355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лесли Пирс » Секреты » Текст книги (страница 6)
Секреты
  • Текст добавлен: 20 апреля 2017, 21:00

Текст книги "Секреты"


Автор книги: Лесли Пирс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Адель была совершенно уверена, что Берил состряпала свою версию о Джулии с помощью Руби. У новой девочки были грязные мысли, она всегда говорила мерзости, и Берил смотрела ей в рот.

– Что, Господи помилуй, с тобой происходит?

Адель подпрыгнула от сердитого голоса миссис Мэйкпис.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

– Ты только посмотри, какой слой маргарина ты намазала на этот кусок хлеба, – сказала она, угрожающе замахав на Адель столовой ложкой.

Адель взглянула и увидела, что намазала столько маргарина, что было бы достаточно на несколько кусков.

– Извините, – сказала она. – Я задумалась.

– Тогда перестань думать, – рявкнула женщина. – Для девочек в твоем положении думать вредно. Тебе нужно научиться работать и делать это быстро, вот и все.

В ту ночь Адель, вздрогнув, проснулась, услышав скрип на лестнице, ведущей на чердак. Она села на кровати и посмотрела на дверь, но ничего не увидела, потому что свет на лестничном пролете внизу был выключен.

Лестница снова скрипнула, и вдруг она увидела в дверном проеме большую темную фигуру. Она собиралась закричать, но вдруг почувствовала знакомый запах лавандового масла.

– Это вы, сэр? – прошептала она.

– Да, моя радость, – прошептал он в ответ. – Тише, пожалуйста, мы же не хотим всех разбудить.

– Что-то случилось? – спросила Адель, когда он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Нет, я просто хотел побыть с тобой, – ответил он.

Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела, что он в пижаме; он сел на кровать рядом с ней, и кровать скрипнула.

– Ты украла мое сердце, Адель, – сказал он, взяв ее руку и потирая в своих. – Я могу думать только о тебе.

Адель не знала, что сказать. Он тоже украл ее сердце, но ей казалось неправильным, что он пробрался в темноте, чтобы говорить о таких вещах.

– Можно мне лечь рядом с тобой? – спросил он. – Я просто хочу обнять тебя.

Адель подвинулась, но кровать была очень узкой, и места для него было мало.

– Вы не должны быть здесь, – осмелилась сказать она, занервничав, потому что вдруг снова подумала о том, что сказала Берил.

– Почему, моя дорогая? – сказал он, обхватывая ее руками. – Разве ты никогда не забиралась к папе в постель, чтобы приласкаться?

– Нет, – сказала она. – Мне не разрешали.

– Но тебе ведь хотелось?

Адель вспомнила, что Памела часто забиралась в постель к родителям, особенно когда плохо себя чувствовала. Адель всегда завидовала ей. Она сама пыталась сделать это несколько раз, когда ей было пять или шесть лет, но мать всегда велела ей возвращаться к себе в постель.

– Да, мне хотелось, – призналась она. – Но с вами – это другое.

– Но почему? – сказал он, целуя ее в лоб. – Я люблю тебя, как любил бы свою родную дочь.

Все было правильно, и она расслабилась на его груди, а пока он держал ее близко, от тепла и спокойствия его рук у нее начали слипаться глаза.

Когда Адель проснулась, то обнаружила, что одна в постели и первые лучи солнца как раз пробиваются через окно. На мгновение она подумала, что он ей просто приснился, но, повернув лицо к подушке, она почувствовала запах лавандового масла и поняла, что это был не сон.

Позже в тот же день на уроке вместе с другими старшими детьми он улыбнулся ей какой-то заговорщической улыбкой, а когда урок был окончен, попросил ее остаться в классе на минутку.

Когда остальные ушли, он подошел к ней и нежно погладил по голове.

– Ты уснула, прежде чем я смог объяснить, зачем пришел, – сказал он. – Видишь ли, я не могу продолжать наши частные уроки.

– Почему? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Мне нужно проводить больше времени с другими детьми.

По спине Адель пробежал холодок. Ей хотелось спросить, означает ли это, что она уже не особенная для него, но она не осмелилась.

– Не смотри так, – сказал он. – Что я могу сделать? Другим нужна моя помощь больше, чем тебе.

Ее глаза наполнились слезами, он протянул руку и вытер слезинку большим пальцем.

– Это не означает, что ты стала мне безразлична. Нам просто нужно найти другой способ, как иногда проводить время вместе.

У нее подпрыгнуло сердце, она провела рукавом по влажным глазам и улыбнулась.

– Вот так-то лучше, – он мягко рассмеялся. – Это будет нашим маленьким секретом. Но ты не должна никому рассказывать! Обещаешь мне?

Адель кивнула. Она снова была счастлива.

– Умница, – сказал он. – Теперь иди, мы увидимся позже.

В последующие дни у Адель стало еще больше поводов для беспокойства, потому что в «Пихтах» все перевернулось. До того как мистер Мэйкпис уезжал, в доме не было принято расписание или строгий порядок, миссис Мэйкпис всегда говорила детям за завтраком, какие дела она поручает им на день. Это был гибкий порядок, менявшийся в зависимости от погоды, ее настроения и от того, был ли кто-то в этот день наказан. Она обычно оставалась за столом после завтрака и читала газету, Мери сидела рядом с ней на своем высоком стульчике, а старшие дети уходили выполнять назначенную работу – стирку, мытье ванны или подметание и натирание полов в спальнях.

Теперь в кухне появилось расписание, приколотое к стене, и каждый ребенок старше пяти лет должен был каждый день ходить на уроки. Миссис Мэйкпис злобно сказала, что все они лентяи, никуда не годные, и что давно пора им понять, что они здесь не на каникулах. Она сказала, что любое плохое поведение во время уроков или невыполнение своей работы надлежащим образом будет означать, что детей не будут выпускать в сад поиграть в течение дня.

Средняя группа должна была отправляться на уроки немедленно после завтрака, а в это время старшим, среди которых была и Адель, следовало заниматься уборкой и стиркой. Миссис Мэйкпис уже не сидела у стола со своей газетой, а металась вокруг, как сердитый шмель, кидаясь на каждого, кто, по ее мнению, не старался изо всех сил.

Если малышка Мери или трехлетки Сьюзен или Джон попадались ей под ноги, что-то разбрасывали или шумели, она вспыхивала в гневе, часто орала на них и приводила их этим в ужас.

Обед подавался в двенадцать часов, секунда в секунду, и разговаривать во время еды категорически запрещалось. Во второй половине дня проходили уроки у старшей группы, и мистер Мэйкпис был таким же раздражительным, как и его жена. Адель с трудом верила своим глазам, видя, как жестоко он обращался с Джеком и Фридой, называя их дураками и часто награждая затрещинами просто за то, что они неправильно решали задачи. Он унижал Берил и Руби, когда они читали вслух и спотыкались о трудные слова.

Вторая половина дня казалась Адель бесконечной, потому что уроки планировались в расчете на самых отстающих в группе, все эти вещи она делала несколько лет назад. Иногда мистер Мэйкпис давал ей почитать книгу или предлагал какие-нибудь задачи по математике, но в основном он даже не обращал внимания на ее присутствие в классе.

А она все смотрела в окно, наблюдая, как ветерок шевелит листья на деревьях, и думала, что она сделала не так. Ей казалось, что она сама была в чем-то виновата, хотя и не понимала в чем.

После чая остальным позволяли выйти в сад до самого сна, но миссис Мэйкпис заставляла Адель штопать одежду. Куча носков, нуждавшихся в штопке, и масса рубашек и блуз с оторванными пуговицами, похоже, не кончалась никогда. Адель пришло в голову, что миссис Мэйкпис выкапывает из шкафа старую одежду – просто для того, чтобы заставить ее работать.

Все это очень напоминало ситуацию в ее семье. Миссис Мэйкпис никогда не говорила с ней прямо, просто вываливала перед ней вещи или рявкала, отдавая приказ. Поэтому Адель делала точно то же, что делала дома, никогда не возражая, и сдерживала слезы, пока не оставалась одна в комнате.

Однажды поздно вечером, когда она все еще плакала, мистер Мэйкпис снова пробрался к ней в комнату. Она не увидела, что он зашел, и вздрогнула, когда он очутился рядом с ней.

– В чем дело, моя дорогая? – спросил он.

– Все это так ужасно, – плакала она. – Я больше не могу это выносить.

Он снова забрался к ней в кровать и раскачивал ее в своих объятиях.

– Это все я виноват, – сказал он. – Моя жена ревнует, потому что она догадалась, как сильно я тебя люблю. Мне нужно притворяться, что я отношусь к тебе так же, как и к другим. Прости меня.

Убаюканная его объятиями, она уснула, а когда проснулась утром, его не было. Но в тот день она чувствовала себя лучше, потому что он сказал, что однажды заберет ее из «Пихт» и будет воспитывать как собственную дочь.

На той же неделе, утром в субботу, приехала большая черная машина, чтобы отвезти среднюю группу детей на день к морю. Было прекрасное утро, еще стояла легкая дымка, день обещал быть очень жарким, и Адель, наблюдая, как дети возбужденно залезали на заднее сиденье машины, готова была отдать все за то, чтобы быть вместе с ними.

– Везучие маленькие твари, – злобно процедила Руби, стоя рядом с ней. – А кто эта женщина, которая их увозит?

– Кто-то из церкви, – сказала Адель, глядя на полную женщину в розовом платье, которая наклонялась к заднему сиденью и организовывала детей. – Я надеюсь, что никого не укачает, иначе она больше никого не будет брать.

– В любом случае никому не нужны такие большие девочки, как мы, – мрачно сказала Руби. – Мы застрянем здесь, пока нам не исполнится четырнадцать, а потом они прогонят нас и заставят работать на заводе.

Адель почти весь день думала про мистера Мэйкписа, к тому же было слишком жарко, чтобы спать, поэтому она была в восторге, услышав, как он поднимается к ней по лестнице. Но почти тотчас же, как он лег рядом с ней, она почувствовала что-то неладное в его поведении. От него больше пахло выпивкой, чем привычным маслом для волос, а когда она сказала что-то о вылазке младших детей к морю, он закрыл ей рот рукой, чтобы она замолчала.

И похоже, он вообще не хотел говорить с ней и продолжал целовать ее в губы своими влажными губами. Потом он вдруг задрал ее ночную рубашку и попытался потрогать ее интимные места.

– Не нужно, – попросила она, отталкивая его руки. – Это не хорошо.

– Это хорошо, моя дорогая, – сказал он и снова потянулся туда руками. – Так делают люди, которые любят друг друга.

Адель продолжала отталкивать его, но он настаивал, и она по-настоящему испугалась. Слова Берил и рассказы Руби вдруг приобрели новое значение, и она начала плакать.

– Не будь глупышкой, – сказал он и схватил ее за руку, притягивая ее вниз.

Она напряглась, когда он положил ее руку на что-то теплое и твердое, толстое, как ее запястье, и лишь через несколько секунд она поняла, что это. Она видела это только у маленьких мальчиков – мягкие, болтающиеся штуки размером не больше, чем ее большой палец.

– Нет! – крикнула она в отвращении и попыталась вырваться от него.

Но вырваться она не могла, так как была зажата между ним и стеной, и он пытался обхватить ее пальцами эту большую, ужасную вещь.

– Держи его как следует, – сказал он, и его голос был грубым и настойчивым. – Посмотри, какой он твердый и большой. Ему нравится, когда его держат.

Он сжал ее руку в своей и заставил держать его и тереть вверх-вниз.

– Ш-ш-ш, – сказал он, прикрыв свободной рукой ей рот, когда она попыталась закричать. – Миссис Мэйкпис очень рассердится, если ты разбудишь ее, и это наш особенный секрет.

Адель попыталась бороться и оттолкнуть его, но он прижал ее всем телом. Его дыхание становилось все более учащенным и шумным по мере того, как он заставлял ее тереть быстрее, и, что еще хуже, он пытался лечь на нее сверху и раздвинуть ей ноги. Инстинкт подсказал ей, что он собирается сделать, и она начала вырываться еще сильнее.

– Я не сделаю тебе больно, дорогая, – сказал он хрипло. – Я только хочу заняться с тобой любовью. Пожалуйста, разреши мне это сделать.

Адель не помнила себя от ужаса. Ее тошнило от запаха спиртного в его дыхании, он был мокрым от пота, и каждый раз, набрасываясь на нее, он прижимал ее позвоночник к жесткому матрацу. Она хотела закричать, но поняла, что, если миссис Мэйкпис придет, вся вина будет взвалена на нее, поэтому все, что она могла делать, – это извиваться и извиваться, чтобы он не попал своей большой штукой туда, куда хотел.

И как раз тогда, когда ее силы были уже на исходе и она не могла больше сопротивляться, он произнес горлом какой-то звук вроде глубокого стона, и тут же она почувствовала что-то ужасно теплое и липкое на своей руке и животе.

– Слезьте с меня, – удалось ей вымолвить, когда он убрал свою руку с ее рта. – Меня сейчас стошнит.

Он быстро отодвинулся, когда у нее начался приступ тошноты, и выпрыгнул из кровати в одну секунду.

– Быстро в ванную, – сказал он. – Если кто-то придет, я скажу, что услышал, как ты звала.

Адель помчалась вниз по лестнице в ванную, добежав до унитаза как раз вовремя, потому что ее снова затошнило, и на этот раз она выдала все, что съела за день.

Она не знала, сколько времени простояла на коленях перед унитазом, цепляясь за его края, но ей казалось, что прошли часы. Она слышала, как он шептал что-то за дверью, но она сказала, чтобы он уходил. Она все еще ощущала на себе его запах и липкое, как клей, вещество, высыхавшее на ее руках и животе, и от этого ее тошнило снова и снова.

Потом Адель села на пол и прислонилась к холодному кафелю, чувствуя себя слишком опустошенной, чтобы плакать. Ее глаза уже привыкли к темноте, и внутри нее была такая же темнота.

С лестничного пролета не доносилось никаких звуков, и она догадалась, что он вернулся в свою спальню. Она представила, как он ложится рядом с женой, и так сильно его возненавидела, что чувствовала, что могла бы убить его голыми руками.

Потом она полностью вымылась и вернулась к себе в комнату. Но в ту минуту, как она вошла туда, поняла, что не сможет лечь в свою постель. В комнате стоял его запах, и она сомневалась, выветрится ли он когда-нибудь. Он был внизу, и Адель знала, что он снова сделает это, когда подвернется удобный момент. Ей нужно было бежать из этого дома, пока у нее еще была такая возможность.

Она оделась и какое-то время стояла, глядя в окно, боясь выходить в темноту, но еще больше она боялась остаться. У нее не было денег, ей некуда было идти, и она даже не была уверена, что найдет дорогу до Танбридж-Уэлса. Но одной в поле было безопаснее, чем здесь.

Глава шестая

Адель задрожала и доверху застегнула кофту, выбегая по дороге к воротам. На кухонных часах было двадцать минут третьего, когда она складывала в бумажный пакет остатки батона, кусок сыра и два яблока. Задняя дверь скрипнула, когда она открыла ее, выходя, и она испугалась, что могла кого-то разбудить, но, оглянувшись на «Пихты», успокоилась: окна были все еще темными, кроме неясного мерцания ночника на лестничном пролете.

Холодно не было, по сути, ночной воздух был мягким, как в любой летний день, но она догадалась, что дрожит от шока и страха, и, быстро шагая вниз по темной дороге, снова начала плакать.

Как мог сделать с ней такое человек, который говорил, что любит ее? Она не знала, сможет ли когда-нибудь почувствовать себя чистой и вообще кому-нибудь доверять. Но еще хуже было то, что она чувствовала себя виноватой. Ведь она явно должна была насторожиться в тот первый раз, когда он попытался поцеловать ее.

