Текст книги "Гимн неудачников (СИ)"

Автор книги: Лила Джерри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Я осмотрел здание внимательнее и сразу наткнулся на знакомый герб. А, понятно. Что еще могут сделать люди, у которых бзик на имперской значимости. Великая Нация нашей Великой Империи Ниммы, ныне скрытой под Великим Ниморским Лесом. Мужик на крыше, скорее всего, руководитель экспедиции, первый ступивший на наш материк, или тот человек, что послал метрополию к демонам и объявил Нимору независимой, или еще какой знаменитый деятель, в истории я не силен. Но, надо отдать соседям должное, здание впечатляло. До конца жизни не забудешь.

Вот только такую громадину должно быть видно издалека, чуть ли не из лагеря. А здание как будто выросло из-под земли, соткалось из воздуха за те мгновения, пока я обходил широкую мраморную чашу.

Дом надвигался рывками и приближался ко мне гораздо быстрее, чем я к нему. Мне интересно, если я от него побегу, он тоже побежит прочь, или бросится меня догонять? Не нравятся мне слишком самостоятельные дома. Только и ждут, чтобы жертва сама в них зашла, чтобы сжать ее стенами, придавить лестницей и сжевать, победно хлопая дверями. Еще половичок подстелют. А разумные многоэтажки? Хуже разумной многоэтажки может быть только разумный сталелитейный завод. Никогда не видел такой переоценки ценностей, что была у двух колдунов, за которыми несколько часов охотилась доменная печь.

Я остановился, злорадно ожидая, когда здание себя выдаст, и – не знаю, или я моргнул, или отвел взгляд – в следующий миг ступеньки оказались прямо под ногами. По крошащимся камням спускалась красная ковровая дорожка. Лоза, ты провидец. Пуговица заметно похолодела, и я, горько вздохнув, начал восхождение, стараясь не думать, что колонны очень похожи на ряд белоснежных клыков. Они же совсем-совсем не похожи, правда?

Что странно, колонны действительно оказались не похожи. Они вовсе оказались не колоннами, а высокими соснами с бело-золотистой корой, на ощупь мягкой и шероховатой. В кору я вцепился, когда, ошалев от резкой перемены, попятился и едва не навернулся с голого каменного склона безо всяких признаков ступенек.

Впереди смыкались ровные ряды колонн-сосен, над головой – переплетенные голые ветви, за спиной расстилалось безбрежное белое море, и спуститься туда, не свернув шею, я уже не мог.

Через четыре или пять рядов сосны закончились, уступив место круглому залу. Я резко обернулся, пытаясь отследить переход, и уткнулся в сплошную каменную стену. Замечательно, просто замечательно. Кто-то отрезает все пути назад, Лоза. Тебя явно загоняют в ловушку. Ты будешь идти, а двери будут захлопываться и исчезать за спиной, пока дом не замурует тебя в самом дальнем углу как муху в янтаре. Конечно, чтобы загнать тебя в ловушку достаточно примитивной ямы на тропинке или кирпича с потолка, но у них, у домов, иная широта мышления...

Но я пошел дальше. Абсолютно пофиг, где замуровываться – здесь или в гипотетическом там. После зала шла мраморная парадная лестница, потом – второй зал, с колоннами и мозаиками на стенах. На картинках военно-патриотического содержания кто-то кого-то массово убивал, скорее всего, ниморцы – врагов, то есть нас.

Зал все длился-длился, длился-длился, и скоро я перестал понимать, одна ли это комната, разделенная колоннами, или целая анфилада одинаковых, или я давно хожу по кругу. Свет из ниоткуда, колонны, каменный пол с рисунком, мозаики. Что-то не давало покоя; я долго ломал голову, прежде чем осознал, что всего лишь жду звука своих шагов. В пустоте залов они должны звучать ясно и громко, и эхо должно гулять по коридорам, предупреждая всех заинтересованных, что рядом бродит еда. А оно молчало. Зато под высокими потолками, вторя общему настроению, выло что-то тоскливо и торжественно, то ли музыка, то ли ветер.

Каменный пол на ощупь оказался теплым. Шершавым и пористым, как пемза. Поддавшись минутному порыву, я быстро глянул через плечо, уже примерно представляя, что увижу.

Вместо колонн из песка поднимались тонкие изящные деревца, чьи ветки я принимал за потолочные балки. То, что я раньше считал картинами, оказалось причудливой игрой света и тени на густой листве. Я моргнул. Пол, потолок, колонны, мозаики.

Пуговица морозила уже всерьез, но одинаково, словно я не приближался и не удалялся от цели. Таким манером можно болтаться тут сколько угодно. Думай, Лоза, думай. Понимаю, непривычно, но надо же когда-то учиться. Глазам верить нельзя, но у тебя есть указатель, который вроде даже работает. Наконец, решившись, я зажмурился, сжал пуговицу в кулаке и медленно двинулся вперед. Ничего, самое страшное – влеплюсь в колонну...

В лицо дохнуло холодом, затхлостью и пылью. Фантазия тихонько заверещала, что это склеп-склеп-склеп, или темница, или, или, или... Чтобы не слушать следующий пункт, я поспешно открыл глаза.

– Дэн Рола. Ты сволочь. Чтоб тебе все оставшиеся жизни вместо компаса использовать штангенциркуль методом лозоходства, – мрачно сообщил я рядам кресел, спускающихся к трибуне. – А ты...Поддельная серебряная фигня.

Пуговица обожгла пальцы.

– Поддельный бессмысленный уродливый заклятый мусор, мечтающий о карьере политика-оратора. Вы с Соной не одного рудного месторождения? – я перекинул кусочек металла из одной руки в другую и продолжил спускаться, нарочно громко топая по ступенькам. – Представляю, что было бы, дай Рола мне револьвер. Он бы сам зарядился и попробовал меня застрелить. Ручка накатала бы на меня донос. Сумка – придушила ремнем. Про носовой платок и думать не хочется...

Я прошел мимо мест для особо почетных гостей и взобрался на помост. Зал мог бы, наверное, уместить кучу народу. Кресла даже на вид выглядели очень удобными, но посидеть что-то не тянуло. Светлые стены со слюдяными вставками и бирюзовыми волнистыми линиями прикрывали тяжелые бордовые шпалеры; за трибуной висело белое полотнище от пола до потолка с ниморским гербом.

– Ну и? Побывала на трибуне? – я протянул руку с пуговицей по направлению к креслам. – Можешь сказать что-нибудь...

Пуговица потеплела.

– Э-э-э... с другой стороны? – я повернулся к гербу и выронил указатель, проморозивший руку до кости. – Вижу, герб. Давай гимн споем?

Был бы здесь Сона, давно бы меня прибил.

Я ухватился за ткань и потянул; полотнище неожиданно легко отъехало в сторону, а из стены, из ячеек, похожих на соты, на меня уставились человеческие черепа.

В приюте, исключая тот злосчастный трактат о демонах, детскую психику старались не травмировать. Пугалки, вроде "не выходи за ворота – схватит злое дерево и утащит в лес" не в счет, это вполне житейские предупреждения. Зато в доме моего приемного отца то и дело появлялись запрещенные книги, то по работе, то конфискованные у очередных энтузиастов. Я в них заглядывал, из любопытства и из-за того, что в те времена еще надеялся стать колдуном. А еще у Эжена была тупая привычка читать трактаты вслух за завтраком, ржать и комментировать. Ученик обожал ниморскую технику, а темная ворожба его интересовала только в связи с уголовным кодексом. Короче говоря, у меня было достаточно информации, чтобы понять: темные ритуалы – плохая штука. О том, как заканчиваются ритуалы, не пишут авторы гримуаров и дневников; об этом пишут судмедэксперты.

Так вот, одна из картинок тех запрещенных книжек предстала передо мной.

Я опустился на пол, схватился за голову и тихо взвыл. Все, тайна века раскрыта – недобитки гражданской войны, адепты темных искусств, скрываются под личинами друзей Леса, для отвода глаз выращивают елочки и окучивают картошку, а в свободное время... о-о-о, в свободное время... с этого дня я читаю только техпаспорт на радиотехнику, клянусь! Я сидел и проклинал все на свете, а они зырили. Черепа.

– Ну и кто из вас Дэн Рола?!

Кости, к счастью, не ответили. Я скользнул по ячейкам полубезумным взором, и вдруг один из черепов сверкнул глазами.

