Текст книги "Мятежные ангелы"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 14

Дом бабушки – это элегантный особняк на Белгрейв-сквер, граничащей с Гайд-парком. Большую часть времени бабушка проводит в загородном поместье и в Лондоне бывает с мая до середины августа, да еще на Рождество. То есть, попросту говоря, она приезжает в Лондон только тогда, когда хочет посмотреть на общество и показаться в нем.

Я чувствую себя очень странно, когда вхожу в незнакомый холл, вижу вешалку для пальто, и небольшой столик под зеркалом, и бордовые обои на стенах, и бархатные занавески с кистями, – я как будто бы должна видеть уют в этих незнакомых вещах, словно передо мной место, которое я должна знать и любить, несмотря на то что никогда прежде здесь не бывала. И хотя тут множество кресел с мягкими подушками, пианино, рождественская елка, украшенная блестками и бантами, и во всех комнатах ярко горят камины – я все равно не чувствую себя дома. Для меня дом – это Индия. Я думаю о нашей домоправительнице Сарите, о ее морщинистом лице и беззубой улыбке… Я вспоминаю дом с широкой открытой террасой, корзину с газетами, стоящую на столе, покрытом красным шелком… Я думаю о матушке и о гулком смехе отца, возвращаясь мыслями в те дни, когда он еще смеялся…

Бабушки нет дома – она отправилась куда-то с ответным визитом, – поэтому меня встречает экономка, миссис Джонс. Она интересуется, хорошо ли я доехала, и я отвечаю – да, прекрасно… все как полагается. Больше нам нечего сказать друг другу, и она просто ведет меня вверх по лестнице; мы минуем два пролета, и я оказываюсь в своей спальне. Это задняя комната, окна выходят на каретные сараи за домом и на узкую дорожку, что ведет к домикам, где живут кучеры с семьями. Пейзаж тусклый и грязноватый, и я пытаюсь представить, каково это – постоянно убирать навоз, подносить лошадям сено и все время видеть перед собой великолепный особняк, полный величественных белых леди, которые могут получить все, чего им только пожелается.

Переодевшись к ужину, я снова спускаюсь вниз. На площадке второго этажа я останавливаюсь. Отец и Том о чем-то спорят за неплотно закрытыми дверями библиотеки, и я подхожу поближе, чтобы послушать.

– Но, отец, – говорит Том, – неужели ты думаешь, что это так уж разумно – нанять кучером иностранца? Осмелюсь предположить, для такой работы можно найти множество трудолюбивых англичан.

Я заглядываю в узкую щель чуть приоткрытой двери. Отец с Томом стоят друг против друга, напряженные, как пружины.

В отце вдруг пробуждается прежний характер:

– В Бомбее у нас было множество преданных индийских слуг, позволь тебе напомнить об этом, Томас.

– Да, отец, но то было в Индии! А теперь мы здесь, среди своих соотечественников, а они все держат кучеров-англичан.

– Ты желаешь оспорить мое решение, Томас?

– Нет, сэр…

– Вот и хорошо.

После неловкого молчания Том осторожно говорит:

– Но ты должен признать, что кое-какие привычки индийцев создавали для тебя проблемы, отец.

– Довольно, Томас Генри! – рявкает отец. – Более никаких обсуждений этого вопроса!

Том вылетает за дверь, чуть не сбив меня с ног.

– Ох, боже мой! – восклицаю я.

А поскольку Том не откликается, я добавляю:

– Ты мог бы и извиниться.

– А ты могла бы и не торчать у замочных скважин и не подслушивать, – огрызается брат.

Я иду к лестнице следом за ним.

– А ты мог бы и помолчать и не указывать отцу, как вести дела, – шепчу я в спину Томасу.

– О да, конечно, ты в этом прекрасно разбираешься, тебе легко говорить! – рычит Том. – Не тебе ведь приходится все свободное время отучать его от всяческой дряни, и только для того, чтобы увидеть, как он без труда снова все находит с помощью какого-то кучера!

Том в ярости бьет кулаком по перилам лестницы. Я не желаю отступать.

– Ты не можешь знать этого наверняка. Зачем тебе это нужно – постоянно изводить отца?

Том резко оборачивается.

– Я… я извожу его?! Да я только и делаю, что стараюсь доставить ему удовольствие, но в его глазах я вечно не прав!

– Это совсем не так, – возражаю я.

У Тома такой вид, будто я его ударила.

– Да откуда тебе знать, Джемма? Он ведь только тебя и любит!

– Том…

Тут невесть откуда возникает высокий дворецкий:

– Ужин подан, мистер Томас, мисс Джемма.

– Да, спасибо, Дэвис, – сквозь зубы цедит Том.

Он резко разворачивается на пятках и уходит.

Ужин проходит в гнетущей атмосфере. Все изо всех сил пытаются выглядеть веселыми и растягивают губы в улыбках, как будто позируют для какой-то рекламы. Мы стараемся игнорировать то, что на самом деле не живем в этом доме все вместе и что это наше первое Рождество без матушки. Никому не хочется заговаривать на эту тему и портить всем вечер, и потому мы заставляем себя вести вежливую беседу, обсуждаем планы на каникулы, говорим о делах в школе и городских сплетнях.

– Как там вообще обстоят дела, в этой школе Спенс, Джемма? – спрашивает отец.

«Ну, видишь ли, моя подруга Пиппа умерла, и на самом деле это случилось по моей вине, и я отчаянно пытаюсь отыскать некий Храм, источник магии сфер, и мне это нужно сделать до того, как Цирцея – злобная особа, убившая матушку, которая тоже была членом Ордена, хотя ты об этом и не знал ничего, – найдет его и начнет творить нечто дьявольское, а потом мне придется каким-то образом связать эту магию, хотя я даже смутного представления не имею, как это сделать… Вот так и обстоят дела».

– Очень хорошо, спасибо.

– А… великолепно. Великолепно.

– Том говорил тебе, что стал ассистентом в Королевском госпитале в Бетлеме? – спрашивает бабушка, подхватывая вилкой основательную порцию горошка.

– Нет, не думаю, что он об этом упоминал.

Том ухмыляется.

– Я стал ассистентом в Королевском госпитале в Бетлеме, – насмешливо повторяет он слова бабушки.

– Том, что такое? – выговаривает ему бабушка без особого энтузиазма.

– Ты имеешь в виду Бедлам, приют для сумасшедших? – спрашиваю я.

Нож Тома звякает о тарелку.

– Мы его так не называем.

– Доедай горошек, Джемма, – говорит бабушка. – Кстати, мы приглашены на бал, который устраивает леди Джордж Уортингтон, супруга адмирала. Это самое желанное для всех приглашение в рождественский сезон. Что представляет собой эта девушка, мисс Уортингтон?

«О, великолепный вопрос. Дайте-ка подумать… Она целовалась в лесу с цыганом, а однажды заперла меня в церкви, потребовав, чтобы я украла вино для причастия. Я видела в свете луны, как она убивает лань, как потом выбирается из оврага – обнаженная, забрызганная кровью. И при этом она, как ни странно, среди моих лучших подруг. Только не спрашивайте почему, я все равно не смогу этого объяснить».

– Живая, энергичная, – отвечаю я.

– Думаю, завтра мы можем навестить мою подругу миссис Роджерс. У нее будет концерт днем.

Я набираю в грудь побольше воздуха.

– Я уже приглашена на завтра, мне нужно отправиться с визитом.

Вилка бабушки замирает на полпути ко рту.

– К кому, Джемма? Почему я не видела никаких визитных карточек? Нет. Абсолютно невозможно. Не обсуждается.

Замечательно. Похоже, мне придется повеситься, разорвав на полосы льняную скатерть.

– Это мисс Мур, учительница из школы Спенс.

Упоминать, что ее из этой школы просто-напросто выгнали, совершенно незачем.

– Она очень популярна среди учениц, ее все любят, а она из всех нас пригласила только троих – мисс Брэдшоу, мисс Уортингтон и меня, – пригласила навестить ее у нее дома! Это большая честь.

– Мисс Брэдшоу… Мы с ней не встречались ли в школе Спенс? Она школьная стипендиатка? – говорит бабушка, хмурясь. – Сирота?

– Разве я вам не говорила еще?

Недавно открывшаяся во мне склонность ко лжи стремительно расцветает, превращаясь в настоящее искусство.

– Не говорила чего?

– Недавно выяснилось, что мисс Брэдшоу – внучатая племянница какого-то герцога, который живет в Кенте, и ведет свое происхождение от русской царской семьи. Какая-то дальняя родственница их царицы.

– Да не может быть! – восклицает Том. – Как это здорово!

– Да, – соглашается бабушка. – Похоже на те истории, что публикуют в книжках за полпенса.

«Именно так, совершенно точно. И не стоит углубляться в эту тему, иначе вас может поразить чересчур большое сходство с этими историями».

– Может быть, мне присмотреться получше к мисс Брэдшоу, раз уж выяснилось, что она наследует состояние, – шутит Том, хотя я подозреваю, что в этой шутке скрыто слишком много серьезности.

– Она весьма не любит охотников за состоянием, – предостерегаю я Тома.

– Ты полагаешь, она найдет меня неприятным? – фыркает Том.

– Если она не слепая и не глухая – да, – огрызаюсь я.

– Ха! Ты побит, дорогой мой! – со смехом говорит отец.

– Джон, не стоит ее поощрять! Джемма, не следует быть столь недоброй к людям, – выговаривает нам бабушка. – Я не знакома с этой мисс Мур. И не уверена, что могу позволить тебе поехать к ней с визитом.

– Она отлично учит рисовать и писать красками, – говорю я.

– И, без сомнения, получает за это хорошую плату. Обычно так и бывает, – говорит бабушка, принимаясь за картошку. – Но твое искусство рисования ничуть не пострадает за время каникул. Тебе лучше проводить время дома или сопровождать меня, когда я поеду с визитами, это поможет тебе обзавестись полезными знакомствами.

Мне хочется стукнуть бабушку за последнее замечание. Мисс Мур стоит десятка этих ее «полезных знакомств». Я откашливаюсь.

– Но мы будем делать разные украшения, чтобы немного порадовать людей, которые лежат в больницах в такое время года. Мисс Мур всегда подчеркивает, что невозможно переусердствовать, проявляя милосердие.

– Это весьма похвально, – кивает бабушка, разрезая свиное филе на крошечные кусочки. – Возможно, я поеду с тобой, чтобы самой взглянуть на эту мисс Мур.

– Нет!

Я почти кричу.

– Я хотела сказать…

А что, собственно, я хотела сказать?

– Мисс Мур ужасно смущается, если ее добрые дела становятся широко известными. Она и другим всегда советует держаться осмотрительно и благоразумно. Как это сказано в Библии…

Я ненадолго замолкаю. Поскольку я никогда не увлекалась чтением Библии, я не имею ни малейшего представления, что в ней вообще говорится.

– Пусть все эти украшения будут только для ушей Господа… ой, то есть для пальцев. Для пальцев Господа.

Я поспешно хватаю чашку и делаю большой глоток чая. Бабушка выглядит несколько смущенной.

– В Библии так сказано? Где именно?

У меня полный рот чая. Я с трудом проглатываю его.

– Псалмы, – выдыхаю я, кашляя.

Отец бросает на меня удивленный взгляд. Он прекрасно понимает, что я лгу.

– Псалмы, говоришь? И какой именно псалом? – продолжает спрашивать бабушка.

Кривая улыбка отца как будто говорит мне: «Ага, вот ты и попалась, девочка!»

Горячий чай проливается в желудок, как мгновенная епитимья.

– Рождественские псалмы.

Бабушка снова принимается шумно жевать.

– Думаю, тебе все же лучше отправиться со мной к миссис Роджерс.

– Матушка, – говорит отец, – наша Джемма – молодая леди, у нее уже есть собственные интересы.

– Собственные интересы? Ерунда! Она еще школу не закончила! – громко хмыкнув, заявляет бабушка.

– Немножко свободы пойдет ей только на пользу, – говорит отец.

– Свобода может привести к разного рода злоключениям, – возражает бабушка.

Она не произносит вслух имени моей матери, но подобная перспектива, безусловно, пугает отца.

– А я не упоминал, что Джемме сегодня невероятно повезло, она на вокзале встретилась с Саймоном Миддлтоном?

Едва успев произнести эти слова, Том понимает, что совершил непоправимую ошибку.

– И как же это случилось? – резко спрашивает отец.

Том бледнеет.

– Ну… я не мог найти кэб, и, понимаешь, там по дороге было ужасающее скопление экипажей, на…

– Мальчик мой, – перебивает его отец, – ты хочешь сказать, что моя дочь была совершенно одна на вокзале Виктория?

