Текст книги "Мятежные ангелы"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

– Что ж, похоже, в настоящий момент это действительно так.

Он одаряет Картика ледяной улыбкой.

– И ты, новичок, не забудь о своем долге!

Он сует сложенную газету под мышку и подходит к своим помощникам. И все втроем они неторопливо уходят, через секунду-другую исчезая за углом. Картик тут же оживает и впихивает меня в карету.

– Что он имел в виду, когда говорил о твоем долге? – спрашиваю я.

– Я уже говорил тебе, – отвечает он, беря лошадь под уздцы и заставляя ее развернуться. – Моя задача – помочь тебе отыскать Храм. Только и всего. А вот что ты имела в виду, когда просила Фоулсона перестать тебя преследовать?

– Только то, что он меня преследует! Он был на вокзале в тот день, когда я приехала в Лондон. А потом я видела его, когда гуляла в Гайд-парке с бабушкой, – говорю я, намеренно не упоминая Саймона. – А рядом с ним я видела женщину в зеленом плаще, Картик! В зеленом плаще!

– В Лондоне множество зеленых плащей, мисс Дойл, – отвечает Картик. – И не все они принадлежат Цирцее.

– Нет. Но один – точно принадлежит. Я просто хочу знать, уверен ли ты, что мистеру Фоулсону можно доверять?

– Он Ракшана, часть моего братства, – говорит Картик. – Да, я уверен.

Он не смотрит на меня, и я боюсь, что доверие, которое мы начали испытывать друг к другу, разрушено моим вопросом. Картик вспрыгивает на свое сиденье, дергает вожжи. Мы резко срываемся с места, шоры на глазах лошади вынуждают ее к послушанию, копыта поднимают с булыжной мостовой целые смерчи пыли и мусора…

Вечером мы с бабушкой сидим у камина и занимаемся рукоделием. Каждый раз, когда с улицы доносится стук колес какого-нибудь экипажа, бабушка прислушивается. Наконец я соображаю, что она ожидает возвращения отца из клуба. Отец проводит там массу времени, особенно по вечерам. Иной раз я слышу, как он является домой перед самым рассветом.

Сегодня бабушка ждет отца с особым напряжением. Он устроил жуткий скандал перед уходом, обвинил миссис Джонс, что та потеряла его перчатки, и чуть не разнес всю библиотеку, ища их, – а потом бабушка обнаружила их в кармане его собственного пальто. Они все время там лежали. Отец уехал, даже не подумав извиниться.

– Я уверена, он скоро вернется, – говорю я, когда мимо нашего дома проезжает очередной экипаж.

– Да. Да, разумеется. Конечно, – рассеянно произносит бабушка. – Не сомневаюсь, он просто забыл о времени. Ему очень нравится быть среди людей, правда?

– Да, – соглашаюсь я, удивленная, что бабушка вдруг стала так беспокоиться о своем сыне. Это даже уменьшает мою неприязнь к ней.

– Знаешь, он тебя любит куда больше, чем Тома.

Я так ошеломлена, что втыкаю иголку в палец. На коже выступает крошечная капелька крови.

– Да, это так. Ох, конечно же, он заботится и о Томе. Но сыновья для мужчин – это нечто совсем другое, это скорее долг, чем радость. А ты – его ангел. Не разбей ему сердца, Джемма. Он уже так много страдал… Это может его уничтожить.

Я изо всех сил сдерживаю слезы, мне больно от укола и от внезапного нежеланного открытия.

– Я этого не сделаю, – обещаю я.

– У тебя получается очень красивая вышивка, дорогая. Но мне кажется, по краям надо делать более короткие стежки, – говорит бабушка таким тоном, словно мы ничего другого и не обсуждали.

В комнату входит миссис Джонс.

– Прошу прощения, миссис Дойл… Вот это доставили для мисс Дойл днем. Эмили забыла мне сказать.

И хотя посылка предназначена для меня, миссис Джонс подает ее бабушке; это коробка, изящно перевязанная шелковой розовой лентой с бантом.

Бабушка смотрит на карточку, заткнутую под ленту.

– Это от Саймона Миддлтона.

Подарок от Саймона? Я полна любопытства. В коробочке лежит прекрасное тонкое ожерелье: на цепочке висят маленькие аметисты. Пурпурные, это мой любимый цвет. На карточке написано: «Вместо джема для нашей Джеммы».

