Текст книги "Секреты"
Автор книги: Лесли Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)
– Ну, по поводу чего все это, миссис Талбот? – спросил он успокаивающе, приближаясь к ней.
– Пошел ты! – заорала она на него, оскаливая зубы, как дикая собака, и еще яростнее раскачивая стул, несмотря на попытки мужа удержать ее. – Убирайтесь отсюда вы все!
За этим последовала длинная фраза из ругательств, и ее голос был таким резким и безумным, что доктора передернуло.
– Что с ней происходит? – спросил с сожалением Джим. – Я никогда ничего плохого ей не делал.
– Похоже, смерть дочери вызвала у нее нервный коллапс, – сказал быстро доктор Биггс, открывая саквояж и доставая оттуда скляночку с успокоительным и гиподермический шприц. – Она вела себя странно до сегодняшнего вечера? – спросил он, готовя шприц.
Джим кивнул.
– Она уже несколько недель ведет себя странно. Ей ничего нельзя сказать. Она пьет и не останавливается.
Возможно, Джим намеревался что-то добавить к этому, но Роуз его прервала.
– Чертов ублюдок, мерзкий червяк! – орала она во все горло. – Я не была бы такой, все из-за тебя.
– Ну-ну, миссис Талбот, – сказал спокойно доктор Талбот с готовым шприцем в руке. – Вы просто перенервничали, и я вам дам что-то, что вас успокоит. – Он взглянул на соседа, занимавшегося девочкой, который как раз встал с колен и стоял в совершенном шоке. – Пожалуйста, помогите Джиму крепко подержать ее.
Роуз лягалась и извивалась на стуле с силой, как у полдюжины мужчин, но Джим и Стэн смогли удержать ее достаточно долго, чтобы можно было сделать укол.
– Буквально через пару минут лекарство подействует, – сказал доктор, вытаскивая иглу из ее руки. – Мне нужно на минуту выйти и позвонить в больницу, но сначала я осмотрю ребенка.
– Ублюдок! – плюнула в него Роуз. – В дурдом нужно не меня отправлять! Это она меня довела!
Меньше чем через минуту Роуз перестала бушевать и ее вопли утихли до приглушенных хрипов, а доктор отошел и стал на колени перед девочкой, чтобы осмотреть ее. Адель была в сознании, но от пережитого шока не могла разговаривать, на лице был порез, вероятно, от того же ножа, от которого пострадал и Джим. Но это был неглубокий порез, чуть больше, чем сильная царапина. Когда доктор спросил, не болит ли где-то еще, она положила руку на живот.
– Помогите мне перенести ее в спальню, – попросил он Джима, который напряженно наблюдал за женой, голова которой начала медленно опускаться на грудь.
– В этом нет никакого смысла, – возразил он. – Она не может оставаться здесь, если мать заберут в больницу.
– Мне нужно осмотреть ее, – сказал доктор Биггс резко. Он предположил, что Джим подумал, что ребенок ее возраста не может оставаться один в квартире, пока он поедет в больницу с женой. – И вам не нужно будет сопровождать жену. Если повреждения вашей дочери не требуют лечения, она может остаться здесь с вами.
– Она не моя дочь, – сказал Джим, и тон его был так холоден, будто он говорил о бродячей собаке. – Повреждения там или нет, я хочу, чтобы сегодня же ночью ее здесь не было.
Доктор Биггс всегда гордился тем, что его ничем нельзя было шокировать, но это замечание его удивило.
– Мы поговорим об этом позже, – сказал он сердито. – А пока что я не намереваюсь осматривать ребенка на холодном жестком полу. Поэтому я буду благодарен, если вы поможете мне перенести ее. После осмотра я позвоню и вызову «скорую помощь» для вашей жены.
Как только он отнес девочку в спальню, она сказала ему, как ее зовут, и рассказала, что мать гонялась за ней с ножом и ударила ее в живот. Доктор поднял ночную рубашку и увидел красное пятно, оставшееся от удара, а также заметил несколько старых синяков на теле и ногах, свидетельствующих о том, что ее избивали. К счастью, у нее не были сломаны кости, и царапину на лице не нужно было зашивать, поэтому не было необходимости везти ее в больницу.
– Мне нужно пойти позвонить насчет твоей мамы, – объяснил он, помогая ей снять мокрую ночную рубашку, и укрыл ее одеялом. – Но ты должна оставаться здесь, и я очень быстро вернусь к тебе.
Роуз Талбот дали такую сильную порцию успокоительного, что она совсем не сопротивлялась, когда двое санитаров снесли ее на носилках в машину «скорой помощи». К моменту их появления доктор Биггс только что вернулся в сорок седьмой дом после того, как ходил звонить, так что у него не было времени, чтобы обработать рану на лице Джима и поговорить снова с ним или с Адель, Как только «скорая помощь» отъехала, он вернулся в дом и увидел Энни Паттерсон, стоявшую с озабоченным видом в холле.
– С ней будет все в порядке? – спросила она. – Я могу что-нибудь сделать для Джима или Адель?
– Миссис Талбот, вероятно, будет оставаться в больнице некоторое время, – осторожно сказал доктор. Он знал, что Энни Паттерсон была хорошей женщиной, она не распространяла сплетни, но даже в этом случае он не мог заставить себя сказать, что Роуз Талбот направят в психиатрическую клинику. – Однако в этой семье есть еще одна проблема, и, вероятно, Адель не сможет оставаться там. Готовы ли вы к тому, что, возможно, придется приютить ее на ночь?
– Конечно, – сказала Энни без всякого колебания. – Бедная малышка, такой маленькой девочке нельзя видеть и слышать подобные вещи. Приводите ее, если нужно, я, к сожалению, могу положить ее только на кушетке, и будет лучше, если она принесет с собой одеяла. Но я окажу ей самый теплый прием.
– Вы хорошая женщина, – сказал доктор Биггс с улыбкой. – Ей нужно будет немного женской ласки, я подозреваю, что она в своей жизни мало ее видела.
* * *
В квартире на верхнем этаже Джим был сейчас один, он сидел за кухонным столом и смотрел в стену, явно забыв о горшках и осколках на полу. Он даже не поднял голову, когда вошел доктор Биггс.
– Ну хорошо, дайте мне взглянуть на ваши раны, Джим, – сказал доктор, стараясь придать своему голосу веселость. Он налил немного горячей воды из чайника в таз и, взяв несколько ватных тампонов из саквояжа, промыл ему щеку, наложил сверху повязку и закрепил ее на месте пластырем. – Это только порез, я рад, что здесь не требуется накладывать швы, – объявил он через несколько минут. Затем доктор сел за стол и строго посмотрел на Джима. – А теперь, я предполагаю, вы объясните мне, в чем дело.
– Нечего особо рассказывать, – сказал Джим мрачным тоном. – Роуз не в себе с тех пор, как убило нашу Пэмми. Становилось все хуже, она пила и все такое. Вы же видели, что с ней было, она совсем с катушек съехала.
– Смерти ребенка достаточно, чтобы любая мать тронулась, – сказал доктор Биггс с упреком. – Вы должны были позвать меня задолго до того, как зашло так далеко.
– Я не могу позволить себе врачей, – сказал Джим. – Мне урезали зарплату. Потом, Роуз вас и близко не подпустила бы.
– Почему она винила Адель? – спросил доктор.
– Ну, потому что именно она это сделала. Если бы она пошевелилась и быстро забрала нашу Пэмми, ребенка не переехала бы машина.
– Вы же не можете обвинять другого ребенка в несчастном случае на дороге! – в ужасе воскликнул доктор Биггс. – Адель и так, вероятно, ощущает, что это была ее вина, несчастные случаи очень влияют на людей, но мать и отец не должны винить ребенка.
– Я вам говорил, она не мой ребенок, – раздраженно сказал Джим. – Мой ребенок теперь умер из-за нее, а ее мамочка сошла с ума. И вы бы послушали, в чем она меня обвиняла! Я уже больше не выдерживаю. Я все эти годы делал все что мог для Роуз и ребенка, и вот мне вся благодарность за то, что я делал. Так что я не хочу больше иметь с ними ничего общего. Вы можете забирать девочку прямо сейчас.
Биггс был в ужасе от черствости мужчины по отношению к Адель, но в то же время он догадался, что Роуз издевалась над Джимом. Мужчина был в шоке, но завтра он, вероятно, будет смотреть на вещи по-другому, и поскольку Адель находилась в соседней комнате и, возможно, слышала все это, самым лучшим решением было принять предложение миссис Паттерсон забрать Адель к себе на эту ночь.
– Я пока заберу Адель, – сказал доктор Биггс. – Не из-за ваших чувств, мистер Талбот, но потому, что она страдает от шока и ей нужен ласковый уход. Я вернусь поговорить с вами завтра. Я надеюсь, что к этому времени вы успокоитесь и вспомните, что, женившись на Роуз, вы взяли на себя юридическую и моральную ответственность за ее ребенка.
– Завтра мне нужно идти на работу, – устало произнес Джим.
– Тогда я приду в семь вечера, – сказал резко доктор Биггс. – А до этого предлагаю вам потратить некоторое время на то, чтобы подумать о потребностях ребенка, прежде чем думать о своих собственных.
Энни Паттерсон тепло встретила девочку, когда доктор привел ее к ней.
– Бедняжка, – сказала она, обнимая Адель. – Мне жаль, что у нас нет лишней приличной постели, но такой малышке, как ты, будет достаточно места на кушетке.
Единственная чистая ночная рубашка, которую смог найти доктор Биггс, явно принадлежала ее умершей сестре. Она едва доходила Адель до колен, на плечи ей доктор накинул одеяло, на щеке была повязка, и весь ее вид вызывал сочувствие.
– Вы очень добры, Энни, – сказал доктор, кладя одеяло и подушку. – Это только временная мера. Я поговорю с мистером Талботом завтра вечером, когда он успокоится.
Адель не сказала ни слова, не спросила ни о матери, ни о себе, Биггс надеялся, что она ничего не спрашивала, потому что не вполне осознала, что произошло в их квартире.
Но когда он собирался уходить, Адель вдруг разволновалась.
– Я не могу быть с папой, не могу туда возвращаться! – выпалила она. – Он меня не любит. И мама не любит.
– Это чепуха, – живо отозвалась Энни Паттерсон. – Твоя мама больна, а папа не знает, на каком он свете.
Адель беспомощно перевела взгляд с соседки на врача. У нее не умещалось в голове, что мать действительно хотела убить ее и что она действительно говорила все эти ужасные вещи.
И все же какой бы маленькой она ни была, Адель понимала, что ей придется поверить в чувства матери к ней, которые та проявила этой ночью. Это было похоже на разлитую бутылку молока: его можно вымакать тряпкой, но нельзя налить обратно в бутылку.
Теперь она была совершенно уверена, что множество пощечин, дурное обращение и жестокие слова в прошлом были симптомами таившейся в матери ненависти к ней. В сегодняшнюю ночь они просто вылились наружу.
Адель не понимала, как могла испортить матери жизнь одним фактом своего рождения, но сомневалась, что сможет что-то сказать или сделать, что заставит мать изменить свои чувства к ней. Она также понимала, что ни доктор, ни миссис Паттерсон были не в настроении продолжать этой ночью обсуждения. Если она сейчас что-то скажет или сделает, то и их настроит против себя.
– Извините, что со мной столько хлопот, – сказала она слабым голосом, переведя взгляд с одного на другую. – Я буду делать все, что вы скажете.
– Ну вот и хорошая девочка, – миссис Паттерсон улыбнулась и нежно погладила ее по щеке. – Завтра утром все будет выглядеть по-другому, ты увидишь. И ты сможешь поваляться в постели, потому что завтра суббота.
Прошел час, а Адель все еще лежала и не спала, несмотря на то что миссис Паттерсон сделала ей какао и положила грелку на больной живот. Через окно у раковины струился лунный свет и поблескивал на спинках стульев, стоявших у стола. Кушетка, на которой она спала, была больше похожа на скамью, обитую коричневым потрескавшимся кожзаменителем, и была очень жесткая. Она стояла за столом и использовалась как дополнительное сиденье.
Квартира Паттерсонов была самой большой в доме, но немного темной. Между кухней и передней спальней, где спали мистер и миссис Паттерсон и их годовалая дочка Лили, были большие двустворчатые двери. Из кухни коридор вел к комнате, в которой находились четырехлетний Майкл и семилетний Томми, и еще одна дверь вела на задний двор.
Что будет с ней сейчас? Она слышала, что ее отец сказал врачу, и была абсолютно уверена, что он имел в виду именно то, что сказал. Насколько Адель знала, приюты были для маленьких детей и младенцев, и она никогда не слышала о ребенке двенадцати лет, которого поместили бы в приют. Но пока ей не исполнится четырнадцать, она не может получить работу и содержать себя.
Наверное, она в конце концов уснула, потому что проснулась, вздрогнув, когда услышала, как миссис Паттерсон ставит чайник.
– Извини, я тебя разбудила, радость моя, – сказала она весело. – Ты хорошо спала? – Она подошла к кушетке и убрала Адель волосы со лба.
Черные волосы женщины были распущены, и они были такими длинными, что доходили ей до талии. На ней был халат, такой оборванный, что казалось, он вот-вот распадется.
– Да, спасибо, – ответила Адель. Ее живот все еще немного болел, но кроме этого все было в порядке.
– Мой Альф сейчас уходит на работу, – сказала миссис Паттерсон. – Ты можешь еще поваляться, а я накормлю Лили молоком, а потом сделаю тебе чаю. И мы немного поболтаем.
Адель еще очень долго оставалась на кушетке, притворяясь спящей, и следила при этом за Паттерсонами и слушала их. Она увидела, как миссис Паттерсон поцеловала мужа на прощанье и дала ему с собой бутерброды. Как она накормила Лили, а потом искупала ее в кухонной раковине. От мокрой пеленки Лили воняло, но было приятно слышать, как она лопочет и плещется в воде. Потом встали Майкл и Томми, и мать сделала им по тосту и чашке чая.
В их обыденной семейной жизни был такой уют, которого Адель никогда не ощущала. Миссис Паттерсон нежно похлопывала детей по головам и по попкам, даже целовала их в щеку безо всякой причины и тихо, спокойно отвечала на вопросы мальчиков. Адель привыкла, что мать всегда рычала на нее.
– Как насчет чашки чая сейчас? – спросила миссис Паттерсон, когда мальчики ушли в свою комнату одеваться. Она посадила малышку Лили на пол играть с деревянными кубиками, и та прыгала вокруг кубиков на попе.
Адель осторожно встала, отдавая себе отчет, что рубашка Памелы слишком коротка ей и что она не принесла с собой никакой одежды.
Миссис Паттерсон, вероятно, прочитала ее мысли.
– Мы позже пойдем наверх и возьмем тебе кое-какие вещи. Я слышала, твой папа рано ушел на работу. Это хороший знак, по крайней мере он не ушел в свои мысли.
– Я не думаю, что он изменит свое мнение на мой счет, – сказала Адель, предполагая, что миссис Паттерсон имеет в виду, что отец размышляет о ней. – Видите ли, он не мой папа, так сказала мама вчера вечером.
Миссис Паттерсон уперла руки в бока и сделала строгое лицо.
– В любом случае она наговорила множество безумств, но она ничего не могла с собой поделать, моя радость. Твоя мама была не в себе.
– Но это должно быть правдой, папа тоже сказал это доктору, – произнесла тихим голосом Адель, опустив голову от стыда. – Мама в последнее время говорила много таких гадких вещей. Она сказала, что пыталась избавиться от меня и что только из-за этого она вышла замуж за папу. Вчера вечером она даже хотела меня убить.
Миссис Паттерсон замолчала, и Адель поняла, что та не знает, что сказать.
– Я думаю, меня определят в приют, это так? – сказала Адель, наблюдая несколько минут, как женщина старается занять себя приготовлением чая. – Мне больше некуда идти.
И вдруг она очутилась в ее крепких объятиях.
– Ты моя бедняжка! – воскликнула миссис Паттерсон, прижимая ее к своей полной груди, пахнувшей ребенком и тостом. – Это ужасно, но, может быть, когда твоя мама отдохнет в больнице, все поправится.
Адель понравилось, как ее обняли, от этого она почувствовала себя в безопасности, чего никогда не чувствовала раньше. Но несмотря на это, она подумала, что должна предупредить эту добрую женщину о том, как Роуз Талбот относится к своей старшей дочери.
– Я не думаю, что буду нужна ей, даже когда она выздоровеет, – начала она. Ей пришлось потратить время на то, чтобы объяснить, как плохо все складывалось после смерти Памелы и что даже до этого мать была безучастна к ней. – Так что вы видите, – завершила она свой рассказ, – мне нет смысла надеяться, что, когда она выздоровеет, все будет в порядке.
День показался Адель бесконечным. Миссис Паттерсон решила, что незачем возвращаться в квартиру за одеждой, поэтому она дала Адель какой-то свой комбинезон. Он был в красно-белую клетку и почти такой же широкий, как и длинный, но после того, как его подвязали поясом, он стал выглядеть примерно как халат, Адель, помогая по дому, попыталась прогнать мысли о том, что с ней будет, но боль в животе была постоянным напоминанием. Когда она случайно увидела себя в зеркале в спальне миссис Паттерсон, она снова расплакалась, потому что вокруг глаза образовался черный синяк, а шрам на щеке выглядел ужасно.
Наконец настало семь вечера и пришел доктор Биггс, но Джима все еще не было.
– Он мог пойти в паб, – предположила Адель.
Доктор Биггс вздохнул и посмотрел на миссис Паттерсон, которая всем своим видом говорила: «Я так и предполагала».
Она поманила доктора знаком за собой в переднюю спальню, подчеркнуто закрывая за ними дверь.
– Наш папа тоже ходит в паб, – сказал Томми, поднимая голову от пририсовывания усов мужчинам на фотографиях в старом журнале.
Адель знала мальчиков Паттерсонов с рождения и очень их любила, хотя они были смешными, белолицыми, с липкими черными волосами и стертыми коленями. Поскольку она всегда отводила Томми в школу вместе с Памелой, она знала его лучше всех – он был нахальный, шумный и иногда немного скандальный, но при этом милый мальчик. Он сегодня вовсю старался, чтобы развеселить ее: даже его замечание о том, что его папа тоже ходит в паб, было сделано, чтобы ей было легче. Но Адель не могла ответить, она напрягла слух, чтобы послушать, о чем разговаривают миссис Паттерсон и доктор.
А в это время взрослые старались говорить как можно тише.
– Мне придется дать отчет властям, – грустно сказал доктор. – Я подозреваю, Джим не собирается заботиться об Адель, и мы не можем это так оставить. Есть ли у нее родственники? Дедушки, бабушки, дяди, тети?
– У Джима есть сестра где-то на севере, – ответила Энни. – Но он с ней не поддерживает отношений. Если у Роуз и есть родственники, они никогда здесь не были.
– Никаких родственников? – спросил доктор.
– Да, – ответила миссис Паттерсон. – Она выросла в Сассексе, у моря, и это все, что я знаю.
– Я спрошу у Джима, когда доберусь до него, – сказал доктор. – Если ее родители еще живы, возможно, они выручат.
– Я надеюсь. Мне больно думать, что эта милая девочка попадет в приют, – сказала Энни Паттерсон, и ее голос сорвался, будто она плакала.
– Я напишу записку Джиму, Адель сможет оставить ее наверху, когда пойдет за одеждой.
– Сомневаюсь, что он вообще умеет читать, – сказала Энни презрительно. – Знаете, он не вполне развитый.
– Я знаю, – согласился доктор Биггс. Его жена сообщила ему об этом вчера вечером. Она слышала все сплетни, ходившие среди соседей. Судя по тому, что ей рассказывали, семья Джима Талбота была печально известной семьей в Сомерс-таун еще в начале 1900-х годов, все мальчики были негодяями и головорезами, все девочки – уличными девками, а родители еще хуже. Джим был младшим из восьми детей, и все считали его умственно отсталым. Он вступил в армию в 1917 году, когда ему было восемнадцать, и предполагалось, что он был убит во Франции, как и трое его братьев, поскольку он не вернулся. Его родители и две младшие сестры, которые еще жили в родительском доме, умерли от эпидемии ангины в 1919 году.
Все были ошеломлены, когда Джим Талбот вдруг снова появился в Сомерс-таун четыре года спустя. Не только потому, что он выжил в войне, но и потому, что вернулся с хорошенькой, хорошо воспитанной женой и четырехлетней дочерью. Они были еще более ошеломлены, когда ему удалось не потерять работу на лесопильне и когда они обнаружили, что его жена не потаскушка, какими были его мать и сестры.
С учетом того, что доктор Биггс слышал прошлой ночью, казалось вероятным, что Роуз Талбот вышла замуж за Джима от безысходности, потому что носила ребенка от другого мужчины. Он думал, что годы жизни с нелюбимым мужчиной в значительно более стесненных условиях, чем те, в которых она воспитывалась, стали причиной огромной, постоянно растущей обиды в отношении Адель.
Доктор Биггс не сильно сочувствовал Роуз, которая не имела права обвинять ребенка за свои ошибки или неудачи. Отношение же его к Джиму было неоднозначным: с одной стороны, Джим вызывал жалость, поскольку он страдал с рождения, с другой – был достоин презрения. Без сомнения, он посоветовался сегодня с мужчинами, с которыми вместе работал, и все они поддержали его в решении бросить Адель. Возможно, Джим также рассматривал это как способ показать Роуз, что он устал быть ее кошельком и дверным ковриком.
– Я в любом случае напишу записку, – сказал он. – Но утром я снова зайду и попробую застать Джима.
Адель очень неохотно поднималась вверх по лестнице, держа в руках записку от доктора Биггса. Она боялась зайти в квартиру – это наводило ее на мысль о матери с ножом. Поскольку отец не вернулся, чтобы поговорить с доктором Биггсом, было ясно, что ему безразлична ее дальнейшая судьба. Она хотела умереть вместо Памелы.
Когда Адель открыла дверь квартиры и включила свет, она почувствовала тошноту. На полу все еще были кастрюли и разбитые тарелки, а на скатерти алело кровавое пятно, и нож все еще лежал там. Запах тоже был отвратительный: пахло алкоголем, сигаретами, пОтом отца и грязными носками. Ей хотелось выбежать и больше никогда не возвращаться, но она заставила себя зайти в спальню и забрать свои вещи.
Ей не пришлось много забирать – только лучшую выходную юбку и свитер, чистую куртку, школьную блузу, бриджи и пару носков, туфли и спортивные шорты. Она собиралась положить вещи в школьный рюкзак, когда вдруг вспомнила, что в комнате родителей на шкафу был маленький чемоданчик.
В их спальне вонь была еще сильнее, чем в гостиной, и постель была разобрана. На подушках оставались пятна крови, вероятно, с пореза на щеке отца. Стоя у трюмо, она на секунду взглянула на себя в зеркало.
Она подумала, что выглядит ужасно. Даже до того, как она заполучила синяк под глазом и шрам на щеке, она не была хорошенькой. Тусклые, растрепанные волосы песочного цвета, желтоватая кожа, даже глаза были не ярко выраженного цвета, как, например, карие или голубые, они были с зеленоватым оттенком, и мама однажды сказала о них: «как вода в канале».
Неудивительно, что мама была зла, когда погибла ее красивая дочка вместо некрасивой.
Пододвинув стул, стоявший в спальне, Адель вскарабкалась на него, чтобы достать чемодан, и когда подняла его, то увидела, что он покрыт толстым слоем пыли. Она положила его на кровать и стерла пыль краем покрывала.
Внутри не было ничего, кроме нескольких писем, все они оказались от одного человека и были адресованы ее отцу. Она открыла одно и увидела, что оно от его сестры из Манчестера. Разочарованная, она связала письма вместе, но тут несколько из них выпало из пачки, и среди них она заметила одно, написанное совсем другим почерком. Оно было адресовано мисс Роуз Харрис – это была девичья фамилия матери.
Держа в руках пожелтевший от времени конверт, она вдруг вспомнила слова миссис Паттерсон, услышанные раньше: «Я думаю, она выросла в Сассексе, у моря».
Письмо было адресовано в Керлью-коттедж, Винчелси-Бич, Рай, Сассекс.
Поскольку ее мать никогда не упоминала о своих родителях, Адель думала, что они, вероятно, умерли, но ей было любопытно, от кого это письмо, и она достала его из конверта. Оно было от кого-то из Танбридж-Уэлса в Кенте и датировано восьмым июля 1915 года. Развернув письмо, она начала читать:
Дорогая Роуз!
Я была в таком восторге, что получила вести от тебя через столько времени. Я ужасно по тебе скучала после того, как ты уехала, и все девочки спрашивают, есть ли от тебя какие-то новости. Я думаю, жить в деревне немного скучно, но с другой стороны, сейчас везде скучно, единственное, о чем все разговаривают, – это война. Многие девочки в школе потеряли своих отцов и братьев, я рада, что моему отцу не нужно идти на войну и что у меня нет братьев призывного возраста. Я надеюсь, с твоим отцом все в порядке.
Твоя мама заставляет тебя вязать носки и шарфы? Моя заставляет. Меня уже тошнит от серой шерсти. Сегодня днем мы играли в теннис, и Мьюриэл Степфорд сказала, что собирается стать медсестрой. Она сказала, что хочет этого, потому что ей так жаль всех этих раненых солдат, но мы все думаем, что она боится остаться лежать на полке, поскольку здесь осталось очень мало мужчин ее возраста.
Пиши быстрее и расскажи мне, чем ты занимаешься целый день. Ты действительно разводишь цыплят и выращиваешь овощи или это была шутка? Я не представляю тебя, пачкающую руки.
С наилучшими пожеланиями,
Алиса
Заинтригованная, Адель прочла письмо трижды, потому что это был крошечный кусочек из прошлого матери, о котором она ничего не знала. Была ли эта девушка Алиса хорошей подругой? Возможно, ее мать с родителями переехала из Танбридж-Уэлса из-за войны? Может быть, ее дедушка и бабушка еще живут в Керлью-коттедж?
Письмо было написано шестнадцать лет назад, за четыре года до ее рождения, но так как она точно не знала, сколько лет было матери во время войны, то даже не могла себе представить, какого возраста могут быть бабушка с дедушкой.
Но Адель слышала, как доктор сказал, что собирается спросить Джима о семье, поэтому положила конверт вместе с другими письмами обратно и упаковала чемоданчик своими вещами. Потом она вышла из квартиры, закрыв за собой дверь.
На следующее утро, когда церковные колокола звонили к воскресной утренней службе, вернулся доктор Биггс. Он ненадолго зашел к Паттерсонам, спросил у Адель, как она себя чувствует, и сказал, что связался с больницей, в которую забрали ее мать, и что она сейчас значительно спокойнее.
– Как вы думаете, как долго ее будут там держать? – спросила миссис Паттерсон.
– Пока что трудно сказать, – осторожно ответил доктор Биггс. – А сейчас я поднимусь и зайду к мистеру Талботу.
Доктор провел с ее отцом некоторое время, а когда он спустился вниз, то раскраснелся и выглядел раздраженным.
– Беги во двор к мальчикам, – сказала миссис Паттерсон, легонько подтолкнув Адель сзади по направлению к двери.
Адель ушла, но не во двор. Она просто закрыла дверь в гостиную и ждала снаружи. Она хотела узнать, что же такое сказал отец, что рассердило врача.
Ей не пришлось долго ждать. Доктор был готов взорваться.
– Этот человек такой тупой, у меня ощущение, что я разговаривал с кирпичной стеной, – возмущался он. – Он твердо стоит на том, что Адель не его ребенок. Он сказал, что встретился с ее матерью, когда та уже была беременна, и может доказать это, потому что до того момента он находился во Франции.
– Но ведь когда он женился на Роуз, он взял на себя ответственность за Адель, кем бы ни был ее отец? – взволнованно проговорила миссис Паттерсон.
– Фактически да. Но вы знаете выражение: «Можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить», – ответил доктор. – Как я могу уйти прочь и оставить такую юную девочку в руках того, кто полон гнева и злобы? Может случиться все что угодно.
– Что же нам тогда делать? – спросила миссис Паттерсон.
– Мне нужно получить постановление об опеке. Другого выхода нет, Энни. Роуз душевнобольная, я даже не могу сказать, выздоровеет ли она. Кроме того – по большому счету, может, так и лучше, – я подозреваю, что с девочкой много лет дурно обращались. Если я заберу ее отсюда, ей будет лучше.
– Вы спрашивали Джима, есть ли бабушки или дедушки?
– Да, но он ничего о них не знает. Он сказал, что Роуз поссорилась со своей матерью задолго до того, как он встретил ее, и с тех пор у них не было контактов.
В этот момент громко завыла Лили, заглушая все сказанное далее взрослыми. Адель нервно ждала, когда Лили прекратит плакать, но та все продолжала, и в ее плаче утопали все слова.
Немного позже Адель вернулась в гостиную. Доктор Биггс улыбнулся ей.
– Я как раз говорил миссис Паттерсон, что, вероятно, будет лучше, если ты пару дней не будешь ходить в школу, пока у тебя не сойдет синяк, – сказал он. – Я уверен, что ты не хочешь, чтобы тебе задавали об этом вопросы, правда?
Адель перевела взгляд с него на миссис Паттерсон, догадываясь, что они что-то вместе придумали. Она удивлялась, почему взрослые отчитывают детей за ложь, когда сами все время лгут.
Глава четвертая
На следующее утро, когда Адель ела кашу, миссис Паттерсон завязывала Томми галстук.
– Давно пора такому большому мальчику, как ты, научиться делать это самому, – сказала она, легонько похлопав его по щеке.
– Мне нравится, когда ты это делаешь, – парировал Томми и протянул руку, чтобы пощекотать маму под подбородком, отчего она рассмеялась.
От этого обмена нежностями у Адель ком подступил к горлу. За последние два дня она видела много таких маленьких знаков любви между членами семьи, и каждый был грустным напоминанием, что она никогда не получала такой любви ни от одного из родителей. Она пришла к заключению, что, вероятно, сама была в этом виновата, ведь, в конце концов, им удавалось проявлять любовь к Памеле.
– Адель отведет меня в школу? – спросил Томми, когда его галстук был завязан.
– Конечно нет, – сказала миссис Паттерсон, взглянув на Адель, которая еще сидела за столом. Адель перестала водить его после гибели Памелы. – Зачем ей это делать? Ты уже большой мальчик.
Томми умоляюще посмотрел на Адель.
– Пожалуйста!
– Адель еще не совсем поправилась, – сказала живо его мать. – Ей нужно отдохнуть.
– Мне не нужно, – сказала Адель, поднимаясь. Она была тронута желанием Томми пойти с ней. – Мне бы хотелось отвести его.
Миссис Паттерсон заколебалась.
– Пожалуйста! Я хотела бы выйти на улицу, – умоляла Адель.
– Ну хорошо, – согласилась миссис Паттерсон. – Но сразу возвращайся, доктор сказал, что тебе нужен отдых.
Адель не учла, что, когда будет отводить Томми в школу, это вызовет такие живые воспоминания о Памеле. Томми вел себя как обычно – то бежал, ставя при этом одну ногу в канаву, другую на мостовую, то тут же планировал к ней обратно, раскинув широко руки и изображая из себя самолет. Памела всегда держала Адель за руку и жаловалась, что Томми обращает на них внимание окружающих. Адель скучала по этой маленькой ручке в своей руке, по презрительному выражению на лице сестры и по ее хихиканью, когда Томми корчил ей рожи.
Начальная школа была большим, старым, покрытым копотью трехэтажным зданием, дошкольники на одной стороне, младшие школьники – на другой, с отдельными входами и площадками для игр.
– Увидимся за обедом, – сказал Томми, прежде чем вбежать в ворота.
Адель секунду стояла и смотрела через прутья, как его поглотила толпа ребятишек. Младшие девочки собирались на дальней стороне площадки для игр, и на миг она обнаружила, что автоматически ищет среди них Памелу.