– Всего несколько мгновений! – бормочет Том.

Кулак отца с размаху опускается на стол, отчего наши тарелки подпрыгивают, а бабушкина рука дрожит.

– Ты сегодня весь день меня разочаровываешь.

С этими словами отец уходит из комнаты.

– Да я всегда тебя разочаровываю, – бормочет Том.

– Я очень надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь, Томас, – шепчет бабушка. – У него и так настроение с каждым днем все хуже.

– Но я, по крайней мере, стремлюсь хоть что-нибудь сделать, – с горечью произносит Том.

В столовую входит миссис Джонс.

– Все в порядке, мадам?

– Да, в полном. Мистер Дойл съест пирожное и выпьет чаю попозже, – отвечает бабушка таким тоном, словно ничего важнее пирожного в мире не существует.

После этого чрезвычайно нерадостного обеда мы с отцом сидим за шахматным столиком. Руки у отца дрожат, но соображает он на удивление хорошо. И всего за шесть ходов полностью разбивает меня, ставит шах и мат.

– Невероятно! – восклицаю я. – И как только тебе это удалось?

Он стучит пальцем по голове.

– Необходимо понимать своего противника, знать, как он думает.

– И как же я думаю?

– Ты видишь тот ход, который кажется очевидным, и принимаешь его как единственно возможный, и поспешно двигаешь фигуру, не думая о последствиях, не пытаясь понять, есть ли какой-то другой вариант. И это делает тебя уязвимой.

– Но это и был единственно возможный ход, – возражаю я.

Отец поднимает палец, заставляя меня умолкнуть. И расставляет фигуры на доске так, как они стояли два хода назад.

– Вот, смотри.

Но я вижу то же самое, что и до этого.

– Твоя королева открыта.

– Поспешность, поспешность… Просчитай несколько ходов вперед.

Я по-прежнему вижу только королеву.

– Извини, отец. Я не понимаю.

Он показывает возможное развитие событий. Слон замер в ожидании, завлекая меня в пиковое положение, откуда уже невозможно отступить.

– Весь секрет в том, чтобы как следует подумать, – улыбается отец. – Так сказала бы твоя матушка.

Матушка. Он произнес это вслух, слово, которое не следовало бы произносить.

– Ты очень, очень на нее похожа. Как мне ее не хватает!

Он закрывает лицо ладонями и всхлипывает.

Я не нахожусь, что сказать. Ни разу в жизни не видела отца плачущим.

– Мне тоже ее не хватает.

Отец достает из кармана носовой платок и сморкается.

– Мне так жаль, малышка…

Но тут его лицо светлеет.

– Я приготовил тебе подарок на Рождество. Как думаешь, если я отдам его тебе раньше времени, будет ли это значить, что я тебя балую?

– Да, еще и как! – восклицаю я, стараясь хоть как-то поднять ему настроение. – И где он?

Отец подходит к старинной застекленной горке и дергает дверцы.

– Ох… заперто. Уверен, ключи лежат в комнате бабушки. Ты не могла бы принести их, дорогая?

Я несусь в комнату бабушки, нахожу ключи на ее ночном столике и возвращаюсь обратно. Руки отца дрожат так, что он с трудом может отпереть дверцы.

– Это драгоценности? – спрашиваю я.

– Можно и так сказать, мне кажется.

С некоторым усилием он открывает стеклянные дверцы и передвигает предметы, стоящие внутри, в поисках чего-то.

– Куда же я это положил? Погоди-ка…

Он открывает незапертый ящик внизу и достает из него нечто, завернутое в красную бумагу, с веточкой остролиста под лентой.

– Надо же… она все время лежала там, в ящике.

Я кладу пакет на кушетку и срываю хрустящую бумагу. В свертке я нахожу экземпляр «Сонетов с португальского» Элизабет Баррет Браунинг.

– Ох, – выдыхаю я, надеясь, что в моем голосе не слышится разочарования. – Книга.

– Да, она принадлежала твоей матери. Это ее любимые стихи. Она обычно читала их мне по вечерам…

Он умолкает, не в силах продолжать.

– Отец?..

Он обнимает меня, прижимает к себе.

– Я так рад, что ты дома, Джемма…

Я чувствую, что должна что-то сказать, но что именно – не знаю.

– Спасибо за книгу, папа…

Он отпускает меня.

– Да. Наслаждайся ею. И… ты не могла бы отнести обратно ключи?

Входит миссис Джонс.

– Извините меня, сэр. Вот это только что принес посыльный, для мисс Джеммы.

– Да-да, – несколько раздраженно откликается отец.

Миссис Джонс подает мне сверток и письмо.

– Спасибо, – благодарю ее я.

В письме содержится официальное приглашение на ужин, адресованное бабушке.

Виконт и леди Денби были бы рады присутствию на ужине мистера Джона Дойла, миссис Уильям Дойл, мистера Томаса Дойла и мисс Джеммы Дойл – во вторник, семнадцатого, в восемь вечера. Мы были бы рады получить ответ.

Можно не сомневаться, бабушка с превеликим удовольствием ответит согласием.

Так, теперь пакет. Сорвав бумагу, я нахожу прекрасную бархатную коробочку от Саймона Миддлтона с приложенной к ней запиской, гласящей: «Для хранения всех ваших тайн».

Удивительно, однако отец не задает мне ни единого вопроса о подарке.

– Джемма, детка, – рассеянно говорит он. – Отнеси обратно ключи. Ты ведь у меня золотая девочка?

– Да, отец, – говорю я и целую его в лоб.

Я бодро направляюсь в комнату бабушки, кладу ключи на прежнее место, потом бегу в свою спальню, ложусь на кровать и рассматриваю замечательный подарок. Я снова и снова таращусь на записку, изучаю почерк Саймона, восхищаюсь сильными, красиво очерченными буквами. Саймон Миддлтон. Еще вчера я даже не подозревала о его существовании. А теперь только о нем и думаю. Странно, какие иной раз повороты совершает жизнь.

Должно быть, я задремала, потому что просыпаюсь от громкого стука в дверь. Часы показывают половину первого. В комнату врывается Том. Он ужасно зол.

– Это ты дала ему эту дрянь?

– Ч… что? – изумляюсь я, и сон мгновенно слетает с меня.

– Ты дала это отцу?

Том сжимает в руке коричневую бутылочку. Опиум.

– Конечно, нет! – возмущаюсь я, окончательно приходя в себя.

– Тогда, скажи на милость, где он это раздобыл?

Том вообще-то не вправе влетать вот так в мою спальню и нападать на меня.

– Я не знаю, но я ничего такого ему не давала! – отвечаю я весьма резко.

– Я запер его в старинной горке. А ключи есть только у меня и бабушки!

Я опускаюсь на кровать, ошеломленная до головокружения.

– Ох, нет… Он попросил меня открыть горку, чтобы заранее отдать мне рождественский подарок…

– Я ведь предупреждал тебя, он очень хитер! Разве не так?

– Да, ты предупреждал, – соглашаюсь я, не в силах поверить во все это. – Мне очень жаль, Том.

Брат нервно запускает пальцы в волосы.

– Он уже так хорошо справлялся…

– Мне очень жаль… – повторяю я, хотя это не утешает ни Тома, ни меня. – А не лучше ли просто выбросить это в мусор?

– Нет, – качает головой Том. – Мы не можем это полностью выбросить. Пока не можем.

Он протягивает мне бутылочку.

– Возьми ее и спрячь… но так, чтобы он не смог найти.

– Да, конечно…

Бутылочка, оказавшаяся в моей ладони, почти горячая. Такая маленькая вещица. И такая могущественная.

Когда Том ушел, я открыла подарок Саймона и подняла фальшивое дно.

«Для хранения всех ваших тайн…»

Я кладу бутылочку в потайное отделение и возвращаю на место донышко. Опиум как будто перестает существовать.

ГЛАВА 15

Бабушка так и не смягчилась и не позволила мне навестить мисс Мур, зато разрешила отправиться по магазинам, за рождественскими подарками, вместе с Фелисити и Энн, с условием, что нас будет сопровождать в роли дуэньи горничная Фелисити. Когда карета Фелисити подкатывает к нашему дому, я так рада видеть подруг – и так отчаянно желаю сбежать поскорее от ужасно скучной бабушки, – что едва ли не бегом бросаюсь навстречу ей.

Энн одета весьма элегантно во что-то из гардероба Фелисити, у нее на голове – новенькая зеленая фетровая шляпка. Энн уже начинает выглядеть как настоящая дебютантка. Хотя по сути она выглядит как двойник Фелисити.

– Ох, Джемма, как это прекрасно! Никто и не догадывается, что я не принадлежу к их кругу! Мне за все это время не пришлось вымыть ни единой тарелки, и никто надо мной не смеется! Как будто я и вправду потомок какой-нибудь царицы!

– Но ведь…

Энн продолжает болтать, не слушая:

– Нас пригласили в оперу. И еще я буду танцевать на рождественском балу, как будто я член их семьи!

Энн радостно улыбается, глядя на Фелисити, которая держит ее за руку.

– А сегодня, попозже…

– Энн, – тихо произносит Фелисити предостерегающим тоном.

Энн смущается и слегка розовеет.

– Ох, прости, Фелисити.

– А в чем дело? – спрашиваю я, немного раздраженная их непонятной близостью.

– Ничего, – бормочет Энн. – Мне не следовало говорить…

– Это невежливо – секретничать вот так, – с излишним пылом говорю я.

– Просто мы сегодня вместе с моей матерью поедем в клуб, на чай, – говорит Фелисити. – Вот и все.

Но меня она не приглашает отправиться с ними. У меня внезапно пропадает вся радость от встречи. Мне хочется, чтобы они обе очутились где-нибудь подальше.

– Ох, Джемма, не надо так дуться! Я бы и тебя пригласила, но в клуб очень трудно провести более одного гостя!

Вряд ли в этом все дело, но что я могу изменить?

– Не беспокойся, – говорю я. – Я уже приглашена кое-куда.

– В самом деле? – спрашивает Энн.

– Да, я встречаюсь с мисс Мур, – лгу я.

Они разевают рты, когда я рассказываю им о встрече с учительницей. Я от души веселюсь, видя их изумление.

– Я подумала, что смогу расспросить ее об Ордене. Так что, сами понимаете, я просто не смогла бы…

– Ты не можешь пойти к ней без нас! – возмущается Фелисити.

– Но вы же идете в клуб твоей матушки без меня, – напоминаю я. Фелисити нечего на это возразить. – Ну что, едем в магазины на Регент-стрит?

– Нет, – отвечает Фелисити. – Мы поедем вместе с тобой к мисс Мур.

Энн надувает губки.

– Я думала, мы поищем для меня пару новых перчаток. До Рождества осталось всего девять дней, в конце-то концов. Кроме того, мисс Мур наверняка ненавидит нас за то, что случилось.

– Нет, ненависти к вам у нее нет, – говорю я. – Она всех нас давно простила. И очень огорчилась, узнав о смерти Пиппы.

– Значит, все в порядке, – говорит Фелисити и берет меня под руку. – Мы сейчас все вместе навестим мисс Мур. А потом Джемма поедет с нами на чай в клуб.

– А как же Франни? – упрямится Энн. – Ты ведь знаешь, она сразу разболтает о том, что мы отправились в какое-то незнакомое место.

– О Франни можешь не беспокоиться, – говорит Фелисити.

Мы подъезжаем к скромному жилищу мисс Мур на Бейкер-стрит. Франни, горничная миссис Уортингтон, вся сплошное внимание, она готова заметить любое нарушение приличий с нашей стороны, чтобы сразу же доложить обо всем матери Фелисити и моей бабушке. Франни ненамного старше нас. И ей, наверное, совсем не радостно сопровождать нас, постоянно видеть другую жизнь, жизнь, в которой ей нет места. Но если даже она и недовольна чем-то, она никогда не осмелится сказать об этом вслух. И тем не менее недовольство все же можно прочитать в ее поджатых губах, в том, как она делает вид, будто вовсе на нас не смотрит, хотя и ясно, что она замечает абсолютно все.

– Предполагалось, что я буду сопровождать вас в магазины, мисс, – говорит она.

– Наши планы немного изменились, Франни, – равнодушно произносит Фелисити. – Матушка попросила меня навестить одну свою подругу, которая заболела. Это ведь очень важно – проявить милосердие, тебе так не кажется?

– Она ничего мне об этом не говорила, мисс.

– Но ты ведь и сама знаешь, что матушка вечно обо всем забывает. Она так занята!

Кучер помогает нам выйти из кареты. Франни собирается следовать за нами. Фелисити останавливает ее с холодной улыбкой:

– Ты можешь подождать нас в карете, Франни.

