Текст книги "Страстные сказки средневековья Книга 1. (СИ)"
Автор книги: Лилия Гаан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Расходились спать присутствовавшие при супружеской ссоре люди в угнетенном молчании. Все прекрасно осознавали, что над юной женщиной нависла угроза, и граф должен был каким-то образом наказать супругу, чтобы в следующий раз той было неповадно устраивать ему сцены.
Понимала это, конечно, и сама перепуганная Стефка. Как же она корила себя за несдержанность!
Тихо и смиренно раздевшись, она отпустила подавленную Хельгу и залезла под одеяло. Сон бежал от неё, отгоняемый неясным предчувствием ожидаемой беды, но все равно она умудрилась тревожно задремать, когда дверь жалобно скрипнула, распахнутая сильным толчком взбешенного мужчины.
Дон Мигель грозной громадой навис над вжавшейся в постель перепуганной женой. Его черные глаза гневно сверлили ослушницу.
– Ты только с виду ангел,– жестко прошипел он,– а на самом деле, строптива, словно дьяволица! Когда я решил спасти тебя от бесчестья, то, прежде всего, пожалел твою невинность! Там, в Моравии ты показалась мне созданной из солнечного света! А сейчас..., мне даже смешно вспоминать об этом! Так ошибиться!! Где был мой разум? Ненасытная, бесстыжая блудница! Вот кем ты стала под влиянием этого достойного кнута палача ваганта! Забыла о целомудрии, смирении, чистоте! Разве супружеская постель – ложе для разврата? Твоя несдержанность внушает мне отвращение!
Стефка окаменела от боли, и, глядя на расходившегося супруга остановившимися глазами, бледнела и бледнела до тех пор, пока он не выкрикнул последнее ругательство! Оно ей показалось чудовищнее всех предыдущих оскорблений. Отвращение! Может, поэтому он и перестал посещать супружескую постель и так стремился отправить её подальше от себя? А она..., она так его любила, так желала! Горечь оказалась настолько непереносимой, что Стефка провалилась в обморок с мимолетным чувством странного освобождения.
Очнулась юная женщина от сотрясающего её тело болезненного судорожного озноба. Не понимая, что с ней происходит, она удивленно и вопрошающе оглядела толпящихся возле её постели людей. Вокруг с напряженными озабоченными лицами собрались и епископ, и Гачек, и хозяйка дома, уж не говоря о Хельге, и о торчащих из-за спинки кровати унылых колокольчиках Тибо, ну и конечно, с тревогой взирал на жену, крепко державший её за руку дон Мигель. Увидев последнего, Стефка мучительно застонала, вспомнив о произошедшем, и опять почувствовала страшную, режущую боль в сердце.
– Уйдите,– прошептала она,– вы разбили мне сердце! Я не могу вас видеть!
Внезапно боль стала нестерпимой, скрутив все её тело. Увидев, как она скорчилась на постели, схватившись за живот, Гачек хмуро сказал графу:
– Похоже, донна теряет ребенка!
Де ла Верда обвел безумным взглядом столпившихся вокруг людей.
– Что-нибудь можно сделать?
– Молиться, сын мой! – и епископ сочувственно потянул его за локоть прочь от зрелища мучившейся в корчах схваток жены,– больше вы ничем ей не сможете помочь!
Граф покорно простоял рядом с епископом на коленях перед распятием весь остаток ночи, неистово твердя все молитвы, которые только знал, но на рассвете к ним в молельню почтительно протиснулся один викариев.
– Все кончено!– с сочувствием перекрестился он.
– Графиня жива? – побледнел дон Мигель.
– Да, а вот плод погиб!
И де ла Верда покорно склонил голову перед наказанием небес, поручив душу своего не родившегося сына Всевышнему. Ему было так больно, так отвратительно плохо, как будто уход этого малыша, разверз в его душе страшную черную пустоту.
Поглядев на бледное, покрытое капельками пота и искаженное мукой лицо своего подопечного, епископ мягко предложил:
– Может, вам станет легче, если вы покаетесь, сын мой?
Дон Мигель согласно кивнул головой – он осознавал, что без помощи Всевышнего ему не преодолеть своего горя.
На горизонте уже восходило солнце, когда отслуживший утреннюю мессу епископ приготовился к принятию исповеди.
– Что мучает тебя, мой сын? В чем ты хочешь покаяться Господу?
Дон Мигель истово перекрестился и, встав на колени, начал говорить.
– Меня мучает мысль о моей несчастной жене и не родившемся ребенке!
– Вы чувствуете себя виноватым?
Де ла Верда, помолчал, собираясь с мыслями и, наконец, твердо сказал:
– Да! Это моя вина... Мне не стоило жениться на этой женщине, но раз я все-таки это сделал, то нужно было больше уделять ей внимания, а не оставлять практически в одиночестве в окружении совершенно неподходящих людей!
– Поэтому вы решили отправить жену в Испанию?
– Нет, – после небольшой заминки не согласился граф,– это не так! Дорога полна опасностей, наша миссия довольно специфична, и у меня много врагов. Прежде всего, я хотел защитить жену и будущего ребенка, отправив под опеку моей мудрой матушки!
– А её свита? Разве вы не хотели избавиться от них?
Дон Мигель тяжело вздохнул.
– Что делать задиристому эльзасскому уродцу-зубоскалу в глуши каталонской провинции? Там его шуткам не только не будут рады, но как бы ему и голову без времени не сложить! А Хельга. – неизвестно от кого беременная бестолочь! Моя мать разумная женщина, но есть вещи, которых она не потерпит в своем доме! Стефания кинется защищать своих любимцев, матушка разозлится и мой дом превратится в ад!
– Значит, все ваши поступки были продиктованы заботой о жене? Но тогда, что вас так беспокоит, сын мой? Почему стенает ваша душа?
Дон Мигель нервно и задумчиво перебрал четки.
– Я..., отец мой, я... виноват!
– В чем заключается твоя вина? Обнажи душу перед Господом!
– Я не пожелал впустить эту женщину в свое сердце! Вместо того чтобы открыться для супружеской любви, я наоборот, держал жену на расстоянии, боясь, что это чувство ослабит меня, сделает беззащитным! И Стефания перестала мне доверять!
Епископ слабо улыбнулся, перекрестив склоненную перед ним голову.
– Любимая женщина всегда делает мужчину уязвимым, а как же иначе, ведь она его неотъемлемая часть, коль сделана из ребра прародителя! Что же касается вашей супруги, то вы слишком долго имели дело с женщинами иного рода, отсюда и все проблемы! Но Господь, в мудрости своей, незримым покровом оберегает заключивших священный обет супругов, не оставит он и вас!
Его преосвященство прочитал разрешительную молитву и на душу графа опустился если не покой, то хотя бы смирение перед волей Всевышнего. Действительно, Господь явственно показал ему свое недовольство, но, в конце концов, в безграничной милости своей дал возможность всё исправить.
– Найдите ваганта,– отдал он приказ своим людям, после того как вернулся из молельной комнаты.
Пока того искали, де ла Верда задумчиво сидел за пустым столом в столовой, в ожидании завтрака. Гачек появился в тот момент, когда подали еду, поэтому его неожиданно любезно пригласили разделить трапезу не только с графом, но и с епископом и хозяевами дома.
Овсяная похлебка с мясом отнюдь не радовала ни глаз, ни желудок, но, пожалуй, едоки мало обращали внимания на содержимое тарелок, настолько серьезным был разговор.
– Я не буду кривить душой, вагант,– прямо обратился к собеседнику дон Мигель,– толкуя, что ты мне не нравишься! Отнюдь, мне встречались люди и гораздо худшие, но если даже они не стали моими врагами, то ты тем более не удостоишься такой чести. Да и вообще, зачем же нам делить неделимое? Донна Эстебана – моя жена, нравится тебе это или нет! Прими это к сведению, смирись, и предлагаю тебе продолжить путь в Париж уже в одиночестве – в конце концов, именно это ты намеривался делать, пока не встретил наш отряд!
Гачек давно уже ждал подобного разговора, но когда приговор все-таки был вынесен, восстал:
– Я не могу сейчас оставить донну Стефанию, она нуждается в моем участии!
Дон Мигель задумчиво осмотрел его взволнованное лицо.
– Потеря ребенка наше общее с ней горе, значит, я тоже нуждаюсь в участии? И ты можешь проявить его, немедля покинув нас!
Вместо ответа вагант упрямо уткнулся носом в тарелку, решив про себя, что все равно не оставит её светлость, даже если придется плестись вослед за папским посольством. Дон Мигель, страдальчески приподняв брови, переглянулся с епископом, но неожиданно в его поддержку выступила обычно молчавшая в присутствии столь значительных гостей госпожа Луазье,
– У женщины не может быть сразу два мужа,– тихо заметила она,– а в ни в ком другом донна Стефания сейчас не нуждается!
Гачек дернулся было что-то возразить, но подавленно промолчал.
– Я могу проститься с графиней? – спросил он уже в конце трапезы.
– Конечно, вы ведь земляки! – сухо усмехнулся дон Мигель.
Стефка все последующие после выкидыша дни находилась в страшном, пограничном между реальностью и обмороком состоянии. Она никого не хотела узнавать, хотя и лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок. Юная женщина не желала ни есть, ни пить, доводя свое окружение до невменяемости от тревоги за её жизнь. Не отреагировала она вначале и на появление Гачека, но когда он заговорил...
– Ваша светлость, мне жаль вас оставлять, когда вы в таком горе, но ваш муж настаивает на моем отъезде!
Женщина горестно поморщилась.
– Вы покидаете меня, пан Славек?
– Да, я... – вагант окончательно пал духом,– ваш муж считает, что так будет лучше для всех! Он ревнует!
Стефания измученно глянула на земляка.
– Чтобы ревновать, нужно любить! Но, может, вы и правы, решив покинуть нас!
Когда за Гачеком закрылась дверь, наша героиня почувствовала себя настолько одинокой, что горько расплакалась от тоски и печали. Сочувственно прикусившая край передника расстроенная Хельга тихо подвыла в унисон.
– В жизни многое что происходит,– заметил на этот взрыв отчаяния тяжело вздохнувший Тибо,– друзья приходят и уходят! И одиночеству дано в тоскливый уксус превратить вино!
На третий день к Стефке в спальню зашел сам епископ. Он дал ей поцеловать свой пастырский перстень и с удовлетворением увидел, что святая сила, заложенная в нем, действует – женщина шевельнулась на своем скорбном ложе и обратила на него болезненный взгляд. У Братичелли сочувствием защемило сердце при виде осунувшегося бледного лица. Ему с трудом верилось, что перед ним находится тот самый светлый ангел с золотыми косами, который уже семь месяцев сопровождал их отряд. Куда делась её солнечная улыбка, где безмятежный согревающий душу взгляд?
– Дочь моя,– отечески заговорил с больной его преосвященство,– вы должны понимать, что супружеская жизнь – это не дорога, усеянная розами! Ведь в брак вступают не ангелы, а люди. А им свойственно гневаться, ошибаться, быть несправедливыми друг к другу. Вы со своим мужем пережили страшное горе, потеряли вашего ребенка, так не терзайте же друг друга и дальше. Простите его, как и подобает истинной христианке.
– Я не держу зла на графа,– тихо проговорила Стефка, и слезы полились из её глаз,– знаю, что виновата сама, потому что слишком сильно его любила. Так сильно, что мне кажется, той ночью он вырвал у меня сердце, оставив вместо него рваную рану.
Епископ вздохнул про себя, прочитав краткую молитву. Эта женщина скорбела не о том, о чем нужно, но что взять с несчастной?
– Время лечит все, – заметил он,– раны заживут, и вы вновь проснетесь для любви и счастья. У вас появятся ещё дети.
– Я не хочу детей! Я больше ничего не хочу и не жду от своего супруга!
– Все уладится, дочь моя,– епископ задумчиво перебрал четки, – вот увидите! Вы еще слишком молоды, и мало что смыслите в жизни. Ваш супруг любит и заботится о вас, и если он даже и бывает суров, то только для вашего блага!
Но, похоже, его слова не достигли своей цели. Подопечная не обратила на них никакого внимания, бессильно откинув голову на подушки. Епископ решил сократить визит.
– Молитесь, дочь моя, и Господь облегчит ваши страдания! Мы же, в свою очередь, со всеми братьями, сопровождающими наш отряд, будем молиться за дарование вам здоровья!
Может, помогли молитвы, а может, верх взяла молодость, но только через пару дней донна Стефания все-таки встала с постели.
– Где Гачек? – спросила она у Хельги.
– Ушел, госпожа,– всхлипнув носом, ответила та,– по дороге на Иль-де-Франс! А ваш муж и его преосвященство уехали на встречу с герцогом Рене в Мец!
–Да? – задумчиво заплела косу Стефания,– что ж, уедем и мы!
– Куда? – изумленно ахнула немка,– что это вы задумали?
Но юная женщина только небрежно пожала плечами.
– Куда обычно стремятся люди? Домой!
ШАМПАНЬ.
Мец. Очередной имперский город на пути папского посольства.
Почему же, не дождавшись герцога Рене в Нанси, наши спутники были вынуждены искать встречи с ним в Меце?
Иногда бывает так, что элементарно не везет. Вот вроде бы все идет гладко, хорошо, и цель близка, а потом раз – и судьба накидывается на человека, отыгрываясь за все, в чем раньше благоволила.
Так получилось и у дона Мигеля. Он не собирался надолго задерживаться в Лотарингии, заехав в Нанси всего лишь затем, чтобы получить от герцога уверения, что тот не вмешается в конфликт между Карлом Смелым и Людовиком XI, и, казалось бы, ему ничто не должно было в этом воспрепятствовать, но...
Двухнедельная задержка в Конствальце дала возможность хитроумному лотарингцу пренебречь ранее достигнутыми договоренностями, и ускользнуть дабы на осеннюю охоту, а когда и этот срок прошел, то неизвестно почему тот из охотничьего замка отправился прямиком в епископство Меца, опять сославшись на какие-то неотложные дела.
Можно было, стиснув зубы, дождаться его в Нанси, но дон Мигель заподозрил верткого, как лисица, человека в тайном сговоре с Людовиком, за спинами, ни о чем не подозревавших союзников по Лиге Общего Блага. После того, как Людовик объявил о разрыве Перронских соглашений, нечто подобное должно было иметь место.
Напрасно епископ отговаривал своего спутника от этого шага, мудро указывая, что вряд ли их присутствие, что-либо существенно изменит в ситуации.
– Нужно выждать,– увещевал он,– нет ничего тайного, чтобы не стало явным! Появившись в Меце, мы только продемонстрируем нашу заинтересованность там, где должны выказывать полную беспристрастность. Да и... ваша супруга больна! Было бы лучше, пользуясь затишьем в наших делах, попытаться наладить вашу семейную жизнь!
Братичелли был умным человеком, и к его советам нужно было прислушиваться. Но испанец закусил удила.
– Нет ничего предосудительного в том, чтобы посетить епископство! В конце концов, мы не можем торчать здесь вечно. А Стефания..., она все равно ещё не здорова. Пусть пройдет время, донна успокоится, страсти улягутся, и тогда..., в общем, нам пора в дорогу!
Наверное, дон Мигель сам находился в растерянности, не зная как уладить семейный конфликт и, наивно уповая на время, рвался прочь от скорбного ложа супруги к каким-то конкретным делам, далеким от внутрисемейных дрязг.
Сказать, что их миссия закончилась полным провалом, было бы не совсем точно. Если даже герцог и собирался провести в Меце тайные переговоры с целью заключения союза против Карла Смелого, то присутствие папских легатов сделало эту идею невозможной, но и заручиться, что Рене публично осудит разрыв Перронских соглашений, тоже не удавалось.
– Герцог Бургундский – вассал французской короны,– отвечал он на все уверения,– и различные соглашения, лиги, союзы и прочее, это их внутреннее дело. Зачем вмешиваться в распри других государств, когда своих забот хватает?
И так далее и тому подобное.
– Мир и только мир, вот чего хочет в доброте и святости души его святейшество,– волновался дон Мигель,– но если мы все будем твердить, что свара соседей не наше дело, то война постучится и в наш дом!
– Вы предлагаете уберечь дом от поджога, собственноручно разложив под ним костер?
И пока посланцы без пользы ломали головы и языки, бесцельно переливая из пустого в порожнее, дни летели, как мгновения.
– Мы теряем время,– грустно подвел итог дон Мигель,– нужно признаться в поражении, и двигаться дальше, иначе мы опоздаем к началу военных действий, и вся проделанная работа пойдет насмарку! Надо послать в Нанси за Стефанией, и ехать во Фландрию.
Но когда отряд уже снаряжался в путь, в Мец прискакал испуганный гонец.
– О, ваша светлость,– в отчаянии упал он на колени,– можете казнить вашего плохого слугу, но произошло страшное!
– Стефания мертва? – все краски сбежали с лица мгновенно окаменевшего дона.
– Нет, мой господин, но её светлость пропала!
– Как пропала?
Посланец виновато склонил голову под возмущенным взглядом господина.
– Никто ничего толком не знает, но однажды графиня ушла в свои комнаты сразу после обеда, сославшись на плохое самочувствие, а когда госпожи хватились, то уже прошли практически сутки!
Дон Мигель от растерянности едва устоял на ногах. Произошедшее едва ли укладывалось в его голове.
– А где была эта бестолочь Хельга?
– Немка то же исчезла!
Де ла Верда хмуро хмыкнул. Всё мгновенно прояснилось. Его глупышка жена, прихватив в союзницы дуру немку, подалась в бега, и если они ещё...
– А шут?
– Исчез вместе с ними!
Если бы речь шла не о его собственной жене, то графа бы немало позабавила мысль, как столь забавное трио движется по дорогам Европы, но, увы, сейчас ему было не до смеха.
– Неужели графиня пустилась вслед за вагантом?
Дон Мигель, не медля, собрал военный совет. Семейные дела вновь неприятно вторглись в его планы, угрожая оставить от них мокрое место.
Что делать? Искать графиню или двинуться во Фландрию на встречу с Карлом Смелым? Дилемма достойная Цезаря – долг против долга!
– Сын мой,– сжалился над графом епископ,– нужно разделить наш отряд. Вы поедите на поиски супруги, я же проследую на встречу с герцогом Бургундским.
Это было благородное, щедрое предложение, но дон Мигель понимал, что толку от этого будет мало, и он не оправдает оказанное ему доверие его святейшества.
– Нет! Я не могу подвести папский престол, отказавшись лично участвовать в переговорах с герцогом, даже из-за побега графини. Мы пошлем вслед беглецам людей Эстебана! Они найдут графиню и воссоединятся с отрядом!
Епископ тяжело вздохнул. Ему мало понравилось это предложение – негоже внутрисемейные дела перегружать на чужие плечи, но с другой стороны, похоже, другого выхода не было.
– А куда направилась донна?
– Куда же, как не вслед своему другу,– зло огрызнулся де ла Верда,– похоже, они сговорились о побеге во время последней встречи!
Братичелли поежился. Только этого им и не хватало в довершение всех проблем!
– Надеюсь, что вы не будете столь уж суровы по отношению к провинившейся жене?
– Разберемся,– небрежно отмахнулся дон Мигель,– только бы удалось их всех обнаружить, пока они не влипли, в какую-нибудь неприятную историю!
Хмурый Эстебан получил краткие, но недвусмысленные инструкции, и немедля пустился в путь.
Солидно поредевшее посольство вновь пустилось в путь на запад, проезжая по благословенной Шампани по дороге на Иль-де -Франс, с тем, чтобы потом забрать резко на север.
Вокруг были прекрасные пейзажи – просторные холмы, засаженные виноградниками, перемещались с чудесными солнечными рощами Арденнских лесов. Погода то же благоприятствовала спутникам – так тепло и сухо редко бывает в начале ноября. Запахи осени и молодого вина причудливо вплетались в общее ощущение окружающей благодати.
К сожалению, вряд ли кто из ехавших под папским знаменем путников мог оценить это великолепие, настолько подавленной была обстановка в отряде. Даже бесконечные разговоры между епископом и графом и то лишились прежней конструктивности, потому что о какой бы особой важности проблеме они не заговаривали, мысли и первого и второго все равно занимала тревога о судьбе юной женщины, бредущей по беспокойным дорогам Европы.
– А вдруг она задумала в одиночку пробираться домой, в Моравию? – однажды, не выдержав напряжения, прервал обсуждение очередной папской буллы его преосвященство,– и сейчас находится где ни будь возле Конствальца?
Дон Мигель принял это замечание, как должное, только недоуменно пожав плечами.
– Стефания, конечно, не отличается особым умом, но все-таки на плечах у неё голова, а не горшок! Ведь её сразу же узнают в первой же придорожной корчме! Нет, она ринулась в след ваганту, чтобы с его помощью, через чешское землячество в Париже, вернуться в Моравию.
– Не слишком ли мудрено для графини?
– Так ведь не она автор плана побега! А Гачеку вполне по силам выдумать столь простую схему, и с ближайшей же оказией, отправить её в родной Черный лес.
Единственное, что порадовало его преосвященство в этой речи, так это то, что подопечный не выказывал признаков ревности и не спешил свою жену обвинить в адюльтере, остальные же умозаключения вызывали большие сомнения!
Они уже пересекли Рейн, поворачивая на северо-запад, когда после переправы на левый берег их настиг отряд Эстебана, и взору изумленных путников предстал порядком измученный и помятый, с заметными кровоподтеками на лице Гачек.
– Какого черта,– выругался дон Мигель по-испански, обращаясь к верному слуге,– я ведь приказал его навсегда обезвредить! А ты вместо этого притащил бродягу сюда! И где донна?
Но тот только ткнул пленника кончиком копья в спину.
– Я не знаю, где донна Стефания,– правильно истолковал этот угрожающий жест испуганный Гачек,– клянусь девой Марией и непорочным зачатием, что я ничего не знал о её планах побега, да и если бы знал, то непременно бы отговорил графиню от этого безумного шага!
– Я расспрашивал всех, кто только попадался мне на пути,– подтвердил его слова и Эстебан,– он все время шел один, и никому не попадались на глаза две женщины и карлик!
– Неужели повернули назад? – помертвел от страха дон Мигель,– только не это!
Действительно, вновь показаться на территориях, где столь отличился в борьбе с ведьмами её супруг, было бы со стороны графини сущим безумием. Та же мысль пришла в голову и побледневшему Гачеку.
– Господи,– перекрестился он,– да её ведь там сразу же опознают, и я даже не берусь предположить, что будет дальше!
Граф даже взвыл, схватившись за голову. Фландрия была уже близко, так же как и дожидавшийся посольства герцог, а вот даже приблизительно определить, где жена, не мог никто. Нужно было возвращаться в Нанси и начинать все сначала – шаг за шагом отслеживая путь весьма заметной троицы. У него не было на это ни времени, ни возможностей! Решение пришло внезапно, стоило лишь только кинуть взгляд на взволнованное, заплывшее от кровоподтеков лицо ваганта.
– Ты во всем виноват! Это оттого, что ты настраивал графиню против меня, она отважилась на столь безумный шаг! – жестко высказался дон Мигель, – у неё ведь представление об окружающем мире не менее туманное, чем у потаскухи о непорочном зачатии. Я не могу сейчас искать жену, мой долг призывает меня во Фландрию. Но ваш долг, Гачек, отправиться на поиски донны! Наивная глупая девчонка, беременная кретинка немка и злоязычный, без царя в голове уродец – это гремучая и опасная смесь! Они могут быть и убиты, и изнасилованы, и вообще... Короче, найдите беглецов и уберегите от этого ужаса! Возьмите людей, будет очень мало толку, если вас самого убьют! А я попытаюсь быстро сделать в Брюгге то, что без меня никто не сделает и догнать вас,– тут он задумался, что-то посчитав в голове,– недели через три!
Если ваганту что-то и пришлось не по вкусу в этом предложении, он благоразумно промолчал, согласно кивнув головой, да и справедливости ради стоит заметить, что Гачек сам находился в состоянии тревоги, и в особом принуждении не нуждался.
На этом они и расстались. Папское посольство заспешило на северо-запад, а Гачек с эскортом из пяти вооруженных до зубов человек на юго-восток. Перечитывая рекомендательные письма, которыми его снабдили папские легаты, Гачек поневоле изумился, как странно складывается для него путь в Сорбонну. Никогда, за всю свою жизнь он не передвигался так быстро, да ещё с таким мощным сопровождением, как правило, обходясь посохом странника и лютней, но в обратном направлении от цели странствия.
Вернувшись в Нанси, вагант начал всех подряд расспрашивать о беременной женщине, в сопровождении юной девушки и карлика. И хотя Гачек плохо изъяснялся на лотарингском диалекте, он вскоре с огромным облегчением понял, что следует по правильному пути.
Правда, путь этот был не менее странен, чем сами разыскиваемые – неизвестно по каким причинам графиня, сначала вышедшая из Нанси по направлению к Страсбургу, потом вдруг изменила свое решение, и, сделав солидный круг по Лотарингии, устремилась на юг, в сторону Дижона, оттуда почему-то повернув на северо-запад, на Бар. Было такое ощущение, что перед ним отряд слепцов, ведомый сумасшедшим поводырем без цели и толка!
Забавную троицу не только видели, но и обратили внимание на странные выходки карлика, который вел себя непонятно, для человека пытающегося замести следы.
– Этот уродец,– жаловался хозяин одной из харчевен,– настоящий дьяволенок! Перевернул на себя и спутниц мясной соус, да так его размазал, что женщины потом два дня не могли пуститься в дорогу, дожидаясь пока просохнет их платье!
Возмущенная хозяйка другого трактира, держа на руках солидных размеров бело-рыжего кота, высказывалась ещё определеннее:
– Этого недомерка в клетке держать нужно на показ, а не к людям выпускать! Так разозлил моего Рыжего, что он двух постояльцев поцарапал, и мне потом пришлось платить за испорченное платье! Выгнала я их взашей, хоть и жалко было юную демуазель – уж такая она была тощенькая, ну такая бледненькая, просто светилась, как прозрачная!
Гачек только улыбался, слушая эти истории. Умница Тибо специально оставлял знаки, чтобы помочь преследователям как можно быстрее разыскать беглецов. Очевидно, шуту самому мало нравилось шастать по опасным дорогам в столь ненадежной компании, но и не присоединиться к женщинам он не мог, опасаясь за юную госпожу.
Вагант довольно легко проследил за похождениями графини, преследуя милую троицу вплоть до Шампани, и когда уже уверовал, что вот-вот догонит маленький отряд, их следы внезапно оборвались
БЕГЛЕЦЫ.
Страшно оказаться осенней ночью в одиночку на дороге.
Тьма такая, что звезды в вышине являются единственным источником света. Крупные, мерцающие в прозрачном небе они сияют так, что на земле от этого становится ещё темнее, и припозднившийся путник не видит даже собственных ног. В слепой надежде веря, что не собьется с дороги, он ступает осторожно и пугливо, и все равно спотыкается обо все кочки и ухабы.
Все звуки в пустынной осенней тишине кажутся преумноженными многократно. В страхе замирает усталый странник, пугаясь даже шороха собственных шагов. И даже стук копыт двух смирных осликов и то производит шум, подобный рокоту барабана.
По окутанной ранними сумерками проселочной дороге уныло плелись два полусонных ослика. На одном дремала, поклевывая носом, усталая Хельга, на другом в безотчетном ужасе перед зловещей тишиной, прижались друг к другу Тибо и Стефания. Вечно мерзнущий карлик трясся мелкой дрожью и норовил закутаться по самый нос в накидку своей хозяйки.
– В мире дьявольской тьмы блуждаем несчастные мы,– тоненько скулил он,– неизвестно куда попадем, прежде чем с ума от страха сойдем!
Стефка тяжело вздохнула – совсем ещё недавно она даже приблизительно не знала, где они находятся, но отчаянно надеялась, что до Моравии осталось не так уж далеко. Конечно, до Нанси папское посольство добиралось полгода, но ведь легаты устраивались на долгие стоянки в имперских городах, а наши беглецы, наоборот, старались все селения объехать стороной.
Обстановка осложнялась ещё тем, что все вокруг изъяснялись на непонятном Хельге и Стефании языке, а Тибо, если что и понимал, то от его своеобразных ответов мало, что становилось ясно. Да тут ещё озорной характер карлика, из-за которого они не могли даже толком перевести дух в каком-нибудь месте, расспросить о дороге, собрать сведения. Стоило только где-то расположиться на постой, как он непременно выкидывал очередное коленце, как будто нарочно выводя из себя всех содержателей харчевен и постоялых дворов.
Потом Тибо, конечно, плакал и жаловался, показывая багровое, пострадавшее от свирепой немилосердной руки ухо или руку, а уж зуботычин и подзатыльников было вообще не сосчитать, но факт оставался фактом – каждый раз измученные женщины вынуждены были побыстрее убираться прочь, не успев, ни толком поесть, ни отдохнуть.
– Уже давно надо показаться Штутгарту,– изумлялась Хельга, с кряхтением держащаяся за круто вздымающийся живот, – но почему в харчевнях, по-прежнему, одна жиденькая капуста, вонючий сыр, да кислое вино? Когда же я поем свиных колбасок и гороха со шкварками, запивая добрым пивом? Как же я по ним истосковалась!
Про колбасу и пиво она говорила с таким тоскливым и блаженным придыханием, как монахиня о святых дарах.
– У меня урчит в брюхе и от капусты глаза выпучивает,– ворчливо вторил ей Тибо,– или умру я с голоду, или тоска по мясу замучает!
Конечно, можно было заказывать в трактирах и более сытную пищу, но в этих странных местах царила отнюдь не немецкая дороговизна, а они итак потратились на покупку двух осликов, и деньги нужно было беречь, чтобы хватило до Моравии.
Стефания переносила испытания со стоическим смирением. Её мало волновала безвкусная грубая еда и отсутствие полноценного отдыха, настолько мысли были заняты более безрадостными вещами. Она едва замечала, что ела, механически все туже затягивая корсаж на похудевшей талии. Беглянка день и ночь думала о том, как ей жить дальше.
Конечно, она возвращалась домой, потому что больше не могла находиться с человеком, так унизительно пренебрегающим ею. Но крестный! Даже при мысли о Збирайде Стефка начинала тяжело вздыхать – своевольный пан Ирджих имел весьма твердые представления об обязанностях жены, и даже при таких обстоятельствах никогда бы не одобрил побега крестницы. Оставалось только одно – припасть к ногам принца Генриха, старинного друга Ярослава, чтобы его высочество похлопотал перед отцом о разрешении вступить в монашеский орден.
Да, Стефка всегда считала, что не создана для монашеской жизни, но если и в супружестве она потерпела фиаско, то, пожалуй, покрывало монахини будет для неё наиболее подходящим головным убором. Не найдется, что возразить и де ла Верде – против небесного жениха отступают земные мужья! И бывшая графиня до конца своих дней будет молиться за своего погибшего младенца и за разбитую любовь. Со временем сердце успокоится, боль уйдет и она смирится с этим уделом.
Доходя до мыслей об утраченном малыше, Стефка неизменно начинала плакать, представляя решетки монастыря – уныло хандрить, и где уж ей было обращать внимания на дорогу и на недовольные жалобы окружения. Хельгу она взяла с собой из жалости, а Тибо увязался сам, клянясь, что не может оставаться дальше с жестоким графом, желающим определить его в шуты к самому богатому и могущественному человеку Европы.
