Текст книги "Секреты"

Автор книги: Лесли Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Роуз улыбнулась, но это была грустная улыбка. Вчера вечером она сказала Эмили, что была плохой матерью, но Эмили явно ее не слушала. Она все еще была такой, какой когда-то была Роуз – настолько погруженной в себя, что жизнь и проблемы других людей не трогали ее.

Закончив ночное дежурство, Адель валилась с ног от крайней усталости, но, увидев письмо в ящике в общежитии и знакомый каллиграфический почерк бабушки на нем, она ободрилась.

Это была очередная ночь, на протяжении которой сильно бомбили и в больницу доставили больше пострадавших, чем обычно. Она не понимала, почему так много людей, особенно стариков, игнорировали бомбоубежища и оставались дома. Неужели они не осознавали грозящей им опасности?

Адель зашла в столовую и положила себе каши. Одним из настоящих кошмаров ночных дежурств была путаница с едой. Она не могла есть обед из мяса и овощей, только что проснувшись, а потом, после долгой ночи в палате она, проголодавшаяся, должна была довольствоваться кашей или яичницей с тостом.

Она села за столик, за которым сидели Джоан и новая медсестра из Бирмингема, Энни. Открыв письмо и прочтя две строчки, она с шумом уронила ложку.

– Что такое? – обеспокоенно спросила Джоан.

– Майкл. Он пропал без вести, – в ужасе выдохнула Адель. – Его самолет подбили.

Она кинулась в свою комнату, не в состоянии сдержать слезы. Лишь некоторое время спустя Джоан осторожно заглянула в дверь.

– Я могу зайти? – спросила она. – Или ты хочешь побыть одна?

– Нет, посиди со мной, – сказала Адель, глотая слезы и вытирая глаза. – Это так ужасно, Джоан. Я так сильно его любила, мне невыносимо думать, что он ушел навсегда.

Джоан утешила ее в привычной для себя манере, крепко обняв Адель и отметив, что Майкл, вполне вероятно, мог попасть в плен.

– Я сомневаюсь в этом, – шмыгнула носом Адель.

– Нужно надеяться, – сказала Джоан. – Вспомни своего дедушку в Первой мировой. Он был ранен, и его бросили, думая, что он умер, правда? Но он же выжил.

Адель с самого начала войны снились кошмары о Майкле и о том, как сбивают его самолет, поэтому сейчас, когда это случилось, она была уверена в том, что он погиб. Но она все равно кивнула, словно соглашаясь с подругой.

Немного позже девушки легли в постель, и Джоан сразу заснула. Адель не спала и держалась за кольцо, висевшее на цепочке, вспоминая все, что любила в Майкле, и понимая, что время не притупило ее чувств. Боль была такой же сильной, как тогда, когда она уехала из Гастингса. Но тогда она, по крайней мере, могла представлять себе, как Майкл ходит, разговаривает, смеется. Она даже могла надеяться, что когда-нибудь они встретятся и он снова будет рядом с ней как ее друг и брат. А сейчас все ушло.

Она никогда не сможет гордиться им, когда его будут награждать за отвагу. Не будет радоваться за него, когда услышит, что он женился. Не будет даже могилы, на которую она сможет приходить с цветами.

А еще она пыталась представить, что чувствует бабушка, потому что в ее письме явно ощущалось горе, и она, безусловно, вспомнила, как Фрэнк уходил на войну, а потом вернулся совсем другим человеком. Может быть, она сможет отпроситься у старшей сестры, чтобы съездить домой?

Адель получила отпуск только в конце марта, и то лишь потому, что заболела. Она работала, несмотря на насморк, фурункулы на шее и понос. Но только тогда, когда Джоан пошла к старшей сестре и обратила ее внимание на то, что Адель теряет вес и плохо ест и спит, ей велели провериться у врача.

Адель догадывалась, что ее состояние вызвано новостями о Майкле. Она боялась закрыть глаза ночью, потому что ей постоянно снилось, как он горит живьем в самолете. Она все время думала о нем и лишилась из-за этого аппетита. Но она не могла сказать этого врачу и протестовала, уверяя, что находится в таком же состоянии, как и остальные, от большой нагрузки. Но у врача было свое мнение, и он сказал, что она должна как минимум две недели отдохнуть.

Хотя Адель было легко от мысли, что она возвращается домой, поездка оказалась для нее утомительной. Когда ближе к вечеру она подошла к двери коттеджа, пройдя от вокзала всю дорогу пешком, то буквально падала от усталости.

– Адель! – удивленно воскликнула бабушка, увидев еле державшуюся на ногах внучку. – Почему ты не предупредила о своем приезде телеграммой? Что с тобой? У тебя такой вид, будто ты заболела.

– Теперь, когда я дома, все будет хорошо, – сказала Адель, подойдя к бабушке и обнимая ее. – Мне дали отпуск, чтобы я отдохнула.

Она почти не обратила внимания на Роуз, которая подошла снять с нее шляпу, пальто и туфли и помогла прилечь на кушетку Она хотела отмахнуться от нее, но у нее не было никаких физических сил. Должно быть, она немедленно уснула и проснулась, когда на дворе уже было совершенно темно. Открыв глаза, она увидела Роуз, которая что-то помешивала на печке.

– Что ты делаешь? – спросила она в изумлении, потому что печка была местом, которое ассоциировалось у нее только с бабушкой. – А где бабушка?

– Я здесь, дорогая, – сказала Хонор, сидевшая в кресле слева от нее. – Сейчас у нас Роуз шеф-повар, она меня к печке и близко не подпускает.

Следующие три дня Адель почти все время спала. Она смутно помнила, как время от времени выходила в туалет, как ей приносили еду как Хонор садилась к ней на кровать и задавала вопросы. Но Адель было нечего рассказывать, потому что за пять последних месяцев она почти ничего не видела за пределами больницы, кроме развалин, а в стенах больницы – только боль и страдания.

Ей очень хотелось рассказать бабушке о своих чувствах к Майклу. Но это было невозможно. Бабушка полностью разделила бы ее горе от потери близкого друга, потому что она тоже любила Майкла. Но она не поняла бы, почему у Адель было такое ощущение, что у нее вырезали сердце, после того как она его бросила, потому что они были не пара.

С того самого времени, как она получила бабушкино письмо, она находилась в каком-то взволнованном состоянии, осознавала все происходящее вокруг, но была бесчувственна ко всему, кроме своей боли. Майкл был и ее любимым, и ее братом. Если бы люди знали об этом, они бы безгранично сочувствовали. Но бывший жених или друг заслуживал лишь краткого «Я сожалею» и поспешного перехода на другую тему. Поэтому ей приходилось все держать в себе, делать вид, что у нее все хорошо, и выслушивать проблемы других людей, и все это время она постепенно падала духом.

Она неоднократно порывалась приехать домой, чтобы проверить, выздоровела ли полностью Хонор, и убедиться, что Роуз за всем следит. Но сейчас, когда Адель наконец была дома, она так плохо себя чувствовала, что забыла о своих намерениях, – она не заметила ни состояния дома и сада, ни того, выглядит ли бабушка выздоровевшей. И она совершенно не собиралась разбираться, воспользовалась ли Роуз этой ситуацией. Единственное, что на нее повлияло, – это отсутствие шума от бомб и возможность поспать.

Из оцепенения ее вывел запах яичницы с беконом, и лишь позже она обнаружила, что уже четвертый день находится дома. Она только начала просыпаться, когда до нее долетел этот запах, и впервые с тех пор, как она получила вести о Майкле, она почувствовала голод.

Она встала, подошла к двери комнаты и увидела Роуз, которая стояла у печки и весело напевала себе под нос «Белые утесы Довера», шлепая куски бекона на сковородку.

В первую секунду Адель захотелось вернуться к себе. Она очень много думала о Роуз за последние несколько месяцев, и в основном исключительно с ненавистью. Каждый раз, разговаривая с ней по телефону, она боролась с собой, пытаясь быть вежливой, несмотря на то что бабушка сообщала в письмах, что Роуз ухаживала за ней хорошо.

У Адель не было желания прощать Роуз – одна только мысль о том, что она может найти в матери что-то такое, что понравится ей, была смешной. Она вспоминала о ней как о бесстыдной, сильно накрашенной женщине в обтягивающей одежде, шатающейся на высоких каблуках и с сигаретой в пальцах с ярко-красным маникюром.

Но Роуз, одетая в потертые брюки и голубой джемпер с заштопанными дырками на рукавах, выглядела сейчас совсем не так, как раньше. Светлые волосы были заплетены в толстую косу, а на лице не было макияжа.

Будучи ребенком, Адель определяла настроение матери по наличию макияжа. Когда она была не накрашена, к ней можно было приближаться только крайне осторожно. И несмотря на то что сейчас в позе матери не было ничего угрожающего, напротив, она выглядела спокойной и счастливой, плохих воспоминаний было достаточно, чтобы Адель нервно застыла на месте.

Роуз, вероятно, вдруг почувствовала присутствие Адель и обернулась с улыбкой.

– Я как раз готовила это тебе в качестве угощения, – сказала она.

Бекон действительно был угощением. Адель даже не могла вспомнить, когда ела его в последний раз, и от восхитительного запаха у нее потекли слюнки.

– Нам никогда не дают бекон в Лондоне, – выпалила она, потому что удивительная идея матери приготовить для нее угощение застала ее врасплох.

– Мы и здесь нечасто его едим, – сказала Роуз ровным голосом. – Я вчера больше часа стояла за ним в очереди. Но это стоило того, если бекон подбодрит тебя. Было просто ужасно наблюдать, как тебе было нехорошо.

У Адель в голове мелькнула мысль, что это какой-то дикий полет фантазии, потому что в детстве она часто мечтала о том, как однажды проснется и увидит, что ее мать вдруг превратилась в любящую, улыбающуюся, счастливую женщину.

Все выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. За окном сияло солнце, на серванте стояла ваза с нарциссами, и еще более удивительным было лицо матери, бело-розовое и пышущее здоровьем, и глаза, потерявшие холодность, которую она помнила.

– Мы уже сто лет назад позавтракали, – продолжала Роуз, явно не обеспокоившись состоянием транса, в котором находилась Адель. – Мама во дворе, кормит кроликов, и у нее очень поднимется настроение, если она войдет и увидит, как ты уплетаешь еду. Ты же ее знаешь!

– Ты совсем другая, – неуверенно произнесла Адель.

– Надеюсь, что так, – сказала Роуз со смешком. – Больше похожа на деревенскую девушку, чем на завсегдатайку баров, какой раньше была. Но ты тоже совсем по-другому выглядишь – похудевшая, бледная и озабоченная. Садись за стол, у меня почти все готово. Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Еще не знаю, – сказала Адель, потому что у нее вдруг подкосились ноги и она потянулась к спинке стула, чтобы опереться.

Роуз кинулась к Адель и подхватила ее под мышки, чтобы помочь.

– Ты еще слаба, – сказала она, и ее голос был сочувственно мягким. – Твоя бабушка наверняка думает, что это переутомление от тяжелой работы. Но я знаю, в чем дело. Это оттого, что ты столько времени держала в себе это горе.

Адель повернулась к матери, готовая с сарказмом возразить, но резко остановилась, увидев ее лицо. Оно выражало полное понимание. Адель хорошо научилась читать по лицам, работая медсестрой, и поняла, что Роуз не притворяется. Ее слова явно шли от сердца.

– Да, – ответила она. – И по-прежнему держу это в себе.

Адель с уверенностью ожидала, что Роуз начнет изливать чувства, но она не начала.

– Если захочешь поговорить позже, когда мы будем одни, просто скажи, – сказала она и повернулась к печке.

Она молча поставила на стол бекон, яичницу, тост и чай. Адель начала есть и расплылась в широкой улыбке от почти забытого вкуса бекона.

– М-м-м, – сказала она оценивающе. – Это чудесно.

В дом зашла Хонор с Великаном и, увидев Адель за столом, счастливо рассмеялась.

– Вы посмотрите на нее! – воскликнула она. – Роуз говорила, что ты можешь проснуться, соблазнившись запахом бекона, а я ей не поверила. Я как раз только говорила Дымке, что ты выйдешь с ней поздороваться не раньше чем через пару дней.

Великан пошел прямо к столу и посмотрел на Адель умоляющими глазами. Она собиралась отрезать ему кусок бекона, но Роуз неодобрительно погрозила ей пальцем.

– Не смей тратить бекон на эту собаку, ты не знаешь, как он жрет. Ешь все сама до последнего. Тебе нужно набираться сил.

В этом упреке было что-то настолько материнское, что глаза Адель наполнились слезами и ей пришлось отвернуться.

Роуз и Хонор вышли вместе в сад, вероятно, чувствуя, что могут отбить у Адель аппетит, если будут рядом. Но после общежитских завтраков из яичного порошка и холодного обгорелого тоста ничего не могло бы оторвать Адель от этого лакомства.

Она не бездарно провела время одна. Она могла оглядывать все старые знакомые вещи, слушать тишину и отмечать то, что увидела.

Хонор снова выглядела крепкой женщиной, и то, как они с Роуз вышли вместе так по-дружески, подразумевало, что они ладят друг с другом. И коттедж выглядел аккуратнее и чище, чем Адель его помнила раньше.

Она знала, что еще не может быть объективной с Роуз. Ее слова о том, что она сейчас больше похожа на деревенскую девушку, чем на завсегдатая баров, свидетельствовали о том, что она посмотрела себя критически и, оценив, решила, что должна измениться. Ее понимание внутреннего состояния Адель говорило, что она задумывалась о том, чем для Адель было исчезновение Майкла.

Ей потребуется какое-то время, чтобы выяснить, реален ли новый образ Роуз или это просто маленькое притворство. Но все же сейчас, в прекрасный солнечный день, отдохнув и отключившись от постоянных больничных драм, Адель была настроена оптимистично.

К концу первой недели, которую Адель провела дома, она почувствовала себя в сотню раз лучше. Она хорошо ела и спала как сурок, к ней вернулся цвет лица, и мешки под глазами почти сошли. Но несмотря на это, Роуз и слышать не хотела о том, чтобы она занялась домашней работой.

– Пока ты не вернешься в Уайтчепел, тебе нужно только отдыхать, – настаивала она, и Хонор ее поддерживала. – Поэтому читай книги, гуляй и даже не пытайся чем-то заняться.

Адель делала так, как ей говорили, потому что после напряженной работы в больнице было блаженством абсолютно ничего не делать. Она часами гуляла по болотам, иногда находила место, где можно было укрыться от холодного ветра, и просто сидела и слушала диких птиц и плеск моря о гальку, пытаясь привести в порядок свои мысли о матери и о Майкле.

Сейчас, когда она была здесь, в том месте, где его встретила, она не могла поверить в то, что он умер. А если он и умер, то наверняка его дух вернется сюда и она ощутит это по колебанию цветков бузины на ветру или по вкусу соли с моря на губах. Она хорошо представляла его сейчас таким, каким он был в первый день их знакомства. Это было тоже время года, такой же холодный ветер, а сотни молодых ягнят так же резвились на траве. Она вспомнила, как он пытался перейти через ручей по поваленному дереву, раскинув руки, и нервно рассмеялся, когда его нога скользнула по мшистой поверхности. Она уже в тот момент знала, что он будет главным в ее жизни.

Сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что их мог связать просто зов крови, и подумала, что если это так, то его душа тем более должна прилететь сюда и избавить ее от мук ложных надежд.

Но если, вернувшись сюда, Адель испытывала одновременно и сладкое, и горькое чувство надежды по поводу Майкла, ее чувства по поводу Роуз были еще более противоречивыми. Все ее прошлые представления о ленивой, жестокой, подверженной сменам настроения женщине опровергались тем, что было у нее перед глазами.

Роуз редко сидела без дела. Она энергично замешивала тесто для хлеба, старательно рыхлила почву для высева семян и усердно готовила еду. Она научилась рубить дрова, ощипывать кур и даже освежевывать кроликов и все время листала специальные книги, чтобы больше узнать о выращивании овощей. Она легко и тепло улыбалась, у нее было чувство юмора и очень привлекательный молодой вид.

Временами Адель невольно смеялась над шутками матери, на пару мгновений забывая о том, что должна держаться начеку. Временами ее тянуло задать Роуз несколько прямых вопросов, – не из злобствования, а чтобы понять превращение женщины из прошлого, которую она ненавидела, в женщину из настоящего, к которой она рисковала привязаться.

Вчера днем Роуз ездила на велосипеде в Рай, и хотя Адель давно хотела остаться наедине с Хонор, она была молчаливой и задумчивой.

Хонор словно читала ее мысли, потому что вдруг заговорила про Роуз.

– Я думаю, ты должна согласиться с фактом, Адель, что почти все твое детство твоя мать была нездорова. Я знаю, что не видела ее тогда, но она многое мне о себе рассказывала, и рассказывала, как она обращалась с тобой. Я полагаю, у нее была душевная болезнь, а это для тела намного серьезнее, чем болезнь физическая. Но ты и сама как медсестра должна это знать.

– Так что, я должна все простить? – резко ответила Адель.

– Если бы Великан меня укусил, когда я попыталась бы осмотреть его рану, ты бы хотела, чтобы я его бросила? – таким же резким тоном возразила Хонор.

Адель перевела глаза на собаку, лежавшую у бабушкиных ног, положив ей морду на колени, и смотревшую на нее обожающим взглядом.

– Это совсем другое, – сказала она. – Собака не в состоянии объяснить, что у нее что-то болит.

– Может быть, Роуз тоже была не в состоянии, – сказала Хонор, пожав плечами. – У нас троих есть кое-что общее – мы не умеем словами выражать наши подлинные чувства. Мы все проявляем любовь и заботу через поступки.

– Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что она никогда не показывала мне ничего, кроме своей обиды на меня, – с жаром сказала Адель. В ту же секунду ее охватило непреодолимое желание рассказать бабушке все, включая то, как Роуз выпросила у Майлса денег, зная, что Хонор никогда не простит этого. Но она сдержалась. В тот день на болотах она сказала Роуз, что ее новой задачей будет сделать так, чтобы Хонор чувствовала себя счастливой и спокойной, и Роуз старалась, поэтому никак нельзя было свести ее старания на нет.

– Она ухаживала за мной, когда мне это было нужно, и этим пыталась показать нам обеим, что сожалеет о прошлом, – со вздохом сказала Хонор. – Ты же видела, как она заботилась и о тебе тоже с тех пор, как ты вернулась домой.

– Да, но я не могу не думать, что у нее есть какие-то задние мысли.

– Ты не думала, что она просто хочет, чтобы мы обе ее любили?

– Чтобы я ее любила? – возмутилась Адель. – После дождичка в четверг.

Вспомнив свои полные горечи слова, которые сказала вчера, Адель почувствовала некоторые угрызения совести. Может быть, она немного боялась, что Роуз потеснит ее место в бабушкином сердце? Или ей просто нужна была Роуз, чтобы срывать на ней обиды за все то, что ей не нравилось в ее жизни?

Двухнедельный отпуск Адель подходил к концу, но она не хотела возвращаться в Лондон. Она слышала, что вот уже две ночи не было ночных налетов, и некоторые говорили, что война окончена. Но даже если это было глупым оптимизмом, она знала, что ее неохота возвращаться объяснялась не мыслью о толпах раненых, о суматохе и грязи, которыми всегда сопровождались бомбежки, а скорее чувством, что она оставляет здесь что-то недоделанным, хотя сама не знает что.

За два дня до отъезда она пошла в Винчелси купить свечей и спичек. Холодный ветер утих, светило солнце, и, когда она добралась до Лэндгейта и посмотрела через болота на Рай вдалеке, пейзаж был таким красивым, что у нее стал ком в горле.

Майкл сделал фотографию этого вида как раз перед поступлением в Оксфорд. Он сказал, что повесит ее на стену как воспоминание о счастливых днях. Вспомнив об этом, она вдруг решила, что должна зайти к миссис Бэйли.

Бабушка говорила, что Эмили заходила к ним домой несколько раз с тех пор, как получила вести о Майкле. Адель это удивило, но бабушка сказала, что она была в отчаянии и ей просто хотелось поговорить о сыне с кем-то, кто хорошо его знал и мог бы разделить ее горе.

Адель не знала наверняка, как ее встретит Эмили, но чувствовала, что все равно должна зайти.

Дверь открыла экономка. Она впустила Адель в холл и пошла наверх сказать миссис Бэйли. Пока Адель ждала, на нее нахлынули воспоминания прошлых лет, когда она работала здесь – мыла и чистила пыльный холл, развешивала хозяйкину одежду и пыталась готовить более изысканные блюда, чем те, которые готовила дома.

Но эти мысли не были горькими, потому что ей пришло в голову, что если бы не ее опыт в этом доме – как хороший, так и плохой, – она, вероятно, не справилась бы с дисциплиной во время учебы на медсестру.

Миссис Бэйли спустилась с лестницы медленно, будто у нее затекли ноги. Она постарела с того дня, как Адель пригласили поговорить о помолвке. Ее кожа приобрела желтоватый оттенок, а волосы были больше седые, чем золотые. На ней была твидовая юбка и розовая двойка из жакета и джемпера, но они не придавали ей такого элегантного вида, как раньше. Согнувшиеся плечи и глубокие морщины вокруг рта выдавали ее горе.

– Я надеюсь, вы не расцените это как вторжение, – выпалила Адель. – Но я подумала, что должна зайти и сказать, что мне ужасно жаль Майкла.

– Это очень любезно с твоей стороны, Адель, – сказала миссис Бэйли приветливо. – Заходи, пожалуйста, в гостиную, там горит огонь в камине.

– Вы не получали еще каких-либо новостей? – спросила Адель, как только они сели.

– Нет, ничего. Разумеется, я связалась с Красным Крестом, они все еще проверяют лагеря для военнопленных, но говорят мне, что надежды нет.

Адель захотелось рассказать ей о том, что она почувствовала на болотах, но поскольку миссис Бэйли считала, что она бросила Майкла, потому что разлюбила его, это показалось ей неуместным.

– Вы не должны переставать надеяться, – сказала Адель. – Если бы вы видели то, что я видела в Лондоне, вы бы быстро начали верить в чудеса. Столько раз люди считали, что их близкие убиты, а они объявлялись целыми и невредимыми.

– Хонор говорила мне, что ты стала прекрасной медсестрой, – сказала миссис Бэйли. – Она очень гордится тобой.

Адель как раз собиралась сказать, что в Лондоне продолжались бомбежки и что она, как и многие медсестры, чувствовала свою неопытность, когда вдруг открылась дверь и, к ее ужасу, вошел Майлс Бэйли.

Все ее воспоминания об этом человеке были неприятными, а последнее, в тот день, когда он сказал ей, что он ее отец, намного превосходило все остальные. Она не могла сказать, что ненавидела его за это, понимая, что у него не было выбора и он должен был сообщить ей эту горестную новость. Она даже вспомнила, что он сделал это достаточно мягко. И все равно, когда она вспоминала его, ей приходил на ум грубиян, который ударил ее по лицу и велел ей убираться из его дома в канун Рождества. И она презирала его за это.

Майлс Бэйли не сильно изменился с тех пор, как она видела его в последний раз, – то же красное лицо и живот. Он был одет в деловой темный костюм и рубашку с накрахмаленным воротником, и у него с лица отхлынула кровь, когда он увидел Адель.

– Я прошу прощения, – сказал он, отступая. – Я не знал, что у тебя гости, Эмили. Я встречался кое с кем здесь и просто зашел спросить, как ты.

– Ну заходи, Майлс, – сказала Эмили, улыбаясь, будто была довольна увидеть его. – Ты, конечно, помнишь Адель, она как раз зашла высказать мне свои соболезнования по поводу Майкла. Я позвоню и попрошу, чтобы приготовили чай.

– Я уже должна идти, – поспешно сказала Адель, вставая.

– Пожалуйста, не убегай, Адель, – попросила Эмили, сдерживающим жестом положив ей руку на плечо. – Хонор и Роуз часто рассказывают мне то, что узнают из твоих писем о больнице в Лондоне и о войне, и мне бы очень хотелось послушать еще.

От одного упоминания имени Роуз в присутствии Майлса Адель поежилась.

– Мне кажется, я здесь лишняя, поскольку пришел мистер Бэйли, – нервно сказала она, почти не осмеливаясь взглянуть на него.

– Какая чепуха, Адель, – вымолвил Майлс. К нему явно вернулось его хладнокровие. – Я бы тоже хотел послушать о твоей работе. И Эмили нужно многое тебе сказать, она так благодарна твоей матери и бабушке за то, что они спасли ее, и я тоже благодарен.

Адель изумленно посмотрела на него.

– Спасли ее? – переспросила она.

– Ты не знаешь об этом? – в свою очередь удивился он, и его лицо стало озабоченным. – Значит, тебя пощадили! Я не сомневался, что тебе рассказали. Эмили упала в реку, а твоя мать прыгнула за ней и вытащила ее. Очень отважный поступок в холодную январскую ночь.

Адель была изумлена не меньше, чем если бы Майлс сказал, что Роуз проехала на слоне через Рай, потому что ей ничего не рассказывали.

– Правда?! – воскликнула она. – Я знала, что миссис Бэйли была у них в гостях, но бабушка ничего не рассказывала о падении в реку.

Эмили встала, ее лицо порозовело от смущения.

– Я пойду в кухню и сама займусь чаем, – сказала она.

Адель почувствовала, что можно, вероятно, упасть в реку летом, идя по берегу, но в зимние месяцы не было смысла даже приближаться к реке.

В ту же секунду, как Эмили скрылась за дверью, она испытующе посмотрела на Майлса.

– Она упала или прыгнула?

– Она заявляет, что поскользнулась на грязи, но мы оба можем делать свои выводы, потому что это было как раз через несколько дней после того, как она получила телеграмму о Майкле, – сказал он нарочито грубоватым голосом. – Твоя мать тоже легко могла утонуть, спасая ее, река вышла из берегов и течение было очень быстрое. Я бы сам зашел поблагодарить ее, но из-за нашей прошлой связи это показалось мне неуместным.

Адель была удивлена тому, что он так открыто разговаривает, особенно в доме жены.

– Да, вы правы. Но лучше бы вы ничего не говорили про речку. Миссис Бэйли, наверное, была сама не своя от горя в тот момент, а сейчас ей будет неловко от того, что я знаю об этом.

– Мне никогда не приходило в голову, что твоя семья не захочет тебе рассказать, – сказал он задумчиво.

– Бабушка никогда не была сплетницей, и у нее большое сердце, – с гордостью сказала Адель. – Она очень любила Майкла и, разумеется, сочувствовала его матери и не захотела бы, чтобы об этом случае узнали. Что касается моей матери, наверное, у нее, в конце концов, есть некоторая деликатность.

Эмили вернулась, неся поднос с чашками чая, и они втроем немного поговорили о войне, о том, как ранило Хонор во время налета, и о том, как медсестры выхаживают раненых.

Адель показалось, что Эмили справляется с ситуацией. Она видела ее много раз в худшем состоянии, когда работала на нее. Потеря Майкла, безусловно, открыла ей глаза на беды других людей, и она проявляла настоящее сочувствие к тем, чьи дома разбомбило и кто остался вдовой или сиротой.

Майлс был менее язвителен и предвзят, чем раньше, горе смягчило его. На его глаза навернулись слезы, когда он говорил о своем старшем сыне и зяте, которых должны были скоро послать за пределы страны, и он боялся, что потеряет и их. Он ничем не унижал Эмили, а когда упоминал о внуках, в его голосе была нежность.

Адель оставалась достаточно долго для визита вежливости, потом в качестве предлога уйти объяснила, что должна еще купить свечи, и сказала, что ей пора.

– Спаси тебя Бог за то, что ты пришла, – сказала Эмили, целуя ее в щеку. – Пожалуйста, попроси Хонор и Роуз, чтобы они как-нибудь ко мне зашли. Скажи им, что я занимаюсь сейчас кое-какой добровольной работой, и у меня все отлично благодаря им.

Майлс пожал Адель руку и пожелал ей всего хорошего, потом проводил до входной двери.

Когда она ступила на мостовую, Майлс вдруг остановил ее.

– Я очень прошу у тебя прощения, – сказал он.

Адель посмотрела ему прямо в глаза.

– За что?

– За то, что причинил тебе столько несчастья, – сказал он.

– Значит, вы хотите, чтобы я видела вас в лучшем свете, так? – сказала она с насмешкой. – Я думаю, для меня было самым большим шоком обнаружить, что мой отец – хам, сноб и человек, который бьет слуг.

Майлс поморщился.

– Может быть, ты невысокого мнения обо мне, Адель, но я сам в этом виноват. Я же увидел в тебе многое, за что тебя можно любить и уважать. С тех пор как пришло известие о том, что Майкл пропал без вести, мне пришлось многое переоценить в своем характере и в жизни. Я обнаружил, что многое не имеет смысла. – Мне это ни о чем не говорит, – сказала она, раздраженная тем, что он все сводит к своим чувствам. – Мне пришлось жить с сердечной болью с того дня, когда вы сказали, кем мне приходитесь, и стало еще больнее, когда я услышала, что Майкл пропал. Я надеюсь и молюсь, чтобы он находился где-нибудь в лагере для военнопленных и в конце войны вернулся домой невредимым. Тогда у вас и у вашей жены все будет отлично. Но я буду все в той же ситуации, я не смогу встретить его с радостью ни как сестра, ни как любимая.

– Мне очень жаль, – сказал он, взяв ее руки в свои. – Действительно очень жаль. Если тебе нужна будет какая-либо помощь, Адель, приходи ко мне. Я не могу изменить прошлое, но, может быть, я смог бы сделать что-нибудь для тебя в будущем.

Адель хотела было сказать что-то резкое, но никакие умные слова не приходили ей в голову. Все, что она видела, – это пара глаз, невероятно похожих на ее, все, что слышала, – это искренность в его голосе, все, что чувствовала, – это тепло его рук на своих.

Он вынул визитную карточку из кармана и вложил ей в руку, закрывая ее пальцы вокруг карточки.

– Звони мне. Что бы ты обо мне ни думала, как бы нам обоим ни было больно узнать, что я твой отец, я прежде всего горжусь тем, что моя дочь выросла таким хорошим и сильным человеком.

Адель попятилась. Она знала, что как адвокат он имел большой опыт в произнесении трогательных речей, которые совершенно определенно по большей части были ложью. Но все же его слова тронули ее. Она почувствовала, что он будто вдруг заполнил какую-то пустоту в ней, и поняла, что должна бежать от него, пока не расплакалась.

Глава двадцать шестая

1942

– Мне все до смерти надоело, – зевнула Джоан, разливая чай по чашкам себе и Адель. – Как хочется залезть в кровать и вздремнуть.

Недавно пробило полночь, несколько пациентов из их палаты крепко спали, и они проскользнули в палатную выпить чаю и поболтать.

– Подумать только, мы когда-то жаловались, что у нас дел по горло, – рассмеялась Адель.

В апреле прошлого года, когда она была в Рае, ночные налеты прекратились. К тому времени, как она приехала в Лондон, люди более или менее вернулись к своей обычной жизни и с оптимизмом считали, что с «блицкригом» покончено. Но десятого мая был ужасный налет, самый серьезный со времени начала войны, и к утру прошли слухи, что погибло три тысячи человек. Бомбы попали в здание суда, в Тауэр и в монетный двор. Были разрушены все мосты между Тауэром и Ламбетом и повреждены сотни газопроводов. Серьезно разрушено было Вестминстерское аббатство, и даже фасад Биг-Бена был изрыт дырами. Не хватало воды, чтобы тушить пожары.