Франни, прекрасно обученная горничная, знающая свое место, все-таки сомневается; на ее обычно безмятежном лице отражается борьба чувств; она прищуривает глаза, ее рот приоткрывается… и наконец она решается на протест.

– Но миссис Уортингтон велела постоянно быть рядом с вами, мисс.

– Ты именно так и делаешь. Но в гости ждут только нас троих, а не нас троих с прислугой.

Когда Фелисити становится вот такой, я ее ненавижу.

– Холодно как! – говорю я, надеясь, что намек будет понят.

– Я уверена, Франни не забудет свое место и свои обязанности.

Фелисити одаряет горничную улыбкой, которая могла бы сойти за вежливую, если бы я не ощущала скрытую за ней жестокость.

– Да, мисс, – бормочет Франни.

Она опускает голову, ныряет в карету и забивается в самый дальний угол, чтобы ждать нас целый час или около того.

– Ну вот, теперь у нас впереди приятное время без шпиона моей матушки, – говорит Фелисити.

Вот, значит, в чем дело. Фелисити совсем не хотела быть грубой с Франни; ей просто хотелось отомстить за что-то своей матери.

Энн стоит с неуверенным видом, глядя на карету.

– Ты идешь? – спрашивает Фелисити.

Энн быстро возвращается к карете, снимает пальто и подает его благодарной Франни. А потом, не говоря ни слова, проплывает мимо меня и изумленной Фелисити и звонит в дверной звонок, сообщая о нашем прибытии.

– Вот тебе и благодарность, – ворчит Фелисити, когда мы с ней идем вдогонку за Энн. – Я пригласила ее к себе домой, превратила в особу из русской царской семьи, и теперь она уж слишком вошла в роль.

Дверь открывается. Хмурая старая женщина, щурясь и уперев руки в пышные бедра, появляется на пороге и смотрит на нас.

– Оу! Это кто тут? Говорите же! Я не могу тут целый день стоять и просто так таращиться, как вы. У меня дел хватает.

– Добрый день, – начинаю я.

Нетерпеливая особа сразу меня перебивает. Она еще сильнее щурится, поворачивая голову в мою сторону. Я подозреваю, что она почти ничего не видит.

– Если вы собираете разные вещи для бедных, так вы не по адресу попали, можете уходить.

Фелисити вскидывает руку.

– Я мисс Уортингтон. Мы пришли навестить мисс Мур. Мы ее ученицы.

– Ученицы, говорите? Что-то ничего она мне не говорила ни о каких таких ученицах, – хмыкая, ворчит женщина.

– Разве не говорила, миссис Портер? Я уверена, что упоминала об этом вчера.

Это наша мисс Мур спускается по лестнице, чтобы спасти нас.

– Очень странно, мисс Мур. Если такое будет постоянно повторяться, мне придется поднять плату за комнаты. Хорошие комнаты, да вы и сами знаете. Их многие хотели бы снять.

– Да, разумеется, – соглашается мисс Мур.

Миссис Портер снова поворачивается к нам, ее грудь вздымается от гневных вздохов.

– Мне бы хотелось знать поточнее, кто и когда приходит в мой дом. Одинокая женщина должна быть очень осторожной в наше время. А у меня респектабельный дом. Вы можете кого угодно спросить, и вам скажут, что миссис Портер – респектабельная дама.

Я начинаю бояться, что нам придется весь день так и простоять тут на холоде. Но мисс Мур подмигивает нам и заводит в дом.

– Совершенно верно, миссис Портер. Я в будущем всегда буду оповещать вас заранее. Как приятно снова вас видеть, девушки! Какой чудесный сюрприз!

– Как поживаете, мисс Мур?

Фелисити пожимает руку нашей бывшей учительнице, и Энн делает то же самое. Обе стараются соблюдать все правила хорошего тона, чтобы скрыть смущение из-за того, как безобразно когда-то поступили с ней. А мисс Мур улыбается как ни в чем не бывало.

– Миссис Портер, позвольте представить вам мисс Энн Брэдшоу, мисс Джемму Дойл и мисс Фелисити Уортингтон. Мисс Уортингтон – дочь нашего любимого сэра Джорджа Уортингтона, адмирала.

Миссис Портер судорожно вздыхает и выпрямляется.

– Да не может быть! Ох, вы только представьте… Дочь адмирала – в моем доме?

Приняв меня за Фелисити, близорукая миссис Портер хватает мои руки и трясет их так, что я пугаюсь, как бы они не оторвались.

– Ох, мисс, какая честь для меня, должна вам сказать! Мой покойный мистер Портер и сам ведь был моряком. Вон его портрет, на стене.

Она показывает на висящую на стене дурно написанную картину, изображающую терьера, наряженного в елизаветинский гофрированный воротник. Выражение собачьей морды таково, словно несчастный пес умоляет меня поскорее отвернуться и оставить его наедине с его унижением.

– Ох, за это нужно бы выпить по глоточку портвейна! – восклицает миссис Портер. – Вы согласны, мисс Мур?

– Возможно, в другой раз, миссис Портер. Я должна провести с девушками урок, иначе адмирал весьма нелюбезно обойдется со мной, – говорит мисс Мур, и ложь в ее устах звучит совершенно естественно и убедительно.

– Ну, я-то вас ни за что не выдам! – Миссис Портер улыбается, как истинная заговорщица, демонстрируя зубы, щербатые и желтые, как клавиши древнего пианино. – Миссис Портер умеет хранить секреты! Уж в этом не сомневайтесь.

– Я и не сомневаюсь, миссис Портер. Спасибо за хлопоты.

Мисс Мур ведет нас по лестнице на третий этаж, в свое скромное жилище. Бархатная кушетка, цветастые ковры и тяжелые занавески на окнах отражают вкусы миссис Портер. Но битком набитые книгами полки и письменный стол, заваленный рисунками, безусловно принадлежат мисс Мур. В углу пристроился старый глобус на деревянной подставке. Картины, в основном пейзажи, сплошь закрывают одну стену. На другой расположилась коллекция экзотических масок, ужасных в их яростной красоте.

– Ох, боже! – вздыхает Энн, разглядывая их.

– Они все с Востока, – говорит мисс Мур. – Вам нравятся мои маски, мисс Брэдшоу?

Энн вздрагивает.

– Они выглядят так, словно готовы нас сожрать!

Мисс Мур чуть наклоняется к ней.

– Ну, думаю, только не сегодня. Я их уже накормила.

Энн далеко не сразу понимает, что мисс Мур шутит. Следует неловкое молчание, и я думаю, что совершила ужасную ошибку, приведя сюда подруг. Надо было прийти одной.

– А вот это похоже на Абердин, – говорит наконец Фелисити, показывая на пейзаж с холмами и розовато-пурпурным вереском.

– Да, вы угадали. Вам приходилось бывать в Шотландии, мисс Уортингтон? – спрашивает мисс Мур.

– Однажды, на каникулах. Как раз перед тем, как моя мать уехала во Францию.

– Чудесная страна, – замечает мисс Мур.

– А ваша семья живет в Шотландии? – с напускной сдержанностью спрашивает Фелисити.

– Нет. К сожалению, мои родители давно умерли. У меня совсем не осталось родных, кроме очень дальних в Шотландии, но они настолько глупые, что кто угодно предпочтет стать сиротой, лишь бы не жить с ними.

Мы смеемся, услышав это. Так замечательно, что с мисс Мур не приходится постоянно изображать почтительность к старшим.

– А вы много путешествовали, мисс Мур? – спрашивает Энн.

– Ну-у… – тянет мисс Мур, одновременно кивая. – Вот это осталось у меня на память о чудесных поездках.

Она широким жестом обводит множество рисунков и картин, висящих на стене: пустынный пляж, бушующее море, пасторальный английский луг.

– Путешествия развивают ум так, как мало что может это сделать. Они обладают особым гипнотизмом, и я всегда пребываю под их чарами.

Я узнаю место, изображенное на одной картине.

– А вот это – пещера за школой Спенс?

– Совершенно верно.

Нас снова охватывает неловкость, потому что мы прекрасно помним: из-за посещения этой самой пещеры мисс Мур и уволили.

Мисс Мур приносит чай, сдобные пышки, хлеб и масло.

– А вот и чай, пусть несколько скромный, – говорит она и ставит поднос на небольшой столик.

Часы нервно отсчитывают секунды, пока мы понемногу угощаемся. Фелисити то и дело негромко откашливается. Она ждет, когда же я наконец начну расспрашивать мисс Мур об Ордене, как обещала. Но мне это уже не кажется хорошей идеей.