Текст книги "Мятежные ангелы"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 5

Наконец-то наступает утро. Я ужасно утомлена, глаза словно набиты песком. Во рту мерзкий вкус. Я полощу рот розовой водой и осторожно выплевываю ее в умывальник. Но от чего я не в силах избавиться, так это от застрявшего в голове страшного образа Пиппы, превратившейся в чудовище.

«Это всего лишь сон, Джемма, это просто сон. Тебя мучают угрызения совести. Напрасно! Пиппа сама решила остаться там. Это был ее выбор, не твой. И пусть так и будет».

Я еще раз полощу рот, как будто это может помочь в моих несчастьях.

Длинные ряды столов накрыты для завтрака. Перед каждой четверкой приборов стоят в серебряных вазах зимние букеты из папоротника и пуансетии. Это выглядит чудесно, и я перестаю думать о снах и вспоминаю, что нынче Рождество.

Я присоединяюсь к Энн и Фелисити, и мы молча стоим у своих стульев, ожидая, когда миссис Найтуинг соизволит дать команду. Возле каждой тарелки – чашка с вареньем и большой кусок масла. Воздух наполнен соблазнительным ароматом бекона. Ожидание превращается в настоящую пытку. Наконец миссис Найтуинг встает и предлагает нам склонить головы. Молитва на редкость коротка, что кажется мне проявлением милосердия, и вот уже нам позволено занять свои места за столами.

– Вы заметили? – театральным шепотом спрашивает Марта.

Она – одна из преданных приспешниц Сесили, одевается на тот же манер и даже приобрела отдаленное сходство с ней. Обе одинаково застенчиво хихикают и стараются улыбаться весьма сдержанно, но впечатление создается такое, что они набили рот хлебом и никак не могут его проглотить.

– Заметили что? – спрашивает Фелисити.

– Что у нас новая учительница, – поясняет Марта. – Вон там, видите? Она сидит рядом с мадемуазель Лефарж.

Мадемуазель Лефарж, наша пухленькая француженка, вместе со всеми учителями сидит за длинным столом, стоящим немного в стороне. Она недавно познакомилась с детективом из Скотленд-Ярда, инспектором Кентом, который всем нам очень понравился, и с тех пор мадемуазель Лефарж стала носить более яркие и более модные платья. Однако ее благоприобретенный бодрый вид ничуть не отражается на ее отношении к моему плохому французскому.

Головы учениц то и дело поворачиваются в сторону новой учительницы, сидящей между мадемуазель Лефарж и миссис Найтуинг. На новенькой серый фланелевый костюм, на лацкан она приколола веточку остролиста. Я сразу узнаю в ней ту женщину, которая прибыла в школу глухой ночью. Я могла бы рассказать об этом другим. Это, безусловно, привлекло бы всеобщее внимание, добавив мне популярности. Но, скорее всего, Сесили тут же помчалась бы к миссис Найтуинг и сообщила о моей непонятной ночной активности. Поэтому я молча ем инжир.

Миссис Найтуинг поднимается, чтобы что-то сказать. Моей вилке, потянувшейся за кусочком радости, приходится тихо лечь на тарелку. Я мысленно произношу молитву о том, чтобы речь директрисы оказалась как можно короче, хотя это примерно то же самое, что молиться о снегопаде в июле.

– С добрым утром, девушки.

– С добрым утром, миссис Найтуинг, – хором отвечаем мы.

– Хочу представить вам мисс Мак-Клити, нашу новую учительницу живописи. Но, кроме рисования и собственно живописи, мисс Мак-Клити отлично владеет латинским и греческим языками, умеет играть в бадминтон и стрелять из лука.

Фелисити расцветает в улыбке. Только мы с Энн знаем, как ее порадовало услышанное. В сферах Фелисити стала весьма искусной лучницей, и это, без сомнения, ошеломило бы тех, кто полагал, что ее интересуют только последние парижские моды.

Миссис Найтуинг тем временем продолжает:

– Мисс Мак-Клити приехала к нам из весьма уважаемой школы святой Виктории, что в Уэльсе. Должна сказать, мне воистину повезло, потому что мисс Мак-Клити уже много лет моя самая близкая подруга.

При этих словах миссис Найтуинг тепло улыбается новой учительнице. Потрясающе! Оказывается, у нашей директрисы есть нормальные человеческие зубы! А я-то всегда полагала, что миссис Найтуинг вылупилась из драконьего яйца. А то, что у нее имеется близкая подруга, вообще за пределами моего разумения.

– Я не сомневаюсь, – продолжает миссис Найтуинг, – что она внесет бесценный вклад в процесс обучения здесь, в школе Спенс, и прошу вас принять ее сердечно. Мисс Брэдшоу, возможно, вам захочется спеть какую-нибудь песню для нашей мисс Мак-Клити? Думаю, нас всех порадовало бы что-то праздничное.

Энн послушно встает и по проходу между столами выходит вперед. Ей вслед шелестит легкий шёпот, звучит пара насмешек. Другим девушкам, похоже, никогда не надоест издеваться над Энн, ведь она всегда склоняет голову и молча терпит их жестокость. Но когда она открывает рот и начинает петь «Как роза вечная в цвету», даже самые безмозглые критики замолкают, услышав ее чистый, сильный, прекрасный голос. Песня заканчивается, мне хочется вскочить и бурно зааплодировать, крича: «Браво, браво!» Но вместо этого я вынуждена коротко и вежливо похлопать в ладоши, пока Энн возвращается на место. Сесили и ее подружки делают вид, будто вовсе не видят Энн, словно она и не пела только что перед всей столовой, полной народа. Как будто ее для них просто не существует. Как будто она призрак.

– Ты была великолепна! – шепчу я на ухо Энн.

– Нет, – возражает она, краснея. – Это было ужасно.

И тем не менее на ее лице осторожно возникает застенчивая улыбка.

Мисс Мак-Клити встает и обращается к нам:

– Спасибо, мисс Брэдшоу. Это было милое начало нашего дня.

Милое начало? Просто чудесно. То есть даже замечательно. Мисс Мак-Клити, тут же решаю я, начисто лишена чувств. Мне пришлось поставить ей две дурные отметки за поведение в моей невидимой книге счетов.

А мисс Мак-Клити продолжает:

– Я с нетерпением жду, когда познакомлюсь с каждой из вас, и надеюсь быть вам полезной. Возможно, я покажусь вам взыскательной учительницей. Но я ожидаю от вас постоянного усердия. Однако я думаю, вы увидите, что я вполне справедлива. Если вы будете стараться, вы будете вознаграждены. Если нет – то придется смириться с последствиями.

Миссис Найтуинг сияет. Она нашла родственную душу, человека, который избегает всех человеческих радостей.

– Спасибо, мисс Мак-Клити, – говорит она.

Но она при этом сидит, что значит: мы наконец-то получаем благословение приступить к еде. Ах, великолепно!.. Теперь примемся за бекон. Я перекладываю на свою тарелку два толстых ломтя. Они просто божественны.

– Похоже, дамочка из веселеньких, – с хитрым видом шепчет мне Фелисити.

Остальные девушки хихикают, не разжимая губ. Только Фелисити может позволить себе так открыто говорить дерзости. Если бы подобное замечание сделала я, его встретили бы гробовым молчанием.

– У нее необычный акцент, – замечает Сесили. – Иностранный.

– Да, мне он тоже не кажется похожим на уэльский, – соглашается Марта. – Скорее шотландский, я бы сказала.

Элизабет Пул опускает два куска сахара в чашку с отвратительным чаем и изящно помешивает ложечкой. У нее на руке – тонкий браслет из золотого плюща, без сомнения подаренный ей дедушкой, который, по слухам, богаче самой королевы.

– Полагаю, она может оказаться ирландкой, – говорит она своим напряженным, высоким голосом. – Надеюсь только, что она не католичка.

Я решаю не тратить усилия и не напоминать ей, что наша экономка Бригид – ирландка и католичка. Для людей вроде Элизабет ирландцы хороши, когда они на своем месте. И это место – где-нибудь под лестницей, в помещениях для прислуги.

– Я искренне надеюсь, что она окажется получше, чем мисс Мур, – бросает Сесили, откусывая от намазанного джемом тоста.

При упоминании имени мисс Мур Фелисити и Энн затихают и опускают глаза. Они, конечно же, не забыли, что нашу предыдущую учительницу уволили из-за нас, – выгнали женщину, которая отвела нас в пещеру в лесу за школой Спенс и показала примитивные настенные росписи, изображающие богинь. Мисс Мур рассказала, что мой амулет связан с Орденом. Мисс Мур стала моей подругой, и я скучаю по ней.

Сесили морщит хорошенький носик.

– Все эти ее истории насчет женщин-магов… как там они назывались?

– Орден, – тихо произносит Энн.

– Ах да. Орден. Надо же! Женщины, которые умели творить иллюзии и изменять мир!

Эти слова вызывают смех у Элизабет и Марты, что привлекает внимание наших наставниц.

– По мне, так это совершеннейшая чепуха, – понизив голос, сообщает Сесили.

– Но это ведь просто миф. Мисс Мур именно так и говорила, – я стараюсь не встречаться взглядом с Фелисити или Энн.

– Вот именно. Но зачем она нам рассказывала все эти глупости о каких-то там волшебницах? Ей ведь следовало учить нас рисовать хорошенькие картинки, а не таскать в сырые пещеры, чтобы мы там рассматривали примитивные царапины, изображающие каких-то древних ведьм. Чудо просто, что мы не простудились насмерть!

– Тебе совсем не обязательно говорить об этом с таким страдальческим видом, – злым голосом произносит Фелисити.

– Но это же правда! В конце концов, она просто получила то, что заслужила. Миссис Найтуинг была совершенно права, уволив ее. А ты была точно так же права, Фелисити, возложив вину на того, кто и был виноват, – на мисс Мур. Если бы не она, то, может быть, наша дорогая Пиппа…

Сесили умолкла, не договорив.

– Может быть – что? – ледяным тоном спрашиваю я.

– Мне не следует об этом говорить, – с сомнением произносит Сесили. Она похожа сейчас на кошку, которая держит в зубах мышонка.

– Пиппу убила эпилепсия, – говорит Фелисити, комкая салфетку. – Она болела…

Сесили понижает голос:

– Но именно Пиппа первой сообщила миссис Найтуинг о том отвратительном дневнике, который вы все читали. Именно она призналась, что вы ночью ходили в пещеру и что не кто иной, как мисс Мур, внушил вам эту идею. По-моему, это очень странное совпадение, а ты как думаешь?

– Ячменные лепешки сегодня необыкновенно вкусные, – говорит Энн, пытаясь перевести разговор на другую тему.

Она не выносит конфликтов. Ей вечно кажется, что в ссорах каким-то образом виновата только она, и никто больше.

– Да в чем ты ее обвиняешь? – выпаливаю я.

– Думаю, ты прекрасно поняла, что я подразумевала.

Я больше не в силах сдерживаться:

– Мисс Мур только в том и была виновата, что рассказала нам кое-что из фольклора. И нам совершенно незачем о ней говорить.

– Ну и ладно, – со смехом соглашается Сесили.

Остальные присоединяются к ней. Сесили, конечно, полная идиотка, но почему она постоянно умудряется заставить меня почувствовать себя дурой?

– Впрочем, ты могла бы и поддержать меня, Джемма. Ведь, насколько я помню, разговоры начались прежде всего из-за того странного амулета, что ты носишь. Напомни, как он называется?

– Око Полумесяца, – отвечает за меня Энн. К ее нижней губе прилипла крошка.

Элизабет кивает и решает подбросить дровишек в огонь.

– А мне кажется, ты так и не рассказала нам толком, откуда он у тебя взялся.

Энн перестает жевать лепешку, ее глаза округляются. Фелисити бросается в бой.

– Она рассказывала. Этот амулет подарила ее матери какая-то деревенская женщина, для защиты. Такой в Индии обычай.

«Это амулет Ордена, матушка передала его мне перед тем, как умерла. Моя матушка, Мэри Доуд, вместе со своей подругой Сарой Риз-Тоом совершили чудовищный поступок, принесли жертву темному духу – в этой самой школе, больше двадцати лет назад… и это уничтожило Орден…»

– Да, это действительно так, – тихо говорю я.

– Похоже, там было что-то нечисто, – заявляет Сесили, обращаясь к своим приспешницам громким шепотом, с расчетом на то, что я услышу каждое слово. – Я бы ничуть не удивилась, если бы та мисс…

Сесили внезапно умолкает, чтобы усилить эффект. Мне не следовало заглатывать наживку, но я не выдерживаю:

– Она – что?

– Мисс Дойл, разве вы не знаете, что подслушивать чужие разговоры – весьма невежливо?

– Что? – настойчиво повторяю я.

Сесили нагло ухмыляется.

– Оказалась ведьмой!

Тыльной стороной ладони я резко опрокидываю чашку с вареньем, стоящую у тарелки Сесили. Ягоды клубники рассыпаются, летят прямо на платье Сесили. Ей придется переодеться перед уроком мадемуазель Лефарж. Она опоздает и потеряет несколько хороших отметок по поведению.

Сесили в ярости вскакивает:

– Ты это нарочно сделала, Джемма Дойл!

– Ох, какая я неуклюжая! – Я корчу рожу, оскалив зубы. – А может, это колдовство?

Миссис Найтуинг звонит в колокольчик:

– Что там происходит? Мисс Темпл! Мисс Дойл! Что за сцену вы устроили?

– Мисс Дойл нарочно опрокинула варенье мне на платье!

Я встаю:

– Это была случайность, миссис Найтуинг! Я просто сама не понимаю, как я могла оказаться столь неловкой. Дорогая Сесили, позволь помочь тебе!

И с улыбкой, демонстрирующей наилучшие манеры и намерения, я начинаю промокать платье Сесили своей салфеткой, чем довожу ее до полного бешенства. Она отталкивает мою руку.

– Она лжет, миссис Найтуинг! Она сделала это нарочно, ведь правда, Элизабет?

Элизабет, как послушная собачонка, готова во всем поддержать Сесили.

– Да, миссис Найтуинг, она нарочно! Я видела!

Но мне на помощь приходит Фелисити:

– Это ложь, Элизабет Пул! Ты прекрасно знаешь, что это была чистая случайность. Наша Джемма никогда бы не позволила себе столь недоброго поступка!

Ну, это тоже ложь, однако я за нее благодарна.

Марта выступает в защиту Сесили:

– Да она постоянно цепляется к нашей Сесили! Она совершенно нецивилизованная девушка, миссис Найтуинг!

– Я возмущена! – восклицаю я.

И бросаю взгляд на Энн, надеясь на ее поддержку. Энн смиренно сидит за столом, продолжая есть и не желая ни во что вмешиваться.

– Довольно! – Резкий голос миссис Найтуинг заставляет всех нас умолкнуть. – Хорошее же вы устроили приветствие нашей мисс Мак-Клити! Она, пожалуй, захочет уложить свои вещи и сбежать куда-нибудь в горы, лишь бы не оставаться среди подобных дикарей! Я, безусловно, не могу выпустить вас в ничего не подозревающий Лондон, словно каких-нибудь псов бога Гадеса. Следовательно, сегодняшний день вы проведете, совершенствуя свои манеры и повторяя молитвы, пока не поймете, что именно может позволить себе леди из школы Спенс, не роняя своего достоинства. А теперь спокойно закончим завтрак, без новых непозволительных взрывов.

Выслушав выговор, мы садимся и возвращаемся к завтраку.

– Если бы я не была хорошей христианкой, я бы, пожалуй, сказала, что именно я о ней думаю, – говорит Сесили так, как будто я не могу ее услышать.

– А вы христианка, мисс Темпл? Что-то я в этом не уверена, – не остаюсь в долгу я.

– Да что вы можете знать о христианском милосердии, мисс Дойл, если вы выросли среди индийских язычников?

Сесили поворачивается к Энн.

– Энн, дорогая, тебе бы стоило быть поосторожнее и не заводить слишком близких отношений с этой девицей, – говорит она, косясь в мою сторону. – Она может основательно подпортить твою репутацию, а ведь это, по правде говоря, единственное, что у тебя есть, чтобы устроиться гувернанткой.

Да, мне довелось встретиться с настоящим дьяволом, и имя этого дьявола – Сесили Темпл. Эта злобная жаба прекрасно знает, как посеять в душе Энн страх и сомнения… бедная сирота Энн, школьная стипендиатка, которая находится здесь исключительно по милости какого-то дальнего родственника… ей ведь придется после окончания школы зарабатывать себе на жизнь. Сесили и ей подобные никогда не примут Энн в свою компанию, но они забавляются, используя несчастную девушку, когда им это выгодно.

Если я надеялась, что Энн хотя бы в таком случае осмелится подать голос, я здорово ошибалась. Энн и не думает говорить: «Знаешь, Сесили, ты ведь на самом деле настоящая гадина!» Или: «Знаешь, Сесили, тебе следует постоянно благодарить небеса за свое богатство, потому что с таким лицом тебе без него никак не обойтись». Или: «Знаешь, Сесили, Джемма – моя самая лучшая, настоящая подруга, и я никогда, никогда не скажу ни слова против нее!»

Нет. Энн сидит молча, позволяя Сесили думать, будто она победила. И еще то, что сделала Сесили, заставляет Энн на краткое мгновение почувствовать себя принятой в ее круг, хотя на самом деле нет ничего более далекого от истины.

Картофель уже остыл и потерял вкус, но я все равно съедаю его, как будто я совершенно лишена чувств, как будто мне не причиняют ни малейшей боли злобные выходки девиц, как будто они для меня – не более чем шум дождя.

Когда опустевшие тарелки убраны со стола, нам приходится остаться на местах и вытерпеть долгий урок хороших манер. С утра идет снег. Я никогда не видела снега, и мне очень хочется выйти на улицу и прогуляться в этой пьянящей белизне, ощутить настоящий зимний холод, поймать на кончик пальца снежинку… И слова миссис Найтуинг проходят мимо меня.

«Если вы не желаете, чтобы общество отнеслось к вам с пренебрежением и вас вычеркнули из списка визитеров в лучших домах…»

«Идя танцевать, вы никогда не должны просить джентльмена подержать ваш веер, букет или перчатки во время танца, если только вы не пришли на бал именно с этим джентльменом и он вам не родственник…»

Поскольку у меня нет знакомых джентльменов, кроме отца и брата, это меня не должно особо заботить. Впрочем, это ведь не совсем правда… Я знаю еще и Картика. Вот только едва ли нам доведется встретиться в лондонских бальных залах. Какие новости он мне принес? Надо было сбежать и найти его на обратном пути из церкви… Наверное, он считает меня очень глупой.

«Первыми в столовую должны входить леди высшего ранга. Хозяйка дома входит последней, следом за гостями…»

«Громко говорить или смеяться на улице – признак дурного воспитания…»

«…каких-либо взаимоотношений с мужчиной, который пьянствует, играет либо подвержен другим порокам, следует избегать любой ценой, иначе он может запятнать вашу репутацию…»

Мужчина, который пьянствует. Отец. Мне хочется прогнать эту мысль. Я вспоминаю его таким, каким видела в октябре, – с глазами, остекленевшими от опиума, с дрожащими руками… В тех немногих письмах, что я получила после нашей встречи от бабушки, она вообще не упомянула о его здоровье, о его пагубной привычке. Возможно, он исцелился? Станет ли он тем отцом, которого я помнила, веселым мужчиной с сияющими глазами и остроумием, заставляющим всех смеяться? Или же он останется тем отцом, которого я узнала после смерти матушки, – опустошенным человеком, который как будто и не замечает меня больше?

«Леди не могут покидать бальный зал без сопровождающего. Это может возбудить сплетни».

Снег скапливается снаружи на подоконнике, строя на нем крошечные холмистые деревушки. Белизна снега. Белизна наших перчаток. Белизна кожи Пиппы. Пиппа…

Они идут за тобой, Джемма…

Меня пробирает дрожь. Она не имеет никакого отношения к холоду, она связана с тем, чего я не знаю, с тем, что я боюсь узнать.

ГЛАВА 6

Все утренние неприятности забыты, как только нас наконец отпускают. Солнце, чистое и яркое, отражается в свежей белизне, рождая ослепительные искры. Младшие девочки визжат от восторга, когда влажный снег набирается в ботинки. Юная компания начинает лепить снеговика.

– Разве не замечательно? – вздыхает Фелисити.

Она получила возможность продемонстрировать всем свою новую лисью муфту и потому вполне счастлива. Энн преданно следует за ней, безуспешно пытаясь улыбаться. Снег для меня – настоящее чудо. Я хватаю пригоршню белизны и с удивлением обнаруживаю, что она пластична.

– Ой, из него можно лепить? – восклицаю я.

Фелисити смотрит на меня так, словно у меня внезапно выросла вторая голова.

– Да, конечно… – Тут она вдруг начинает понимать. – Ты что, никогда не видела снега?

Мне хочется упасть на спину и искупаться в этом белом сиянии, настолько меня переполняет радость. Я подношу снежный комок к губам. Он так похож на шарик взбитого заварного крема… но это просто безвкусный холод. Соприкоснувшись с теплом языка, снег тает. Я хихикаю, как последняя дурочка.

– Эй, давай-ка я тебе кое-что покажу, – говорит Фелисити.

Она набирает снега в обтянутые перчатками ладони и сжимает и крутит его, пока не получается крепкий шар, который она и демонстрирует мне:

– Видишь? Это снежок.

– Ага, – киваю я, совершенно ничего не понимая.

А Фелисити вдруг без предупреждения швыряет в меня этот спрессованный ком снега. Он с силой ударяется об рукав, и влажный фонтан холодных осколков летит мне в лицо и в волосы, а я недоуменно отфыркиваюсь.

– Разве снег не прекрасен? – говорит Фелисити.

Наверное, мне бы следовало рассердиться, но я вдруг обнаруживаю, что хохочу. Это действительно прекрасно. Я уже влюблена в снег, и мне хочется, чтобы он падал с небес вечно.

Энн, пыхтя и отдуваясь, наконец-то догоняет нас. Но, не успев подойти, поскальзывается и шлепается в большой сугроб с писком, заставляющим нас с Фелисити безжалостно расхохотаться.

– Вы бы, пожалуй, не так смеялись, если бы сами насквозь промокли, – ворчит Энн, весьма неграциозно поднимаясь на ноги.

– Да не будь ты такой занудой, – фыркает Фелисити. – Это же не конец света!

– У меня нет десяти пар чулок в запасе, как у тебя, – возражает Энн.

Это должно бы воззвать к нашему разуму, но вместо того вызывает скуку и раздражение.

– Ну, в таком случае не стану больше тебя беспокоить, – заявляет Фелисити. – Эй, Элизабет! Сесили!

С этими словами она убегает к другим девушкам, бросив нас мерзнуть вдвоем.

– Но у меня действительно нет склада запасной одежды, – говорит Энн, пытаясь оправдаться.

– Ты, похоже, уж слишком себя жалеешь.

– Я, кажется, вообще все говорю не так.

Моя полуденная снежная радость начинает угасать. Вряд ли я смогу целый час прогулки выдерживать жалобное нытье Энн. И к тому же я еще немного злюсь на нее за то, что во время завтрака она меня не поддержала. Ком снега оказывается в моей руке будто сам собой. Я швыряю его в Энн – и снежок попадает прямо в ее удивленное лицо. Прежде чем она успевает опомниться, я бросаю в нее следующий ком.

Энн отплевывается.

– Я… я… я…

Новый удар – по ее юбке.

– Ну же, Энн, отвечай! – поддразниваю ее я. – Или ты так и будешь позволять издеваться над тобой? Или же ты намерена все-таки отомстить?

В ответ снежный ком разбивается об мою щеку. Ледяной холод сползает под воротник и под платье, и я визжу от неожиданности. Я наклоняюсь за следующей пригоршней снега, и снежок Энн попадает мне в голову. Волосы тут же повисают мокрыми сосульками.

– Это нечестно! – кричу я. – Я безоружна!

Энн останавливается, и я швыряю в нее снежок, который прятала за спиной. Лицо Энн искажается гневом.

– Ты же сказала…

– Энн, неужели ты всегда делаешь то, что тебе говорят? Это же война!

Я бросаю новый снежок, промахиваюсь, и прямо мне в лоб врезается снаряд, пущенный Энн. Мне приходится отбежать подальше, чтобы смахнуть с глаз холодные крошки.

Земля под тонким слоем снега превратилась в густую грязь – так долго шли дожди. Каблуки ботинок тонут в ней и, поскольку мне не на что опереться – рядом нет ни дерева, ни скамьи, – я боюсь, что скоро провалюсь по колено. Я резко поднимаю ногу и шагаю вперед, но пошатываюсь и чуть не падаю в снежно-земляную жижу. Кто-то крепко хватает меня за запястье и тащит в сторону, к дереву. Когда смаргиваю наконец остатки снега, я вижу, что стою лицом к лицу с ним.

– Картик! – вскрикиваю я.

– Привет, мисс Дойл, – говорит он, усмехаясь. – А ты выглядишь… неплохо.

Да, как самое настоящее пугало – я промокла насквозь и растрепана. Снег у меня на голове тает, капли падают на нос.

– Почему ты не ответила на мою записку? – спрашивает он.

Я чувствую себя ужасно глупо. И рада видеть его. И встревожена в то же время. Вообще у меня в голове столько мыслей, что все перепуталось.

– Из школы нелегко выбраться. Я…

Из-за дерева я слышу голос Энн – она хочет излить на меня снежную месть. Картик крепче сжимает мою руку.

– Неважно. У нас мало времени, а сказать я должен многое. В сферах неладно.

– Что именно там неладно? Когда я была там в последний раз, все выглядело нормально. Посланец Цирцеи разгромлен.

Картик качает головой. Его длинные темные локоны покачиваются под капюшоном плаща.

– Ты ведь помнишь тот день, когда разбила руны Оракула и освободила свою мать?

Я молча киваю.

– Но именно теми рунами еще в древности Орден связал великую силу, что живет в сферах. Руны были чем-то вроде надежного сейфа для магии. Так члены Ордена создали гарантию того, что только они сами смогут черпать из этого источника.

Энн снова зовет меня. Она уже ближе к нашему укрытию. Картик продолжает говорить настойчивым шепотом:

– Когда ты разбила кристаллы, мисс Дойл, ты разрушила и узы…

– Да, и выпустила магию в сферы, – заканчиваю я за него.

Меня вдруг охватывает леденящий страх. Картик кивает:

– Да, и теперь она свободна, и кто угодно может воспользоваться ею с любой целью, даже если и не знает толком, как это делается. Эта магия чрезвычайно сильна. И выпустить ее в сферы без ограничений…

Он некоторое время молчит, потом продолжает:

– Духи могут попытаться захватить власть над всеми сферами. Они могут объединиться друг с другом… и с Цирцеей.

– Цирцея…

Ох, боже… Что я натворила?

– Джемма, Джемма, выходи, довольно прятаться! – хихикая, продолжает звать меня Энн.

Картик прижимает палец к моим губам и сам прижимается ко мне. От него пахнет костром… Я едва дышу от его близости.

– Но есть способ заново связать магию, – говорит Картик. – Есть надежда.

Голос Энн удаляется, она уходит в сторону, и Картик резко отступает от меня на шаг. Между нами прорывается ветер, заполняя образовавшуюся пустоту.

– Твоя мать когда-нибудь говорила о месте, которое называют Храмом?

У меня все еще кружится голова от ощущения его груди, прижимавшейся к моей. И щеки у меня розовеют не только от холода.

– Н-нет… А что это такое?

– Это источник всей магии в сферах. Нам нужно, чтобы ты его отыскала.

– А есть какая-нибудь карта? Какие-то вехи, указатели?

Картик глубоко вздыхает и качает головой:

– Нет, никто не знает, где он находится. Он очень хорошо скрыт. И только несколько членов Ордена знали, как его найти в случае необходимости. Только так можно было обезопасить его.

– Ну и как же я его найду в таком случае? Или мне придется довериться тамошним существам?

– Нет. Не доверяй никому. Не доверяй ничему.

Ничему. Никакой вещи. Я содрогаюсь от этих слов.

– А как насчет моих видений? На них-то я положиться могу?

Вот только в последнее время никаких видений у меня не было…

– Я не знаю. Ведь их источник – те же сферы. Не могу сказать.

– А когда я найду Храм, что будет?

Картик внезапно бледнеет, как от сильного испуга. Я никогда не видела его таким.

– Тогда ты должна будешь сказать: «Я связываю магию именем Восточной звезды».

– Восточная звезда, – повторяю я. – Что это значит?

– Это могущественный связующий элемент, чары Ордена, я так думаю, – говорит Картик, отводя взгляд.

Голос Энн снова приближается. Сквозь голые ветви дерева я уже вижу ее синее пальто. Картик тоже ее замечает. Он напрягается, готовый бежать.

– Я буду неподалеку, – говорит он. – Я не знаю, что ты найдешь в сферах, мисс Дойл. Но будь осторожной. Прошу тебя.

Он поворачивается, чтобы уйти, останавливается, делает несколько шагов в сторону, потом внезапно возвращается и быстро целует мою руку, как истинный джентльмен. И тут же стремглав уносится прочь, мчась по снегу с такой легкостью, словно под ногами у него гладкая дорога.

Я не знаю, что и подумать. В сферах вырвалась на свободу магия. И исключительно по моей вине. Я должна найти Храм и восстановить Орден до того, как сферы будут утрачены навсегда. А Картик только что поцеловал меня.

Я не успеваю толком осознать все это, когда вдруг меня схватывает резкая, ошеломляющая боль. Я сгибаюсь пополам и хватаюсь за дерево, чтобы не упасть. Я как будто опьянела, и все вокруг выглядит очень странным. Я ощущаю себя ужасно больной, меня тошнит. И при этом чувствую, что на меня кто-то смотрит. Я прихожу в ужас от мысли, что меня могут увидеть в такой неприятный момент. Задыхаясь, я поднимаю голову, пытаюсь выпрямиться, выглядеть прилично…

Сначала мне кажется, что глаза залепило снегом. Я моргаю, но картина не меняется. Я вижу трех девушек, одетых в белое. Но мне они незнакомы. Я никогда не видела их в школе Спенс. Они примерно одного со мной возраста. Несмотря на ледяной холод, все они без пальто.

– Привет, – окликаю я их. – Вы что, заблудились?

Они открывают рты, чтобы заговорить, но я их не слышу. А потом случается удивительное. Девушки начинают мерцать и таять – и вот уже передо мной чистый снег и никаких следов трех особ в белом… И в то же мгновение боль отпускает меня. Я чувствую себя прекрасно.

Крепкий снежок врезается мне в подбородок.

– Ага! – торжествующе кричит Энн.

– Энн! – возмущенно восклицаю я. – Это уж слишком неожиданно!

Энн одаряет меня редкой для нее победоносной улыбкой.

– Не ты ли сама говорила, что это война?

И с этими словами она неловко отпрыгивает назад, разворачивается и поспешно удирает.