– Какие красивые, – говорит бабушка, поднося ожерелье к свету. – Уверена, Саймон Миддлтон очарован кое-кем!

Я снимаю с шеи матушкин амулет, и бабушка застегивает на мне аметистовое ожерелье. Я спешу к зеркалу. Драгоценные камешки нежно лежат на моих ключицах.

– Ты должна надеть это завтра в оперу, – подает совет бабушка.

– Да, надену, – киваю я, любуясь игрой света в камнях. Они сверкают и переливаются, и вскоре мне начинает казаться, что я ничего больше не вижу.

На подушке лежит записка от Картика: «Я должен кое-что тебе сказать. Буду в конюшне».

Мне очень не нравится, что Картик считает себя вправе заглядывать в мою спальню, когда ему вздумается. Я обязательно скажу ему об этом. Мне не нравится, что у него есть секреты от меня. И об этом я тоже ему скажу. Но не сейчас. Сейчас у меня на шее – новое ожерелье, подарок Саймона. От прекрасного Саймона, который считает меня непохожей на других. Для него я не ступенька, чтобы подняться по лестнице званий в братстве Ракшана… для него я просто девушка, которой приятно дарить драгоценности.

Я беспечно подхватываю записку с подушки и кружусь по комнате, держа ее кончиками пальцев. Ожерелье лежит на шее, как добрая рука. «Вместо джема для нашей Джеммы».

Я бросаю записку Картика в камин. Края листка сворачиваются, чернеют, и бумажка превращается в пепел.

ГЛАВА 29

Если я слегка волнуюсь из-за поездки в оперу, то бабушка просто вне себя.

– Очень надеюсь, что эти перчатки подойдут, – неодобрительно бормочет она, пока портниха делает последние стежки, подгоняя на мне платье из белого королевского атласа – именно этот цвет должны носить юные леди, отправляясь в оперу.

Бабушка заказала мои первые перчатки для оперы в универмаге Уитли. Портниха застегивает крошечные жемчужные пуговки на моих запястьях, и обнаженные руки прячутся под дорогой лайкой. Мои волосы уложены в искусную прическу-шиньон, украшены цветами. И, конечно же, я надела чудесное ожерелье Саймона. Когда я поглядываю на себя в зеркало, я вынуждена признать, что выгляжу чудесно, как настоящая, истинная леди.

Даже Том встает, когда я вхожу в гостиную, пораженный моим преображением. Отец берет мою руку и целует. Его собственная рука при этом слегка дрожит. Я знаю, что он вернулся домой лишь на рассвете, что он весь день спал, и очень надеюсь, что он здоров. Он промокает повлажневший лоб платком, но его голос звучит бодро и весело.

– Ты настоящая королева, моя малышка. Ведь правда, Томас?

– Ну, по крайней мере, с ней не стыдно показаться на людях, – отвечает Том.

Для такого придурка он выглядит неплохо в своем элегантном фраке.

– Это все, что ты можешь сказать? – предостерегающим тоном говорит отец.

Том вздыхает.

– Ты выглядишь весьма респектабельно, Джемма. Только не забывай, что в опере нельзя храпеть, если заснешь. Это вызовет недовольство окружающих.

– Если уж я не засыпаю, слушая тебя, Том, я сумею не заснуть и в театре.

– Карета ждет, сэр, – сообщает вошедший Дэвис, наш дворецкий, избавляя нас от дальнейшего разговора.

Когда мы выходим к карете, я замечаю выражение лица Картика. Он таращится на меня во все глаза, как будто я призрак или кто-то такой, кого он видит впервые в жизни. У меня это вызывает странное удовлетворение. Да. Пусть видит, что я не какая-то там «дерзкая девчонка», как назвал меня тот прихвостень Ракшана.

– Дверь, мистер Картик, если вы не возражаете, – напряженно произносит Том.

Картик, словно внезапно проснувшись, быстро распахивает перед нами дверцы кареты.

Когда мы трогаемся с места, Том говорит:

– Нет, в самом деле, отец… мне бы хотелось, чтобы ты пересмотрел свое решение. Только вчера Симс рекомендовал мне одного кучера…

– Вопрос закрыт, Том! Мистер Картик будет возить меня туда, куда мне нужно, – сдержанно отвечает отец.

– Да, вот этого я и опасаюсь, – бормочет Том себе под нос, так что его слышу только я.

– Ну, ну! – Бабушка похлопывает отца по колену. – Давайте сегодня не будем дуться, хорошо? В конце концов, скоро Рождество!

Когда перед нами распахиваются двери Королевской оперы, меня охватывает паника. А что, если я выгляжу глупо, а вовсе не элегантно? Что, если у меня что-то не в порядке – платье, прическа, манеры? Я слишком высока ростом. Мне хочется быть пониже. Более хрупкой. Брюнеткой. Не иметь веснушек. Еще лучше – стать австрийской графиней. Может, не поздно еще удрать домой и спрятаться?

– А, вот и они! – восклицает бабушка.

Я вижу Саймона. Он так хорош в черном фраке с белым галстуком!

– Добрый вечер, – здороваюсь я, приседая в реверансе.

– Добрый вечер, – отвечает Саймон.

Он осторожно улыбается, и эта улыбка вызывает во мне такое облегчение и счастье, что я готова выдержать десяток опер подряд!

Мы получаем программки и вливаемся в толпу. Отец, Том и Саймон погружаются в беседу с каким-то мужчиной – он лысоват, у него прекрасная выправка, он носит монокль на цепочке… а мы с бабушкой и леди Денби не спеша прогуливаемся по фойе, здороваясь со множеством светских дам. Это необходимый парад, цель и смысл которого – продемонстрировать наши туалеты. Я слышу, как меня кто-то окликает. Это Фелисити и Энн. Они тоже в чудесных белых платьях. Темно-красные гранатовые серьги Фелисити сверкают на фоне ее серебристых волос. Розовая камея красуется у горла Энн, у самой ямочки.

– Ох, боже, – выдыхает леди Денби. – Это же та самая скверная миссис Уортингтон!

Это замечание ввергает бабушку в трепет.

– Миссис Уортингтон? Супруга адмирала? А что, там… был какой-то скандал?

– Вы разве не знаете? Три года назад она уехала в Париж… ну, как говорили – на лечение; а юную мисс Уортингтон отправили в закрытую школу. Но я знаю от верных людей, что у миссис Уортингтон в Париже был любовник, какой-то француз, только теперь он ее бросил и она вернулась к адмиралу, делая вид, что ничего не случилось. Конечно, в хороших домах ее не принимают. Но к ней на ужины и балы приезжают все, из уважения к адмиралу, он ведь душа светского общества. Тсс… они идут сюда.

Миссис Уортингтон действительно шагает в нашу сторону, и девушки идут за ней следом. Я очень надеюсь, что меня не выдаст вспыхнувший на щеках румянец; мне не нравится снобизм леди Денби.

– Добрый вечер, леди Денби, – говорит миссис Уортингтон, сияя улыбкой.

Леди Денби не подает ей руку. Она раскрывает веер, но отвечает:

– Добрый вечер, миссис Уортингтон.

Фелисити тоже ослепительно улыбается. И если бы я не знала свою подругу, я бы не заметила льда в ее глазах.

– Ох, Энн, да ты, похоже, потеряла свой браслет!

– Какой браслет? – не понимает Энн.

– Тот, что герцог прислал из Санкт-Петербурга. Может, ты уронила его в туалетной комнате? Мы должны его поискать. Джемма, ты не против помочь нам?

– Нет, конечно, – отвечаю я.

– Только поспешите, – предупреждает бабушка. – Спектакль скоро начнется.

Мы удираем в туалетную комнату. Там несколько дам вертятся перед зеркалами, поправляя шали и драгоценности.

– Энн, если я говорю, что ты потеряла браслет, будь добра мне подыгрывать! – сердито говорит Фелисити.

– Извини, – бормочет Энн.

– Ох, как я ненавижу эту леди Денби! Она ужасная женщина! – цедит сквозь зубы Фелисити.

– Неправда, – возражаю я.

– Ты бы не стала ее защищать, если бы не была ослеплена ее сыночком.

– Я совсем не ослеплена! Он просто пригласил нашу семью в оперу.

Фелисити вскидывает брови, давая понять, что не верит ни единому моему слову.

– Возможно, вам будет интересно узнать, что я выяснила кое-что насчет моего амулета, – говорю я, спеша сменить тему разговора.

– Что именно? – спрашивает Энн, снимая перчатки, чтобы поправить прическу.

– Око Полумесяца, похоже, представляет собой нечто вроде компаса. Именно это пыталась мне сказать Нелл Хокинс. Я думаю, он может привести нас к Храму.

Глаза Фелисити вспыхивают.

– Компас! Мы должны проверить прямо сегодня вечером!

– Сегодня вечером?

Я ошеломлена.

– Здесь? Когда вокруг толпы народа? – Я чуть не сказала «когда рядом Саймон». – Да это просто невозможно!

– Очень даже возможно, – шепчет Фелисити. – Перед самым антрактом скажи бабушке, что тебе необходимо выйти в туалетную комнату. И мы с Энн сделаем то же самое. Встретимся в фойе и найдем местечко, чтобы войти в сферы прямо отсюда, из театра.

– Не так-то все просто, – возражаю я. – Бабушка меня не отпустит, во всяком случае, одну.

– Придумай что-нибудь, – настаивает Фелисити.

– Но это будет нарушением приличий!

– Боишься, что Саймон плохо о тебе подумает? – неодобрительно бросает Фелисити. – Ты вроде пока что не помолвлена с ним!

Я чувствую себя так, будто меня ударили.

– Я и не говорила ничего подобного!

Фелисити улыбается.

– Значит, договорились. Прямо перед антрактом. И не задерживайся.

Придумав этот план, мы поворачиваемся к зеркалам, поправляем волосы и платья.

– А он пытался тебя поцеловать? – бесцеремонно спрашивает Фелисити.

– Ох… нет, конечно! – отвечаю я, смутившись.

Я очень надеюсь, что нас никто не слышит.

– Я бы на твоем месте держалась поосторожнее, – говорит Фелисити. – Саймон слывет дамским угодником.

– Со мной он держится как безупречный джентльмен, – возражаю я.

– Хмм… – тянет Фелисити, с хитроватым видом глядя на свое отражение в зеркале.

Энн безуспешно щиплет себя за щеки, надеясь вызвать хотя бы легкий румянец.

– Мне так хочется познакомиться с кем-нибудь сегодня… С кем-нибудь добрым и благородным. Из тех, кто с удовольствием помогает другим. Вроде Тома.

Два ярко-красных рубца виднеются на внутренней стороне ее запястья. Отметки свежие, похоже, им всего несколько часов. Она снова резала себя. Энн замечает, что я смотрю на нее, и ее щеки снова отчаянно бледнеют. Она быстро натягивает перчатки, скрывая шрамы.

Фелисити ведет нас обратно, попутно здороваясь с какой-то знакомой своей матери. Я хватаю Энн за руку, и она морщится.

– Ты мне обещала, что не будешь больше этого делать, – говорю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – сержусь я.

Она смотрит мне в глаза. На ее губах играет слабая печальная улыбка.

– Лучше уж я сама себя буду ранить, чем они будут ранить меня. Не так больно.

– Не понимаю…

– У вас с Фелисити все по-другому, – говорит Энн, едва не плача. – Разве ты не видишь? У меня нет будущего. Для меня ничего нет. Я никогда не стану важной леди и не выйду замуж за кого-нибудь вроде Тома. Я могу только притворяться. Это ужасно, Джемма.

– Ты не знаешь, что может случиться, – возражаю я, пытаясь хоть как-то ее утешить. – Никто этого не знает.

Фелисити замечает, что мы отстали, и возвращается.

– В чем дело?

– Ни в чем, – бодро отвечаю я. – Мы идем.

Я беру Энн за руку.

– Все меняется. Повтори это.

– Все меняется, – тихо, послушно повторяет она.

– Ты в это веришь?

Энн качает головой. По ее пухлым щекам скользят слезы.

– Мы что-нибудь придумаем. Обещаю. Но прежде всего ты должна мне обещать, что прекратишь это. Прошу тебя.

– Я постараюсь, – говорит Энн, прижимая к лицу руку в перчатке и стараясь улыбнуться.

– Так, вот это неприятно, – говорит Фелисити, как только мы присоединяемся к толпе зрителей в фойе.

Я прослеживаю за ее взглядом… Это Сесили Темпл. Она стоит рядом со своей матерью, вытягивает шею, глядя в нашу сторону, как будто надеется, что увидит что-нибудь необычайно интересное.

Энн впадает в панику.

– Меня разоблачат! Я погибла! Для меня это конец!

– Прекрати! – рявкает Фелисити.

Но Энн, безусловно, права. Сесили может развалить всю историю о знатной русской родне Энн и родственнике-герцоге, как карточный домик.

– Мы ее обойдем, – говорит Фелисити. – Давайте сюда. Мы можем пройти по противоположной лестнице. Джемма, прямо перед антрактом! Не забудь!

– В третий раз повторяю – не забуду! – терпеливо отвечаю я.

Огни вокруг начинают мигать, предупреждая о скором начале спектакля.

– А, вот вы где!

Это Саймон. Он ждет меня.

– Вы нашли браслет мисс Брэдшоу?

– Нет. Она в конце концов вспомнила, что оставила его в шкатулке с драгоценностями, – лгу я.

У семьи Саймона – собственная ложа, и она достаточно высоко для того, чтобы я почувствовала себя королевой, возвышающейся над своими подданными. Мы усаживаемся и делаем вид, что читаем программки, хотя на самом деле никого в особенности и не интересует «Микадо». Театральные бинокли помогают тайком проследить за знакомыми и любовниками, рассмотреть туалеты, разобраться, кто с кем явился в оперу. Здесь зреют будущие скандалы и драмы, и это куда интереснее того, что произойдет на сцене. Но вот наконец свет гаснет, занавес поднимается, и мы видим маленькую японскую деревушку. Трио сопрано в восточных нарядах и в черных блестящих париках поет, рассказывая о трех маленьких служанках. Это первая в моей жизни опера, и я нахожу ее восхитительной. В какой-то момент я замечаю, что Саймон наблюдает за мной. А он, вместо того чтобы сразу отвернуться, ослепительно улыбается мне, и я представить не могу, что мне придется уйти отсюда, чтобы проникнуть в сферы; здесь и без того хватает волшебства, я недовольна, что меня призывает куда-то долг.

Незадолго до антракта я навожу бинокль на Фелисити. Она нетерпеливо поглядывает на меня. Я шепчу на ухо бабушке, что мне необходимо выйти в дамскую комнату. И прежде чем бабушка успевает возразить, я выскальзываю за занавеску, прикрывающую выход в коридор, и встречаюсь с Фелисити и Энн.

– Там наверху есть свободная ложа, – говорит Фелисити, хватая меня за руку.

Грустная, задумчивая ария доносится из зала, пока мы молча спешим вверх по лестнице. Пригнувшись, мы ныряем за тяжелую занавеску и садимся на пол в ложе. Я беру подруг за руки. Закрыв глаза, мы сосредотачиваемся… и перед нами возникает дверь света.

ГЛАВА 30

В саду нас приветствует нежный, сладкий аромат сирени, однако все вокруг выглядит не так, как прежде. Деревья и трава кажутся немного одичавшими, они как будто собираются дать семена и умереть. Поганок выросло гораздо больше, и они стали выше.

– Ой, как вы чудесно выглядите! – кричит Пиппа.

Она бросается навстречу нам, и обтрепавшийся подол ее юбки развевается на ветру. Венок на ее голове совсем высох, цветы превратились в ломкие прутики.

– Как прекрасно! И куда вы ходили в таких нарядах?

– В оперу, – отвечает Энн, кружась на месте. – «Микадо», и она еще не закончилась. Мы сбежали!

– Опера, – со вздохом повторяет Пиппа. – Там все выглядят безумно элегантными. Вы должны мне рассказать все до последней мелочи!

– О, это ошеломительно, Пиппа! Женщины увешаны драгоценностями. А мне подмигнул какой-то мужчина, – хвастается Энн.

– Когда это? – недоверчиво спрашивает Фелисити.

– Когда мы поднимались по лестнице. Ой, а Джемма пришла в оперу с Саймоном Миддлтоном и его родными! Она сидит в их ложе! – с восторженным придыханием сообщает Энн.

– Ой, Джемма! Я так за тебя рада! – говорит Пиппа, целуя меня.

Все мои опасения улетучиваются.

– Спасибо, – благодарю ее я и целую в ответ.

– Ох, все это звучит божественно! Рассказывайте дальше.

Пиппа прислоняется к дереву.

– Тебе нравится мое платье? – спрашивает Энн и снова кружится.

Пиппа хватает ее за руки и кружится вместе с ней, пританцовывая.

– Оно прекрасно! И ты прекрасна!

Вдруг Пиппа останавливается, и выражение ее лица меняется, как будто она готова разрыдаться.

– А я так и не побывала в опере и теперь, надо полагать, никогда уже в нее не попаду. Как бы мне хотелось пойти туда вместе с вами!

– Да, ты там наверняка была бы самой прекрасной, с тобой никто не мог бы сравниться, – говорит Фелисити, заставляя Пиппу снова улыбнуться.