У Адель начался очередной приступ тошноты, и ей пришлось на минуту остановиться и глубоко подышать. В свете того, что только что случилось, она увидела, к чему вела вся эта лесть, все нежности и поцелуи. Если бы ей так отчаянно не хотелось быть для кого-то не безразличной, она, возможно, задалась бы вопросом, почему такой мужчина, как он, выделил такую некрасивую девочку, как она, сделав ее объектом своего внимания и давая ей частные уроки.

Как бы ей ни было жутко идти по узким дорогам, над которыми нависали деревья, она достаточно хорошо видела перед собой, как только ее глаза привыкли к темноте. Большие стволы деревьев казались отвратительными рожами, и она постоянно слышала странные шуршащие звуки в изгороди кустарников. Услышав долгий воющий звук, Адель припустила как ветер, и только потом поняла, что это была корова. И все же ее отвращение, гнев на мистера Мэйкписа и страх находиться одной на темных проселочных дорогах помогли ей сконцентрировать свои мысли. Возвращение в Лондон она не рассматривала как вариант: если она побежит к миссис Паттерсон, то снова окажется в каком-нибудь приюте, и возможно, еще худшем, чем «Пихты». Единственным местом, куда она могла пойти, был Рай, где можно было найти бабушку с дедушкой.

Их адрес, Керлью-коттедж, Винчелси-Бич, рядом с Раем, запечатлелся в ее памяти с тех пор, как она прочла то старое письмо, адресованное матери. Вскоре после того как Адель приехала в «Пихты», она посмотрела на карту в классе, чтобы определить, где находится это место, и увидела, что, если провести черту между Лондоном и Раем, Танбридж-Уэлс как раз посередине. Она даже помнила названия двух городов, находившихся по дороге туда: Ламберхерст и Хоукхерст. Если бы она могла найти дорогу до первого города, то была бы на правильном пути.

Адель, разумеется, знала: нельзя быть уверенной, что они еще живут там и вообще что они еще живы. И если бы они были там, они не обязательно захотели бы ей помочь. Но попытаться стоило. Если же и здесь не повезет, ей придется обратиться в полицию.

Вскоре после восхода солнца Адель дошла до дорожного столба с указателем и когда прочла, что до Ламберхерста осталось только шесть миль, она снова чуть не расплакалась от облегчения.

Незадолго до этого она дошла до перекрестка, и указатель совершенно ее смутил, потому что на нем было написано, что Ламберхерст находится справа, а Танбридж-Уэлс – слева. Она посчитала, что сначала ей придется пройти через Танбридж-Уэлс, и какое-то время стояла у этого столба и думала, куда будет правильнее пойти. В конце концов она рискнула свернуть направо, надеясь на лучшее. Это была одинокая петляющая дорога, вдоль которой почти не было домов, и Адель была убеждена, что до этого ходила кругами.

Пока что ее не обогнала ни одна машина, но она предположила: это потому, что было воскресенье. Она намеревалась спрятаться, если услышит шум приближающейся машины, потому что боялась, что любой взрослый, который увидит ее в темноте, остановит ее и спросит, куда она идет. Она уже не могла доверять взрослым. Любой может оказаться таким же плохим, как мистер Мэйкпис, а если даже нет, то каждый может вернуть ее обратно в «Пихты».

Наступление дня и уверенность, что она идет по правильной дороге, значительно взбодрили Адель, хотя она и начала уставать. Продолжая идти, она решила, что не остановится до полудня, а потом найдет какое-нибудь подходящее место в поле и отдохнет. Она была уверена, что сможет дойти до Рая к вечеру.

Зазвонившие церковные колокола возвестили, что сейчас одиннадцать часов, но Адель уже так устала и у нее так болели ноги, что она едва волочила их. При этом было очень жарко, в небе не виднелось ни облачка, и загородная местность казалась ей слишком большой, дикой и безлюдной.

Она ожидала, что местность будет выглядеть как Хэмпстед-Хис, где она дважды была на пикнике с воскресной школой, – спокойная атмосфера, запах цветов, но достаточное количество людей вокруг, дающее чувство безопасности. А здесь каждое дерево было как лес, внизу все так густо заросло кустарником, что у нее возникло ощущение, что там в засаде лежат злые люди, которые ждут, когда смогут выпрыгнуть и накинуться на нее. Поля выглядели прелестно с большого расстояния, но на самом деле они были полны коровьих лепешек, грязи, мух и жалящих оводов.

Раньше Адель видела дорожку через поля к Ламберхерсту и по утоптанной земле поняла, что это кратчайший путь. Но она порезала ногу о колючую проволоку у изгороди, а на следующем поле, которое она должна была перейти, было полно коров. Увидев ее, они тут же угрожающе двинулись к ней; она побежала что есть духу и нечаянно угодила в скользкую коровью лепешку, и теперь от нее воняло навозом.

С рассвета Адель видела не больше шести человек, и всех на большом расстоянии. Домов тоже почти не было, и хотя идея отдохнуть в пышно-зеленом поле раньше казалась ей привлекательной, она уже не верила, что найдет поле, где было бы безопасно и чисто.

Пару часов назад бумажный пакет разорвался в ее потных руках, поэтому пришлось съесть хлеб, сыр и одно яблоко, хотя она еще не чувствовала голода. Но не успела она поесть, как ее снова стошнило, у нее крутило в животе и болела голова.

Ей хотелось сесть у дороги и выплакать все свое горе, и только отчаянная решимость удержала ее от этого. Адель знала, что впереди еще долгий путь, и начала считать шаги, сказав себе, что когда досчитает до пяти тысяч, то остановится.

Досчитав до трех тысяч, она поняла, что не в состоянии идти дальше, поэтому, увидев проход в поле, где трава выглядела мягкой и не было коровьих лепешек, она зашла в него. Она села и сняла туфли, увидела штопку в пятке носка, от которой вскочил волдырь, и этого было достаточно, чтобы она снова расплакалась. Она свернула кофту, сделав из нее подушку, и легла.

Проснувшись от холода, Адель, к своему ужасу, увидела, что солнце уже начало садиться, и поняла, что, должно быть, проспала много часов. Она попыталась встать, но ее ноги и ступни были обожжены солнцем, руки и лицо тоже, и она так закоченела, что почти не могла двигаться. Она не могла оставаться в поле, потому что было слишком холодно, к тому же хотелось пить, поэтому она снова надела носки и туфли и, преодолевая боль, заковыляла к выходу с поля на дорогу.

Адель попыталась собраться с духом, постучать в дверь любого коттеджа, мимо которого проходила, и попросить стакан воды, но побоялась вопросов, которые ей могли задать. Наконец она увидела поильник для лошадей с краном на одном конце и попила воды. Как раз перед тем, как солнце закатилось за холм, она увидела коровник с широко открытой дверью и проскользнула туда, зная, что не может дальше идти в темноте.

Ночь казалась бесконечной. Внутри коровника была солома, на которой можно было лежать, но она колола ее обожженную кожу, а шуршание мышей и, может быть, крыс пугало ее. Она могла укрыться только своей кофтой и дрожала, при этом обожженное лицо, руки и ноги пылали. Для нее было облегчением увидеть наконец первые лучи рассвета, поэтому она снова надела туфли и заковыляла к дороге.

Уже был понедельник, и на дороге стало больше машин и грузовиков, но хотя она с надеждой смотрела на каждую проезжающую машину, никто не остановился и не предложил подвезти ее. Временами Адель сомневалась, что идет в нужном направлении, но в конце концов она увидела дорожный указатель, на котором было написано: «Хоукхерст 4 мили». Вскоре она была уже не одна на дороге. Она увидела мужчин в рабочей одежде на велосипедах и несколько женщин с корзинами, спешивших по своим делам. Потом увидела детей, которые перекрикивались и смеялись по дороге в школу, и, когда она начала приближаться к Хоукхерсту, мимо нее проехал автобус, в котором не было свободных мест.

Магазины в маленьком городке только начали открываться, и вид и запах свежевыпеченного хлеба в булочной вызвали у нее голодные боли. Она стояла несколько минут у открытой двери, борясь с соблазном кинуться внутрь, схватить что-нибудь съестное и убежать. Но Адель знала, что ей некуда бежать, у нее болели ноги, и мужчина в магазине наблюдал за ней, будто знал, что у нее на уме. Поэтому она захромала дальше, мимо пары бродяг, сидевших на невысокой стене, и подумала, что они выглядят такими же голодными и подавленными, как она.

Ей пришло в голову, что, если бы она не была уставшей, голодной и бездомной, вероятно, ей было бы интересно исследовать Хоукхерст. Это был очень старый и красивый городок, в садах коттеджей пестрели цветы, а во многих магазинах были такие же эркеры, какие она видела на календарях и коробках шоколадных конфет.

С тех пор как Адель приехала в «Пихты», она ни разу не была за их пределами и скучала по суете и толкотне Юстона и Кингз-кросса, по магазинам, кинотеатрам и сотням людей. В Хоукхерсте не было сутолоки, но вокруг было достаточно людей, чтобы она почувствовала себя менее напуганной и одинокой. Адель на минутку остановилась посмотреть на витрину магазина игрушек, восхищаясь фарфоровыми куклами, миниатюрными чайными сервизами, игрушечными поездами и оловянными солдатиками. Она с грустью вспомнила, как Памела никогда не уставала разглядывать такие вещи и как ей нравилось притворяться, что у них есть большой мешок с деньгами и они могут купить все, что захотят. Если бы у Адель сейчас был мешок с деньгами, она бы пошла в кафе на той стороне улицы и заказала бы яичницу с беконом, горячие тосты с маслом и чашку чая. Потом она спросила бы кого-нибудь, ходит ли автобус до Рая. Подумав об этом, она больше не могла сдержать слез, думая, что уже почти пришла.

У обочины дороги бежал ручеек. Адель села на берег, сняла туфли и носки и погрузила ноги в прохладную воду, размышляя над тем, что ей делать. Ее ноги выглядели так же ужасно, как и ужасно болели, они были такими распухшими, что она не была уверена, сможет ли снова надеть туфли, на каждом пальце, на пятках и на косточках обеих лодыжек были волдыри. Ее лицо тоже очень болело от солнечных ожогов, и сейчас, когда солнце снова начало палить, она поняла, что скоро боль станет невыносимой.

– Ты зашла слишком далеко, нужно продолжать идти, – сказала себе Адель. – Если ты сейчас пойдешь в полицию, они просто вернут тебя обратно.

Одной мысли о мистере Мэйкписе было достаточно, чтобы отбросить сомнения. Ее ноги уже окоченели от холодной воды, поэтому она намочила носки и натянула их на ноги, потом надела туфли. Когда она встала, боль была уже не такой сильной.

Адель удалось пройти еще три мили, когда ей стало по-настоящему плохо. У нее стучало в голове, зрение затуманилось, и все тело болело. Дорожный знак указывал, что оставалось еще пятнадцать миль, и она облокотилась об него, потому что была уверена, что если не обопрется обо что-нибудь, то просто упадет.

Впереди был крутой холм, дорога мерцала в дымке от жары, и Адель поняла, что у нее нет сил идти вверх под палящим солнцем. Ей так и хотелось упасть под ближайшим деревом, но у нее было такое чувство, что если она это сделает, то никогда не сможет снова подняться на ноги.

Услышав звук мотора, она оглянулась. К ней приближался старый грузовик, и, поняв, что у нее больше просто нет выбора, она слабо помахала рукой.

Грузовик с грохотом остановился рядом с ней, и она увидела за рулем старика в засаленной кепке.

– Подвезти? – крикнул он.

– Да, пожалуйста, – сказала она, заставила себя оторваться от указателя и, шатаясь, пошла к грузовику. – Вы едете в Рай?

– Туда, – сказал он. – Залезай.

Адель было слишком плохо, чтобы размышлять, был ли это наконец подарок судьбы. Она подготовилась к вопросам старика, но он ничего не спрашивал, хотя, скорее, просто потому, что за шумом грузовика ничего не было слышно.

Она предположила, что, вероятно, задремала, потому что только что вокруг них на многие мили ничего не было видно, и вот они уже въезжали в маленький городок, который выглядел древнее, чем все места, в которых она когда-нибудь была. По солнцу она догадалась, что сейчас около пяти или шести часов.

– Куда тебе нужно? – крикнул ей старик.

– Винчелси-Бич, – удалось ей вымолвить, причем она сама себе удивилась, что еще помнит адрес.

– Ну, тогда тебе лучше сойти здесь, – сказал он и остановил грузовик на стыке двух дорог. Он указал грязным пальцем прямо вперед. – Это несколько миль в ту сторону.

Адель поблагодарила его и вышла, подождав, пока он скрылся за углом, прежде чем устало перейти дорогу.

Все выглядело таким маленьким – крошечные домики с террасами, ютящиеся рядом друг с другом, входные двери, открывающиеся на улицу. От главной улицы тянулись очень узенькие переулочки с еще более старыми домами и, петляя, вели к церкви на верху холма.

Все это имело не очень привлекательный вид. Терраса, мимо которой прошла Адель, была не менее обветшалой, чем самые худшие районы вокруг Кингз-кросс. На террасах несколько очень пожилых леди в черном сидели на табуретах у входных дверей и с любопытством посмотрели на нее, когда она, хромая, прошла мимо.

Дорога, на которой, похоже, находилось столько же пабов, сколько домов, заворачивала на набережную. Здесь Адель приостановилась – как бы ей ни было плохо и тяжело, этот вид приободрил ее. На якоре стояло множество лодок. В основном это были маленькие рыбацкие лодки со свернутыми парусами, но было и несколько больших кораблей, загружавшихся и разгружавшихся. Самого моря она не увидела, но знала, что оно не может быть далеко, так как она слышала его запах и ощущала вкус соли на губах. Около дюжины рыбаков сидели на деревянных ящиках и чинили сети, другие мужчины в шитых кепках стояли вокруг и курили. Она догадалась, что это безработные, потому что у них была такая же сгорбленная осанка, к виду которой она привыкла в последний год, когда жила в Лондоне.

Дальше дорога вела по мосту через реку, по правую сторону которой стояла ветряная мельница. Адель перешла мост и вскоре увидела дорожный указатель, на котором было написано «Винчелси» со стрелкой вперед и «гавань Рай» со стрелкой влево. После этого места дальше уже не было домов, только ровная болотистая местность и еще одна река, протекавшая неподалеку от дороги.

Обернувшись назад, чтобы посмотреть на Рай, Адель подумала, что здесь очень красиво. Городок был построен на единственном холме, окруженном на много миль вокруг ровной болотистой местностью. Дома были скучены вместе, все они были абсолютно разного вида, цвета и размера, и церковь наверху возвышалась над ними как старинный замок.

Когда она, повернувшись, продолжила путь, далеко впереди она заметила еще один маленький городочек, похожий на Рай и тоже взгромоздившийся на холм. И между ними, кроме разрушенного замка слева от нее, не было больше ничего – только трава с пасущимися на ней овцами и несколько деревьев, погнутых ветром.

С каждым шагом Адель чувствовала себя все хуже. У нее раскалывалась голова, ее бросало то в жар, то в холод, а ноги болели так, что она опасалась в любую минуту потерять сознание. Она изо всех сил пыталась не думать о том, что с ней будет, если ее бабушки с дедушкой там не окажется, и вместо этого сконцентрировалась на том, чтобы идти вперед.

После расстояния, показавшегося ей милями, дорога круто повернула направо и вверх на маленький городок на холме, который она так долго видела перед собой. И еще перед ней была протоптанная дорога, которая уходила влево к морю, и она подумала, что это вполне может быть дорога к Винчелси-Бич.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю