Текст книги "Секреты"

Автор книги: Лесли Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

– Когда он умер?

– В январе 1921 года, – выпалила Хонор. – Он снова начал приходить в себя после того, как ты сбежала, и иногда я об этом жалела, потому что иначе он так бы и не понял, что тебя больше нет. Война подорвала его дух, но ты разбила ему сердце.

И только тогда Роуз потеряла свою вызывающую и нахальную манеру.

– Когда я ушла, я рассчитывала прислать вам деньги, – сказала она. – Но все получилось не так, как я планировала. Ты не знаешь, через что я прошла.

– Конечно, знаю, – сказала Хонор. – Ты сбежала с богатым человеком и думала, что он женится на тебе. Но он удрал, как только узнал, что ты ждешь ребенка. Ты вышла замуж за Джима Талбота, чтобы не оказаться в работном доме. Потом Адель все свое детство расплачивалась за твои ошибки.

По выражению лица Роуз она поняла, что права.

– Ты можешь делать со своей жизнью все, что хочешь, – сказала Хонор. – Но есть один недостаток. Приходится иметь дело с последствиями. И ты не можешь винить за это других.

– Просто скажи мне, как живет Адель, и я уйду, – мрачно сказала Роуз. – Это все, что я хочу, ничего больше. Она хорошо училась в школе?

– Да, хорошо, она умная девочка, такая, какой была и ты, – сурово сказала Хонор. – Было тяжело, когда она окончила школу, нелегко было найти работу, но она получила должность экономки, а сейчас она уже год учится на медсестру. Ей это нравится, она прирожденная медсестра.

– А как она сейчас выглядит?

– Она высокая, около пяти футов шести дюймов, у нее светло-каштановые волосы, и она прелестна, – с гордостью сказала Хонор. – Не такая красавица, какой была ты, но она нравится людям, она добрая, трудолюбивая, счастливая девушка. И если ты наконец хочешь сделать что-то для нее, оставайся в стороне.

К ее удивлению, Роуз не ответила очередной дерзостью.

– Я уже ухожу, – сказала она, поднимаясь. – Извини, если я тебя расстроила.

Хонор кивнула и открыла дверь. Она не решалась заговорить, даже не хотела спросить, как Роуз собирается вернуться в Лондон.

Роуз ушла, не сказав больше ни слова, цокая по камням своими высокими каблуками. Хонор, закрыв входную дверь, подошла к задней двери. Через кусты она увидела, как дочь спускается по дороге, Она на мгновение наклонилась, зажигая сигарету, потом пошла дальше. Только когда Роуз дошла до конца дороги и свернула на главную, Хонор снова спокойно задышала.

Она почувствовала слабость и дрожь в ногах, ее бросило в пот, и застучало сердце. Закрыв и заперев заднюю дверь на засов, она расплакалась. Она никогда не чувствовала себя такой ужасно одинокой и такой напуганной.

Глава пятнадцатая

В конце дороги у реки был припаркован черный «форд». Джонни Гэллоуэй опирался рукой на открытое окно. Роуз подошла к машине и села на сиденье рядом с водительским.

– Видела ее? – спросил Джонни.

– Я видела мою мать, – мрачно ответила она. – Но не Адель. Она на работе.

Джонни Гэллоуэй был темной личностью из Южного Лондона. Он был похож на хорька, маленький и крепкий, с прилизанными назад маслом черными волосами и слабостью к кричащим костюмам в клетку. У него, кроме того, была цепкость хорька, он держался за Роуз и угождал любому ее капризу.

Они встретились месяца три назад в «Винограднике», в пабе в Сохо рядом с рестораном, где Роуз работала официанткой. Она знала, что Джонни был негодяем, но такими были почти все мужчины, посещавшие «Виноградник». Он был к тому же неграмотный, но достаточно сообразительный, чтобы скрывать свою криминальную деятельность за личиной кое-какого легального бизнеса в Ротерхите. В первый вечер их знакомства он усердно угощал ее выпивкой до самого закрытия, рассказывая ей, какая она красивая, а потом заплатил за ее такси домой, не настаивая, что поедет с ней. В списке Роуз он стал на первое место.

Роуз всегда без угрызений совести ложилась в постель с мужчиной, если он при этом открывал свой кошелек. Но она поняла буквально после первых двух бокалов, что Джонни отличался от большинства мужчин. Он был из тех, кто щедр и внимателен во время охоты, поэтому Роуз поступила с ним не так, как с другими. Она договорилась с ним о свидании, а потом придержала его. Она страстно целовалась с ним, а потом сказала, что не зайдет дальше, пока не будет в нем уверена. Иногда на свиданиях она почти все время молчала, иногда сверкала как бриллиант.

Она знала, что интригует его: другие мужчины отмечали в ней пленительное сочетание леди и шлюхи, плюс красивый голос, хорошие манеры и чувственность. Но для Джонни она добавила еще одну черту в свой характер: хорошей женщины, с которой несправедливо обошлась жизнь.

Обмолвившись, что муж сдал ее в больницу для умалишенных, чтобы прибрать к рукам ее деньги, она вызвала симпатии Джонни. Когда Роуз со смехом рассказывала о своем последующем побеге, она изображала себя хитрой и смелой. Джонни пришел к выводу, что ее пьянство вызвано горем оттого, что одна ее дочь умерла, а другую передали под опеку ее матери, и ей было удобно, что он так считает.

Она не подозревала, однако, что у Джонни было мягкое сердце. Он вбил себе в голову, что если Роуз снова обретет Адель, то вся горечь прошлого будет забыта. Она привела все возможные доводы против, включая то, что ее мать наверняка наговорила Адель массу лжи, чтобы заставить ее ненавидеть Роуз. Но Джонни настаивал, что, если она просто вдруг появится на пороге, не предупреждая заранее, Адель сама увидит, как была не права ее бабушка.

Роуз оказалась в злополучной ситуации. Она еще боялась встречи с матерью, и ей совершенно не хотелось видеться с Адель, разве что из обыкновенного любопытства посмотреть, какой она стала. Но она знала, что если не сделает того, что предлагает Джонни, то он посчитает это странным и, вероятно, будет даже подозревать, что она лгала ему. Она не хотела его потерять, он покупая ей красивые подарки, и ей с ним было хорошо. Поэтому сегодня утром, когда он предложил ей подвезти ее до Рая, она не смогла отступить.

Как только она дойдет до коттеджа, она, разумеется, повернет и скажет Джонни, что в доме никого не было, но по какой-то причине, которой Роуз еще не понимала, она чувствовала, что обязана пройти через это. Было ли это обычным любопытством или просто слабой надеждой, что ее мать будет вне себя от радости при виде ее, она сказать не могла.

– Как тебя встретила мать? – спросил Джонни, прикуривая две сигареты и протягивая ей одну.

– Она вела себя совсем как скотина, – отрезала Роуз, глубоко затягиваясь, потому что все еще дрожала от этого испытания. – Она всегда была зла, как ведьма, что отец оставил деньги мне, а не ей. Я не думаю, чтобы она взаправду поверила, что Джим с ними скрылся после того, как сдал меня. А теперь она по злобе не пускает меня к Адель. По-моему, она забывает, что мне пришлось жить в трущобах и что я работала, как ломовая лошадь, чтобы посылать им деньги.

Джонни положил ей руку на плечо, и его худое лицо сочувственно сморщилось.

– Ну, не расстраивайся из-за этого, дорогая, – сказал он. – Ты по крайней мере попыталась. Когда твоя дочь придет домой и услышит, что ты была здесь, она будет довольна, как слон.

– А я думаю, старая карга ей даже не скажет, – уныло сказала Роуз. – Я знала, что глупо было сюда ехать. Я не должна была тебя слушать.

– Только не надо сразу сдаваться, – утешал он ее. – Ты застала ее врасплох. Моя старуха, бывало, мне все уши прожужжит, когда я возвращаюсь домой, обвиняя меня в любой чертовой ерунде, которая в их жизни шла наперекосяк, но стоило ей с этим пережить ночь, наутро она была сладкая как мед. Знаешь что, если мы останемся здесь на ночь, а потом ты вернешься утром, у нее будет время подумать обо всем. Ручаюсь, тогда все пройдет хорошо.

