355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лесли Пирс » Секреты » Текст книги (страница 29)
Секреты
  • Текст добавлен: 20 апреля 2017, 21:00

Текст книги "Секреты"


Автор книги: Лесли Пирс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– Да, ты права. Она милая и добрая девушка, – сказал Майкл, подумав, как воспримет это Эмили, если узнает, что они часто встречались в Лондоне. – Но тот факт, что она беспокоится о том, жив ли Майкл, не означает, что она все еще любит нашего сына. Я подозреваю, у нее просто дружеские чувства.

– А Хонор так не думает, – сказала Эмили, надувшись. – Она считает, что они созданы друг для друга.

– Ну ладно, Эмили, – вздохнул Майлс. – Достаточно уже одного того, что Майкл жив, и не нужно планировать за него будущее. Война еще не окончена, и мы не можем ни на что рассчитывать. Давай просто жить сегодняшним днем, хорошо?

Эмили даже не могла вспомнить, когда в последний раз у нее был такой чудесный день, и не хотела, чтобы Майлс уезжал домой. Они разговаривали без конца – о Майкле, о счастливых временах в прошлом и о том, чего бы они хотели в будущем. Майлс ни к чему не относился критично, по сути, он был таким добрым и старался помочь, вымыл посуду после завтрака и все убрал – он даже сходил в магазин купить ей сахара. Сахар он не нашел, но вместо него принес сахарин. Когда он попробовал с ним чай, то скорчил гримасу и сказал, что лучше будет пить чай без сахара, чем эту отраву.

– Я думаю, война сравняла всех, – сказал он задумчиво, заглядывая в кладовку и пытаясь найти что-нибудь на ужин. – Вот мы по меркам большинства людей богаты. Но на одни только деньги нельзя купить сахар, бекон или филе для бифштексов. Странно подумать, что даже у короля и премьер-министра тот же рацион, что и у нас, как и у тех, кто живет в трущобах.

Эмили сидела за кухонным столом и чистила несколько картофелин.

– Роуз и Хонор хорошо питаются, – сказала она. – Но они выращивают всякие овощи и разводят кур и кроликов. Те яйца, которые мы ели за завтраком, были от них.

Майлс закрыл дверь в кладовку. В его руках была коробка колбасного фарша.

– Ты много говоришь о них, – сказал он с ноткой сарказма. – С чего бы это?

– Я восхищаюсь ими, – ровным тоном сказала Эмили. – Пусть они живут в примитивном коттедже, носят потрепанную одежду и им приходится очень тяжело работать, но в них есть что-то особенное.

– То есть?

– Хонор очень мудра, она понимает людей, не задавая им вопросов. Что же касается Роуз, она подбадривает меня. Она такая честная, она признает, что большую часть своей жизни вела себя как ведьма по отношению ко всем, кто ее любил. И все-таки она мне по-настоящему нравится, она практична, слегка любит распоряжаться и не разрешает мне жалеть саму себя. Я так надеюсь, что у Майкла и Адель все образуется, когда кончится война.

Майлс сел рядом с ней и взял ее за руки, отчего она уронила картошку и нож.

– Перестань, Эмили, – сказал он.

Она рассмеялась, потому что тон был нежным, совсем не таким резким, каким он привык разговаривать с ней.

– Я серьезно, – сказал он с упреком. – Я считаю, у них вряд ли что-то будет, и если ты будешь их поддерживать, это только разочарует тебя.

– Я знаю моего сына, – сказала она, пожав плечами. – В последний раз, когда я его видела, он все еще любил Адель, это было всего за неделю до его последнего полета. Он сам мне это сказал.

– Может быть, это так и было, но с тех пор много чего случилось. Истории между людьми не такие, как в сказках. Любовь может умереть, если ее не подпитывать.

– Как это было с нами? – сказала она, и ее глаза наполнились слезами.

– Да, именно так, – сказал он.

* * *

Майлс вдруг почувствовал невыразимую грусть. Он вспомнил, как его сердце распирало от любви и гордости, когда он смотрел, как отец Эмили ведет ее под руку по проходу в день их свадьбы. Ей было всего шестнадцать, и белое шелковое платье, золотые волосы, цветы и вуаль делали ее похожей на ангела. Он вспомнил, как нервничал и как ему было от этого плохо перед первой брачной ночью, потому что он был уверен, что такому эфемерному созданию будут отвратительны плотские желания. Но ей это не было отвратительно. Как только они оказались в их спальне на «Ферме» с заново переклеенными для них обоями, она проявила столько же страсти, сколько и он.

– Жаль, что я не могла понимать тебя лучше и была эгоистична, – сказала она мягко. – Ты заслуживал большего.

Майлс был поражен. Раньше она никогда не брала на себя ни капли ответственности за их неудавшийся брак.

– А я должен был проявить больше терпимости, когда родился Майкл, – сказал он. – Я слышал, женщины после родов часто впадают в депрессию.

Она кивнула.

– Роуз сказала мне, что тоже была в депрессии, когда родилась Адель. Мы обе были плохими матерями.

– Но Майкл все равно вырос отличным парнем, – сказал Майлс, чтобы отвлечь ее от разговоров про Роуз.

– И Адель тоже. Может быть, их влекло друг к другу отчасти и потому, что их матери одинаково обращались с ними.

– Я думаю, это чуть больше научило их понимать людей, – сказал он. – Но ты выглядишь уставшей, Эмили, после ужина я лучше поеду домой.

– Нет, не уезжай, – попросила она. – Останься на ночь.

– Не могу, – сказал он. – Мне завтра нужно быть в Лондоне, я готовлю большое дело. Но если хочешь, я вернусь на выходные.

– Хочу, – сказала она и улыбнулась. – И попытайся достать шампанского, чтобы мы по-настоящему отметили.

Глава двадцать седьмая

Адель улыбнулась, наблюдая, как Майлс изучает меню. Они встретились, чтобы пообедать вместе в ресторане на Грик-стрит в Сохо, и хотя меню было очень длинным, ничего из того, что заказывал Майлс, не оказалось в наличии.

Ей было интересно, почему он не спросил официанта, что у них есть. Но она предположила, будто Майлс подумал, что им подсунут то блюдо, которого в кухне больше всего.

Был ноябрь, и хотя угроза вторжения, казалось, прошла с того момента, как американцы присоединились к своим союзникам, доставив с собой свои «Летающие крепости» – бомбардировщики, способные пролетать большие расстояния без необходимости заправляться, – военно-морской флот в этом году сильно пострадал. Население не должно было знать, но пострадало более тысячи британских военных кораблей, которые торпедировали немецкие подводные лодки.

Но настроение все же было оптимистичным. У ВВС теперь были «ланкастеры» и «стерлинги» – самолеты, которые могли также доставлять бомбы на большие расстояния, и с помощью американцев они угощали немцев их собственным блюдом. Недавно объявили, что Британия вернула себе Тобрук в Северной Африке, и после заключения союза Британии с Россией довольно много людей считали, что Германию можно победить.

– Ты выглядишь уставшим, – заметила Адель. Лицо Майлса было не таким румяным, как всегда, и под глазами были мешки. – Ты что, где-то пьянствовал?

– Нет, – сказал он, но при этом по-мальчишески усмехнулся. – Правду говоря, я был очень занят, пытаясь помочь некоторым еврейским семьям выехать из Германии. Ты же знаешь, что там происходит, правда?

Адель кивнула. В Ист-Энде жило и попадало в больницу очень много евреев, и она очень хорошо представляла себе их бедственное положение как здесь, так и в Европе. Среди жителей Лондона ходили очень сильные антиеврейские настроения, эти люди обвиняли евреев во всем. Многие из их доводов были смешны и противоречивы. То они говорили, что евреи занимали все места в бомбоубежищах, то говорили, что они так богаты, что все выехали из Лондона, пока продолжались воздушные налеты. Евреев обвиняли в том, что они управляли черным рынком и грабили разрушенные дома, но настоящие девушки-кокни, как Джоан, которые знали всех местных преступников, говорили, что это они держали черный рынок, а разрушенные дома грабили команды гражданской обороны, которые приводили в порядок улицы.

Адель пришлось познакомиться со многими людьми из еврейской общины, и она была склонна верить их рассказам о том, как плохо обращаются с их родственниками в Германии и Польше. Они рассказывали, что их сгоняли и отправляли в гетто, вывозили поездами в лагеря и без раздумий расстреливали, если они пытались сбежать.

– Это все правда? – спросила она Майлса, потому что многие люди утверждали, что эти рассказы – чистая пропаганда. – Лагеря и все остальное?

– Да, Адель, боюсь, что это правда, – сказал он и глубоко вздохнул. – Мне как раз удалось помочь одному своему другу-еврею, юристу из Берлина, перебраться в Англию. Он со своей семьей живет сейчас у меня на «Ферме», и они оставили нацистам все – дома, деньги и ценности. Он рассказывал мне такие вещи, в которые я не поверил бы, если б это рассказывал кто-нибудь другой. Мой друг утверждает, что Гитлер намеревается истребить весь еврейский народ.

– Но он не может это сделать, правда?

– Я полагаю, он уже начал. Ройбен рассказал мне, что он уже построил лагеря с газовыми камерами и крематориями, чтобы потом сжигать тела. Он говорил, что, когда евреев вывозят поездами на «переселение», поезда отправляются именно туда, в лагеря. И женщины и дети тоже.

– Нет! – воскликнула Адель. – Это чудовищно. Разве мирные жители в Германии могут поддерживать такое варварство?

Майлс пожал плечами.

– Я полагаю, люди боятся пойти против потому, что боятся за собственные жизни. И в такой фантастически зловещий план трудно поверить. Но давай сегодня не будем беседовать об этих ужасах. Мы с Эмили получили еще одно письмо от Майкла, и в общем и целом у него довольно бодрое настроение.

Адель с готовностью наклонилась вперед. Содержание первых двух писем Майкла, которые скорее были краткими записками, было разочаровывающе туманным, и целые фразы были вымараны цензором. Они только узнали, что он находится в лагере для военнопленных «Сталаг 8б», но могли лишь догадываться о том, где находится лагерь, как он туда попал и насколько серьезны его ранения.

Похоже, он не знал, что они считали его мертвым, и упомянул, что его мучает боль в ноге. Он написал, что кормят не очень хорошо, что ему не хватает книг и что они играют в футбол и в карты. И еще он сильно беспокоился о них.

Майлс пояснил, что немцы, вероятно, сказали ему, что почти всю Англию сровняли с землей.

– Он был явно взволнован, получив наше первое письмо, – заметил он, сделав паузу, чтобы извиниться, что не принес с собой письма Майкла, потому что Эмили ни за что не хотела с ними расставаться. – Он в восторге от того, что мы с Эмили сейчас друзья, и благодарен за все новости, которые мне удалось собрать о его друзьях из эскадрильи. Он сказал, что через Красный Крест пришли кое-какие книги и посылки, что он читает кое-что из Агаты Кристи и научился шить, потому что ему приходится латать свою форму. Все остальное – вопросы о семье, племянницах и племянниках, и о том, как мы все справляемся с войной. – Майлс сделал паузу. – Он просит передать привет тебе и твоей бабушке.

У Адель защипало в глазах. В их первую встречу после новости, что Майкл находится в Германии, она настаивала, чтобы Майлс не упоминал о ней в письмах к сыну. Эмили вряд ли можно было удержать от этого, потому что она поддерживала стабильные отношения с Роуз и Хонор и, разумеется, захотела бы известить его, что они почувствовали облегчение, узнав, что он цел. Адель так хотелось самой написать ему, но она боялась дать ему понять, что все еще влюблена в него. И все-таки, что бы она ни говорила, как бы ни была уверена, что делает правильно, держась на расстоянии, ее сердце все еще упрямо хотело большего.

Официант принес им еду, и Адель была рада отвлечься. Иногда она жалела, что так близко узнала Майлса, потому что чем ближе она ему становилась, тем более невозможной становилась ситуация.

За едой они говорили о многих разных вещах: об осаде Сталинграда, о которой Майлс думал, что она окончится очень скоро, потому что немецкая армия понесла огромные потери, о победах Монтгомери в Северной Африке и о падении Муссолини в Италии. Майлс согласился, что Англии отчаянно требовалась помощь Америки войсками, танками и самолетами, но он подозревал, что, когда война будет наконец выиграна, Америка возьмет на себя все заслуги за победу, будто англичане только и сидели сложа руки последние три года.

– Я не люблю янки, – сказал он злобно. – Они ведут себя чертовски высокомерно, но где они были во время «блицкрига»? Сколько из их пилотов могли сделать то, что делали наши ребята во время Битвы за Англию? Они шлялись по Англии в своей щегольской форме и подкупали легковерных девушек своими сигаретами, жевательной резинкой и нейлоновыми чулками. Разве среди них были настоящие герои?

Адель могла лишь улыбнуться в ответ на это, потому что и сама взяла пару чулок и плиток шоколада. Ей до смерти хотелось рассказать Майлсу, что у Роуз тоже есть поклонник-американец, военный полицейский из Арканзаса по имени Рассел. Судя по всему, он однажды остановил ее в Рае, чтобы спросить дорогу в Гастингс, а через какое-то время повел на танцы. По мнению бабушки, он был хорошим человеком, однако она сказала это после того, как он принес ей несколько банок консервированных персиков и масло для ламп и починил забор, который снесло бурей.

– Они не так плохи, – сказала Адель и рассмеялась, увидев, что Майлс готовится произнести новую тираду. – Их людей тоже убивают, и если бы они не появились здесь вовремя, возможно, немцы были бы уже здесь. Поэтому перестань быть ханжой. Те янки, которых я встречала, были очаровательны.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом снова его закрыл.

– Только не выходи за одного из них замуж и не уезжай с ним туда жить, – сказал он с кривой улыбкой.

– Мне пока что никто не предлагал, – хмыкнула она. – Но это соблазнительно. Представь – иметь сколько угодно масла, сыра и мяса. Жить в нормально обогреваемом доме. И не штопать одежду. Моя одежда так истрепалась, я бы отдала все что угодно за новое платье.

Он задумчиво посмотрел на нее, возможно, только сейчас заметив, что на ней было все то же темно-коричневое платье, в котором она каждый раз встречалась с ним с тех пор, как кончилось лето, с единственной разницей, что в этот раз она повязала вокруг шеи кремово-коричневый платок.

– У тебя была тяжелая жизнь, правда? – спросил он, и голос его дрогнул. – Подумать только, что имела Диана, когда была маленькой! Уроки танцев и музыки, бессчетное количество красивых платьев и туфель. Мне сейчас очень грустно, что ты имела так мало.

– Но ведь она от этого не стала самой счастливой девочкой на свете, правда? – колко сказала Адель. Она не хотела, чтобы он жалел ее, и вспомнила Диану с кислым лицом и гадким нравом.

Майлс вздохнул.

– Нет. Ее по-прежнему нельзя назвать счастливой, и я часто думаю, что это моя вина. Я был озабочен своей карьерой, когда дети были маленькими, и не много времени проводил с ними. И еще они видели столько перепалок между Эмили и мною. Не думаю, чтобы я когда-нибудь говорил с Дианой так, как разговариваю с тобой.

Адель не знала, что на это сказать. Маленькой девочкой она всегда представляла, что обеспеченные люди живут пленительной жизнью, но теперь, после разговоров с Майлсом, понимала, что совсем необязательно бывает так. Иногда он говорил, каким большим и пустым кажется его дом в Гемпшире, и она догадалась, что рое его старших детей с семьями не часто навещают его. Она подумала, что он о многом сожалеет, и это было еще одной причиной, почему она не могла отдалиться от него.

Отвезя Адель в общежитие, Майлс вернулся в гостиницу в Блумсбери, где он остановился. Вместо того чтобы лечь в постель, он сел на стул у огня, который разожгла для него горничная, и подумал об Адель. Он задумался, почему раньше, после пары их первых встреч, не ждал следующей, и понял, что сам себе копал могилу.

Ему никогда не приходило в голову, что он сможет полюбить ее так же, как других своих детей, если не сильнее. Потому что именно это он чувствовал сейчас по отношению к ней. Не просто тепло, потому что она была веселой и добросердечной. Не вину, потому что ее детство было несчастным. И не только гордость, хотя иногда гордость действительно так переполняла его, что его подмывало похвастаться ею.

Это была любовь.

Он всегда считал себя умным мужчиной, а его коллеги-юристы считали его человеком чести. И тем не менее его вовлекло в тайные отношения, которые вполне могли бы настроить Эмили и других его детей против него, если бы это выплыло. Но держать это в тайне казалось так несправедливо.

Уставившись на огонь, Майлс вспомнил, как Майкл любил большой камин, который они всегда разжигали в столовой на «Ферме» зимой. Вспоминает ли Майкл сейчас этот камин? Представляет ли себе накрытый стол с хрустальными бокалами и фамильным серебром, поблескивающим в свете свечей? Стоит ли у него перед глазами мать, красивая, в темно-синем вечернем платье с блестками, которое он всегда настоятельно просил ее надевать на семейные сборы? А каким он вспоминает Майлса? Одетым, чтобы ехать в Сити, в темном костюме и котелке? Или в парике и судейской мантии, как на фотографии, которая стоит на серванте в столовой?

Майлс глубоко вздохнул, потому что каким бы его мальчик ни вспоминал своих родителей, вряд ли он мог представить, какая дилемма стоит перед отцом.

Майкл всегда был очень честным. Майлс не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь солгал. Поэтому он предположил, что если бы он спросил сына, как ему поступить, Майкл настоятельно посоветовал бы сказать правду, а там пусть как карты лягут.

Но одной из его карт был Майкл, еще одной – Эмили, а еще Ральф, Диана и внуки. А что, если он потеряет их всех?

Майкл был голоден и пытался согреться, сворачиваясь в клубок под одним грубым, поношенным одеялом на сбитом в комки, влажном матраце. Барак В был длиной двадцать пять футов и шириной четырнадцать футов, у стен стояли двенадцать трехъярусных деревянных коек. Пол был просто сбит из досок. В центре барака стояла печь и стол с несколькими скамейками. Майкл занимал нижнюю койку и был ближе всех к печи, из уважения к его ранениям. Но печь уже два дня не топилась, потому что кончилось топливо. Завтра должны были отправиться на его поиски, но, по всей вероятности, может потребоваться несколько дней, пока они его достанут.

Но Майкл не терял бодрости духа. У него здесь были хорошие друзья, они могли болтать, играть в карты, писать письма, читать, и всегда оставалась «травля болванов» – развлечение, заключавшееся в том, чтобы докучать охранникам или надувать их, с тем чтобы убить время. В бараке находилось двенадцать англичан, три американца, один канадец, два австралийца, четыре поляка и два француза, это была интересная «смесь», и они редко скучали. Днем из-за своей больной ноги Майкл не мог присоединиться к другим, бегающим вдоль периметра забора, играющим в футбол и даже делающим гимнастику, но он был способен это пережить. А ночей он просто боялся.

Сегодня ночью, как и каждую ночь, он пытался прогнать от себя мешавший ему храп товарищей, боль в ноге и вытье ветра снаружи, загружая мозг всеми своими любимыми воспоминаниями об Англии.

Вот он играет в крикет в школе и солнце палит его затылок, анод ногами мягкая и упругая трава. Вот он съезжает по холму на велосипеде, не держась за руль, и его рубашка вздымается на спине как парашют. Вот он уже в Оксфорде и гребет вниз по реке, солнце играет бликами на воде, и перепуганные утки бросаются укрыться под нависшими над водой деревьями. Его первый одиночный полет – он поднимается над облаками и смотрит вниз на внушающую благоговейный ужас бескрайнюю бездну облаков.

Он хорошо научился отгонять от себя кошмар последнего полета, когда самолет загорелся и вышел из-под его контроля и он не мог открыть кабину. Он не помнил, как в конце концов открыл ее, к тому моменту он уже терял сознание, потому что следующее, что он увидел, – это себя самого на земле, запутавшегося в стропах парашюта. Из того, что было потом, он помнил только боль – обжигающую, раскаленную боль, которая прекратилась лишь на время, когда он снова потерял сознание.

Он смутно помнил монашек и белоснежную комнату, единственным украшением которой было огромное распятие. Позже он узнал, что жители деревни принесли его в монастырь на носилках, и если бы не монашки, он бы умер. У него были сломаны обе ноги и одна рука, кисти и лицо были обожжены. Они сотворили настоящее чудо, врачуя ожоги, потому что кожа начала восстанавливаться. Гарри Филлпот из барака Ж, прервавший учебу на врача, чтобы завербоваться в ВВС, сказал, что у него останется только слегка сморщенная кожа вокруг глаз и рта, и ничего более серьезного.

Но Майкла больше беспокоили ноги, потому что они были сломаны в двух местах, и у монашек было недостаточно медицинских знаний, чтобы верно составить кости. Он очень сильно хромал, и боль никогда не прекращалась, особенно сейчас, когда похолодало. Он каждый день делал упражнения, которые порекомендовал Гарри, и не переставал надеяться, что в один день он полностью выздоровеет.

Многие из его товарищей-заключенных только и говорили, что о побеге. Майкл в душе был с ними, но он знал, что они не смогут включить его в свои планы, он оказался бы обузой. Он бежал в свои мечты, и это получалось у него как нельзя лучше. Мечты, где все было залито солнцем, помогали ему справиться с холодом, прошлые спортивные победы помогали забыть о боли. Но по какой-то странной причине именно памятные холодные или дождливые дни, проведенные с Адель, по-настоящему переносили его домой.

Майкл вспоминал, как они бродили по болотам, как ездили под дождем на велосипедах, но прежде всего – тот морозный день в Лондоне, когда они в первый раз занимались любовью.

Он вспоминал запах ее кожи и ее волос, чувствовал шелковистость ее кожи и слышал, как она шепотом обещает ему любить его вечно. С тех пор у него были другие женщины, но ни одна не тронула его душу так, как Адель.

Мама написала ему длинное письмо о том, каким хорошим другом ей стала Роуз, мать Адель. Если верить словам матери, Роуз удалось помочь ей там, где доктора опустили руки: у нее уже не было плохих дней, когда она отказывалась вставать с постели, и она почти совсем прекратила пить.

Майкл горячо надеялся, что это было правдой, и еще он был рад, что у нее есть хороший друг. Хотя очень сложно было представить Роуз Талбот, так пренебрегавшую своей дочерью, в роли чьего-либо друга.

Он также задумывался над тем, как Роуз удалось снова пробраться в жизнь миссис Харрис, и предположил, что единственным человеком, кто мог бы рассказать ему об этом, была Адель. Еще он хотел спросить ее, почему она пошла увидеться с его матерью, когда услышала, что он пропал без вести. Для Адель не было смысла проявлять заботу и симпатию к тем, кто плохо обходился с ней. Разумеется, если только она все еще не любила его. Именно эта слабая надежда держала его в самые черные дни.

Глава двадцать восьмая

1944

– Давай двигайся, а то мы опоздаем, – рявкнула Хонор в сторону Роуз, которая выковыривала остатки пудры из пудреницы пилочкой для ногтей и пыталась напудриться этими остатками. – Тебе не нужно мазать лицо этой грязью, чтобы просто увидеться с Эмили.

Их пригласили в Хэррингтон-хаус отпраздновать успех высадки десанта в Нормандии, который начался на неделю раньше, шестого июня. Но они обе чувствовали, что настоящей причиной званого ужина было желание Майлса и Эмили показать, какими они стали хорошими друзьями. Может быть, они даже надеялись, что в будущем снова смогут жить как муж и жена.

Хонор была в восторге от того, что они снова были друзьями, – она уже упаковала с собой две бутылки вина из можжевельника и готовилась произнести тост. Бутылки были из партии, которую она отложила в начале войны с намерением открыть, когда война будет окончена. Они открыли одну бутылку после того, как сообщили, что Майкл жив, и вино оказалось как нектар, а поскольку Эмили говорила, что Майлс всегда ворчит, что нигде не достать вина, а виски и бренди почти совсем исчезли, Хонор надеялась, что он будет впечатлен.

– Это платье не слишком в обтяжку? – спросила Роуз, отложив пудреницу. Она разгладила книзу светло-голубой креп и, нервничая, посмотрела на мать.

Платью было по меньшей мере восемь лет, она привезла его с собой из Хаммерсмита, когда в последний раз ездила в Лондон.

– Нет, оно не слишком в обтяжку, – честно сказала Хонор. – Ты так думаешь только потому, что уже очень давно не наряжалась. Думаю, Эмили вполне может тебе позавидовать, оно такое красивое.

Хонор про себя думала, что ее дочь выглядит как на картинке. Пять лет войны, перебои с едой, нехватка новой одежды и постоянные беспокойства превратили многих женщин в неряшливых и истощенных, но не Роуз. Свежий воздух, физический труд и ограничение в алкоголе сотворили чудеса. Ее светлые волосы сияли так, как в молодости, кожа светилась здоровьем, а фигура была подтянутой и стройной. Вчера вечером она легла спать в бигуди, и сейчас волосы падали на ее плечи роскошными локонами. Может быть, платье было немного старомодно – практичная одежда на рынке сейчас была очень простой и ткань на нее расходовалась экономно, но старое платье Роуз было расшито на лифе, а юбка была скроена по косой и обольстительно прилегала к ее бедрам. Но вряд ли нашлась бы женщина, которая предпочла бы его скучной, дешевой одежде, которую носило сейчас большинство.

– Ну пойдем уже, ради бога, – раздраженно сказала Хонор.

Роуз молча подняла сумочку и взяла фонарик на случай, если они будут возвращаться домой поздно. Она не хотела идти. Ее приводила в ужас мысль о том, что придется сидеть за столом напротив Майлса.

Она была очень довольна, что они с Эмили уладили свои раздоры. Роуз очень привязалась к Эмили и гордилась тем, что ее подруга была счастлива отчасти и потому, что именно она помогла ей взять себя в руки. Но с Майлсом она разговаривала не более пары минут с того дня, когда они столкнулись на пороге Хэррингтон-хаус. И перспектива провести вечер рядом с ним пугала ее. Возможно, он все еще зол на нее за шантаж, так же как она все еще мялась от неловкости. Потом еще были Хонор и Эмили, блаженно верившие, что в тот момент, когда Майкл вернется, они с Адель бросятся друг к другу в объятия. Четверо людей, хранивших столько тайн, за одним столом – она чувствовала, что быть беде.

Они закрыли входную дверь и быстро зашагали по дороге. Было почти пять часов, солнце еще грело, и вечер был таким мирным. До вчерашнего дня они беспрестанно слышали пушечную стрельбу на Ла-Манше. Хонор сказала, что эти звуки точно такие же, как двадцать восемь лет назад в битве на Сомме.

– Что ты говорила, она для нас готовит? – спросила Хонор, когда они поднимались по холму по направлению к Винчелси.

Роуз улыбнулась. Вот уже несколько месяцев мама беспокоилась по поводу еды. Она при любом удобном случае сводила к ней разговор. Роуз было интересно, как бы она выжила, если бы жила в городе и ей приходилось обходиться только едой по карточкам. Похоже, она не понимала, какой удачей была возможность иметь яйца, кур и кроликов, и для нее наступал конец света, когда кончался сахар.

– Она сказала, что ей удалось раздобыть немного мяса барашка, – сказала Роуз. – Надеюсь только, что она приготовила его так, как я объяснила.

Экономка Эмили ушла некоторое время назад, и она не нашла кем ее заменить. У нее еще оставалась миссис Томас, которая приходила убирать несколько раз в неделю, и Роуз обучала Эмили готовить. К всеобщему удивлению, она училась быстро и получала от этого удовольствие. По сути, она стала хорошей хозяйкой и гордилась своим домом и садом. Она часто говорила, что в тот день, когда обнаружилось, что Майкл жив, до нее дошло, как ей повезло, и она исполнилась решимости к тому времени, как он вернется домой, стать такой матерью, которой он будет гордиться.

– Эти туфли меня убивают, – сказала Хонор, приостановившись под Лэндгейтом и глядя на свои распухшие ноги в блестящих коричневых лодочках. – Мне не надо было тебя слушать, надо было надеть старые.

Роуз вздохнула. Какое-то время назад она убедила Хонор, чтобы та сшила себе новое платье из ткани, лежавшей много лет. Она закончила его как раз на этой неделе, и оно выглядело прелестно – пуговицы до самого низа, короткие рукава, светло-зеленый хлопок с маленькими белыми ромашками. У нее еще была хорошая фигура, и с причесанными кверху волосами она выглядела почти элегантно. Но Роуз пришлось сражаться, чтобы заставить мать надеть чулки и красивые туфли.

– После стаканчика-другого вина ты забудешь про свои ноги, – сказала Роуз. – Не могла же ты надеть старые ботинки, что подумали бы о тебе Эмили и Майлс?

– Пусть люди принимают меня такой, какая я есть, – ядовито сказала Хонор. – Я слишком стара, чтобы пытаться выглядеть модницей.

Хонор действительно после пары стаканов вина забыла о своих тесных туфлях. Было просто наслаждением сидеть за красиво накрытым столом с отполированным серебром, белоснежными салфетками и сверкающими бокалами, не говоря уж о восхитительном барашке, готовившемся медленно, пока мясо не отошло от кости, как раз как она любила. Она до этого момента не понимала, как ей не хватало изысканности элегантных обедов. В последний раз она так ела более тридцати лет назад в Танбридж-Уэлсе.

Эмили сверкала так же, как и ее бокалы, явно в восторге от того, что ей все удалось сделать как надо. Она выглядела мило и совсем молодо в розовом платье из шифона и с собранными на затылке крупными локонами. Она сказала, что купила это платье еще в 1929 году, когда Майклу было двенадцать лет, и не надевала его с тех пор, потому что мода изменилась и стали носить намного более длинные юбки.

Майлс был очень внимательным и если и испытывал немного волнения от того, что был единственным мужчиной среди трех женщин, то не проявлял его. Хонор невольно потеплела к нему, потому что он не был таким непримиримым и напыщенным, каким показался ей при первой встрече. Она подумала, что его слишком невозмутимый характер изменило примирение с Эмили и работа с еврейскими беженцами, которым он помогал обустроиться в Англии.

Он также пришел в восторг от ее можжевелового вина, проигнорировав принесенный с собой кларет, и не раз сказал, что может продать все ее вино в Лондоне.

Разговор тек без напряжения, и они очень смеялись, когда Роуз рассказывала забавные истории о своих жильцах в Лондоне и о некоторых проблемах, с которыми столкнулась, переселившись на болота. Хонор просто сидела, откинувшись на спинку стула, и слушала, гордясь тем, что Роуз так хорошо умеет развлекать людей. С тех пор как она приехала сюда, она совершенно потеряла свой предыдущий жесткий, довольно банальный имидж, но сохранила при этом понимание низших слоев общества, что придавало ей восхитительную пикантность.

– Что ты планируешь делать, когда закончится война, Роуз? – спросил Майлс. – Ты останешься здесь или вернешься в Лондон?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю