Текст книги "Секреты"

Автор книги: Лесли Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Хонор помахала, когда автобус отъехал. Адель пошла прямо к заднему сиденью, и, судя по тому, как она шлепнулась на место и слабо помахала ей рукой, Хонор поняла, что она будет плакать всю дорогу до общежития.

Хонор стояла и смотрела, как автобус поехал в сторону Винчелси и его фары осветили старый Лэндгейт. Она всегда ненавидела январь с его холодом, ранними сумерками и потому, что в этом месяце умер Фрэнк. Сегодня она чувствовала себя еще более покинутой, чем обычно в это время года. Почтальон сказал ей утром, что объявили, что всем детям в школах будут раздавать противогазы, и она догадалась, что к Адель снова вернулись ее тайные страхи и мучают ее.

Но хотя было ужасно, что правительство серьезно обеспокоено тем, что немцы могут открыть газовую атаку против гражданского населения Англии, ее первым страхом была Адель. Она, безусловно, не призналась в том, что произошло сегодня между ней и Майклом, но Хонор догадалась по своему опыту.

Майкл пришел в коттедж на следующее утро в начале десятого. Хонор пригласила его войти и предложила ему чашку чая. Он зашел с опаской, и она не сомневалась, что он думает, что она начнет его распекать.

– Ты вчера вечером поговорил с Адель по телефону? – спросила она.

– Нет, сказали, что в ее комнате никто не отвечает, – ответил он.

Хонор на мгновение задумалась. Она знала, что Адель должна была быть в своей комнате, но, очевидно, не захотела разговаривать с ним.

– Какая досада, – сказала она в конце концов. – Я надеялась, что вы все выясните.

– Я пытался, – сказал он, и в его голосе прозвучала сердитая нотка. – Но я не знаю, что такого мог сделать, что расстроило ее.

– Ты вчера сказал, что объяснился ей в любви. Ты действительно имел в виду то, что говорил? – спросила Хонор.

– Конечно, я бы не сказал этого, если бы не имел в виду, – произнес он с некоторым возмущением. – Но мне кажется, она не отвечает мне взаимностью.

– Почему ты так думаешь?

Он опустил глаза на свои руки, лежащие на коленях.

– Я не могу это объяснить.

– Возможно, Адель тоже не может объяснить то, что чувствует, – сказала Хонор. – Я и про себя знаю, что не могу это объяснять. Легко говорить о цветочках, животных и прочих подобных вещах, И намного тяжелее обсуждать мысли и чувства.

Он не ответил и продолжал смотреть на свои руки.

– Ты не должен забывать, что, когда Адель начала работать на твою мать, это поставило ее совершенно на другую ступеньку по отношению к тебе, – сказала Хонор, пытаясь быть мягкой и вызвать его доверие. – Она была служанкой, а ты был во всех отношениях ее хозяином. Она знает, что твои родители никогда не примут ее как равную тебе.

Он обиженно взглянул на нее своими синими глазами.

– Я ей сказал, что мне все равно, что они подумают. В моих глазах она равная мне. Миссис Харрис, посмотрите на себя. Пусть вы живете на болотах, но вы более чем равная моей матери, и вы об этом знаете.

– Да, но меня воспитывали в приличном доме директора школы, и я вышла замуж за человека из хорошей семьи. Такое происхождение дает девушке уверенность в собственной значимости, которая не проходит даже в связи с переменой личных обстоятельств. У Адель нет такой уверенности. Она воспитывалась в среде рабочего класса и прошла в жизни через такое, что только подорвало остатки ее уверенности в себе.

Он выглядел удивленным.

– Вы хотите рассказать мне что-то о ее прошлом?

– Не я должна тебе об этом рассказывать, – сказала Хонор, вдруг осознав, что Адель не простит ей, если она разгласит все подробности без ее позволения. – Но если ты действительно любишь Адель, тебе придется завоевать ее полное доверие, чтобы она почувствовала, что может рассказать тебе все.

Выражение лица Майкла сменилось на подозрительное.

– Это что-то, что касается ее матери, правда? – осторожно спросил он. – Когда я впервые встретил ее, она рассказала мне, что приехала сюда жить, потому что ее мать больна. Но она никогда не упоминала о ней с тех пор. Где ее мать? Почему Адель не видится с ней?

– Мы не знаем, где ее мать, – сказала Хонор. – Что касается меня, мне все равно, она сбежала из дому, когда ее отец был тяжело болен, не подумав о нас обоих. Я даже не знала, что у меня есть внучка, пока не объявилась Адель у моего порога почти семь лет назад.

У Майкла широко открылись глаза и отвисла челюсть.

– Я больше ничего тебе не расскажу, – сказала Хонор. – Тебе придется сделать так, чтобы сама Адель рассказала тебе обо всем. Все, чего я прошу, – это обращаться с ней мягко, ей в прошлом причиняли много боли и много запугивали.

Она заварила еще один чайник и, пока занималась чаем, поглядывала на Майкла. Он сидел, глубоко задумавшись, вероятно, еще в бОльшем удивлении, чем с утра, когда пришел сюда.

Вчера вечером она бы сорвалась, предупредила бы, что, если он еще раз дотронется до Адель, ему придется иметь дело с ней. Но утром до нее дошло, что такая линия поведения была бы неправильной. Она не хотела отпугнуть его, и в любом случае чутье подсказало ей, что ее внучка, вероятно, слишком сильно отреагировала на обычную попытку потрогать ее. Он был чувствительным и очень интеллигентным молодым человеком, и если кто-то и сможет добраться до сердца Адель и вылечить ее душевную рану, то это будет именно он.

– Так что это за слухи по поводу того, что ты собираешься вступить в ВВС? – спросила она весело, ставя чайник на стол.

Глава четырнадцатая

– Не делай этого, это ужасно! – воскликнула Адель, схватив Майкла за руку, в которой он держал травинку. Они лежали под весенним солнцем на Галечном мысе рядом с Истборном. Когда она на минутку задремала, Майкл провел травинкой по ее ноздре.

– Ну тогда проснись, – сказал он, широко улыбаясь. – Я хочу поговорить.

Была Пасха, прошло около трех месяцев с их размолвки в январе, Майкл отпросился на ночь через несколько дней после этого и приехал к Адель, чтобы уладить ситуацию. Она была вся в слезах и извинялась, говоря, что не знает, почему была такой странной с ним в тот день. Майкл повел ее ужинать и, как только она снова расслабилась, убедил ее рассказать о матери и о ее детстве в Лондоне.

Рассказ о том, что она пережила, был шоком для него, и конечно, он огорчился, поняв, что она не до конца ему доверяла, если утаивала такие важные события своей жизни. Но когда она излила всю боль и грусть своего прошлого, он увидел, что ей стало легче, и это объяснило многие вещи, которые приводили его в недоумение в прошлом.

Майклу не хотелось расставаться с Адель в тот вечер, потому что она очень разволновалась, и он даже не мог сказать, когда увидится с ней снова. Он написал ей, вернувшись в лагерь, рассказывая, как сильно он ее любит и как он счастлив, что между ними больше нет тайн. Когда он позвонил ей через несколько дней, она снова была такой же веселой и энергичной, как и прежде, и сказала ему, чтобы он не беспокоился из-за нее, что у нее все в порядке и что ей жаль, что она под Новый год была в таком ужасном и странном настроении. Они не смогли увидеться до этого дня, но разговаривали по телефону как ни в чем не бывало.

– Так о чем ты хочешь поговорить? – спросила она, переворачиваясь со спины на живот и опираясь на локти. – О, я знаю, о том, как тебе идет форма и какой ты в ней красивый.

Майкл рассмеялся.

– Нет, это я уже знаю, и еще я знаю, что буду лучшим пилотом в мире.

– Ну тогда больше почти не о чем разговаривать, – сказала она. – Если ты только не хочешь послушать о суднах, графиках температуры или о пациентах в моей палате.

Майкл проводил у матери все пасхальные каникулы, якобы зубря и готовясь к выпускным экзаменам, которые ждали его в Оксфорде через несколько дней. Адель удалось получить три выходных дня, чтобы провести их с ним, но завтра она собиралась начать работу в отделении гинекологии.

Им повезло с погодой, было необычно тепло и солнечно для апреля, и Майкл, которого только что приняли в ВВС, был очень возбужден и почти ни о чем больше не мог говорить.

– Я думал, ты мне расскажешь больше про «Пихты», – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. – По-моему, там случилось что-то очень ужасное, раз ты оттуда прошла пешком до самого Рая.

Больше всего Майкла расстраивало, когда они перезванивались или переписывались, ее нежелание обсуждать серьезные вещи. Они рассказывали друг другу, что происходит с ними каждый день, обсуждали работу, друзей, кое-какие сплетни. Майклу же хотелось знать больше подробностей из детства Адель, и, размышляя о том, что она уже успела ему рассказать, он понял, что она не сказала практически ничего о том месте, которое называла «Пихтами» и откуда сбежала. Это явно было ужасное место, иначе бы у нее не было необходимости сбегать оттуда в поисках совершенно незнакомого ей человека. Майкл подумал, что большинство людей пытались бы объяснить, чем это место было так ужасно. Разумеется, за исключением случая, если бы то, что произошло с ними там, было настолько отвратительно, что они были бы не в состоянии говорить об этом.

Ему на ум снова и снова приходили загадочные замечания миссис Харрис по поводу прошлого Адель в тот раз, когда она велела ему прийти поговорить. Он в полной уверенности ожидал, что получит взбучку и что ему запретят встречаться с Адель. Потому что именно так поступило бы большинство родителей или опекунов девушки, если бы они подозревали, что молодой человек к ней подбирается, имея не совсем честные намерения.

И все же миссис Харрис была спокойной и ни в чем его не обвиняла. Она только пыталась выудить у него, что Адель рассказала ему о своем прошлом.

Когда Адель в конце концов призналась, что ее мать поместили в клинику для умалишенных, Майкл подумал, что это и есть та ее тайна, из-за которой она испытывает чувство вины. И только значительно позже он начал сомневаться в этом. Почему она должна была бояться раскрыть это? У него такая же сумасшедшая мать, поэтому он вряд ли был бы от этого в ужасе. Должно было быть что-то еще, и он преисполнился решимости узнать это.

Майклу не очень хотелось проводить все пасхальные каникулы с матерью – оставаться с ней больше чем на пару дней всегда было мукой. Но он не смог договориться, что приедет только на те три дня, когда Адель была свободна, и ему пришлось, сжав зубы, водить мать по магазинам и по старым подругам в надежде, что, когда он начнет уходить из дома один, она не поднимет скандал. К счастью, она ничего не заподозрила, когда он якобы поехал в Брайтон за какой-то особенной книгой, потом обедал с другом из Оксфорда, который жил неподалеку, и когда сегодня придумал отговорку, что хочет погулять по холмам. Может быть, ей точно так же было скучно в его обществе, как и ему с ней. Он надеялся, что никто не доложит ей, что его видели с Адель, потому что в противном случае приступ ярости был бы гарантирован.

Радость от встречи с Адель и возбужденное состояние оттого, что его недавно приняли в ВВС, означали, что он еще не готов к тому, чтобы мягко расспросить ее про «Пихты». Последние два дня он мучил ее разговорами о полетах и, разумеется, о серьезной возможности войны, а также о том, что она могла означать для них. Адель могли перевести в военный госпиталь или даже в гражданский госпиталь в Лондон, а у него не было ни малейшего представления о том, где он мог бы базироваться. Но оставалось мало времени, и после сегодняшнего дня у него вряд ли получилось бы встретиться с ней до конца июня или июля.

– Ну же! Расскажи мне об этом, – подталкивал он ее.

– Ты вряд ли захочешь слушать об этом месте, – сказала она небрежным тоном. – Это неинтересно, и я была там недолго.

– Это интересно, потому что ты оттуда сбежала, – настаивал он. – Почему ты это сделала?

– Я тебе уже говорила. Я хотела узнать, есть ли у меня бабушка и дедушка. Мне просто потребовалось больше времени, чтобы добраться туда, чем я представляла себе. Ну а теперь поцелуй меня и скажи, что ты меня любишь.

Она легла на спину и протянула к нему руки. Майкл посмотрел на нее и улыбнулся, потому что она была такая красивая. Розовые от солнца щеки, развевающиеся от ветра волосы и глаза почти янтарного цвета. Сегодня большинство девушек, казалось, сходили с ума от искусственной красоты, насаждаемой Голливудом. Они завивали волосы, выщипывали брови, чтобы придать лицу постоянно удивленный вид, и часто красились так сильно, что выглядели старше своих лет. Но Адель носила волосы распущенными, когда была не на дежурстве, и они так развевались и сияли, что хотелось их потрогать. Она не пудрила нос, не пыталась изменить своих форм ношением корсетов. Она была такой же естественной и изящной, как лебедь. И он знал, что будет любить ее до самой смерти.

– Ты меня любишь? – спросил он, наклонившись и приближая к ней лицо.

– Конечно, – прощебетала она, и ее длинные ресницы затрепетали.

– Тогда скажи это.

– Я люблю тебя, Майкл, – сказала она мягко и слегка застенчиво.

– Насколько ты мне доверяешь?

Она нахмурилась.

– Клянусь жизнью. Этого достаточно?

– Тогда ты наверняка можешь мне рассказать, что случилось в «Пихтах», правда?

– Ничего не случилось, мне просто там не нравилось.

– Ты мне лжешь, – сказал он твердо. – А сейчас расскажи правду. Если не расскажешь, это будет стоять между нами всю нашу жизнь.

Он по глазам видел, что происходит у нее в голове. Взгляд, сказавший, что она хочет раскрыть тайну, но не решается. Потом глаза слегка сузились, будто она пыталась придумать что-нибудь достоверное, чтобы всучить ему вместо правды.

– Я припомнил все, что произошло в тот день в январе на болотах, – сказал он. – И пытался понять, что же такое произошло, что вдруг тебя так расстроило. И потом я вспомнил. Я дотронулся до твоей груди.

В ее глазах возник страх, и он сразу понял, что мучившие его по ночам предположения оказались правильными. Днем он мог отмахнуться от них – в конце концов, она была медсестра и могла говорить о функциях человеческого тела без смущения, она не нервничала и не смущалась. И все же она всегда останавливала его, когда поцелуи становились слишком страстными. Она не прижималась к нему всем телом, как это делали другие девушки, с которыми он встречался.

– Это заставило тебя вспомнить мужчину, который обидел тебя в «Пихтах», не так ли? – спросил он и почувствовал, как у него на глаза наворачиваются слезы, потому что мысль об этом была для него невыносима.

– Да, – выдохнула она. – Но не спрашивай меня больше об этом.

Майкл лег рядом с ней и притянул ее в свои объятия, устроив ее голову у себя на плече.

– Я не прошу тебя ни о чем больше, – сказал он мягко. – Ты просто расскажи мне, что случилось.

– Я не могу, – сказала она и затряслась в его руках от плача.

– Я хочу жениться на тебе, Адель. И хочу, чтобы мы были вместе навсегда и чтобы у нас были дети. Как же мы сможем это сделать, если между нами постоянно будет стоять призрак прошлого?

Он подождал несколько секунд, прежде чем продолжить.

– Твоя бабушка знает, правда? Ты, вероятно, рассказала ей, когда пришла? Она тогда была для тебя чужим человеком. А я тебе не чужой, мы знакомы с тобой уже пять лет. Ты не просто моя любимая, ты еще и лучший друг.

– Это был директор приюта, – вдруг выпалила она, закрывая лицо руками. – Я думала, что он замечательный, потому что он уделял мне внимание. Никто никогда до этого мной не интересовался.

И, едва начав, она быстро выложила все сразу, не отнимая рук от лица. Майкл не прервал ее ни разу, она просто рассказывала и рассказывала. Закончив, она долго рыдала у него на груди.

Майкл был в сильном шоке. Он не мог представить, как человек может сделать такое с подопечным ему ребенком. Но это объяснило многие черточки характера Адель. Когда он познакомился с ней, он с любопытством отметил, что у нее не было друзей, хотя она была милой девочкой. Он также считал ее зрелой не по годам, тем не менее она при этом не подпускала к себе близко.

Оглядываясь назад, Майкл убеждался, что полюбил ее с самого начала, потому что всегда думал о ней, но дальше дружбы отношения не зашли из-за такого ее поведения, его небольшого опыта с девушками и, конечно, обстоятельств. И все же ему сейчас было стыдно, что он поехал в Европу, потом в Оксфорд, беспечно наслаждаясь жизнью, летал на самолетах, пил с друзьями и даже встречался с другими девушками, пока она носила в себе эту тайну, Он позволил ей заниматься его матерью, что не только добавило к ее печальному опыту дурного обращения с ней, но и не позволяло ей получать удовольствие от жизни и вообще жить своей жизнью. А сейчас, ведя себя как психотерапевт-дилетант, он, вероятно, причинил ей еще больше боли.

– Я сделал только хуже? – прошептал он, чувствуя себя совершенно беспомощным от ее совсем расстроенного вида.

Она икнула между рыданиями.

– Я думала, что уже похоронила это. Я старалась не вспоминать об этом.

– И все вернулось, когда я дотронулся до тебя? – с дрожью в голосе произнес он. По его щекам тоже бежали слезы. – Мне так жаль, дорогая.

– Не нужно извиняться, – сказала она тихо. – Ты не мог этого знать. И я тоже не знала. Меня застало это врасплох, и я не знала, что с этим делать.

Она села, высморкалась и вытерла глаза. Потом повернулась к нему и попыталась улыбнуться.

– Держу пари, ты уже пожалел, что замучил меня, чтобы я рассказала.

– Да. Нет, я действительно не знаю, – сказал он грустно. – Полагаю, будет лучше, если между нами не будет тайн, но я теперь буду бояться снова до тебя дотронуться.

– Ты не должен бояться, – сказала она, взяв его руку в свою и целуя его пальцы. – Сейчас все по-другому, в тот раз это просто застало меня врасплох. Сейчас, когда я рассказала, все прошло.

Они сидели, держась за руки. День был такой ясный, что можно было рассмотреть поля на много миль вокруг. Они слышали, как под утесом прямо под ними разбивается море о скалы, слышали трепет крыльев чаек и их крики над головой. Солнце грело их головы, ветерок мягко ласкал лица, они сидели молча, и Майкл ощутил, что Адель была рада, что наконец смогла все рассказать.

– Ты чудо, Майкл, – сказала она вдруг, погладив его по щеке. – Такой терпеливый, такой понимающий. Если бы я знала, что мне будет так хорошо, когда я все выскажу, я бы сделала это давным-давно.

Майкл был очень тронут.

– Всему приходит свое время. Возможно, я не понял бы, если бы ты рассказала мне раньше. Любовь к тебе позволила мне многое лучше понять, и даже моих родителей.

Адель кивнула.

– И я теперь гораздо лучше понимаю, почему мои дедушка с бабушкой бросили все и переехали жить на болота. Я столько смотрела на красивые вещи в бабушкином доме и представляла себе, на что был похож их старый дом в Танбридж-Уэлсе. Я даже злилась, что она там больше не живет. Но сейчас я так не чувствую, я просто смотрю на нее, и что-то мне говорит, что у них с Фрэнком была такая любовь, о которой мечтал бы каждый из нас.

– В этом как раз и беда с моими родителями, – задумчиво сказал Майкл. – Не думаю, чтобы они когда-нибудь вообще любили друг друга. Мама была красивая, и ею все восхищались, а отец был богатый, амбициозный и практичный. Они поженились, потому что все остальные считали, что из них выйдет прекрасная пара. Я предполагаю, что они всю жизнь считали, что их ничто не связывает.

Вчера он рассказал Адель, что между его родителями ничего не было решено. Никто из них не хотел уступать. Когда Эмили достала доказательства того, что у Майлса есть любовница, вместо того чтобы дать ему развод, она настояла, чтобы он каждый второй выходной приезжал в Винчелси, и тогда она могла притворяться перед подругами, что у них нормальный брак.

Майлс подыгрывал ей, боясь, что Эмили устроит скандал, который поставит под угрозу его карьеру юриста. Майкл был от них в отчаянии и уже устал постоянно изображать нейтралитет.

Адель знала: когда Бэйли узнают, что они с Майклом не только видятся, но и планируют совместное будущее, они будут возмущены. Его родители, по меньшей мере, сходились на мысли, что она недостаточно хороша для их сына. Но Майкл, похоже, не беспокоился на этот счет.

– Ты серьезно говорил о том, что хочешь жениться на мне? – спросила она.

– Конечно, – сказал он, удивившись, что она еще в этом сомневается. – Но нам придется подождать, пока ты не закончишь учебу.

– И отложишь немного денег, – рассмеялась она.

– Но мы можем обручиться, – сказал он с готовностью. – Этим летом, когда тебе исполнится девятнадцать лет.

Адель поднялась на ноги и широко раскинула руки от радости. Они были лишь в двадцати или тридцати ярдах от края утеса на Галечном мысе. Ярко-голубое безоблачное небо, море, белые утесы и темно-зеленая трава были такими красивыми, что у нее перехватило дыхание.

– Хочется кричать от счастья, – сказала она.

– Не делай так, – нервно сказал Майкл, потому что заметил несколько бродяг, идущих в их направлении. – Они могут подумать, что ты собираешься спрыгнуть с утеса.

– Если бы я спрыгнула, я бы полетела, – засмеялась она и, захлопав руками, побежала с криками по траве прочь от вершины утеса.

Тогда Майкл тоже начал смеяться, ему было легко оттого, что он узнал правду, он был счастлив оттого, что его ждали последние дни в Оксфорде и что скоро он будет зарабатывать себе на жизнь, летая на самолетах. Он подождал, пока бродяги подошли совсем близко, потом поднялся, широко взмахнул руками и побежал во весь опор к Адель. Он надеялся, что бродяги подумают, что встретили пару сбежавших умалишенных.

Это случилось через два месяца, в июне. Хонор помыла и вытерла посуду после чая и включила приемник, чтобы послушать шестичасовые новости. Этот приемник на батарейках принес ей Майкл несколько недель назад. Он сказал, что один его знакомый из Оксфорда собирался его выбрасывать, хотя она этому не поверила, у него был слишком новый вид. Но откуда бы он ни появился, он ей очень понравился. Вечера пролетали быстро за радиоспектаклями и комедийными передачами.

Она села в кресло и взяла в руки вязанье. Она подумала, что Майкл, вероятно, прав, предлагая ей провести электричество. Масляные лампы и свечи – это, конечно, хорошо, но ее зрение было уже не таким острым, и света было недостаточно, чтобы читать.

Новости были, как обычно в эти дни, мрачными. Рассказывали больше о том, как немцы вступили в Австрию и всех австрийских евреев за две недели предупредили об увольнении. Только на прошлой неделе они с Адель ходили вместе в кино и видели в «Пэйс-Ньюс» Адольфа Гитлера. Хонор, конечно, знала его по фотографиям в газетах, но когда она увидела его живьем на экране, до нее дошло, насколько реальную угрозу он представляет. Его снимали на каком-то собрании, он выкрикивал слова, вращая глазами и размахивая руками, как сумасшедший. Она никак не могла понять, почему люди хотят следовать за этим маленьким отвратительным человечком, и ей казалось, что ему так нелепо все отдавали честь! Если бы она была в Германии, ей захотелось бы поприветствовать его очень грубым жестом.

Когда они пришли домой, Адель рассмешила ее: прилепив себе под нос немного черной шерсти, она вышагивала по гостиной, подражая Гитлеру. И все-таки, как бы они ни смеялись над этим человеком и как бы правительство ни уверяло, что Англия не будет втянута еще в одну войну с Германией, Хонор не была в этом уверена.

Завершающие новости были чуть веселее. В Риджент-парк открыли новый зоопарк, и сказали, что это самый большой и самый красивый зоопарк в мире. Она подумала, что ей бы хотелось поехать и посмотреть его. Может быть, они с Адель позже этим летом смогут поехать туда на поезде.

Стук во входную дверь застал ее врасплох. По вечерам к ней заходили крайне редко.

– Кто же это может быть? – пробормотала она себе под нос, раздраженная, что ее побеспокоили, когда она только устроилась поудобнее.

Хонор открыла дверь и увидела на пороге женщину. Она выглядела настоящей красоткой – в ярко-синем облегающем платье, с красной помадой на губах, со светлыми волосами, в туфлях на очень высоких каблуках, без чулок и без шляпы.

– Да? – спросила Хонор, удивляясь, как в таком наряде можно гулять по сельской местности.

Женщина самодовольно хмыкнула ей в лицо, и Хонор поняла, что в ее облике есть что-то странно знакомое.

– Я вас знаю? – спросила она.

– Предполагаю, что да, – ответила женщина. – Собственно говоря, я твоя дочь!

Хонор в ужасе отшатнулась. И все же она знала, что это правда, потому что единственным человеком на свете, у которого были такие невероятно голубые глаза, была Роуз.

– Ч-ч-что ты здесь д-д-делаешь? – пробормотала она, почувствовав некоторую слабость.

– Я пришла навестить тебя, мама, – сказала Роуз, саркастически подчеркнув последнее слово.

– Я не хочу тебя видеть, – сказала быстро Хонор, пытаясь взять себя в руки. – Ты потеряла все права на посещение моего дома в тот день, когда украла мои вещи и исчезла!

– Я подумала, что ты, возможно, смягчилась, потому что взяла к себе Адель, – сказала Роуз и вошла в дом, закрыв за собой дверь прежде, чем Хонор смогла остановить ее. – Где она?

Хонор никогда серьезно не рассчитывала, что Роуз однажды может прийти сюда, и сейчас она вдруг испугалась. Роуз, которая двадцать лет назад покинула дом, возможно, была вызывающей, бесчувственной и бессердечной, но она разговаривала мягко и была прилично воспитанной. У этой Роуз был грубый голос и грубые манеры, и первый раз в своей жизни Хонор оробела.

– Она работает, – сказала она, бросив на дочь такой взгляд, от которого та когда-то могла дрогнуть. – И я не смягчилась в отношении тебя. Я не знаю, как у тебя хватило наглости прийти сюда после стольких лет.

Роуз просто хмыкнула, открыла свою сумочку и достала пачку сигарет.

– А здесь все как было, – сказала она, закуривая сигарету и задумчиво обводя взглядом комнату. – И ты, и коттедж, и мебель. Время словно остановилось на двадцать лет. Я думала, ты будешь совсем старой и морщинистой, но ты не так уж плохо выглядишь.

Хонор была ошеломлена ее наглостью.

– Убирайся, – сказала она. – Давай, иди отсюда. Я не хочу тебя здесь видеть.

– Я пойду, когда буду готова, – сказала Роуз, томно выдыхая дым от сигареты. – У меня есть полное право прийти и спросить про мою дочь.

– У тебя нет такого права, – возразила Хонор. Она не привыкла кого-то бояться и не знала, что с этим делать. Даже когда отчаявшиеся безработные мужчины подходили к двери, выпрашивая шесть, она никогда не теряла хладнокровия. Она чувствовала, что приход Роуз может обернуться бедой, потому что если бы ее целью было просто увидеть Адель, она бы скорее пустила в ход обаяние, чем угрозы.

Она предположила, что большинство людей посчитало бы Роуз все еще привлекательной, учитывая, что ей было тридцать семь лет. Она была намного тяжелее, чем в семнадцать лет, но у нее все еще была хорошая фигура и очень красивые глаза. Но она выглядела такой грубой и бесстыдной, у ее кожи был сероватый оттенок, и даже ее светлые волосы потеряли свой шелковистый блеск.

– Ты лишилась всех прав на Адель, когда тебя положили в клинику, – твердо сказала Хонор. Она не собиралась дать себя запугать. – Если бы я только знала, что ты плохо обращалась с ней, я бы пришла и забрала ее. Так что можешь не думать, что ты просто так снова вернешься в ее жизнь и перечеркнешь все добро, которое я сделала.

– Кто сказал, что я собираюсь возвращаться в ее жизнь? Я просто хочу про нее знать, – выпалила в ответ Роуз.

– Ты сбежала из клиники. Куда ты пошла? – спросила Хонор.

Роуз оседлала подлокотник кушетки и скрестила ноги, потом попыталась смахнуть пепел с сигареты на печку, но промахнулась.

– Обратно в Лондон, куда же еще? – сказала она.

Хонор выхватила сигарету из ее пальцев и бросила ее в печку.

– Чем ты жила?

– То тем, то тем, – сказала уклончиво Роуз. – Перебивалась.

Хонор ощетинилась. Было очень похоже на то, что она продавала себя на улицах, и, глядя на нее, вполне можно было себе это представить.

– А твой муж, Джим Талбот? Где он?

Роуз пожала плечами.

– Почем мне знать? Он свалил, когда меня забрали. Ну а теперь расскажи мне про Адель. У тебя есть ее фотография?

– Фотографии у меня нет, – отрезала Хонор. – Она учится на медсестру. Она счастлива. Поэтому иди, куда шла, и не возвращайся.

– У нее кто-то есть? – спросила Роуз так спокойно, будто не слышала, что сказала Хонор.

– Да, у нее есть молодой человек, – сказала чопорно Хонор. – Это очень приятный молодой человек. И я не собираюсь говорить тебе, где она работает, так что не трудись спрашивать. Последнее, чего она бы хотела, – это твое появление здесь.

– Откуда тебе знать? – фыркнула Роуз. – Держу пари, ты давила на нее, как когда-то на меня. Знаешь, девочки ведь этого не любят.

– Я не давила на тебя, – голос у Хонор возмущенно поднялся.

– Давила. Мне приходилось есть то, что ты говорила, делать то, что ты говорила, ходить туда, куда ты говорила. У меня никогда не было права выбора. Ты вытащила меня из чудесной школы и дома в это место! – У Роуз опасно блеснули глаза. – «Мы будем жить в деревне, и это будет таким большим приключением», – сказала она, передразнивая жеманничавшую Хонор. – В деревне! Это чертово болото, где дует ветер и на мили вокруг нет ни души. Приключение! Это было адом. Что ты была за мать?

– Тебе же так нравилось, когда мы приезжали на каникулы, – обороняясь, сказала Хонор. – Может быть, не все получилось так, как мы с твоим отцом надеялись, но когда мы потеряли лавку, у нас просто не было другого выбора.

– Конечно был, ведь мы могли жить с бабушкой, – возразила Роуз и фыркнула, будто заработала пару очков. – Ты помнишь, мне тогда было одиннадцать, я уже не была младенцем. Я все слышала, все видела и понимала, что происходит. Может быть, вы с отцом были счастливы без всех ваших родственников и друзей вокруг вас, но я не была счастлива. Почему отец не ходил на работу, как все нормальные люди?

– Ты действительно считаешь, что вправе критиковать отца за его действия после того, как ты обращалась с Адель? – спросила Хонор. – Ей было двенадцать лет, когда погибла ее сестра, и ты обвиняла в этом ее. Потом ты пыталась убить ее. Когда она объявилась у моей двери, она была так больна, что я подумала, что она умирает. Я думала, что у нее останутся шрамы на всю жизнь после того, через что она прошла. Это сделала с ней ты, а ведь я с момента твоего рождения давала тебе только любовь. – Хонор прервалась, чтобы перевести дыхание. – Я знаю, во что ты играешь, Роуз. Ты пытаешься объяснить твое умышленное пренебрежение родительскими обязанностями перед Адель каким-то образом моей виной и думаешь, что я что-то тебе должна. Но у тебя ничего не выйдет. Ты была маленькой эгоистичной тварью, обокравшей своих родителей и сбежавшей с любовником. Мне пришлось слышать, как твой отец звал тебя, умирая, и я никогда не прощу тебе этого.