Роуз положила голову на плечо Джонни и выжала из себя слезы, потому что хотела, чтобы он пожалел ее за враждебный прием, который оказала ей мать. Она, безусловно, ожидала этого, и кроме всего прочего, это подтвердило ее давнишнее убеждение в том, что эта женщина совершенно не имеет сердца.

Но она не ожидала, что настолько смутится.

До того как она переступила порог, в ее памяти все уже давно умерло. Она хотела получить подтверждение того, что дом, в котором прошло ее детство, был лачугой, что девочка, которую она никогда не любила, не заслуживала любви и что ее жизнь была бы намного хуже, если бы она не сбежала из дому.

Но коттедж не был лачугой. Конечно, он был примитивным, безо всяких современных удобств, но он был чистый и сиял каким-то деревенским обаянием, на столе стояли цветы, в воздухе витал аромат полировки и мыла. От этого нахлынуло столько воспоминаний, которых она не хотела. И ее мать, вероятно, нашла в Адель что-то, за что ее можно было любить, иначе почему она ее так ревностно защищала?

– Ну-ну, – утешительно сказал Джонни. – Может, поедем в Гастингс и найдем гостиницу на ночь? Потом можно пойти на дамбу и весело провести время. Гастингс хорошее место, я туда часто ездил, когда был карманником.

Роуз не хотелось целый вечер изображать веселье в обществе Джонни, и она, безусловно, не хотела ложиться с ним в постель. Но если она будет настаивать на немедленном возвращении в Лондон, он будет разочарован и что-то заподозрит. Она посчитала, что будет лучше притвориться, что она взвешивает возможность вернуться завтра увидеть мать, хотя совершенно не собиралась этого делать.

Она шмыгнула носом и вытерла глаза платком.

– Я не знаю, хватит ли у меня смелости снова попытаться, – сказала она. – Но может быть, завтра я буду думать по-другому.

Лицо Джонни просияло.

– Вот и умница! Так что – к огням Гастингса?!

– А почему бы просто не поехать в Винчелси? – сказала она, указывая в направлении холма. – Я думаю, мы сможем найти комнату при пабе. Хотя нам придется назваться мистер и миссис Гэллоуэй!

Он просиял, и его маленькие черные глаза-пуговки почти исчезли в щелочках.

– Это будет для меня удовольствием, любимая, – сказал он.

Меньше чем через полчаса Роуз и Джонни сидели в баре маленькой гостиницы «Мост» – Джонни с пинтой пива, а Роуз с большой порцией диджестива^[3] с ромом. Она на самом деле не знала, почему предложила остаться здесь на ночь, вероятно, это был легкий приступ ностальгии, потому что она часто сидела здесь на открытой площадке с отцом, когда была маленькая – он с пинтой пива, а она со стаканом лимонада. Но комната была роскошной, по ее меркам, все в розовом мебельном ситце и огромная мягкая кровать. И сейчас она отчаянно нуждалась в спиртном, тогда ей было бы легче изобразить радость оттого, что ляжет с Джонни в постель, поэтому она просто еще сильнее накрасилась, причесала волосы и направилась в бар.

– Только не разболтай в округе, что я местная, – предупредила она его шепотом, когда они сели за столик. – Я не хочу, чтобы до Адель дошли слухи, что я остановилась здесь с мужчиной.

– Хорошо, – сказал он, хотя был немного удивлен. – Но что, если кто-то тебя узнает?

– Это вряд ли, – сказала она. – Я была почти ребенком, когда уехала отсюда. Но если с нами вдруг кто-то заговорит, просто подыграй мне.

Но с ними никто не заговорил, даже толстая девушка, которая приковыляла забрать их грязные бокалы.

– Мы должны были поехать в Гастингс, – сказал Джонни после четвертой пинты. В пабе было тихо, как в церкви, старики сидели и молчали, и лишь временами раздавались то стук домино об стол, то странный кашель, то сдержанное приветствие кого-то входящего. Даже несколько собак, лежавших у ног хозяев, все это время не шелохнулись. – Мы могли там купить рыбы с жареной картошкой и пойти на дамбу. Я на это место сильно не рассчитывал.

Роуз и сама не сильно рассчитывала на этот паб, хотя он был причудливо мил, и все же, когда она была ребенком, считала Винчелси чудесным местом. Местечко состояло чуть ли не из одной улицы, паба и пары магазинов, но все старые дома и коттеджи были абсолютно разные, а сады очень красивые, и с любым встречным можно было поговорить.

Она вспомнила, как приходила сюда забрать письмо и как взволновала ее почта, заполненная товарами от пола до потолка, Здесь было очень темно, зато продавалось все – от пряжи для вязания, швабр и ведер до сладостей. Здесь можно было провести больше часа, просто разглядывая множество стеклянных банок для сладостей с их восхитительным содержимым, прежде чем решиться, на что потратить свой пенни.

Она много мечтала о том, что это ее магазин, что она взвешивает конфеты на больших медных весах и раскладывает их по маленьким бумажным кулечкам.

И еще ей всегда хотелось, чтобы они жили здесь. Чтобы можно было покачаться на садовых воротах и поболтать с приходящими людьми. Здесь у ее матери была подруга, к которой они иногда ходили в гости, и этот дом всегда напоминал ей о доме бабушки в Танбридж-Уэлсе. Роуз уже плохо его помнила, кроме того что там было большое пианино и чудесный сад. Интересно, подумала она, узнает ли она этот дом, если пройдет мимо?

Они вдвоем с Джонни слегка напились, и еще до того, как до Роуз это дошло, в пабе прозвонил колокольчик к закрытию. Когда они решили пойти наверх в свою комнату, Роуз решила притвориться, что выключилась, чтобы ей не пришлось заниматься сексом с Джонни.

К счастью, Джонни так возбудился в ту же секунду, как она забралась в постель, что кончил даже до соития. Немедленно после этого он заснул, и Роуз облегченно вздохнула.

Она была уставшей и пьяной, и хотя кровать была очень удобной, она не могла заснуть. Было слишком тихо, слышался только мягкий шелест занавесок, легко колебавшихся от ветерка, который шел через открытое окно, и все это живо напоминало ей о летних ночах, когда она была ребенком. Она вспомнила, как отец всегда на цыпочках заходил к ней в спальню, прежде чем они с матерью ложились в постель. Он плотнее укрывал ее одеялом, целовал в лоб и закрывал окно, если был ветер или дождь.

Роуз догадалась, что отец умер, когда в клинику принесли документы об опекунстве, поскольку в них значилась одна Хонор. Она тогда совсем никак не прореагировала, потому что вспоминала его только таким, каким видела в последний раз: патетичным инвалидом, который был совершенно беспомощен. Она просто была рада, что он перестал страдать.

Но сейчас, возможно, из-за воспоминаний, которые вызвало это место, и из-за сердитых слов, которые услышала от матери, она вдруг почувствовала угрызения совести. Она вспомнила, каким он был, когда они с матерью провожали его на вокзале во Францию. Он высунулся из окна вагона, улыбаясь им и посылая воздушные поцелуи. Он никогда не держал дистанцию, не был строгим, как отцы других девочек. Он всегда был таким приветливым, энергичным и любящим. Интеллигентным, добрым человеком, который хотел жить полной жизнью. «Мои две любимые девочки», – говаривал он, обнимая их. Было грустно, что он провел последние годы жизни, не зная, где она находится.

– Ну, чем будем сегодня заниматься? – сказал Джонни за завтраком на следующее утро.

Хозяйка накрыла столик в баре, через открытые окна лил солнечный свет. Джонни выглядел довольным собой – если бы у него был хвост, он бы вилял им. С утра, разумеется, было больше секса, и Роуз была слишком сонной, чтобы придумать отговорку. И все же, к ее собственному удивлению, она получила удовольствие, он отвлек ее от мыслей о прошлом, и перспектива провести с ним все выходные казалась более привлекательной, чем она ожидала.

– Не думаю, что можно что-то выиграть, вернувшись еще раз к матери, – сказала она, подбирая тостом с тарелки остатки желтка. – Я лучше попробую написать ей. Давай поедем в Гастингс, сегодня такой чудесный день, и мы должны им вовсю воспользоваться.

– Какая у меня хорошая девочка, – сказал Джонни с широкой улыбкой. – Я покажу тебе в тире, какой я ас.

– Я думаю, мне бы сначала хотелось чуть прогуляться, – задумчиво проговорила Роуз. – Знаешь, просто снова посмотреть на это место, увидеть, что изменилось.

– Ну, иди тогда сама, – сказал он. – Я останусь здесь, заплачу по счету и посижу на солнышке, подожду тебя. Или, может, ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?

– Нет, я лучше одна, – сказала она. Ей очень нравилось в Джонни, что он всегда чувствовал, когда она хочет побыть одна. Он не настоял, что пойдет вместе с ней к ее матери, как сделали бы другие. Роуз часто думала, что если бы все мужчины понимали эту ее потребность, возможно, ее романы длились бы дольше.

Она словно перенеслась в прошлое, пройдясь по главной улице, Розы вокруг дверей коттеджей, коты, нежившиеся на солнышке на подоконниках, сочный красный цвет старой черепицы и распахнутые двери, подпертые чем-нибудь, чтобы проветрить дом, – все точно так же, как много лет назад, когда она была ребенком, Рай всегда казался оживленным местом, где полно людей, где сутолока и шум. Винчелси был его спальней, и даже сейчас, в субботнее утро, она встретила лишь несколько человек: пару женщин с корзинками, направлявшихся в магазин, и старика с палкой, дышавшего свежим воздухом. Она услышала радиоприемник из одного открытого окна и крики детей, игравших в саду, но тишина была такой, что было слышно даже пение птиц и жужжание насекомых.

Она мгновенно узнала тот дом, в который часто ходила с матерью, и выцветшее название Хэррингтон-хаус напомнило о другом, О леди, которая часто отдавала ее матери вещи своей дочери, из которых та выросла. Роуз вспомнила голубое вельветовое платье, которое она обожала. Но она жила на болотах, и у нее редко выпадала возможность надевать его.

Единственное, чем отличался сейчас этот городок, были машины. Она предположила, что здесь могло быть несколько машин, когда она была маленькой, но она не помнила их. Сейчас здесь частенько мелькали машины, и одной из них была блестящая черная машина как раз у входа в Хэррингтон-хаус.

И тогда она вспомнила, что леди звали миссис Уайтхауз. Она всегда в шутку называла ее миссис Красный Дом, во всяком случае в разговорах с матерью, из-за красного кирпича ее дома.

Перейдя улицу, она вернулась немного назад, чтобы купить еще сигарет на почте. Она была разочарована, увидев, что многое изменилось: здесь все еще было множество банок со сладостями и пряжа для вязания, но на полках было гораздо меньше товаров, чем прежде.

Она купила пачку сигарет и в память о старых временах открытку с видом Винчелси.

– Вы привезли с собой солнце, – сказала, улыбаясь, женщина за прилавком. – Говорят, еще пару дней будет так солнечно.

Женщина была примерно одного возраста с Роуз, толстая, с красным веселым лицом и черными волосами, аккуратно собранными сзади. У нее не было сассекского акцента, поэтому Роуз была абсолютно уверена, что не ходила с ней в одну школу.

– Я сюда часто приходила, когда была маленькой, – созналась Роуз. – Здесь все как и прежде.

– Здесь почти ничего не происходит, – ответила женщина с легкой гримасой, словно была обижена на этот городок. – Мы с муженьком купили этот магазин вот уже десять лет назад, и держу пари, я могла бы вспомнить все до последнего, что происходило это время. – Она весело рассмеялась. – Но вам бы это наскучило, потому что все происшествия здесь – это рождение, свадьба или смерть.

Роуз захотелось задержаться и послушать про людей, с которыми она когда-то была знакома.

– Здесь жила леди по имени миссис Уайтхауз, в Хэрригтон-хаус. Она еще жива? – спросила она.

– Нет, они с мужем умерли некоторое время назад, – ответила хозяйка магазина. – Здесь сейчас живет их дочь.

Роуз поняла, что это, должно быть, та, которой когда-то принадлежало голубое вельветовое платье, и это заинтриговало ее.

– Как она сейчас выглядит? – спросила она. – Я ее помню очень красивой и элегантной, но это было так давно.

– Она по-прежнему красивая и элегантная, – улыбнулась женщина. – Но немножко спятившая.

– В каком смысле? – не поняла Роуз.

Хозяйка магазина оперлась локтями о прилавок, явно обрадовавшись возможности поделиться сплетнями.

– Все знают, что она рассталась с мужем, но она притворяется, что у них все первоклассно. Он приезжает в их старый дом каждый второй выходной, я предполагаю, просто для приличия.

Роуз подумала, что если она поболтает с этой женщиной, то, возможно, ей удастся задать несколько вопросов про мать и про Адель.

– А зачем разведенной паре делать вид, что они все еще вместе? – спросила она.

– Ну, мистер Бэйли барристер, – пояснила женщина.

При упоминании этого имени у Роуз пробежал холодок по спине.

– Я предполагаю, он беспокоится, чтобы не было скандалов, – продолжала женщина. – Все важные люди такие, говорят.

– Как, вы сказали, его зовут? – спросила Роуз. Это наверняка не мог быть тот мистер Бэйли, которого она знала. И все же ее старый знакомый был юристом и однажды сказал, что у него есть родственники в Винчелси.

– Бэйли, Майлс Бэйли, – сказала женщина. Потом, вероятно увидев ужас на лице Роуз, она вспыхнула. – О Боже, мне мой муж всегда говорит, что я должна думать, прежде чем открыть рот. Вы его знаете?

– Нет, нет, я его не знаю, – поспешно сказала Роуз. – Я когда-то знала других Бэйли в этих местах. Но это вряд ли та же самая семья. Простите, я уже должна идти, меня ждут.

Выйдя из магазина на палящее солнце, Роуз вдруг почувствовала тошноту. Она кинулась через дорогу в паб и села снаружи на скамье в тени, открывая дрожащими руками сумочку в поисках сигареты.

Фамилия Бэйли была распространенной, но имя Майлс – нет. Это наверняка был он, хотя она знала, что он жил где-то в Гемпшире на момент, когда она встретила его. Когда он сказал, что у него есть родственники в Винчелси, она предположила, что это очень дальние родственники. А потом она предположила, что мужчина, намеревавшийся соблазнить молодую официантку, вряд ли сказал бы ей, что это его свекор со свекровью, если он даже не признался в том, что женат.

– А вот и ты! – Она подпрыгнула от звука голоса Джонни, стоявшего в дверях паба. – Хорошо прогулялась?

Она кивнула, не в состоянии говорить.

– Ты в порядке, девочка? – с тревогой спросил он, подходя ближе и вглядываясь в нее. – Ты белая как полотно!

– Меня чуть подташнивает, – сказала она. – Жареное на завтрак после всего, что я выпила вчера вечером, предполагаю. Ты не можешь принести мне стакан воды?

Глава шестнадцатая

Хонор улыбнулась сама себе, стоя у раковины в судомойне. Майкл и Адель были в саду и сидели на ковре под яблоней, и, как она догадалась по крошечной коробочке, которую он только что дал ей, в ней было обручальное кольцо.

В день девятнадцатилетия Адель снова появилось солнце, и это, казалось, было хорошим знаком. Похоже, с тех жарких дней в июне, когда здесь объявилась Роуз, дожди не прекращались. И у Хонор с того дня на душе все время было беспокойно, она в глубине души ожидала, что ее дочь появится снова.

Ей хотелось бы выяснить, зачем и как она приезжала. Наверное, машиной, потому что автобус уехал раньше, и на таких высоких каблуках вряд ли бы она шла пешком всю дорогу из Рая. Чего она на самом деле хотела? Прощения или чего-то другого?

Если прощения, то она, безусловно, не предприняла ни одной попытки получить его. Может быть, она просто проезжала со своим другом в машине и почувствовала, что должна зайти? Но какой разумный человек захочет зайти куда-нибудь, где, он точно знает, его не ждет радушный прием?

Поскольку Хонор не могла найти разумного объяснения приходу дочери, то не смогла рассказать об этом Адель. Но и забыть об этом визите она не могла, это будто язвочка во рту, которую постоянно невольно трогаешь языком.

И все-таки Роуз вряд ли серьезно намеревалась снова увидеться с дочерью, иначе она по меньшей мере послала бы ей сегодня поздравительную открытку.

И поскольку это было так, возможно, она имела право не рассказывать об этом.

Восторженный крик Адель прогнал прочь мрачные мысли Хонор, и она оглянулась на сидевшую в саду пару. Она подумала, что их вид мог бы быть сюжетом для прекрасной картины: Майкл стоял на коленях на ковре и выглядел таким мужественным в своей новой форме ВВС, а Адель была прекрасна, как майское утро, в своем ситцевом бело-розовом платье, ахавшая от восторга из-за кольца, которое он надевал ей на палец.

Хонор стерла со щек случайную слезу уголком передника. Обручальное кольцо, которое ей подарил Фрэнк, было сплетено из ромашек, потому что он знал, что должен спросить позволения у ее отца жениться на ней, прежде чем покупать настоящее. В тот день они играли в теннис и отослали компаньонку, и если бы потом выяснилось, что они лежали в высокой траве и целовались, то у них были бы серьезные неприятности.

Она с первого поцелуя страстно желала Фрэнка и только в силу обстоятельств все еще была девственницей в день их свадьбы. Хонор ощущала, что Адель и Майкл испытывают то же самое. Она словно чувствовала между ними искры, они все время соприкасались руками, и когда шли, их тела раскачивались в такт. Им сложно будет выдержать долгую помолвку, но поскольку угроза войны нарастала каждый день, было бы неразумно быстро пожениться.

– Бабушка! – позвала Адель. – Иди посмотри!

Хонор взглянула в маленькое зеркало и придала своему лицу выражение типа «Ну что там?».

– Я занята, – сказала она притворно сердито, выходя из задней двери.

– Чем бы ты ни была занята, это важнее, – восторженно щебетала Адель. – Майкл просил моей руки, и он купил мне кольцо.

Это было красивое кольцо – сапфир, окруженный крошечными бриллиантами, и Хонор поняла, что оно стоит огромных денег. Она порывалась сказать, что было бы умнее со стороны Майкла положить деньги в банк до того времени, когда они поженятся, но выражение на его лице остановило ее.

Он смотрел на ее внучку с такой нежностью и любовью, что Хонор не могла умалить его подарка.

– Оно очень красивое, – сказала она вместо того. – И я надеюсь, что вы будете вместе всегда счастливы, как сейчас.

– Так вы не возражаете? – обеспокоенно спросил Майкл. – Может быть, я сначала должен был спросить у вас, но я не знал как.

– Я просто счастлива, – сказала Хонор, и у нее чуть не закружилась голова от неожиданно захлестнувших ее эмоций. – Ты будешь отличным мужем для моей внучки. Я сама не выбрала бы никого лучше тебя.

Казалось, Майкл подумал обо всем, у него в машине была даже бутылка шампанского, упакованная в коробку со льдом, и набор настоящих бокалов для шампанского. Хонор бы догадалась, что он не одну неделю все это планировал, но не для того, чтобы блистать перед ними, а чтобы Адель по-настоящему почувствовала себя особенной.

Они выпили шампанское в саду, и у Адель слегка закружилась голова. Они праздно болтали про полеты Майкла и про работу Адель в больнице.

– Я не хочу омрачать твоего счастья, – сказала Хонор чуть позже. – Но когда ты собираешься сказать родителям, Майкл?

– Завтра, – сказал он твердо. – Отец приезжает на выходные с Ральфом и Дианой и их супругами и детьми. Лучшего момента и быть не может. Я собираюсь предложить им, чтобы в следующий раз, когда они все соберутся, мама пригласила и Адель, чтобы мы встретились официально.

Хонор кольнул страх, несмотря на то что Майкл выглядел совершенно уверенным в себе.

– Это хорошо, Майкл, – сказала она.

Но у Адель на лице промелькнуло беспокойство.

– А что, если… – начала она и замолчала.

Майкл взял ее руку в свою.

– Мне все равно, если они не одобрят, – сказал он твердо. – На этом потеряют они, а не я, если они не примут тебя в нашу семью. Тогда у меня с ними не будет ничего общего.

Хонор восхитилась его смелостью и сказала об этом.

– Но не принимай это близко к сердцу сразу, – предупредила она его. – Любым родителям сложно быстро смириться с тем, что их ребенок уже достаточно взрослый, чтобы выбирать себе мужа или жену. Возможно, будет разумнее, если ты дашь им время поразмышлять, прежде чем настаивать на том, чтобы приглашать Адель в дом твоей матери.

– Бабушка права, – согласилась Адель. – Я не выдержу этот визит, если не буду знать, что они одумались. Я была бы более рада сначала встретиться только с твоей матерью.

– С мамой все будет в порядке, – успокоил ее Майкл, потянувшись и погладив Адель по щеке. – Я ей сказал несколько недель назад, что встречаюсь с тобой.

– Ты мне не говорил! – возмущенно сказала Адель.

Майкл улыбнулся.

– А ты мне рассказываешь абсолютно все?

Адель хмыкнула.

– Я не рассказываю только самое скучное. А это совсем не скучный факт. Что она сказала?

– Немного, но в любом случае за этим не последовало обычной истерики.

– Но твой отец не так на это посмотрит, он сразу вспомнит, что я была экономкой у твоей матери и что была с ним груба.

– Возможно, но он не полностью лишен логики, – настаивал Майкл. – Викторианские времена прошли, назревает война, и он достаточно сообразителен, чтобы понять – если он воспротивится, это только придаст мне больше решимости.

Во время семейного ужина в субботу вечером Майкл чувствовал себя очень уверенным в себе. Его родители находились в мягком расположении духа, брат и сестра, казалось, были довольны, что проводят время с семьей, а миссис Сэллуэй, экономка матери, превзошла сама себя, приготовив восхитительные бифштексы и пирог с почками и подав их со свежими овощами из сада.

Они провели все время после обеда на пляже с детьми, которых потом накормили в кухне, и сейчас дети уже были в постели, Горящие на столе свечи, блеск серебра и мягкий, теплый бриз, дующий через открытые окна, создавали мирную мизансцену для объявления его новости.

Он не сильно беспокоился на тот счет, если они воспротивятся браку. Три года в Оксфорде и общение с людьми из всех социальных слоев в ВВС очень хорошо помогли ему понять, что он прекрасно справится и без своей семьи.

По сути, иногда он надеялся получить предлог, чтобы отдалиться от них всех, потому что ему до смерти надоели эти родительские игры. И он находил просто ужасающим снобизм Ральфа и Дианы.

Но ради Адель он собирался сделать все, что в его силах. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя человеком второго сорта и стыдилась этого. Она была лучше всей его семьи, вместе взятой, и одна только мысль о том, что они могут посмотреть на нее сверху вниз как на нечто худшее, злила его.

Его взгляд скользнул по комнате. Отец во главе стола, опрокидывающий очередной бокал красного вина, будто лишняя выпивка поможет, чтобы выходные пролетели быстрее и он смог вернуться к своей любовнице. Диана рядом с ним, все еще ковырявшаяся в своей тарелке, была очень похожа на мать, если не считать возраст, – те же самые рыже-золотые волосы и голубые глаза и голубое шифоновое платье, все это делало ее элегантно красивой. К несчастью, она унаследовала напыщенность отца и его резкость манер.

Ее муж Дэвид, сидевший рядом с ней, не располагал к себе внешне, он был худой, с сутулыми плечами, слабым подбородком и редеющими волосами песочного цвета, но ему не нужно было привлекать Диану внешностью – это сделало за него богатство его семьи.