Н-н-небеса... Спокойней, спокойней, Лоза, дыши ровнее. Откуда у черепа глаза? Я встал и едва ли не на цыпочках приблизился к тому месту, где видел блеск. Ничего сверхъестественного, просто блик света на серебряной пуговице, неизвестным юмористом вставленной в глазницу черепа.

– Аха. Ха, – я поднял указатель и приладил его рядом. Серебряный кругляш подошел идеально, мало того, еще и прилип к кости, как будто не желал расставаться с останками любимого хозяина. – Привет, Дэн.

Я вздохнул, стоя перед черепами и думая, какой аморальный поступок совершаю. Более моральным он от того не стал. Потом пожаловался на свою горькую долю Небесам, Карме и даже Зверю-из-Бездны. Ситуация не улучшилась, с потолка не слетела инструкция по дальнейшим действиям. Все, абсолютно все толкало меня на преступление. Я погипнотизировал стену, еще раз тяжело вздохнул и быстро, чтобы не передумать, вытащил череп из ниши.

Сбоку что-то зашуршало, я прыжком шарахнулся от ткани с гербом, внезапно закрывшей стену, навернулся с помоста, кубарем скатился на пол, не выпуская череп, растянулся во весь рост и тут только увидел, что с потолка-купола на меня смотрят глаза. Большие красные глаза, окруженные зубастой пастью.

Это стало последней каплей.

– А-а-а!!! – не разбирая дороги, я рванул прочь, собираясь с дикими воплями мчаться как минимум до болот...

Кресла промелькнули, как дурной сон, мимо пронеслись перила, лестничный пролет, коридоры, комнаты, воздушная галерея над пропастью, и я свихнувшимся зайцем запетлял между колоннами.

– А-а-а!

Совсем чуть разминувшись с шеей, в колонну врубилось блестящее хищное лезвие.

– А... – просипел я и бросился обратно. Кто-то, не ожидавший такой прыти, удивленно выругался и затопал следом.

Новый день начался, мне все еще везло, но закон кармы не дремал. Зал решил, что закончится именно тут, передо мной, и нигде иначе.

Преследователь вышел из-за колонн. Маскировочная одежда, печать Великого Леса на лице (из той же оперы, что и "Лес думает за нас"), осложненная индивидуальными психическими девиациями, и Большая Острая Железяка в руках.

– Вот ты и попался, – безжалостно подытожил Кактус. В глазах друида, только что получившего подтверждение всем своим подозрением, ясным солнышком сияло торжество. Еще бы. Он же шел меня искать, а я тут как тут, с черепом наперевес. Идеально проваленная кража.

Если в моей жизни хоть раз все пройдет, как надо, основы мироздания обрушатся. Нет, не то чтобы я критикую мировой порядок, но нельзя же его ставить в зависимость от таких вещей.

Друид приближался, неотвратимый, как воздаяние за все совершенные глупости, как бы между прочим держа алебарду и эдак не очень приязненно косясь на меня взглядом людоеда в десятом поколении. Я отступал, сохраняя дистанцию.

– Я все расскажу! Меня подста... то есть заставили!

Кактус плавно сместился в сторону, не дав проскользнуть мимо. Никогда не подозревал, что друид может двигаться так легко и быстро.

– Ты не можешь, – я уперся спиной в камень. – Меня должны судить. Ты не можешь меня убить вот так, просто! Ты не можешь...

Опасно поблескивающее лезвие притягивало взгляд. Я представлял, как оно опускается, к примеру, на чью-нибудь шею, с омерзительным хрустом ломаются позвонки, брызжет кровь, и ноги подкашивались сами собой.

– Подменыш или кукушонок, – голос друида был ровен и спокоен. – Появляется в обычной семье и растет, как обычный ребенок. Он слаб, беспомощен и беззащитен, и потому не вызывает подозрений. Он приносит несчастья в любой дом, он губит всех, кто оказывается рядом... Он пьет кровь этого мира, он карабкается вверх по трупам...

Вот тут я понял, что он действительно меня убьет. Не потому, что ненавидит. А потому, что он не считает меня человеком. Он думает, что я нелюдь. Нечисть. Злой дух, демон, какой-то подменыш, порождение больной фантазии, которое надо уничтожить просто ради общего блага.

Безнадежно вставать между человеком и его навязчивыми идеями.

Кактус замахнулся...

– Нет!

Я приоткрыл левый глаз. Что-то не так. От собственных воплей в ушах не звенит.

На друиде, обхватив его за плечи, повисла худенькая фигурка, верещащая как резаная:

– Кактус, не надо!

– Ты с ума сошла, – прорычал друид, пытаясь отцепить от себя целительницу.

– Это ты свихнулся! Совсем-совсем того?

– Он – предатель.

Я скосил глаза на изогнутое лезвие и дрожащим голосом сказал:

– Я во всем признаюсь. Спрячьте меня в тюрьму, куда угодно, только подальше от него...

– Кактус! Убери топор!

– Он – не человек! – взорвался друид.

– Делай, что я тебе говорю! Я – целительница! И я говорю...

– Дура!

– Я – дура?!

Кактус схватил девушку за шкирку и легко отшвырнул в сторону. Я выхватил из-за голенища нож и выставил его перед собой.

– Не подходи.

– Издыни, – безжалостно велел борец с нечистью.

Я б с радостью, да не умею. Как же глупо – с жалким ножиком против алебарды...

– Н-нет... не надо...

Боевой топор сверкнул и навис надо мной, как закон кармы над беспечным грешником. Только бы это было не очень больно...

– Проклинаю тебя! – бешено заорал я и вслепую махнул ножом. Лезвие наткнулось на что-то, едва не вывихнув кисть, и повело руку вниз; я разжал пальцы.

Бесшумно стукнулась об пол выроненная алебарда. Друид пошатнулся, зажимая пальцами рану на правом боку, медленно опустился на колени.

– Ой-ей... – Крапива зажала рот и с ужасом попятилась.

Я тупо уставился на окровавленные ладони.

Вот же пропасть... я же не сделал ничего непоправимого?

Правда?

***

Золотистый свет безмятежно переливался между стройных белых колонн, на блестящем полу играли солнечные зайчики, и даже музыка под высокими сводами поменяла настроение и стала наигрывать что-то бравурное.

Музыке было хорошо, залу было хорошо, и колоннам тоже было хорошо, и только мне, как обычно, было плохо.

Друид скорчился на полу, прижимая ладони к правому боку. По зеленой ткани, вокруг рукоятки ножа, быстро расплывалось пятно; кровь текла между судорожно сжатых пальцев, расплывалась по полу, темная, почти черная. А я, как нетрудно догадаться, стоял столбом и смотрел.

Что же делать, что делать? Вытащить нож? Я потянулся к гладкой серой рукоятке, но испуганно отдернул руку. Или нельзя? Или надо остановить кровь? Или нет? Или как? О, карма моя!

– Уберись! – рявкнула Крапива, отталкивая меня в сторону.

Ну и правильно, постою в уголке и помолюсь. Говорят, порой помогает. О, Небеса, за что вы так со мной?.. Что? Не о себе молиться? Кактус, скотина, не смей подыхать, меня же ваше братство закопает...

Мне было страшно.

Где-то в глубине души я почему-то не сомневался, что когда все это закончится – а оно должно закончиться хорошо, не могу же я бегать всю жизнь! – я вернусь к жизни нормального добропорядочного и законопослушного гражданина и забуду прошлое как кошмарный сон. Все обязательно будет хорошо. Обязательно...

Сбивчивый шепот умолк. Целительница отняла руки от раны, пощупала пульс, покачала головой и поднялась на ноги.

– Ну и зачем ты его убил?– мрачно спросила она.

Так вот. Не будет.

– Убил? – беспомощно переспросил я.

– Нет, Кактус сам себя прирезал.

– Я убил?..

– Я! Кто его ножиком пырнул, а?

Я возмутился:

– А кто его прямо на нож толкнул, Великий Дух?

Крапива открыла рот, готовясь возразить...

– А... а ведь правда, – неожиданно согласилась она, и тихо и испуганно прошептала: – Лоза, что же теперь с нами будет?

Не паниковать. Только не паниковать. Что будет? Я скажу. Если пропажу одной черепушки с заброшенного кладбища никто бы не заметил, то пропажу Кактуса, увы, не заметить сложно. Друиды начнут расследование, поболтают с деревьями, пообщаются с грибницей, раскроют горькую правду, и прощай, Лоза. Отныне мне ни будет ни сна, ни покоя. Каждая травинка, каждая мушка, каждый цветок станет угрозой; я превращусь в изгнанника, вынужденного весь остаток жизни прятаться по самым дальним и мрачным углам, а так как в самых дальних и темных углах дополна своих, темных и злых обитателей, то делать мне это недолго. И помощи ждать неоткуда – мой опекун связался с нежитью, а Эжен считает, что предатель – ха! – я.

После такой подлости охотнику на выдуманных монстров можно уходить с чистой душой, легким сердцем и чувством выполненного долга. Добился-таки своего.

– Меня выгонят из братства... – монотонно заговорила девушка.

– А меня казнят.

Небеса мои, да как я мог, как я осмелился надеяться, что благополучно отделаюсь от Дэна Ролы, и никто никогда не узнает о нашем маленьком сговоре?

– Отменят все посвящения...

– А меня казнят.

Не паниковать? Да ладно, чего уж там. Можно и по зальчику побегать, с воплями "за что?!", хуже-то не будет...

– Лишат звания целительницы...

– А меня...

– А тебя казнят, – Крапива уткнулась мне в плечо и разрыдалась.

О, ягода-малина, дух осины и священный подберезовик! Нет, не надо истерик! Как же я теперь буду бегать по залу и рвать на себе волосы?

– За что судьба так жестока ко мне?

Ч-ч... что? Это же мои слова!

– Перестань, – я осторожно встряхнул целительницу, пытаясь привести в себя. – Не будут они это делать. Это же просто случайность.

Девушка сомнамбулически кивнула и перевела взгляд на лежащего друида:

– Я не хотела... – ее глаза вновь наполнились слезами. – Кактус...

О, Карма. Это ужасно.

Она плакала у меня на груди, а я ощущал себя так, будто меня режут тупой пилой. Таким подлецом я не чувствовал себя еще никогда. Лучше бы Крапива мне вовсе не помогала; и не грызла бы меня сейчас вина за что, что я приношу одни несчастья.

– Я опорочила честь рода. Память предков... От меня все отвернутся... ни один дух больше не заговорит со мной...

Это выздоровлением называется.

– Ты, это... не надо так расстраиваться, – растерянно промямлил я. – Они еще не узнали.

Плохой из меня утешитель.

– Сегодня вечером Клен будет говорить с Древом! – яростно взвыла друидка. – Лучше смерть, чем такой позор!

– Н-не надо, – я осторожно отобрал у нее какой-то флакончик, надеюсь не с ядом, и пообещал: – Я что-нибудь придумаю.

– Правда?

Нет. Точнее, были бы иные варианты.

– Ты можешь заколдовать Лес, чтобы он все забыл?

– Если бы у меня было высшее посвящение, – всхлипнула Крапива. – Если бы у меня была самая крошечная частичка Древа...

– За чем же дело стало? Мы же все равно к нему идем.

– Ты думаешь, никто не пытался? Древо защищают могущественные чары, и кости смельчаков лежат у корней, и прах их смешался с землей, – обреченно прошептала целительница. – Отдай мне зелье. Пусть все закончится быстро.

Я отвел руку и со всей силы швырнул флакон об стену.

– Ты! – взвизгнула разом ожившая друидка. – Ты хоть знаешь, сколько времени я на него потратила?!

– Кого травить собиралась? – светски поинтересовался я. – Между прочим, подсудное дело. Говори, что за Древо, и как туда добраться. Спилить не обещаю, но лист или шишку какую принесу.

– Ты с ума сошел!

Как же мне хотелось с ней согласиться.

– Ничуть, – я равнодушно пожал плечами. – Не хочешь помогать? Тогда я найду его сам.

– Нет! Ты погибнешь! – Крапива испуганно вцепилась в мою куртку, будто я уже мчался обдирать национальное лесное достояние, и жалобно добавила: – Лоза, пожалуйста...

– Вон этот, – я пихнул ногой череп. – Говорил, что только я могу проникнуть на кладбище. И он был прав; такое ощущение, что Лес меня не замечает. Я для него не человек.

– Но... Клен не возьмет тебя с собой, – нашлась друидка.

– С каких это пор Клен стал у нас командиром?

Крапива изумленно округлила глаза и прижала ладонь к губам.

– Ты... ты хочешь попросить командира?

– Нет, Великий Лес!

Друидка испуганно отшатнулась, но не замолчала:

– Мы пойдем, защищенные чарами. Клен не спустит с тебя глаз, покуда длится ритуал...

Да что она меня все отговаривает?

– Значит, надо его чем-то отвлечь, – предположил я. В голове начали смутно вырисовываться контуры плана. – Скажи-ка мне, что конкретно надо от Древа?

– Яблоко, – еле слышно прошептала друидка.

– Я... Только не говори, что Древо... Почему у вас везде яблони?! Почему не дубы, не ели, не березы?

– Это все ниморцы, – пробормотала друидка. – И их селекционные поля. Яблони – это еще что. Ты кукурузу не видел.

Несчастная нация. Бились, бились, и ничего-то у них не росло. А что они хотели от своей тундры.

– Хорошо. Я добуду это... яблоко, чего бы мне это ни стоило, и принесу тебе.

Крапива подняла на меня сияющие зеленые глаза:

– Ты правда это сделаешь?

На меня еще никогда не глядели с такой надеждой и восхищением...

– Клянусь.

А что я еще мог ответить?

...– Покойся с миром. И пусть твоя душа легко взлетит по ступеням, и твое новое рождение будет счастливей, чем это...

Печальные слова таяли в тишине. Я не мог заставить себя посмотреть на тело; запоздалый ужас липкой пеленой заволакивал сознание, и начинала бить нервная дрожь. Ведь там, на полу, в луже крови и с проломленной башкой, полностью и окончательно мертвый мог бы лежать я.

Мертвый. В это было так сложно поверить.

– ...пусть твои корни достигнут дна земли, твои ветви закроют небо, твое потомство заселит мир от края до края...

Интересные у друидов представления о лучшей жизни.

Целительница вздохнула и с силой потерла лицо.

– Мы должны дать клятву, что будем молчать.

Я удивился, почему это мне не пришло в голову. Наверное, те, кто умеет колдовать, мыслят иначе – сразу хватаются за заклинания.

– На крови? Эй, это же нож Смерти. Вдруг это темный артефакт? Отравленный.

Кактус – и тот загнулся.

– Вообще-то это нож Лозы, – не слушая моих возражений о том, что если нож и мой, то исключительно нелегально, Крапива начала протирать его куском смоченного антисептиком бинта, тихо шепча: – Посреди Ниморы дом, ни окошка нету в нем, а внутри стоит сундук, а на сундуке оков – сто запоров, сто замков, ключ потерян навсегда, так замкну твои уста, завяжу узлом язык, заберу дыханье вмиг, слово дальше не уйдет, на губах твоих умрет...

Фольклор, однако. Прервав бодрый речитатив, целительница провела лезвием по ладони и отчетливо произнесла:

– Духи земли и неба, услышьте мои слова. Клянусь, что сохраню тайну. Аммо!

Я царапнул руку чуть повыше старых порезов – один лес, под бинтами не видно – и повторил:

– Пред вечными и всевышними Небесами клянусь...

Говорят, что Небеса уже давно на всех плюнули, и только Зверь, который в Бездне, все видит, все слышит и все запоминает. И ему по нраву любые клятвы – и выполненные, и нет, потому что любое обещание тяжелым грузом ложится на душу и путешествует с тобой по всем воплощениям, вместе с друзьями, врагами, родственниками и невыполненными делами. И вся эта компания дружно тащит тебя вниз.

– Наверное, его надо вернуть обратно? – я безо всякого энтузиазма кивнул на череп и кратко описал, как встретился с Дэном Ролой, и к чему это привело.

– Я считала, тебя нанял кто-то из колдунов... – задумчиво протянула Крапива. – Ну, Лоза, наломал ты дров. Нужно было сразу рассказать все нам. А теперь что толку, если призрак уже на свободе? Он продолжит тебя преследовать.

Последнее, что я бы тогда сделал – стал бы рассказывать подозрительной компании неведомо кого о сделке с призраком давно погибшего ниморца.

– Тогда давай его уничтожим. Рола обретет покой, все счастливы.

Друидка подняла череп:

– Ты уверен?

– В чем?

– В том, что он желает исчезнуть. Они, призраки, не особо спешат на тот свет, раз болтаются на земле. С этим надо разобраться, – наконец решила она и убрала череп в сумку. – Одно дело – помогать врагу, другое – раскрыть заговор злых духов. Ты только представь, что будет, если все души, что сковывает Ниморский Лес, разом вырвутся на свободу!

Я представил, и это понравилось мне еще меньше, чем черепа в зале. Катастрофа, сравнимая с нашествием умертвий.

– Идем, – позвала друидка. – Скоро рассвет.

– Э-э-э, мы не должны его похоронить? – я махнул в сторону Кактуса.

– Лес позаботится о нем.

Хорошо, Лес так Лес, некромантия здесь в почете.

Через десяток шагов я не выдержал и оглянулся. Зал ничуть не изменился: переливы золотого света, мозаики... На широких плитах одиноко валялась алебарда. Кровавый след тянулся от стены и неровным зигзагом заворачивал за колонны.

Я отвернулся и запретил себе вспоминать.

Постепенно золотой свет начал тускнеть. В темноте растаяли мозаики, стены, белые тонкие колонны; залы погрузились во тьму, и я не заметил, когда в лицо дунул прохладный свежий ветер, а над головой загорелись неяркие мерцающие звезды. Вокруг простиралось белое – в темноте скорее серое – одуванчиковое поле.

Некоторое время мы шли в молчании, погруженные в собственные мысли.

– Интересно, какую роль в клятвах играют слова?– спросил я, размышляя отчасти о Дэне Роле, отчасти о собственном опрометчивом обещании одним махом решить все проблемы. И ниморский могильник, и странный дом поблекли и превратились в расплывчатые видения, о которых я и сам не мог сказать, были они или не были.

Друидка смущенно кашлянула:

–Мой заговор верный, мне его бабушка рассказала. Только нужно, чтобы заклинатель был хоть немножко магом. Ну, ты понимаешь. А Клен не верит, – пожаловалась она. – Он хотел стереть тебе память, как все закончится.

– Стереть память? – мечтательность разом улетучилась. Так вот почему Клен такой спокойный все время. – А голову отрубить он не хотел? Эффект-то тот же!

– Теперь этого не произойдет, – уверенно ответила Крапива. – Ну, если мы добудем яблоко.

– Чем оно так драгоценно? – раздраженно осведомился я. – Съешь и станешь властелином всех жучков и паучков?

– Да упаси тебя духи, – ужаснулась целительница. – Потравишься к лешему.

Ах да, ниморцы же растили.

– И какой от него толк?

– Из яблока с волшебного Древа может вырасти новое Древо, – конспирологическим шепотом поведала Крапива. – Знаешь, почему Энгель так бесится? Потому что у северных Древа нет.

Я скептически хмыкнул. У Марии Энгель и леса как такового нет.

– Скажи-ка мне лучше, чего боится Лес?

– Железа, огня, черной магии, – перечислила целительница. – Только железо без заклинаний бесполезно, огонь нужен очень сильный, а черную магию без мага не найти...

Не найти?

Ночь уходила; пропадали звезды, и небо на востоке постепенно светлело, и сумерки редели, открывая темную полосу леса. Прямая дорожка вела с запада и резко обрывалась на границе с полем; и от вида этой дорожки сетования, чего ради Сона вел меня тропами такими же неисповедимыми, как пути Ниморы в истории, исчезли сами собой.

По дорожке словно прошелся ураган. Сквозь разбитую и расколотую плитку прорастали белые цветы; скелеты кипарисов по бокам, высохшие, с ободранной корой, выбеленные дождями и солнцем, очень в тему обрамляли все это великолепие. Последние деревья лежали на земле, перекрученные и вывернутые с корнем; оборванная металлическая проволока мотком валялась в пыли.

Под ногами захрустела разбитая плитка; я сделал пару шагов и наткнулся на человеческий череп, неизвестным шутником повешенный на сухую ветку. В лоб бедняге те же не в меру деятельные руки вбили металлический гвоздь. Ненавязчивый и непрозрачный намек на тему "берегите природу". Почему-то мне показалось, что гвозди в деревьях, если сравнить, окажутся точно такими же.

– Вот потому-то братства и забросили старое кладбище, – печально сказала Крапива. – Энергетика плохая.

Узнать, что за энергетика так пожевала придорожные кусты, мне не довелось.

Чудовищный удар швырнул меня на разлапистое дерево, выбив весь воздух из легких. Ослепнув и озверев от неожиданной боли, я выхватил нож и резко пырнул им серое нечто, на полном ходу врезавшееся в правый бок. Уй-й-й... Руку как будто окунули в кипяток, лезвие бессильно проехалось по плотной шкуре и выпало из ослабевших пальцев. Серая тень скользнула совсем рядом, и я едва успел рухнуть на землю, перекатом уходя в сторону. Что-то с размаху грянулось оземь, сверху посыпались песок и кусочки плитки; я перекувыркнулся через поваленное дерево и, как пловец в белом море, погреб куда подальше среди одуванчиков, оглядываясь через плечо. Сумасшедшая кувалда одним прыжком выскочила из проделанной ямы, деревья разлетелись в стороны, как кучка хвороста, череп мячиком попрыгал по дорожке. Размытый силуэт замер на границе поля, собираясь в кучку, и стрелой метнулся ко мне. Взлетели белые пушинки, мелькнул грубо размалеванный лик, длинные шипы, кусочек светлого неба, мрачная тень расправила крылья и закрыла солнце...

Порыв ввысь остановили глупые условности, крылья подрезал быт. Справедливо ли всяким чудищам безнаказанно скакать по невинным одуванчикам и топтать их? Одуванчики считали, что нет. Я в некотором оцепенении смотрел, как черная глыба медленно и красиво рушится вниз, пришпиленная к земле сотнями пушинок, и милые цветочки, как оголодавшие муравьи-людоеды, накидываются на нее со всех сторон, буквально погребая под мягкой белой массой.

Существо рванулось ко мне, выдираясь из ловушки, но перед ним, как из-под земли, выросла целительница, держа на вытянутых руках череп с пуговицами вместо глаз.

– Повелеваютебеостановиться! – на одном дыхании выпалила она. Небеса знают, как магам и прочим волшебникам это удается. Наверное, путем долгих тренировок.

Серебро в глазницах черепа таинственно поблескивало; темные провалы маски горели яростным огнем, который, к огорчению Соны, при свете дня уже не ослеплял. То ли одуванчики держали крепко, то ли слова друидки действовали, но ниморец не двигался с места.

– С-с-с... – я задохнулся от боли.

Гибрид ежа и фонаря, да простят меня эти достойные создания, сделал вид, что его выборочная телепатия мои мысленные эпитеты в упор не воспринимает.

За всей этой беготней, костями и убийствами я совсем забыл про ниморца, поджидающего меня на границе поля. Вряд ли он обрадовался, что череп оказался в руках у друидки, хотя... от удара об дерево в голове наступило некоторое прояснение, и я впервые сообразил, что Дэну, в принципе, я нужен был только для того, чтобы вытащить кости с кладбища. Шоваллец обещал оставить меня в покое, но как, и в какой мере сделает это Сона, ничего сказано не было. Возможно, призраки и не собирались вести честную игру – они, шольцы, такие.

– Что это? – с детским удивлением спросила Крапива.

– Н-н...

– Лоза, от пары царапин еще никто не умирал.

– Н-морец, слга этого... к-торый сдох и глос...

– Ты уверен?

Я тихо зашипел, ощупывая ребра; по внутренним ощущениям от них осталось одно крошево. Каждый вдох приносил боль, пекло рассаженные ладони и локти, ныла исцарапанная щека и ударенный бок – короче говоря, встреча с Соной проходила в русле традиций.

– Он наш враг. Преврати его в плесень, – кровожадно предложил я, потихоньку отползая в сторонку. – Нет, в земляничную поляну.

Ягоды на нем хорошо растут, сам видел.

Друидка отмахнулась:

– Подожди, у меня есть идея получше.

– Что может быть лучше земляничного варенья?

– Какое же интересное создание...

– Стой! – позабыв о страшных ранах, я вскочил на ноги и схватил девушку в охапку, не дав совершить роковой шаг. – Если ты его отпустишь, он нас всех на кусочки порвет!