Энн подбегает ко мне.

– Джемма, испытай амулет!

– Что такое? – спрашивает Пиппа. – Как испытать?

– Джемма думает, что ее амулет может быть чем-то вроде компаса, – поясняет Фелисити.

– Ты полагаешь, он покажет нам дорогу к Храму? – спрашивает Пиппа.

– Мы намерены это выяснить, – отвечаю я.

Я достаю амулет из театральной сумочки и переворачиваю гладкой стороной вверх. Поначалу я ничего не ощущаю, кроме холода металла, в котором искаженно отражается мое лицо. Но потом что-то меняется. Металлическая поверхность затуманивается. Я медленно поворачиваюсь по кругу. Когда я оказываюсь лицом к двум длинным рядам оливковых деревьев, Око Полумесяца ярко вспыхивает, высвечивая едва заметную тропу.

– Держись тропы, – бормочу я, вспоминая слова Нелл. – Держись тропы, держись истинного пути… Мне кажется, мы нашли дорогу к Храму.

– Ой, дай посмотреть! – Пиппа берет амулет в ладони, всматривается в его свечение, указывающее на оливковые деревья. – Удивительно!

– Ты бывала в той стороне? – спрашиваю я.

Пиппа качает головой. Над тропой между оливковыми деревьями проносится порыв ветра, осыпав нас пригоршней сухих листьев и облив ароматом сирени. Пользуясь мерцающим светом амулета как указателем, мы углубляемся под покров ветвей, идем примерно с милю, мимо странных фигур с головами слонов, змей, птиц… Мы добираемся до невесть откуда взявшейся огромной дыры в земле… это нечто вроде норы, и амулет сияет, указывая на нее.

– Нам в нее лезть? – спрашивает Энн.

– Боюсь, да, – отвечаю я.

Нора узкая и не слишком высокая. Даже Энн, которая ниже всех ростом, приходится нагнуться. Сначала мы шагаем по мягкой земле, потом ощущаем под ногами каменистую почву. И вот мы выбираемся на тропинку, по обе стороны которой простираются поля высоких красновато-оранжевых цветов; они ритмично, гипнотически раскачиваются. Мы шагаем мимо них, ветер наклоняет их, и цветы мягко касаются наших лиц и плеч. От них пахнет летом, свежими фруктами… Пиппа срывает цветок и втыкает его в свой увядший венок.

Что-то мелькает справа от меня.

– Что это? – испуганно спрашивает Энн.

– Не знаю, – отвечаю я.

Я ничего не вижу, но по цветочному морю как будто пробегает рябь…

– Идемте дальше, – предлагает Пиппа.

Мы продолжаем путь, следя за свечением амулета, и вдруг тропинка резко обрывается, уткнувшись в гигантскую каменную стену. Скала высока, как самые высокие горы, и, похоже, тянется в обе стороны бесконечно, так что обойти ее невозможно.

– И что теперь делать? – спрашивает Фелисити.

– Должен быть какой-то проход насквозь, – говорю я, хотя на самом деле не представляю, есть ли здесь какая-нибудь щель. – Давайте поищем.

Мы ползаем вдоль скалы, пока наконец не выдыхаемся окончательно.

– Бесполезно, – говорит Пиппа, едва дыша. – Сплошная скала.

Но не могли же мы проделать весь этот путь впустую? Должен быть способ пробраться сквозь камень. Я иду вдоль стены, так и эдак поворачивая амулет. Вдруг он несколько раз ярко мигает.

– Что такое? – бормочу я.

Я осторожно поворачиваю амулет – и он начинает мерцать в моей ладони. Я всматриваюсь в скалу и вижу едва заметные очертания двери.

– Вы видите? – спрашиваю я подруг, надеясь, что мне ничего не почудилось.

– Да! – восклицает Фелисити. – Это дверь!

Я протягиваю руку и ощущаю под пальцами холодную сталь ручки. С глубоким вздохом я нажимаю на нее. И в камне открывается огромная темная дыра. Амулет ослепительно сияет.

– Похоже, это то, что нам нужно, – возвещаю я, хотя, по правде говоря, у меня нет ни малейшего желания входить в этот глубокий черный провал.

Фелисити нервно облизывает губы.

– Ну так вперед! Мы за тобой.

– Меня это мало утешает… – бормочу я.

С бешено бьющимся сердцем я делаю шаг и жду, пока глаза привыкнут к полумраку. Здесь сыро и пахнет свежевскопанной землей. На каменных стенах висят бумажные фонари, золотые и розовые, они бросают слабый свет на земляной пол. В нескольких футах впереди ничего не видно, но у меня возникает ощущение, что мы поднимаемся вверх и по спирали. Вскоре становится трудно дышать. Ноги дрожат от усталости. И наконец мы добираемся до другой двери. Я поворачиваю ручку – и мы погружаемся в клубы пурпурного и красного дыма, бурлящего вокруг, как облака. Но ветер уносит разноцветный дым – и мы видим, куда попали. Мы стоим высоко над рекой. Далеко внизу волны бесшумно рассекает корабль-горгона.

– Как это мы могли так высоко забраться? – удивленно спрашивает Фелисити.

– Не знаю, – отвечаю я.

Энн наклоняет голову набок.

– Ну и ну!

Она, разинув рот, таращится на изображения чувственных богинь, высеченные на склоне утеса, на изгибы их губ и бедер, на их округлые колени, на их пухлые подбородки… А каменные женщины смотрят на нас сверху вниз, видя все, но ни на что не обращая внимания.

– Я помню это место, – говорю я. – Это недалеко от Пещеры Вздохов, верно?

Пиппа замирает.

– Нам нельзя здесь находиться! Здесь живут неприкасаемые! Это запретное место!

– Давайте вернемся, – пугается Энн.

Мы оборачиваемся и видим, что дверь в скале исчезла. Вернуться обратно той же дорогой невозможно.

– И что нам теперь делать? – спрашивает Энн.

– Ох, если бы у меня были с собой стрелы! – бормочет себе под нос Фелисити.

Кто-то приближается к нам. Из густого дыма возникает фигура – это маленькая женщина с обветренной кожей цвета винного бочонка. Ее руки и лицо покрыты затейливыми рисунками. Ноги у нее так распухли, что стали похожими на древесные стволы. Мы с отвращением отворачиваемся, не в силах смотреть на нее.

– Добро пожаловать, – говорит женщина. – Меня зовут Аша. Идите за мной.

– Мы сейчас уйдем отсюда, – говорит Фелисити.

Аша смеется:

– И куда вы намерены направиться? Отсюда можно выбраться только одним способом. Идти вперед.

Поскольку мы не можем вернуться той же дорогой, какой пришли сюда, мы поневоле идем за Ашей. На тропе мы видим других женщин. Они все тоже так или иначе изуродованы, согнуты, покрыты шрамами.

– Не надо на них таращиться, – тихо предостерегаю я Энн. – Просто смотри себе под ноги.

Аша ведет нас вокруг утеса, сквозь сводчатые туннели, чьи потолки подпирают колонны. Стены расписаны картинами фантастических сражений – рыцари в туниках, разрисованных красными маками, отсекают головы горгон, разрубают змей… Я вижу Лес Света, кентавров, играющих на флейтах, водяных нимф, руны Оракула. Картин здесь так много, что я даже не могу их пересчитать.

Мы выходим из туннеля, и нам открывается ошеломительное зрелище. Мы высоко на горе. Чаши с благовониями выстроились вдоль узкой тропы. Спирали пурпурно-красного, бирюзового и желтого дыма тянутся к моему носу, заставляют глаза слезиться.

Аша останавливается у входа в пещеру. Вход окружен высеченным в камне узором – цепью, сплетенной из змей. Но это не похоже на резьбу, змеи как будто выросли из камня.

– Пещеры Вздохов, – говорит Аша.

– Мне показалось, ты говорила, что мы идем к выходу, – недоумеваю я.

– Так и есть.

Аша входит в пещеру и исчезает в темноте. За нашими спинами, на тропе, женщины собрались в толпу шириной футов в десять, в несколько рядов. Отступать некуда.

– Мне это не нравится, – говорит Пиппа.

– Мне тоже, но разве у нас есть выбор? – говорю я, шагая в пещеру.

И тут я понимаю, почему пещеры названы так. Кажется, что сами стены счастливо вздыхают, наслаждаясь сотнями тысяч поцелуев.

– Как прекрасно…

Это шепчет Энн. Она стоит перед барельефом, изображающим лицо с длинным, слегка приплюснутым носом и крупными полными губами. Ее пальцы скользят по изгибу верхней губы, и я думаю о Картике. Пиппа подходит к Энн и тоже проводит рукой по барельефу, наслаждаясь ощущением.

– Прошу прощения, но мы как будто шли по тропе, а теперь она вроде бы исчезла. Вы не могли бы нам подсказать, как мы можем вернуться? Мы ужасно спешим, – сладким голоском произносит Фелисити.

– Вы ищете Храм? – спрашивает Аша.

Мы все пристально смотрим на нее.

– Да, – говорю я. – А ты знаешь, где он?

– Что ты мне дашь? – спрашивает Аша, протягивая ко мне руку.

Я должна что-то ей поднести? Но у меня ничего нет. И я безусловно не могу расстаться ни с ожерельем Саймона, ни с амулетом.

– Прости, – говорю я, – но я ничего с собой не захватила.

Взгляд Аши выдает разочарование. Но она все равно улыбается.

– Иной раз мы ищем то, что не готовы найти. Истинный путь – трудный путь. Чтобы его увидеть, ты должна пожелать сменить шкуру, как змея.

При этих словах Аша смотрит на Пиппу.

– Нам надо идти, – говорит Пиппа.

Я думаю, она права.

– Спасибо за хлопоты, но теперь нам пора возвращаться.

Аша отвешивает нам поклон.

– Как пожелаете. Я выведу вас на дорогу. Но вам все равно понадобится наша помощь.

Женщина, чье лицо раскрашено яркой красной краской с темно-зелеными полосами, наливает густую жидкость из глиняного кувшина в длинную трубку с дырочкой на конце.

– Зачем это? – спрашивает Фелисити.

– Чтобы раскрасить вас, – отвечает Аша.

– Раскрасить нас? – почти визжит Энн.

– Это дает защиту, – поясняет Аша.

– Защиту от чего? – устало спрашиваю я.

– Защиту от всего, что только может искать вас в этих сферах. Рисунок спрячет то, что необходимо спрятать, и выявит то, что необходимо увидеть.

И она снова бросает на Пиппу странный взгляд.

– Мне не нравится, как это звучит, – заявляет Пиппа.

– Мне тоже, – поддерживает ее Энн.

– А что, если это ловушка? – шепчет мне на ухо Фелисити. – Что, если эта краска ядовита?

Краснолицая женщина приказывает нам сесть и положить руки на большой камень.

– Но почему мы должны тебе доверять? – спрашиваю я.

– Выбор всегда остается за вами, – отвечает Аша. – Вы можете и отказаться.

Женщина с краской терпеливо ждет. Должна ли я довериться Аше, неприкасаемой, или рискнуть остаться в сферах незащищенной?

Я протягиваю руки женщине с разрисованным лицом.

– Ты храбрая, как я посмотрю, – говорит Аша.

Она кивает женщине, и та выдавливает смесь из трубки мне на руки. Смесь холодная. А что, если это яд, который проникнет в кровь? Я могу лишь закрыть глаза и ждать, надеясь на лучшее.

– Ох, посмотри! – выдыхает Энн.

Опасаясь наихудшего, я открываю глаза. Мои руки… Там, где густая смесь высохла, она превратилась в сияющий коричневато-красный орнамент, куда более сложный, чем паутина. Он напоминает мне об индийских невестах, чьи руки покрывают орнаментом из хны в честь их будущих мужей.

– Я следующая! – говорит Фелисити, торопливо снимая перчатки.

Она уже не боится быть отравленной, она боится остаться за бортом.

В глубине пещеры – озеро, гладкое, как стекло, вода как будто и поднимается и опускается одновременно, ровно журча. Этот звук навевает на меня дремоту. Вода – последнее, что я вижу перед тем, как засыпаю.

Я стою перед большим колодцем. Вода в нем живая, она движется. И на ее поверхности возникают разные картины. Розы, быстро расцветающие на толстых виноградных лозах. Собор, плывущий куда-то вместе с островом, на котором он стоит. Черная скала, омываемая туманом. Воин в рогатом шлеме, скачущий на диком коне. Искривленное дерево на фоне кроваво-красного неба. Аша, разрисовывающая наши руки. Нелл Хокинс. Зеленый плащ. Нечто, движущееся в тени, пугающее меня, приближающееся… Какое-то лицо.

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Фелисити радостно смеется, рассматривая руки, расписанные причудливыми завитушками. Она сравнивает свои рисунки с рисунками на руках Энн и Пиппы. Аша сидит напротив меня, скрестив толстые, покрытые коростой ноги.