Текст книги "Брайтон-Бич опера"
Автор книги: Леонид Зернов
Жанры:
Юмористическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
– Ладно, – говорю я, окончательно покорённый. – За такие песни и остаться можно.
– Вот и прекрасно, – говорит Юрий Андреевич. – Вместе Новый год встретим.
– Ну, тогда давайте выпьем ещё, – говорю я.
– Давайте, – говорит Юрий Андреевич. – Сейчас и песня подходящая будет. «Наш тост» называется. Может быть, вас это удивит, но её Арсений Тарковский написал.
– Почему удивит? – говорю я.
– Послушайте, – говорит Юрий Андреевич. – Это уже под конец войны было. Когда переломилось всё. Когда raдов этих гнали уже.
– «Если на Родине с нами встречаются, – начинает хор, – несколько старых друзей, всё, что нам дорого, припоминается, песня звучит веселей. Ну-ка, товарищи, грянем застольную! Выше стаканы с вином, выпьем за Родину нашу привольную! Выпьем и снова нальём».
Я уже готовлюсь подпевать повтору припева, но вместо него звучит только проигрыш. Мелодия повторяется, а слов нет.
«Выпьем за русскую удаль кипучую, – начинается второй куплет, – за богатырский народ! Выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!»
– Наливайте, – говорит Юрий Андресвич Илье, и тот послушно разливает остатки водки по рюмкам. В это время начинается последний куплет:
«Встанем, товарищи, выпьем за гвардию, равной ей в мужестве нет. Тост наш за Сталина! Тост наш за Партию! Тост наш за знамя побед!»
На этот раз припев повторяется уже со словами, и мы все, невольно поднявитись с наших мест, поём его хором:
– Тост наш за Сталина! Тост наш за Партию! Тост наш за знамя побед!
– Где оно теперь, это знамя? – говорю я. – И где они, эти победы?
– Там же, где и были, – говорит Юрий Андреевич. – Никуда не делись и деться не могут. Что бы ни говорили сейчас о них, что бы ни писали, всё равно побед этих никому уже отменить не удастся. Вот ещё Исаковского послушайте. Самая трагичная у него.
«Враги сожгли родную хату, – начинается новая песня, – сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, кому нести печаль свою? Пошёл солдат в глубоком горе на перекресток двух дорог, нашел солдат в широком поле травой заросший бугорок. Стоит солдат – и словно комья застряли в горле у него. Сказал солдат: «Встречай, Прасковья, героя-мужа своего. Готовь для гостя угощенье, накрой в избе широкий стол, – свой день, свой праздник возвращенья к тебе я праздновать пришёл…» Никто солдату не ответил, никто его не повстречал, и только тёплый летний ветер траву могильную качал. Вздохнул солдат, ремень поправил, раскрыл мешок походный свой, бутылку горькую поставил на серый камень гробовой. «Не осуждай меня, Прасковья, что я пришел к тебе такой: хотел я выпить за здоровье, а должен пить за упокой. Сойдутся вновь друзья, подружки, но не сойтись вовеки нам…» И пил солдат из медной кружки вино с печалью пополам. Он пил – солдат, слуга народа, и с болью в сердце говорил: «Я шел к тебе четыре года, я три державы покорил...» Хмелел солдат, слеза катилась, слеза несбывшихся надежд, и на груди его светилась медаль за город Будапешт».
– Ну что, не замучил я вас военными песнями? – говорит Юрий Андреевич. – Давайте лирику опять послушаем.
Он меняет диск на проигрывателе.
– Опять Исаковский, – говорит он, и нежнейшая мелодия заполняет его крошечную квартиру на Оушен-Парквей.
«Снова замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь. Только слышно – на улице где-то одинокая бродит гармонь. То пойдет за поля, за ворота, то обратно вернется опять, словно ищет в потёмках кого-то и не может никак отыскать. Веет с поля ночная прохлада, с яблонь цвет облетает густой… Ты признайся, кого тебе надо, ты скажи, гармонист молодой. Может, радость твоя недалёко, да не знает, её ли ты ждешь… Что ж ты бродишь всю ночь одиноко? Что ж ты девушкам спать не даёшь?»
– А вот сейчас моя самая любимая будет, – говорит Юрий Андреевич. – Из невоенных, конечно. Ничего красивее никогда не слышал.
«До встречи с тобою в час тихий заката, – поет пластинка, – был парень я – просто огонь. Ты только одна, ты одна виновата, что вдруг загрустила гармонь. Весенние ветры умчались куда-то, но ты не спеши, подожди… Ты только одна, ты одна виновата, что так неспокойно в груди. Вдали за рекою гуляют ребята – веселье идет на лугу. Ты только одна, ты одна виновата, что с ними гулять не могу. В колхозном посёлке, большом и богатом, немало хороших девчат. Ты только одна, ты одна виновата, что я до сих пор не женат».
– Грустное это всё что-то, – говорю я. – А до Нового года, между прочим, двадцать минут осталось.
– Сейчас будет весёлое, – говорит Юрий Андреевич. – Вы её все знаете, конечно, но она у меня тут в уникальной записи. С куплетом, который в последнее время никогда не исполнялся уже. Ну, сами услышите сейчас.
Из проигрывателя доносится действительно довольно жизнерадостный марш, и я сразу же узнаю его.
«Я по свету немало хаживал, – поёт высокий женский голос, от которого я чувствую, как у меня буквально замирает сердце, – жил в землянках, в окопах, в тайге, похоронен был дважды заживо, знал разлуку, любил в тоске. Но Москвою привык я гордиться и везде повторяю слова: дорогая моя столица, золотая моя Москва!»
– Дорогая моя столица, золотая моя Москва! – поём мы всё вместе хором.
«Я люблю подмосковные рощи, – продолжает женский голос, – и мосты над твоею рекой. Я люблю твою Красную площадь и кремлёвских курантов бой. В городах и далеких станицах о тебе не умолкнет молва, дорогая моя столица, золотая моя Москва!
В следующем куплете голос меняется, в нём уже звучит что-то совершенно иное.
«Мы запомним суровую осень, скрежет танков и отблеск штыков, и в сердцах будут жить двадцать восемь самых храбрых твоих сынов. И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова, дорогая моя столица, золотая моя Москва!»
– Дорогая моя столица, золотая моя Москва! – поём мы все.
– Вот этот куплет, который они выбросили, – говорит Юрий Андреевич. – Лужкову бы его сейчас послушать.
«Над Москвою знамёна славы, торжествует победу Haрод. Здравствуй, город Великой державы, где любимый наш Сталин живёт. Будем вечно тобою гордиться, будет жить твоя слава в веках, дорогая моя столица, золотая моя Москва!»
– Дорогая моя столица, золотая моя Москва! – уже не поём, а буквально орём мы.
– Ну, и ещё Исаковского одну, – говорит Юрий Андреевич. – Последнюю.
«Летят перелётные птицы, – поёт проигрыватель, – в осенней дали голубой, летят они в жаркие страны, а я остаюся с тобой. А я остаюся с тобою, родная навеки страна! Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна. Немало я стран перевидел, шагая с винтовкой в руке, и не было горше печали, чем жить от тебя вдалеке. Немало я дум передумал с друзьями в далеком краю, и не было большего долга, чем выполнить волю твою… Летят перелетные птицы ушедшее лето искать. Летят они в жаркие страны, а я не хочу улетать. А я остаюся с тобою, родная моя сторона! Не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна».
– Да, – говорит Илья. – Сильно сказано. На века.
– Oй! – говорит Нина. – Новый год через три минуты. Что делать будем?
– Извините, шампанского нет, – говорит Юрий Андреевич.
– У нас есть, – говорит Татьяна. – «Советское». Специально берегли. Думали в «Эдеме» выпить. Там ведь тaкого не дают.
Я достаю из моей сумки бутылку шампанского и, начиная открывать её, говорю:
– Включите телевизор, пожалуйста. Там сейчас будут показывать, как на Таймссквер стеклянный шар падает.
– Не надо телевизора, – говорит Юрий Андреевич. – Я вам сейчас поставлю то, что у нас всегда на Новый год играли. Только время точное нужно.
Пробка вылетает из бутылки с громким хлопком, и я пытаюсь налить шампанское в рюмки. Другой посуды поблизости не видно.
– У меня абсолютно точные часы, – говорит Илья. – Десять секунд осталось.
– Девять, – начинаем хором считать мы. – Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре. Три. Два. Одип!
В этот момент Юрий Апдреевич включает проигрыватель, и оттуда звучит музыка, от которой у меня с детства мурашки бегут по спине.
– Тоже старая запись, – говорит Юрий Андреевич. – С настоящими ещё словами.
С детства эта музыка так на меня действует. Она – как поступь великанов. Как биение их сердец. Музыка их великого времени и их великой победы. И даже сейчас, когда я прекрасно понимаю, что нет ничего этого больше и, скорее всего, никогда больше не будет, всё равно мурашки по спине и слезы на глазах. Потому что, хоть и изменилось всё безвозвратно, но прав Юрий Андреевич – это было, было, было, и, сколько б ни злобствовали все вокруг, этого им уже никогда не отменить.
«Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь, – вступает хор. – Да здравствует созданный волей народов единый, могучий Советский Союз!»
Мы сдвигаем наши рюмки, а хор неумолимо поёт:
«Славься, Отечество наше свободное, дружбы народов надёжный оплот! Знамя советское, знамя народное пусть от победы к победе ведёт!»
– С Новым годом! – кричим мы и пьем шампанское. – С Новым годом!
«Славься, Отечество наше свободное, – поёт хор, – дружбы народов надёжный оплот! Знамя советское, знамя народное нусть от победы к победе ведёт!»
Примечания
1
Неудачник. От англ. loose – проигрывать.
2
От англ. WASP, White Anglo-Saxon Protestant – «истинный американец»
3
Board-walk (англ.) – дощатый настил для прогулок на пляже.
4
От англ. mortgage – закладная
5
Патриотическая песня (композитор Ирвииг Берлин), издавна ставшая неофициальным гимном США.
6
Организация, ответственная за размещение беженцев.
7
Продовольственные талоны.
8
Медицинская страховка.
9
Это по Фаренгейту американскому сто градусов, а по-нашему, по Цельсию, тридцать три – тридцать четыре градуса.
10
Учебное заведение с религиозным уклоном.
11
Игра слов, одновременно означающая и «мне нравились его шутки», и «он был мне смешон».
12
Я – американский гражданин (aнгл.)
13
Ты – кусок дерьма (англ.)
14
Какой ты смешной! (англ.) См. также примеч. 11.
15
Он co мной. В качестве переводчика. Ha тот случай, если я чего-то не пойму (англ.)
16
Ты что, юрист? что-то не похож ты на юриста. По-моему, ты на бомжа долбаного похож (англ.)
17
Обязательно (англ.)
18
Полиция Нью-Йорка.
19
Сердце, мы его забудем! Ты и я – сегодня. Ты, быть можешь, забудешь то тепло, которое он дарил, а я забуду свет. Когда ты справишься с этим, пожалуйста, скажи мне, чтобы я могла приглушить мои мысли. Поторопись! Ведь если ты с этим затянешь, я могу его вспомнить! (англ.)
20
Да замолчите вы, наконец! (англ.)
21
Извините (англ.)
22
Придурком (англ.)
