355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лесли Пирс » Секреты » Текст книги (страница 18)
Секреты
  • Текст добавлен: 20 апреля 2017, 21:00

Текст книги "Секреты"


Автор книги: Лесли Пирс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Жена Ральфа Лаура, сидевшая рядом с Майклом, недавно сильно поправилась и со своими светлыми локонами вокруг лица выглядела ангельски. Майкл любил Лауру: она была ленивой, особенно во всем, что касалось детей, но тем не менее она была хорошей женщиной, которая заслуживала несколько большего, чем хама Ральфа в качестве мужа, и сегодня выглядела очень мило в платье из бледно-зеленого шелка.

Ральф, сидевший по ту сторону от Лауры, уплетал уже вторую или третью порцию, набивая рот, словно он неделю голодал. Он тоже быстро набирал вес, что Диана отметила раньше. Впрочем, он был жадным во всех отношениях – к деньгам, еде и вниманию.

И наконец, его мать на том конце стола, как всегда безупречно выглядевшая, с волосами, аккуратно убранными в две гладкие ракушки по обе стороны головы. Несмотря на то что она выглядела как телефонистка, Майкл предположил, что это самая модная прическа, потому что она постоянно изучала журналы мод. На ней было лиловое платье, рукава которого были с буфами, как у маленькой девочки. Майкл заметил, что каждый раз к приезду отца мать надевала что-то, в чем она выглядела моложе своих лет и казалась более хрупкой. Но она, по крайней мере, отказалась от вина на сегодняшний вечер, и, вероятно, это потому, что Майлс целый день был вполне мил с ней.

Майкл не представлял, что у Адель может быть общего с ними.

В комнату вошла миссис Сэллоуэй и начала собирать пустые тарелки. Майклу нравилась новая экономка: она первоклассно готовила, была спокойной и приятной и очень хорошо справлялась с настроениями его матери.

– Бифштекс и пирог с почками были превосходны, миссис Сэллоуэй, – сказал он. Майкл всегда старался показать, как он ценит ее, потому что остальные этого не делали. – А какой у нас сегодня пудинг?

Она улыбнулась, и ее некрасивое морщинистое лицо засияло.

– Я сделала один из своих летних пудингов, – сказала она. – Надеюсь, что он вам понравится, черная смородина уже начала отходить.

– Я уверен, он будет восхитителен, – сказал он.

Когда она исчезла в кухне, Ральф посмотрел на Майкла с презрением.

– Почему ты всегда подлизываешься к прислуге? Ей платят за то, что она делает.

– Людям, кроме оплаты, нужно, чтобы их ценили, – заметил Майкл, пытаясь не показать своего раздражения бесчувственностью брата. – Если миссис Сэллоуэй уйдет, маме будет трудно найти ей замену.

– Это правда, – сказал Майлс. – Она может оказаться вынуждена нанять очередную девушку типа той ужасной, которая была с болот.

– Она не была ужасной, – возразил Майкл в отчаянии, что имя Адель всплыло раньше, чем он успел объявить свою новость.

– Да, она не была ужасной, Майлс, – поддержала его мать. – Мне ее не хватало, когда она ушла. Она была сообразительной и веселой, и у нее было доброе сердце. Возможно, миссис Сэллоуэй и лучше как экономка, но она очень унылая.

Мысли Майкла заметались. И хотя его обрадовала поддержка матери, он прекрасно понимал, что ей ничего не стоит изменить мнение, если он скажет о своем решении прямо сейчас. И все же отложить объявление о помолвке означало бы предать любовь к Адель.

Он набрал воздуха в легкие.

– Я намеревался подождать, пока мы не дойдем до бренди, чтобы сообщить вам свою новость, – сказал он, оглядев сидящих. – Но в данной ситуации я скажу вам ее сейчас. Вчера я сделал Адель Талбот предложение, и она согласилась.

– А кто такая Адель Талбот? – спросила Диана, и ее острый нос зашевелился, будто она учуяла запах крови.

– Не кто иной, как ужасная девушка с болот, – сказал Ральф, насмешливо фыркнув. – Господи, Майкл, да ты над нами издеваешься!

– Ты имеешь в виду мамину бывшую горничную? – неприятно резко сказала Диана. – Майкл, ты не можешь говорить это серьезно!

Он оглядел сидевших за столом и увидел ужас на всех лицах. Даже Лаура, на которую он всегда рассчитывал как на союзницу, выглядела невероятно шокированной. У матери на лице была написана паника.

– Я был знаком с Адель задолго до того, как она пришла в этот дом, чтобы выручить маму, – начал он, изо всех сил пытаясь придать своему голосу твердость. – Я встретил ее, когда мне было шестнадцать лет. Тогда она была просто другом. И каждый из вас должен быть ей благодарен за то, что она так заботилась о маме. После того как она ушла отсюда, она стала медсестрой. Я не терял с ней связи, и наша дружба переросла в любовь. Теперь она моя невеста, и с вашим одобрением или без него я женюсь на ней.

– Но она из простых, – возразила Диана, и ее рот исказила насмешливая гримаса.

– Я бы не назвала ее простой, – сказала мать, бросив неодобрительный взгляд на дочь. – Я бы назвала ее крайне непростой. Моя мать очень уважала ее бабушку, Хонор. Она всегда говорила, что это самое подходящее имя для этой женщины. – Потом она повернулась к Майклу. – Но ты должен простить меня, Майкл. Несмотря на то что я знаю, что Адель не простолюдинка и не ужасная, я не могу одобрить твой брак с ней. Я не имею ничего против нее лично. Но она крайне не подходит для мальчика из такой семьи и с таким образованием.

– Спасибо за твои слова, мама, – с ярко выраженным сарказмом произнес Майкл. – Но то, что вы считаете неподходящим, мало значит для меня. Для меня подходящая та женщина, которую я люблю и уважаю и у которой те же цели и устремления, что и у меня. В моих целях и устремлениях нет ничего общего ни с одним членом моей семьи. И ни у кого, сидящего за этим столом, я не вижу настоящей любви.

– Ты дурак, сын! – вдруг проревел Майлс. – Ты женишься на какой-то маленькой выскочке с болот и будешь всю жизнь жалеть об этом. У тебя впереди отличная карьера, но она будет сдерживать тебя.

– Как же она будет меня сдерживать? – спросил Майкл. – Она такая же начитанная, как и я, она говорит на классическом английском языке и умеет держать нож и вилку. Она добрая, хорошая, она прекрасна внутри. Разве я могу такое сказать о ком-либо из вас? Но я не собираюсь больше с вами спорить, я намереваюсь жениться на Адель с вашим благословением или без него. Если вы не можете принять ее как женщину, которую я люблю, тогда мне нечего больше вам сказать.

В этот момент в комнату вошла миссис Сэллоуэй, неся огромный летний пудинг. Она явно не слышала повышенных тонов, потому что на ее лице была улыбка. Майкл понял, что он ни за что не сможет снова сесть на свое место и есть пудинг, поэтому направился к двери.

– Куда ты? – крикнула мать, тоже поднимаясь со стула.

– Прочь от вас всех, – сказал он резко. – К людям, которые действительно заботятся о моем счастье.

Он побежал наверх, швырнул свои вещи в чемодан, схватил форму и когда был уже внизу у входной двери, из столовой выбежала мать.

– Не уходи, Майкл, – умоляла она со слезами на глазах. – Ты все, что у меня есть.

– Нет, – отрезал он. – У тебя есть еще двое детей с неудачным браком и четверо внуков.

– Но ты же знаешь, ты всегда был для меня особенным, – молила она его, ломая руки. – Я не вынесу, если потеряю тебя.

– Если ты хочешь удержать меня, тогда ты должна принять Адель, – сказал он. – Когда ты сможешь это сделать, дай мне знать.

Он ушел, а она все еще стояла у открытой двери.

К тому времени, когда Майкл спустился вниз через Лэндгейт к болотам, он понял, что в таком состоянии не сможет ехать обратно в Биггинг-Хилл. Перед обедом он выпил два больших джина с тоником, а потом еще вино. Он вовсе не был пьян, но был сильно расстроен и совсем не хотел попасть в аварию.

Он решил спуститься в Керлью-коттедж. Он не хотел, чтобы Адель знала, что произошло сегодня вечером, но она вернулась в общежитие в Гастингс, и он был абсолютно уверен, что миссис Харрис посочувствует и позволит ему переночевать.

Когда Майкл подъехал, в гостиной еще мерцала масляная лампа. Она, вероятно, слушала приемник, и он надеялся, что ее не испугает стук в дверь в такое позднее время.

– Это я, Майкл, – позвал он, постучав. – Извините, что побеспокоил.

Хонор открыла дверь в ночной рубашке.

– Адель уехала сегодня утром в Гастингс, – сказала она, скорее удивившись, чем обеспокоившись.

– Я знаю, – сказал Майкл и спросил разрешения войти.

Майкла поразило, насколько Хонор Харрис отличалась от членов его семьи, когда он в двух чертах объяснил свое затруднительное положение. Она оставалась совершенно спокойной, внимательно выслушала, не прерывая, не выказав обиды из-за того, что его семья посчитала ее внучку недостаточно хорошей для него.

– Я очень сожалею, – закончил Майкл. – Вам не нужно было все это выслушивать. Мне стыдно, что они мои родственники.

– С этим ничего не поделаешь, точно так же, как ничего не могла поделать Адель со своими, – решительно сказала Хонор. – Конечно, я не удивлена их реакцией, я ее ожидала. Смею сказать, если бы я осталась в Танбридж-Уэлсе и жила той жизнью, я бы точно так же по-ханжески отнеслась, если бы моя дочь захотела выйти замуж за мужчину, который не принадлежал бы к ее социальному кругу.

Она поднялась, помешала огонь в печке и поставила чайник.

– Разумеется, ты можешь остаться на ночь, Майкл. Можешь спать на кровати Адель. Я очень восхищаюсь твоей смелостью и твоей преданностью моей внучке, но я хочу, чтобы ты хорошо подумал, прежде чем отрезать себя от семьи.

– Но у нас может быть своя семья, – настаивал Майкл. – У нас уже есть вы. Мне не нужны мои родственники с их пагубными идеями и извращенными взглядами.

– Возможно, ты сейчас так считаешь, – сказала она, насыпая чай в заварочный чайник. – Но как только у тебя будут свои дети, ты, может быть, будешь думать по-другому. У меня не было ни братьев, ни сестер, но я иногда чувствовала, что лишила Роуз любви и внимания моих родителей, когда мы уехали из Танбридж-Уэлса и поселились здесь.

– Вы пытаетесь сказать, что мы с Адель не должны вступать в брак? – недоверчиво спросил Майкл. – Я не могу поверить, что такой сильный и прямой человек, как вы, может склоняться перед смешными предрассудками моей семьи.

– Самое сильное дерево – это то, которое гнется, – сказала она резко. – Я не говорю, что ты не должен жениться на Адель, я советую тебе вести себя осторожно и не сжигать мосты.

– То есть ждать? Надеяться, что они изменят мнение?

Хонор пожала плечами.

– Тебе нужно задуматься еще о многом, кроме мнения твоих родителей. Скоро будет война, это уже почти наверняка. Тебя как пилота пошлют на фронт. А что, если тебя убьют и Адель останется вдовой, возможно, даже с ребенком? Я буду помогать ей до последнего вздоха, но мне уже скоро шестьдесят. Может быть, меня просто не будет рядом.

– Так что вы предлагаете? – спросил он. – Я не смогу рассказать Адель, как отвратительно они себя вели. И совершенно не собираюсь возвращаться к ним, поджав хвост.

– Сначала мы выпьем чаю, – сказала Хонор с улыбкой и пошла в судомойню за чашками и молоком.

Налив чай и положив Майклу кусок именинного пирога Адель, она снова села и строго посмотрела на него.

– Скажи Адель только то, что ты сказал своей семье о твоих намерениях, – начала она. – Ты можешь сказать, что это известие их не обрадовало, но она и не ждала другой реакции. А пока что напиши матери с отцом. Скажи, что тебя огорчило их отношение, и попроси, чтобы они дали Адель шанс показать, какой она особенный человек. Ты также официально можешь объявить о своей помолвке в газетах и о планах жениться на Адель, когда она закончит учебу. Таким образом ты всем дашь понять, что у вас обоих серьезные отношения и обязательства друг перед другом.

– А если они и после этого не передумают? – спросил Майкл.

– Организовывай свадьбу. И тебе придется смириться с фактом, что среди гостей я буду единственным членом семьи.

Глава семнадцатая

Январь 1939

Подъехав ко входу гостиницы Клэрендон в Бэйсвотер, Майкл взглянул на Адель. Она закусила губу и с тревогой смотрела на гостиницу.

– Почему ты так боишься? Я хочу заняться с тобой любовью, а не разрезать тебя на куски, – сказал он.

Адель нервно захихикала. Она не боялась Майкла, он был добрый, забавный и, по ее мнению, самый красивый офицер ВВС в Англии. Еще она думала, что она самая счастливая девушка в мире, раз ее любит такой человек.

Она отметила, что гостиница просто великолепна. К входной двери вели мраморные ступеньки, и перед первым этажом были литые перила. Гостиница находилась лишь в пяти минутах ходьбы от Кенсингтон-Гарденс, в очень приличном районе Лондона.

– Я боюсь не тебя, – сказала она, – а того, что люди в гостинице не поверят, что мы женаты.

– Владельцы гостиниц не заботятся о таких вещах, – авторитетно заявил Майкл, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. – Особенно в Лондоне. Здесь останавливалось столько парней из моего эскадрона, и они говорят, что владелец уже находится одной ногой в могиле.

Прошло две недели после нового, 1939 года, и они были обручены шесть месяцев, но очень мало времени провели вместе. Адель всегда оказывалась на дежурстве, когда Майкл получал увольнительную, и несколько раз, когда им удавалось освободиться одновременно, увольнительная Майкла отменялась в последнюю минуту. Иногда он приезжал из Биггинг-Хилла и слонялся вокруг, пока Адель не заканчивала дежурство, но это часто означало, что у них было лишь несколько часов до того, как ей нужно было возвращаться в общежитие.

Это стало мУкой, они оба страстно мечтали о теплом и уютном месте. Сидеть в машине Майкла, припаркованной на одинокой деревенской улице, было замечательно летом, но не так привлекательно холодным зимним вечером. Они даже не праздновали Рождество вместе, потому что Адель была на дежурстве, и в канун Рождества, когда Майкл приехал в Гастингс, чтобы просто отдать ей подарок, он предложил провести ночь в гостинице, когда у нее будет свободный выходной в январе.

Он сказал, что не пытается склонить ее к сексу с ним, он просто хочет побыть с ней подольше, вдали от людей, и Адель знала, что он говорит правду. Она также знала, что, несмотря на намерения продержаться до свадьбы, они не могли ждать. Она знала, что однажды их занесет так далеко, что это все-таки произойдет, и почти наверняка безо всяких мер предосторожности.

Поэтому разумнее было это спланировать, пойти в какое-нибудь уютное и укромное место, откуда не придется потом возвращаться домой поодиночке.

– Ну что, ты готова? – спросил Майкл, поглаживая ее по щеке замерзшей рукой.

Она взяла его за руку и поцеловала в ладонь, пощекотав кончиком языка.

– Да, я готова. Если мы посидим здесь еще немного, я превращусь в сосульку.

Майкл взял на себя разговор у окошка со сгорбленным стариком и расписался в книге для гостей, пока Адель стояла на безопасном расстоянии, пытаясь выглядеть так, будто она привыкла останавливаться в гостинице.

Гостиница показалась ей очень большой, с невероятно высоким потолком, и внушительная лестница, ведущая по обе стороны холла, напомнила ей лестницу из фильмов. Но убранство уже обветшало, картины выцвели, лак потрескался, ковры протерлись, и в воздухе стоял легкий запах плесени, смешанный с затхлым запахом кухни.

– Мы на самом верху, дорогая, – сказал Майкл важным голосом, которым он всегда разговаривал, пытаясь изобразить из себя очень взрослого и искушенного. Он поднял ее чемоданчики и пошел впереди, указывая дорогу.

К тому времени как они дошли до четвертого этажа, они запыхались, и Адель пришлось подавить хихиканье, когда горничная выключила на минуту шумный пылесос, чтобы посмотреть на них, пока Майкл пытался открыть номер 409.

Комната оказалась довольно темной, с маленьким окошком и покатым потолком. В номере находились двойная кровать с темно-синим покрывалом, комод и платяной шкаф, и все они были из темного дерева.

– Это… – воскликнула Адель, потом прервалась, не зная толком, как прокомментировать.

– Мрачно? – подсказал Майкл.

– Нет, не мрачно, – задумчиво сказала Адель. – По-моему, лучше подойдет слово «прозаично».

– Зато здесь есть электрический камин, – сказал Майкл, включая простой нагреватель, встроенный в старый камин.

Адель неловко стояла, пока Майкл грел руки у огня. С тех пор как он позвонил и сказал, что забронировал номер, все ее мысли были только об этом моменте. Она тщательно продумала свой гардероб, надев новое верблюжье пальто с меховым капюшоном, которое Майкл подарил ей на Рождество, лучшие коричневые туфли на высоких каблуках и модную шляпу с широкой лентой, которую она купила у одной из медсестер. Всю дорогу в поезде до Чаринг-кросс Адель сидела как на иголках, представляя, что все пройдет гладко, что это будет вихрь романтики и страсти с той минуты, как они войдут в номер.

Но вместо этого она чувствовала себя как-то необычно, словно Майкл был обходительным незнакомцем, а не мужчиной, которого она знала вдоль и поперек.

Еще в конце июля Майкл объявил об их помолвке в газетах. Он сказал, что его отец любит считать себя очень либеральным человеком и при встречах с друзьями и родственниками не хочет признавать, что не одобрял решения Майкла, так что в конце концов ему придется изменить мнение.

Вскоре после объявления о помолвке миссис Бэйли написала Адель и пригласила ее на чай. И хотя Адель опасалась, что миссис Бэйли попытается угрозами заставить ее порвать с Майклом, все оказалось не так. Миссис Бэйли была удивительно приятной, она убеждала Адель, что если бы только Майкл доверился ей раньше и предупредил, что собирается объявить о своем решении всей семье, она была бы готова к этому.

Но все же она не благословила ее, потому что считала, что Майкл еще слишком молод, чтобы думать о семье, особенно когда страна стоит на пороге войны. Она также обратила внимание на то, что в ВВС не одобряли, когда их пилоты женились, и что старший офицер Майкла вполне может не дать разрешения.

Тем не менее она сказала, что не возражает против долгой помолвки и согласна на все, лишь бы только Майкл был счастлив.

Адель слишком хорошо помнила, какой эгоистичной была миссис Бэйли, и догадалась, что она держится за сына скорее потому, что не может обходиться без него, а не потому, что хочет его счастья. Но она по крайней мере пошла им навстречу в отличие от мистера Бэйли, который все еще сохранял свою враждебность.

Он не написал Майклу, не приехал увидеться с ним в лагерь, даже не позвонил. Майкл сказал, что ему все равно, но Адель знала, что это было не совсем правдой. Он любил отца, хотя Адель не представляла, как можно любить такого отвратительного человека, но в то же время она была достаточно умна и понимала, что не знает этого человека настолько, чтобы судить о нем.

– Вот так лучше, – сказал Майкл, когда огонь начал обогревать комнату. – Так что будем делать?

Адель сглотнула. Жаль, что она не знала, как предположительно должна себя вести женщина в такой момент.

– Я не знаю, – сказала она тихо.

– Что-то не так? – спросил Майкл, подходя ближе.

– Не знаю, – повторила она, опустив голову. – Я просто как-то странно себя чувствую.

Он подошел еще ближе и одним пальцем поднял ее лицо вверх.

– Паника? – предположил он, и его темная бровь вопросительно поднялась. – Почему бы нам не выйти ненадолго? Погулять по парку, съесть где-нибудь ланч?

Адель кивнула.

Он крепко прижал ее к себе.

– Я тоже слегка как-то странно себя чувствую, – признался он. – Может, это все-таки была не такая хорошая идея.

– Это была хорошая идея, – поспешила возразить она. – Мы хотели побыть вдвоем, и вот мы вдвоем.

Уже сгущались сумерки, когда они вернулись в номер. Они обошли вокруг Кенсингтон-Гарденс, выпили по паре стаканчиков, съели ланч в Квинсвей и сфотографировались в студии рядом с гостиницей. Выпивка рассеяла беспокойство Адель, и на улице было так холодно, что они не могли дождаться, когда вернутся в номер.

Пока они гуляли, камин был включен, и сейчас в комнате стало по-настоящему тепло. Майкл задвигал занавески, в это время Адель быстро сняла пальто, шляпу и туфли, метнулась к кровати и прыгнула на нее. Когда кровать зловеще скрипнула, она рассмеялась и села.

– Как ты думаешь, здесь есть еще такие, как мы? – спросила она.

Майкл расстегнул китель и снял его.

– Ты имеешь в виду – такие невероятно умные, фантастически красивые и безнадежно влюбленные?

– А что, мы такие? – спросила Адель.

– Даже больше, – сказал он, опускаясь на кровать рядом с ней. – Держу пари, каждый, кто проходит мимо нас на улице, оглядывается, чтобы посмотреть нам вслед.

Адель откинулась назад и легла. На ней было темно-розовое шерстяное платье, которое бабушка связала ей на Рождество в том году, когда она ушла из Хэррингтон-хаус. Сейчас оно уже было не новым, но в платье такого покроя она была очень элегантной и оно так подчеркивало формы, что она чувствовала, что никогда не расстанется с ним.

Майкл наклонился над ней и начал вынимать шпильки из ее волос.

– Твои волосы как времена года, – сказал он, пробежав по ним пальцами. – Светлые прядки – это лето, красновато-золотые – осень, а вот еще каштановые, с легким золотистым блеском. Как только мы поженимся, я хочу, чтобы ты все время носила их распущенными.

– Они для этого слишком длинные и прямые, – смущенно сказала она. – Они мне доходят до самого пояса.

– Еще лучше, – сказал он, погружаясь лицом в ее волосы. – Одна мысль о твоих волосах, которые падают на твои обнаженные плечи, меня возбуждает.

Адель хихикнула.

– Я слышала, мужчин возбуждают грудь и ноги, но про волосы не слышала никогда.

– Я именно твои волосы помню лучше всего, какими они были в первый день нашей встречи, – сказал он. – Они все были такие дикие и спутанные ветром. Я все время о них думал, когда вернулся в школу.

– Наверное, я в тот день выглядела как нищенка, – сказала она с укором. – На мне были те ужасные брюки и старый бабушкин джемпер. Не представляю, почему ты не проехал мимо.

– Ты выглядела как одно целое с этими болотами, – рассмеялся он. – Такая же естественная, как растения и птицы. Я думаю, я влюбился в тебя в тот день, я точно знал, что ты станешь важной частью моей жизни. А для тебя это тоже так было?

– Думаю, что да, – сказала она задумчиво, вспоминая, какой счастливой была в тот вечер, после того как они расстались. Встреча с Майклом произошла в такой момент ее жизни, когда она наконец начала понимать, что чего-то стоит. – Ты был первым мальчиком, с которым я, по сути, вообще разговаривала, в тебе было что-то такое спокойное и правильное. Конечно, я не пыталась искать в этом большего, ты же был джентльменом и все такое.

– Мне бы хотелось, чтобы ты перестала думать о себе как о каком-то втором сорте, – сказал он с упреком, глядя прямо ей в глаза. – Твоя бабушка абсолютно такая же леди, как моя мать, несмотря на то что она освежевывает кроликов и носит мужскую одежду. И ты тоже такая, в тебе есть что-то почти королевское. Кем бы ни был твой отец, я знаю, что нас, вероятно, вытащили из верхнего ящика.

– Иногда у меня возникает желание увидеть мать, – задумчиво произнесла Адель. – Столько тайн, в которых я хотела бы разобраться, включая то, кто мой отец. Каждый день в палатах я вижу целые семьи, которые раскрывают свои настоящие чувства, когда кто-нибудь из них болен или даже умирает. Но люди не должны ждать, пока настанет кризис, прежде чем простить друг друга или просто сказать, что у них на уме.

– Ты готова простить мать? – спросил Майкл. – Или ты просто хочешь рассказать ей, что о ней думаешь?

– Возможно, я смогу простить, если получу какое-то разумное объяснение того, почему она так отвратительно со мной обращалась, – сказала в раздумьях Адель. – И я, безусловно, не хочу провести всю жизнь в горькой обиде на нее, как бабушка.

Майкл облокотился на кровать и посмотрел на Адель. Он знал, что она сама не представляет, насколько красива, как внешне, так и внутренне. Ее кожа была как персик, светлая, как у ребенка, глаза необычного зелено-коричневого цвета, с густыми, длинными темными ресницами. Но больше, чем ее внешность, его трогало ее умение сострадать. Она принимала близко к сердцу каждого из пациентов в своей палате, слушала их рассказы и пыталась помочь, как могла. Он знал, что и не в свое дежурство она часто навещала пациентов, к которым никто не приходил, и приносила им фрукты, сладости и журналы. На ее плече плакались и все медсестры в общежитии – все шли к ней со своими проблемами.

– Я люблю тебя, Адель, – сказал он внезапно охрипшим от волнения голосом. – Я всегда буду тебя любить.

И тогда он поцеловал ее, и когда она обвила его руками, весь мир за пределами их комнаты перестал существовать.

Адель ожидала, что будет чувствовать себя неловко, и страшилась того момента, когда придется снять с себя одежду. Но каким-то образом она, полностью одетая, вдруг оказалась голая под простынями, не осознавая ничего, кроме жара их поцелуев и восторга от его рук, ласкающих ее тело. Было чудесно чувствовать, как к ее груди прижался его голый торс, которым она так часто восхищалась на пляже. Она ахнула от изумления, когда его пальцы осторожно тронули ее изнутри.

Она чувствовала, как он нервничает, боясь испугать ее или причинить ей боль, и само собой получилось, что она пробормотала подбадривающие слова и нарочно прижалась к нему крепче, чтобы сильнее возбудить его. Она знала, что настоящим испытанием для нее будет прикосновение к его пенису, потому что если что-то и может пробудить ужас прошлого, то именно это прикосновение. Но это произошло так же незаметно, как с нее слетела одежда, и стон его от удовольствия рассеял ее последние беспокойства.

Некоторые более искушенные медсестры в общежитии и даже пациентки иногда обсуждали занятия любовью и чаще всего жаловались, что мужчины слишком быстро набрасывались на них. Но Майкл даже не предпринял этой попытки, явно сконцентрировавшись на том, чтобы доставить ей удовольствие.

Они выключили свет, и только камин отбрасывал на потолок золотой отсвет. Его кожа была как шелк под ее пальцами, и она чувствовала все те места, которые ждали прикосновения. Она ощущала его дыхание на своем лице, слышала нежные слова и чувствовала его любовь. Она наслаждалась запахом его тела – теплым, мускусным ароматом пота, мыла и сигарет, которые он курил раньше, и это было так прекрасно, что ей захотелось облизывать и покусывать его.

Именно она направила его внутрь себя. Она чувствовала, что вся горит, и она хотела его. Когда он надевал презерватив, она отвела глаза, потому что его пенис вдруг показался ей таким большим и твердым, и она приготовилась к боли.

Но боли не было. В какой-то момент она почувствовала, что он зашел слишком глубоко, но это быстро прошло, и все затмил восторг от того, что он наконец овладел ею.

– Тебе хорошо так? – прошептал он, утыкаясь губами в ее шею.

– Это чудесно, – пробормотала она, и это было правдой. – Я люблю тебя, Майкл.

– О, моя дорогая, – шептал он, и его дыхание все учащалось. – Это так хорошо, так прекрасно. Я так сильно люблю тебя.

Когда он вдруг выдохнул ее имя и перестал двигаться, Адель на мгновение почувствовала себя так, будто ее подвесили над пропастью. Но обняв его жаркое, дрожащее тело и увидев, что он плачет у нее на плече, она поняла, что случилось.

– Некоторые парни в лагере говорят, что летать лучше, чем секс, – прошептал он. – Но летая, я никогда не получал такого удовольствия.

Адель мягко рассмеялась.

– Тебе тоже было хорошо? – спросил он взволнованно, поднимая голову, чтобы посмотреть на нее.

Она смогла лишь кивнуть, ее настолько переполняли эмоция, что она не находила слов.

Позже они поднялись, оделись и вышли поискать чего-нибудь поесть и попить. Было уже девять вечера, слишком поздно, чтобы пойти в кино или на спектакль, как они планировали. Майкл повел ее в ресторан рядом с гостиницей, о котором ему рассказал один из друзей, и они с жадностью проглотили огромный кусок мяса гриль с овощами, запив это бутылкой красного вина.

– Мне хотелось бы, чтобы мы немедленно поженились, – сказал он вдруг. – Я отдал бы все что угодно за возможность возвращаться к тебе домой по вечерам.

Адель положила свою руку поверх его.

– Ты отлично знаешь, что это невозможно. Меня выгонят с работы, потому что медсестрам нельзя выходить замуж. И в ВВС не любят, когда их молодые пилоты женятся.

– Да, но это не мешает мне мечтать, – сказал он с легкой грустью. – Я даже не могу сказать, когда мы снова проведем вместе выходные.

Адель знала из рассказов Майкла, что никто из молодых пилотов в Биггинг-Хилле серьезно не воспринимал мысль о войне. Летать было их страстью, и между тренировочными полетами они играли в футбол, регби и крикет или набивались в машины и с криками ехали в ближайший паб, где, вероятно, переворачивали все вверх дном. Они разыгрывали друг друга, у них были странные правила инициации для новых рекрутов, и причина, по которой не одобрялись браки, была в том, что нужно было поощрять более крепкую связь между членами эскадрона.

Но хотя жизнь в Биггинг-Хилле большей частью была похожа на непрекращающееся веселье, мало кто читал газеты и разговоры о политике были строжайше запрещены, она знала, что Майкл очень хорошо отдает себе отчет в шаткой ситуации Англии с Германией.

Обычные гражданские люди могли верить, что Невилл Чемберлен обеспечивает «мир современникам», на Майкл наблюдал масштабное перевооружение правительства, видел кампании по вербовке и доставку в Биггинг-Хилл новых «ураганов» и «спитфайров». Он мог беспрестанно восхищаться, что эти машины разгоняются более чем на 300 миль в час, и притворно поддерживать общее мнение, что задачами пилота в военное время являются разведка и сбрасывание бомб, но он знал больше.

Их тренировали в воздушных боях, им нужно было учиться стрелять и прыгать с парашютом. Адель знала не хуже его, что авиация будет во всех горячих точках и что воевать будут не в окопах, а в воздухе.

Всем молодым пилотам надоели разговоры о возможной опасности, но Адель ощущала, что их с Майклом занятия любовью вдруг заставили Майкла понять, что их может разлучить не отсутствие родительского одобрения, а смерть.

У нее по спине пробежал холодок. Недавно вся больница переполошилась из-за дополнительной практики обработки ран и ожогов для всех студенток-медсестер. Она знала, что в большом количестве заготавливаются лекарства, перевязочный материал и другие припасы. Но пока что все это казалось похожим на учебную тревогу, необходимую на крайний, но маловероятный случай. И вдруг она почувствовала, что все были глупо беспечны.

– Тогда нам просто нужно будет максимально использовать то время, когда нам удастся быть вместе, – сказала она, заставив это прозвучать весело и спокойно. – У нас впереди вся ночь и весь завтрашний день. Давай думать об этом.

Роуз вышла на станции метро Темпль и минуту стояла, изучая карту. Была первая неделя февраля, и выпавший вчера снег еще лежал толстым белым слоем на крышах домов и деревьев. На улицах и мостовых он превратился в предательский черный лед, и было морозно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю