыбнулся он своей добродушной улыбкой,– вы, наверное, очень устали и хотите отдохнуть?
– Что вы, – горячо возразила Стефка,– мне, наоборот, страшно без вас здесь оставаться. Я как-то привыкла за этот месяц к вашей доброй и ненавязчивой опеке! А ну-ка, брысь,– столкнула она шута с постели,– уступи место мэтру, пусть отдохнет! Ему ещё домой добираться!
Она уже заранее сморщила нос, приготовившись к обычному вытью и жалобам карлика, но Тибо неожиданно не стал возражать.
– Вы тут посидите без меня,– отстраненно пробормотал он, с видимым интересом прислушиваясь к звукам разгула,– а я тут пойду, осмотрюсь..., мало ли что, может, здесь небезопасно!
– Тибо! – взвыли в два голоса и лекарь и хозяйка, но шут юркнул в щель двери и исчез.
Де Монтрей с тяжелым вздохом вытянул ноги, осторожно усевшись рядом с подопечной.
– Ах, Стефания,– грустно признался он,– вы, конечно же, не знаете, что в течение всего этого времени я бежал домой с единственной мыслью – о вас! А теперь мне не хочется возвращаться в свой дом – он стал для меня холодным и пустым!
Мужчина рядом с такой болью в голосе признавался ей в любви, что у Стефки болезненно защемило сердце от жалости. Она нежно поцеловала его в щеку, пытаясь хоть таким образом утешить этого замечательного человека. Но даже святые подвижники все равно остаются, прежде всего, мужчинами! Обрадованный этим знаком внимания мэтр тут же крепко обнял её и прижал к себе, пылко покрывая поцелуями чепец на головке возлюбленной.
– Я люблю вас,– прерывающимся голосом прошептал он,– обещайте мне, что если все закончится благополучно, вы вернетесь в мой дом и станете в нем хозяйкой?
Стефка улыбнулась. Почему-то приставания этого кавалера не вызывали в ней обычного раздражения, разве только чувство снисходительной нежности.
– Вы же знаете, что я замужем!– пробормотала она, доверчиво утыкаясь лицом в его грудь.
От мужчины пахло травами и специфическим запахом врача. Этот запах стал за это время для неё символом безопасности и людской порядочности, которая, увы, так редко встречается в этом мире. И Стефка отчетливо услышала, как громко и радостно стучит его сердце.
– Надо же,– удивленно признался он, – никогда бы не подумал, что испытаю самое большое счастье в своей жизни в жалкой каморке на задворках публичного дома!
– Если хочешь, то можешь остаться на эту ночь со мной! – неожиданно предложила Стефка, ласково погладив его по щеке.
Сказала и сама опешила, но потом только рукой махнула – что уж тут корчить из себя добродетельную испанскую графиню, когда целый месяц делила постель неизвестно с кем! Но доктор почему-то не поспешил воспользоваться предложением. Он опустился на колени и заглянул сияющими глазами в её лицо.
– Я мог бы провести всю свою жизнь на коленях перед вами! Разве обладать – это самое главное? Мы сейчас находимся в таком месте, где все имеют этого вдосталь, но какое это имеет отношение к любви? Счастье – это возможность стоять перед любимой на коленях, обнимать её, смотреть в глаза, слышать, как стучит её сердце рядом с твоим, а поутру, проснувшись, видеть, как она спит на твоей руке!
Пораженная Стефка внимательно слушала его тихий хрипловатый от переполнявших чувств голос, и что-то теплое и болезненное неожиданно властно вторглось в её душу, растопив лед и усталость. Словно она вдруг встретилась сама с собой, той, которой была когда-то давно, после встречи на балу с милым Яреком.
– Жизнь так коротка и мимолетна, и я уже и не мечтал, что встречу тебя, любимая, когда ты попалась мне тем благословенным утром по дороге к университету! Дай мне свои руки, и я поцелую каждый пальчик, который ты натрудила у меня на кухне, пытаясь справиться с чуждой тебе работой! Ты так устала и измучилась, любимая, укладывайся в постель, и я расскажу тебе все сказки, которые только знаю, чтобы ты не чувствовала себя плохо в этом жутком доме, где надругательству подвергается самое святое, что есть у людей – любовь!
С этими словами де Монтрей уложил свою возлюбленную на лавку, укутал одеялами и плащом, а сам сел рядом и, поглаживая по руке, нежно заговорил:
– Жил однажды в Париже один немолодой лекарь, учащий школяров медицине, жил он скучно и невесело, но вот однажды утром с ним случилось чудо....
– А ещё он был фантазером и необыкновенно добрым человеком,– улыбнулась Стефка и сонно потерлась щекой о его теплую, пахнущую лекарствами ладонь.
Профессор тихо рассмеялся в ответ и продолжил и дальше, что-то ласково нашептывать, пока она не погрузилась в глубокий без сновидений сон, так и ощущая его руку на своей щеке.
Пробудилась женщина уже ближе к полудню оттого, что во всем доме послышались звуки пробуждения его обитательниц. Захлопали двери, послышались резкие звуки голосов, топанье ног и потянуло запахом еды из кухни.
При свете дня её клетушка выглядела еще более захламленной и грязной, чем в смягченном сумраке ночи. Хлам из тряпок и прутьев был покрыт плотным слоем грязи и пыли, паутина красовалась во всех углах. А выглянув из маленького окошка, она увидела перед собой только черепичные кровли соседних домов. В общей сложности, постоялица могла сделать только три шага к окошку и два к двери.
– Как же я буду здесь сидеть?– проговорила она вслух, растерянно оглядывая весь этот кавардак, пока ещё кое-что не вспомнила, – а где же этот безобразник Тибо? Пресвятая Дева, неужели нас с ним выгонят даже из борделя?
Но долго ей терзаться страхами не дали. Вскоре дверь скрипнула и в проеме появилась припухшее со сна лицо, какой-то растрепанной девицы, которая даже не удосужилась надеть на рыжие разлохмаченные кудри чепец.
– Эй ты, новенькая,– зевнула она во весь рот,– иди вниз обедать, тебя Мами приглашает! Да..., там твой урод торчит, всех уже довел!
Стефка, со сжавшимся от страха сердцем, торопливо привела кое-как в порядок помятую юбку и съехавший на бок чепец, и чуть ли не бегом проследовала вслед за проводницей. Они прошли вчерашним путем, и спустились вниз по винтовой лестнице на кухню, где за большим длинным столом сидели за обедом, где-то около двух десятков девиц. Почти все они были простоволосые, с опухшими бледными лицами, и кое-как одетые. Вяло, с явной неохотой ворочая в мисках с похлебкой ложками, жадно потребляли воду. На Стефку девки глянули безо всякого интереса. Их больше занимал вовсю резвящийся вокруг стола карлик.
Графиня так и замерла на пороге, глядя на коленца своего шута. А тот весело приплясывая, то нагло задирал шлюхам юбки, то щипал их за пышные зады, и при этом громко напевал:
– Девки у Мами такие красотки, попки как дыни, а грудки как попки! Мягче матрасов у них животы, будем резвиться на них я и ты! Дай же мне губки – тебя поцелую, в кровать завалю я из кисок любую!
Киски кисло поморщились, страдая от головной боли. Судя по заплывшим глазам девушки мучились похмельем, а тут ещё этот неугомонный карлик!
– Твой? – сурово спросила графиню одна из них, пышнотелая солидного вида девица.
– Мой!– тяжело вздохнула Стефка.
– Достал! Как его заставить замолчать? Всю ночь галдел, всех до головной боли довел, и утром не успокаивается!
– Можно утопить,– на полном серьезе заметила хозяйка,– но он будет брыкаться и причитать до тех пор, пока не останется на берегу в полном одиночестве, а вы не попрыгаете в воду. Так что дешевле его накормить, когда его рот занят, Тибо, как правило, молчит!
– Ангелочек, – заметила вторая вяло жующая девица, после того, как карлику навалили полную миску, и наступила блаженная тишина,– Мами говорит, что это горбатое пугало твой брат! Она ничего не перепутала?
– В семье не без урода! – Стефка присела на край скамьи, получив свою порцию овсяной похлебки.
Готовили, кстати, в заведении Мами-ля-Тибод очень даже неплохо, не смотря на пост.
– Мами говорит, что ты не будешь работать с клиентами,– вяло поинтересовалась третья, тощая и высокая, не в пример двум первым, девушка,– тогда что ты будешь делать?
Стефка пожала плечами.
– А что надо? Могу шить!
Эту фразу услышала, ворвавшаяся на кухню, как всегда бодрая и энергичная Мами.
– Уже жрет! – констатировала она, увидев залезшего по уши в глубокую миску карлика,– я так и знала! Если он будет тут пастись, как козел на лужайке, да ещё под юбки девкам лезть, то отрабатывай, милая, содержание своего братца! Стаскивайте Ангелочку все рванье, – приказала она своим подопечным,– пусть штопает, все равно ей делать нечего! Только не заваливайте девчонку работой, она не портниха, да и с мэтром такого уговора не было.... И на этом я считаю наш разговор законченным. Гулять можешь выходить во двор, он закрытый и тебя никто не увидит!
Задохнувшаяся от царящего на кухне запаха перегара, Стефка торопливо воспользовалась разрешением и вышла во дворик. Там, среди всякой хозяйственной утвари, красовались пока ещё укутанные снегом грядки, но все равно из проталин уже выглядывала, дерзко рвущаяся к солнцу и свету зелень травы. Да и, не смотря на дымный угар, валящий из высоких труб окружающих домов, в воздухе ощущалась острая свежинка, напоминающая о том, что весна не за горами.
Стефка, лениво прищурившись, посмотрела на садящее где-то за островерхими крышами закатное багровое солнце. День прошел так быстро, и вскоре все должно было повториться сначала – и визг, и крики, и звуки разгула и разврата. Интересно, почему все дома терпимости работают только по ночам? Может, потому, что мужчин пугает ночная тишина?
Когда женщина вернулась в свою клетушку, к ней протиснулась толстая девка с огромным задом и пышной грудью. Её довольно приятное лицо с черными кудрями и карими глазами смотрело на мир вполне счастливо, можно даже сказать, умиротворенно. Она принесла ей для штопки нижнюю юбку с прорехой.
– Вот,– досадливо вздохнула девица,– зацепилась за что-то! Могу и сама зашить, да только голова очень болит с похмелья. Ты издалека, Ангелочек?
– Из Эльзаса!– Стефка решила придерживаться этой версии до конца.
Она принялась за работу, но света из окна уже не хватало, поэтому толстушка принесла ей масляный светильник.
– Меня зовут Изабо. Я у Мами уже четыре года,– трещала она без умолку, с любопытством рассматривая новенькую, – попала сюда сразу же после чумы, когда у меня умерли родители, а дядька, отцов брат, обозвал меня шлюхой и выгнал из дома.
Стефка с соболезнующей миной покосилась на девушку, сшивая полотнища обширной полотняной, далеко не первой свежести юбки.
– И тебе здесь нравится?
– Уж лучше, чем драить чугунки и выносить ночные горшки, как служанкам,– жизнерадостно рассмеялась Изабо,– конечно, иногда эти козлы так разойдутся, что и глядеть на них не охота, но у меня своя клиентура, поэтому я без заработков не остаюсь. Здесь не любят таких худосочных, как ты! Мужчины не собаки, чтобы бросаться на кости.
– А ты любила, когда-нибудь?– поинтересовалась графиня, вспомнив вчерашнюю лекцию метра.
– Почему любила,– удивилась собеседница,– я и сейчас люблю! У меня есть дружок, с которым я сплю не за деньги, а потому что он такой милашка!
Стефка наморщила лоб, пытаясь осознать сказанное. Не получилось! Она от удивления даже перестала латать юбку.
– И он не ревнует тебя к остальным?
– Ревнует?– у толстухи от смеха необъятная грудь заходила ходуном,– а на что бездельник будет жить, если я перестану зарабатывать нам на хлеб? Опальный поэт – его выслали из Парижа за разные неблаговидные дела, поэтому он и в городе-то до тех пор, пока удачно скрывается. И у нас с ним на двоих только то, что я выбиваю из клиентов, подбрасывая их к потолку!
Тут Изабо животом сделала такое непристойное движение, что Стефания не удержалась от смущенного смеха.
