Текст книги "Мятежные ангелы"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 11

Фелисити бросается к ней.

– Погоди! – кричу я, но ее уже ничем не удержать.

Она мчится к Пиппе со всех ног, крепко обнимает ее. Пиппа целует Фелисити в щеку.

– Это ты! – Фелисити и смеется, и плачет одновременно. – Пиппа, Пиппа, милая, ты здесь!

– Ну да, я здесь! Энн! Джемма! Ох, да не надо так таращиться!

– Пиппа! – кричит наконец Энн, тоже устремляясь к подруге.

Я едва верю собственным глазам. Пиппа, наша Пиппа, все такая же прелестная, как всегда. Что-то ломается во мне. Я опускаюсь на траву, рыдая, слезы падают и превращаются в маленькие лотосы.

– Ох, Джемма, милая, не надо плакать! – просит Пиппа.

Подвижная, как олененок, она вмиг оказывается рядом со мной. Холодные руки, которые я видела во снах, гладят меня по волосам, только эти руки сейчас теплые, как летний дождь.

– Не плачь!

Я поднимаю голову и смотрю на нее. Пиппа улыбается.

– Если бы ты видела свое лицо, Джемма! Правда, ты такая серьезная!

От этих слов я смеюсь. И еще немножко плачу. Вскоре все мы хохочем сквозь слезы, держась за руки. У меня такое чувство, будто я вернулась домой после долгого, утомительного, пыльного путешествия.

– Дайте-ка мне взглянуть на всех вас, – говорит Пиппа. – Ох, как я по всем соскучилась! Вы должны мне все-все рассказать. Как там миссис Найтуинг? А Сесили и Марта? Все такие же невыносимые кривляки?

– Просто ужасные, – отвечает Энн, хихикая.

– Джемма как-то утром, на днях, пролила варенье на платье Сесили, чтобы заставить ее замолчать! – смеется Фелисити.

Пиппа изумленно открывает рот.

– Не может быть!

– Боюсь, что это действительно так, – признаюсь я, чувствуя себя ужасно глупо из-за того, что позволила себе подобную выходку.

– Джемма! – восклицает Пиппа, сияя. – Я тебя обожаю!

Мы с хохотом валимся на траву. Нам нужно так много сказать друг другу! Мы рассказываем Пиппе обо всем – о школе Спенс, о девушках, о ее собственных похоронах…

– И что, неужели все ужасно плакали? – спрашивает Пиппа.

Энн кивает:

– Да, просто кошмарно.

Пиппа дует на одуванчик. Пушинки взлетают в воздух и превращаются в рой светлячков.

– Мне приятно это слышать. Было бы противно думать, что люди сидели вокруг моего гроба с каменными лицами. А цветы были красивые? Цветы ведь были?

– Цветы были самые чудесные, просто изумительно прекрасный водопад цветов, – говорит Фелисити. – Они, похоже, стоили целого состояния.

Пиппа кивает с улыбкой.

– Да, это замечательно, я рада, что мне устроили такие чудесные похороны. Ох, расскажите еще! Обо мне говорят в большом холле? Кто-нибудь меня вспоминает, грустит по мне?

– Ох, да! – пылко отвечает Энн. – Мы все грустим!

– Ну, зато теперь вы знаете, что нет причин обо мне сожалеть, – говорит Пиппа, сжимая руку Энн.

Мне не хочется задавать Пиппе этот вопрос, но я должна это сделать.

– Пиппа… я вообще-то думала, что ты…

Умерла. Нет, это слово я произнести не в силах.

– Думала, что ты ушла за реку. В другой мир, по ту сторону сфер. Когда я уходила, ты со своим рыцарем…

Энн резко выпрямляется.

– А где твой рыцарь?

– А, этот… Мне пришлось его прогнать. – Пиппа зевает. – Он вечно делал то, что я ему велела. Ужасно скучно.

– Но он был такой красивый! – изумленно произносит Энн.

– Да, действительно красавчик, правда? – хихикает Пиппа.

– Извини, – осторожно говорю я, боясь разрушить общее состояние счастья. – Но я все-таки не понимаю. Почему ты не ушла на ту сторону?

Пиппа пожимает плечами.

– Бог мой… да просто рыцарь объяснил мне, что совсем не обязательно пересекать реку. Здесь, в сферах, есть множество разных племен, разных существ, которые вечно живут именно в сферах. Они – часть этого мира.

Пиппа откидывается назад, опершись на руки.

– Так ты просто вернулась обратно? – настойчиво продолжаю я.

– Ну да! А потом решила набрать цветов и сплести венок. Вам он нравится?

– О да! – восклицает Энн.

– Я и тебе такой же сделаю.

– И мне тоже! – просит Фелисити.

– Конечно, – кивает Пиппа. – Мы все будем в венках.

Я невероятно растеряна и смущена. Матушка говорила, что души обязательно должны переходить на другую сторону, иначе они разлагаются и становятся нечистыми. Но передо мной наша прежняя Пиппа, счастливая и сияющая, все с теми же глазами цвета свежих фиалок, девушка, которую мы все хорошо знали…

– А долго я уже здесь? – спрашивает Пиппа.

– Два месяца, – отвечаю я.

– В самом деле? Мне иногда кажется, что все случилось только вчера; а иной раз чудится, что я здесь уже целую вечность. Два месяца… значит, вот-вот Рождество наступит? Вот чего мне не хватает, так это рождественского утра.

Ни одна из нас не находится, что сказать. Энн вдруг задумчиво смотрит на меня.

– А может быть, ее душа не выполнила еще свое предназначение? Может, она именно поэтому до сих пор здесь?

Фелисити поддерживает ее.

– Может быть, предполагается, что она поможет нам отыскать Храм? – восклицает она.

– Какой храм? – спрашивает Пиппа.

– Когда я расколотила руны, я высвободила силу Ордена, отпустила ее в сферы, – поясняю я. – А Храм – это источник всей здешней магии. Кто-то должен теперь найти Храм и связать магию, чтобы можно было управлять ею.

Глаза Пиппы округляются.

– О, как это удивительно и интересно!

Энн быстро говорит:

– Да, вот только этот Храм ищут все, в том числе и шпионы Цирцеи.

Пиппа хватает меня за руки.

– Так, значит, мы должны первыми найти его! Я все сделаю, чтобы помочь тебе, Джемма! Мы можем и местные существа попросить о помощи.

Я качаю головой:

– Картик предупредил меня, что мы не должны никому доверять здесь, в сферах, пока магия остается на свободе.

Не доверяй никому. Не доверяй ничему.

Но это ведь не может относиться к Пиппе…

– Картик? – переспрашивает Пиппа, как будто пытаясь вспомнить давно забытое. – Тот индийский юноша? Ракшана?

– Да.

Пиппа понижает голос:

– Будь с ним поосторожнее! Даже здесь есть шпионы Ракшана. Им нельзя доверять.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне говорили, что Ракшана и Орден – вовсе не друзья. Ракшана только делают вид, что защищают Орден. Но на самом деле они охотятся за силой Ордена – хотят захватить власть над магией и сферами!

– Кто это рассказал тебе такое?

Пиппа пожимает плечами:

– Здесь это все знают. Спроси кого угодно.

– Но я никогда такого не слышала, – говорю я. – И если бы это было правдой, матушка наверняка предупредила бы меня.

– Может быть, у нее не было такой возможности, – говорит Пиппа. – Или она не все знала. Мы ведь знаем из дневника, что она была совсем новичком, когда случился пожар.

Я хотела возразить, но Пиппа меня остановила:

– Бедная Джемма… Тебя сердит, что я теперь знаю больше, чем ты?

– Нет, конечно, о чем ты? – говорю я, хотя знаю, что это чистая правда. – Я просто думаю, что нам нужно быть поосторожнее.

– Погоди, Джемма. Я хочу услышать все тайны сфер, – ворчливо произносит Фелисити, поворачиваясь ко мне спиной.

Пиппа улыбается, а я вспоминаю, что она несколько месяцев назад сказала мне в бальном зале школы Спенс, когда я заняла ее место рядом с Фелисити: «Поосторожнее. Падать придется с большой высоты».

Пиппа обнимает нас обеих сразу и пылко целует в щеки. На ее лице сияет искренняя радость.

– Ох, как я соскучилась!

По ее румяным щекам медленно стекают слезы.

Я, наверное, плохая подруга. Но я действительно скучала по Пиппе. И вот она рядом, а я все порчу своим занудством.

– Извини, Пиппа. Пожалуйста, расскажи нам все, что тебе известно.

– Ну, если ты настаиваешь…

Она ослепляет нас улыбкой, и мы хохочем, как будто не разлучались ни на день. С деревьев сыплется дождь листьев, они медленно опускаются на наши юбки, раскрашивая их в самые невероятные цвета.

– Сферы велики. Похоже, у них вообще нет конца. Я слышала, они тянутся так далеко, что вы и представить не можете. Здесь есть лес деревьев, наполненных светом, и они вечно сияют. Есть золотые туманы и крылатые существа вроде фей. И есть корабль с головой горгоны!

– Горгоны! – в ужасе повторяет Энн.

– О да! Я его видела однажды ночью, он проплывал мимо в тумане. Такой огромный корабль, и такое пугающее лицо! – говорит Пиппа.

– Очень страшное? – спрашивает Энн, прикусив нижнюю губу.

– Если посмотришь ей в глаза – можешь умереть от страха! – отвечает Пиппа.

Энн напугана. Пиппа целует ее в щеку.

– Да не беспокойся ты, Энн, милая! Я буду здесь вашей защитницей.

– Мне совсем не хочется встречаться с этой горгоной.

– Тут говорят, что она проклята Орденом, и связана его силой, и ей никогда не дождаться отдыха, и она всегда вынуждена говорить правду, – продолжает Пиппа.

– Проклята? Но за что? – спрашивает Фелисити.

– Я не знаю. Это здешняя легенда.

– Но если она вынуждена говорить правду, то, возможно, она скажет нам, где и как отыскать Храм? – предполагаю я.

– Тогда я найду ее для вас, – быстро говорит Пиппа.

– А надо ли? – с сомнением произносит Энн.

– Эй, Энн, посмотри-ка сюда!

Пиппа срывает пучок травы, сжимает его в ладонях. Когда она снова раскрывает руки, мы видим крошечного черного котенка, удивленно глядящего на нас.

– Ой! – вскрикивает Энн и, взяв котенка, прижимает его к щеке.

– Мы можем так весело провести здесь время, раз уж мы снова все вместе!

Я опять ощущаю укол сомнения. Матушка весьма уверенно говорила, что духи должны уходить на другую сторону. Но что, если она ошибалась?..

Я видела, как Пиппа умирала; я видела, как ее хоронили. Я видела ее в своих снах…

– Ты мне снилась, и, надо сказать, в довольно странных снах, – говорю я, решая провести небольшую проверку.

Пиппа гладит котенка, и тот становится рыжим, потом красным.

– В самом деле? И что за сны?

– Я помню только самый последний. Ты пришла ко мне и сказала: «Осторожнее, Джемма. Они идут за тобой».

Пиппа хмурится.

– Кто идет за тобой?

– Не знаю. Я думала, может быть, ты передавала мне какое-то послание?..

– Я? – Пиппа качает головой. – Я ничего подобного не делала. Ну же, идемте со мной! Я хочу соорудить рождественскую елку!

Мы проводим в сферах много часов. То есть это могло быть много часов, как нам представляется. Никому не хочется первому заговаривать о прощании, и потому мы выдумываем всякие предлоги, чтобы еще немного задержаться, – все забавнее украшаем елку, играем в прятки, ищем горгону, но так и не находим. Наконец приходит время. Нам пора уходить.

– А вы можете вернуться завтра? – умоляющим тоном произносит Пиппа, слегка надув губки.

– Я уезжаю в Лондон, – грустно говорит Фелисити. – А вам двоим лучше без меня сюда не соваться!

– Я тоже уезжаю завтра, – напоминаю я.

Энн молчит.

– Энн? – окликает ее Пиппа.

– Я остаюсь в школе и проведу Рождество со слугами, как обычно.

– А когда вы снова все соберетесь? – спрашивает Пиппа.

– Через две недели, – отвечаю я.

Надо же, а я ведь до сих пор об этом и не думала. Как же мы будем искать Храм, если нам придется расстаться на такое долгое время?

– Как это неприятно! – говорит Пиппа. – Что же мне делать целых две недели? Я буду скучать без вас!

Все та же старая добрая Пиппа…

– Мы с Фелисити будем хотя бы видеться, – говорю я. – Но вот Энн…

У Энн такой вид, словно она готова заплакать.

– Энн, ты ведь можешь поехать со мной, – предлагает Фелисити. – Я завтра утром первым делом пошлю телеграмму маме, чтобы она ждала нас. И у меня есть целый вечер, чтобы придумать симпатичную историю, объясняющую твой приезд.

Энн сияет.

– Ох, это было бы замечательно! И каникулы, и история.

– Мы вернемся сюда, как только сможем, – заверяю я Пиппу. – Как только приедем в школу.

– Я буду вас ждать.

– А ты пока сама разузнай, что сможешь, – прошу я. – Найди эту твою горгону.

Пиппа кивает.

– А вам обязательно уходить так скоро? Мне не хочется с вами расставаться!

– Всего две недели! – говорит Фелисити.

Пиппа идет с нами до того места, где раньше стояли руны.

– Поосторожнее, – предупреждает Фелисити.

Там, где лопнула поганка, трава превратилась в пепел. А вокруг ползает туда-сюда влажная черная змея.

– Ух! – выдыхает Энн, обходя ее подальше.

Пиппа хватает острый обломок камня и ударяет им мерзкую тварь.

– Вот так! – говорит она, отряхивая с рук пыль, оставленную камнем.

– Я просто ненавижу змей, – с содроганием произносит Фелисити.

Меня удивляет, что Фелисити вдруг взволновалась из-за пустяка. Но куда более удивительно другое: Пиппа смотрит на брошенный камень с очень странной улыбкой. Я не могу понять выражения ее лица, но мне оно не нравится.

Расцеловавшись еще раз, мы наконец вызываем дверь света и возвращаемся в большой холл школы Спенс.

– Ой, смотрите! – вскрикивает Энн.

На ее шее по-прежнему висит рубиновый кулон, сверкая и искрясь.

– Ты принесла с собой немножко магии, – говорю я, трогая камень.

– Но я не нарочно это сделала, – возражает Энн, как будто ее это встревожило. – Это само собой так получилось!

– Сферы не запечатаны, – говорю я. – Наверное, в этом все дело.

– А ну-ка, я попробую, – бормочет Фелисити.

Она закрывает глаза – и взмывает к потолку.

– Фелисити! Спустись немедленно! – настойчиво шепчу я.

– Да ни за что! Почему бы тебе самой не взлететь?

С тихим писком Энн тоже поднимается в воздух, навстречу Фелисити. Они берутся за руки и кружатся над полом, как парочка призраков.

– Погодите, и я… – Я тоже устремляюсь вверх.

Мои руки широко раскинуты, ноги висят высоко над спинками кресел и каминной полкой, я переполнена головокружительной радостью, я наслаждаюсь невесомостью…

– Это потрясающе! – говорит Энн, тихо хихикая.

Она протягивает руку вниз и поправляет фигуру ангела, восседающую на верхушке елки; теперь ангел выпрямился и расправил крылья как следует.

– Вот так-то лучше.

– Эй, что ты задумала? – спрашиваю я Фелисити, закрывшую глаза.

Она потирает ладони одну о другую. А когда раздвигает их – мы видим изумительное кольцо с бриллиантом. Фелисити надевает его на средний палец и протягивает руку, чтобы мы рассмотрели украшение получше.

– Вот это – самый чудесный рождественский подарок, – говорит Фелисити, не отводя взгляда от кольца. – Вы только представьте, как мы можем порезвиться в Лондоне, имея в руках такую магию!

– Не думаю, что это очень умная идея, – возражаю я. – Мы должны связать магию. Это наша задача.

Фелисити надувает губки.

– Но я же не собираюсь делать ничего ужасного!

Это совсем не то, что я имела в виду, но сейчас не время спорить.

– Давайте еще раз взлетим! – предлагаю я, чтобы сменить тему.

Мы долго веселимся, и наконец даже неугомонная Фелисити устает. Мы прокрадываемся в спальни, радостно повторяя имя девушки, похороненной два месяца назад: Пиппа! Может быть, хотя бы сегодня я наконец буду спать спокойно. Без пугающих кошмаров, от которых я к утру чувствую себя совершенно изможденной.

И только когда я лежу в собственной теплой постели, когда чувствую себя в безопасности, я наконец понимаю, что именно отразилось на лице Пиппы, когда она смотрела на убитую ползучую тварь.

Голод.

ГЛАВА 12

Прибыл экипаж, чтобы отвезти Фелисити и Энн на железнодорожную станцию. Мы прощаемся в огромном мраморном холле, пока слуги занимаются погрузкой чемоданов. Фелисити в розовато-лиловом пальто и с меховой муфтой выглядит холодной и властной. Энн ошеломлена и полна надежд; на ней позаимствованный у Фелисити наряд из слишком светлого, не по погоде, голубого бархата, скрепленный у горла брошкой в виде виноградной грозди.

– У тебя сохранилось хоть сколько-то магии? – спрашивает Фелисити.

– Нет, – отвечаю я. – Все ушло. А у тебя?

– То же самое.

Слегка сощурив глаза, она предостерегает:

– Даже не вздумай возвращаться туда без нас!

– В сотый раз повторяю – не буду я этого делать!

Кучер берет последние вещи девушек.

– Вам пора. Я не хочу, чтобы вы опоздали на поезд.

Очень трудно разговаривать, когда вокруг царит торопливая суета. К тому же я ненавижу прощания.

Энн сияет улыбкой.

– Фел дала мне взаймы свой плащ!

– Чудесный, – говорю я, стараясь не замечать, что Энн назвала Фелисити уж очень по-дружески.

Мне Фелисити никогда не предлагала взять что-нибудь из ее вещей, и я поневоле чувствую легкий укол зависти, когда Энн и Фелисити вместе садятся в экипаж, чтобы отправиться на рождественские каникулы.

Фелисити поправляет плащ на Энн, разглаживая складки.

– Я попрошу маму завтра взять нас с собой в ее клуб на ленч. Знаешь, это один из наилучших женских клубов. Энн, мы должны посвятить Джемму в наши планы. Ей ведь тоже придется сыграть свою роль.

Я совсем не хочу ничего такого слышать.

– Я решила все построить так, чтобы люди думали: мне повезло, что Энн согласилась поехать ко мне в гости. Нет больше серой печальной мышки, школьной стипендиатки. Энн будет выступать в роли высокородной особы. Умнее ничего и не придумаешь.

Энн подхватывает:

– Я должна рассказать маме Фелисити, что я происхожу из русского царского рода и что только совсем недавно мой троюродный дядюшка, герцог Честерфилд, отыскал меня в школе Спенс и сообщил о завещании моих покойных родителей.

Глядя на пухленькую Энн с типично английской внешностью, я спрашиваю:

– Думаете, это очень умно?

– Мне эту идею подсказал ночью рубин. Я подумала: а что, если мы создадим свою собственную иллюзию? – говорит Фелисити. – Что, если мы разыграем небольшой спектакль?

– Что, если мы попадемся? – беспокоится Энн.

– Не попадемся, – отмахивается Фелисити. – Я расскажу дамам в клубе, что еще до смерти родителей ты училась музыке и пению у всемирно известного русского оперного певца. Да они просто с ума сойдут, когда услышат, как ты поешь! Я же их знаю, они начнут наперебой приглашать тебя на свои вечера и ужины, чтобы ты там спела! Ты превратишься в нечто вроде почетного приза, и никому даже в голову не придет, что ты бедна, как церковная мышь!

Фелисити усмехнулась, и в ее усмешке проскользнуло что-то мрачное.

– Боюсь, я могу их разочаровать, – мямлит Энн.

– Прекрати немедленно! – сердится Фелисити. – Я не для того стараюсь так ради тебя, чтобы ты взяла и сама все испортила!

– Да, Фелисити… – робко произносит Энн.

Но вот наконец раскрыты зонты, мы выходим наружу, под дождь, и там остаемся одни. Никому не хочется признаваться в истинных чувствах, в том, что для всех нас будет настоящей пыткой ожидание… ожидание того момента, когда мы снова войдем в сферы. Испробовав магию, я не могу дождаться, когда почувствую ее снова.

– Ошеломи их! – говорю я Энн.

Мы наскоро обнимаемся, им пора садиться в экипаж.

– Увидимся через пару дней, – говорит Фелисити.

Я киваю.

– Через пару дней.

Девушки бросаются к экипажу, из-под ног летят комья грязи.

Когда я возвращаюсь в большой холл, там сидит мадемуазель Лефарж. Она одета в свой лучший шерстяной костюм и читает «Гордость и предубеждение».

– Вы чудесно выглядите, – говорю я. – Э-э… tres jolie! [1]1
  Очень хорошо ( фр.).


[Закрыть]

– Merci beaucoup, [2]2
  Большое спасибо ( фр.).


[Закрыть]– с улыбкой отвечает она. – Ко мне в гости должен вот-вот прийти инспектор.

– Я вижу, вы читаете роман мисс Остин, – замечаю я, благодарная ей за то, что она не заставляет меня говорить по-французски.

– О да. Мне очень нравятся ее книги. Они такие романтичные! И весьма разумно с ее стороны всегда заканчивать историю на счастливой ноте – на обручении или свадьбе.

Входит горничная и почтительно докладывает:

– К вам инспектор Кент, мисс.

– Ах, спасибо.

Мадемуазель Лефарж откладывает книгу.

– Что ж, мисс Дойл, увидимся в новом году. Счастливого вам Рождества!

– И вам счастливого Рождества, мадемуазель Лефарж.

– Ах да… постарайтесь во время каникул поработать над своим французским, мадемуазель Дойл. Это же время чудес. Возможно, и нам будет даровано одно из них.

Через несколько часов школа Спенс почти полностью опустела. Лишь несколько учениц остаются еще в ее стенах. И весь день девушки уезжают одна за другой. Я из окна спальни смотрю, как они выбегают на улицу, под порывы холодного ветра, чтобы сесть в экипажи и уехать на железнодорожную станцию. Я вижу, как они прощаются, как обещают друг другу встретиться на том или ином балу или в опере. Просто удивительно, что они говорят все это со слезами, твердят: «Я буду так скучать по тебе!» – как будто им и в самом деле невероятно тяжело расставаться.

Теперь вся школа в моем распоряжении, и я трачу некоторое время на ее изучение; поднимаюсь по крутой лестнице, чтобы заглянуть в узкие башенки, из их окон с высоты птичьего полета видны окружающие школу Спенс земли. Я прохожу мимо запертых дверей, заглядываю в темные комнаты, отделанные деревянными панелями, больше похожие на музейные залы, чем на места, предназначенные для жизни. Я брожу по зданию до тех пор, пока не наступает темнота, и хотя мне давно пора ложиться в постель, я не думаю, что кто-нибудь меня хватится.

Когда я наконец добираюсь до своего этажа, я внезапно останавливаюсь, похолодев. Половинка огромной двери, ведущей в обгоревшие остатки восточного крыла, приоткрыта. В замочной скважине торчит ключ. За все время, что я провела в школе, я ни разу не видела эту дверь незапертой, и я не понимаю, почему бы ей вдруг оказаться открытой теперь, когда школа опустела.

Почти опустела.

Я подкрадываюсь поближе, стараясь не издать ни единого звука. Слышны чьи-то голоса. Не сразу, но я узнаю их: это миссис Найтуинг и мисс Мак-Клити. Непонятно, о чем они говорят. Из-за двери тянет сквозняком, и до меня доносятся обрывки фраз: «Необходимо начинать…», «Лондон…», «Они нам помогут…», «Я надежно спрятала…».

Мне страшно заглянуть туда, поэтому я просто приближаю ухо к щели, как раз когда миссис Найтуинг говорит: «Я об этом позабочусь. В конце концов, это моя обязанность».

И тут же мисс Мак-Клити открывает дверь и видит меня.

– Подслушиваете, мисс Дойл? – спрашивает она, обжигая меня взглядом.

– Что такое? В чем дело? – резко произносит миссис Найтуинг. – Мисс Дойл! Что это значит?

– Я… извините, миссис Найтуинг. Я услышала голоса…

– И что именно вы услышали? – спрашивает миссис Найтуинг.

– Ничего, – растерянно бормочу я.

– И вы ожидаете, что мы вам поверим? – ехидно интересуется мисс Мак-Клити.

– Но это правда! – лгу я. – В школе так пусто, я не могла заснуть…

Мисс Мак-Клити и миссис Найтуинг переглядываются.

– Лучше отправляйтесь в постель, мисс Дойл, – говорит миссис Найтуинг. – А в будущем вам следует сразу давать знать о своем присутствии.

– Да, миссис Найтуинг, – говорю я и почти бегом бросаюсь в свою спальню в конце коридора.

«О чем они говорили? Что им необходимо начинать?»

С немалым трудом я стаскиваю с себя ботинки, платье, корсет и чулки, оставшись наконец в одной сорочке. В волосах у меня ровно четырнадцать шпилек. Я вытаскиваю их по одной дрожащими пальцами, старательно пересчитывая. Рыжие локоны рассыпаются, и я облегченно вздыхаю.

Но это не помогает. Я слишком перенервничала, чтобы заснуть. Мне нужно отвлечься, чем-то занять ум. Энн держит под кроватью целую кучу журналов, из тех, что наполнены советами для дам и картинками с последними фасонами платьев. Я достаю один. На обложке изображена прекрасная женщина. Ее прическа украшена перьями. Кожа у нее безупречно-кремовая, а взгляд одновременно и добрый, и слегка меланхоличный, как будто она любуется на закат, одновременно думая о том, как лучше перевязать ободранные коленки плачущим деткам. Я совершенно не понимаю, как можно смотреть таким вот образом. И вдруг меня охватывает новый страх: что я никогда, никогда не стану такой же милой.

Я сижу у туалетного столика, глядя на себя в зеркало, так и эдак поворачивая голову. Профиль у меня вполне приличный. У меня прямой нос и хороший подбородок. Снова чуть повернув голову, я рассматриваю веснушки и слишком светлые брови. Безнадежно. Нет, не то чтобы в моей внешности было что-то ужасное; просто в ней нет ничего такого, что привлекало бы внимание. Никакой загадочности. Я не из тех, чей портрет поместили бы на обложку недорогого журнала, чтобы на меня восторженно любовались читательницы. Я не из тех, у кого множество поклонников, кого воспевают в стихах. И не могу сказать, что меня это совсем не беспокоит.

Когда мне придется посещать званые ужины и балы – если я буду их посещать, – что увидят во мне другие? Заметят ли они меня вообще? Или со мной придется танцевать вздыхающим от скуки двоюродным братьям, милым старым дядюшкам, каким-нибудь дальним родственникам, которые будут вынуждены проявлять вежливость, потому что к тому их начнут подталкивать жены, матушки и хозяйки приемов?

Могу ли я стать богиней? Я расчесываю волосы и рассыпаю их по плечам – я видела такое на довольно дерзких афишах опер, в которых какие-нибудь больные чахоткой дамы умирают ради любви, умудряясь при этом выглядеть ошеломительно прекрасными. Если я буду смотреть чуть вбок, слегка приоткрыв губы, возможно, меня и сочтут соблазнительной. Но все равно моему отражению чего-то не хватает. Я осторожно приспускаю с плеч сорочку, обнажая кожу. Потом слегка встряхиваю головой, чтобы волосы немножко растрепались, как будто я – какая-нибудь лесная нимфа, нечто дикое, необузданное…

– Уж извини, – говорю я своему отражению. – Не думаю, что мы когда-нибудь встретимся. Я…

Слишком бледная. Вот в чем дело. Я щиплю щеки, вызывая румянец, и начинаю сначала, говоря низким горловым голосом:

– Кто это так бесцеремонно вторгается в мой лес? Назови свое имя! Ну же!

За моей спиной кто-то негромко откашливается и отвечает шепотом:

– Да это я, Картик!

Я тихонько взвизгиваю. Стремительно вскочив, я цепляюсь ногой за ножку стула и шлепаюсь на ковер, а стул летит на меня сверху. Картик выходит из-за ширмы, за которой мы прячемся, переодеваясь; он держит руки перед собой, ладонями вперед.

– Пожалуйста, не кричи!

– Да как ты посмел!

Поднявшись на ноги, я бросаюсь к платяному шкафу за халатом. Ох, боже, да где же этот халат?..

Картик опустил голову и смотрит в пол.

– Я… Я совсем не хотел, уверяю тебя… Я сидел там, но задремал, а потом… Ты… ты уже оделась?

Я нашла халат, но пальцы не слушаются, я не могу застегнуть его как следует. Все пуговицы попадают не в те петли. Халат сидит на мне очень странно, он перекошен сверху донизу. Я скрещиваю руки на груди, чтобы хоть как-то прикрыть получившееся безобразие.

– Может, тебе это неизвестно, но совершенно непростительно прятаться в комнате какой бы то ни было леди. И сидеть тайком, пока она раздевается… – Я просто исхожу гневом. – Непростительно!

– Прости, пожалуйста, – бормочет Картик с глупым видом.

– Непростительно! – повторяю я.

– Может, мне лучше уйти, а потом вернуться?

– Если ты уже здесь, можешь и остаться.

По правде говоря, я только рада его обществу после недавних неприятных столкновений.

– Итак, какое же срочное дело заставило тебя вторгнуться сюда и спрятаться за моей ширмой?

– Ты входила в сферы? – спрашивает Картик.

– Да. Но там вроде бы ничего не изменилось. Все прекрасно, как прежде.

Я умолкаю, думая о Пиппе. О красавице Пиппе, на которую Картик однажды смотрел с таким благоговением… И вспоминаю ее предостережение насчет Ракшана.

– Что такое? – спрашивает Картик.

– Ничего. Мы должны попросить кого-нибудь там помочь нам. Стать кем-то вроде проводника.

Картик качает головой:

– Это не слишком разумно! Я ведь уже говорил тебе, ничему и никому в сферах нельзя сейчас доверять.

– Но там есть кое-кто, кому мы можем довериться.

– Откуда ты знаешь, что это так?

– Потому что это Пиппа, – тихо отвечаю я.

Глаза Картика округляются.

– Мисс Кросс? Но я думал…

– Да, и я тоже так думала. Но я видела ее там вчера прошлой ночью. Она ничего не знает о Храме, но готова помочь нам отыскать его.

Картик пристально смотрит на меня.

– Но если она не перешла на другую сторону, она поддастся злу.

– Она говорит, что ей это не грозит.

– Ты не должна ей доверять. Она может уже быть зараженной злом.

– Но в ней нет ничего подозрительного, странного, – возражаю я. – Она все так же…

Я чуть не сказала: «Она все так же прекрасна».

– Она что?

– Она все та же Пиппа, – тихо говорю я. – И она знает о сферах больше, чем мы. И может помочь нам. Это куда полезнее, чем все твои советы.

Если я задела гордость Картика, он ничем этого не показывает. Он шагает взад-вперед по комнате, так близко, что я ощущаю его запах, пряную смесь дыма, корицы, ветра, чего-то запретного… Я сильнее стягиваю халат на груди.

– Хорошо, – говорит он наконец, потирая подбородок. – Продолжай, но осторожно. Хотя мне все это не нравится. Ракшана особенно предостерегают…

– Ракшана там не бывали, откуда им знать, чему и кому можно доверять или нельзя?

Предупреждение Пиппы вдруг кажется мне обоснованным.

– Я ничего не знаю о твоем братстве. Почему я должна доверять ему? Почему я должна доверять тебе? Тем более что ты прокрался в мою спальню и спрятался за ширмой. Ты преследуешь меня. Ты постоянно пытаешься мне приказывать, требуешь, чтобы я закрыла свой ум перед видениями. А потом требуешь противоположного – чтобы я открыла ум и помогла твоим Ракшана найти Храм! Связала бы магию!

– Я рассказал тебе все, что знаю сам, – говорит Картик.

– Вот только знаешь ты не слишком много, – огрызаюсь я.

– Я знаю, что мой брат был членом Ракшана. Я знаю, что он умер, пытаясь защитить твою мать, а она умерла, пытаясь защитить тебя.

Вот оно. Вот что нас объединяет – ужасная печаль. Картик будто ударил меня под ложечку, я не могу дышать.

– Не надо! – предостерегаю я его.

– Не надо что?

– Не надо уходить от темы. Мне кажется, я тоже могу кое-что приказать. Ты хочешь, чтобы я нашла Храм. А я хочу кое-чего от тебя.

– Ты меня шантажируешь? – спрашивает Картик.

– Называй это как хочешь. Но я больше ничего тебе не скажу, пока ты не ответишь на мои вопросы.

Я сажусь на кровать Энн. Картик садится на мою, напротив меня. Так мы и сидим некоторое время, словно пара псов, готовых броситься друг на друга при малейшей провокации.

– Спрашивай, – говорит наконец Картик.

– Спрошу, когда буду готова, – говорю я.

– Ладно, не спрашивай.

Он встает, собираясь уйти.

– Расскажи мне о братстве Ракшана, – выпаливаю я.

Картик вздыхает и начинает говорить, уставившись в потолок:

– Братство Ракшана существует ровно столько же, сколько и Орден. Оно возникло на Востоке, но со временем в него вошли и люди из других краев. Карл Великий был Ракшана, и очень многие рыцари ордена тамплиеров. Мы были стражами сфер и их границ, мы поклялись защищать Орден. Эмблема Ракшана – меч и череп.

Картик выпаливает все это залпом, как хорошо заученный урок по истории, будто желая заработать похвалу учителя.

– Полезная эмблема, – раздраженно бросаю я.

– Поучительная! – поправляет меня Картик, подняв указательный палец.

Я не обращаю внимания на его насмешку.

– Но ты-то сам как стал Ракшана?

Он пожимает плечами.

– Я всегда с ними был.

– Не всегда, это уж точно. У тебя должны ведь быть отец и мать.

– Да. Но я никогда их не знал по-настоящему. Я с ними расстался, когда мне было шесть лет.

– Ох, – потрясенно выдыхаю я. Мне и в голову не приходило, что Картик мог так рано лишиться материнской заботы. – Мне очень жаль.